Текст книги "Неоготический детектив"

Автор книги: Мэри Робертс Райнхарт

Соавторы: Маргарет Миллар
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 34 страниц)

Глава тринадцатая

Это был старый трехэтажный дом из белого кирпича в викторианском стиле. Больше всего он походил на величественную светскую даму былых времен, свысока взирающую на появившихся откуда-то наглых выскочек-нефтяников, изо всех сил пытаясь их игнорировать и уж во всяком случае не желая иметь с ними ничего общего. Отгородившись от мира кружевными занавесками и остроконечными башенками, он размышлял, не одобрял и день за днем с неизбежностью проигрывал неравную битву с плоскокрышими оштукатуренными ранчо и унылыми домами-коробками из красноватой древесины. Куинн не сомневался, что женщина, ответившая ему из-за дверей, будет вполне под стать дому.

Однако миссис Хейвуд оказалась совсем иной: стройной, элегантной, в льняном бежевом платье, с волосами, выкрашенными в цвет розовой платины. Если не считать едва заметных шрамов от пластической операции на лице, она выглядела однолеткой собственного сына, и лишь внимательный наблюдатель смог бы заметить затаившуюся в ее глазах давнишнюю печаль.

– Миссис Хейвуд? – осведомился Куинн.

– Да, – с голосом, увы, никакая пластическая хирургия ничего поделать не могла: хриплое, унылое контральто красноречивее любых морщин говорило о возрасте владелицы. – Я ничего не покупаю у разносчиков.

– Меня зовут Джо Куинн. Мне бы хотелось обсудить с мистером Хейвудом одно дело.

– Для дел существует офис.

– Я туда звонил. Мне сказали, что его нет. Решил попытаться застать его дома.

– Здесь его тоже нет.

– Ладно, прошу прощения за беспокойство, миссис Хейвуд. Вас не затруднит попросить мужа связаться со мной, когда он вернется? Я остановился в мотеле Фрисби, на Мэйн-стрит.

– Мужа?! – она набросилась на это слово, будто голодная кошка. Куинн почти чувствовал прикосновение ее когтей. В нем отчаянно боролись острая неприязнь и столь же острая жалость, неожиданно взметнувшаяся при виде отчаянного голода в ее глазах – голода, который она безуспешно пыталась скрыть за застенчивой, девичьей улыбкой. – Вы ошиблись, мистер Куинн. Впрочем, это приятная ошибка. Жаль, что все ошибки, какие выпадают нам на долю, не могут быть такими. Джордж – мой сын.

Куинн устыдился того, что ему пришлось использовать столь грубую приманку, но менять что-либо было поздно.

– Трудно поверить.

– Честно говоря, я обожаю лесть и поэтому склонна с вами согласиться.

– Уверен, что я не первый допустил такую ошибку, миссис Хейвуд.

– О да, такое случается сплошь и рядом. Но никогда это меня до такой степени не удивляло и не забавляло. Боюсь, правда, что бедный Джордж совсем не найдет это забавным. Пожалуй, лучше, если я ему ничего не скажу, пусть это останется нашим маленьким секретом, мистер Куинн. Договорились?

«Ну да, между нами, – ухмыльнувшись про себя, подумал. Куинн. – И еще сотней ближайших подружек, которым мадам сегодня же расскажет о столь дивном происшествии».

Теперь, встретившись с миссис Хейвуд лицом к лицу, он уже не удивлялся ее полнейшему равнодушию к собственным дочерям. В ее доме просто не было предусмотрено место еще для двух особей женского пола, с которыми ее неизбежно начали бы сравнивать. Материнский инстинкт миссис Хейвуд оказался куда слабее инстинкта самосохранения. Она поставила себе целью выжить и не могла позволить такую роскошь, как сентиментальность. Бедная Вилли – ее путь к надежной пристани имел куда больше выбоин и объездов, чем она предполагала.

Миссис Хейвуд легко прислонилась к дверному косяку, приняв живописную позу, наверняка почерпнутую из журнала мод.

– Конечно, я всегда обладала завидным здоровьем, – хрипло проворковала она. – Не понимаю, почему люди считают позволительным распускаться после пяти… после сорока. В своей семье я всегда пыталась внушить: человек есть то, что он ест.

Если допустить, что миссис Хейвуд питалась желчью и полынью, то высказанный ею постулат не нуждался в доказательствах.

– Жаль, что я не застал мистера Хейвуда, – огорченно промолвил Куинн. – Что ж, попробую встретиться с ним в офисе. Вы не знаете, он туда сегодня еще заглянет?

– О, нет. Джордж на Гавайях, – она явно не была в восторге ни от перемены темы разговора, ни от того, что ее сын умчался на какие-то там Гавайи. – Доктор ему посоветовал. Разумеется, это абсолютная чушь. Лучшее лекарство для него – холодный душ и хорошая гимнастика. Да ведь все врачи одинаковы, вы согласны? Когда не знают, как лечить, обязательно посоветуют переменить климат. А вы – друг Джорджа?

– Ну, мне уже приходилось обсуждать с ним кое-какие дела.

– Совершенно не представляю, когда он вернется. Его отъезд был для меня полной неожиданностью. Он никогда даже не упоминал, что собирается на Гавайи, пока не купил билет – ну, а тут уж мне было слишком поздно что-то делать. Мне лично кажется ужасно глупым и сумасбродным тратить такую кучу денег только потому, что так посоветовал какой-то коновал. С тем же успехом Джордж мог бы прокатиться в Сан-Феличе – климат там точно такой же, как на этих Гавайях. Да у меня самой целый набор всяких недомоганий, но я же не езжу ни в какие экзотические места! Просто увеличиваю порции пророщенной пшеницы и тигровой мази и делаю несколько лишних приседаний. А вы верите в энергичную гимнастику, мистер Куинн?

– О, да. Да, конечно.

– Я так и думала. Вы выглядите очень здоровым.

Она переменила позу из модного журнала на позу олимпийской чемпионки и метнула в собеседника взгляд, явно ожидая новой порции комплиментов. Куинн и рад бы, да никак не мог придумать что-нибудь такое, что он смог бы изложить, не покраснев.

– Вы случаем не знаете, каким рейсом вылетел мистер Хейвуд?

– Нет. Откуда мне знать?

– Вы сказали, что он купил билет, вот я и подумал: может, он вам его показал?

– Он помахал конвертом у меня перед носом, но я знала: все это делается для того, чтобы меня разозлить, и потому притворилась абсолютно равнодушной. Я не могу себе позволить опускаться до обыденных ссор – слишком вредно для сердца и артерий. Просто высказываю свое мнение и отказываюсь от дальнейшего обсуждения вопроса. Джордж прекрасно знал, что я думаю об этой его поездке: никому ненужное сумасбродство. Единственное, что я ему сказала: если он в самом деле беспокоится о своем здоровье, то ему стоит по вечерам почаще сидеть дома вместо того, чтобы бегать за юбками.

– Мистер Хейвуд женат?

– Был. Его жена умерла много лет тому назад. Совершенно неожиданно. Бедное, безвольное ничтожество – жизнь оказалась для нее слишком трудной штукой. С тех пор, конечно же, каждая женщина в городе хоть раз, да пыталась накинуть на Джорджа хомут. К счастью, он доверяет своей матери, и потому мне удается открывать ему глаза на их притворство. Сам-то он никогда бы ничего не разглядел – он безнадежно наивен. Да вот, прекрасный тому пример. Буквально несколько дней назад звонит какая-то женщина и заявляет, что ей необходимо видеть Джорджа в связи с неким таинственным, видите ли, письмом, которое она получила. Я совершенно случайно, уверяю вас, сняла параллельную трубку и все слышала. Таинственное письмо, подумать только! Да такую уловку любой ребенок разгадает без труда. Но только не Джордж, о нет! Несмотря на свой кашель, он буквально выскочил из дома, прежде чем я успела ему сказать, что, даже если она говорит правду, в этом нет ничего хорошего. Приличные люди таинственных писем не получают! Потом я ему, разумеется, все это высказала. Слышали бы вы, как он ругался! Нет, нелегко быть матерью в такое трудное время, когда столько хищниц вокруг – это я вам говорю! – она улыбнулась, показав зубы, слишком белые и правильные, чтобы быть настоящими. – А вот вас я нахожу очень рассудительным и симпатичным человеком, мистер Куинн. Вы живете в Чикоте?

– Нет.

– Какая жалость. Я надеялась, что вы зайдете как-нибудь вечерком пообедать с Джорджем и со мной. Мы едим простую, здоровую пищу, но уверяю вас – это очень вкусно.

– Благодарю за приглашение, – поклонился Куинн. – Знаете, миссис Хейвуд, вы возбудили мое любопытство.

– Я? – она с надеждой взглянула на него. – Каким образом?

– Да вот это таинственное письмо… Оно в самом деле существовало?

– Откуда мне знать? Джордж ничего мне об этом не говорил. Впрочем, я лично считаю, что эта женщина его придумала. Просто ей нужен был предлог, чтобы заманить Джорджа к себе домой, показаться ему в своей естественной обстановке, с двумя детьми, и чтобы огонь горел в камине, и на плите что-нибудь шкворчало – ну, и прочее в том же духе. Продемонстрировать холостяку прелести домашнего уюта, понимаете?

«Понимаю, – подумал Куинн. – Настолько хорошо понимаю, что прямиком отсюда мчусь к парадной двери Марты О'Горман».

* * *

Огня в камине не наблюдалось, а на плите если что и шкворчало, то через закрытые окна и задернутые занавески все равно никакие ароматы не проникали. Латунный молоток в форме львиной головы на парадной двери выглядел так, будто за всю неделю, прошедшую со времени последнего визита Куинна, к нему так никто и не прикоснулся.

Девочка лет десяти в шортах и мальчишеской рубашке, предававшаяся безделью неподалеку от дома, с любопытством наблюдала за тщетными попытками Куинна достучаться.

– А у них никого нет, – мечтательно протянула она несколько минут спустя, когда это занятие ей надоело. – Они уехали с час тому назад.

– Ты случайно не знаешь, куда?

– Ну-у, мне они не докладывали. Но я видела, как Ричард тащил в машину спальные мешки, и догадалась, что они уехали в поход. Они часто ходят в походы.

Закончив тираду, девочка смолкла и бездумно уставилась на собеседника, меланхолично пережевывая жвачку.

– А ты давно живешь по соседству с О'Горманами? – поинтересовался Куинн, чтобы ее поощрить.

– Да считай, что всегда. Салли – моя лучшая подруга, а Ричарда я ненавижу. Больно задается.

– Тебя они никогда с собой в поход не брали?

– Один раз, в прошлом году. Мне не понравилось.

– Почему?

– А я ни о чем думать не могла, кроме как о больших черных медведях. И еще о гремучих змеях, о том, сколько их вокруг ползает. Река-то там так и называется – река Гремучей Змеи. Знаете, как страшно было?

– Как тебя зовут, юная леди?

– Миранда Найфтс. Противное имя, правда? Я его ненавижу.

– Да что ты? А по-моему, очень славное имя. Ты не помнишь случаем где именно на реке вы останавливались?

– Конечно, помню. У Райских водопадов, там, где Гремучая Змея впадает в Торсидо. На самом-то деле никакие это не водопады – просто несколько валунов, на которые струйками стекает вода. Ричард это место обожает, потому что прячется за валунами и начинает реветь и топать ногами, как медведь, чтобы испугать Салли и меня. Противный.

– О, это я понимаю.

– Мои братья тоже противные, но они младше меня, и поэтому с ними мне не страшно.

– Уверен, что ты прекрасно с ними управляешься, – серьезно кивнул Куинн. – Скажи, Миранда, а что, О'Горманы всегда останавливаются у этих Райских водопадов?

– Я во всяком случае никогда не слышала, чтобы Салли говорила о каком-нибудь другом месте.

– А ты знаешь, как туда добраться?

– Нет, – покачала головой Миранда. – Но это недалеко, меньше часа езды.

– Ты уверена?

– Естественно. В прошлом году, когда я поехала с ними, мне ужасно хотелось домой – я ведь боялась змей и черных медведей. И миссис О'Горман все время мне твердила, что до дома меньше часа езды.

– Спасибо, Миранда.

Куинн вернулся к машине, здраво рассудив, что дорогу к Райским водопадам нетрудно будет узнать на ближайшей автозаправке. Однако жара к полудню стала настолько непереносимой, что даже мысль о поездке куда-либо вызывала отвращение. Город тонул в знойном мареве, как в пуху. Куинн с трудом добрался до мотеля, врубил на полную катушку кондиционер и без сил повалился на кровать. Чем больше он узнавал о Марте О'Горман, тем меньше понимал ее. Образ этой женщины затягивала дымка, совсем как город, в котором она жила. Сначала все было понятно: она была женщиной чувствительной, но не лишенной здравого смысла; преданной своей семье, все еще не снимающей траур по любимому мужу и пуще всего страшившейся даже мысли, что дело о его исчезновении снова может всплыть на поверхность. Страх этот был совершенно естествен: ей пришлось пережить нелегкие годы, в окружении слухов, сплетен и скандальной популярности. Наконец, все стихло, и Куинн вполне понимал, почему она вовсе не жаждет пройти через это снова. Чего он понять не мог, так это почему она на судебном дознании палец о палец не ударила, чтобы поставить в деле точку раз и навсегда? Ведь шанс такой у нее был! Стоило ей промолчать о том, что вмятина на заднем бампере появилась, когда она поцеловалась с фонарным столбом, и суд присяжных скорее всего решил бы, что машина О'Гормана оказалась в реке в результате столкновения. Для ее заявления могли быть всего две причины: либо она просто-напросто сказала правду, либо существовали обстоятельства, оглашать которые ей вовсе не хотелось. Естественно, после ее заявления никто не стремился искать иные причины возникновения вмятины, разве что несколько скептиков вроде Фрисби сохраняли уверенность, что Марта солгала, спасая шкуру, то ли свою, то ли еще чью…

Вмятина и слабые следы темно-зеленой краски – вещи, сами по себе не особо значительные. Однако в глазах Куинна их значение все больше возрастало из-за непоследовательности в поведении Марты. Она была слишком больна, чтобы выйти на работу, однако достаточно здорова, чтобы уехать с детишками на природу. Да и место, куда они, судя по описаниям Миранды, регулярно выезжали, было выбрано не просто так: именно туда, если верить полиции и Джону Ронде, река могла вынести тело ее мужа. Куинн вспомнил слова Ронды: несколькими милями ниже моста, откуда свалилась машина О'Гормана, река Гремучей Змеи впадала в Торсидо, чье течение в это время года становилось бешеным от горных потоков и талого снега.

Куинн недоумевал: что заставляет ее все время возвращаться на это место? Неужели спустя столько лет она все еще надеется найти его тело, застрявшее между валунами? Или ею движет чувство вины? И что она говорит детям: «Давайте-ка все вместе съездим и поищем папу?..»

* * *

Ричард натаскал здоровую кучу хвороста и сосновых шишек, но мама сказала, что еще слишком жарко для костра. Пока что она с помощью его сестренки Салли готовила ужин на мангале с древесным углем – ребрышки с бобами и маисом. Время от времени уголь вспыхивал, и Салли приходилось сбивать пламя струей из водяного пистолета. Мальчишка при этом непременно воображал бы, что стреляет в лютого врага или в свирепого тигра, но Салли была девочкой рассудительной и пользовалась игрушкой, как взрослая, прагматически приспособив ее к чисто практической цели.

Ричард бродил вокруг, чувствуя себя совсем одиноким. Вообще-то он не раз мечтал приехать как-нибудь в это местечко одному, без двух женщин, постоянно мешавших ему ощутить себя настоящим мужчиной, не боящимся, несмотря на опасности, остаться один на один с девственной природой. Впрочем, именно в данный момент он был изрядно испуган, хотя ни индейцы, ни дикие звери не имели к тому отношения, – мальчика пугало то, что происходило с его матерью. Разговаривала и вообще вела себя она, как обычно, и даже все время улыбалась, но взгляд ее был странно печален, особенно когда она считала, что за ней никто не наблюдает. Ричард же наблюдал за ней непрерывно. Он был достаточно внимателен и смышлен, чтобы ничего не пропустить, но еще слишком мал, чтобы оценить то, что заметил.

Когда исчез отец, ему было семь. Ричард еще помнил его, хотя уже не мог точно сказать, какие воспоминания были его собственными, а какие – навеянными рассказами матери. «Ты помнишь ту смешную маленькую машинку, которую вы с папой сделали, взяв колеса от твоего старого самоката?» Ну да, он помнил ту машину, и колеса от самоката тоже, но не мог припомнить ни единого случая, когда отец делал бы что-либо вместе с ним. А Марта все продолжала и продолжала повторять и эту, и множество других историй, упорно лепя в его сознании образ сильного и умелого отца, но в то же время смущая мальчика и возбуждая в нем чувство вины за провалы в памяти.

Ричард взобрался на вершину валуна и лег на живот, неподвижный и молчаливый, как ящерица на солнце. Отсюда он видел дорогу, спускавшуюся к лагерю. Очень скоро по ней потянутся люди, решившие провести здесь уик-энд, вокруг поднимется множество разноцветных палаток, воздух наполнится дымом костров, запахом жарящихся гамбургеров и детским визгом. Но сейчас он был здесь совсем один, если не считать маму и Салли; и у них была лучшая стоянка, у самой реки, и лучший валун вместо стола, и самые высокие деревья.

«Помнишь, Ричард, как папа привез нас сюда впервые? Мы и оглянуться не успели, как ты уже лез на сосну. Потом папе тоже пришлось взобраться, чтобы спустить тебя».

Ричард помнил, как взобрался на сосну, но готов был поклясться, что вниз его никто не спускал. Зачем? Он всегда отлично лазил по деревьям. Что могло помешать ему спуститься самому? Впервые в жизни ему пришло в голову, что воспоминания его матери могут быть обычным вымыслом и она лишь делает вид, что они живые и теплые.

Потом он услышал дальний рокот мотора и поднял голову, чтобы разглядеть первого из будущих соседей. Через пару минут он появился – голубой с кремовым «форд-виктория» с мужчиной за рулем. Больше никого в машине не было; ни на крыше, ни на заднем сиденье он не заметил походного снаряжения. Ричард автоматически, без особого любопытства отметил все это и тут же понял, что автомобиль ему знаком. С неделю назад, возвращаясь из школы, он увидел, как этот самый «форд» отъехал от палисадника их собственного дома. А когда вошел в дом, то нашел мать на кухне, бледную и молчаливую.

Глава четырнадцатая

Увидев выходящего из машины Куинна, она заботливо предложила Салли:

– Почему бы тебе не сходить поискать Ричарда? Ужин будет готов не раньше чем через полчаса. Вы могли бы тем временем набрать сосновых шишек; потом, к Рождеству, мы их позолотим.

Однако голос выдал ее настороженность.

– Ты пытаешься от меня избавиться? – догадалась девочка. Потом бросила задумчивый взгляд на направляющегося к ним человека. – Тебе надо с ним поговорить?

– Да.

– Что-нибудь насчет денег?

– Может быть. Пока не знаю.

Деньги, а точнее их отсутствие, были тем стержнем, вокруг которого в семействе О'Горманов крутилось все, и дети научились с этим считаться. Салли проворно умчалась искать брата и сосновые шишки.

Марта повернулась к Куинну. Лицо ее напряглось, как у солдата, оказавшегося перед неожиданной поверкой.

– Как вы меня нашли? Что вам надо?

– Давайте назовем это дружеским визитом.

– Лучше не стоит. Я еще могла бы примириться с тем, что вы пустили всех собак по моему следу, но к чему вовлекать моих детей?

– Прошу прощения, но это единственный способ установить истину. Вы мне позволите присесть, миссис О'Горман?

– Как вам будет угодно.

Он уселся на одну из скамеек, окружавших стол для пикника. Минуту поколебавшись, она подошла и села на соседнюю, как бы согласившись на нечто вроде перемирия. Куинн невольно вспомнил их последнюю встречу в больничном кафетерии. Тогда тоже между ними был стол, и на нем, как и на этом, громоздилась гора невидимых вопросов, подозрений, обвинений, сомнений… Ему очень хотелось смахнуть их все одним движением руки и начать все сначала. Однако неприкрытая враждебность, написанная на ее лице, явственно говорила ему, что собеседница отнюдь не разделяет его чувств.

– Вы не обязаны отвечать на мои вопросы, миссис О'Горман, – спокойно произнес он. – У меня нет никакого юридического права их задавать.

– Я знаю.

– Вы вполне можете послать меня, куда подальше.

– Это место для пикников, – слабо усмехнулась она, слегка пожав плечами. – Вы имеете такое же право находиться здесь, как и любой другой.

– Вам оно нравится?

– Да, мы с незапамятных времен сюда ездим. Начали еще до рождения Салли.

Куинн удивился. Он почему-то был уверен, что Марта О'Горман начала сюда ездить лишь после исчезновения мужа. Оказалось, она просто поддерживает традицию, возникшую много лет назад. Что ж, это вполне соответствовало тому, что он успел узнать о ее характере: она прилагала все усилия, чтобы жизнь семьи шла точно так же, как до исчезновения или гибели Патрика. Возможно, надеясь таким образом умилостивить его дух?

– Значит, ваш муж эти места тоже знал? – поинтересовался Куинн.

– Еще как. Он обследовал каждый дюйм на обеих реках, – гордо заявила она, будто сомневаясь, что ее собеседник способен на нечто подобное.

«Значит, О'Горман вполне мог составить план собственного исчезновения, основываясь на хорошем знакомстве с местностью, – подумал Куинн. – Может, он даже успел порепетировать?»

– Я знаю, о чем вы думаете, но вы не правы.

– Вот как?

– Моего мужа убили.

– Неделю назад вы меня уверяли, что он погиб в результате несчастного случая. И я мог бы поклясться, что вы и сами были в этом убеждены.

– Я изменила свое мнение. На то была причина.

– Какая?

– Этого я вам сказать не могу.

– Почему?

– Я вам не верю, – просто объяснила она. – Даже больше, чем вы не верите мне.

С минуту Куинн молчал, обдумывая ее слова.

– Мне трудно судить, кто кому из нас больше не доверяет, – осторожно сказал он потом. – Но очень хотелось бы, чтобы доверие появилось. С обеих сторон.

– Ну уж нет.

Она встала, торопливо подошла к мангалу и сняла ребрышки с огня. Они были почти такими же черными, как древесный уголь, на котором их жарили.

– Ради Бога, извините, миссис О'Горман. Я испортил вам обед.

– Да нет, – отмахнулась она. – Ричард – копия отца, он вечно сжигает мясо, так что мы привыкли. Наверное, это у него подсознательное: он, как и Патрик, очень любит животных.

– Так вы теперь уверены, что ваш муж мертв?

– Я и раньше была уверена. Вопрос лишь в том, как он погиб. Ну и потом, не так-то просто мне было с этим смириться.

– Но в то, что его убили, вы окончательно поверили только на этой неделе, верно?

– Да.

– Говорили с властями?

– Нет, – в глазах ее вспыхнула искра гнева. – И не собираюсь. Мы с детьми уже достаточно натерпелись. Дело О'Гормана закрыто. Пусть таким оно и останется.

– Даже если у вас появятся основания снова его открыть?

– Что натолкнуло вас на такую мысль?

– Сегодняшний разговор с матерью Джорджа Хейвуда. Миссис Хейвуд, понимаете ли, не может удержаться от искушения снять параллельную трубку, когда ее сын говорит по телефону.

– Ну?

– И это все, что вы можете сказать?

– Все.

– Миссис О'Горман, мне этого недостаточно. Если вы получили конкретное свидетельство о смерти своего мужа, ваш долг – сообщить в полицию.

– В самом деле? – она с полнейшим безразличием пожала плечами. – Об этом мне следовало подумать раньше, до того, как я его сожгла.

– Вы сожгли письмо?

– Да.

– Но зачем?

– Мы с мистером Хейвудом решили, что это будет наиболее целесообразно.

– Вы с мистером Хейвудом, – повторил Куинн. – И давно вы следуете его советам?

– Это вас не касается, Куинн.

– Ну, в какой-то мере…

– В какой именно?

– Хочу узнать, насколько сильна конкуренция. Мне, понимаете ли, вдруг стало казаться, что я в вас влюбился.

Из ее уст вырвался короткий, слабый смешок.

– Советую вам как следует подумать, мистер Куинн.

– Хорошо. В любом случае я рад, что мне удалось вас позабавить.

– Вам – нет. Меня развеселило то, что вы считаете меня настолько наивной, чтобы проглотить столь явную лесть. Неужели ожидали, что я вам поверю? Или вообразили, будто я настолько сбита с ног, чтобы…

– Прекратите, – резко приказал он.

Она смолкла больше от удивления, нежели повинуясь его приказу.

– Я сделал заявление, миссис О'Горман. Пусть это вас смешит, веселит или что угодно, но отказываться от него я не собираюсь. А теперь, если хотите, можете об этом забыть.

– Думаю, забыть нам стоило бы обоим.

– Как скажете.

– Вы… вы меня смутили. Слишком уж вы непредсказуемы.

– Все мы непредсказуемы, – вздохнул Куинн. – Даже тогда, когда какому-нибудь дураку не лень потратить время и силы, чтобы что-нибудь предсказать.

– Я бы хотела, чтобы вы… чтобы мы с вами перестали непрерывно… ну, пикироваться, что ли. Меня это выводит из себя. Не знаю, что думать.

– Ладно, только не спрашивайте Джорджа. Не думаю, чтобы он смог сейчас посоветовать что-нибудь стоящее. Это ему пришла в голову светлая идея сжечь письмо?

– Нет, мне. Он согласился, потому что считает его обычной мистификацией. Не принял всерьез – так, как я.

– Кто написал письмо, миссис О'Горман?

Некоторое время она безмолвствовала, невидящими глазами глядя в небо. Солнце приближалось к горизонту; его золотисто-красные лучи бросали на ее лицо теплый отблеск.

– Подписи не было, – проговорила она наконец. – Почерк я тоже не узнала. Но оно было от человека, который утверждает, что именно он убил моего мужа пять лет тому назад, в феврале.

Поняв, что малейшая неточность – и она разразится слезами, Куинн воздержался от комментариев.

– Письмо было местным? – как можно мягче спросил он.

– Нет. На конверте стоял штемпель Эванстоуна, Иллинойс.

– Что было в письме кроме того, о чем вы сказали?

– Он писал, что у него рак легких и он хотел бы перед смертью примириться с Богом, исповедуясь в грехах.

– Приводились какие-нибудь подробности убийства?

– Да.

– И причины?

– Да, – она медленно покачала головой и поморщилась, будто каждое движение причиняло ей боль. – Я не могу вам рассказать. Мне… стыдно.

– Однако вы не постыдились вызвать Джорджа Хейвуда и показать письмо ему.

– Мне нужен был его совет. Совет опытного человека. Мужчины.

– Джон Ронда – тоже человек с опытом. И тоже ваш добрый друг.

– А к тому же редактор газеты и неисправимый болтун, – мрачно добавила она. – Мистер Хейвуд не таков. В его молчании я могу быть уверена. К тому же была еще причина. Мистер Хейвуд знал моего мужа. Вот я и подумала: он смог бы дать оценку обвинению, выдвинутому в письме против него.

– Вы имеете в виду – против вашего мужа?

– Да. Там говорилось… Ужасная вещь… Конечно, я не верю. И ни одна женщина не смогла бы поверить такому о своем муже. И еще… – ее голос, который и так звучал не громче шепота, окончательно смолк.

– Что еще, миссис О'Горман?

– Бог знает, я не хотела. Но незадолго до смерти мужа я вдруг осознала, что над нашей жизнью стал сгущаться какой-то мрак. Пыталась вести себя, будто все, как обычно. Никак не могла себя заставить зажечь свет и рассеять эту темноту. Ну, а теперь пришло письмо, и свет зажегся независимо от моего желания, – она потерла глаза, будто пытаясь изгнать из сознания что-то, что его угнетало. – Я была в панике, потому и позвонила Джорджу Хейвуду. Теперь понимаю: это было ошибкой, но мне требовалось поговорить с кем-нибудь, кто знал Патрика. И непременно с мужчиной.

– Почему?

Ее губы вновь тронула слабая, горькая улыбка.

– Женщины слишком глупы. Даже самые умные из них. А может быть, именно они. Мистер Хейвуд появился очень скоро, но думаю, что к тому времени я была уже в истерике. А он, наоборот, вел себя совершенно спокойно, хотя я чувствовала, что внутри тоже очень взволнован.

– Что он сказал о письме?

– Сказал, что все это ерунда и после каждого громкого убийства в полицию приходят признания от всяких психов. Я и раньше об этом слышала, но в том письме чувствовалась какая-то жуткая реальность… Все детали были настолько правдоподобны… Если у того, кто его написал, действительно не в порядке психика, значит, болезнь никак не повлияла ни на его память, ни на способность выражать свои чувства.

– Так тоже бывает.

– Я даже подумала: может, Патрик жив и сам написал это письмо? Но потом поняла, что вряд ли. Стиль был совсем не его, да и почерк тоже. Патрик был левша и писал с сильным наклоном влево, а почерк в письме имел правый наклон да к тому же был таким неуклюжим… будто писал третьеклассник, а не взрослый человек. Адрес был неполный, просто: «Миссис Патрик О'Горман, Чикот, Калифорния». Не мог же муж, если это был бы он, забыть название улицы и номер собственного дома. Но самое главное – Патрик просто не смог бы выдвинуть против себя такие обвинения. И ни один человек не смог бы.

– Автор письма хорошо знал вашего мужа?

– Напротив, до той ночи он его никогда не видел. Он был просто бродягой, хотел заночевать у реки, на открытом воздухе. А потом, когда погода окончательно испортилась, решил двинуть в Бейкерсфилд. Добрался до дороги и стал ждать попутку. Патрик его подобрал, а потом… О, Господи, я просто не в силах поверить! Не могу!

Однако Куинн знал, что она верила и никакие слезы не смогли бы смыть эту веру. Марта плакала почти беззвучно, прикрыв ладонями лицо; слезы, просочившись между пальцев, скатывались в рукава ее жакета из грубой бумажной ткани.

– Миссис О'Горман, – сказал он. – Марта. Послушайте меня. Может быть, Хейвуд прав и это письмо – просто чья-то садистская шутка?

Она подняла голову и пристально посмотрела на него. Взгляд ее был, словно у несчастного и измученного ребенка.

– Не может быть, чтобы кто-нибудь так сильно меня ненавидел, – пролепетала она.

– Человек с извращенной психикой способен ненавидеть любого без малейшей причины. Каков был общий тон письма?

– Очень грустный и полный раскаяния. В нем чувствовался страх смерти. И ненависть. Но не против меня. Казалось, он сам чувствовал отвращение к тому, что сделал. Точнее – к тому, что Патрик заставил его сделать.

– Ваш муж пытался его совратить, да? Именно это вы боялись мне сказать?

– Да, – едва слышно выдохнула она.

– Потому вы и сожгли письмо, вместо того чтобы передать его властям?

– Я должна была его уничтожить. Ради спасения детей, меня самой… да и Патрика тоже. Можете вы это понять?

– Да, конечно.

– Пойдя в полицию, я ничего не выигрывала, а теряла все. Теперь главного доказательства больше не существует, но это моя личная утрата. Зато дети защищены и доброе имя Патрика осталось в неприкосновенности. Так пусть и будет. Даже если вы пойдете в полицию и передадите все, что я вам рассказала, они ничего не смогут сделать. Я буду отрицать каждое слово, и мистер Хейвуд тоже – он обещал. Такого письма никогда не существовало.

– Надеюсь, вы понимаете: сокрытие доказательств убийства – дело очень серьезное?

– С юридической точки зрения, я согласна, но это то, что сейчас беспокоит меня меньше всего. Смешно, я всегда была невероятно законопослушна, но теперь просто не могу обращать внимание на формальности. И если по моей вине не накажут убийцу, горевать из-за этого не стану. Слишком много невинных людей пострадают вместе с ним. Справедливость и закон не всегда совпадают… Или вы еще слишком молоды и смотрите на такие вещи сквозь розовые очки?

– Не так уж я и молод, – вздохнул Куинн. – И с розовыми очками давно распростился.