Текст книги "Неоготический детектив"

Автор книги: Мэри Робертс Райнхарт

Соавторы: Маргарет Миллар
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 34 страниц)

В туалетной комнате Куинну пришлось изрядно попотеть над ручным насосом, чтобы накачать ведро воды. Там было холодно и мрачно, а серый, крупнозернистый кусок самодельного мыла решительно сопротивлялся любым попыткам получить с его помощью хоть немного пены. Куинн огляделся в поисках бритвы и тут же сообразил, что, даже найди он ее, это ничего ему не дало бы: в комнате не было ни единого зеркала. Либо данный предмет был в секте под запретом, либо просто считалось, что в нем нет необходимости, поскольку наличествовал столь искусный парикмахер, как брат Твердая Рука.

Умываясь и одеваясь, Куинн обдумывал замечание сестры Благодеяние о Всевышнем, направившем его стопы в Тауэр. «Она, конечно, малость не в себе, – подумал он. – И для меня это, пожалуй, неплохо – до тех пор, пока не начнутся неприятности».

Когда он, завершив туалет, выбрался наружу, солнце только что село. Два брата прошли мимо него, слегка склонив головы в сдержанном и молчаливом приветствии. Куинн услышал звон оловянных тарелок и звуки голосов, доносящихся из столовой, и направился туда. Он был на полпути, когда услышал, как сестра Благодеяние зовет его по имени.

Она торопливо подошла, держа в руках пару свечей и коробок спичек. Платье ее хлопало на ветру. «Как крылья летучей мыши», – невесело подумал он.

– Мистер Куинн? Добрый вечер, мистер Куинн.

– Привет, сестра. А я как раз собирался поискать вас.

Он заметил, что она основательно запыхалась; лицо ее раскраснелось.

– Я совершила ужасную ошибку, – торопливо проговорила сестра Благодеяние. – Забыла, что сегодня День Отречения. Устраивала брата Языка в его комнате в Башне и совсем захлопоталась. Он уже совсем выздоровел и вполне может по ночам обходиться без теплой печки…

– Сестра, остановитесь на минутку. Переведите дыхание.

– Да, пожалуй. Вы правы. Но я так взволнована! Учителя опять беспокоит желудок!

– И?

– Понимаете, в День Отречения мы не можем есть вместе с незнакомцами, потому что… Боже мой, я совсем забыла, почему! Ну, неважно, в любом случае таков закон.

– Не страшно. Я не очень голоден, – вежливо солгал Куинн.

– О, вас накормят, не сомневайтесь. Просто придется подождать, пока поужинают остальные. Это займет всего час, ну, может быть, чуть больше – в зависимости от состояния зубов брата Провидца. Они у него в неважном состоянии, и он отстает от других, испытывая терпение брата Света. Тот весь день работает в поле, и у него мужской аппетит. Вы не против подождать?

– Отнюдь.

– Я принесла вам свечи и спички. И посмотрите, что еще, – она извлекла из складок платья потрепанную книгу и с триумфом посмотрела на него. – Кое-что почитать! Нам-то читать не позволяется – разве что о вере, но эта книжка осталась с тех пор, как сестре Карме приходилось ходить в школу. Она – о динозаврах. Как вы думаете, это будет вам интересно?

– Еще как!

– Я ее прочла раз двенадцать. Наверное, уже стала специалистом по динозаврам. Только обещайте никому не говорить, что получили ее от меня, ладно?

– Договорились.

– Я дам вам знать, когда остальные закончат ужин.

– Спасибо, сестра.

Принимая из ее рук книгу, Куинн отчетливо понимал, что со стороны сестры Благодеяние это было не просто милой услугой, а серьезной жертвой. Его этот жест тронул, но и слегка насторожил. «ПОЧЕМУ Я? – настойчиво вертелось в его мозгу. – ПОЧЕМУ МНЕ ОКАЗЫВАЮТ ОСОБОЕ ВНИМАНИЕ? ЧЕГО ОНА ОТ МЕНЯ ХОЧЕТ?»

Вернувшись в сарай, он зажег обе свечи, уселся на кровать и принялся строить планы на будущее. Во-первых, ни в коем случае нельзя упустить поездку в грузовике в Сан-Феличе с братом Венцом. Там он зайдет к Тому Йоргенсену и заберет свои триста долларов. Потом…

Потом никаких планов не требовалось – он и так прекрасно знал, что будет. Если удастся наскрести достаточно денег – он вернется в Рино. Не удастся попасть в Рино – значит, в Лас-Вегас. Не получится с Лас-Вегасом – стало быть, в какой-нибудь из покер-клубов в окрестностях Лос-Анджелеса. Работа, деньги, игра, безденежье… Так он и бегает по кругу, а бороздки становятся все глубже… Куинн знал, что когда-нибудь наступит пора вырваться из этого бесконечного и бессмысленного круговорота. Может быть, именно сейчас?

Хорошо, сказал он себе. Он найдет работу в Сан-Феличе, где единственный островок разгульной жизни – карточные вечера раз в неделю в местном клубе. Он накопит какую-то сумму, отправит чек в гостиницу в Рино и попросит вернуть ему его костюмы. А остальное вложит в ценные бумаги. Он даже сможет, если все пойдет хорошо, предложить Дорис присоединиться к нему… Хотя нет, Дорис тоже часть круга. Как и большинство людей, занятых в игорном бизнесе, большую часть времени она проводила за столами; иные из них и вовсе всю жизнь просиживали под крышей своего клуба – спали там, ели, работали и играли, служа своему предназначению с той же преданностью, как сестры и братья Тауэра.

Дорис. Прошло всего двадцать четыре часа, как он с ней попрощался. Она предложила ему денег взаймы – по каким-то своим таинственным причинам, в которых он так до конца и не разобрался. Так или иначе, он отказался. Может быть, потому, что знал: к деньгам всегда прикреплены некие нити. Пусть тщательно замаскированные, пусть совершенно незримые – но они есть. Куинн посмотрел на книгу, принесенную сестрой Благодеяние, и с интересом подумал: любопытно, какие нити прикреплены к ней?

– Мистер Куинн!

Он поднялся и открыл дверь.

– Входите, сестра. Ну как, хорош ли был ужин в честь Дня Отречения?

– Вполне, – сестра Благодеяние бросила на него подозрительный взгляд. – Особенно учитывая ужасный характер сестры Раскаяние.

– А что если, предположим, кто-нибудь откажется? Не от пищи я имею в виду.

– Не ваше дело. Идемте, и без нахальной болтовни. Столовая пуста; я подогрела для вас тушеную баранину и чашку прекрасного какао.

– А я-то думал, что вы не пользуетесь стимуляторами…

– Какао – не настоящий стимулятор. В прошлом году этот вопрос обсуждался на заседании Совета, и большинство постановило, что какао – поскольку оно содержит важные питательные вещества – вполне допустимо. Только сестра Слава Вознесения была не согласна – она очень экономная. Я вам уже говорила о волосах в матрацах?

– Да, – с чувством кивнул Куинн, который охотно предпочел бы вовсе об этом не вспоминать.

– Книгу вам лучше спрятать. Не думаю, что кто-нибудь вздумает за вами шпионить, но к чему рисковать?

– В самом деле, – Куинн накрыл книгу одеялом.

– Прочитали?

– Немного.

– Очень интересно, правда?

Куинн подумал, что его куда больше интересуют те нити, что тянутся за книгой, но предпочел об этом умолчать.

Они вышли на улицу. Почти полная луна висела прямо над деревьями. Звезды усыпали небо в количестве, какого прежде Куинну наблюдать не доводилось; пока он любовался ими, их стало еще больше.

– Вы что, никогда неба не видели? – нетерпеливо осведомилась сестра Благодеяние.

– Такое – впервые.

– Небо как небо… как всегда.

– Для меня оно сегодня выглядит другим.

Она с беспокойством всмотрелась в его лицо.

– Вас что, посетило религиозное вдохновение?

– Я восхищаюсь совершенством, – пояснил Куинн. – Однако, коль уж вам пришла охота навешивать ярлыки, не стесняйтесь.

– Вы не поняли, мистер Куинн. Я имела в виду, что, если на вас накатил приступ религиозного экстаза именно сейчас, это было бы удивительно некстати.

– Почему?

– Я как раз хочу попросить вас кое-что для меня сделать – ваше обращение могло бы этому помешать.

– Не волнуйтесь, сестра. Так о чем вы хотите меня попросить?

– Об этом я скажу вам чуть позже. Когда вы поедите.

Столовая уже опустела: в ней остались лишь кресло-качалка брата Языка и птичья клетка, да в самом конце стола, у самой печки, был поставлен один прибор.

Куинн сел. Сестра Благодеяние наполнила оловянную тарелку тушеным мясом и еще одну, такую же, – толстыми ломтями хлеба. Потом – так же, как днем, – с благожелательным материнским интересом принялась наблюдать, как он ест.

– А у вас неважный цвет лица, – заметила она спустя несколько минут. – Но аппетит хороший, да и выглядите вы вполне здоровым. То есть, я имею в виду, если вы плохо себя чувствуете, я, естественно, не смогу просить вас об одолжении.

– Несмотря на внешний вид, я очень нездоров. У меня плохая печень, слабые легкие и нарушено кровообращение.

– Ерунда.

– Вам виднее. Так что я должен сделать?

– Я хочу, чтобы вы нашли для меня одного человека. Точнее, даже не нашли, а просто узнали, что с ним случилось. Ясно?

– Пока нет.

– Прежде чем продолжить, мне хотелось бы уточнить одно обстоятельство. Я вам заплачу. У меня есть деньги. Только об этом никто не знает, понимаете? Мы все, когда пришли в Тауэр, отреклись от мира. Все наши деньги, одежда и прочее – все пошло в общий фонд.

– Но вы все-таки кое-что для себя сохранили, да? Так сказать, на черный день.

– Ничего подобного! – резко возразила она. – Мой сын каждое Рождество присылает мне из Чикаго двадцать долларов. Я их сохраняю, потому что знаю: мальчику было бы неприятно, если бы я отдала его деньги Учителю. Он всего этого не одобряет, – она легким жестом обвела комнату. – Не понимает, что высший смысл жизни – в служении Господу и его Истинно Верующим. Думает, что я малость свихнулась, когда умер мой муж. Может, так оно и было. Но именно сейчас я нашла свое настоящее место в мире и никогда его не покину. Как можно?? Я в нем нуждаюсь. И здесь все нуждаются во мне. Брат Язык с его приступами плеврита. Слабый желудок Учителя. Сердце его жены, матери Пуресы – она очень стара…

Сестра Благодеяние вдруг поднялась и замерла перед печкой, сцепив перед собой руки, будто внезапно почувствовала в воздухе дыхание смерти.

– Я и сама старею, – вздохнула она. – Иногда трудно смотреть в лицо действительности. Душа моя пребывает в мире, но вот тело… тело порой бунтует. Оно тоскует по нежности, теплу, ласке. Утром, когда я встаю с кровати, душа моя чувствует прикосновение небес, а ноги – холод каменного пола. Ох, как они ноют! Как-то я увидела в каталоге для пожилых пару комнатных туфель. С тех пор я часто о них вспоминаю, хотя и не должна бы. О том, какие они были розовые, пушистые, мягкие, теплые – самые чудесные туфли, какие я когда-либо видела. Но это, конечно, потакание плоти!

– Однако совсем небольшое, правда? – вкрадчиво промурлыкал Куинн.

– И все равно, надо остерегаться. Такие желания растут, как сорняки. Достаточно получить хотя бы пару вот таких теплых туфель – и тут же обнаружишь, что тебе уже хочется чего-то еще.

– Например? – голосом кинопровокатора подзадорил ее Куинн.

– Горячую ванну, – мечтательно прошептала сестра Благодеяние. – Знаете, большую, в настоящей ванной комнате, и с двумя полотенцами… – она внезапно вздрогнула и негодующе выпрямилась. – Вот! Так оно и случилось. Я возжелала двух полотенец, когда вполне достаточно было бы и одного! Еще одно доказательство несовершенства природы человеческой. Все ему мало! Прими я сейчас горячую ванну – мне тут же захочется еще; захочется принимать ее каждую неделю или даже каждый день! И каждый в Туаэре захочет того же! Мы будем нежиться в горячих ваннах, а наш скот – умирать с голода! Наши сады покроются сорняками! Не-ет, мистер Куинн! Даже предложи вы мне горячую ванну сию минуту – я отказалась бы!

Куинн с трудом удержался от искушения заметить, что не имеет привычки предлагать горячие ванны незнакомым женщинам, но побоялся оскорбить чувства сестры. Она говорила так серьезно и с такой страстью, будто спорила с самим дьяволом. Так что он счел за благо промолчать, давая ей возможность вернуться к теме разговора.

– Вы не слышали о местечке, которое называется Чикот? – спустя некоторое время спросила она. – Маленький городок в Центральной Долине, милях в ста отсюда.

– Я знаю, где это, сестра.

– Мне хотелось бы, чтобы вы туда поехали и отыскали человека по имени Патрик О'Горман.

– Ваш старый друг? Родственник?

Еме показалось, что собеседница попросту не слышала вопроса.

– У меня есть сто двадцать долларов, – продолжала она.

– На эти деньги можно купить множество пушистых, меховых, розовых домашних тапочек, сестра, – мягко улыбнулся Куинн.

И снова она не обратила на его слова никакого внимания.

– Я не знаю, насколько сложная работа вам предстоит. Может быть, и совсем простая.

– Предположим, я найду О'Гормана. Что потом? Передать ему послание? Пожелать счастливо встретить Четвертое июля[3]3
  Четвертое июля – День независимости, один из главных праздников в США.


[Закрыть]?

– Ничего подобного. Просто вернетесь сюда и расскажете все мне. И только мне одной.

– А что если он больше не живет в Чикоте?

– Узнайте, куда он переехал. Только, пожалуйста, не пытайтесь вступить с ним в контакт, а то вы все испортите. Ну как, возьметесь за это дело?

– Честно говоря, сестра, в данную минуту мне особо выбирать не приходится. Но я должен вам напомнить, что вы изрядно рискуете, отпуская меня со ста двадцатью долларами в кармане. Я могу и не вернуться.

– Не думаю, – спокойно произнесла она. – Ну, в крайнем случае, что ж, получу еще один урок. Но и тогда я не потеряю ничего, кроме денег, а их я все равно не могу ни потратить, ни передать Учителю – я ведь пообещала сыну…

– У вас просто талант так выстроить доводы, что на первый взгляд все выглядит чертовски убедительно.

– А на второй?

– Любопытно бы узнать, чем вас так интересует этот О'Горман?

– Что ж, попытайтесь – вреда это вам не причинит. Только помните: то, о чем я вас прошу, для меня очень важно.

– Хорошо. Где деньги?

– В надежном месте, – мягко улыбнулась сестра Благодеяние. – До завтрашнего утра.

– Значит, вы мне все-таки не верите? Или не доверяете братьям и сестрам?

– Просто я не такая уж дура, мистер Куинн. Вы получите деньги завтра на рассвете, когда будете сидеть в грузовике рядом с братом Терновый Венец.

– На рассвете?

– Кто рано ложится и рано встает, у того румяные щечки и блестящие глазки.

– Мне уже доводилось это слышать, правда, помнится, в другом варианте.

– Учитель слегка изменил некоторые поговорки, чтобы нашим детям было легче их запомнить.

– Похоже, он любопытная штучка, этот ваш Учитель, – пробормотал Куинн. – Я бы не отказался с ним встретиться.

– Сегодня он не расположен. Возможно, в следующий раз, когда вы снова придете навестить нас.

– А вы, как я погляжу, абсолютно уверены, что я вернусь, сестра. Эх, не знаете вы картежников.

– Знаю, – невозмутимо отпарировала сестра Благодеяние. – Я знала о них все задолго до того, как вы впервые увидели пикового туза.

Глава вторая

Было еще совсем темно, когда Куинн почувствовал, как кто-то энергично потряс его за плечо. Он нехотя открыл глаза.

Коротенький толстячок, высоко подняв в пухлой ручке фонарь, с любопытством рассматривал его сквозь очки с толстенными стеклами.

– Слава Богу, – облегченно вздохнул он. – Я уж решил, что вы умерли. Пора вставать. И побыстрее, пожалуйста.

– Почему? Что случилось?

– Ничего. Просто настало время подниматься и приветствовать новый день. Я брат Твердое Сердце. Сестра Благодеяние попросила меня помочь вам побриться и накормить завтраком прежде, чем встанут остальные.

– Который час?

– В Тауэре нет часов. Так я буду ждать вас в туалетной.

Вскоре Куинн смог на личном опыте узнать, каким образом на макушках и подбородках братьев появляется столько порезов. Бритва оказалась такой тупой, будто ее не точили с момента изготовления, фонарь едва светил, а брат Твердое Сердце был близорук, как крот.

– А вы нервный, – заметил он с искренним участием. – Должно быть, плохие нервы очень мешают в жизни, а?

– Временами.

– Если хотите, пока мы здесь, я могу слегка подрезать ваши волосы.

– Нет, спасибо. Хватит бриться. Я не хочу навязываться.

– Сестра Благодеяние просила, чтобы я, насколько можно, сделал вас похожим на джентльмена. Мне кажется, она питает к вам пристрастие. Не сердитесь, но это будит мое любопытство.

– Мое тоже, брат.

Судя по выражению лица, Твердое Сердце с удовольствием продолжил бы обсуждение этого вопроса, но не рискнул глубже совать нос в дела сестры Благодеяние.

– Ладно, пойду, приготовлю завтрак, – примирительно проговорил он. – На то, чтобы разжечь огонь и сварить нам с вами несколько яиц, много времени не потребуется.

– Почему только нам двоим?

Толстая физиономия брата порозовела.

– Мне кажется, без сестры Раскаяние нам будет спокойнее, – смущенно пробормотал он. – Она – наш постоянный повар. Но по утрам эта женщина – сущий дьявол. Не человек, а одно сплошное раздражение! Никакой женственности!

Действительно, к тому времени, когда Куинн, одевшись, вошел в столовую, завтрак, состоявший из вареных яиц, хлеба и джема, был уже готов.

– В мое время женщины были не такими, – вздохнул брат Твердое Сердце, возобновляя разговор с того места, на котором он был прерван. – Настоящей леди было просто неприлично иметь такой острый язычок. Они разговаривали спокойно. А какими хрупкими они были. Что за маленькие, узкие ножки! Вы заметили, какие здоровенные ступни у здешних женщин?

– Признаться, нет.

– Увы, это так. Огромные, плоские ступни.

Изо всех сил развлекая гостя светской болтовней, брат Твердое Сердце при этом явно нервничал. Он едва прикоснулся к еде и непрерывно бросал торопливые взгляды через плечо, будто ожидая, что кто-то вот-вот к нему подкрадется.

– К чему такая спешка? – удивился в конце концов Куинн. – Почему вы так стараетесь избавиться от меня прежде, чем встанут остальные?

– Право, мне трудно вам это объяснить… – зардевшись, забормотал толстяк.

– Может быть, я смогу?

– Поверьте, мистер Куинн, это ни в какой степени не относится к вам персонально. Если хотите, назовите это мерой предосторожности.

– Ничего не имею против. При условии, что вы мне объясните, о чем, собственно, речь.

С минуту брат Твердое Сердце поколебался, покусывая нижнюю губу с таким видом, будто она горела желанием все рассказать.

– Ладно, думаю, особого вреда тут не будет, – наконец вздохнул он. – Понимаете, все дело в Карме, старшей дочери сестры Раскаяние. Она недавно спряталась в кузове грузовика, который должен был ехать в город. Под мешками. Брат Венец обнаружил ее уже на полпути в Сан-Феличе. Мешки-то пыльные, ну, вот она и расчихалась.

– То есть она, попросту говоря, решила удрать? – уточнил Куинн.

– Карме, знаете ли, пришлось какое-то время ходить в школу, – снова вздохнул толстяк. – Вот и завелись у нее в голове нехорошие мысли. Хочет уехать отсюда и найти в городе работу.

– А вы даже мысли такой не допускаете?

– Конечно, нет! – с возмущением воскликнул брат Твердое Сердце. – В городе ребенок может потеряться. Здесь она, правда, ведет скромную жизнь – но такую же, как мы все!

Застекленную крышу столовой осветила бледная розовая заря – вот-вот должно было взойти солнце. Из невидимой Башни донесся звук горна, и почти одновременно с ним в дверях появилась сестра Благодеяние.

– Машина готова, мистер Куинн, – торопливо произнесла она. – Не стоит заставлять ждать брата Венца. Давайте сюда ваш пиджак, я его почищу.

Пиджак уже чистили, но Куинн покорно протянул его сестре. Она вынесла его на крыльцо и несколько раз основательно встряхнула.

– А теперь пошли, мистер Куинн. У брата Венца впереди длинный день.

Он принял пиджак и последовал за ней вниз по тропинке. Она ни разу не обмолвилась ни о деньгах, ни об О'Гормане, и у Куинна появилось неприятное ощущение, что их вчерашний разговор просто забыт, а сестра Благодеяние оказалась куда более сумасшедшей, чем ему представлялось поначалу.

Прямо посреди дороги Куинн увидел старый грузовой «Шевроле» с астматически пыхтящим мотором и зажженными фарами. За рулем в соломенной шляпе на бритой голове сидел брат Терновый Венец. Он оказался моложе прочих братьев – на вид ему было всего лет сорок. Наставления сестры Благодеяние брат принял с мимолетной улыбкой, продемонстрировавшей отсутствие передних зубов.

– В Сан-Феличе брат Венец высадит вас там, где вы захотите, мистер Куинн, – наконец обратилась к нему сестра.

– Спасибо, – поблагодарил он, забираясь в кабину. – А как насчет О'Гор…

Она вперила в него непонимающий взор.

– Хорошей вам поездки. Правьте осторожнее, брат Венец. И не забудьте: если в городе вас будут подстерегать соблазны – тут же поворачивайте обратно. Если кто-то вздумает на вас смотреть, опускайте глаза. Если вам сделают замечание, будьте глухи.

– Аминь, сестра.

– Что касается вас, мистер Куинн – большее, что я могу пожелать: будьте осторожны.

– Послушайте, сестра… насчет денег…

– Оревуар, мистер Куинн.

Машина покатилась вниз по дороге. Куинн обернулся, но сестра Благодеяние уже исчезла за деревьями.

«А может, мне это просто приснилось? – подумал Куинн. – И ничего подобного на самом деле не происходило? Просто я оказался еще более сумасшедшим, чем все эти братья и сестры, вместе взятые…»

– Чудесная она женщина, эта сестра Благодеяние, – сказал он.

– Что? Не слышу.

– Я говорю, что сестра Благодеяние – превосходная женщина, – крикнул Куинн, стараясь перекричать надсадное сопение мотора. – Только, похоже, начинает стареть. Как у нее с памятью?

– Мне бы такую!

– Но, может быть, какие-то мелочи уже забывает?

– Только не она, – брат Венец с невольным восхищением потряс головой. – Память, как у слона. Вы не будете возражать, если я попрошу опустить ваше окно? Божий воздух так свеж…

Было холодно, но Куинн покорно опустил стекло, поднял воротник и сунул руки в карманы. Пальцы его коснулись тугого бумажного свертка. Только один предмет в мире мог быть изготовлен из этой глянцевой хрустящей бумаги – доллары.

Он бросил последний взгляд в сторону Тауэра и тихо произнес:

– Оревуар, сестра. Теперь я понимаю.

* * *

Из-за особенностей дороги, а также возраста и сложного характера двигателя им потребовалось больше двух часов, чтобы добраться до Сан-Феличе – узкой полоски земли, вклинившейся между горами и морем. Город был стар, богат и очень консервативен; от остальной Южной Калифорнии он предпочитал держаться в стороне. Улицы его были заполнены загорелыми и весьма подвижными леди и джентльменами почтенного возраста, а также молодыми людьми обоего пола, обладающими сложением столь атлетическим, будто родились прямо на теннисных кортах, пляжах и площадках для гольфа. Лишь вновь оказавшись здесь, Куинн осознал, что Дорис, с ее платиновыми глазами и тяжелым макияжем, бросалась бы здесь в глаза, как клоун на похоронах. А ощутив это, она наверняка сочла бы себя обязанной выглядеть еще более вызывающе – и потерпела бы сокрушительное поражение. Нет, этому городу Дорис никак не соответствовала. Она была ночной птахой, для обитателей же Сан-Феличе рассвет означал не конец ночи, а начало нового дня. Пожалуй, даже сестра Благодеяние и брат Венец в их странных одеждах выглядели бы здесь более уместно, чем Дорис. «Или чем я, – подумал Куинн, чувствуя, как тают и растворяются его планы и надежды. – Я им тоже не соответствую. Для тенниса и прыжков в воду я уже стар, а для шахмат и канасты – слишком молод».

Его пальцы нащупали в кармане пачку денег. Сто двадцать долларов. Плюс триста, которые ему должен Том Йоргенсен. Итого – четыреста двадцать. Если вернуться в Рино и играть осторожнее и если ему улыбнется удача…

– Где вам удобнее выйти? – прервал его размышления брат Венец. – Я еду к супермаркету.

– Лучше всего прямо на автостоянке.

– У вас есть друзья в городе?

– Есть один. Может, я его застану.

Брат Венец лихо подкатил к супермаркету, свернул на стоянку и с грохотом затормозил.

– Ну вот, – с удовлетворением заметил он, – доставил вас целым и невредимым, как и обещал сестре Благодеяние. Вы что, были с ней раньше знакомы?

– Нет.

– Нечасто она так хлопочет о первом встречном.

– Может быть, я ей кого-нибудь напомнил?

– Может быть. Мне – так точно нет, – брат Венец выбрался из машины и двинулся ко входу в магазин.

– Спасибо за поездку, брат! – крикнул Куинн ему вслед.

– Аминь.

Было девять утра. Ровно восемнадцать часов прошло с тех пор, как сестра Благодеяние приветствовала его в Тауэре, как незнакомца, и ухаживала за ним, как за другом. Он вновь притронулся к пачке денег в кармане и подумал: не рвануть ли за братом Венцом? Отдать их ему, и пусть вернет хозяйке. Но тут же вспомнил, что братьям и сестрам личных денег не полагается и если он это сделает, то у сестры Благодеяние могут быть неприятности. Возможно, серьезные.

Он повернулся и быстрым шагом двинулся в сторону Стэйт-стрит.

Том Йоргенсен торговал лодками и всяческими причиндалами для водного спорта. Его крошечная контора располагалась буквально в футе от волнореза; окна ее почти сплошь были заклеены рекламными картинками, а также фотографиями яликов, шлюпок, скутеров, катеров, шхун и яхт – документы на покупку большинства из них можно было оформить тут же, не сходя с места.

Когда вошел Куинн, Йоргенсен курил сигару и разговаривал по телефону – трубка, прижатая плечом к щеке, живо напомнила Куинну птичку, сидевшую на плече у брата Языка.

– Да, паруса фирмы «Рэтси», – вещал Йоргенсен. – И учебная шлюпка. Нет, я не в претензии.

Он положил трубку и перегнулся через стол, чтобы пожать гостю руку.

– Надо же, Джо Куинн собственной персоной. Как жизнь, дружище?

– Старею помаленьку. К тому же дотла разорен.

– Ох, надеялся я, что ты этого не скажешь, Джо, – простонал Йоргенсен. – Дела идут совсем паршиво. Сан-Феличе перестал быть городом богачей. Теперь всем заправляет средний класс, а эти сквалыги трясутся над каждым пенни. Им без разницы, будет у них палуба из тика или красного дерева или… – Йоргенсен горестно махнул рукой и подавил вздох. – Ты что, совсем на нуле?

– Если не считать нескольких монет, которые пока еще не мои.

– Не припомню, чтобы тебя это когда-нибудь смущало, Джо. Просто смешно. Ха-ха-ха.

– Ха-ха, – согласился Куинн. – Помнится, как-то в трудную минуту мне пришлось тебя выручить, старина. Теперь я не отказался бы получить свои три сотни обратно.

– У меня их нет. Чертовски неприятно это тебе говорить, дружище, но в моих карманах сейчас – ни цента. Не хочешь взамен отличную морскую посудинку? Просто картинка! Триста футов водоизмещение, гафельный парус…

– Тогда мне придется перебраться в Венецию. Пока что не тянет.

– Ладно, извини. Я ведь только предложил. Машина у тебя, надо полагать, уже имеется?

– Необоснованное предположение, Том.

– Ну да? Слушай, есть первоклассная тачка! «Форд-виктория», пятьдесят четвертого года. Моя жена на ней ездит. Будет вопить, как резаная, когда я заберу у нее эту малютку. А что делать? Она стоит уж никак не меньше трех сотен. Двухцветная – голубой с кремовым, внутри белая, обогреватель, радио…

– В Рино я за эти деньги нашел бы чего-нибудь получше.

– Ты не в Рино. Кстати, и не в Венеции, – резонно заметил Йоргенсен. – И это лучшее, что я сейчас могу для тебя сделать. А то хочешь – возьми машину в залог и пользуйся, пока я не наскребу эти три сотни. Меня это даже больше устроит: в таком виде легче будет преподнести это Хелен.

– А что? Пожалуй. Где машина?

– В гараже за моим домом. Гэвиот-роуд, 631. Неделю назад Хелен ездила на ней к своей матери в Денвер, с тех пор ею не пользовались, поэтому зажигание поначалу может забарахлить – учти. Вот ключи. Ты сюда надолго, Джо?

– Надо съездить кое-куда. Но это мигом. Туда и обратно.

– Звякни мне через пару недель – может, я к тому времени разбогатею. Хотя бы настолько, чтобы вернуть тебе твои три сотни. И будь поосторожнее с тачкой, а то Хелен меня обвинит в том, что я продул ее в покер. Она, правда, и так это может сделать… – Йоргенсен развел руками и пожал плечами. – Кстати, Джо, ты неплохо выглядишь.

– Кто рано ложится и рано встает, у того румяные щечки и блестящие глазки. Так они говорят.

– Кто?

– Братья и сестры из Небесной Башни.

Брови Йоргенсена удивленно взметнулись вверх.

– Ты никак в религию ударился? Или еще что?

– Еще что, – кивнул Куинн. – Спасибо за машину. Увидимся.

Вопреки ожиданиям «форд» завелся с пол-оборота. Куинн заехал на заправочную станцию, наполнил бак бензином, сменил масло и разменял первый двадцатидолларовый банкнот сестры Благодеяние.

Потом он спросил у заправщика, как лучше добраться до Чикота.

– В это время года? – паренек почесал затылок. – Я лично двигал бы по сто первому шоссе до Вентуры, а там свернул на девяносто девятое. Так малость дольше, зато удобнее. Да тут и таким путем полутора сотен миль не наберется.

Едва успев свернуть с прибрежного шоссе в сторону Вентуры, Куинн мысленно проклял себя за то, что не дождался вечера. Безжалостное солнце буквально выжгло голые холмы, между которыми петляла дорога, – лишь кое-где уныло торчали чахлые рощицы грецких орехов и лимонных деревьев. Воздух был так сух, что сигареты ломались в пальцах. Он попытался отвлечься, вспоминая Сан-Феличе: легкий бриз, веющий с океана, гавань, пестрящую яркими парусами яхт, силуэты кораблей на рейде… Однако от этого ему стало еще хуже, и на какое-то время он вообще перестал думать, полностью сдавшись на милость жаре.

Чикота Куинн достиг в полдень. С тех пор как он был здесь в последний раз, городок изменился, стал больше. Но не лучше. Окруженный нефтяными скважинами и населенный людьми, приехавшими сюда для того, чтобы качать нефть, на вид он казался бурым и жестким, похожим на какую-то неаппетитную стряпню, которую неряха-кухарка забыла на сковородке. Неухоженные, полузасохшие деревья торчали вдоль улиц, тщетно пытаясь отгородить от проезжей части унылые трущобы, именовавшиеся здесь домами. Играющие в «крутых ребят» подростки, развращенные слишком легко и быстро достающимися деньгами, раскатывали бесцельно взад-вперед по улицам в открытых машинах, останавливаясь лишь в специальных кинотеатрах, магазинах и ресторанах для автомобилистов, но и там не отходят от своих танков. И лишь малыши, играющие на пыльных мостовых или на заросших сорняками пустырях, выглядели столь же довольными жизнью, как их ухоженные сверстники, наслаждающиеся счастливым детством на чистом белом песке пляжей Сан-Феличе.

Куинн заскочил в аптеку, купил все, что ему было нужно, и снял номер в мотеле неподалеку от центра. Потом нашел кафе, в котором работал кондиционер, и позавтракал. В зале было так холодно, что ему пришлось поднять воротник своего твидового пиджака.

Подкрепившись, он поспешил к ближайшей телефонной будке. В справочнике значилось, что Патрик О'Горман проживает на улице Олив, 702.

«Вот и все, – подумал Куинн со смешанным чувством удовлетворения и разочарования. – О'Горман все еще в Чикоте. Быстро же я заработал эти сто двадцать долларов! Утром вернусь в Тауэр, сообщу новость сестре Благодеяние и двину в Рино».

Все оказалось столь просто, что Куинна это даже слегка встревожило. Если больше ничего не требовалось, то к чему такая таинственность? Почему бы сестре Благодеяние попросту не попросить брата Венца позвонить О'Горману из Сан-Феличе или – еще проще – забежать на переговорный пункт и посмотреть его адрес в телефонной книге? Куинн в жизни бы не поверил, что ни один из этих вариантов не пришел ей в голову. Ни по ее собственным словам, ни по его наблюдениям, дурой она не была. Тогда почему она заплатила сто двадцать монет за информацию, которую легко могла получить бесплатно?