Текст книги "Река Джима"

Автор книги: Майкл Фрэнсис Флинн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)

Спустя некоторое время Фудир сказал:

– Педант не знает всего. Ему известно только то, что мы видели, слышали или читали. Он просто ничего не забывает. Но память не такая простая штука, поэтому мы на самом деле не забываем все, когда он… в своем укрытии. Генетика – древняя догма. Она имеет отношение к предопределению. Нужно попытаться заполучить копию той истории. Ведьма на время вышла из игры, чтобы прочесть ее, поэтому она может что-то значить. Что еще она читала в отпуске?

Мéарана откашлялась и продолжила изучать перечень.

– Справочники Спирального Рукава. Переписка с отелями. Возможно, резервирование номеров на планетах. Она читала книгу Мани Латапоори под названием «Дни Содружества: взлет и падение Старой Терры». Тебе это понравится, Фудир. Роман Нгози дан Виткин «Цветение надежды». Я помню дан Виткин еще со школы. Нам требовалось читать древнюю литературу, но мы изучали…

– «Уход», – сказал Фудир. – Каждый читал его в формирующей школе. Классический роман времен Диаспоры, мемуары ее прародителей. Я даже не знал, что у нее есть и другие книги. Что-то еще?

– «К Окраине! История Лафронтеры». И – это уже научное – «Собрание хартий гладиольского института терраформирования». «Пехотная баллада: конституция Отважного Хода». А вот то, что можно отыскать здесь: «Традиции племен ’лунов клифа на Мак Ребб».

– Ой-ой! Сколько твоя мать пробыла дома?

– Она быстро читает, а если знала, что ищет, могла отфильтровать тексты и разом покончить с ними.

Мéарана вынула карманный накопитель. Фудир кивнул на маленькую коробочку.

– Ключ к твоему коду там?

– Верно, но тебе его не найти. – Арфистка бросила коробочку ему, и он поймал ее одной рукой. – И скажи мне, что это поможет отыскать мою мать.

– Подсказки где-то в текстах.

– Ты имеешь в виду, где-то среди десятков тысяч экранов, которые она прочла за время отдыха. И кое-что из этого, – она помахала твердой копией, – а возможно, даже все было просто для развлечения. Иногда она расслаблялась.

– Правда? Мы в этом не так уверены. Не верю, что она делала что-нибудь без цели. Она была самой целеустремленной особой, которую я знал. – Человек со шрамами посмотрел на часы. – Лучше нам отдохнуть. У нас космическая задержка. Корабельное время на четыре часа опережает при-шдадский полдень. Я разбужу тебя, когда потребуется выходить на охоту.

– Найти ювелира, продавшего медальон?

– Попытаться найти его. Ювелир с Чертополохова Пристанища сказал лишь только, что человек, который оставил медальон под залог, был с Арфалуна.

– В твоем изложении дело кажется безнадежным.

Человек со шрамами хмыкнул.

– Хорошо. Я это и имел в виду.

Ювелиры Арфалуна, называвшиеся ювхарри, были рассеяны по всему городу. Мéарана и Донован благодаря карточке Своры и небольшому бакшишу под сукно стола достали перечень магазинов в муниципальном управлении и, разделив список пополам, обходили их следующие пару дней. Они не ожидали найти того ’харри, который продал украшение, но кто-то мог вспомнить, что бан Бриджит приходила к ним с расспросами, а кто-то мог узнать стиль или руку мастера. Выстрел стоил пули, хотя Донован надеялся, что выстрел пройдет мимо цели и Мéарана бросит безнадежную охоту, пока та не завела их слишком далеко.

Вскоре они выяснили, что бан Бриджит действительно расспрашивала о происхождении подвески. Несколько раз ювхарри по ошибке даже приняли Мéарану за вернувшуюся мать, узнав рыжие волосы, зеленые глаза и кошачью грацию в походке, хоть и сильно ошибаясь насчет возраста. Но они выведали не больше того, что и сама Гончая, то есть ничего.

До тех пор, пока им не улыбнулась удача. Дважды. Или трижды, в зависимости от того, что считать удачей.

Первый раз это случилось на четвертый день, когда Донован зашел в небольшой магазин на улице Алгебры. Эта крошечная улочка когда-то была главным бульваром При-шдада. Номера зданий все еще делились на западные и восточные от нее, хотя деловой центр давно переместился в новостройки. Теперь на улице Алгебры ютились лишь обветшалые пансионы, бордели, салоны и крошечные магазинчики. Район этот назывался Каспер или Вольница.

По мнению Донована, ночью улица могла выглядеть зловещей, но в ярком полуденном свете она казалась просто старой. Она кишела праздношатающимися людьми: ‘лунами, мнимыми куддл-донгскими аристократами, переселенцами из Благоземель в грубой одежде, среди которых выделялись пестрые туристы, выманенные из центра. Они искали выгодных сделок, острых ощущений или запретных удовольствий, и каждого со всех сторон зазывали торговцы. Каспер представлял собой обширный лабиринт переплетающихся улочек: Аонша-рад и Дхашарад к востоку, Трикавалл и Трикатханни к западу, – и казался еще более людным из-за узости улочек и из-за того, что ни одна не вела прямо.

«БОО САДД МАК СОРЛИ», – гласила вывеска на галактическом, то есть «драгоценности, залог и продажа». Над текстом бежала строчка изящно изгибающихся символов, которые могли изображать всего лишь декоративную рамочку. За небьющимся стеклом лежали разные безделушки, с которыми мужчины и женщины почувствовали необходимость расстаться. Доновану стало любопытно, сколько людей, отдавших под залог свои драгоценности, вернулись, чтобы выкупить их.

– Донован, – произнес Фудир, – дать мне букх с этим дукандаром.

Протискивавшийся сквозь толпу местный житель бросил на него встревоженный взгляд и заторопился дальше. Человек со шрамами пожал плечами.

– Давай. Я утомился от болтовни. Это четырнадцатый магазин в нашем списке. Не думаю, что она собирается сдаваться.

«Мы можем просто сказать ей, что обошли все места, – подсказал Ищейка. – Зачем тратить свое время только потому, что она тратит свое?»

«Это будет бесчестно».

«Для чести ты выбрал не то дело, Шелковистый».

– Мы вышли из того дела, – напомнил Донован своим «я».

Боо Садд, явившийся на звон дверного колокольчика, был ’луном: крупный нос, рыжие волосы, карие глаза и смуглое лицо, на котором едва проступали веснушки. Если появление покупателя и обрадовало его, он отлично это скрыл.

– Шоран, ты часом не сбился с орбиты, коффер, ага-да?

Фудир улыбнулся и выбрал валентнианский акцент:

– Не пер’селенец я. Есть вопросец по камням, и мож’ ты смож’ мне помочь. – Он протянул голограмму с медальоном Мéараны. – Пацан загнал на Чертополоховом Пристанище, сказал, отседова…

Ювелир глянул на изображение.

– Ах, нет, фенди, – сказал, помавая рукой. – Как буйные потоки на опаленных равнинах Джаза, ’полохи в моем скромном дооке. Это не с Арфалуна. Скорблю, что не могу тебе помочь.

Выражение его лица показало всю глубину скорби. Фудир облокотился на стол.

– У тя длинная память, друг, для такого быстрого ответа. Это было пару годков назад. Если не работа арфи, мож, ты знаешь откедова? Я ж не прошу много, ага?

Всем известно, что Валентностью правила череда крайне жестоких тиранов и поэтому большинство людей охватывало непреодолимое желание помочь, когда валентнианец просил таким тоном.

Ювхарри взял изображение и пристальнее изучил его.

– Сложно сказать, о наилучший, по столь никудышней репродукции. Откуда мне знать, что цвета именно те? Ниоткуда. Могу я оценить прочность? Не могу. Я видел работу – клузни, как ее называют, – из клифа Анны де Луизы, далеко за Джазом, которая… Но… Нет. Это не луизианская работа.

– Но ты видел что-то похожее? Импортный товарец?

– Теперь я вспоминаю кофферку, пару лет назад спрашивавшую о том же. Я поделюсь тем, что поведал ей. В моем дооке нет работ кофферов. Такие вещи – зло. Но иногда они попадают в руки эссдиккасов, а они несут их мне, чтобы не марать пальцев…

Он прошептал что-то в микрофон, проверил результат и нашептал еще несколько параметров. Секунду спустя он повернул стойку, чтобы Фудир увидел итоговое голо.

– Полагаю, эти украшения похожи на твою работу.

Над стойкой парили два кольца и мужской браслет. Каждый предмет украшали такие же пастельного цвета камни, изящно ограненные и выложенные в форме абстрактных фигур.

– Педант? – шепнул Фудир.

Ювхарри ослышался.

– Нет, фенди. Только кольца и браслет.

«Что? – спросил Педант. – О! Да. Украшения из той же художественной традиции».

Сердце Донована екнуло. Похоже, поиск продолжится.

– Откуда они? – поинтересовался Фудир.

‘Харри сверился с записями.

– Человек, называвшийся Боо Зед О’Калинан. Он получил их от Дикаря, который не приглядывал за своим кошелем.

– Мы учимся на своих ошибках.

– Тогда ему стоит поблагодарить Боо Зеда, ибо он отбыл с Арфалуна умудренным мужем.

Фудир рассмеялся.

– Ес не знаешь правды, лучше знать свои ошибки. Из какого дикарского мира эт парень?

– О наилучший! Кому под силу сосчитать песчинки на Дюймовой полоске? Так же и миры Глуши. Лишь немногие Дикари добираются до Арфалуна, поэтому они заметнее прочих кофферов… – Ювхарри склонился и ударил себя в грудь. – Прошу прощения у твоей чести. Я слышал, он прибыл с мира где-то в Выжженном регионе. Что-то вроде Орама, Эхку или Эньруна, но кто может запомнить те языческие названия?

У человека со шрамами заныл затылок. Эньрун был ему незнаком, но два других названия поразительно напоминали старый тантамиж. Он непроизвольно сложил руки перед грудью и поклонился.

– Нанди, дукандар. Очень ты…

Ювхарри зло сощурился.

– Я что, похож на лося, коффер ты смердящий? – И притворился, что сплевывает на пол.

Внутренний Ребенок испуганно вздрогнул, и Фудир сказал:

– Без обид, лады? Че за лось?

Он знал два вида животных, известных под этим наименованием. Первый был породой гигантского оленя на Браке, другой – разновидностью грызуна, обитавшего в нескольких мирах Йеньйеньского скопления.

– Терри, – бросил ювхарри, и в этот раз плевок был настоящим.

– Какие-то проблемы… – начал Фудир.

Но Донован перехватил контроль.

– Ей, не кипятись, – сказал он, вернув валентнианский акцент. – Ты сам трепался, как терранин. Дибольдские терра-не зовут своего главного «фэнди». На Иегове они зовут магазин «дукан», а ты свой «доок».

’Харри коснулся груди, губ и лба, затем поочередно каждого плеча.

– Шоран, они воруют все, даже нашу речь. Они хуже переселенцев, семьдесят раз по семь хуже. Терри бросили нас, когда мы рискнули всем ради них.

Голос человека становился все громче, пока не сорвался на крик. Но вдруг он замолчал, и его обуяла глухая ярость.

– Тебе лучше уйти. Никогда не называй ’луна лосем. Шоран, это смертельное оскорбление. Тьма придет на улицу Алгебры, и я не могу отвечать за твою безопасность, когда угаснет свет. Иди, и, индила, ты доберешься целым до своего плунда.

Во второй раз удача улыбнулась Мéаране в тот же день у ювхарри Чинвеммы. Поскольку ее магазин находился в Кон-дефер-парке на восточном краю Пришдада, где начинались прерии, арфистке пришлось сесть на воздушный автобус из Шдад-центра. Поток туристов обмельчал, но на борту оказалась семья переселенцев с Гладиолы. Их дети радостно закричали, когда автобус покинул пусковые рельсы и ушел в свободное падение. Троица ’лунов скривилась, пробормотав что-то о кофферах и их исчадиях. Двое парней с козлиными бородками носили кепии под залихватским углом, нижнюю часть лица их подруги скрывала тканевая маска, а волосы убраны под таммершаннер. Это был наряд «Молодых ’лунов», молодежного движения, которое набирало все большую популярность на планете.

Под ними до самого горизонта тянулись увядшие поля. Автобус исчерпал баллистический рывок, активировались двигатели, и машина устремилась вперед. Дети бросились к окнам, тыча пальцами и болтая межу собой, когда в поле зрения появились пологие холмы. Мéарана успела бросить лишь беглый взгляд, а автобус уже начал снижаться к приемной платформе и почти без тряски и шума закрепился на тормозных рельсах.

Ювелирная лавка Чинвеммы оказалась сувенирным магазинчиком рядом с парком. Арфистка поняла, что ювелирка эта только по названию. Да, там продавались драгоценности, по большей части дешевки, чтобы завлекать людей в Кондефер-парк, и то, что здесь мог работать настоящий ювелир, представлялось маловероятным. На вывеске над дверью красовалось название магазина и, к удивлению арфистки, надпись, гласившая, что «Бог владеет всем прекрасным». Как и множество других вывесок на Арфалуне, эту оплетали декоративные завитушки.

За прилавком стояла бледнокожая плосконосая девушка, с улыбкой следившая за послеполуденным потоком машин. Она была худая, среднего роста, всего на пару метрических лет старше Мéараны.

– Простите, – сказала Мéарана. – Вы – Чинвемма? Ювелир… в смысле, ювхарри?

Глаза девушки сверкнули.

– О, вы со Старых Планет, верно? Могу определить по акценту. Вашему галактическому не хватает ритмичности Верховной Тары, и вы слишком прямы.

– Эм… Я с Полустанка Дангчао.

– Следовало догадаться, что это Ди Больд. Далековато вас занесло от родного дома. – Ее взгляд упал на пальцы Мéараны, отметив ногти. – И я спрошу, куда же делась арфа ваша?

Последние слова были произнесены с настолько точным подражанием верховнотарскому галактическому, что Мéарана заулыбалась.

– Я оставила ее. А здесь, на равнинах, найдется песнь?

– Возможно, но вам лучше не петь ее. Хотя бы до тех пор, пока вас и улицу Алгебры не будет разделять парсеке.

– Э-э, парсеке?

– Местный термин, означающий «большое расстояние». Это священные земли ‘лунов. Место, где приземлились их предки. По их словам, Железные конусы – это челноки, на которых они спустились на поверхность. И они действительно похожи на челноки, только огромные. В таком случае это единственные челны с дней Диаспоры, уцелевшие до нашего времени. Историки души готовы продать, чтобы изучить их, но ‘луны им не позволяют. И еще им не нравится, когда их оскорбляют. Нет, меня зовут Энвелумокву Тоттенхайм. Зовите меня просто Энвии.

Мéарана была благодарна как сокращению имени, так и паузе.

– Я не собираюсь насмехаться над священным местом. Думаете, Чинвемма будет сегодня?

– О нет, нет, нет. «Чинвемма» – название магазина. Так звали мою мать. По ее словам, имя на каком-то древнем языке означало «Бог владеет всем прекрасным», и я подумала, что это будет отличный девиз для ювелирного магазина.

Уховертка Мéараны молчала, поэтому ей пришлось согласиться. В мире существовали настолько позабытые языки, что переводчики даже не знали их названий. От них остались только обрывки фамильных традиций – имена людей и городов да пара каких-нибудь фраз.

– А что насчет Энвел… Эневела… вашего имени. Оно тоже что-то значит?

– Мне есть что сказать.

Мéарана подождала, но затем поняла, что Энвии уже ответила, и снова засмеялась.

– Как и всем нам. Был бы только тот, кто выслушает…

– Мэхвии. А разве… Простите. Спасибо, сэр. Это будет стоить пять фунтов, четыре диннера… гладиольские векселя? Конечно, мы принимаем их.

Энвии проверила обменный курс и выдала человеку сдачу. Она провела статуэтками через упаковщик и вернула их обратно.

– Заходите еще.

Когда мужчина ушел, Энвии улыбнулась.

– Комплект из трех невзрачных стальных конусов. Но это копия знаменитых Железных конусов Арфалуна. Так написано у них на дне. Конус Момада, конус Финмакула и конус бен Хомера. Стоят всего пять с половиной фунтов. Позволю вам угадать, во сколько обходится их изготовление для Уимбли и Чаттерджи.

– Вы не особо пытаетесь мне что-то продать.

– Вы ведь не пришли сюда что-то покупать?

Мéарана достала медальон.

– Узнаете его? Я о работе, а не самом украшении.

Энвии взяла его в руки и положила под увеличительное зеркало.

– Хм. Нет, не могу сказать, что узнаю… Конечно, я не настоящий ювхарри, полагаю, вы уже сами догадались. Садд! – позвала она стоявшего неподалеку паренька. – Солнце бьет в окна. Будь хорошим мальчиком и опусти створки.

Когда парень поплелся прочь, Энвии прошептала:

– Его отец – мелкий ’харри с улицы Алгебры, что в Каспере. Он отправил его сюда в ученики, чтобы мальчик попробовал вкус бизнеса – и, может, поглядел на святую землю. Я прожила на Арфалуне большую часть жизни, но я простой переселенец. Моя мать была югуртанкой, отец ’линианином – только представьте такую парочку! – поэтому кто я такая? Садд – хороший малый, но он ’лун, и приходится присматривать за ним, чтобы он… Ого! А это что? Тут на задней стороне надпись. Секундочку, Садд. Пока не закрывай створки. Солнце высвечивает ее… Вот, глядите… – Энвии выпрямилась и моргнула. – Как вас зовут?

– Люси. Люси Томпсон.

– Забавное имя. Без обид. Это ведь Ди Больд. Как там у вас говорится? «Ди Больд, живи, больдец!» Вот, видите надпись? Давайте выведу на экран. Свет должен упасть под правильным углом. Вот.

На золотом обороте медальона, до сих пор казавшегося плоским и безликим, теперь появились крошечные тени букв.

– Что там написано? – спросила Мéарана.

– Без понятия. Никогда такого не видела.

– Можете сохранить изображение? Мой партнер знает кое-какие языки.

Энвии коснулась увеличителя, и из принтера выехал листок.

– Томпсон, – произнесла она, чуть нахмурившись. – Звон колокольчика.

– Звон?.. Простите. Я не знаю этой идиомы.

– В смысле, я слышала это имя раньше… – Владелица магазина наклонила голову. – Где-то лет пять назад.

Сердце Мéараны подскочило.

– У нее тоже были рыжие волосы?

– Не знаю. Никогда не ложился на нее глаз.

– Не ложился?..

– Никогда не видела ее. Так о чем это я?.. Простите. О, а вот и они. Должно быть, экскурсия закончилась. Дайте мне… – Она прошептала в микрофон, вызвала что-то на сенсорную стойку и протерла рукой. – Но нет. То была посылка, оставленная для Франсин Томпсон. Пять лет назад. Но вы говорите, вас зовут Люси? Интересно, здесь ли она еще. Сейчас вернусь, нужно помочь покупателю.

– Пять лет? Но в то время мать была на Чертополоховом Пристанище. Она не прилетала на Арфалун до… А, локальных лет! По метрическому времени это будет два года, верно? Тогда все сходится. Можете отдать ее мне. Я собираюсь встретиться с ней.

– Франсин Томпсон была вашей матерью? Думаю, вы можете это доказать. Возможно, я давным-давно выбросила ту посылку. Подождите здесь. Я скоро.

Подождать? Да ее словно пригвоздили к месту!

«О Донован! Мы отыщем ее! Я знала, что отыщем».

Мéарана порылась в кармане в поисках документов. А что, если Энвии откажется отдавать посылку? Что, если она уже выбросила ее?

Владелица магазина вернулась из подсобки с небольшим свертком в руках. Размером с ладонь, он был обмотан гладкой коричневой бумагой самого дешевого сорта. На прикрепленной к нему бирке было напечатано: «ФРАНСИН ТОМПСОН. ХРАНИТЬ ДО ВОСТРЕБОВАНИЯ».

– Я вспомнила имя только потому, что оно такое необычное, – сказала Энвии. – Могу ли я взглянуть на ваши документы? Полагаю, раз мы хранили посылку так долго, она должна попасть к нужному человеку.

Мéарана протянула голо.

– Это сойдет? Ее сделали в Дангчао-сити. Слева – я, на концерте; а вот мать. Франсин.

– Я же говорила, что прежде не видела ту женщину… – Она резко остановилась.

Голограмму сделали на званом ужине на Полустанке Данг-чао после концерта Мéараны. Бан Бриджит стояла рядом с дочерью, одетая в украшенный ленточками парадный китель и широкие брюки. Подобный наряд Гончие называли «служебное зеленое».

Энвии, заметно побледнев, оторвала взгляд от голограммы. Мéарана показала карточку, которую вручил ей Зорба, держа ее так, чтобы не увидели посторонние. Она полыхнула тусклым золотом, как значок в руке законного владельца.

– Забирайте ее, – сказала Энвии, отправив посылку через стойку. – Мне она тут не нужна.

– Вы все делаете правильно.

– Не важно. Дела Гончих? Это магнит для неприятностей. Не хочу быть замешанной.

– Я передам, что вы верно хранили посылку для нее.

– Лучше ничего не говорите. Вот…

Она взяла комплект стальных конусов и провела их через упаковщик.

– Мой вам подарок. Просто заберите… посылку отсюда. Воздушный автобус уходит… – Взгляд на часы на стене. – Через десять метрических минут.

Мéарана снова поблагодарила девушку и направилась к выходу. Энвии не предложила, чтобы она заходила еще.

Десять метрических минут составляло чуть меньше семи гроссударов в додека-времени, которое использовалось на Старых Планетах, или почти четверть часа по терранскому времени Донована. Арфистка успела прогуляться по платформе обозрения и посмотреть на знаменитые Железные конусы.

Закатный свет контрастно очерчивал их. По прерии протянулись длинные рыжие тени. Низовья поросли травой и кустарниками, но возвышенности оставались голыми, и из них выступал изломанный и ржавый металлоцен полупогре-бенных конструкций, грандиозных, не ниже окружавших их холмов. Энвии была права. Если это челноки, то это самые крупные челноки, о которых арфистка когда-либо слышала. В большинстве миров Периферии ходили собственные истории о первых кораблях, но она не слыхала, чтобы их описывали настолько огромными.

Челноки или нет, но конусы, вне всяких сомнений, крупнейшие артефакты, пережившие древние времена; скорее всего, это были жилые здания, заводы или даже гробницы первых правителей. В древней стране Старой Терры, называемой Ме-есар, королей хоронили в огромных каменных пирамидах. Возможно, именно так конусы и получили названия. Момад, Финмакул и бен Хомер могли быть древними позабытыми королями. Конусы были огорожены заборами, а знак на галактическом предупреждал туристов не заходить дальше. Арфистка предположила, что там, среди разрухи и запустения, небезопасно. Древние строили на века, но века миновали, и остались только руины.

– Нагляделась, гулл?

Мéарана встрепенулась от внезапно раздавшегося голоса. Это был ‘лун из автобуса: парень с приятным смуглым лицом и голубыми глазами, обычными для его народа. Темно-красные волосы в закатном свете казались шоколадно-коричневыми. Судя по тону вопроса, он уже нагляделся.

Мéарана откинула голову.

– А тебя это волнует?

Парень пожал плечами:

– Возможно.

Обыденным жестом он достал из кармана выкидной нож и принялся чистить ногти. Мéарана уставилась на лезвие.

– Я могу тебе помочь, – произнесла она, и ’лун озадаченно прищурился.

Мéарана повела плечом, и из рукава в ладонь выпал кин-жал-квилон. Она взяла его горизонтальным обратным хватом, острием чуть в сторону, так, чтобы в случае необходимости использовать для удара наотмашь или сверху. Клинок удобно лежал в руке, казался почти живым.

– Пару раз приходилось делать маникюр, – добавила арфистка.

Парень посмотрел на квилон, затем на собственный выкидной нож, пожал плечами, и лезвие исчезло в ручке.

– Тогда делай свою чертову фотку, брассер. Пусть кот пожрет тебя, а шайтен пожрет кота.

Насмешливо поклонившись, он отступил.

– Благодарю, – учтиво сказала девушка и вложила квилон обратно в ножны.

Включая камеру, она надеялась, что ее рука не дрожит слишком сильно. Напускная уверенность – половина победы. Она задалась вопросом, смогла бы воплотить угрозу в жизнь. Одно дело – упражняться на манекенах в спортзале матери, совершенно другое – сразиться с живым человеком.

Солнце еще сильнее склонилось к закату, осветив западную сторону конусов. В пробоине самого крупного – того, который назывался Момадом, – открылось месиво разбитых палуб. Вероятно, там располагался зал, именуемый гаван гофтаийн, где был погребен повелитель. В дыру залетела птица – скорее всего, к свитому внутри гнезду, и Мéарана быстро сделала снимок.

Панорама поражала воображение не меньше. Холмы за конусами оттеняло заходящее солнце, и в слабом свете они казались такими же конусами, высившимися иззубренными рядами.

Какая глупость. Целая горная гряда подобных штук?

С платформы воздушного автобуса донесся предупредительный гудок, и магниты на рельсах с гулом активировались, готовясь принять приближающуюся машину. Мéарана распихала по карманам куртки пакет и комм, плотнее запахнула чабб от ветра-шрого и заторопилась к рампе отбытия. Оглянувшись на прощание, она увидела, как преклонивший колени перед конусами ‘лун пальцами правой руки поочередно коснулся груди, губ, лба и плеч.

Несмотря на нож и угрозы хвастливого задиры, сердцем арфистка была вместе с ним. Ведь все заслуживают в жизни чего-то священного.

Мéарана договорилась встретиться с Донованом в кафе «Гийом» и, войдя туда, увидела человека со шрамами, успевшего заказать привычную вискбеату на два пальца. Он не был пьян, скорее, углубился в мрачные закутки своего разума. Пьяницы хотя бы иногда бывали веселыми. Арфистка нерешительно замерла на пороге, поскольку не видела его в таком состоянии с тех пор, как они покинули Иегову.

Она задумалась, не отправиться ли дальше в путь без него. Если оставить его здесь, он вряд ли даже заметит это, погруженный в терранский полусвет и тьму собственного прошлого. Но Мéарана приложила слишком много усилий, чтобы найти его, и теперь хотела окупить труды. И если у Фудира имелось темное прошлое, разве не было у нее темного будущего? С возрастом она познала искусство терпения.

Мéарана позабыла, что человек со шрамами был парапер-цептиком и одна его личность, которая наблюдала через правый глаз, отметила ее колебания; он призывно махнул ей рукой. Арфистка взяла в руки себя, свои мысли и чувства и торопливо прошла к столу.

Кафе, в отличие от бара на Иегове, было светлым и открытым: просторное там, где бар тесен, хорошо освещенное, где бар темный, посетители более беззаботны, тогда как в баре – более безучастны. И все же человек со шрамами ухитрился, словно заварочный шарик, брошенный в горячую воду, придать заведению что-то от атмосферы бара.

Как всегда, выбранный им столик находился у задней стенки, так что он сидел лицом к остальным в комнате. «Никогда не сиди к залу спиной, – как-то сказал он ей. – Ты должна видеть, кто приходит». Хороший совет, подумала арфистка, для того, кто занял то место, которое и советовал. А чтобы видеть, кто приходит, разве не нужно вначале оторвать взгляд от стакана?

Мéарана заняла опасное место напротив него, отважно показав спину залу, и поставила посылку на стол. Человек со шрамами не поднял головы, но девушка поняла, что его беспокойный взгляд заметил имя адресата, поскольку он стиснул стакан так крепко, что побелели костяшки.

– Посылка ждала ее в Кондефер-парке два метрических года, – сказала арфистка. – Я едва сдержалась, чтобы не вскрыть ее в воздушном автобусе, но… Ты знаешь, что это значит? Кто бы ни оставил посылку, он известил мать через Круг, и… если мы просто подождем возле парка, рано или поздно она придет за ней или пошлет сообщение, куда передать ее.

– Мы прождем столько же, сколько те конусы, и птицы совьют гнезда в наших бородах, – с нажимом произнес он. – Она не явилась сюда за два года, и рано или поздно ты поймешь, что это должно значить.

– Может, она поменяла журнал и сообщение ушло не в тот мир; или оно достигло отеля после ее отбытия, а в отеле не знали, куда переслать его; или она отправилась в мир вне зоны действия Круга; или…

Человек со шрамами поднял глаза.

– Или она мертва! Что бы она ни искала, она это нашла. Или оно нашло ее.

Мéарана вздернула подбородок.

– Или посылка значит для нее меньше, чем для отправителя.

– Думаешь, она нарочно бросила ее?

Арфистка заколебалась, отвела взгляд.

– Она многое бросает.

Они замолчали, погрузившись в свои мысли.

– Никто, с кем я говорила, ничего не знал о медальоне, – наконец сказала она. – Конечно, через город проходит множество людей, кроме ’лунов и терран, а после ее появления сменилось немало ювхарри.

– Лоси, – сказал человек со шрамами, глядя в стакан с виски. – Нас здесь зовут лосями.

– Я думала, кофферами.

– Для них каждый чужак – коффер или гулл, оба понятия взаимозаменяемы, но у них есть специальное прозвище исключительно для терран. В их священных книгах говорится, что когда-то мы бросили их. Лось – «тот, кто склоняется». Но перед кем склоняется и как это относится к тому, что мы их бросили, никто не говорит.

– Их священные книги…

– …запрещено читать чужакам. «Биракид Ши’ас Накоп-тайини» и «Асейан Робабинах».

– Первое название звучит почти как галактический. «Плевание начальников с высоты».

– Этим и занимается большинство начальников. Плюют на всех остальных с высоты.

– Погребальная комната короля, в конусах, называется гаван гофтайин. Звучит так, словно его можно к чему-то привязать.

– Начальники ’лунов. Коптайини. Гофтайин. Капитан. Да какая разница? Завали, Педант. – Фудир схватился за голову. – Все эти годы он молчал. А теперь он не желает сидеть тихо. Болтает, болтает, болтает. Да, ты!

Если Мéарана правильно поняла эти лингвистические метаморфозы, то гаван должен означать тбан, то есть «кабина». Значит, погребальная комната короля – это «кабина начальника». Но когда она изложила это умозаключение Фудиру, он покачал головой.

– Прошу, мисси. Это место нехорошо для терри. Сильно будмаш. Мы идти отсюда, гилди.

Перейдя с жаргона на обычную речь, он добавил:

– Но я бы не прочь почитать их священные книги. Хотелось бы узнать, чем мои люди заслужили гнев ’лунов.

– У них хотя бы водятся приличные арфисты, – сказала Мéарана. – У ‘лунов. И они обучены старинному ремеслу. Айслингам и эфирам. Я слышала их, проходя мимо ‘лунтауна. Но у них нет гянтрэя. Его я не слышала.

Она взглянула на плакат, висевший над барной стойкой, – с арфой и полумесяцем – и задалась вопросом, что бы это могло означать.

– Ты видел конусы? – спросила она. – Было в них нечто на фоне закатного неба, нечто древнее и одинокое.

– Это были корабли изгоев. Ты ожидала веселья?

– Донован, я думаю… Посмотри. – Она щелчком развернула комм в голостойку и показала снимок, сделанный в послеполуденный час. – Взгляни на конусы. Слишком удивительные, чтобы считать их гробницами. Но если это в самом деле челноки… Посмотри на холмы. У них та же коническая форма. Может…

Донован оторвал взгляд от изображения.

– Что?

– Может, однажды здесь приземлился целый флот. И остался. Думаю, шрого замел их песком и по чистой случайности обнажил только три южных. Может, там погребены сотни кораблей.

Но Донован смотрел не на холмы. Он смахнул слезы и взял у нее снимок. Конусы воспарили над столом, словно взлетая.

– Ты только посмотри!

– Что? Птица?

– Нет, переборка над гнездом. – Он увеличил разрешение. – Видишь? Это Большой Сполох старого Содружества Солнц. Тсол в центре, а вокруг него Семь Колоний. Конечно, потом их стало куда больше семи. Возможно, семьсот. Какие же были легендарные времена, если даже их осколки величественны!

– Величественны? Они сгоревшие, прогнившие и ржавые, но… если предки ’лунов прибыли на тех кораблях, то они тоже терране.

– Все мы терране. Но что значит древность, если ее не помнят и преследуют тех, кто помнит? – Донован закрыл глаза и безмолвно зашевелил губами. – Думаешь, сотни? Что ж, ты не первая, кто заметил схожесть, но никто не возьмется за раскопки, покуда переселенцы и лоси не перережут глотку последнему ‘луну. Иногда мне кажется, что на Сакене поступили умнее всего.