Текст книги "Эрика"

Автор книги: Марта Шрейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 36 страниц)

– Надо скорей, пока гроза не разразилась. Я отвезу тебя к общежитию. Так договорились, Эрика? Я на минут десять ровно в час дня подъеду к проходной фабрики. Смотри, я буду ждать, – говорил квартирант.

– Я выйду к тебе. Даже если будет град, и метель, и ураган – все вместе, я все равно выйду к тебе, – с жаром сказала Эрика.

– Руку, руку давай! – говорил квартирант. Потом послышался топот копыт.

Нюра слезла с сеновала и вышла к калитке. Квартирант с девчонкой уже скакал в сторону общежитий. И хотя Нюра не выспалась, это все так ее взбудоражило, что она вошла в дом и стала заниматься уборкой, дожидаясь девяти часов, чтобы поспешить в контору с этой новостью. «В конце концов, я комендант общежития. И отвечаю за моральный облик этих девушек. Надо положить конец безобразиям. Когда им делают замечание по поводу их поведения, они всякий раз огрызаются. А теперь припру к стене хотя бы одну. И навсегда заставлю их с собой считаться», – злорадствовала Нюра, предвкушая месть «этим сучкам».

О случившемся Нюра рассказала своему непосредственному начальнику Попову, заведующей учебной частью училища, председателю фабричного профсоюза и, наконец, секретарю комсомольской организации Римме. А для большей убедительности она велела им всем собраться у проходной к часу дня. Пришли до обеденного гудка. Разразился ливень. Все зашли в проходную. Раздался гудок на обеденный перерыв. Ливень бил по стеклам и мешал видеть улицу. Но все же собравшиеся разглядели всадника. «Вот он скачет!» – крикнула Нюра и тут же все повернули головы к двери проходной. Туда, раздетая, с непокрытой головой бежала Эрика. Она никого не видела. Вся процессия стала проталкиваться к открытому проему двери. Всадник нагнулся и протянул руку. Эрика прыгнула к нему в седло, и они ускакали.

– Вот! – торжествующе сказала Нюра, – и ливня не боятся!

Чувства Риммы раздвоились. Вроде бы все в порядке. Женя свободен. Но ее охватила зависть к этой девчонке. Зависть и злость. К ней, к Римме, разве кто приедет на скакуне? И она решила проучить соперницу так, чтобы Женя забыл дорогу к ее общежитию раз и навсегда.

– Дядя, – сказала она Попову, – я тебя официально предупреждаю об открытом комсомольском собрании. Таким, как она, не место в нашем коллективе и в комсомоле тоже. Послушаем персональное дело о моральном облике Ирины Рен. И вас всех приглашаю, – повернулась она к остальным и добавила: – В семнадцать пятьдесят, сегодня.

– Я свидетель, и это просто моя обязанность прийти. Я все–таки еще комендант общежития, – заявила гордая Нюра.

Не успели договорить, как через проходную назад пробежала мокрая с головы до пят Эрика.

– И не боится простудиться, – удивилась Нюра.

Но Римма сквозь зубы процедила:

– Ливень теплый.

– А тела у молодых горячие, – с ухмылкой добавил Попов.

* * *

Нюра пошла к Наде. Надя обрадовалась ей и стала рассказывать:

– В той квартире, за стенкой, нечисто, и Попов вчера съехал на другую квартиру. А щель я замазала, чтобы нечистая сила ко мне не забралась.

– А с чего это ты решила, что нечисто? – удивилась Нюра.

– Да видела я, как Попов крестился и говорил: «Сгинь, нечистая, сгинь». А что это ему, партийному человеку, фронтовику, нечистой бояться, если ее нет? И зачем переехал на другую квартиру?

– Да он ждет, когда сапожник построится, чтобы вселиться в его хоромы. Общежития же все в его руках. А то, что Гедеминовы пристроили к бараку, он у них купит. – И добавила: – Но твоя новость ничего не стоит против моей.

– Так рассказывай!

– Нет, дорогая, хочешь все услышать – приходи сегодня на открытое комсомольское собрание.

– Я ведь уже не работаю на фабрике, и я не комсомолка уже лет двадцать, – ухмыльнулась Надя.

– Так открытое же. Приходи в контору, сядь на последнем ряду, никто не обратит на тебя внимания. Приходи, не пожалеешь, – пообещала Нюра.

Римма сама подошла к Эрике после обеденного перерыва и предупредила:

– Сегодня открытое комсомольское собрание. Не забудь, в 17.30. – И как бы между прочим спросила: – Чего это ты мокрая? Под ливень попала? Неужели в общежитие бегала обедать?

Эрика рассеянно ответила:

– Ну, мокрая и мокрая. Тебе и это надо знать. Все, иди. На собрание приду.

Римма пошла в другой цех и нашла там Женю:

– Сегодня открытое комсомольское собрание. Не вздумай пропустить.

– А если пропущу, что будет? – спросил он нахально.

Римма злорадно рассмеялась:

– Не пропустишь. Твою кралю будут исключать из училища за аморальное поведение. – Римма была уверена, теперь–то он уж точно придет.

– Чего ты к ней прицепилась и травишь ее? Завидно, что ли? Не старайся. Все равно у тебя ничего не выйдет, – разозлился Женя.

– А вот сегодня увидишь! – со злорадством ответила Римма и ушла.

Заинтригованная словами подруги, Надя пошла на собрание и села в среднем ряду. Молодежь потихоньку собиралась. Пришло начальство и уселось в первом ряду. Их все равно изберут в президиум. Зачем же далеко ходить? К Эрике подсел Женя. «Можно сесть рядом?» – спросил он. «Садись», – просто ответила Эрика. Она была еще под впечатлением расставания и думала о Николае, как далеко тот уже уехал. Она не могла себе представить, что завтра на рассвете у нее не будет свидания на холмах. После бессонной ночи Эрике очень хотелось спать. Она ненавидела собрания с их бесполезными разговорами. «Ни уму, ни сердцу», – как говорила Мария Ивановна. И думала: скорей бы оно закончилось.

К столу президиума вышла Римма и предложила выбрать в президиум намеченных ею людей. Зал вяло проголосовал.

– Повестка! Какая повестка? Чего зря собирать собрание! – выкрикнул Женя.

И Римма громко сказала:

– На повестке сегодняшнего собрания один вопрос: «Об исключении из стен училища и комсомола ученицы второго курса Ирины Рен за аморальное поведение, порочащее честь училища».

– Как? – выдохнул зал, и все стали искать глазами Эрику. Эрика не совсем поняла, о чем речь, только услышала свою фамилию и удивленно посмотрела на Римму. Послышалось, или действительно говорили о ней? Она оглянулась. Все смотрели на нее.

А Римма продолжала:

– Слово имеет комендант общежития Федосеева Анна Григорьевна.

Нюра встала, довольная, что ее назвали полным именем, и сурово оглядела зал. Потом нашла глазами Эрику и начала говорить:

– Ни для кого не секрет, что наши общежития – рассадник разврата. Посмотрите, что там делается по вечерам? Толпы парней у дверей общежитий. Когда ни сделаешь девушкам замечание, всегда норовят тебя же и оскорбить. А мы, между прочим, воевали не для того, чтобы молодежь вела себя так недостойно.

Кто–то из девушек выкрикнул:

– А мы не просим их стоять у общежития. Пришлите милицию и разгоните. Нам это надоело. Пусть научатся назначать свидания где–нибудь в другом месте. А то стоят с вечера, ни пройти, ни проехать. Чего зря врать на Ирину? Да она вообще ни с кем еще не встречалась. По себе, Нюрка, о нас судишь!

– Сама фронтовая сучка была! – добавил еще чей–то разъяренный голос.

Римма громко сказала:

– Кто это сказал, встаньте. Или боитесь? Тогда молчите и не перебивайте. Тетя Нюра, рассказывай дальше все, что видела и слышала.

– Я расскажу, – пообещала Нюра и начала: – Вы тут за нее заступаетесь, за эту тихоню. А она с мужиками по ночам чердаки, как кошка, обхаживает. – И рассказала все, что ей было известно, и в свидетели привела сидящих в президиуме. – Вот все видели, как она прыгнула к нему на лошадь в обед, в дождь, потому что развратная. Ей и в дождь невтерпеж. Пусть попробует отказаться.

Сначала Эрика испугалась. Оказывается, тетка Нюра их выследила. Потом, когда дело дошло до оскорблений, она покраснела до слез. Ей хотелось убежать из зала. Нюра говорила так убедительно, что зал молчал. И это невозможно было опровергнуть. Эрика совсем растерялась. Кто–то выкрикнул:

– Пусть Ирина сама расскажет. Что зря на девчонку врать!

Эрика не умела защищаться. Ее выставляли на позор перед всей молодежью. Это было самое страшное. Римма сказала:

– Что ж ты, Рен, сидишь? Выходи к товарищам по комсомолу и честно расскажи, как ты дошла до такого разврата. – Эрика встала. – Сюда проходи и встань лицом к залу. Пусть посмотрят на твое смазливое бесстыжее личико и увидят, что за этим кроется. А то все носятся с ней: «Куколка!» А она вон какая куколка оказалась, – говорила Римма с расчетом на Женю. Парень сидел, опустив голову.

– Выходи, выходи, – снова сказала Римма, и Эрике пришлось выйти.

– Говори, Ирина, не молчи. Что у тебя там было? – крикнул кто–то с места. – Врут, небось, все или прибавили на 99 процентов?

И Эрика заговорила:

– Спросить об этом имеют право только мои мать и отец, а их здесь нет. Это мое личное дело. Я не собираюсь никому давать объяснений. И никого я не опозорила, а фабрику тем более.

– Было что? – снова спросили с места.

Врать Эрика не хотела и просто сказала:

– Все было. – И подумала: «Я же действительно целовалась. Если это хотят знать, то пусть знают».

И Эрика направилась к выходу. Но Попов быстро встал из–за стола и, хромая, повел ее на место.

– Еще не все сказано. Тебе стыдно? Пусть другим будет наука.

Эрика выдернула руку. Она возмутилась такому насилию. И кто бы говорил? Человек, который изнасиловал свою собственную дочь, довел ее до могилы. И он еще говорит о морали. Эрика с таким презрением посмотрела на Попова, с таким омерзением, что он понял: «Ей известно все». И над этим он должен поразмыслить.

– Посмотрите, пожалуйста, – возмутилась Нюра, – раньше хоть стыдились, если их поймают на месте преступления, а сейчас прямо признаются.

Встала Римма и сказала:

– Я думаю, это плевок в лицо всем нам. И потому предлагаю исключить Ирину Рен из комсомола и из училища.

Зал молчал. Тогда Римма предложила голосовать:

– Кто проголосует против или воздержится, мы это запомним и пощады в случае оплошности не ждите. Голосуем. Кто за то, чтобы исключить Ирину Рен из комсомола и из училища?

Неожиданно Попов сказал:

– Я как парторг считаю, постановка вопроса неправильная. Во–первых, так просто из комсомола не исключают. В конце концов, она не враг народа, а только враг самой себе. Надо дать ей выговор. А во–вторых, из училища не исключать, а отстранить на три месяца и перевести ее в хоздвор, ко мне, на самую унизительную работу, развозить резиновые отходы по домам. У меня как раз старик–чеченец уезжает на Кавказ. Я думаю за это надо голосовать.

Эрика испугалась: «Что он задумал?!»

Встала председатель месткома и тоже произнесла речь:

– Я думаю, Рен, это твое счастье, что ты несовершеннолетняя, оступилась. А вот работала здесь Катька Квашнина, так ее за такое же поведение выгнали по волчьей статье, и она, как собака, по углам валялась, а потом и в тюрьму попала. Я поддерживаю предложение парторга. Пусть закручивает хвост лошади да убирает конюшню, пока не поумнеет. А не возьмется за ум, пусть пеняет на себя. На вокзале валяться пьяная будет, как другие детдомовские.

Снова встала Римма:

– Кто за то, чтобы объявить Рен выговор по комсомольской линии и ходатайствовать перед администрацией училища о переводе ее на хоздвор сроком на три месяца, прошу поднять руки. Активней. Активней, пожалуйста. Большинство. Собрание считаю закрытым. Все свободны.

Эрика первая выскочила за дверь. Она побежала в сторону озера. Ей нужно было побыть одной. Самое худшее для нее было то, что узнают мать, отчим и Мария Ивановна с мужем. Вот кто для нее настоящие судьи. Даже им она не сможет ничего объяснить. Эрика вспомнила об отце. «Конечно! – подумала она. – Ему я могу все рассказать, он поймет. Только отец почему–то давно не приезжает. Странно, почему? В воскресенье я сама поеду к нему. Он даст мне совет, успокоит. Надо только пять дней переждать. А к ним, – Эрика имела в виду мать и отчима, – я больше просто не пойду и ничего объяснять не буду. Правда, денег нет. До получения стипендии четыре дня. Но четыре дня можно просто пить воду, чтобы не голодать», – решила она. И прогуляв у озера до темноты, пошла спать в общежитие.

* * *

Между тем Нюра после собрания подождала приятельницу. Надя вышла из зала и, не глядя на Нюру, сказала:

– Ну ты, подруга, и стерва. Что же ты с девчонкой сделала? Ладно, просто бы сплетничала, теперь же осмеянию подвергла. За что ты так молодых ненавидишь? Ты видела, чем они занимались на самом деле там, на крыше? Сама не была молодая?

– Конечно, видела. Они в комнате там ели, пили, смеялись. А потом на крыше сидели в обнимку и целовались. Ничего, вперед целее будет, – заверила Нюра.

– Я с тобой разговаривать больше не хочу, – сказала Надя и пошла.

– Ой! Ой! Какая культурная стала! Придешь, как миленькая. Думаешь, они тебя там за свою примут, эти бывшие дворяне? Или их сторону берешь? – вдогонку подруге говорила Нюра, которую теперь одолевали сомнения. «А ведь действительно, ничего вроде плохого они не делали. Ну, оскорбилась я, что квартирант ко мне в дом привел…»

– Послушай, брось! – крикнула она Наде. – Чего мы из–за какой–то приютской немки ссориться будем? Да ничего с этой Рен не сделается. Будет предупреждением на будущее и ей, и всем другим, – успокаивала свою совесть Нюра.

Ее быстро обгоняли Женя и Римма.

– Женя, подожди. Слышь подожди! – просила Римма, хватая парня за рукав.

– Не подходи близко, а то врежу, – пригрозил парень.

– Ну бей! Бей! – загородила Римма ему дорогу. Парень оттолкнул ее и пошел, оглядываясь по сторонам. Он искал глазами Эрику. Но ее нигде не было.

Надя направилась прямиком к Марии Ивановне, и все ей сразу выложила.

– Так и сказала девчонка: «Все было», я слышала своими ушами. А Нюрка стерва, я это ей в глаза сказала. Сама мне призналась, что у них ничего не было. Нарочно, назло всем девчонка сказала это.

Гедеминовы не садились ужинать, ждали Эрику, как вдруг пришла Мари с домработницей.

– Что–то случилось?! – встревожилась Адель, вглядываясь в их лица, и тут же испуганно спросила: – С Эрикой?!

– Отпустите мальчика погулять, – сказала Мари.

Альберт выбежал, и Мари попросила Надю повторить все, что та только что рассказала ей. Когда Надя закончила свой рассказ, ее поблагодарили, давая тем самым понять, что она может уходить. Но тут Надя вспомнила о Попове. Она сказала, что Попов заступился за Эрику, и ее переведут только на три месяца в хозяйственный двор под его начало. – Вот, парторг оказался добрее, чем комендантша, – закончила говорить Надя. Услышав это, Гедеминов встал из–за стола и медленно мерил шагами комнату. Все молчали. Не поворачиваясь к присутствующим он скажет.

– Надя спасибо, оставь нас.

После ухода домработницы Адель в сердцах стукнула кулачком по столу:

– Ненавижу этот строй. Родителей моих погубили, дом сожгли, мою судьбу искалечили, а теперь судят девочку, которая не может защититься… – И вдруг она вскочила с места. До нее дошли слова Нади, что Эрику берет на хоздвор Попов. Она, побледнев, умоляюще посмотрела на мужа. Он ответил ей:

– Когда–то давно я сказал тебе: оставь все проблемы мне. Адель, здесь не лагерь, и с Поповым справлюсь. И ты должна мне в этом полностью доверять. Эрика под моей защитой. Исход будет зависеть не от твоих волнений, а от моих действий. Ну же! Ты ведь умница, и по–прежнему мне доверяешь, правда?

– Но конюшня! Девочка будет в западне, если он просто туда зайдет и закроет за собой двери. Конюшня даже не на территории фабрики. Там всегда безлюдно, – в отчаянии говорила она мужу. Воображение рисовало ей страшные картины. Она знала этого оборотня Попова. Ее беззащитная дочь была теперь в страшной опасности.

Гедеминов успокаивал ее:

– Ну, во–первых, Эрика будет брать с собой собаку. Кстати, надо найти девочку. Пойдемте. Где она может быть?

Но только они прошли двор общежития, как сразу наткнулись на нее. Эрика испуганно посмотрела на мать, на отчима.

– Девочка моя! – бросилась к ней Адель.

Но Эрика шарахнулась от нее, и ни на кого не глядя, бросила им:

– Я хочу спать и не хочу ни с кем разговаривать.

Адель растерялась. Мари обняла Эрику за плечи:

– Иди к матери. Хватит тебе по общежитиям скитаться. Тебе там не место. Иди, детка.

Эрика тихо заплакала, все тело ее сотрясалось. Она не могла остановиться. Напрасно обе женщины ее успокаивали. Они повели ее домой чуть ли не силой. И она сразу же легла в постель, отказавшись от ужина.

* * *

Супруги Гедеминовы и Мари разговаривали вполголоса, обсуждая всевозможные варианты поведения Попова. Гедеминов, как мог, успокаивал жену. Но она понимала, что между мужем и Поповым начался новый виток войны, и теперь переживала не только за Эрику, но и за него, и за себя, и за сына.

– Когда имеют дело с дьяволом, о чести забывают… – говорил Гедеминов. – Попову известно, что мы знаем о его преступлении против собственной дочери. Мы – это я и Эрика. Свидетели ему не нужны. Но пока я строю дом и не переехал, он не приступит к действиям… Ему очень уж хочется получить наши комнаты в собственность. И у него еще нет человека, которому он поручил бы дело. Торопиться ему некуда. Попов осторожный… – Гедеминов продолжал: – Теперь стройкой может заняться архитектор. А я по утрам стану прогуливаться с собакой – в то время, когда Эрика будет в конюшне, и издали наблюдать за тем, что там происходит. Вечером она обычно гоняет коня по степи с час, а потом моет его, кормит и убирает конюшню… Я уже к этому времени свободен.

– Ты же видишь, какая она скрытная. Влюбилась в этого геолога, – огорченно сказала Адель и, повернувшись к Мари, добавила: – Простите, это же ваш племянник.

Мари попыталась успокоить ее:

– Подождите. Я не думаю, что Николай оказался подлецом. Наверняка там все было не так, как нам это подали. Плохо только, что он с нами не поговорил… Он же взрослый человек, а она ребенок… Эрика могла уговорить его молчать. Надо подождать, когда он вернется и объяснится со мной. Он сказал, что жениться должен осенью. Это очень странно. Я видела, что он сразу влюбился в Эрику. Я думаю, он Эрику имел в виду, когда говорил о женитьбе.

– Однако зачем ему ради девчонки лишаться карьеры? Там и докторская диссертация, и, как вы говорили, длительная загранкомандировка, – грустно спросила Адель. – До его приезда еще так долго! Нет ничего хуже неопределенности.

А Гедеминов молчал. Он решал трудный вопрос о том, как уничтожить дьявола. Конечно, после рождения младшего сына он дал себе слово простить всех, кто причинил ему зло. Но сейчас в опасности была вся его семья. Он думал о том, что на уме у этого оборотня? Как далеко он намерен зайти? Он обязан его опередить. И что стоит ему пойти однажды следом и свернуть Попову шею? Он понимал, что обращаться в органы власти бессмысленно. Это была их собственная война, и в этой войне ему нужно было одержать победу. Мрачные мысли роились в голове у князя.

Адель молча плакала. Гедеминов прижимал ее к себе и уговаривал:

– Ну, успокойся. Я со всем справлюсь, твоя задача – положиться на меня.

* * *

Мари не могла заснуть и переворачивалась с боку на бок, пока муж не спросил ее, почему она не спит.

– Я тебе на ночь рассказывать не хотела, да я и сама еще этому не верю, но девочка этого не отрицает… Они любят друг друга – Николай и Эрика. Почему он мне ничего не сказал? И какая это любовь, если он собирается жениться на другой? Вот вернется через три месяца, я с ним строго поговорю. Конечно, у него репутация Дон Жуана. Но я видела, как он восхищенно смотрел на нее. Тогда еще я сделала ему замечание. Он просто боготворит ее… Ничего не понимаю. Самое худшее – это не то, что они просидели ночь на крыше у комендантши в обнимку и считали звезды. Речь даже не об этом соблазнителе, моем племяннике, а о последствиях. Девочку выставили на комсомольском собрании на посмешище, как гулящую девку. А заступился за нее Попов. Он посоветовал перевести ее на три месяца из училища на конюшню, развозить резиновые отходы по домам работников фабрики, ими отапливают здесь печи.

Всегда невозмутимый, занятый своими мыслями, как все художники, граф Петр при этих словах чуть ли не подскочил на кровати:

– Повтори, что ты сказала?!

– Да что уж тут повторять. Девочке грозит серьезная опасность. Наверняка Попов подозревает, что она все знала о нем и его дочери. Бедная эта женщина, Татьяна, до сих пор лежит в психиатрической клинике. А ведь она однажды сбежала оттуда и приходила ночью к нему. Надя это подтвердит.

Граф Петр с ненавистью произнес:

– Я не такой храбрый, как князь Александр, но готов ему помогать во всем. Нельзя больше этому гаду безнаказанно по земле ходить. У него же паранойя! Нет, решено, если князь решится, я ему помощник. Да неужели мы не защитим это слабое создание.

– Давай положимся на князя Александра. Он все решит и решит правильно. Спокойной ночи, дорогой.

За завтраком Эрика сидела, не поднимая глаз. Мать молчала. Отчим спокойно говорил Эрике:

– Послушай меня, дорогая. Утром ты отправляешься в распоряжение Попова. Мы все знаем, что он собой представляет на самом деле и как выглядит в глазах общественности. Но не бойся его. Он всегда ходит вокруг своей жертвы кругами. Чтобы упредить наглеца, я должен все знать, все его слова, предназначенные тебе, и действия, и даже интонацию его голоса. Мы имеем дело со зверем в человеческом обличье. Это отпетый негодяй, который вводит в заблуждение порядочных людей своими орденами и медалями. Если будешь меня слушать, все будет хорошо. Я всегда буду неподалеку.

Эрика была благодарна им за то, что ей ничем не напомнили о вчерашнем собрании. «Какие все–таки они оба хорошие!» – думала она, идя на работу. Она не пошла в кабинет Попова, а сразу направилась на конюшню. Конь нетерпеливо ржал. Времени оставалось мало, но Эрика все же дала ему пробежаться. Когда загудел гудок, они были уже у конюшни. Там же к ее удивлению стоял Попов со стариком–возчиком:

– Ну что ж старик, – говорил Попов, – езжай умирать на свой Кавказ. Вот тебе достойная смена.

– Зачем дэвечка на такой работа ставит? Ай–я–яй! Конь не любишь, дэтэй не любишь. Што ти за чэловек? Она эта дэвечка золотой. Ти не понимаэш. Ум что ли нет у тэбя? – удивился старик.

– Напрасно ты, дед, так думаешь. Я очень понимаю в женщинах. У тебя небось одна была, а у меня пятьсот, а может и больше, – цинично рассмеялся Попов.

– Ты что, султан бил, и это бил твой гарем? Больтаешь много, сам не знаешь чиво. Я старий уже, а ты при ребенок говориш это.

– Ребенок, говоришь. А ты спроси, за что перевели ее на конюшню работать.

И Попов пошел прочь, на ходу наставляя старика: «Сдашь ей дела и приходи, я подпишу заявление на расчет, езжай на свой Кавказ».

Когда Попов ушел, Эрика не выдержала:

– Дедушка, вы ему не верьте. Мы любим друг друга. Ничего плохого не было. Мы просто сидели на крыше. А хозяйка квартирная увидела и разболтала. Теперь они все меня плохой считают.

– Разве это луди? Это не луди, ти не пэрэживай. Я тэбэ вэру. Молодой надо любит жарко. Сам бил молодой. А ти счасливый будэш. Я знай. Не смотри на них, не слюшай. Шайтаны. И этот начальник Попов шайтан. Как они нам этот НКВД посадил на поезд женщин и дэтэй и мужчин тоже, всех вместе. Двер не открывал. Туалет не бил, усе терпел. Наща женщина стыдится, и отравился. А за что? Разве ми виноваты, что чеченец? Э–э–х! Аллах видэл усё. Горэ, горэ. Этот Попов, как штаны его, принесли усем горэ. – Старик намекал на синие энкаведешные галифе Попова.

В обеденный перерыв Эрику нашел Женя. Он переминался с ноги на ногу:

– Я не верю, – начал он, – не верю, что там про тебя наговорили. Но даже если это и так и… он, ты знаешь, о ком я говорю, тебя бросил, я готов на тебе жениться и никогда не упрекну ни в чем. Клянусь тебе, – заверил парень, – это будет мой ребенок.

Эрика растрогалась и сказала:

– Спасибо тебе, Женя. Я знаю, что ты меня любишь, но пойми и ты меня. Я люблю другого, и это не зависит от меня.

– Я подожду. Какие наши годы! – с жаром стал говорить Женя, но тут снова подошел Попов.

– Так, – сказал он Эрике, – значит, заводишь теперь шашни на конюшне? Не выйдет. Я беру над тобой шефство. Не дам окончательно опуститься.

– Да что вы пристали к ней? – возмутился Женя. – Никто не заводит шашни. Теперь я вижу, как вы, старики, умеете поливать нас, молодежь грязью. Вы в сто раз хуже. Никто не знает, что вы в жизни натворили, а на нас нападаете.

– А ты молчи, щенок. Ты еще под стол пешком ходил, а я уже землю от врагов защищал. Уходи отсюда. Обеденный перерыв кончился. Вон уже гудок гудит. Пошел вон!

– Если бы вы не были старым и моим начальником… Я… – Женя пошел, оглядываясь на Эрику. А Попов строго посмотрел на нее и предупредил:

– Смотри, ляпнешь кому–нибудь – пожалеешь.

– Что я ляпну? – удивилась Эрика и сразу поняла, что он имеет в виду. Она притворилась. – А мне и говорить нечего. Не знаю, о чем вы. Попов пристально посмотрел на нее и ушел. «Может, действительно не в курсе?» – засомневался он. Это немного успокоило его. А строптивая девчонка, между тем, все больше ему нравилась.