Текст книги "Эрика"

Автор книги: Марта Шрейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 36 страниц)

Следователь, усмехнувшись сказал:

– Этот Попов рассказывал рабочим фабрики небылицы, что ты грозился его ногой по голове треснуть. Акробатом тебя считает. А еще говорил, будто ты можешь убить человека ребром ладони. У него точно не все дома, – покрутил следователь пальцем у своего виска.

Врач показал на Гедеминова: – Больной был в таком состоянии, что едва выжил. Вы не знаете, что такое больное сердце! Двигаться нельзя. Кто ему встать разрешит. Вон его домашние тапочки под кроватью. Они новые. Как принесли, так и лежат.

Следователь взял тапочки, посмотрел и сказал: «Новые, неношеные». Посмотрел под подушкой, под матрацем…

– Ничего нет, – сказал он и добавил: – Да я знаю, что ты, Гедеминов, жалобу писал на Попова. Есть справка, что Попов лежал в психиатрической лечебнице. Тут ты прав. А такие больные…

Постояв еще около Гедеминова, следователь ушел. Ночью пришел доктор и, разбудив Гедеминова, жестом позвал его за собой. Зашли в кабинет врача.

– Сутки спите, не многовато? – спросил доктор.

Гедеминов уже вспомнил его фамилию. Но про себя решил не признаваться в этом.

Доктор пристально смотрел на него.

– Вы не узнаете меня? – спросил он.

– Простите, но я вас раньше не встречал, – ответил Гедеминов.

– А я вас сразу узнал. Вчера жена моя с детьми приходила. Я ей вас показывал.

– Да что происходит? Зачем меня показывать? – спросил Гедеминов.

Доктор достал из шкафа спирт, разлил по склянкам:

– Выпьем за встречу!

– Вы меня с кем то путаете. И у меня сердце, вы же знаете, мне нельзя пить, – удивился Гедеминов.

– Бросьте, Александр Павлович, – засмеялся доктор, – когда вас привезли в мое дежурство, я вас сразу раскусил. Сначала думал: «Симулянт, работать не хочет, притворился больным, чтобы бюллетень дали». Потом смотрю, доктор Гедеминова хлопочет рядом с вами. Я и раньше думал, где я эту оригинальную фамилию слышал. Посмотрел вам в лицо и вспомнил. Вы же, батенька, мне жизнь спасли в сорок втором, на шахте. Я Давид Коган. Вы меня до клети донесли и достали из кармана сухарь. Я пожевал и ожил. А на следующий день нам пайки прибавили. Я после четвертого курса медицинского института в лагерь попал, мне только двадцать лет было. А гнить живьем в шахте не хотелось. Выпейте же! У меня дети родились, жизнь продолжается, понимаете? – Доктор продолжал: – В общем, я воевал под началом этого Попова в штрафной роте. Гад, подонок. Раненых на поле боя бросал. Но я сам выполз и друга вытащил. Меня, слава Богу, в ногу ранило. Попал в госпиталь, оставили работать там. После войны диплом врача получил.

Поскольку Гедеминов продолжал молчать, доктор снова спросил:

– Неужели вы меня не узнаете? Я же Давид из вашей бригады. Мы с вами на шахте работали в войну. Не хотите признаться, что узнали меня. Но вам это ничем не грозит! У вас еще был какой–то метод выживания…

– Я вспомнил Вас, – признался Гедеминов.

– Добрый вы мой человек! Дайте я вас расцелую за всех спасенных! – обрадовался доктор и обнял Гедеминова.

Гедеминов саркастически рассмеялся:

– Не такой уж я добрый. Я грешный, как все в этом мире. И целовать меня не надо. Вы не женщина.

Но доктор прервал его:

– Вы замечательный человек! Но как этот Попов рядом с вами оказался, я имею в виду, на фабрике?

– После смерти Сталина в НКВД чистка была. Правда, не такая, как в 37‑м. Просто уволили палачей. Правда, его сначала, как участника двух войн, помощником прокурора поставили.

– Ну он же малограмотный! – удивился доктор.

– Казнить – ума не надо, – усмехнулся Гедеминов. – А потом назначили заведующим хозяйством обувной фабрики и заодно секретарем партийной организации. А я, как вы можете догадаться, в партии не состою, и потому у меня ничего общего с Поповым не было. Где–нибудь напился и спит у знакомой бабы. Зря всполошилась милиция.

– Третий день спит? – удивился доктор.

– Ну какое нам до него дело? Давайте уж выпьем вашего спирта и порадуемся тому, что мы живы, что мы на воле. И за наши семьи! – поднял Гедеминов склянку.

Доктор понял, что из Гедеминова ничего не вытащишь, и спросил:

– А это ничего, что ваша красавица жена по ночам дежурит с другими докторами? Вы не ревнуете? Я бы свою не пустил… Простите мою бестактность, я вспомнил: в зоне говорили, что вы настоящий князь. Это правда?

– Это правда, и жена моя княгиня, потому как мы венчаны. Поэтому она не может опуститься до флирта с дежурным врачом, даже если он в нее по уши влюблен. Но давайте лучше о моем сердце. Что со мной? Я все время хочу спать.

Доктор послушал сердце и сказал: – Ничего не понимаю. Сердце хорошее. Но откуда сонливость? Может, стресс… у вас?. Здесь что–то не то. Ну, идите спать… князь… Я все–таки должен вас задержать на дней восемь–десять. Это необходимо, чтобы в дальнейшем у милиции не вызывать подозрений. Мне приятно, что я встретил вас, пусть даже так необычно. Спокойной ночи, Александр Павлович. Удивительно, что мы встретились…

– Что же удивительного? Мы все, бывшие заключенные, живем в этом маленьком городке. Это же место нашей ссылки, – ответил Гедеминов и вернулся в свою палату. Он думал: «Вроде бы убрал с дороги такую сволочь, радоваться надо. Но куда деть память о его злодеяниях? Вот и этот разговорчивый и догадливый доктор будет нести свое тяжелое прошлое до конца дней». И вдруг поймал себя на мысли, что у него сейчас вроде как первый в жизни отпуск. «Эх, мне бы в Москву сейчас, сына старшего увидеть! Шестое чувство говорит мне, что он жив. И Натали увижу…»

А доктор, оставшись один, думал: «Я и в бою был, а все время боялся. Отстреливал свои патроны куда попало. И сейчас еще боюсь начальства. А он, этот князь, молодец. Ребята мои, однополчане штрафники, кажется, вы отмщены! Из своего рая забегите на минутку в ад и подложите дров под котел, где душа этого гада Попова жарится! Нашелся человек, отомстил за вас…»

Доктор снова зашел в палату, посмотрел на спящего Гедеминова и тихо сказал:

– Детям и внукам расскажу, как князь мне жизнь спас.

И тут же услышал:

– Меньше говорите, доктор. Спать мешаете. И не забывайте, я тяжелобольной.

– Все–все, – засмеялся доктор и вышел из палаты.

Утром Гедеминов обнаружил на тумбочке огромный букет цветов. А рядом с его кроватью стояли доктор и медсестра. Доктор серьезно говорил:

– Этому больному я прописываю валерьянку, три раза в день, – и, наклонившись к нему тихо произнес: – жена моя цветы вам принесла.

Чуть позже пришла Эрика. Посмотрела на отчима вопрошающе.

– Иди в сад, я сейчас выйду, – сказал он и сунул ей букет цветов. Растерянная Эрика вышла с букетом и села на скамейку, ожидая отчима.

Он вышел, сел рядом.

– Ну, что еще случилось, маленькая баронесса? Почему нет настроения? Опять обидели? – спросил Гедеминов, заглядывая ей в глаза. Эрика заплакала, спрятав лицо в цветы.

– Я приношу всем несчастье. Если бы я не дружила с Инной, с ней бы такое не случилось. Теперь вы из–за меня… Что будет? Мне страшно. Вы так хорошо жили, а тут я. Меня все равно будут обижать, а вы каждый раз из–за меня вот так…

– Ну–ну, не надо слез, – сказал Гедеминов. – Это от напряжения последних дней такие глупости приходят тебе в голову. Ты не можешь принести в мир больше зла, чем он имеет. Мы с твоей мамой счастливы, что ты нашлась. Не засоряй свою головку глупыми мыслями.

– Но из–за меня вы этого…

– Кого «этого» и что? – удивился Гедеминов. – По–твоему, я злодей?

– Нет, вы очень добрый! Только с виду страшный.

– Ну вот, – рассмеялся Гедеминов, – я уже и страшный.

– Я хотела сказать «строгий», – поправилась Эрика и засмеялась сквозь слезы.

– Тогда я тебе одной скажу правду. Ты никому не расскажешь?

– Нет.

– Даже маме и Николаю?

– Никому, никому!

– Тогда слушай. Я от чего так расстроился? Даже сердце заболело. Недавно у меня с Поповым на фабрике разговор произошел. Попов был пьян. А пьяный он совсем дурной. Меня он ненавидел за то, что я князь, а он из бедных. Он хотел убить твою маму и стрелял в нее в лагере, когда был пьяный. Он думал, что она умерла. А она, оказывается, живая. И ему, Попову, жаль, что он ее не до конца убил. Я давно спрашивал твою маму, что это у нее за маленькая дырочка, будто впадина. А она отвечать не хочет. Не хотела меня расстраивать, правду рассказывать. И когда я услышал, что сказал мне Попов, я подумал: «Откуда он знает про ее спину?» И сказал ему: «Ну все, Попов, теперь ты в тюрьму сядешь за все. Ты преступник». Он испугался, протрезвел и стал меня просить, чтобы я на него не доносил. И я поставил ему условие: он забирает свои документы и уезжает как можно дальше и никогда сюда не возвращается. Когда меня в больницу повезли, он, конечно, узнал об этом и решил, что я умираю и перед смертью расскажу доктору обо всем. Тогда он пришел ко мне в палату и показал билет на поезд на Дальний Восток. Вот так все и было. Но смотри, никому не рассказывай, как обещала.

– Спасибо, Александр Павлович, – повеселела Эрика, – хорошо, что я рассказала вам, а то бы думала, что это вы… его убили!

– Но как? Я же в больнице лежал! А вот и мама идет. Только ей ни слова. Договорились?

Подошла Адель, одетая в белый халат.

– Ой, Эрика, какие красивые цветы у тебя! Где ты их взяла? – весело сказала она.

– Александр Павлович подарил, – счастливым голосом ответила дочь.

Адель посмотрела на мужа и участливо спросила:

– Как ты себя чувствуешь, милый? Тебе еще нельзя вставать. Иди ложись. Эрика, дочка, иди домой. Александру Павловичу необходим постельный режим.

Гедеминов улыбнулся Эрике, но глаза оставались строгими. Она поняла.

– Что тут у вас произошло? Эрика, ты, надеюсь, щадишь сердце Александра Павловича? – спросила Адель. – Вы о чем–то говорили?

– Все в порядке, – успокоил ее муж.

– Да, все в порядке, – весело сказала Эрика, поднялась и пошла по тропинке легкой походкой. Головы десятка выздоравливающих молодых мужчин повернулись ей вслед.

Эрика ушла, но сомнения в правдивости слов отчима не оставляли ее. И она обрадовалась, когда мать однажды предложила ей сходить в душ. Она действительно увидела, что у матери на спине есть след от пули. Но, убедившись в правоте слов отчима, она вдруг с новой силой поверила в то, что Попов убит – и именно отчимом. Она вспоминала все, что произошло недавно: притворный тон матери, когда она спросила о здоровье мужа, все, о чем она, Эрика, раньше говорила с отчимом по поводу Попова. И, наконец, Эрика вспомнила, о чем говорили при встречи мать и отец. «Фанатик был в зоне, он выстрелил в меня… все остальное сделали доктор и князь Гедеминов». Вот они, обрывки фраз, что были непонятны ей тогда. А почему? Да потому, что она тогда ненавидела мать и ревновала ее к отцу. А фамилию «Гедеминов» просто пропустила мимо ушей. «Конечно, отчим отомстил за маму, за Инну и за меня», – подумала Эрика. Но физическая смерть Попова казалось ей ужасной. Она касалась не только самого Попова, но и живых. Ей казалось, что для таких людей должно быть что–то, что хуже смерти. Чтобы за все воздалось им. Например, можно посадить их в клетку и показывать всем, как человекообразных чудовищ, чтобы каждый мог прочесть, за что они тут сидят, чтобы дети видели и им не захотелось вырасти такими, как Попов. Чем больше это мерзкое убийство мучило ее, тем больше она ненавидела Попова за то, что тот принудил к этому отчима, и жалела последнего, представляя себе, как он страдает. А за что? Ведь виноват не он, а Попов!

Приближалось время приезда Николая. Но Эрика сейчас не могла думать о личном. Ее занимала проблема добра и зла. Она ходила, разглядывая людей, пытаясь обнаружить, кто из них плохой, а кто хороший, и кто хочет совершить сегодня злое дело. Но не понимала, и ей было страшно. И не хотелось вступать во взрослый мир – мир ужасов. Теперь она с нетерпением ждала приезда Николая. Ей так хотелось верить, что после встречи с ним жизнь ее изменится к лучшему.

Цыгане не врут

Николай лежал под открытым небом в спальном мешке, смотрел на звезды и загадывал желания, как мальчишка. Все свободное время он думал об Эрике. Даже короткое стихотворение пришло ему в голову:

 
Это вовсе не звезда упала
Уронило небо вновь
Мне на голову любовь…
 

Да, уронило небо любовь такую, о которой он даже мечтать не мог. Звезды чертили на небе слово «Эрика», ветер шептал «Эрика». Николай тосковал и ревновал. Тревога не покидала его. Он здесь и не ведает, что происходит в том мире, где ждет его Любовь. Может, устала ждать? Месяц назад Джамбулат с курьером повез в Москву пробы и его диссертацию. Николай нашел золото и знал, что диссертацию утвердят на Ученом совете. Но теперь все это было неважно и имело смысл только в том случае, если Джамбулат привезет весточку от Эрики. Иногда ему просто хотелось выть от бессилия. Что за дурацкие ограничения, не позволяющие ему отлучиться из экспедиции? И вот однажды на заре он услышал шум мотора. К лагерю, поднимая пыль, шел вездеход. Из вездехода вышел Джамбулат и маленький человечек средних лет. Он подошел и представился:

– Сверчков. Направлен для замещения. Вас вызывают в Москву. Вот мои бумаги. А это пакет вам. Я знаю, что там, поздравляют. Я даже знаю, что вы едете в Алжир с женой, если женитесь, и завидую вам. Надо бы это отметить и познакомиться поближе.

– Да, мы так и сделаем, – ответил рассеянно Николай, потому что его интересовал только Джамбулат, и под видом того, что проверяет, какие продукты тот привез, подошел к машине. Лицо Джамбулата радости не выражало. Николай коротко бросил ему:

– Говори!

– А что говорить? Сам, начальник, виноват, – сказал Джамбулат.

– Договаривай, – чуя недоброе, сказал Николай.

– Твоя девочка на конюшне работает. Сам видел. Невеселая. Из училища ее выгнали на три месяца и выговор дали по комсомольской линии.

– Врешь! – схватил Николай Джамбулата за рубашку. – Шутить надумал?

– Отпусти. Сам девку испортил, опозорил и уехал. А теперь на нее пальцами все показывают, шлюхой называют. Я, что ли, на крыше с ней был? Квартирная хозяйка все рассказала. Ирину за аморальное поведение обсуждали при всех. Спрашивали, что у нее с тобой было. Она ответила: «Все было». Так мне Жамал рассказала. Я ничего не придумал. Отпусти рубашку. Ты сам, как кот. Не знаешь, кого тебе любить. Такая девочка! Я бы ее на руках носил, – Джамбулат поправил рубашку и пошел к себе в палатку. Николай остановил его:

– Не пойму, о чем ты говоришь? Я не трогал ее. Она невинна.

– Но так сказала Жамал. И я так говорю. Ты начальник умный–умный, а дурак. Чего сразу не женился на такой девчонке?

– Ей восемнадцати не было. Но зачем она на себя наговорила? – удивился Николай.

– Не знаю. Может, нарочно. А может… А может, она думает, вы целовались – и это все. Она чистый–чистый, как стеклышко, жизни не знает. А люди злые. Они смотрят через стеклышко, а видят только то, что сами хотят, – говорил Джамбулат.

– Спасибо, дружище, за участие, – растроганно сказал Николай. – Меня вызывают в Москву на две недели. Но сначала я женюсь. В первый же день, как приеду в город.

– Только ты сначала попроси Аллаха душу ей вдохнуть. Пустая твоя девочка, – предупредил Джамбулат.

– Это понятно. Через такое пройти. Я отогрею. Я отогрею мою принцессу. Все будет хорошо, дорогая, – шептал Николай, складывая вещи и вдруг вспомнил: – «Надо же дела сдать этому новенькому».

– В партию едешь заодно вступать, – предупредил его тот и добавил: – Что–то случилось? Столько хороших новостей я привез вам, а вы не рады? А может, вы сухарь? Да ладно, нам вместе не работать.

– Простите. У меня личные проблемы. Поеду, решу и их заодно. А потом поговорим. Давайте дела принимать.

– У вас все расписано. Вы вскрывали пакет? Сегодня 22 августа. 29 августа вы должны быть на коллегии ровно в 9 утра. Советую сейчас же ехать, – сказал маленький Сверчков.

«Фамилия соответствует росту», – успел мимоходом подумать Николай. Он собрал необходимые бумаги и заглянул в палатку к водителю.

– Вези на станцию, на самой большой скорости, – сказал он ему. В портфеле у него была пустая анкета для поездки в Алжир, и он должен заполнить графу о жене. Николай радовался: «Я намерен срочно жениться. Ее Эрикой зовут, а не Ириной. Какое у нее красивое имя». Ему хотелось крикнуть: «Я еду к тебе, любимая!»

Пока шел поезд, лил дождь. Но когда Николай приехал, вдруг выглянуло солнце. Он взял такси и поехал искать Эрику. Нашел ее выезжающей из ворот фабрики в нагруженной резиновыми отходами подводе. На ней был какой–то серый комбинезон и такая же невзрачная косынка. Николай вышел из такси и встал на пути подводы. Эрика, занятая своими мыслями, сначала ничего не поняла. А когда узнала Николая, застыдилась, спрыгнула с подводы и виновато опустила голову. Он подошел к ней и прижал ее к груди.

– Здравствуй, дорогая. Вези свой мусор быстро на конюшню и поехали со мной. Нас такси ждет.

– Куда? – все еще смущаясь, спросила Эрика, не до конца понимая, что это не сон, что это действительно Николай.

Но он велел таксисту ехать за ними. Вскочил на подводу и спросил:

– Где твоя конюшня?

– Еще рабочий день не заокончился, – растерянно ответила Эрика. – А конюшня вон.

Николай погнал коня. Он увидел, как какие–то тетки неодобрительно покачивали головами. До него донеслось: «Вот сучка!» Он завел коня вместе с подводой в конюшню, накинул на дверь висевший тут же замок и, взяв за руку Эрику, повел ее к машине.

– Едем за твоим паспортом. Брак зарегистрируем сейчас.

– Но я не переолась! – сказала Эрика, слабо сопротивляясь.

– Я не веду тебя под венец. А регистрация – это просто выполнение формальности. И так сойдет, тем более что мне некогда. Еще тебя с работы рассчитать надо сегодня, а уже около полудня.

У общежития стояли люди, когда Эрика приехала на такси с мужчиной. Эрика вся съежилась. Но Николай взял ее за руку.

– Не бойся, – сказал он и спросил: – Где ваши комнаты, быстрей. – Эрика едва поспевала за ним.

Мать была дома. Николай вошел и обратился к удивленной Адель:

– Простите нас, но нам совершенно некогда. Дайте паспорт Эрики. Мы сейчас зарегистрируем брак. Такси ждет. У меня два билета в Москву на 20 часов.

Ничего не понимающая Адель протянула дочери ее паспорт. Николай взял его и, не отпуская руки Эрики, повел ее за собой. Потом оглянулся и сказал:

– Пожалуйста, быстро в машину и тетю Мари захватите.

Адель оделась и торопливо вошла к Мари:

– Закрывайте дверь и идите за мной. Такси ждет.

– Могу я узнать, что случилось и почему такая спешка? – удивилась та.

– Нет, не можете. Наше дело подчиняться. Но я полагаю, что это для нас с вами приятный сюрприз, – сказала Адель смеясь. И Мари пошла за ней.

Она заглянула в такси и увидела Николая и Эрику.

– Как же так, явился и не предупредил, не зашел, – сказала она с обидой племяннику, усаживаясь рядом.

– Да я только что с поезда. Нам с Эрикой срочно нужно в ЗАГС, зарегистрировать брак. Мы вечером должны выехать в Москву, – ответил Николай.

– Вот так сразу, не спросив ничьего благословения? – удивилась и оскорбилась тетка. – Разве это по–людски?!

– Это формальность, и я взял вас в качестве свидетелей. Она еще походит в невестах до свадьбы, до венчания, если вы так хотите, – оправдывался Николай.

– Ну наглец! – возмутилась Мария Ивановна.

Но Адель весело сказала:

– Да ладно, мы даем свое благословение.

– Адель, как вы допустили, что барышня едет на такое важное дело в рабочем костюме? Она даже не умытая, – удивилась тетка.

– Приехали, – сказал Николай, останавливая такси. И таксисту: – Ждите нас здесь.

– А кольца, кольца!? – воскликнула Адель.

– Без них пока обойдемся, – говорил на ходу Николай, увлекая за собой растерянную Эрику. Женщины спешили за ним.

– Это просто комедия, фарс, – возмущалась Мари.

Зашли в зал. Николай, не выпуская руки Эрики, протянул регистраторше документы.

– Вот мое предписание срочно приехать в Москву. Вот билеты. А вот девушка, которую я намерен сделать своей женой. Зарегистрируйте нас, пожалуйста, сейчас и побыстрей.

– Хорошо, хорошо, – говорила, волнуясь, регистратор. Она видела, что перед ней стоит крупный начальник из самой Москвы. Еще раз посмотрела на документы, потом на невесту в рабочем комбинезоне и сказала:

– Повезло девушке. Распишитесь здесь и здесь. Вы объявляетесь мужем и женой.

Эрика наконец очнулась и посмотрела на Николая. Она не ослышалась? Это правда?

Адель поздравила их первая и поцеловала Эрику в пыльную щеку. Потом подошла Мария Ивановна и тоже поцеловала ее. Племяннику же пригрозила:

– Ну, я с тобой еще разберусь. Поздравляю, шалопай. Какую барышню выбрал в жены! Ты ее не заслуживаешь. Мать знает?

– Не знает. Давайте быстро в машину. – И он увел Эрику вперед.

– К обувной фабрике, – сказал таксисту Николай. – Нам надо дела на фабрике уладить.

* * *

Когда они вышли из конторы фабрики, Николай обратился к Адель:

– А где ваш супруг?

– Наконец–то догадался спросить, – с укоризной заметила тетка…

– Да уже, наверное, дома. Он ходит в поликлинику, лечится. У него сердце пошаливает, – ответила Адель и предложила: – Отпустим такси и пройдемся пешком, поговорим по дороге. А то как я все объясню Александру?

Николай сказал дамам:

– Вы идите, а мы вас догоним. Я сам все объясню Александру Павловичу.

Когда мать и Мария Ивановна прошли вперед, Эрика жалобно сказала Николаю:

– Я уеду, а на кого останется Марс?

– А братишки твои? – обнимая Эрику, спросил Николай.

Но она отстранилась.

– Смотрят же! – смущенно сказала она.

– По–моему, мы сегодня поженились, – удивился он. – Зачем ты на себя наговорила? Зачем сказала, что у нас с тобой все было?

Эрика покраснела и ответила:

– Меня перед всем собранием выставили. Я не могла соврать.

– А разве между нами что–то было?

Эрика промолчала. И Николай сказал:

– Поспешим, нас ждут твоя мать и тетя Мари.

– В общем так, – догнав их, сказал Николай. – Свадьба будет здесь. Я привезу из Москвы все, что требуется невесте и конечно же приедет моя мама. Деньги я оставлю… А вы помещение подготовите. Как там ваше строительство?

Адель ответила:

– Пожалуйста, к моему мужу с этим вопросами. Это не женское дело. А вот и он стоит, ждет нас. Наверное Надя, домработница, уже все ему донесла.

Николай подошел к Гедеминову и сказал:

– Здравствуйте, Александр Павлович. Я только два часа как приехал. Знаю, вы глава семьи. Простите меня, но я торопился. Не знал, как быстро удастся все сделать. У меня два билета на поезд в Москву. Мы зарегистрировались. Просто зарегистрировались. Это формальность. Не подумайте, что я вас не уважаю. Эрика останется в невестах до свадьбы. Я вам обещаю. А свадьбу здесь сыграем, у вас. Возможно, мы с ней за границу поедем, в командировку. А пока я ее познакомлю со своей матерью.

После этих слов Гедеминов внимательно посмотрел на Николая. Лицо его посветлело:

– Я было о вас дурно подумал, – сказал он, – что–то мне говорило, что вы безответственный человек. Рад, что ошибся.

– Простите меня, князь. Я еду в Москву, с женой… Почему вы так смотрите на меня?

– Значит, хорошо, что мы не успели ее удочерить? – спросил Гедеминов. Николай уже стал понимать его и сразу ответил:

– Выходит, что так. Тогда бы нас не выпустили за рубеж. Вы же князь и… И я тоже… Но обо мне не знают. В общем, это сейчас даже выгодно, что Эрика значится воспитанницей детского дома и без родственников. На нее никаких проверок не будет. Я очень хочу поехать с ней за границу.

– И там остаться навсегда, – не то сказал, не то спросил Гедеминов.

Николай с удивлением посмотрел на него. Он что, читает мысли?

– Когда вы вернетесь, у нас с вами состоится серьезный разговор, – и Гедеминов показал жестом на дом.

* * *

Старший из братьев Эрики по отцу, Володенька, сидел дома и читал книгу. Эрика подошла к нему и сказала:

– Я замуж вышла сегодня. Мы едем в Москву, но пока ненадолго.

Мальчик буркнул:

– Я уже знаю, – и расплакался. – Ты уедешь, и у нас никого не останется. А вдруг нас сдадут в детский дом? Мамка нас не возьмет. Она нас бросила.

Эрика стала его успокаивать:

– Нет же! Моя мама и Александр Павлович вас никогда не отдадут. И скоро ты будешь жить в хорошем новом доме. А коня моего кто пасти будет? Ты, конечно. А я писать буду. Знаешь, какой Александр Павлович хороший человек? Он только кажется строгим. Моя мама любила твоего папу и вас будет любить. Тебе будет очень хорошо здесь. Но мы еще увидимся. И если вы захотите, то будете жить со мной. Или когда вы закончите школу, то приедете в Москву. Папа хотел, чтобы ты стал скрипачом. В Москве у меня жить будешь. Пойди поищи братьев. Всем надо хорошенько умыться – скоро нас пойдете провожать на вокзал.

Вошел Гедеминов. Эрика подошла к отчиму и положила ему голову на плечо.

– Спасибо за все, – прошептала она: – Папа не умер. Он переселился в вашу душу, Александр Павлович. Я это чувствую.

– Да согласился Гедеминов. – Если предчувствия меня не обманывают, у тебя начинается совсем другая жизнь. Мы поторопимся к вашему приезду. – Посмотрел на расстроенного Володеньку и спросил: – Что, жалко с сестрой расставаться? Все будет хорошо. Мужчина должен быть сильным.

Володенька набрался смелости и спросил:

– А Вы научите меня ездить верхом на коне?

– Конечно. Все, что знаю, и все, что умею, будет твоим, если захочешь. А пока сестре твоей ох как нужна удача. Вернется – свадьбу справим. Пойди, найди братьев.

Ехать на вокзал пожелали все, даже Надя. Едва вместились в две машины. Народ собрался. Подходили другие и спрашивали:

– Что случилось–то? Кто приехал, начальство какое?

Из барака вышла нарядная Эрика.

– Нет. Никто не приехал. Ирина Рен уезжает в Москву со своим геологом. Замуж вышла. Значит, не зря насмешки терпела. Не подлецом оказался. А мог и отказаться. Повезло девке, – говорила старуха.

Подошла Римма, услышала последние слова и спросила:

– Что тут такое? Кому повезло?

– Да Ирина замуж выходит за москвича. Повезло, говорю, что не бросил совсем, – повторила бабка.

– Как?! – ахнула Римма. Теперь Женя был свободен. Она злорадно подумала про него: «Будет вечером с ребятами здесь торчать, а ему и скажут: «Уехала краля и до свидания не сказала»». Но большой радости все же не было. Римма завидовала. «Что толку, если и женится он на мне? Все о ней, проклятой, думать будет».

Такси тронулось с места. Римма видела, как муж обнял Эрику, и ее охватила злость. Вот когда ей нужен был дядя. Уж он точно расстроил бы эту свадьбу. Сказал бы слово какое, и глаза жениху раскрыл бы на нее. Ее в конюшню загнали, а она все равно вывернулась. А дядя Толя как в воду канул. Куда он делся?! Так и не нашли!..

Люди расходились и теперь уже заступались за Эрику:

– Что и говорить, красивая девка, статная. Не нашим общежитейским чета, хоть и немка.

– И среди них красивые бывают, – сказал кто–то.

– Моя девка замуж здесь выйти не может, а эта молчальница и тихоня быстро командировочного к рукам прибрала, – пожаловалась другая.

– Уметь надо, – засмеялся кто–то из мужчин.

Римма не смотрела на тех, кто говорил. Она чувствовала какую–то пустоту. И надо бы радоваться отъезду соперницы, но слезы злости застилали глаза. «Где справедливость?» – думала она.

* * *

Ехали до Москвы долго. Эрика все молчала, только прижималась к Николаю, но ни чувств, ни трепета не испытывала. От этого ей было страшно.

– Так дело не пойдет, – сказал Николай. – Мы с тобой муж и жена. Нам долго жить вместе, до самой смерти. Мы должны все друг о друге знать, а ты все молчишь и молчишь.

– Я не знаю, что важно для тебя? Не знаю, о чем говорить, – ответила Эрика.

– Тогда расскажи, как жила без меня. Как на конюшню работать послали, что ты думала и что чувствовала в мое отсутствие.

– Это невозможно пересказать, – грустно сказала Эрика.

– Мне можно, – шепнул Николай Эрике на ухо. – Я твой муж. А знаешь что, пойдем–ка в вагон–ресторан. Мы же сегодня зарегистрировали брак. Отметим это событие.

В ресторане ему все–таки удалось разговорить Эрику. Она рассказала, как в первый раз выпила водку под Новый год и потеряла сознание. Как пили шампанское на Рождество. «Мама с отчимом бал для меня устроили в ресторане», – пояснила она.

Но Николая тревожило ее безразличие к нему, и он спросил ее:

– Эрика, мне показалось, ты была не рада, когда я за тобой приехал. Что случилось? И почему ты такая грустная? Я люблю тебя. Но ты как будто где–то далеко.

– Я и сама не понимаю, что со мною делается, – ответила Эрика. – Мне страшно. Меня ничего не интересует.

– Ну что–то случилось, расскажи. Выплесни все, что у тебя накопилось на душе.

– Я ничего не чувствую. Я расскажу, все расскажу, что касается меня, но только меня, – уточнила она. – У меня голова кружится от шампанского.

– А я ведь хотел, чтобы ты расслабилась и стала откровенной. Ты ведь теперь мне жена.

– Я была бы откровенной, но здесь подслушать могут. Это надо по–немецки или по–французски говорить, чтобы никто ничего не понял. Так все наши делают. А я мало слов знаю… Расскажу о папе. Он умер в шахте. Прошло три месяца. Я его так любила! Он был хороший человек, а его диверсантом обозвали. Я уже знаю, как хороших людей в тюрьмы сажают. Еще у меня подруга была, Инна. Она повесилась… В этом виноват ее родной отец, Попов.

И Эрика выложила сразу все. И про смерть Инны, и про то, как Попов догадался, что ей все известно, и про Нюрку, которая их выследила, и про комсомольское собрание. Наконец она рассказала, как издевался над ней Попов, как угрожал, что насильно жениться на ней. Она всхлипнула, а потом, не сдержавшись, заплакала навзрыд. Николай успокаивал ее:

– Тихо, тихо, дорогая. Мы сейчас пойдем в свое купе. Надеюсь, к нам еще никто не подсел. Там остальное расскажешь. Я знаю, это больно. Но так надо.

В купе он успокаивал Эрику, целуя лицо, чувствуя на губах ее соленые слезы. Она уклонилась от поцелуев и продолжила свой страшный рассказ про угрозы Попова посадить ее в тюрьму, забрать лошадь, про ее заговор с отчимом.

– Да я убью его! – сжал кулаки Николай.

– А его уже нет, он пропал, – загадочно сказала Эрика, перестав плакать.

– Как пропал? – удивился Николай.

– Две недели назад пропал… Только отчим мой ни при чем. Он тогда с сердцем в больнице лежал. Правда, к нему следователь в больницу приходил. Отчим не убивал Попова.

«Странно…» – подумал Николай, а Эрика продолжала:

– Это хоть кто подтвердить может.

– Они раньше ссорились, этот Попов и твой отчим?

– Попов был палачом в зоне, – прошептала Эрика. – И он, когда напьется, угрожал отчиму. В лагере между ними что–то такое было! Александр Павлович сказал мне: «Ничего не бойся. Только говори мне все, что тебе скажет Попов». Я так и делала. – Эрика опять заплакала. – Попова из–за… меня… Его уже нет, но я‑то знаю все! Куда мне это деть?! – Вспоминая свой страх и беззащитность перед Поповым, Эрика снова заплакала.