Текст книги "Река Джима"

Автор книги: Майкл Фрэнсис Флинн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)

VI
ЗМЕЯ В ТРАВЕ

Великий сакенский философ Честер Демидов, известный как Акобунду, однажды описал Объединенную Лигу как «изюм в тарелке с овсянкой». Многие читатели восприняли его слова как очередную заумь, но люди, действительно бросавшие в овсянку изюм, – а такие все же были – поняли, что он имел в виду. Лучшая философия рождается из опыта восприятия, а тарелка с овсянкой – вполне осязаемый объект Изюм – крупные сгустки цивилизованных миров: Старые Планеты, Йеньйень, Гарпунный Трос, Рамаж, Валентность и иные подобные места. В таких сгустках великие и могучие миры разделяют считаные дни пути, между ними кипят войны и торговля, там растут большие города, а в них развивается творчество, которое делает жизнь чем-то большим, нежели просто существование. Именно здесь можно найти «великий континуум культуры» Акобунду: выдающуюся литературу, музыку, высокое искусство, туризм, наслаждение живописной природой, спорт, моду, светские рауты, чувственное опьянение. По его словам, качество цивилизации можно измерить до определенной точки в том континууме, в котором люди проводят черту и говорят: «За ней лежит вульгарность».

Все остальное – овсянка. Она состоит из рассеянных миров-одиночек вроде Узла Павлина или Уродца либо варварских регионов наподобие Цинтианского Хадрамоо. Там случаются великие свершения, но основное действие происходит в других местах.

Большая Ганза – одна из таких изюминок, и притом сочная. Здесь сколачивают состояния – и многие младшие отпрыски прибывают сюда в простодушной надежде добыть его. Ганза их безжалостно пережевывает и выплевывает. Она обгладывает их, будто очищая от шелухи, и получает в итоге машину для зарабатывания денег.

Согласно теории континуума Акобунду, ганзарды создали разветвленную социальную сеть, состязаясь с соперниками не только на рынках и распродажах, но и на балах, в моде, в орденах знати, в клубах и организациях, на обедах и вечеринках. Но они избегают переизбытка чувств. «Выпивка растворяет выгоду, – говорят они, – и смывает мечты». Человек, охваченный чувствами, редко способен думать трезво, поэтому женщины стали своего рода оружием для опьянения соперников. Они перекидываются не ракетами, но дамами. Одурмань противника парфюмами и ласковьш обхождением – и ты сможешь вертеть им любым способом.

Танцующую Даму заселили выходцы с Агадара и Гладиолы. Говорят, когда приземлился первый корабль, после тяжелого путешествия по тогда еще не исследованной дороге, офицер десантной группы разделась догола и в чистой исступленной радости помчалась сквозь высокую, по пояс, траву посадочного поля. Впоследствии эмблема в виде темнокожей нагой танцовщицы появилась на флагах всех, кроме одного, государств Дамы и на гербах большинства торговых домов.

У легенды имеется продолжение, где фигурирует гадюка Урсини, на которую неосторожно наступила танцовщица, но гиды и рассказчики мифов редко упоминают эту подробность. Укус оказался не смертельным, хотя и болезненным, из этого происшествия родились местные поговорки, призывающие остерегаться избыточного восторга. Единственное государство, воздержавшееся от образа танцовщицы, разместило на флаге змею и девиз: «Не наступай на меня».

Но другая легенда гласит, что офицер десанта была уроженкой Дансинга, одного из городов Старой Терры, который находился в земной Ганзе. Но где здесь романтика? Нагие женщины и змеи в саду юного нового мира куда более захватывающи.

Безмен был чем-то большим, чем просто космическим портом. Тут находилась главная Счетная палата Дамы. Хотя порт располагался в столице круга Восточного Мыса, он обладал экстерриториальным статусом, а торговые принцы каждого из кругов и других ганзардских планет имели здесь своих агентов.

Традиции были тут куда сильнее, чем на Арфалуне. Пошлинный клерк, как его называли, внимательно изучил выданные Сворой пропуска, с помощью лупы проверив водяные знаки на бумагах, и просканировал сетчатку глаз каждого прибывшего. С Билли Чинсом возникли проблемы. Чумар – нижайшая каста терранских рабочих – не имел при себе никаких бумаг, и никто даже не предполагал, что его сетчатка стоит того, чтобы ее сканировать.

Правила на Большой Ганзе значили много, и чиновники не брали взяток за то, чтобы их нарушать. Но здесь продавалось все, включая въездные визы. Существовали положения, как обойти другие положения. Для этого требовались трое присяжных, готовых поклясться в добрых намерениях Билли Чинса, и уроженец Дамы для покупки контракта. Клерк вызвал биржевого маклера, и вскоре из лифта вышел широкогрудый мужчина в отороченном куньим мехом жакете, с серебряной медалью на шее.

– Что у нас тут? – спросил он у клерка и, когда ему объяснили ситуацию, повернулся к Билли Чинсу. – Ты-друг терри? Ладно-ладно. Мы работать, гилди хитмутгар, ты? Охо! Кто твой хозяин? Этот?

Он окинул Донована скептическим взглядом, но быстрое рукопожатие показало, что они оба – члены Братства.

– Все минуем быстро мы, брат мой, за номинальную пошлину. Наречен я Хендрик тен Муктар, старший маклер дома Колперк. Я возьму с вас не более одного марека, ради чести. – Он совершил сложные пассы руками. – Но для Кошеля Безмена они возьмут не менее сотни мареков, каким бы мелким ни был контракт наш.

– Прошу, прошу, – затараторил Билли Чинс. – Я-друг принадлежать этому человеку, Доновану. Не принадлежать тебе-другу.

И добавил, уже Доновану:

– Я принадлежать тебе. Не принадлежать ему. Прошу, не гнать Билли Чинса!

Донован помахал пальцами и обратился к тен Муктару:

– Простите ему его нетерпеливость.

– Ничего. Вот. Узрите стандартный контракт. Впишите имена свои здесь, здесь и здесь. Да, световая ручка, способная сканировать. Охо! Карточка Своры! Знай я о ней, пошлина ваша взмыла бы до самих небес. Глубокие карманы имеет Свора.

Когда все процедуры были завершены с точностью, согласно Ганзардскому стандартному положению № 189.3, статьи 5, параграфа 6.2 (а), Билли Чинс подергал тен Муктара за полы одежды и с трепетом спросил:

– Все-все терри иметь тут много всякого, как ты-друг?

Тен Муктар грустно улыбнулся и обратился к Доновану:

– Скажи своему мальчику, что на Ганзе не чинят препон тем, кто жаждет работать, и многие из изначального народа озолотились здесь. Но от вас не утаилось, что, когда клерку понадобился маклер для приобретения терранского контракта, он послал за терранином. Мы процветаем здесь и пользуемся большими вольностями, но двери общества заперты для нас.

– Насчет притеснений, – заметил Донован, – им не сравниться с линчевателями Арфалуна.

– Это почти одно и то же, – пожав плечами, произнес тен Муктар. – Дела здесь ведутся на вечеринках и партиях в гольф. Где ожидаешь большего, мелкие обиды раздражают сильнее.

Переходы шли над залом биржи, и компания остановилась, чтобы с балюстрады оглядеть кипевшую внизу деятельность.

Целая толпа арфалунских пьяниц не смогла бы устроить столько шума и суеты, как люди в зале. Они кричали и отправляли сообщения, вели переговоры и торговались, размахивали пальцами в загадочных жестах. По табло текли перечни товаров и грузов, прибывающих на орбиту, и брокеры, сидящие у стен, отправляли курьеров спрашивать и предлагать цены, которые метались вверх и вниз по шкале, пока не совпадали и товар не продавался. По большей части все происходило, когда корабль еще только полз, а его груз мог быть продан и перепродан еще до того, как он достигнет высокой орбиты Танцующей.

Толпа последовала по коридору к широкой площади на уровне третьего этажа. В этом регионе Танцующей Дамы наступала зима, и снежинки ложились на плитку и рукава, липли к подошвам одетых не по погоде иномирян. Новоприбывшие рассыпались, вызывая воздушные такси или скопом направляясь к трамвайной станции, либо же торопливо пересекали площадь, спеша к отелю «Странствующий квазар».

Отель – прочное семиэтажное здание из темного грабового бруса – считался крупнейшей деревянной постройкой во всем Спиральном Рукаве. С обеих сторон его окружали торговые дома агентов со всей Дамы: от морского Гиникспера до тропической Денгерминды и Калмшдада в Восточных пустошах. Чуть дальше расположились более скромные магазины других миров Ганзы – Юберга, Гановера, Риггера и иных, так что весь проспект представлял собой нерушимую стену зданий, различающихся размерами, стилем и расцветкой. Пестрые гербы горели на световых вывесках, голопроекциях и матерчатых флагах.

Грейстрок зарезервировал для них номера на седьмом этаже «Странствующего квазара», и, распаковав вещи, компания собралась в общей комнате перед панорамным окном. Под ними раскинулся город Провеншвай: разнообразие архитектурных стилей, ветвящиеся улицы, рассекаемые широкими прямыми авеню, белые вкрапления площадей и зеленые – парков. По склонам, куда не осмеливались подниматься улицы, ползли лестницы. Тут и там небеса пронзали башни.

Это был город, возведенный из дерева и его производных. Оно было повсюду: отвесы, тимпаны, антревольты, вимперги, косяки, створки и паркет. Оно принимало форму василисков, виверн, грифонов, дистельфинков[5]5
  Дистельфинк (золотистый зяблик) – знак удачи и успеха.


[Закрыть], горгулий, цветов, листьев и кружев. Со стен самых крупных зданий взирали высокие статуи.

– Выглядеть странно-странно, – сказал Билли Чинс. – Никогда не бывать за Арфалуном.

– Никогда не бывала в таком большом городе, – заметила Мéарана. – Даже Эльфьюджи более компактный.

– Стоит увидеть его ночью, – добавил Грейстрок. – Его называют Ковром Света. А посреди зимы, когда все скрывает снег, люди зажигают свечи у каждого окна и расставляют их в маленьких мешочках вдоль переходов. В той стороне, – указал он, – Башня Змеи. Напомните мне, чтобы я поведал ту историю. Можешь пересказывать ее за выпивку, Донован, когда вернешься на Иегову.

Донован не отреагировал на шпильку.

– Где Пошлинные врата? – спросил он.

– Прямо за отелем. Отсюда их не увидеть. Это первый выход из международного анклава круга Восточного Мыса.

Донован склонил голову набок.

– А где второй?

– Можно взобраться по внешней стене отеля, – сказал Маленький Хью, подавшись к окну и указав налево. – В кладке есть упоры и трещины. Затем – видишь? – можно спрыгнуть с вон того уступа на крышу этого склада и спуститься по водосточной трубе.

Мéарана взглянула на него, чтобы понять, шутит ли он. Призрак Ардоу мог пройти в самых маловероятных местах.

– Мы выберем легкий путь, – сказала она.

Хью переглянулся с Грейстроком.

– Иногда это самый легкий путь.

– Довольно, – предупредил его Гончий и повернулся к арфистке. – Я не знаю, что ты ожидаешь здесь найти, чего бы не нашел Виллги. Бан Бриджит останавливалась тут всего на два дня. Она не заходила в Восточный Мыс.

Донован фыркнул:

– И ты удивляешься, что она вообще тут делала.

– Мы все удивлялись этому. Если бы мы знали, зачем она спускалась… – сказал Хью. – Спасибо, Билли.

Чинс нашел бар и собрал на поднос различные напитки. Как любой хороший слуга, за время перелета с Арфалуна он изучил предпочтения хозяев. Компания прошла в центр комнаты.

– Если бы мы знали, зачем она здесь останавливалась, то поняли бы, куда направилась потом. Но если это была остановка для отдыха…

– Зачем спускаться на поверхность, чтобы отдохнуть? – спросила Мéарана.

Хью поморщился.

– Иногда просто нужно выбраться из корабля.

– Может, она надеялась с кем-то встретиться, – предположил Донован.

Он остался у окна, разглядывая крышу складского навеса.

– Виллги тоже так полагал, – сказал Хью, – но она не встречалась ни с кем, о ком бы знал персонал отеля.

Донован и Грейстрок фыркнули.

– Верно, – добавил Хью. – Но Виллги проверил всех, кто останавливался в отеле, и…

Донован отвернулся от окна.

– Всех?

Хью кивнул.

– Персонал и постояльцев. Пусть Виллги не настолько дотошен, как Гримпен, но он знает свое дело.

– Ты все еще можешь быть прав, – сказал Грейстрок, материализовавшись возле Донована и кивнув на опасный путь в Восточный Мыс. – Есть только один изъян: во всем Прбвеншвае нет ее следов.

«След есть всегда», – пробормотал Ищейка.

– Грейстрок, – приглушенным голосом сказал Донован и отвел Гончего от Хью и Мéараны, которые пробовали закуски с принесенной Билли тарелки. – Мы знаем, что ювхар-ри в Кондефер-парке…

– …была убита курьером Конфедерации. Элементарно. В ком еще так тонко сочетается скрытность и жестокость? Это убедило ее?

– Оставить поиски? Пока нет.

– Это могло быть совпадением, но…

– Это было не совпадение.

– Согласен. И мы не продвинемся вперед, считая так. Вопрос вот в чем: какое у курьера задание? Он охотится за тем же, что и бан Бриджит? Или за тобой?

– За мной.

Донован случайно позволил Внутреннему Ребенку тревожно оглядеться.

– Нет, – сказал он, обернувшись как раз вовремя, чтобы заметить жалость на лице Грейстрока. – Нет. Если он охотится за мной, зачем пытать ювхарри?

– «Идя по следу зайца, – процитировал Грейстрок, – охотник вспугивает оленя». Иногда пути пересекаются. В этом смысл везения, знаешь ли. Дружественные плетут свои причинно-следственные нити. Временами они пересекаются, и вот это мы называем везением. Когда ты попался на глаза курьеру, он мог задаться вопросом, чем ты занимаешься.

– Ты считаешь, он узнал меня?

Грейстрок кивнул.

– У тебя есть характерные метки.

Но Донован покачал головой.

– Нет. Я провел в баре Иеговы много лет. Если бы Они хотели найти меня…

– Они могли просто проверять, там ли ты еще. Пока ты сидел на месте и попивал виски, Им было все равно. Донован-пропойца для Них не угроза. Донован-странник – другое дело.

Человек со шрамами промолчал, рассматривая деревянный город.

– Если ты отправишься обратно на Иегову, – сказал Грейстрок, – Они могут снова утратить к тебе интерес.

Донован ощутил, как внутри поднялся вихрь.

«Безопасность!» – крикнул Внутренний Ребенок.

«Но», – произнес Шелковистый Голос.

«Там шансы выше», – добавил Ищейка.

– Мéарана, – прошептал Фудир.

– С нами ей будет безопаснее, – ответил Грейстрок.

Мéарана, болтавшая в другом конце комнаты с Билли и Маленьким Хью, рассмеялась. Донован и Грейстрок молча наблюдали за ней, и, возможно заметив их взгляды, девушка призывно махнула рукой. Они вернулись к компании и, поговорив о разных пустяках, пошли обедать в ресторан отеля. Но Донован увидел тревогу в глазах остальных – кроме Билли Чинса, который, целиком вверив себя в руки хозяина, больше ни о чем не беспокоился.

Выпивка то помогала, то нет. В руинах его разума оставались уцелевшие кусочки; и иногда алкоголь поднимал их на поверхность сознания. Барный зал «Странствующего квазара» занимал пару комнат в полуподвале, отделанных так, чтобы походили на пещеры. Он назывался «Лозовая веранда», и в нем подавали вино «Хоириген», что означало «утром из-под пресса». Оно пока не настоялось, не полностью вызрело. В отличие от вискбеаты, которая оглушала, словно удар молотком, от этого вина человек будто медленно шел ко дну.

После обеда Фудир отправился вниз, где мог сидеть в тусклом свете и чувствовать себя одиноким, как обычно. Кругом, внутри и снаружи, звучал шепот и приятный смех, иногда слышались бесстрастные ганзардские тосты. Местные жители искали удовольствий. «Бидермайер», как они называли это, «гемоот’». Но главным образом они искали свою удачу, гениальную идею; поэтому удовольствия оставались на долю скользящих да туристов, преклонявшихся перед причудливыми традициями купцов Большой Ганзы.

Столик из грубо отделанного граба украшала лишь короткая толстая свеча, парившая в красной стеклянной чаше. Пламя не разгоняло сумрака, но он все равно задул ее, и, когда чуть позже геллрин, официантка, попыталась зажечь огонек, он только рыкнул, и девушка убралась восвояси.

«Следи за человеком в углу, – услышал он перешептывания. – Он сердится, когда напивается».

Как мало они о нем знали! Для этого ему не требовалась выпивка.

– Ей будет безопаснее пойти с Грейстроком, – убеждал он себя.

«Курьер не убил ювхарри из Каспера,– подсказал Педант. – Как и других».

– Нет, Грейстрок бы рассказал нам.

«Думаешь?»

– Да, – сказал Донован. – Он хочет отпугнуть нас. Для этого одно убийство лучше подходит.

«Одного хватило. О, это точно».

«Помолчи, Ребенок».

«Ты знаешь, что это значит», – сказал Ищейка.

«Не-a, но ты же расскажешь нам, пройдоха?»

«Это значит, что, даже если Донован и пересекся с курьером, его заинтересовала Мéарана».

Внутренний Ребенок вздрогнул, и человек со шрамами пролил немного вина.

«Ты этого не знаешь наверняка».

«Значит, она не в безопасности, даже с Грейстроком и Хью».

– Я сказал, ей будет безопаснее, – произнес Донован. – Я не говорил, что она будет в безопасности.

«Она обрадуется этому».

«Шансы Своры защитить…»

– Не будь задницей, Педант, – сказал Фудир. – Шансы тут не имеют значения. Какая для трупа разница, что вероятность его смерти составляла один к миллиону?

Внутри него прогорклым пузырем вскипела злость.

«Я чувствую, мне здесь не рады».

«Единственное твое верное чувство за весь вечер».

Педант ушел, и Донован вдруг осознал, что кое-что забыл.

– Хитрый ход, Фудир. Педант – наша база данных.

– Да кому он нужен?

«Там было что-то о бан Бриджит», – сказал Ищейка.

«О покойной бан Бриджит».

Донован помахал геллрин пустым графином.

– Красное, – заказал он.

«Ищейка, – произнес Шелковистый Голос, – почему агента могла заинтересовать Мéарана?»

В груди Фудира болезненно отозвалась надежда.

– Потому что он рассчитывает, что она приведет его к бан Бриджит?

«Она может быть жива? Или он просто не знает, что она мертва?»

«Их агенты используют Круг, – сказал Ищейка. – Если один догнал ее, к этому времени остальные бы уже знали».

– Или он надеется, что Мéарана приведет его к тому, за чем охотилась бан Бриджит. Оружие, которое защитит Лигу от Них. Она бы не рассказала им, что это такое, если бы ее поймали. Она бы умерла, не проронив ни слова.

Геллрин пришла с полным графином и, решив воспользоваться подвернувшимся случаем, снова попыталась зажечь свечу, но Донован грозно зыркнул на нее.

– Отлично, – сказал Фудир, когда та поспешно удалилась. – Одно дело – выводить из себя Педанта, совсем другое – злить официантку. Что будем делать, когда опустеет и этот графин?

«Помашем гладиольскими векселями. Она мигом примчится».

– Силач, – произнес Донован, – в твоем простодушии есть нечто очаровательное.

«Ага. А иногда нам нужно очарование».

– Но что с бан Бриджит, Ищейка? – спросил Фудир.

«Я забыл. Педант знал. Он никогда ни о чем не забывает».

– Что ж, расцелуй его при встрече. Может, тогда он расскажет.

Он повысил голос. Двое влюбленных за ближним столиком, тонувшие во взглядах друг друга, обернулись и резко посмотрели на него.

– Почему бы вам просто не пить свое вино? – зло спросила женщина.

Возможно, виноват был тусклый свет, но на мгновение ему показалось, что это бан Бриджит, советующая ему отступить. Волосы у нее были короче и темнее, чем у рыжей Гончей, – но волосы можно покрасить и укоротить. Кожа такая же темная, как у нее, и могла оказаться даже золотой при лучшем освещении. Но… никто бы не стал урезать восемнадцать дюймов роста ради маскировки, а женщине как раз столько не хватало до роста ведьмы. Человек со шрамами откинулся на стул.

Через столько лет чары ведьмы не ослабели. Хорошо, что он тогда бросил ее. Он закрыл глаза – и десяток человек расслабились. Двое отложили оружие.

Фудир вспомнил теплый весенний полдень на вершине поросшего лесом холма, откуда открывался вид на поместье Далхаузи на Старом Сакене. Он и бан Бриджит изучали поместье, притворяясь, будто наблюдают за птицами. С Северных холмов дул слабый прохладный ветерок, птицы выводили трели и чирикали, и бан Бриджит накрыла его ладонь своей, возможно всего на секунду забыв о задании, и с нескрываемым наслаждением сказала:

– Послушай, это же красношейка! Они водятся у нас на Дангчао.

Педанту отведены факты, высушенные, как кирпичи в печи для обжига. Воспоминания о прикосновениях и запахах, звуке ее голоса могли захлестнуть Фудира, как живая река, неспешно несущая свои воды по равнинам.

– Вот любопытная птица, – услышал он Фудира из прошлого. – Двубрюхая соня.

К ним приближался орнитоптер с двумя охранниками. Он и бан Бриджит использовали клички в той игре. Тогда мать Мéараны называла себя…

Факт никак не приходил. Печь для обжига остыла.

На него накатило странное ощущение, будто сзади стоит нечто огромное и неодолимое. А он сидел спиною к стене. Внутренний Ребенок вздрогнул, Силач стиснул под столом кулаки.

«Я тоже это почувствовал, – произнес Шелковистый Голос. – И не в первый раз».

Все личности Фудира замерли в ожидании. Ощущение постепенно растворилось, словно лужица пролитого вина, впитавшаяся в ненасытную грязь. В зале как будто посветлело. Он выдохнул. Внутренний Ребенок заплакал, и по щекам человека со шрамами покатились слезы.

Ночью Мéарана проснулась и поняла, что больше не сможет заснуть. Она все думала о несчастной Энвии, жестоко убитой за то, чего не знала. Маленький Хью считал, что убийца – агент Конфедерации, который, занимаясь другим заданием, узнал Донована. Но он мог наблюдать за Донованом еще на Иегове и последовать за ним оттуда. В любом случае в смерти Энвии была виновата она. Человек со шрамами никогда бы не оставил Иегову, если бы не ее назойливость. Именно эта мысль разбудила ее и теперь не давала уснуть.

Не в силах обрести покой, она поднялась с постели, принесла в гостиную арфу и стала тихо наигрывать сунтрэй по Энвелумокву Тоттенхайм. Струны плакали, но Мéарана вдруг осознала, что сейчас не может выразить всю глубину своей печали. Поэтому она отложила кларсах и молча сидела в темной комнате. Спустя некоторое время она заметила, что дверь в комнату Донована чуть приоткрыта, и, удивившись, заглянула туда.

Комната пустовала. Постель была смята, одеяло откинуто. Мéарана вспомнила, с какой горечью Хью рассказывал, как Фудир бросил его двадцать лет назад. Должно быть, Фудир сильно тогда приложил Щена, раз ему до сих пор больно.

В Прбвеншвае был свой терранский Закуток, и терране Ганзы добились богатства и власти, возможно, даже больших, чем это устраивало ганзардов. С помощью Братства Донован мог прятаться вечно.

Она первым делом заглянула в ванную, ожидая по непонятным даже ей самой причинам увидеть его повесившимся. Но тело не висело на крючке для душа, окровавленного трупа не оказалось и в ванне. Она посмеялась над собой, списав все на поздний час и собственное чувство вины.

Вернувшись в комнату, Мéарана открыла шкаф и увидела, что его одежда и сумка на месте, хотя все разбросано в страшном беспорядке. Если он сбежал, то ничего не прихватил с собой. Но о чем это говорило? Он оставил такой же бардак и в Чельвекистаде, когда ушел от бан Бриджит.

Арфистка взяла его щетку. Поставив ее на полочку, девушка заметила на зеркале туалетного столика небольшую голограмму размером с ладонь. Она сняла ее и поднесла к свету, лившемуся через открытые жалюзи.

Четыре человека в кафе на залитой солнцем мостовой площади Чузера в Эльфьюджи, столице королевства Ди Больд. Такие картинки уличные художники делали для туристов. Донован, Грейстрок, ее мать и Хью. Изображение было старым, но моложе выглядел один только Хью. Тогда в уголках его губ не было твердости, и в нем еще оставалось что-то от юношеской беззаботности, как будто весь мир был шуткой и лишь он знал ее суть. Бан Бриджит сидела посередине – этого сложно добиться в группе из четырех человек, но Грейстрок словно растворился на заднем плане, почти скрытый Донованом и матерью. Мéарана слабо улыбнулась, подметив эту деталь. Серый Гончий был обаятельным мужчиной, хоть и не совсем в ее вкусе.

Мать в дорожной одежде придворной леди сидела боком, но смотрела в камеру. Широкая улыбка, в глазах соблазн, на волосы падает тень, словно она только что откинула голову, чтобы взглянуть на художника. Левой рукой она обнимает за плечо Маленького Хью, правая накрывает руку Донована на столе. Рука Грейстрока лежит у нее на плече. Все они улыбаются, играя роль случайных знакомых, но Мéарана подумала, что они улыбались еще и потому, что были счастливы.

Взгляд и улыбка Хью предназначались бан Бриджит – он повернул голову к ней. Донован и Грейстрок улыбались в камеру, но тоже косились на бан Бриджит; Грейстрок – потому что стоял позади нее, Донован же старался смотреть на художника, но взгляд его поневоле обращался на Бриджит.

Тогда он был Фудиром, напомнила себе Мéарана. Донована еще не разбудили, а других не существовало. Девушка задалась вопросом, почему он сохранил эту голограмму, и ей стало любопытно, уцелели ли три другие копии.

Конечно, Хью злился даже не на то, что Фудир сбежал. Он, если говорить точнее, скрылся. Он рассудил, что лучше сделает сам – то, что требовалось. Акт самопожертвования, как грудью на амбразуру. Но тогда он был совсем другим человеком. Развалина, которая теперь называлась Донованом, проявляла робость там, где Фудир оставался храбрым. Он сбежал в Закуток Иеговы только потому, что понял, кто такая Мéарана. Тогда она выследила его – а если точнее, приманила к себе.

Вернувшись в гостиную, она спрятала арфу в футляр, забросила на плечо и выскользнула из номера. Но, направляясь к служебному выходу – а оттуда к Пошлинным вратам Восточного Мыса, – арфистка проходила мимо спортивного зала отеля и увидела бегущего на тренажере человека со шрамами. Некоторое время она наблюдала за ним с облегчением, которое, впрочем, не пыталась понять. Затем она приоткрыла дверь и тихо вошла.

Тренажер представлял собой беговую дорожку и мультипояс, генерирующий голографический пейзаж. Человек со шрамами бежал по городу, и пояс приспосабливался к его движениям, дергая вверх, вниз, заводя за углы. Он мчался с яростной целеустремленностью, не видя ничего, кроме симулятора и собственного тела. Мéаране показалось, что он немного крупнее обычного. Его лицо было более суровым. Руки и ноги как будто бугрились мышцами.

Но это была иллюзия. Физически он не изменился. Кожа оставалась той же, и мускулы – прежними. И все же Донован выглядел более крепким, словно крупный мужчина в одежде не по размеру. Арфистка опустилась на ближайший мат и скрестила ноги. В ее руки легла арфа.

Он запрограммировал пояс на создание случайных препятствий, поэтому на пути то и дело возникали машины, люди появлялись из боковых улочек и дверей или не спеша шли впереди него, и он уворачивался, а однажды даже изящно прокрутился, чтобы не столкнуться с матроной с тремя собачками на поводках.

Пальцы Мéараны перебирали струны в поиске мелодии, которая лучшим образом передала бы решимость этой бегущей машины.

Он обернулся! И сенсоры симулятора изменили направление ножного привода, так что он выбежал на улицу и будто бы ринулся прямо на арфистку. Мéарана резко откатилась в сторону, но, конечно, стремительное приближение было только иллюзией, созданной поясом.

Сердце человека со шрамами екнуло, и он начал замедлять бег. Он указал на нее пальцем, его лицо расколола ухмылка, и он рассмеялся. То был ужасный смех. Он напомнил Мéаране голоса людей, разговаривающих во сне. Она наиграла стаккато.

– Должно быть, ты Силач, – догадалась она.

Человек со шрамами кивнул, не переставая бежать.

– Донован и Фудир иногда жаловались на боль в мышцах по утрам, – продолжила она. – Они думали, это от старости. Теперь я понимаю причину.

Силач снова улыбнулся и махнул рукой.

– Кого они волнуют, да? Ты немой. Ты не контролируешь голос, так они мне говорили.

– Спя-ат, – простонал Силач.

– Когда Донован с Фудиром спят, ты можешь немного разговаривать. Должно быть, ты имеешь доступ к мозговому центру речи, иначе не смог бы общаться с ними.

Он повел плечами.

– Я-а-а-а не-э-э-э а-а-аю-у-у.

– Ты понятия не имеешь о мозге и параперцепции, верно? Ты создан для боя и физических упражнений?

Еще одна улыбка и поднятый кверху большой палец.

– Понимаю. Если это все, в чем ты хорош, по крайней мере ты хорош хоть в чем-то. Ты… не обижайся. Ты – звериная часть души Донована?

Силач нахмурился, и его глаза налились кровью. Он вскинул голову, словно лошадь или собака.

– Легче, дружок. Каждый из нас зверь – ощущения, восприятие, эмоции и действия. Есть понятие «я», – она дернула струну, – что лишь касается струн и слуха… «я», что не ведает музыки, а знает лишь звук. «Я», которое думает, запоминает и воображает, но лишено понимания. Я не слишком путано изъясняюсь?

Силач пожал плечами и улыбнулся. Он поднял правую руку и развел на дюйм большой и указательный пальцы.

– Но «я», которое только слышит звуки, и «я», которое понимает музыку… это одно «я». Звериная и человеческая сущности едины. Не могу представить, каково это, когда они разделены.

Силач поднял все пальцы и развел их.

– Разделены на десять частей? Донован говорил, их только семь.

Силач нахмурился и попытался сосчитать пальцы, потом покачал ими, словно хотел сказать: «Кто знает?» Внезапно его глаза потеряли фокус и черты лица исказила тревога. Он перешел на шаг, остывая. Симуляция вокруг него растаяла, и над платформой возникли цифры, на которые, впрочем, Силач не обратил ни малейшего внимания. Он снова пересчитал пальцы и уверенно поднял семь, будто ряд копий. Потом еще три и опять пожал плечами.

– Я не понимаю.

Пояс выключился, Силач спрыгнул с дорожки и присел возле нее. Мéарана вздрогнула и отодвинулась. Силач понурил голову.

Мéарана почесала ему затылок.

– Прости. Я не хотела. Но ты немного пугаешь.

Силач ухмыльнулся и покачал головой.

– Мы-ы-ы мно-ох-о-ох пуха-аи-им. Да-на-а-до, – простонал он.

«Мы многих пугаем. Так надо».

Арфистка улыбнулась в ответ.

– И верно, кто бы испугался пушистого кролика?

Силач затрясся от беззвучного смеха. Потом взял ее за подбородок и заглянул в глаза.

Арфистка знала, что звериное тело обучено смертоносным искусствам и мышечная память вряд ли его подведет. Она понимала, что, если его что-то встревожит, он одним поворотом запястья сломает ей шею. На Дангчао жила семья Сяо, которая держала пару охотничьих пуделей. И однажды один из их четырех сыновей в детской невинности не так ткнул их, и преданные зверушки в мгновение ока превратились в убийц. То, что Силач мог немного разговаривать, отчего-то еще больше пугало.

– Бть-г-то-ова, – протянул он. – Н-во-о-олнуйся.

Но арфистка не поняла, что он хотел сказать.

Когда она провела его обратно в номер, то обнаружила, что остальные ждут в гостиной, вне себя от беспокойства. Стоило им войти, на них обрушились требования, тревога и упреки:

– Вот ты где! Ты где была? О! Хозяин не бросать Билли!

Билли бросился в ноги Силачу и обнял за лодыжки. Это разбудило человека со шрамами, и Мéарана заметила, как Силач посмотрел на нее, прежде чем утонуть в сознании Донована. Человек со шрамами гневно огляделся.