Текст книги "Эрика"

Автор книги: Марта Шрейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 36 страниц)

– Тех, кто отбывал срок?

– Нет. Нашего сословия. Но мы все были в лагерях. Ты могла заметить, что на фабрике очень много тех, кто отбывал срок, и они пьют водку, курят, нецензурно бранятся. У нас с ними нет ничего общего. Они не очень хорошо делают, но судить мы их не можем. Потому что не знаем, кто и как поломал их судьбы. Тем более нет рецепта для возвращения их к нормальной жизни. А та компания, в которой ты была вчера, они просто другие. Таких большинство. Они живут своей жизнью и неплохо приспособлены к ней. Мы же вырваны из своей почвы. Ты должна знать, что среди нас в основном те, кто невинно пострадал.

– Мама, а ты любишь Александра Павловича? – спросила вдруг Эрика. Этот вопрос давно вертелся у нее на языке.

Адель задумалась. Что сказать дочери? Она ведь явно подумала о своем отце.

– Я любила твоего папу, – медленно начала она. – И многим обязана его маме. Она спасла меня от голода. Потом мне было семнадцать лет, я училась на первом курсе медицинского института. Однажды мы пошли на вечер в Политехнический институт… И отец твой пригласил меня танцевать… У него были такие огромные, черные, как и у тебя, глаза! Мы полюбили друг друга… Родилась ты, потом началась война…

– Мама, а Александр Павлович? За что сидел в зоне так долго? Он тоже не виноват? Тридцать лет невиноватые не сидят… Никто в это не верит.

– Ну не 30 лет он срок отбывал, 26 лет. Ты говоришь «виноват». Это как посмотреть. Если бы не разрушился старый строй, Александр Павлович стал бы генералом и храбро сражался бы с врагами России. Но все изменилось, той России больше нет.

– Но все же скажи мне, пожалуйста, ты сейчас любишь Александра Павловича?

– Я его уважаю, преклоняюсь перед ним, как слабая женщина. О таком человеке женщина может только мечтать. Посмотри, он не бунтует, не кричит, что судьба к нему неблагосклонна, и не ищет причин для выпивки. А другие, тоже отбывшие наказание, только это и делают, потому что у них нет духовного стержня. – Адель посмотрела на часы. – Мы проговорили с тобой два часа. Как твоя голова?

– Хорошо, мама. Я могу уже встать. Мне надо показаться в общежитии. Знаешь, мне все время хочется сказать девчонкам, что ты моя мама. А потом подумаю – и все же не говорю.

– Ну, скажи, что мы тебя будем удочерять.

– Да? Я так и скажу.

– Одевайся, дочка, и пойдем в мастерскую к Александру Павловичу. Поздравим его с Новым годом.

* * *

– Послушай, Ирина, – накинулась сонная Вера на Эрику. – Куда ты вчера делась? Я забрала твое пальто.

– За мной приехали на такси.

– Ты сдурела, девка? Хоть понимаешь, что делаешь?! – уже окончательно проснувшись, спросила Вера. – Ты же еще маленькая.

– Да ты не волнуйся. За мной приезжал Александр Павлович, муж Адели. Мы договорились, что он к часу ночи приедет. Такси посигналило, и я вышла.

– А чего это они тебя приваживают?

– Они меня удочерить хотят.

– Да, так мы тебе и поверили. И ты не верь. Им просто домработница нужна. Между прочим, ты развалила всю компанию. Женя увидел, что ты исчезла, и тоже ушел раньше. Ну, мы до утра сидели. Да, а ты знаешь, у парторга жена умерла, от сердца.

Эрике стало не по себе. Покойников она боялась.

Лена одевалась и делала Эрике знаки, показывала на выход. Эрика поняла и вышла вслед за ней на улицу. Тихо падал снег. Во дворе кроме них, никого не было.

– Что я тебе расскажу! Я Новый Год встречала с Алексеем, – начала возбужденно Лена.

– С каким Алексеем? – удивилась Эрика.

– Ну с мельником. Мы с ним встречаемся. Он меня так любит! Какие он мне слова говорит! У меня от них прямо душа тает. Это ничего, что я моложе его на двадцать лет? Он предложил мне выйти за него замуж и поехать жить в Крым, к его родителям. Представляешь? В Крым! Там кипарисы. Я их никогда не видела. И море Черное… А на самом деле оно синее–синее. Так Алексей сказал. Я ответила, что подумаю. По–моему, я уже совсем голову потеряла. И горб его я даже не замечаю. Алексей такой красивый! У нас будет прекрасный сын.

– Конечно. Ты ведь тоже красивая. Только слишком худенькая.

Лена засияла и, смущаясь, ответила:

– Ой! А ты? Тоже мне, толстушка нашлась, кожа да кости. А ты вправду станешь встречаться с Женей?

– Нет, не стану, – серьезно ответила Эрика. – Я ведь немка. Если мы поженимся, он сначала будет меня любить, а когда привыкнет, начнет фашисткой называть. Я уже такое видела. И поэтому выйду замуж за такого человека, который не различает национальности. За такого… Ну, как твой мельник. Чтобы он был порядочный, и я бы могла быть за ним, как за каменной стеной.

– Что мне ответить Алексею?

– Ты и так все уже решила. И я желаю тебе счастья, – ответила Эрика.

* * *

Наступило долгожданное Рождество. Эдуард сказал:

– А в Европе его уже отпраздновали. Я случайно поймал «Голос свободы». Правда, быстро выключил приемник. Побоялся, – объяснял он. – Вдруг засекут.

– Но мы же православные немцы, – объяснила Эрике мать. – Наше Рождество – седьмого января. – Она надела вечернее платье, украшения и стала наряжать дочь.

– Мы так и выйдем на улицу – в длинных платьях? Там же люди, – засомневалась Эрика.

– Конечно так, Александр Павлович пошел такси останавливать. Оно подъедет прямо к дверям. Граф Петр с женой тоже выйдут, как только такси засигналит. Как ты себя чувствуешь в этом платье? Ты довольна? – мать застегивала на шее Эрики жемчужное ожерелье.

– Я в нем будто бы и не я. Как будто я не здесь, а в кино… – улыбалась Эрика.

– Ничего. Побудь в сказке. Из таких моментов складывается судьба женщины.

– Мама, может, надеть туфли на меньшем каблуке? – спросила Эрика, держа в руке туфельки на шпильках.

– Все в порядке, дочка. Это твой первый бал. И пусть он тебя закружит сегодня, – любуясь дочерью, говорила Адель.

Они зашли в малый зал ресторана. Эрику под руку вел отчим. Ее смущало, что в туфлях она одного роста с ним. Собралось человек двадцать пять, было даже несколько молодых людей. Эрика сразу остановила взгляд на высоком светловолосом молодом человеке. Он стоял рядом с архитектором Ноздрачевым. «Его сын», – подумала она.

К ним подходили люди и отчим представлял ее: «Знакомьтесь, моя падчерица баронесса Эрика Фонрен».

Он представлял ее дамам в вечерних платьях, мужчинам в смокингах. Эрика улыбалась, как учила ее мать, и была в ужасе от того, что не могла запомнить всех по именам.

Незнакомые Эрике мужчины, кланялись ей и говорили комплименты Адель и ее дочери. Дамы в вечерних платьях поздравляли Адель с праздником, восхищались ее нарядом и тоже делали комплименты ее дочери. Мягкий свет от свечей, тихая музыка и внимание к себе совсем заворожили Эрику. Кто–то сел за рояль и заиграл вальс. Молодой человек, действительно сын архитектора, представился:

– Иван Ноздрачев. Разрешите пригласить вас на танец.

Гедеминов, стоявший тут же, спокойно сказал:

– Первый танец обещан мне. Я думаю ваш второй?

– Да, конечно, – сказала Эрика и закружилась в вальсе с отчимом. Она поняла: он давал ей возможность освоиться.

Эрика танцевала все танцы с Иваном, который не подпускал к ней других молодых людей.

Иван ей понравился. Ей было с ним легко и хорошо. Она думала: «Если он предложит мне дружбу, я не откажу».

Сели за столы. Пили шампанское. Эрика раскраснелась. Она прислушивалась к разговорам, но ничего из того, что говорили, не понимала, хоть говорили по–русски. Кто–то незнакомый говорил:

– Он слишком воспитан и потому одинок. Надо же решиться, наконец. «О ком это он говорит?» – подумала Эрика.

И голос Гедеминова:

– Еще Конфуций сказал: «Если в человеке естество затмит воспитанность, получится дикарь. А если воспитанность затмит естество, получится знаток писаний. Лишь тот, в ком естество и воспитанность пребывают в равновесии, может считать себя достойным мужем».

Эрика ничего не поняла из сказанного Александром Павловичем. Она перевела взгляд на даму в темно–синем платье, о чем–то беседующую с Марией Ивановной, и услышала:

– Что ж, сердитый человек всегда полон яда. С тем, кто любит спорить, не надо вступать в пререкания, чтобы избежать раздражения.

Мать говорила даме, сидящей слева от нее, по–видимому, в продолжении разговора:

– Я думаю, ревность оскорбляет и наносит смертельный удар даже самой прочной и сильной любви…

Какой–то молодой человек проникновенно говорил Ивану:

– Ночь, любовь и вино не пробуждают скромных желаний: ночь прогоняет стыдливость, а вино и любовь – робость.

– Чьи это слова? – спросил Иван.

– Кажется, Овидия.

Иван что–то прошептал на ухо захмелевшему соседу. Тот посмотрел на Эрику:

– Извините, барышня, я разговорился, – Эрика молча улыбнулась, – не знаю почему.

– А что делать женщинам, если мужчины легкомысленнее их? – донесся до Эрики голос.

Граф Петр возразил кому–то:

– Диогену из своей бочки было видней, когда он говорил: «Народу много, а людей не много». – Я в этом убедился и теперь держусь своих друзей.

Иван угощал Эрику шоколадом. Она взглянула на мать. Мать подбадривающе улыбнулась ей.

Стали просить Мари спеть романс. Она не заставила себя долго уговаривать. И вот уже ее чудесный голос заполнил маленький зал: «Отвори поскорее калитку…» «У церкви стояла карета…»

– Как она хорошо поет! – сказала Эрика Ивану, когда голос Мари умолк.

– Да, – ответил Иван, – в этих старинных романсах столько души!

– А теперь для юной баронессы Эрики фон Рен исполняется романс «Очи черные». Исполняется мной, поскольку я больше всех ею очарован.

– Не слушайте его, – ревниво сказал ей Иван. – Он всем девушкам это говорит. У рояля наш друг, музыкант Владимир Петровский. Поет он конечно хорошо…

Специально для Эрики еще не пели. Когда романс отзвучал, все хлопали ей, а молодой человек подошел к ней и поцеловал ей руку. Потом объявил:

– Для всеми уважаемого князя Александра исполняется романс «Гори, гори, моя звезда».

Музыка закончилась и наступила полная тишина. Сидевшая по другую сторону от Эрики Мари тихо объяснила ей:

– Это любимый романс генерала Александра Дончака. Он погиб в гражданскую, его расстреляли красные. Князь любил его, как отца.

Когда романс отзвучал, Гедеминов встал из–за стола и попросил гитару! Ему тут же подали ее, и он заиграл цыганочку. Потом он пел песни Вертинского, картавя и подражая певцу. Все долго хлопали. Снова вышли из–за стола и танцевали танго. Эрика совершенно опьянела, но не от вина. Иван взял ее руку.

– Мы еще увидимся? – спросил он.

Эрику переполняло необычное ощущение полноты жизни.

– Конечно, – ответила она.

– Когда же? – спросил Иван. – Мне хотелось бы чаще видеть вас. Можно мне… Я прошу о свидании, в воскресенье, днем. Не отказывайте мне. Можно, я приду к вам домой?

– Днем? Ну, хорошо.

– Я приду в три часа.

– Я зайду к маме. Зайду к ней в три. Сама я живу в общежитии.

Он зашептал ей на ухо: – Эрика, Вы самая красивая девушка в городе. Нет в мире, – Иван был пьян от счастья, но кажется он перешел границы приличия, потому что подошел отчим и сказал:

– Поедем домой, барышня, уже поздно.

– Конечно. Но здесь так хорошо! – блаженно отозвалась Эрика.

– Я думаю, мы еще сюда не раз придем. – И Ивану: – До свидания, молодой человек.

Эрике не хотелось так быстро расставаться с Иваном. Тот напомнил ей:

– Вы обещали, в воскресенье, в три часа

Все по очереди подходили прощаться, приглашали Гедеминовых в гости вместе с Эрикой. Уже в машине она с сожалением почувствовала, что «сказка» кончилась. Завтра на работу. Но при мысли о первом свидании сердце сладко защемило. Она подумала: «Какой он приятный! Совсем не такой, как фабричные парни. Может, я уже влюбилась?»

– Тебе хорошо было? – прервала ее мысли мать.

– Лучше уже не будет. После этого хочется заснуть и больше не просыпаться. Разве бывает хорошо несколько раз? – с грустью ответила дочь.

– Но почему же? В твоем возрасте нужно ждать счастья, – ответил за мать Александр Павлович.

* * *

В воскресенье Иван ровно в три часа дня стоял у дверей Гедеминовых. Адель угостила его чаем, потом они слушали пластинки. Иван рассказывал анекдоты про Хрущева.

Эрика смеялась, но первое свидание она представляла себе другим. Пока разговаривали, стало темнеть, и Адель напомнила Ивану:

– Вам пора домой сударь, – и когда они вышли за дверь, постучала в дверь мастерской: – Сашенька, выйди. Иван с Эрикой пошли на улицу.

– Когда? – спросил Гедеминов.

– Только что, – сказала Адель, почувствовав неясную тревогу.

Гедеминов накинул безрукавку, взял нож и вышел. Следом за ним выбежал Пилот.

Выйдя из барака, Эрика остолбенела. Там плотным кольцом стояли ребята во главе с Женей. Они ждали Ивана. Эрику оттеснили в сторону. Иван оказался в центре.

– Ты к кому пришел? Кто тебя сюда звал? – послышалось со всех сторон.

– Его так проучить надо, чтобы дорогу сюда забыл! Перышко под ребро и конец! – угрожающе сказал кто–то из ватаги. Ивана окружили плотным кольцом.

Но тут появился Гедеминов и стал раскидывать парней, вызволяя Ивана. Парни падали, вставали и теперь уже все вместе нападали на Гедеминова. Но почему–то сталкивались лбами друг с другом и опять отлетали в стороны.

– Уходи, я их задержу, – сказал он Ивану.

Иван нырнул за угол, а Гедеминов скомандовал:

– Всем стоять!» – И схватил Женю железными пальцами. – Стой, а то сверну шею. Чего развалились на снегу? Вставайте, я вас не больно побил.

– Эй, вы, – хрипел Женя, – вставайте. Ладно, все. Отпусти.

– Отпустите, – поправил его Гедеминов, – надо вежливости учиться.

– Хорошо, отпустите, – прохрипел Женя. – Ваша взяла.

– Это другое дело. Что же вы все на одного? Я, как вы знаете, уголовник, люблю людей резать. Ну–ка, подбрось шапку вверх, – велел он одному из парней. Тот подбросил. Гедеминов сделал быстрое движение, и шапка упала, приколотая ножом к снегу.

– Все видели? Вот так–то! – произнес он и приказал Жене:

– Принеси!

Парень послушно подал нож.

– Смотри, мой волкодав сидел и ждал, пока я отдам приказ. Скажи я ему одно слово – и он бы вас разорвал.

– Ну, мы извиняемся, – сказал Женя. – Пойдемте, ребята. А то и вправду прирежет или волка натравит.

Когда отошли за угол, один из них, рыжий Сенька, спросил:

– Я не понял, как он нас всех один раскидал? Вот дьявол!

– Так он же уголовник. Брось, Женька, оставь ты ее. Она не для таких, как мы.

– Только неприятности наживешь, – посоветовал другой.

Эрика с отчимом зашли в дом.

– Вы так их напугали! – с восхищением сказала она. – Мама, Александр Павлович сказал, что любит людей резать, – и Эрика звонко засмеялась.

– Саша! Что там произошло? Ты правда такое сказал? – удивленно спросила Адель.

– Но у них у всех в кармане финки. Как с ними говорить? Только язык силы и понимают. – И повернулся к Эрике. – Придется, барышня, отложить на время свидания. Вот переедем в новый дом, тогда заживем нормальной жизнью. Больше никаких встреч здесь. Хлопотное это дело, нам и без того забот хватает.

Беда

Инна не могла поверить, что все, что с ней случилось, не было дурным сном. «Как это произошло? – спрашивала она сама себя? – Почему я так много выпила?» И сама себе отвечала: «Потому что все пили и следили, чтобы я тоже пила». И как же это парторг мог с ней такое сотворить? Она даже сопротивляться не могла. Хотя помнила отлично, как он почти занес ее в кабинет. Она думала, что он о ней заботится и даже радовалась. Ей казалось, он хочет отнести ее на диван спать. Как она его сейчас ненавидела! Ей хотелось его убить или отравить.

Прошло несколько дней. Инна в коридоре конторы вынуждена была встречаться с Поповым. Ей было стыдно, и она не поднимала головы. А он делал вид, что ничего не произошло. «У него умерла жена и все его жалеют. А кто пожалеет меня? Кому можно это рассказать и кто поверит?» – думала Инна и ненавидела Попова. Ей снова и снова хотелось его убить.

Прошел месяц, и Инна поняла, что беременна. Из веселой активной девочки она превратилась в тоскливое создание. Никто и ничто ее больше не интересовало. Теперь главным для нее была она сама и ее большая проблема. «Как жить и сколько жить». Часто она плакала по ночам, жалея себя, свою загубленную жизнь. А мать не знала, что с ней, и думала: может, неудачная любовь? И заводила всякие успокаивающие разговоры и старалась во всем угодить дочери.

В училище к Инне подошла дежурная и сказала:

– Иди, тебя парторг вызывает к себе.

Инна испугалась. Но идти надо было. Парторг вызывает – это приказ, и она пошла. Зашла в кабинет и встала у двери, не поднимая головы. Попов подошел к ней и сказал:

– Прости, что так получилось. Я был пьяный, а ты такая красивая и молодая. Я не сдержался. Но я правда люблю тебя.

Инна заплакала. Он стал успокаивать ее:

– Не надо плакать. Ты, наверное, беременная, и это тебя мучает? Не бойся. Я тебя в обиду не дам. Тебе не надо больше учиться в училище. Пока будешь у меня домработницей. Но тебе ничего не надо делать. Ты только носи ребенка и не беспокойся. Мне нужно хотя бы три месяца, чтобы не сказали: «Вот, жена умерла, а он сразу привел другую». Я на тебе женюсь, и ты будешь жить со мной, будешь как сыр в масле кататься. Я всю жизнь мечтал, что жена родит мне ребенка. А она не родила. Пока никому ничего не говори. А завтра приходи ко мне, как на работу. Прямо с утра. Я с директором договорился. И ложись у меня, отдыхай или читай что–нибудь. Я все сделаю сам. Еды принесу и одежды тебе всякой красивой куплю. Будешь не хуже одета, чем твоя подружка, у которой глаза, как у зверька, черные.

Инна заплакала навзрыд:

– Вы же совсем старый. Зачем вы со мною такое сделали? – всхлипывала она. Ей очень нравился Гена, а теперь она должна выйти замуж за этого Кощея. – Я никогда не приду к вам. – сказала она Попову, – хоть режьте.

Татьяна, мать Инны, не знала, что делать, и хотела обратиться за помощью к ее подружке Эрике, чтобы узнать, что же происходит с Инной. Однажды она увидала свою дочь рядом с Поповым. Татьяна не слышала, о чем они говорили, но относился он к ней очень нежно. Татьяна обрадовалась: «Узнал дочь наконец! – на сердце у нее стало хорошо. – Значит, изменился к лучшему. Мало ли что бывает у человека в жизни. Выходит, пословица «Черного кобеля не отмыть до бела» не про него», – думала она. И вечером Татьяна размечталась: «А вдруг мне еще повезет. Попов теперь вдовец, у нас общая дочь. Может, еще и семья у нас сложится?»

Прошел еще месяц, Инна поправлялась и понимала, что больше медлить нельзя. Она не хотела кончать жизнь самоубийством. И замуж за Попова тоже не хотела. И уже привыкла к тому, что будет ребенок. Ей нужен был совет Эрики. Она нашла ее вечером в общежитии. Они вышли на улицу. Был конец февраля. На улице вьюжило, но было не холодно.

– Что–нибудь случилось? – спросила Эрика.

– Да, – Инна решила выложить все сразу. – Я в беде. Я беременная.

Эрика не поверила своим ушам. Она по–прежнему считала себя и Инну если не детьми, то, конечно уж и не взрослыми. И такое слово из лексикона взрослых просто поразило ее.

– Ты шутишь? – с удивлением смотрела она на Инну.

– Я беременна уже два месяца. Я жду ребенка и не знаю, как мне быть. Мама ничего не знает. Сначала я хотела умереть. Но я трусливая. И я очень хочу жить…

– Тебе же только семнадцать лет! – поразилась услышанному Эрика.

– Нет еще семнадцати. Через два месяца будет, – уточнила Инна и заплакала. Эрике стало ее жалко, как сестру.

От нее ждут совета в жизненно важном вопросе. Беременность, ребенок – как странно это звучит. Об этом надо говорить со взрослыми. Но с кем, лихорадочно думала Эрика, обнимая Инну. Наконец она сказала:

– Нужно идти к твоей маме. Мамы нас любят и все нам прощают. Хочешь, я схожу к ней, а ты подожди здесь. Постой. А что я ей скажу? Когда это случилось? Кто был с тобой? Кто это сделал?

Инна все рассказала. Эрика воскликнула:

– Но он же почти дедушка!

– Дедушка хочет на мне жениться, а я его ненавижу, как жабу.

– Ладно. Стой здесь и никуда не уходи.

Эрика шла по коридору барака, обдумывая, как она об этом скажет матери Инны. Но тут же решила: «Буду говорить – и все. Почему Инна должна так страдать? Разве она виновата?»

Татьяна обрадовалась Эрике. Она усадила ее за стол, стала предлагать чай, сладости. Но Эрика, помня, что разговор важный и Инна мерзнет на улице, начала сразу:

– Тетя Таня, вы любите свою дочь?

– Конечно люблю, – воскликнула Татьяна.

– И чтобы не случилось, всегда будете любить?

– Но почему ты так загадочно спрашиваешь? Что может с ней случиться?

Эрика стала рассказывать ей то, что услышала от Инны.

А Инна не стала ждать на улице. Она прокралась к своей квартире и, приоткрыв дверь, слышала каждое слово.

– Да что ты говоришь, девочка?! – поразилась Татьяна и добавила: – Если это шутка, то сегодня не первое апреля.

– Нет, это не шутка, – серьезно ответила Эрика. – Ее напоили в конторе, на встрече Нового года. И там в одном из кабинетов это случилось. Вы же обещали не сердиться на дочь. А когда девочка пьяная, у нее нет сил сопротивляться. Я тоже однажды была пьяной и знаю, как это бывает.

– Вот гаденыш! Я знаю, кто отец ребенка, – сказала со злостью тетка Таня. – Он приходил за ней в тот вечер и привел ее домой. И сейчас еще похаживает. Только моя Инна с ним больше не хочет разговаривать. Это Генка. Молодец, доченька, гордая. Ничего, доченька, – говорила тетя Таня и с угрозой в адрес Генки:

– Ну погоди, стервец! А ребеночка сами вырастим.

– Тетя Таня, это не Гена. Это конторский начальник.

– Конторский? И он женат, молодой? Кто это?

– Он старый. Это завхоз. Он еще парторг на фабрике.

– Попов! – в ужасе воскликнула Татьяна и пошатнулась. Она так побледнела, что Эрика испугалась:

– Что с Вами, тетя Таня?

– Такого быть не может! Нет! – забормотала, словно в бреду, Татьяна. – Не верю! Какой ужас! Он же ее отец. Скажи мне, девочка, что вы с Инночкой решили пошутить, – умоляюще говорила Татьяна. Эрика попятилась:

– Я сказала вам все, что услышала от Инны. Она там, возле общежития, дожидается меня.

Татьяна засуетилась, забегала по квартире, не замечая больше Эрики, часто повторяя незнакомое Эрике слово.

– Аборт. Срочно аборт! К бабке! Немедленно к кому–нибудь обратиться. Надо спасать мою девочку…

– Так я позову Инну? – спросила Эрика.

– Что? – удивилась тетка Татьяна. – Ах да! Конечно. Пусть она зайдет. Нет. Где моя доченька? Пойдем вместе к ней. Какое горе!!

– Кто отец? – спросила ничего не понимая Эрика.

– Да этот самый завхоз Попов, – ответила со злостью Татьяна. – Он отец моей Инночки. Этот палач лагерный. Он и меня там изнасиловал. А потом… Потом Инночка родилась. Где она? Где моя доченька? – Татьяна оглядывала заснеженный двор. Инны возле общежития не было. Мать в отчаянии звала. – Дочка! Доченька! Где ты? Иди к маме. Идем домой!

Обошли все вокруг. Эрика попыталась успокоить тетку Татьяну:

– Она, наверное, уже дома, пошла другой дорогой. Пойдемте домой.

Но Инны дома не было. Они снова обошли длинные бараки. Ни души. Эрика вдруг ясно вспомнила отчаянье Инны и ее мысли о самоубийстве. Она посмотрела на темное здание мельницы и крикнула:

– Тетя Таня, возьмите спички и свечу. Наверное, Инна спряталась на мельнице. Там всегда открыто. Я вас там буду ждать. Татьяна стремглав побежала домой, а Эрика пошла к мельнице. Страх сковал ей ноги. Она открыла дверь мельницы и позвала: «Инна! Ты здесь? Не молчи! Твоя мама тебя ищет! Инна!» Ответом ей была зловещая тишина.

Прибежала Татьяна, лихорадочно зажгла свечу. Она подняла ее над головой и пошла вперед, обходя каменные жернова. Мелькнула тень, и Эрика увидела, что это висит Инна, на одной ноге у нее нет валенка. Татьяна закричала в ужасе и выронила свечу. Свеча погасла.

Эрика крикнула ей:

– Тетя Таня! Держите ее снизу, обнимите ее ноги. А я сбегаю за отчимом, может она еще живая! – Она забежала в дом, чуть не наступив на Пилота, лежащего у двери, и закричала: – Скорей! Там на мельнице Инна повесилась! Скорей! Может, она еще жива! Мама, скорей! Вылечи ее! Александр Павлович! Помогите!

Крик услышали соседи, выскочили из дверей. Гедеминов, как был в домашних тапочках, так и помчался по снегу к мельнице. В темноте, натыкаясь на каменные жернова, он пробирался к месту, где в отчаянье выла Татьяна. Он обрезал веревку и подхватил девочку на руки. Татьяна вцепилась дочери в ноги, мешая Гедеминову нести ее. Сбежались люди.

– Несите сюда свечи! – крикнул Гедеминов. – Кто–нибудь, заберите отсюда женщину!

Татьяну оторвали от дочери, и Гедеминов вынес девочку на улицу.

– Врача пропустите! – командовал он. – Адель, посмотри, живая или нет?

Татьяна выла, прорываясь к дочери.

– Я ничего не могу здесь сделать, ее нужно занести в помещение, – сказала Адель. – И быстро вызовите скорую помощь!

– Кто–нибудь, милицию и скорую! – бросил в толпу Гедеминов, и несколько человек побежали в сторону бани звонить по телефону.

– Доченька! Доченька! Скажи своей маме что–нибудь! Не молчи! – трясла Татьяна дочь и бежала рядом с ее телом, пока ее несли в ближайший барак.

– Отойдите все! Я врач, – крикнула Адель, когда Инну занесли в комнату. В течение получаса, пока не приехала скорая помощь и милиция, она делала все, чтобы вернуть жизнь девушке. Уже зная, что это бесполезно, она все же продолжала свои попытки. На коленях возле нее стояла мать. Она совсем недавно обрела дочь и теперь верила Аделине, как Богу, верила, что она воскресит ее дочь. Однако приехавший дежурный врач подтвердил, что девочка давно мертва и больше ничего нельзя сделать.

Татьяна, услышав его слова, перестала плакать, посмотрела на врача и как–то лукаво сказала:

– Нет, она жива. Она притворяется, чтобы меня напугать, – и наклонилась к телу дочери. – Ну, хватит, доченька. Вставай, пойдем домой. Ну, прошу тебя, – уговаривала она дочь, затем повернулась к толпе. – Она вас стесняется. Уйдите. – Потом тихо добавила: – Отец ее изнасиловал.

– Она с ума сошла, бедная. Какой отец? У Инны же нет отца. Она приютская. А Татьяна ее просто удочерила, – шептались женщины.

Гедеминов отвел в сторону Эрику и строго сказал:

– Послушай меня внимательно. Ты ничего не знаешь. Тетя Таня искала дочь, и ты ей попалась на глаза. Ты от нас шла в общежитие. Она попросила тебя пойти с ней на мельницу. Потому что думала, дочь там от нее прячется. У тети Тани были спички и свечи. А потом ты позвала людей. Хорошо запомнила? Остальное расскажешь нам с матерью. Сегодня же!.

– Кто обнаружил тело и вызвал милицию? – спросил приехавший следователь.

Все расступились, показав на Эрику:

– Она кричала, что Инна повесилась.

– Пройдемте, – сказал Эрике следователь. – А вы, хозяева, подождите за дверью. Садитесь, девушка. Мне нужно составить протокол. Ваше имя, фамилия и отчество?

Эрика была в таком смятении, что плохо понимала, о чем ее спрашивают. Но все же, отвечая на вопросы, говорила только то, что разрешил ей отчим. Следователь велел ей расписаться. Тело увезли, тетку Татьяну отправили в больницу. Во всех трех общежитиях горел свет, взрослые стояли на улице, еще долго строя догадки о причине самоубийства Инны и о том, что говорила обезумевшая мать.

Гедеминов повел Эрику к себе домой:

– Сегодня будешь спать в комнате у Альберта.

Адель молчала. Она была расстроена тем, что не смогла спасти девочку.

– Как долго вы ее искали? – спросила она Эрику. Девочка, дрожа в ознобе, ответила:

– Не знаю. Мы все бегали в разные стороны. Темно же. Потом я догадалась, что она на мельнице повесилась.

– Что?! – удивился отчим и усадил Эрику напротив себя. – Рассказывай во всех подробностях. Откуда ты знала, что она повесилась?

Адель простонала:

– Дочка! Во что ты снова ввязалась?! Да что же это такое!

Эрика начала свой рассказ. Но потом вдруг сказала:

– Нет, мне стыдно это рассказывать! Я лучше маме расскажу. Мужчинам нельзя слушать.

– Считай меня своим отцом. И я не хочу, чтобы ты рассказывала это матери. Расскажи все, что произошло, нам обоим, ничего не скрывая.

Эрика, краснея, рассказала им все.

– Ты ничего не перепутала? – спросил отчим строго.

– Так мне Инна сказала. Я еще удивилась и говорю: «Он же старый». А тетя Таня говорит: «Этого не может быть, потому что он ее отец».

– Где в это время была Инна?

– Я сказала ей ждать у общежития. Может, она пошла за мной и подслушивала? Потому что она все–таки не хотела вешаться. Она хотела знать, что скажет ее мама. А мама сказала: «Пусть будет ребенок». А когда тетя Таня узнала, что Попов сделал с Инной, тогда уже…

– О Господи! – воскликнула тихо Адель, жалея Инну. – Эрика, обещай мне все рассказывать. Я всегда буду на твоей стороне.

Она обняла дочь и заплакала. Эрика смотрела на отчима. Лицо его окаменело. Он тихо, сквозь зубы сказал:

– Мерзавец! Ну погоди же! – Потом повернулся к Эрике и спросил: – Ты помнишь все, что сказала следователю? – Да.

– Повтори все слово в слово, о чем он спрашивал и что ты ему отвечала.

И когда Эрика закончила рассказывать, он сказал:

– Вот так будешь завтра повторять следователю. А про все остальное забудь совсем, навсегда. Я за тебя буду об этом помнить, поняла?

– Хорошо, – согласилась Эрика, не совсем понимая смысл его слов.

* * *

Через три дня всей фабрикой хоронили Инну. Гедеминов подошел к Эрике и прошептал:

– Здесь стоит Попов. Не поднимай глаз. Поплачь и иди к матери. Если он тебя на территории встретит и будет расспрашивать, говори ему то, что рассказывала следователю.

– Хорошо, – прошептала Эрика и отошла к матери.

Попов стоял рядом с племянницей, Римма плакала. Ей было жаль подругу.

Гедеминов спиной чувствовал присутствие Попова. И вдруг услышал рядом его скрипучий голос – Попов кого–то спрашивал:

– А что случилось–то? Говорят, ее подружка Ирина знает все, – осторожно прощупывая ситуацию, спросил Попов женщину.

– Да нет. Я слышала, что девушка говорила следователю. Мать Инны поссорилась с дочерью и спросила о ней Ирину. Они вместе стали ее искать. Татьяна решила, что дочь от нее прячется на мельнице. Там они Инну и обнаружили. Ирина прибежала звать на помощь. Люди выскочили, кто–то снял ее с петли. Отрезал веревку, но было уже поздно.

– А мать, эта сумасшедшая, может что говорила? Что, Инна и вправду ее дочь? У них же разные фамилии, – продолжал расспрашивать Попов.

– Конечно, дочь. Татьяна кричала: «Доченька, моя любимая, не будем никогда ссориться». И знаете, Анатолий Севастьянович, она кричала, что Инну вроде как собственный отец изнасиловал. А у девочки и не было вовсе отца. А может, и был. Разве сейчас узнаешь? Теперь ей уже никто не нужен.

Попов сказал:

– Она же тронулась умом. Мало ли о чем могут кричать безумные?

– Да, конечно, обычно сумасшедшие говорят все, что приходит в голову, – соглашалась женщина.

– Так как стало известно, что это ее дочь? Они давно вместе живут? – продолжал допытываться Попов.

– Женщины говорили о каких–то родинках, приметах… – отвечала женщина.