355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Майкл Коннелли » Страшила » Текст книги (страница 5)
Страшила
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 04:24

Текст книги "Страшила"


Автор книги: Майкл Коннелли



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 29 страниц)

Первая моя редакторская правка заключалась в том, что я вычеркнул свое имя со строчки с именами авторов.

– Как же так, Джек? – запротестовала Анджела. – Ведь мы просматривали это дело вместе.

– Совершенно верно. Но статью написали вы, и авторство будет принадлежать только вам.

Она протянула руку к клавиатуре и накрыла ладонью мои пальцы.

– Прошу вас оставить свое имя рядом с моим. Для меня это очень важно.

Я одарил ее ироническим взглядом.

– Анджела! У вас заметка на двенадцать строк, которые, возможно, урежут до восьми да еще и засунут куда-нибудь на самое дно. Это просто очередное короткое сообщение об убийстве, и ему двойное авторство просто не требуется.

– Но это моя первая история об убийстве в «Лос-Анджелес таймс», и я хочу, чтобы над ней вместе с моим стояло и ваше имя.

Ее ладонь по-прежнему покоилась на моей руке. Я пожал плечами и кивнул:

– Как скажете.

Она оставила мою руку в покое, и я снова напечатал свое имя на строке, где помещались имена авторов. Неожиданно она снова протянула руку и коснулась моей правой.

– Это та, куда вас ранили?

– Угхм…

– Можно посмотреть?

Я перевернул руку ладонью вверх и продемонстрировал ей звездчатый шрам во впадине между большим и указательным пальцами. Интересно, что пробившая мне в этом месте руку пуля в следующее мгновение поразила прямо в лицо убийцу по прозвищу Поэт.

– Я заметила, что вы не пользуетесь большим пальцем, когда печатаете, – сказала Анджела.

– Пуля порвала в этом месте сухожилие, и мне потом даже делали операцию, но полностью восстановить подвижность большого пальца так и не смогли.

– А какое при этом возникает чувство?

– Нормальное. Чувствительность-то у него осталась, просто с тех пор он не делает того, что должен.

Она рассмеялась негромким, интеллигентным смехом.

– Что такое?

– Я хотела спросить, какое испытываешь чувство, когда убиваешь такого человека.

Наша беседа становилась несколько странной. Я никак не мог взять в толк, откуда у этой женщины – девушки – такое любопытство к убийствам и смерти.

– Знаете что, Анджела? Я не люблю об этом разговаривать. Это произошло много лет назад, и, если разобраться, не я убил этого человека. У меня сложилось впечатление, что он сам повернул оружие против себя. Захотел умереть, понимаете? Ну и нажал на спуск.

– Мне нравятся истории о серийных убийцах, но я не слышала о Поэте до сегодняшнего дня, когда за ленчем незнакомые мне сотрудники упомянули в разговоре это прозвище. Тогда я поискала его в «Гугле», и нашла кое-какую информацию о нем. Теперь мечтаю заполучить написанную вами книгу. Слышала, что она была бестселлером.

– Мне просто повезло… Да, десять лет назад она считалась бестселлером. Но последние пять лет ее ни разу не переиздавали.

Я подумал, что если она услышала о Поэте и этой книге за ленчем, значит, люди судачат обо мне. Наверняка обсуждают мое увольнение и говорят, что прежде я был автором бестселлеров и самым высокооплачиваемым криминальным репортером, но все это мне не помогло.

– Готова поспорить, что дома у вас есть лишний экземпляр и вы даже можете одолжить его мне, – сказала Анджела, с вызовом посмотрев на меня.

Прежде чем ответить, я с минуту исследовал взглядом ее лицо. В этот момент она представлялась мне человеком, повернутым на смерти. Она хотела писать истории об убийствах, поскольку ей казалось, что другие криминальные репортеры и телевизионщики, описывая и показывая смерть, убирают из соображений политкорректности многие важные детали. Я не сомневался, что копы полюбят ее, и не только потому, что она хорошенькая. Эта девушка, затаив дыхание, с открытым ртом будет слушать их рассказы с места преступления со всеми кошмарными кровавыми подробностями, и они ошибочно примут ее восхищение перед мрачным обаянием смерти за восхищение их личностями.

– Обещаю поискать у себя лишний экземпляр этой книги сегодня же вечером, ну а пока давайте вернемся к вашей истории. Прендо хочет, чтобы она лежала у него в «корзинке» сразу после четырехчасового совещания.

– О'кей, Джек.

Она вскинула руки в знак капитуляции, соглашаясь с моим требованием, после чего я снова вернулся к работе и добрался до конца статьи за десять минут, сделав лишь одно исправление. Анджела нашла в Сети высказывания сына жертвы, изнасилованной и убитой в 1989 году. Этот парень весьма эмоционально выражал свою благодарность полиции за то, что она не забыла дело его матери и все-таки раскрыла его. Ну так вот: я переместил эти строки из конца в начало статьи.

– Делаю это, чтобы редактор ненароком не вырезал именно эти слова, – объяснил я. – Такая цитата дорогого стоит в глазах полицейских, и с ее помощью вы заработаете у них дополнительное очко в свою пользу. Многие копы подсознательно жаждут признания широкой публики, поскольку ради нее работают и рискуют жизнью. Поместив слова благодарного горожанина в начало, мы тем самым заложим основы того доверительного отношения между начинающим криминальным репортером и полицейскими, о котором я упоминал ранее.

– Понятно.

Когда работа над статьей завершилась, я позволил себе одну небольшую вольность – напечатал в самом конце число «тридцать».

– Что это значит? – спросила Анджела. – Я видела такие же цифры в конце многих материалов, опускавшихся в «корзинку» редактора.

– Это своего рода традиция старой школы, – сказал я. – Когда я только еще начинал карьеру журналиста, число «тридцать» всегда ставилось в конце статьи. Если разобраться, это код, который обязан своим происхождением, как я полагаю, еще тем временам, когда вовсю пользовались телеграфом. Означает – «конец истории». В наши дни его использовать не обязательно, но многие продолжают печатать его, поскольку…

– О Господи! Вот почему, оказывается, уволенных называют людьми, попавшими в «тридцатый лист».

Я посмотрел на нее и кивнул в подтверждение, хотя, признаться, несколько удивился, что она не в курсе этого.

– Совершенно верно. Вот и я в силу традиции использую этот код, а коль скоро мое имя будет находиться рядом с вашим…

– Конечно, Джек. Какие тут могут быть вопросы? Думаю, это будет круто. Возможно, я сама буду делать так.

– И тем самым продолжите традицию, Анджела. – Я улыбнулся и поднялся. – Что вы думаете относительно того, чтобы прогуляться завтра утром в Паркер-центр и понаблюдать, как полицейские распорядятся своим ночным уловом?

Она нахмурилась.

– Вы хотите сказать, что я должна отправиться туда без вас?

– Вот именно. Поскольку у меня завтра утром встреча в суде относительно одного дела, над которым я сейчас работаю. Впрочем, я, вероятно, вернусь в новостной зал еще до ленча. Но вы, полагаю, и сами справитесь с заданием.

– Ну, если вы так полагаете… А над каким делом вы сейчас работаете?

Я коротко сообщил ей о визите в квартал Родиа-Гарденc и о своих планах в связи с делом Алонзо. Потом заверил, что у нее не будет никаких проблем с визитом в Паркер-центр, поскольку, после того как она побывала там в моей компании, ее уже авансом считают своим человеком.

– Не волнуйтесь. Все у вас получится. А когда завтра утром выйдет ваша статья, у вас обнаружится там столько друзей, что вы просто не будете знать, что с ними делать.

– Ну, если вы так считаете…

– Да, я так считаю. Но в случае чего обязательно позвоните мне на сотовый.

Потом, ткнув пальцем в материал, который она просматривала на экране своего компьютера, я осведомился:

– Ну-с, а как мы распорядимся с этим дитятей?

Это была цитата из романа «Вся королевская рать» – лучшей, на мой взгляд, книги о журналистах и журналистике, когда-либо написанной в Америке. Но Анджела, увы, на мои слова не отреагировала, и я понял, что эту книгу она не читала. Ничего не поделаешь: старая гвардия уходит, а у нового поколения свои ценности.

Вернувшись к себе в ячейку, я сразу заметил на своем телефоне часто мигавшую алую лампочку. Это означало, что в мое отсутствие мне звонили, причем неоднократно, и оставили несколько сообщений. Быстро выбросив из головы странный, хотя и не лишенный любопытства разговор с Анджелой Кук, я снял трубку и поднес к уху.

Первое сообщение поступило от Джейкоба Мейера. Он сказал, что на завтра ему назначили слушание нового дела, поэтому наша завтрашняя встреча в ювенальном суде переносится на половину десятого, то есть на полчаса позже ранее оговоренного времени. Я не имел ничего против этого. Во-первых, я мог чуть больше поспать, а во-вторых, уделить чуть больше времени подготовке к предстоящему интервью.

Второе сообщение было как голос из прошлого. Мне позвонил Ван Джексон, совсем еще зеленый тогда журналист, которого я пятнадцать лет назад натаскивал на амплуа полицейского репортера в «Роки-Маунтин ньюс». Надо сказать, что впоследствии он сделал в газете неплохую карьеру и успел подняться до поста главного редактора отдела городских новостей, пока этот печатный орган несколько месяцев назад не закрылся. Пришел конец уважаемому печатному изданию, выпускавшемуся в Колорадо на протяжении 150 лет, что явилось для меня едва ли не главным символом приближающегося тотального краха всей нашей газетной индустрии. Насколько я понял из сообщения, Джексон после закрытия газеты постоянную работу в сфере журналистики, которой посвятил всю свою жизнь, так и не нашел и находился в положении свободного художника – вернее сказать, безработного.

– Джек, – прозвучал в трубке его голос, – я слышал новость о твоем увольнении. Плохо дело, парень. Мне жаль, что так случилось. Позвони мне, и мы поплачемся друг другу в жилетку. Я по-прежнему живу в Денвере, перебиваюсь случайными заработками и ищу работу.

Потом последовало весьма протяженное молчание, и я догадался, что Джек подыскивал слова, чтобы сообщить о денверских перспективах.

– Должен сказать тебе правду, парень. В плане журналистики тут на горизонте ничего не видно. Я уже было хотел начать продавать автомобили, но и с продажей автомобилей здесь тоже все очень плохо, и большинство дилеров разорились. Приезжай, может, замутим что-нибудь вместе, торговлишкой какой-нибудь мелкой займемся по Интернету? Приезжай, а?

Я прослушал сообщение до конца, после чего стер. Сто раз подумаю, прежде чем перезвонить ему. Мне не хотелось опускаться ниже того уровня, на котором я пребывал в данный момент. Хотя в моем активе красовалось три больших нуля, кое-какие перспективы у меня все-таки были. Во-первых, я все еще числился на работе. Ну а во-вторых, у меня в компьютере лежал незаконченный роман.

Джейкоб Мейер опоздал на нашу встречу, назначенную на утро вторника. Я прождал его не менее получаса, сидя в комнате ожидания при офисе публичных защитников, назначаемых государством. Люди, не имеющие средств, чтобы нанять адвоката, полагались на правительство в плане предоставления бесплатного защитника, хотя то же самое правительство в лице прокурора возбуждало против них дело. В Конституции записано: если у вас нет средств на адвоката, вам предоставят его бесплатно, – но мне всегда казалось, что в этих строчках заключено известное противоречие. Как если бы государство занималось своего рода рэкетом, контролируя одновременно и поставку, и спрос.

Мейер оказался совсем молодым человеком, который, похоже, вылупился из стен юридического колледжа не более пяти лет назад. Тем не менее он работал в ювенальном суде, защищая еще более молодых людей, почти детей, обвиненных в убийстве. Он вышел из зала суда с пузатым портфелем таких огромных размеров, что его просто неудобно было нести за ручку, по причине чего адвокат тащил его под мышкой. Подойдя к конторке, за которой располагались секретарши офиса, и задав одной из них пару вопросов, он повернулся в мою сторону. Подойдя ближе, адвокат, прежде чем пожать мне руку, переместил свой безразмерный портфель из-под правой подмышки под левую. Мы поздоровались и назвали себя.

– Пройдем в заднюю часть помещения, – сказал адвокат. – И сразу же приступим к работе. У меня очень мало времени.

– Я вас не задержу. На данной стадии развития дела мне от вас требуется минимум.

Мы с ним двинулись по длинному, похожему на вагон коридору, почти сплошь заставленному книжными шкафами, забитыми папками с бумагами. С точки зрения пожарной безопасности этот коридор представлял собой настоящую ловушку, где правила по борьбе с огнем нарушались чуть ли не на каждом шагу. В другое время я обязательно зафиксировал бы такого рода детали и припрятал на черный день. Я даже заголовок соответствующий придумал: «Защитники общества в любой момент могут сгореть заживо», – но походя, чисто автоматически, поскольку через несколько дней мне такого рода заголовки, как и истории под ними, станут без надобности. Мне осталось написать всего одну историю и покончить с этим ремеслом навсегда.

– Сюда, пожалуйста, – сказал Мейер.

Я проследовал за ним в зал для совещаний адвокатов, представлявший собой перегороженное вдоль и поперек легкими стенками просторное помещение со стоявшими в центре отгороженных клетушек столами.

– Дом, милый дом, – пропел Мейер. – Возьмите стулья из соседней секции. – Там располагался в одиночестве еще один адвокат, просматривавший бумаги. Я выдвинул стулья из-за стоявшего в клетушке второго стола и отнес их в наш загончик, после чего мы с Мейером наконец уселись.

– Итак, Алонзо Уинслоу, – сказал адвокат. – Его бабушка на редкость своеобразная женщина, не так ли?

– А уж какое своеобразное у нее окружение…

– Она сказала вам, насколько горда тем, что ей удалось заполучить для своего внука адвоката-еврея?

– Ну… в общем и целом…

– На самом деле я ирландец, но мне не захотелось разочаровывать старушку. Итак, что вы собираетесь предпринять для блага Алонзо?

Я достал из портфеля крохотный магнитофон размером с зажигалку, включил и поставил на стол между нами.

– Не возражаете?

– Ни в малейшей степени. Я бы и сам с удовольствием пользовался такими приспособлениями, если бы они здесь имелись.

– Как я уже сообщил вам по телефону, бабушка Зо совершенно убеждена в невиновности своего внука и считает, что копы задержали его по ошибке. Я пообещал ей вникнуть в это дело, поскольку именно я написал репортаж, где цитировал полицейских, убежденных в его виновности. Миссис Сессамс, являющаяся по закону опекуншей Алонзо, предоставила мне возможность контролировать это дело и иметь доступ ко всем документам, связанным с ним.

– Очень может быть, что она действительно является его законной опекуншей, хотя мне еще предстоит в этом удостовериться. Но тот факт, что она открыла вам доступ к этому делу со всеми связанными с ним документами и уликами, с точки зрения закона совершенный нонсенс. Вы понимаете меня, не так ли?

Когда мы разговаривали с ним по телефону, а рядом стояла Ванда Сессамс, он пел совсем другие песни. Я хотел напомнить ему о том разговоре и его обещании сотрудничать, но, заметив, как он метнул через плечо взгляд на сидевшего в соседней секции адвоката, понял, что эти его слова предназначаются, возможно, не столько для моих ушей, сколько для ушей этого парня.

– Несомненно, – сказал я, вместо того чтобы возмутиться. – И я знаю, что у вас имеются правила, призванные дозировать информацию такого рода, сообщаемую третьей стороне.

– Очень хорошо, что вы это понимаете. И мы, думаю, отлично с вами сработаемся, если вы будете демонстрировать подобное понимание и впредь. Я буду отвечать на ваши вопросы, но на данной стадии расследования имею полное право придержать важную информацию, касающуюся, например, основополагающих документов или улик.

Сказав это, он еще раз бросил взгляд на своего коллегу в соседней секции, чтобы удостовериться, что тот сидит спиной к нам, после чего торопливо протянул мне небольшое, похожее на тренерский свисток устройство для хранения электронных файлов, известное под названием «флешка».

– Вам бы хотелось получить данную информацию из прокурорского офиса или из полиции? – спросил Мейер.

– А кто из прокуроров занимается этим делом?

– Поначалу его передали Розе Фернандес, специализирующейся на несовершеннолетних преступниках. Теперь, однако, прошел слух, что парня будут судить как взрослого, так что ситуация с прокурором может измениться.

– Надеюсь, вы выразили протест в связи с перемещением этого дела из ювенального суда во взрослый?

– Разумеется. Моему клиенту всего шестнадцать, а школу он перестал регулярно посещать лет в десять-двенадцать. Таким образом, он является незрелым субъектом не только с точки зрения возраста, но и с точки зрения умственного развития, которое не соответствует даже уровню шестнадцатилетнего подростка.

– Полиция, однако, утверждает, что преступление совершено умело и дерзко, а также имеет в качестве составляющей извращенную сексуальную компоненту. Иначе говоря, жертву, прежде чем убить, изнасиловали, после чего совали в ее природные отверстия инородные предметы. Подобные действия напоминают пытку.

– То есть вы склоняетесь к тому, что мой подзащитный виновен?

– Полицейские сказали мне, что он во всем признался.

Мейер ткнул пальцем во флешку, которую передал мне.

– Верно, – согласился он. – Полиция так именно и сказала. Но по этому поводу мне тоже есть что сказать. Так, мой опыт свидетельствует, что если вы сажаете шестнадцатилетнего подростка на девять часов в одиночную камеру, не кормите и не поите его должным образом, лжете ему относительно существующих против него улик и не позволяете переговорить с кем-либо из взрослых – ни с бабушкой, ни с матерью, ни с адвокатом, ни с кем, – то он в подавляющем большинстве случаев готов признаться в чем угодно, лишь бы его после этого выпустили из камеры. И еще одно: меня беспокоит вопрос, в чем именно он признался, ибо моя и полиции точки зрения по этому поводу коренным образом расходятся.

Я с минуту молча смотрел на него. Наша беседа хотя и казалась мне весьма интригующей, становилась тем не менее все более загадочной. Мне было необходимо отвезти Мейера в такое место, где он смог бы говорить совершенно свободно.

– Не хотите ли выпить кофе?

– К сожалению, у меня нет для этого времени. Кроме того, я не могу обсуждать с вами все детали этого дела, о чем и поставил вас ранее в известность. Все-таки мы имеем дело с подростками, хотя государство часто об этом забывает. И самое интересное то, что прокурорский офис, собирающийся предъявить моему клиенту обвинения как взрослому человеку, насядет на моего босса и меня, если мы позволим себе нарушить правила, связанные с ограничениями в обсуждении ювенального дела. Впрочем, я не сомневаюсь, что у вас в полиции есть источники, которые быстро восполнят этот пробел.

– Несомненно.

– Вот и хорошо. Ну а теперь, если вам необходимо узнать мое мнение относительно этого дела, я скажу, что мой клиент – кстати, согласно правилам я не имею права обнародовать его имя – почти такая же жертва этого преступления, что и Дениз Бэббит. Конечно, главной пострадавшей в этом деле по праву считается Бэббит, так как именно она потеряла жизнь, это не говоря уже о том, что ее убили с невероятной жестокостью. Но и мой клиент пострадал, так как его лишили свободы и посадили за решетку за то, чего он не делал. Думаю, я смогу это доказать, когда начнутся разбирательства в суде, и будет ли это взрослый суд или ювенальный, по большому счету не имеет значения. Короче говоря, я буду защищать своего клиента изо всех сил и до последней возможности, поскольку считаю его невиновным.

Заявление Мейера показалось мне основательным, хорошо продуманным и аргументированным, так что лучшего и желать не приходилось. Тем не менее общение с адвокатом несколько меня озадачило. Мейер определенно нарушил правила, тайно передав мне флешку с некоей дополнительной информацией, и мне оставалось только гадать, зачем ему это понадобилось. Я лично видел его первый раз в жизни и никогда ничего не писал о нем, так что говорить о взаимном доверии или даже приязни, которые, бывает, возникают между автором и героем его статьи или очерка, не приходилось. Таким образом, напрашивался вопрос, ради кого, если не ради меня, Мейер пошел на нарушение правил? Ради Алонзо Уинслоу? Мог общественный защитник с портфелем, набитым папками с делами несовершеннолетних преступников, искренне верить в то, о чем только что говорил? О том, в частности, что Алонзо совершенно невиновен и даже является в этом деле жертвой?

Тут мне пришло в голову, что я зря теряю время. Следовало как можно скорее вернуться к себе в офис и посмотреть, какие сведения содержит неожиданно полученная мной флешка. Очень может быть, что я найду в этом маленьком электронном носителе информации ответы на все интересующие меня вопросы.

Я протянул руку и выключил свой маленький магнитофон.

– Благодарю за содействие.

Говоря это, я подпустил в голос саркастические нотки, с тем чтобы их различил сидевший в соседней секции адвокат. Потом я откланялся, подмигнул Мейеру и вышел из комнаты.

Вернувшись в зал новостей, я сразу направился к себе в ячейку, даже не удосужившись подойти к «запруде» или заглянуть в загончик Анджелы Кук, чтобы узнать, там ли она. Подключив флешку к компьютеру и выведя информацию на дисплей, я просмотрел названия хранившихся в ней трех файлов. Они назывались: «Общие документы», «Документы по аресту» и «Документы по факту признания». Третий файл был самый объемный. Я открыл его для первоначального ознакомления, с некоторым удивлением обнаружив, что признание Алонзо Уинслоу и прилагающиеся к нему документы насчитывают в общей сложности 928 страниц, после чего снова закрыл, предварительно сохранив в памяти компьютера. Я предположил, что раз в название файла входит слово «признание», то это скорее всего не материалы допросов из полиции, а переданные Мейеру документы из прокуратуры. Нынче миром правит электроника, поэтому меня нисколько не удивил тот факт, что девятичасовой допрос подозреваемого был передан в прокуратуру, а из прокуратуры ушел к защитнику в электронном формате. Распечатывать все эти 928 страниц на бумаге слишком накладно – да и хлопотно, если учесть, что у полиции и прокуратуры в разработке тысячи подобных дел. Если же Мейеру понадобится впоследствии печатная версия документов, то распечатывать их ему придется за свой счет, но это, как говорится, его трудности.

Сохранив файлы в памяти своего компьютера, я отправил их по электронной почте в копировальный центр газеты, чтобы при необходимости иметь под рукой нечто более осязаемое, нежели эфемерные строчки на дисплее. Я лично всегда предпочитал держать в руке бумажную копию той или иной статьи или репортажа, нежели дискету с их электронным аналогом.

Изучать документы я решил в том порядке, в каком они находились на флешке, хотя в общих чертах был знаком с предъявленными Алонзо Уинслоу обвинениями и примерно представлял себе процедуру его ареста. Первые два документа как бы закладывали фундамент для его последующего признания, каковое я считал основополагающим для своего репортажа.

Открывая файл с «Общими документами», я предположил, что это будет сравнительно небольшой отчет о действиях следственной группы, возглавляемой уже знакомым мне Гилбертом Уокером. Так и вышло. Автором документа действительно оказался Уокер, столь «любезно» разговаривавший со мной по телефону третьего дня. От этого отчета, содержавшего описание событий, предшествовавших аресту Уинслоу, я, честно говоря, многого не ожидал. Краткое изложение произошедшего заняло у Уокера всего четыре страницы, написанных в весьма специфическом стиле, а потом чуть подкорректированных для электронного документа, копию которого я в настоящее время читал. Уокер отлично знал, что этот документ будут исследовать критическим взглядом на предмет различных несоответствий и процедурных ошибок как прокуратура, так и адвокат, и прибегнул к испытанной в таких случаях мере защиты – краткости. Судя по тому, что фактов и различных описаний в его сообщении содержался минимум, он в своей миссии преуспел.

Что удивило меня в «общем документе» помимо краткости – это прилагавшийся отчет о проведенной аутопсии жертвы, рапорты сотрудников полиции, а также фотографии с места преступления. Эти документы будут мне весьма кстати, если я задумаю воссоздать в своем репортаже картину преступления.

В каждом репортере есть по меньшей мере частица гена вуайериста. Так что прежде чем приступить к чтению, я некоторое время рассматривал прилагавшиеся к рапортам фотографии. Всего в файле находилось сорок восемь цветных снимков Дениз Бэббит, запечатлевших ее в багажнике собственного автомобиля «мазда-милления», где она была обнаружена, а также в момент извлечения тела в процессе его осмотра представителями экспертизы и, наконец, в черном пластиковом мешке, в котором его увезли в морг. Помимо этого фотографии изображали интерьер автомобиля и его багажник после извлечения тела.

На одном фото было особенно хорошо видно лицо жертвы сквозь закрывавший ее голову прозрачный пластиковый пакет, стянутый на горле лигатурой, напоминавшей обыкновенную бельевую веревку. Я заметил в мертвых открытых глазах Дениз Бэббит застывший предсмертный ужас. Мне неоднократно приходилось видеть мертвых людей и на фотографиях, и в реальности, но я так и не смог привыкнуть к их глазам. Недаром один детектив – мой собственный брат, если уж на то пошло, – говорил мне, чтобы я избегал заглядывать в глаза мертвецов, мотивируя это тем, что их взгляд еще долго после этого будет преследовать меня.

У Дениз оказались именно такие глаза, чье выражение приковывало к себе, заставляя задаваться вопросом, о чем она думала, что видела и что испытала в последние мгновения перед смертью.

Покончив с фотографиями, я вернулся к текстам рапортов и донесений и прочитал их все от корки до корки, уделяя особенное внимание тем параграфам, которые считал для себя важными, и перенося эту информацию в новый, создаваемый мною документ, получивший обозначение «Полицейская история. doc». При этом я многое переписал своими словами, ибо язык полицейских рапортов, помимо прочих недостатков, обычно перегружен специфическими оборотами, акронимами и аббревиатурами. Иначе говоря, я хотел создать собственный вариант этого документа, более удобоваримый и подходящий для широкой публики.

Закончив работу, я еще раз просмотрел свою компиляцию, проверяя ее на точность и читабельность. Я знал, что многие куски из этого опуса войдут в мой репортаж в почти неизменном виде и допущенная сейчас ошибка может перейти и в публикацию.

В исправленном варианте материал выглядел следующим образом:

«Дениз Бэббит была найдена мертвой в багажнике своей машины „мазда-милления“ в 09:45 в субботу 25 апреля 2009 года патрульными офицерами из Санта-Моники Ричардом Клэди и Роберто Хименесом. Детективы Гилберт Уокер и Уильям Грейди возглавили расследование этого преступления.

Патрульных вызвал сторож парковочной площадки, обнаруживший указанный автомобиль на общественном пляже неподалеку от отеля „Каса дель мар“ в Санта-Монике. На парковке и прилегающей к ней территории автомобили позволено парковать круглосуточно, но с 9 вечера до 5 утра за парковку взимается плата и выдается соответствующий талон, каковой помещается на ветровое стекло. Сторож парковочной площадки Вилли Кортес приблизился к „мазде“, чтобы удостовериться в наличии талона, и заметил, что машина пуста, двери открыты, а в замке зажигания торчит ключ. На пассажирском месте лежала открытая дамская сумочка, содержимое которой было разбросано вокруг нее на сиденье и на полу. Почувствовав, что дело неладно, сторож позвонил в полицейское управление Санта-Моники, в результате чего на место происшествия прибыли патрульные Клэди и Хименес. Проверяя номера машины в целях установления владельца, офицеры заметили, что в том месте, где багажник соприкасается с корпусом, из щели торчит фрагмент яркого женского платья. Они забрались в салон и нажали на кнопку открывания багажника.

В багажнике находилось тело женщины, впоследствии идентифицированной как Дениз Бэббит. Она была обнажена, а ее белье, одежда и обувь лежали в багажнике поверх трупа.

Двадцатитрехлетняя Дениз Бэббит работала танцовщицей в голливудском стриптиз-баре клуба „Снейк-Пит“ и проживала в апартаментах на Орхид-стрит в Голливуде. Согласно данным полиции, год назад она подверглась аресту за хранение героина, дело приостановлено судом и решение по нему не вынесено, поскольку упомянутая Бэббит дала согласие пройти курс лечения по программе борьбы с наркотиками. Бэббит была арестована во время рейда подразделения по борьбе с наркотиками в квартале Родиа-Гарденс, когда переодетые в штатское сотрудники подразделения следили за потенциальными клиентами наркодилеров, фиксировали сделки по купле-продаже и задерживали покупателей при выходе из пункта реализации запрещенных к распространению веществ.

Среди улик в виде волос и различных волокон, найденных в салоне машины, обнаружены многочисленные фрагменты собачьей шерсти, принадлежащей собаке неустановленной короткошерстной породы. Известно, однако, что у Дениз Бэббит собаки не было.

Жертва задушена посредством надетого на голову пластикового пакета и лигатуры в виде куска обыкновенной бельевой веревки, затянутой вокруг шеи поверх пакета. Отмечены также следы лигатуры на запястьях и на ногах, в этих местах жертва связывалась в целях обездвижения во время похищения. Аутопсия показала, что жертва подвергалась сексуальному насилию, причем во второй раз – посредством введения в тело некоего инородного предмета. Обнаруженные в вагине и анусе жертвы микроскопические частицы позволяют предположить, что означенным предметом являлась деревянная рукоять метлы или иного инструмента. Улик в виде семенной жидкости или волосков насильника на трупе не найдено. Время смерти: от 12 до 18 часов до обнаружения тела.

Жертва отработала ночную смену согласно графику в упомянутом выше клубе „Снейк-Пит“ и вышла из заведения в 02:15 в пятницу, 24 апреля. Ее соседка по комнате Лори Роджерс, 27 лет, также исполняющая стриптиз в „Снейк-Пите“, сообщила полиции, что Бэббит после работы домой не вернулась и вообще не показывалась в апартаментах на Орхид-стрит всю пятницу. Равным образом она не вышла на работу в клуб в свою вечернюю смену, а на следующее утро ее тело обнаружили на пляже в багажнике собственной машины.

Установлено, что во время своего последнего выступления в клубе жертва получила в качестве чаевых около 300 долларов, однако в сумочке, найденной в машине на пляже, этих денег не оказалось.

Исследовавшие место преступления детективы установили, что субъект, бросивший на пляже машину с трупом жертвы в багажнике, предпринимал попытки уничтожить свидетельства своего присутствия в салоне посредством протирания поверхностей, где могли остаться его отпечатки пальцев, а именно: дверных ручек, рулевого колеса и ручки переключения передач. Равным образом тщательно протерты ручки дверей снаружи кузова, а также крышка багажника. Тем не менее членам следственной группы удалось зафиксировать отчетливый отпечаток большого пальца (предположительно левой руки) на поверхности интерьерного зеркала заднего вида, появившийся, по всей вероятности, тогда, когда управлявший машиной субъект по какой-то причине поправлял его.

При компьютерном сравнении означенного отпечатка большого пальца с другими отпечатками из полицейской базы данных техническими сотрудниками департамента был выявлен аналог, принадлежавший некоему Алонзо Уинслоу, 16 лет, арестовывавшемуся за продажу наркотиков в том же квартале, где Дениз Бэббит приобретала героин и подвергалась аресту годом раньше.

В результате у следствия возникла версия произошедшего. После ухода из клуба ранним утром 24 апреля жертва поехала в квартал Родиа-Гарденс в целях приобретения героина или другого наркотика. Несмотря на то что Бэббит белая, а 98 процентов населения квартала составляют горожане с темным цветом кожи, жертва чувствовала себя в этом квартале вполне комфортно, поскольку неоднократно приобретала там наркотики и была хорошо знакома с обстановкой. Очень может быть, что она лично знала некоторых наркодилеров из Родиа-Гарденс, включая и Алонзо Уинслоу.

В этот раз, однако, она была связана и похищена упомянутым Алонзо Уинслоу и, возможно, его неизвестными сообщниками. Затем жертву отвезли в некое место, где сексуально терроризировали от шести до восемнадцати часов. Судя по многочисленным лопнувшим капиллярам вокруг глаз, можно выдвинуть предположение, что жертву, помимо всего прочего, пытали удушением посредством надевания на голову пластикового пакета, снимавшегося, когда жертва теряла сознание. Натешившись, преступник окончательно задушил ее, затянув на шее лигатуру, после чего поместил в багажник ее автомобиля и отвез в находившуюся на расстоянии двадцати миль Санта-Монику, где оставил машину на пляже рядом с парковочной площадкой местной гостиницы.

Располагая в поддержку своей версии такой серьезной уликой, как отпечаток пальца, и связывая Бэббит с ее знакомым наркодилером в Родиа-Гарденс, детективы Уокер и Грейди добились разрешения на арест Алонзо Уинслоу и, получив соответствующий ордер, обратились в полицейское управление Лос-Анджелеса, с тем чтобы сотрудники последнего определили местонахождение и осуществили захват указанного Уинслоу на подведомственной им территории в порядке сотрудничества и оказания дружеской помощи. Захват прошел успешно, в результате чего подозреваемый был доставлен без всяких происшествий в воскресенье, 26 апреля, в полицейское управление Санта-Моники и помещен в камеру, где после длительных допросов сознался в совершенном убийстве. Сообщение о задержании преступника опубликовано на следующее утро».

Закрыв файл «Общие документы», я подумал, как быстро следствие вышло на Уинслоу – и все благодаря отпечатку большого пальца, который он забыл стереть с зеркала заднего вида. Непростительная небрежность. Возможно, он считал, что расстояние в двадцать миль между Уоттсом и Санта-Моникой достаточно велико, чтобы полиция могла додуматься связать его с этим убийством. Но она додумалась, и вот теперь он сидел в тюрьме в Силмаре, ругая себя последними словами за то, что прикоснулся к этому проклятому зеркалу для того, чтобы узнать, не увязался ли за ним патрульный автомобиль.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю