Текст книги "Разящий клинок"

Автор книги: Майлз Кэмерон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 50 страниц)

– Что ты узнала? – надавила она.

Альмспенд поджала губы, нахмурилась и отвела взгляд.

– Умоляю, ваше величество, не сегодня. – Она посмотрела на молодую женщину, рыдавшую на полу. – Я приношу извинения, ваше величество. Эммота ни в чем не виновата, но ей вскружили голову. Я уверена в этом. Однако неприязнь, которую мы пожнем...

– Когда ты так часто называешь меня «величеством», я понимаю, что дело плохо. – Королева улыбнулась, глянула вниз и возложила на Эммоту руку. – Но если девушку изнасиловали, она не виновата ни в чем, и мы не будем усугублять ее страдания.

Она погладила Эммоту по спине, и комната словно наполнилась золотистым светом.

– Ах! – вздохнула та.

Воздух стал прозрачным и чистым.

Диота шумно вдохнула, выдохнула и сказала:

– Ах, малышка! В тебе много глубин и никаких изъянов.

Королева покачала головой.

– Я заставлю их заплатить. Они поплатятся за Эммоту, Мэри и каждое гадкое слово, какое произнесли. Клянусь, так и будет.

Огни мигнули.

Альмспенд содрогнулась.

– Это... было услышано.

– Мне все равно. Или они думают играть мною и калечить тех, кого я люблю? Я оторву их мужское достоинство и выцарапаю глаза. – Королева выпрямилась и уподобилась бронзовой статуе. Она засияла.

Альмспенд попятилась.

Королева дотронулась до своего лба:

– Пресвятая Мария, матерь Божья, помолись за нас, грешных, сейчас и в час нашей смерти. Пресвятая Мария, что я наговорила?

Альмспенд встряхнула головой.

Королева смочила пальцы святой водой из флакона и перекрестилась. Затем глубоко вздохнула.

– Я с чем-то соприкоснулась, – сказала она. – Бекка, ты встревожена и была такой еще до прихода Эммоты.

– Так порадуйте меня, – попросила Альмспенд, не поднимая глаз. – Ваше величество.

– Дурные вести? – спросила королева.

– Да, – ответила Альмспенд. – О, как бы я была рада солгать!

Королева улыбнулась.

– Давайте преклоним колени и помолимся нашей заступнице. И Иисусу Христу.

Альмспенд вздохнула. Все опустились на колени и начали молиться.

Со двора донесся шум, и Диота выглянула посмотреть. Ее глазам предстало факельное шествие дюжины оруженосцев – в основном галлейцев, но были и альбанцы. Они остановились посреди двора и затянули скабрезную песню. Они закружились в танце, и Диота высунулась подальше.

Ее дыхание пресеклось, и она обернулась.

– У них куклы. Вашего величества, леди Мэри и леди Эммоты. Наряженные шлюхами. И они с ними танцуют.

Королева потемнела лицом.

– Пошлите за моими рыцарями.

– Ваше величество, король отправил большинство их на север, – сказала Альмспенд. – Остались Диккон Кроуфорд и сэр Малден. Они вряд ли одолеют галлейцев.

Лицо королевы потемнело сильнее.

– А король как раз вышел на балкон, – доложила Диота.

– Он этого так просто не оставит, – уверенно заметила королева.

– Не сомневаюсь, – сказала Диота.

Она подошла к Альмспенд и забрала щетку.

Когда отголоски гнусного ликования оскорбили их слух, королева всхлипнула. Оскорбил их и резкий хохот молодых людей.

А король бездействовал.

– Да как же до такого дошло? – всплеснула руками королева.

Н᾿ГАРА – ЙОЛЬСКИЙ ДВОР

Зал был украшен тысячью звезд и десятью тысячами свечей: пчелиный воск светился хилыми огоньками, однако казалось, что это продлится вечно, а сотня крохотных фей перепархивала от одного язычка пламени к другому, как пчелы среди цветов. Их серебристый смех звучал разноголосьем, а менестрель Тапио наигрывал старинную похоронную «Песнь о Битве Слез», которую исполняли только на Йоль.

Тамсин сидела с торжественным видом, а Билл Редмид, который без памяти любил только свою даму сердца, все-таки видел в ней прекраснейшее существо. Сегодня ее лицо, имевшее форму сердечка, было обрамлено белоснежными волосами, белое шерстяное платье украшала вышивка: золотые листья и красные ягоды вперемежку с настоящими падубом и плющом, а на челе красовался венец из плюща.

Она восседала на возвышении по центру с Моган, герцогиней Западных Озер, как переводился ее титул, справа и рослым золотистым медведем слева. У ног ее стоял стол, за которым расселись люди: сам Редмид, и Бесс, и юный Фитцвильям, и Билл Алан, и Кот, и Серый Кэл. А по другую сторону сидели пришедшие из-за Стены: совсем молодой шаман; старый охотник, которого вылечила лично Тамсин, и красивый мужчина с живыми карими глазами, курчавыми волосами и диковинной кожей, какой Редмид в жизни не видывал, – иссиня-черной, как уголь.

Он заметил, что Редмид на него глазеет, но не рассердился, а наоборот – улыбнулся. Редмид ответил ему тем же.

– Нита Кван, – представился тот, выставив предплечье по обычаю пришедших из-за Стены, а Редмид склонил голову, как было принято у повстанцев, и обнял его.

– Билл! – прокричал он, перекрывая музыку.

Ирки постепенно перешли к беседе, и в зале стало шумно, хотя жалобную песнь было отчетливо слышно, если немного напрягать слух.

– А хочешь, зови меня Питером!

– У тебя хороший альбанский, – похвалил Редмид.

Он представил черного пришедшего из-за Стены Бесс, и она улыбнулась, а Билл Алан уставился на руку незнакомца, как на драгоценный артефакт.

– Несчастный случай? Или это работа какого-то монстра? – спросил Алан.

Нита Кван рассмеялся.

– Там все такие, откуда я прибыл!

– Еще бы, дружище! – подхватил Билл Алан. – Не обижайся – медовухи перебрал. – Он поднял чашу. – К тому же тебе идет!

– Ты, наверное, из сэссагов, – сказала Бесс.

Нита Кван усмехнулся и тоже угостился медовухой.

– Верно, леди, – ответил он.

Музыка переменилась, и пары – в основном ирки – начали подниматься с лавок. Пришедших из-за Стены, уроженцев Западной Кенеки с кирпичного цвета кожей и выдающимися скулами, собралось достаточно много, чтобы явить целый сонм мужчин и женщин, и заодно с повстанцами они были готовы танцевать.

Тамсин сошла с возвышения, а Тапио отлепился от гобеленов на другом конце зала, чтобы низко склониться над ее рукой. Она улыбнулась, сияя лучистым зимним солнцем, а омела в ее волосах как будто ожила и едва сдержала волшебство. Тапио заключил ее в объятия и поцеловал, и многие последовали их примеру, а Редмид обнаружил, что затерялся в очах Бесс.

Затем Сказочный Рыцарь взял у одного из своих приближенных огромный, чеканного золота кубок и вышел на середину зала.

– Все вы гости и вольны пребывать в моем Владении! Но имейте в виду, что нынче ночью мы празднуем торжество света над тьмой, как это ни называть – пусть оно будет Йал’да, или рождение благословенного младенца, или просто радость от окончания длинной ночи. И если вы служите тьме – прочь!

Он воздел кубок, и свет излился, как пролитое вино, а ирки подняли великий гвалт, и все пришедшие из-за Стены подхватили, так что ночь разорвал пронзительный боевой клич.

– А теперь пейте и пляшите! – закончил Тапио. – Других команд от меня не будет!

Зал предался кутежу, какого Билл Редмид еще не видывал, а сам он был слишком пьян, чтобы заботиться о происходящем под столом, за гобеленами или на главном возвышении зала.

Бесс подалась к красавице – белокурой иркской женщине со стройной фигурой и ореолом золотистых волос, а та поймала ее за руки и поцеловала в губы.

– Дитя человеческое, – рассмеялась она. – На вкус ты лучше, чем я думала. Счастливого Йоля тебе и твоему спутнику!

Бесс присела в реверансе.

– До чего ты прекрасна! – выдохнула она. – Где безобразные ирки? Уродливые хари и клыки?

Та обмахнулась серебряным веером, и вот она – угрюмая ведьма с шестидюймовым носом и волосатыми бородавками.

– Ты же не отправишься на войну в бальном платье? – отозвалась она. – А на бал – в боевых доспехах? – Лицо ее вновь обрело эльфийскую прелесть. – Лиц у меня не меньше, чем платьев у человеческого дитя. Женщина есть женщина! – добавила она, поцеловала Редмида и не отпустила, пока у него не закружилась голова. Иркская женщина отпорхнула, как невесомая. – У вас роскошные рты, чада людские! Любви вам!

А потом, когда только самые закаленные едоки остались обгладывать оленьи кости за центральным столом, и сотня фей порхнула под ячеистый потолок, оставляя в воздухе струйки бледного пламени, и половина зала пустилась в пляс, а другая – затеяла петь или взялась за музыкальные инструменты: гобои, свирели, цинки, блок-флейты, свистки, лютни, арфы и сотню струнных, каких Билл Редмид в жизни не видел – иные были очень малы или снабжены всего двумя-тремя струнами, так что почудилось, будто огромная пещера, которую и представлял собой зал Сказочного Рыцаря, движется танцу в такт, – тогда подошла Моган и присела рядом на корточки.

– Пора, – сказала она. – Это волшебный час. Эфир широко распахнулся перед реальностью. Шип будет слеп, как летучая мышь, и останется глух до утра без пронзительного писка и своих маленьких помощников.

Нита Кван, сэссаг, дремал под столом на козлах. Он вылез оттуда с флягой йольского эля. Редмид на секунду встревожился, не видел ли он чего – они с Бесс были малость заняты.

– Могу ли я теперь увидеться с лордом Тапио? – спросил он Моган.

– Ты увидишь его, когда он тебя пригласит, – сказала она.

Нита Кван и Редмид поклонились своим спутницам, еще державшимся прямо, и последовали за герцогиней через зал. Среди танцующих кружил огромный Страж, он ловко лавировал в этом мудреном водовороте, где сотня пар выписывала две разные фигуры.

В дальнем конце зала висел гобелен с изображением единорога, вышитый тысячью фей белой паутиной по ткани из паучьего шелка. Он был настолько легок, что трепетал на слабом ветру, а единорог казался живым, и Редмид подумал, что вот сейчас он сорвется с места.

Они прошли за него, и гобелен заглушил все звуки – и свет. С изнанки был тот же единорог, но в перевернутом виде.

Они пересекли широкую, освещенную факелами пещеру, вошли в другую и достигли тяжелой дубовой двери, украшенной бронзовыми полумесяцами, звездами и кометами. Моган бойко постучалась, и она отворилась.

За ней оказалась комната, которая могла бы быть господскими покоями в любом замке – сплошь забранная панелями из старого дуба, с дубовыми столами и стульями и с огромными бронзовыми канделябрами. В громадном очаге во всю стену ревел огонь – колдовской, сине-белый, а стены были увешаны амуницией и оружием. И головами. Две виверны, дюжина исполинских тварей, неопознаваемое чудище – и ряды человеческих голов.

При виде их Билл Редмид оцепенел.

– Добро пожаловать, добрые гос-с-сти. – Взяв Редмида под локоть, Тапио усадил его за большой стол. А сам обошел вокруг. – Лорд Герааарх из рода Голубики, сенешаль эднакрэгских медведей. Моган, герцогиня Западных Озер и повелительница Стражей земель Диких. Теккисмарк, маркиз Пятого Кургана и представитель улья Западных Боглинов. Нита Кван от сэссагов и, видимо, от других пришедших из-за Стены. Билл Редмид от повстанцев и, видимо, от других людей Альбы и востока.

Тут полетели вежливые протесты: Билл Редмид не чувствовал себя вправе говорить от лица людей, как и Нита Кван за своих, а Теккисмарк возбужденно прочирикал, что его улей – из числа самых ничтожных.

Тапио величественно простер руку.

– Я согласен, никто из нас не вправе говорить за всю расу. Однако время действовать, и, когда о нас сложат песни, мы станем их знаменем. – Он помрачнел. – Если только в грядущие дни вообще будет место песням.

Моган высунула длинный розовый язык, и воздух наполнился запахом жженого мыла.

– Ты сгущаешь краски, мой друг, – сказала она. – Кто бы ни победил, всегда найдется тот, кто сложит песни.

Мрачная гримаса Тапио преобразилась в улыбку.

– Нам с Тамсин придется выступить от имени ирков, хотя два древних народа не могут договориться даже о том, какое вино лучше и как целоваться со смертными. – Он сел, и на рубахе из оленьей кожи заплясали отблески диковинного огня. – Я согласен: покуда жив последний ирк, кто-нибудь да сложит песню. – Он скрестил ноги, длиннее, чем у любого из смертных. Штаны тоже были кожаные. – Но мы же здесь не для того, чтобы обсуждать превратности искусства? Некоторые из вас уже вступили в войну с Шипом или почти вступили. Остальные еще не решили, как быть, – на самом деле, один еще только осознает, ради чего мы собрались.

– И ради чего же? – осведомился Теккисмарк.

– Для того чтобы одолеть сущность, извес-с-стную как Эш-ш-ш, которой ныне одержим чародей Ш-ш-шип.

Медведь заворчал, затем сел, совсем по-человечески заложив огромные лапы за голову.

– Что здесь понимается под одержанием? – спросил он с кошачьим мурчанием.

Моган подалась вперед:

– Одержание противоречит Закону.

– Неужели? – прошелестел Тапио. – Когда это Эш-ш-ш уважал Закон?

Подался вперед и Билл Редмид. Он посмотрел на Нита Квана, обнаружил в его пустом взгляде такое же непонимание и обратился к Тапио:

– Да кто такой Эш? Какое отношение он имеет к Шипу? И что мне до него?

– И о каком законе идет речь? – добавил Нита Кван.

Тапио обменялся долгим взглядом с Моган. Герааарх выпростал когтистые лапы из-за головы и посмотрел на мужчин блестящими черными глазами.

– Не посвящайте в Закон людей.

Моган покачала большой головой.

– Почему? Мы стараемся, чтобы они не узнали лишнего о Законе Диких, пусть даже проживут среди нас, как сэссаги, пятьдесят поколений. – Она сделала паузу, и ее гребень резко и со щелчком распямился. – Закон запрещает нам уничтожать друг друга в периоды засухи и бескормицы. Его установили давным-давно, когда первые чародеи людского племени начали управлять стихиями непредвиденным образом.

– Как давно? – спросил Нита Кван.

Тапио поскреб голый подбородок.

– По человеческому исчислению – девять тысяч лет тому назад. – Он вопросительно посмотрел на Моган.

– До прихода людей времени не было, – сказала она. – Отсчитывать его бессмысленно, только тешить людское невежество.

– Была великая война, которая охватила всю землю, – очень тихо проговорил Тапио.

– Между людьми и Дикими? – услышал свой голос Редмид и прикрыл рот ладонью.

– Нет, – сказала Моган и уставилась на огонь.

Тапио подлил себе вина.

– Когда война кончилась, уцелевшие постановили, что впредь никогда не позволят власть имущим творить определенные вещи.

Моган все смотрела на пламя.

– Все, что победители совершили ради победы, было, конечно, объявлено вне закона, – сказала она. – Одержание. Некромантия. Небесный огонь.

– Эш был там, – добавил Тапио. – Эш – величайший из драконов и не выносит соперников.

Моган рассмеялась.

– У Эша нет соперников, но он видит врагов во всех нас, в каждом разумном существе, потому что понимает, на что способна мыслящая тварь, когда она обретает власть. Эш желает стать божеством. Или, может быть, Богом. – В ее смехе проступила горечь. – Мне насчитали полтысячи лет, и я повидала достаточно, чтобы знать: борьба с Эшем длилась долго и долго готовилась. Мой отец думал... – Она посмотрела на Тапио.

Герааарх встряхнулся и сел на корточки.

– Нам обещали! – напомнил он. – Обещали дать короля. Вождя.

Улыбка Тапио стала циничной.

– Разве не все мы ждали прихода мессии?

– Половина Диких думает, что это ты, – ответил Герааарх.

– Да, так говорят, – бросил Теккисмарк. – Ты и есть. Тот, кто избавит нас от ярма и сделает так, что все будут заниматься чем захотят. – Он свел предплечья, и раздался, как показалось Редмиду, тот же звук, какой производит крестьянин, когда натачивает косу.

На лице Тапио появилось отвращение.

– Я вам не мессия. Нам нужно спуститься с небес на землю и разобраться самим.

Моган тяжело уселась на большой дубовый стул, и тот коротко скрипнул – почти застонал.

– Нам обещали. Леди Тар дала слово.

– Тар – имя, известное мне, – сказал Нита Кван. – Его знают даже мои соотечественники в Ифрикуа. Но мы зовем ее Тарой. Великой Волчицей.

Гребень Моган уподобился щетке – все ости нацелились в потолочные балки.

– Тар не волчица, кухарь. Тар тоже из числа великих змеев. Дракон.

– Медведи зовут ее Первой, – вставил Герааарх.

Тапио отхлебнул вина и затянул мелодичную песню на иркском языке. Она потекла ровно и медленно, чуждая для человеческого уха, но в ней звучало величественное достоинство.

 
Первая, плывшая по пестрым лесам;
Первая в танце навстречу мечам.
 

После песни ирка воцарилось молчание, и Нита Кван кашлянул.

– Значит, Тар – добро? А Эш – зло?

Тапио улыбнулся так широко, что обнажил все клыки.

– Там, снаружи, куча народа танцует по случаю Поля и объявляет победу света над тьмой. И в зале, несмотря на мою страсть к уборке, живут мелкие твари: мыши, крысы, даже какие-то жуки. Если танцор кого-нибудь раздавит в запале, то что обитает в нем – добро или зло? Провозглашая торжество света, они могут затоптать дюжину мышей и сотню букашек.

Моган вытянула длинную когтистую руку.

– А если мыши объединятся с жуками и создадут войско против танцоров – поймут ли они, за что воюют? А танцоры поймут?

Редмид почувствовал себя круглым болваном. Он встал.

– Ладно, что же нам тогда делать?

Тапио рассмеялся.

– О, мы сразимся бок о бок с мышами и жуками. Главное – не рядиться в герои. Может быть, Эш отчаянно борется с самой сутью зла, а мы его совсем немного отвлечем, и это кончится победой тьмы.

Редмид вцепился в столешницу.

– Серьезно?

Тапио помотал головой.

– Нет, брат. У меня отвратное настроение. Послушай: к западу от Внутреннего моря все пришло в движение. Приближаются орды, которые больше армий, и это лишь малая толика происходящего. Мы, жуки и мыши, можем опираться лишь на то, что видим. Некоторые танцоры стараются на нас не наступить и даже подбирают, заботливо переносят к стеночке. Другие давят при первой возможности. – Он вздохнул, поднял бровь и посмотрел на Редмида исподлобья. – Но разве вы, повстанцы, не становитесь подозрительными, когда кто-нибудь заявляет, что борется за доброе и правое дело?

– Так поступает церковь, – кивнул Редмид.

– Не только – все подряд. Стоит распре перерасти в войну, как каждая сторона объявляет противника демоном. – Моган повернулась к Тапио. – Разве нельзя договориться с этим Шипом? Или просто создать союз и использовать его как щит? И да, я согласна насчет запада. Кто-то разворошил там все муравейники.

– Когда пламя лизнет нас, мы помочимся на этот костер. Что касается Шипа... – Тапио пожал плечами. – Наверное, стоит попробовать.

– Нам-то поздно, – возразил Герааарх. – Он на нас напал. Сейчас по всем лесам охотятся на наших детенышей.

Моган наблюдала за Тапио.

– Ты хочешь этого, – сказала она.

Он улыбнулся – криво, отчасти самокритично, с насмешкой и скорбью.

– Я не мессия, – ответил он, – но полководец весьма неплохой. Воевать с Эшем? Нас не забудут в веках!

Герааарх заворчал:

– Ни ты, ни песни твои не спасут ни одного детеныша и не прокормят голодного медведя зимой!

Теккисмарк снова издал скрежещущий звук.

– Мое-то племя, когда воюют сильные, всегда идет на растопку! Занятно будет сражаться за тех, кого мы выберем сами.

Тапио, казалось, был поглощен созерцанием своих мокасин.

– Я уверен, что ваше племя всегда воображает, будто имеет выбор.

Рот Теккисмарка раззявился, и на секунду выскочил грязно-лиловый клювоязык.

– Нет! – каркнул он. – Это люди питают такие иллюзии! Мы покоряемся волнам известий и ничему больше. – Он прищелкнул хитиновыми когтями на тонкой кисти. – Направляясь сюда, я был против войны с Шипом. После нашей встречи я готов воевать. Мой народ явится, когда наступит весна и размягчится водная твердь.

– Мой народ уже воюет, хотя многие еще этого не понимают, – прорычал Герааарх. – Но мы потеряем Эднакрэги к весне. Куда нам податься? И как? Мощь Шипа растет с каждым днем, и он собирает людей и других существ отовсюду.

Тапио почесал подбородок, и этот жест пришел в забавное противоречие с его томным эльфийским достоинством.

– Для захвата Эднакрэгов Шипу – до чего же приятно произносить это имя вслух – придется воевать с людьми, а люди, как нам известно, бывают отличными воинами.

– Единственное, на что они способны, – сухо заметил Теккисмарк.

– Берлоги у них уютные, – сказал Герааарх.

– Ему в любом случае придется выдержать несколько крупных боев, чтобы взять ваши горы. Нам некуда спешить. Он еще не скоро доберется до нас, – сказал Тапио. Он затряс головой, двинув ею из стороны в сторону – нечеловеческий жест. – Ему понадобится год, может быть, два. И по меньшей мере три до того, как восстание перекатится через западные хребты и затопит нас.

Моган покачала гребенчатой головой.

– С каждой победой его силы будут прибавляться, – настойчиво заявила она. – Уже сейчас Эш прислал ему что-то чудовищное. Созрев, оно станет исключительно мощным. – Она помолчала. – Что, за восстанием на Западе стоит Эш?

– Мне льстит, герцогиня, что ты спрашиваешь меня об Эше, как будто мы ровня. Я понятия не имею о его намерениях. Как и о том, что случилось на Западе, где действуют силы, с которыми я, спасибо Тар, никогда не связывался. – Тапио многозначительно кивнул. – Но о войне и людях, друзья мои, вы судите совершенно верно, и нам, возможно, есть смысл сражаться, как люди. И как Дикие. Возьмете меня в главнокомандующие?

– Жаль, что мой брат не дожил, – улыбнулась Моган. – Но – да.

Другие поочередно кивнули. Теккисмарк издал странный звук, и всех омыло запахом миндаля.

– Он поднимает волну согласия, – пояснила Моган.

– Хорошо, – медленно проговорил Тапио. – Если Шипу так уж хочется связаться с человеческой армией, то у нас есть горы против него.

– Мы можем объединиться с людьми, с которыми он воюет, – подал голос Нита Кван.

Все повернулись к нему.

Голова Моган дернулась, как поплавок, и послышался звук, как будто два дюжих молодца работают двуручной пилой. Герцогиня смеялась.

– Вступить в войну и объединиться с людьми, – сказала она мягко. – Это можно. Мы, последние свободные народы на Западе, заключим с нашими угнетателями союз против своего же сородича.

Тапио перехватил ее взгляд.

– Да, – кивнул он. – Это можно. – Он положил на ее руку свою. – Победа в войне обычно достигается при компромиссе между желанием и поведением по образу и подобию тех, кого презираешь.

Впоследствии Билл Редмид не вспомнил ни голосования, ни даже обсуждения. В памяти осталось лишь то, как появилась Тамсин, принесшая с собой аромат корицы и мяты, а потом все вдруг очутились в зале, танцующие: люди, ирки, медведи, Стражи и один боглин.

Женщины выстроились посередине в круг и начали танцевать против часовой стрелки, сперва поворачиваясь наружу, к мужчинам, а потом – внутрь, друг к дружке, упоенно жестикулируя и выгибаясь, тогда как мужчины кружили, как голодные волки, в противоположном направлении – прихлопывая и поворачиваясь в такт. Редмид обнаружил, что снова танцует с Бесс, а она улыбнулась, и он проникся к ней любовью – взял за руку, а Бесс ответила крепким пожатием и упорхнула, как только мелодия ускорилась и устремилась вверх – слева была Моган, легкая на ногу, справа – Тамсин с ее чарующей улыбкой.

Мужчины покинули большой круг и образовали малые, чтобы окружить центральный женский десятком мелких своих. Редмид очутился позади незнакомого темноволосого коротышки, который беседовал с Тапио, а тот шел следующим. Кружки распались в линию, и Редмид снова поймал за руки Бесс, а Тамсин за спиной рассмеялась.

– Как в старые добрые времена, – сказала она. – Все барьеры сметены, и все танцуют.

Ее смех подхватил коротышка, отиравшийся рядом, и из его ноздрей вырвался дымок.

ХАРНДОН – КОРОЛЕВА

Случается, что делу может помочь только традиция. Безразличие короля – она не сумела найти слово похлеще – могло перерасти в нечто худшее, но ведь и правда сейчас Рождество, а он – великий рыцарь, хороший король и супруг. Привычка быть добрым мужем на Рождество удержала его от действий ужасных, а дальше и день настал.

Королева разослала союзникам дюжину писем. Поскольку война между ее и галлейцев прислугой шла чуть не в открытую, она приняла меры предосторожности, усвоенные на юге при отцовском дворе, и ее подготовка подверглась испытанию.

Началось с мессы, ее посетили леди Альмспенд, леди Эммота и еще десять фрейлин, все в темно-красном бархате и жарких, как огненный дух, горностаевых мехах.

Мессу служили в большом Харндонском соборе, построенном шестью поколениями торговцев шерстью, златоделов, рыцарей и королей. Шпиль возвышался даже над королевским дворцом; центральное окно с витражом, живописавшим муки святого Фомы, считалось одним из красивейших в христианском мире, а когда первые лучи зимнего солнца падали на восточную стену с великолепным изображением Христова Рождества, люди могли легко вообразить, будто они вживую наблюдают сие событие.

А за дверями собора, на площади, томилась в ожидании дюжина оруженосцев-галлейцев, да еще двадцать альбанцев, которые подражали им, как мартышки, вооруженные жезлами и ведрами с грязью. Они отирались у Королевского креста, воздвигнутого бабкой короля по случаю рождения его отца.

Они сочли, что прикрыты толпой, которая какое-то время напирала, и чернь вопила среди прочих эпитетов: «Королева – заморская шлюха!»

Вожак оруженосцев с тревогой увидел, что на торговую улицу выехал десяток всадников на черных конях и в подобающих черных сюрко. Они заполнили устье улицы от витрины до витрины, а их могучие скакуны выдыхали облака пара, как сонм драконов.

Он показал на них другому.

– Уходим! – крикнул тот. – У ведьмы есть друзья!

Но устье улицы Святого Фомы внезапно забилось подмастерьями, и каждый, будь он мужчина или мальчик, держал деревянную дубинку. Они подступили к самой толпе и, вышколенные отменно, замерли.

Чернь перестала выкрикивать оскорбления в адрес королевы.

К площади по улице Святой Марии Магдалины направился отряд ополчения, и грохот их барабанов смыл толпу, как кипяток смывает с ручки насоса лед. Пройти можно было только одним путем – мимо таверны «Королевское воинство» и по Драконовой улице; так и пошли. Точнее, некоторые, а другие медленно двинулись к рыцарям Святого Фомы, подальше от шумевших у креста оруженосцев.

К проходу королевы площадь была пуста. Двести мальчишек-разносчиков и подмастерьев склонились в низком поклоне, а Эдмунд, когда королева обернулась и улыбнулась им, подумал, что вот сейчас умрет на месте.

Но королева отлично понимала, что не победила, а только отсрочила расплату.

Король, казалось, не думал об этом вообще, хотя в конце мессы он высказался насчет избытка ополченцев на улицах.

– Неплохая демонстрация лояльности, – заметил он.

Королева не поняла, раздражен ли этим капталь.

Позднее, во дворце, собрались менестрели с жонглерами, и королева и ее фрейлины поспешно переоделись, хотя постороннему было простительно принять их скорость за нечто отличное от спешки. А потом, в составе длинной процессии, которую возглавила королева, почти все придворные женщины, не занятые стряпней и подготовкой рождественского стола, вышли с факелами во двор, где были встречены королем и таким же числом джентльменов, пажей, слуг и прихлебателей; после чего все они, озаренные факельным светом, двинулись по улицам. Падал снег, мороз пощипывал, и король раз десять поцеловал жену.

– Потанцуем? – спросил он.

Королева улыбнулась.

– Если вам это угодно, милорд, мы можем танцевать и петь хорал.

Взгляд короля был прикован к чему-то на грани светового круга.

– В детстве, – произнес он мечтательно, – на Рождество нас ждали разные приключения: и великаны, и дикари, а однажды пожаловал сам Сказочный Рыцарь. Он приехал на единороге и вызвал отцовских рыцарей сразиться. Турнир провели на замерзшей реке.

– О! – восторженно воскликнула королева. – И что было дальше?

– Этот напыщенный негодяй посадил на задницы дюжину лучших отцовских бойцов, а мы хлестали вино и чувствовали себя ничтожествами. Но он вручил нам прекраснейшие дары, и мы как в песню перенеслись. – Он посмотрел ей в глаза. – Намедни я слышал дурное. О вас. Верить этому я отказываюсь.

– Милорд... – начала она, но пришло время петь.

Они исполнили «Три корабля» и песнь об избиении младенцев, но королеве виделось одно: солдат, убивающий ее новорожденное дитя. Затем они спели «Агнец Божий» и мощный гимн, а потом – «Восход солнца», и вот образовались круги: женщины в качестве оленей, мужчины – охотников.

Они прошли широкую площадь под замком. Спустившись вприпляску на берег, они ступили на Альбин, где лед уже достиг шестифутовой толщины. Он будет нарастать и дальше, до самой весны. Дворцовые слуги выехали на коньках с подогретым вином, после чего пение возобновилось: на сей раз исполнили «Иисус, Радость мира», а потом, при свете факелов, поющие снова выстроились шестью большими кругами.

Дворцовые слуги и сами придворные смешались с толпой: подмастерья с подругами, рыцари со своими дамами, городские купцы – королева присела в реверансе перед Айлвином Дарквудом, а он степенно раскружил ее и передал высокому мастеру с железной бляхой и стальным кольцом гильдии оружейников.

– Как вас зовут, юный сэр? – спросила она.

– Том, ваше величество. – Он вычурно поклонился и исчез, двинувшись дальше по цепочке.

Круги сомкнулись для следующей фигуры, и король, завладев королевой, повел ее вдоль берега. Два пажа держали факелы так близко к ним, что королева испугалась за прическу, но посмотрела мужу в лицо и улыбнулась, а он улыбнулся в ответ.

– Я хотел сказать одно, – выдавил он. – Во времена моего отца мы были намного ближе к Диким на Рождество. Получалось забавно. И полезно для рыцарей.

Она поднялась на цыпочки, надежно утвердившись меховыми сапожками на утоптанном, скользком снегу, и поцеловала его в губы, а сотни свидетелей заулюлюкали и тоже стали целоваться.

– Дикие всегда рядом, – сказала она. – Мы – дети земель Диких, а не враги им. Земли Диких можно найти под полами Нового дворца и в лесах за Первым мостом.

– Это смахивает на богохульство, – заметил король.

– Нет, милорд. Обычный факт. Принюхайтесь – чуете хвойный запах? Сегодня вы можете протянуть руку и дотронуться до дерева в Эднакрэгах. В солнцеворот мир переливчат, милорд. Все ворота открыты – во всяком случае, так говорил мастер Гармодий.

Король остановился и поднял взгляд. Тысяча пар позади него замедлила шаг – люди пили вино, целовались или гадали, чем занята королевская чета, но в танце подобные паузы возникали нередко.

– Истинная правда! – воскликнул король. – Клянусь, я в жизни не видывал столько звезд! – Он подхватил королеву и закружил. – Боже мой, мадам, почему бы мне вам не поверить? Больше всего на свете я хочу сына!

Она положила его ладонь себе на живот.

– Вот он, ваш сын, милорд. Почувствуйте, как бьется его сердце – как мощно оно колотится во славу Альбы.

Он склонился в свете факелов.

– Я не в силах поверить, что это обман. – От его руки растекалось тепло.

Они снова пришли в движение, процессия замкнулась в круг, и королева потеряла короля за сменой партнеров – в той огромной цепи, про которую старые харндонцы говорили, что она символизирует связь всех альбанцев. Весьма своеобычным образом.