Текст книги "Эрика"

Автор книги: Марта Шрейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 36 страниц)

Эрика расплакалась, хотя только что была готова уйти от любимого.

– И мы уже должны расстаться?!

– Только для того, чтобы воссоединиться навсегда. Кстати, мы можем завтра увидеться у моей тетки. Наверняка она захочет представить меня своим друзьям. – Утирая ей слезы, успокаивал ее Николай.

– Только не показывай виду, что мы знакомы, прошу тебя. Нельзя. Скажут, что я старого нашла.

– А я старый?

– Для меня нет. Но люди злые. Я боюсь сплетен. Правда, боюсь.

Вечером Николай хотел сесть за диссертацию, но у него ничего не получилось. Он не мог работать после того, что услышал от Эрики. Ему захотелось сейчас же прижать ее к себе и пожалеть. «Боже! Что выпало на долю этой девочки?! А ей еще и восемнадцати нет. И какая ужасная судьба у ее матери, отца. И за что? За то, что они немцы? Проклятая война! Да, но тетя не немка и она тоже «там» была. И многие миллионы. Как это я жил до сих пор, не ведая, что творилось в стране? Ему стало стыдно за то, что он всегда пренебрежительно думал о тете Мари, как о преступнице. Как это понимать? Достал теткин портфель, который видел уже однажды в детстве. Тогда мать не хотела его брать. Но потом взяла, и больше он, Коленька, его не видел. «Наверное, где–нибудь на даче закопала, – подумал он. – Мать здорово рисковала! И ее могли бы посадить, а я рос бы, как Эрика, в детском доме и жил бы в бараке, презираемый всеми… А что Эрика говорила о сословии, о княжне, что она знает? Кто княжна – тетя Мари?»

Он открыл портфель и стал рассматривать фотографии, письма, дневники. «Дневник юной Мари». Читать или не читать? А что там плохого может быть написано? Его писали в начале века. Барышни тогда были очень романтичны. О Господи! Да он на французском! Вот те на, вот так сунул нос! И письма, они тоже на французском или на немецком, но точно не на английском – расстроился Николай. Как же так получилось, что он, кандидат наук, не знает других языков? Только английский, да и то плохо. Что ж, придется просто разглядывать фотографии начала века, решил он. «Красиво одевались дворяне. А вот этот господин похож на меня», – удивился Николай. Рядом сидела дама и двое детей. Николай перевернул фотографию и прочитал на обороте: «Князь и княгиня Володарские и их дети Николай и Мари».

«Никак это тетя Мари в детстве! Она что, действительно княжна?! Постой, постой! – сказал себе Николай. – Кем же приходится ей моя мать? Моя мать ее сестра и тоже княжна? Нет, на фотографии ее нет…» Николай стал дальше перелистывать альбом, разглядывая фотографии. Он не нашел никакого упоминания о своей матери. И тут выронил маленький смятый листок от какой–то газеты. Николай поднял его. Между строчек он прочитал по–русски: «Мари, помоги Амалии вырастить Коленьку. Прощай. Я любил вас».

– Кто же обращается к тете Мари? Ее брат? Но Амалия моя мать. А Коленька – это я. Ничего не пойму, – в растерянности говорил себе Николай. – А кто князь? Отец, мать? Нет. Отец был простой крестьянин, и все в роду у отца были крестьяне. Это он в гражданскую, а потом в ЧК красным командиром стал. Стоит ли над этим голову ломать? Все в прошлом. Он сложил бумаги и собрался к тетке. Там, пусть хоть на минутку, но он увидит Эрику. «Сокровище мое!» – с нежностью подумал он. И впервые почувствовал боль за нее. Ему стало страшно уезжать и оставлять ее здесь. Он подумал о том, что общество, в котором он живет, далеко не так совершенно, как ему раньше казалось. Почему Эрике нельзя уйти с фабрики? Почему не увольняют немцев с работы по их собственному желанию, а только в исключительных случаях, например из–за женитьбы? Он мог бы взять ее с собой. Но Эрике нет восемнадцати, и с этим ничего нельзя поделать. Получасовые утренние встречи в чистом поле, несколько вечеров, проведенных в ресторане – вот и все. Вечером за ней следит какой–то тип и его компания, и она боится за его, Николая, жизнь. Но надо было идти к тете Мари. Ему захотелось посмотреть на людей, от которых он раньше просто шарахался, не желая о них ничего слышать. И если уж честно признаться, то всегда боялся оказаться на их месте. Но что скрывала от него мать? Ему очень хотелось об этом узнать.

* * *

Тетка поднялась навстречу Николаю:

– Ну, здравствуй, здравствуй, племянник. Дай я на тебя погляжу. Красивым мужчиной ты вырос. Высокий, весь в отца, – говорила она, любуясь племянником.

Николай возразил:

– Нет, я не похож ни на мать, ни на отца. – Он оглядывал комнату, увешанную картинами.

– Мой муж Петр рисует, – объяснила тетка.

– Ну это же прекрасно! Ему надо выставляться, – сказал Николай.

– Нам нет доверия. Пока выполняет государственные заказы. Рисует вождей и передовиков производства, по клеточкам с открыток. Выставляться можно только с ними. Проявит сознательность, тогда, может, и допустят к выставке. Ну да ладно. Ты ведь давно здесь, недели две. Земля слухом полнится, – укоризненно посмотрела тетка на племянника. – Почему не приходил, боишься за свою карьеру?

Николай уклончиво ответил:

– Работы много было. Теперь полегче стало. – И вдруг спросил: – Вы меня простите, тетя Мари, но я что–то запутался. Вы мне по какой линии родственница?

– Мать писала, что женишься. – Сделала тетка вид, что не слышит вопроса.

– Женюсь? Ах, да! Наверное, осенью сыграю свадьбу, – думая об Эрике, ответил Николай, и продолжил: – Я ведь ваш портфель довоенный привез. – Ему не терпелось получить ответ на свой вопрос.

– Да, твоя мать писала. Как же не побоялся, разбирал мои бумаги? – строго спросила Мари.

Он честно ответил:

– Заинтересовал меня ваш архив, не скрою, и я попытался в нем разобраться. Но, к своему стыду, обнаружил незнание языков.

Николай положил портфель на стол и снова спросил:

– Тетя Мари, а какая вы мне родственница, сестра матери?

– Нет. Я сестра твоего отца, – ответила она рассеянно, с волнением перебирая дорогие сердцу вещи. – Как же все–таки это сохранилось? Как он это не сжег? – с удивлением говорила она.

– Кто – «он» и почему вы говорите, что являетесь сестрой моему отцу, когда я сам видел здесь на фотографии вас, вашего брата и ваших родителей? На обороте написано: «Князь и княгиня с детьми», – недоумевал Николай.

Тетка растерялась:

– Твоего отца сестра? – переспросила она, затем стала строгой и сказала: – Ну, во–первых, сядь. Ты, наверное, голодный. Сейчас я тебя кормить буду.

– Нет, нет, я сыт, – отказался Николай.

– Ты взрослый человек, и я не хочу тебя больше обманывать. Сталина нет, времена переменились, и ты не зверь, должен знать свои корни. Мой брат Николай написал мне эту записку, когда его арестовало ЧК. Речь в ней идет о тебе. О тебе, Николенька. Он боялся, что твоя мать не сможет вырастить тебя одна. Ты сын князя Володарского, моего брата Николая…

Николай в полной растерянности смотрел на тетку… А Мари продолжала:

– Не знаю, как посмотрит на это твоя мать, но я расскажу все. Ты считал этого никчемного человечка своим отцом и небось и сейчас гордишься им. А как же – погиб за Родину. Да, погиб, как гибли миллионы людей во время войны. И многие из них, если не большинство, были лучше его. Он арестовал твоего отца только для того, чтобы заполучить его жену, твою мать. Потому что вышедшие из низов большевики, придя к власти, не желали брать в жены себе подобных – подавай им лучших женщин! А для этого надо было под любым предлогом убрать их мужей. И твоя мать пожертвовала собой ради тебя. Сама она могла голодать, но чтобы ребенок умер с голоду – этого допустить не могла. Вот твой отец. – Тетка положила перед Николаем фотографию. – И заодно полюбуйся на своего деда и бабку. Посмотри, какие прекрасные, одухотворенные лица. Разве среди большевиков встретишь таких? Твой так называемый красный отец и меня отправил следом за братом. Мы враги народа, а они нет. Что сделали с Великой Империей?!

Николай со страхом слушал крамольную речь тетушки, поглядывал на дверь. Наконец остановил ее:

– Тетя Мари, потише, услышать могут. Но я ничего не понял.

Тетка усмехнулась:

– Ты не хочешь понимать, что князь по рождению? Оттого что коммунист?

«Так я не то, что я есть? – удивился Никола про себя и подумал: – Совсем как Эрика. И мне теперь тоже придется это скрывать. Как же можно жить, постоянно что–то скрывая от общества, от друзей? Но живет же Эрика так. Бедная девочка!» – думал он, пока тетка накрывала на стол. Ему совсем не хотелось есть. Он бы говорил и говорил на эту тему, но тетка сказала:

– У нас еще будет время обсудить эту тему. Для начала я познакомлю тебя со своим мужем, графом Петром, и князем Гедеминовым. Кстати, сейчас должна прийти их дочь. Я ее учу вязать вологодские кружева и накидки. Они такие, какие были у твоей бабушки. – И заслышав шаги за дверью и стук, тетка сказала: – А вот и она.

Эрика вошла, поздоровалась, извинилась за опоздание и спросила:

– Мария Ивановна, я не вовремя? – На Николая она даже не взглянула и держалась замечательно.

Тетка улыбнулась ей и сказала:

– Проходите, барышня. Познакомьтесь, Эрика. Это мой племянник Николай Николаевич Володарский.

– Очень приятно, – ответила Эрика.

Николая бросило в жар. Он посмотрел на нее и подумал: «Это ты, любовь моя!». Мари перехватила его взгляд и сказала Эрике:

– Сегодня занятий не будет. Передай, пожалуйста, родителям, что я жду вас всех завтра к ужину в честь приезда моего племянника князя Володарского.

– Хорошо, – Эрика, попрощалась и ушла, подумав по дороге: «Странно, Мария Ивановна как будто и не старая, а все путает. Николая почему–то назвала князем Володарским».

После ухода Эрики Мари строго взглянула на племянника:

– Мать твоя писала, что ты легкомысленный. Но не настолько же? Не надо бросать такие взгляды на невинное создание! Пожалуйста, обращайся так со своими комсомолками, но не с юной баронессой.

Николай живо откликнулся:

– Но тетя Мари! Она прекрасна! Я никогда не видел никого красивей!

Мари с удивлением посмотрела на племянника. Он говорил так, как будто был влюблен. И она покачав головой сказала:

– Бедная твоя будущая жена! Что же будет с ней, если ты продолжаешь любоваться девушками, даже когда собрался жениться? Ну и нравы у вас сейчас!

Потом она перевела разговор на Амалию, мать Николая. Спросила, как ее здоровье и чем живет, как жила в войну. Проговорили два часа, и Николай стал прощаться до завтра.

Ночью Николай долго не мог заснуть. Он говорил себе: «Я переродился. Был советским геологом Плотниковым Николаем Васильевичем, а завтра проснусь врагом народа князем Володарским Николаем Николаевичем. Но Эрика, маленькая баронесса! Какая притворщица! Кто бы мог подумать? Какая актриса! Глазом не моргнула. Как будто и не знала никогда меня. Так она однажды может поступить и со мной», – закралось сомнение в его голову. И он, к своему удивлению, сказал себе: «Еще не к кому ревновать, а я уже ревную ее. А почему? Да потому, что Эрика умеет хитрить. А, может, она от страха хитрит, чтобы ее не засмеяли? Но я все равно ревную. А что будет в Москве? Ну, привезу я жену, и начнется разлад с начальством. Тогда прощай загранкомандировка. А как бы хорошо было поехать с Эрикой за границу. – И тут же засомневался: – А если узнают, что тетка была судима? И не опасно ли вести знакомство с теми, кого осудил советский строй».

Николай заснул под утро, но проснулся вовремя и, посмотрев на часы, увидел, что не опоздал на свидание. И вот уже он скачет по проселочной дороге, оглядывая холмы и высматривая любимую. Но он приехал первым. Сладкое ожидание свидания. Наконец вдали показалась волшебная всадница. Он понесся ей навстречу.

– Я здесь! – радостно кричала Эрика.

Николай, спрыгнув с лошади, бережно взял ее на руки. Он наклонился к ее головке и поцеловал шелковые волосы. Потом поставил ее на землю, и они стали делиться вчерашними впечатлениями. Эрика говорила: «Я так боялась, что Мария Ивановна заметит по моему лицу, что я тебя…» Она поймала себя на том, что чуть не сказала о любви. Николай прижал ее к себе и целовал горячие губы, щеки, глаза. Но, вспомнив вчерашние сомнения, стал ей выговаривать:

– Я не смог сдержать свою любовь, и тетка это заметила. Как же тебе это удалось? Запомни, если ты мне изменишь, я тебя задушу, как Отелло.

– Наверное, ты всем это говоришь? – неожиданно сказала Эрика и засмеялась.

– Да, раньше так и было. Потому что тех, кого я любил, не хватало надолго. Я нуждался в подпитке. Ты же меня зарядила на всю жизнь. Тебя нельзя не любить. Ты явилась из другого мира. С какой планеты ты к нам спустилась, моя маленькая фея? Почему ты всегда разная? Сколько женщин соединилось в тебе одной?

Эрике стало грустно после этих слов. Она прижалась к нему и сказала:

– Ты уедешь, и я останусь совсем одна. Этот мир очень жесток ко мне. Я боюсь людей. Мне ничего от них не надо. Я ничего не хочу о них знать. Почему же они за мной следят, как за преступницей?

Николай вдруг подумал, что если он уедет с Эрикой в загранкомандировку, то назад, может, и не вернется. И потому он сказал ей: «Завтра привези свое свидетельство о рождении. Я хочу на него взглянуть, чтобы знать перспективу на будущее».

Через полчаса влюбленные расстались до вечера.

После разговора с теткой, когда Николай узнал правду о себе и своей семье, он был в полном смятении. От старого мира Николай уже ушел, а к новому еще не пришел. Он был на перепутье. «Я – князь, я – князь», – повторял он, пытаясь понять смысл этих слов, но князем себя не чувствовал.

Вечером, помня, что его тетка аристократка, Николай пришел точно в назначенный срок. Почему–то он рассчитывал, что Эрика уже будет там. Но ее еще не было. Первыми пришли супруги Гедеминовы. О них столько рассказывала Эрика. Но какова мать Эрики! Николай ее сразу узнал. И подумал: «Вот такой будет моя любимая спустя много лет. Какая она статная и красивая!»

– Князь Александр Павлович Гедеминов с супругой, а это, познакомьтесь, мой племянник князь Николай Николаевич Володарский, – представила его тетка.

Николай готовился к встаече с Эрикой и ее матерью, но чтобы так, не боясь, открыто говорили о княжеском происхождении? Он машинально протянул руку тому, кого тетка назвала князем, поклонился его супруге, и тут же подумал: «Не подобает мне так беспечно вести себя с ними.» И уже тоном руководящего советского работника сказал:

– Я ничего не знал о себе, всегда был Плотниковым и хотел бы им остаться. Мы живем в советской стране и потому о старом режиме нужно забыть. Никакой я не князь, а начальник геологической экспедиции, кандидат в члены партии и командирован из Москвы Центральным геологическим управлением. Ну а если тетя Мари … К чему это помнить.

Он оглянулся на мать Эрики: ироническая улыбка мелькала на ее губах. Гедеминов же стоял, скрестив руки на груди, и пристально смотрел на него. Николай тоже посмотрел ему в лицо, наткнулся на твердый взгляд карих глаз, не выдержал, перевел глаза на белый крахмальный стоячий воротник его сорочки и забыл, о чем говорил. Он растерялся. Такого с ним еще не было. Приход мужа тетки разрядил обстановку. Мари, чтобы больше не смущать племянника, представила его:

– Петр, познакомься, это мой племянник Николай. Покажи гостям свои работы, а я накрою на стол.

Николай смотрел на дверь, он не мог дождаться прихода Эрики. В это время черный бородатый муж тетки показывал князю какую–то абстракцию. Николай искоса разглядывал его, когда неожиданно услышал за спиной голос Эрики:

– Ах! Это же наша ваза на холсте! – он с удивлением повернулся, но это была только ее мать. – Александр, посмотри, Петр нарисовал вазу, которую ты сам сделал! Как играют на солнце краски! – восторженно говорила она мужу.

Гедеминов посмотрел на полотно и в знак согласия слегка наклонил голову. Николай с неприязнью подумал о нем: «А разговаривать он не собирается. И даже никак не отреагировал на мои слова.»

– А как вам это! – спросил художник у Адели и повернул мольберт. Николай тоже обернулся, увидел портрет Эрики и, едва сдержав возглас удивления, спросил Адель:

– Это же ваш портрет? Прекрасная работа! – он сделал вид что не знает, чей это портрет на самом деле.

– Нет. Моя дочь позировала графу Петру, – ответила довольная Адель.

В это время дверь открылась, и впорхнула Эрика, в модном коротком платьице и в туфельках на шпильках, тонкую талию обхватывал широкий пояс с блестящей пряжкой. Ее волосы были тщательно уложены.

«Кажется, девочка посетила парикмахерскую», – подумала Адель, любуясь дочерью.

– А вот и принцесса пришла, – сказал, сдерживая улыбку, граф Петр и добавил: – А то я уже проголодался. Можем наконец сесть за стол.

Николай восторженно посмотрел на Эрику и, убедившись, что она на всех произвела такое же впечатление, довольный улыбнулся.

Эрика, оправдываясь за опоздание, отчаянно врала: «Мы с девчонками ходили фотографироваться, а потом в кино на дневной сеанс». И стала рассказывать сюжет фильма, который посмотрела на прошедшей неделе. Мать заметила ее состояние. Весь ее вид и выражение лица будто говорили: «Вот какая я!». Адель с удивлением посмотрела на Николая. Все это, по–видимому, предназначалось ему. Один только взгляд Эрики, брошенный на него, сказал ей все. «Когда же она успела? Вчера его увидела мельком… Так Мари сказала. Понравился? Да нет. Я ошибаюсь. Она давно счастливая ходит. Юность. Хочется всем нравиться, быть самой красивой и привлекательной и если это удается, то нет большего удовольствия для девушки». Ей, Адели, это было знакомо. Она вспомнила свои счастливые дни с Фридрихом и тут же посмотрела на мужа, не прочитал ли он ее мыслей. Но выражение его лица, как всегда, было непроницаемым.

Мария Ивановна усадила Эрику рядом с Николаем, для того чтобы он не мог бросать на нее «свои распутные взгляды». Молодые изо всех сил пытались скрыть свои чувства, но все ощущали особую ауру, установившуюся в комнате. И причиной этого была их любовь, свет которой незримо горел над столом, озаряя их лица и делая их еще прекраснее! При этом Николай и Эрика ни разу не взглянули друг на друга. И только соприкоснувшись рукавами, краснели по очереди.

Граф Петр говорил о художниках, которых принимал когда–то его отец, потом заговорили об искусстве, о Шаляпине и системе Станиславского. Тетка спросила Николая, занятого всецело мыслями об Эрике:

– Ты любишь Шаляпина?

– Что? – спросил он. – Ах, Шаляпина? Да, конечно.

– Хочешь, поставлю отрывок из арии мельника в его исполнении?

– Хоть мне и нравится современная эстрада, но Шаляпин не может не волновать. Конечно поставь, – ответил Николай.

Николай слушал, смотрел и чувствовал себя в этом маленьком уютном доме, как на прекрасном острове, вдали от остального мира. Ему захотелось, чтобы это не кончалось никогда, тем более, что он ощущал присутствие любимой рядом. Он слушал Шаляпина, а в душе у него звучала волшебная флейта Моцарта.

Первой встала из–за стола Эрика. Это стоило ей больших усилий. Но она понимала: чтобы счастье продлилось как можно дольше, надо сделать над собой усилие и уйти. Она сказала Марии Ивановне:

– Уже десять часов. Я пойду. Мне завтра рано вставать. Я же Марса утром должна погонять по степи. Он застаивается в конюшне.

– Конечно, девочка. Спокойных тебе снов, – ответила с нежностью Мария Ивановна, и Николай это заметил. Эрика попрощалась со всеми, сказала и ему не глядя: «До свидания!»

Он знал, что это не пустой звук. До свидания. До утра.

– До свидания! – ответил он, – вкладывая в это слово то значение, какое оно имело для него и для нее на самом деле. Женщины с удивлением посмотрели на Николая.

Как только за Эрикой закрылась дверь, Гедеминов встал из–за стола и, наклонившись к Николаю, тихо произнес:

– Не хотите уделить мне минутку внимания. – Он прошел в другую комнату, Николай последовал за ним. Гедеминов повернулся к нему и спросил:

– Князь, надеюсь, вы владеете хоть каким–нибудь видом оружия. Я вас могу вызвать на дуэль. – В его голосе звучал металл. – Это моя падчерица. Не забывайтесь, князь–коммунист, скрываемый огонь сильнее во сто крат! Направьте свою страсть на другой объект.

«Как он догадался?» – удивился Николай и, посмотрев на Гедеминова, понял: тот не шутит. Заколет на месте, этот князь из прошлого. «Хорошо сохранился», – усмехнулся про себя Николай, но ответил:

– Я не владею никаким видом оружия, но заверяю вас, повода к дуэли я вам не подам.

– Дай–то Бог, – ответил Гедеминов, и они оба вернулись к столу.

У дверей общежития стояла толпа парней. Эрику не пропускали.

– Да пропустите же! – возмутилась она.

Один из них предложил: – Проходи здесь, мимо меня.

Когда же она поравнялась с ним, он грубо схватил ее за грудь. Оскорбленная до слез, Эрика отвесила ему такую пощечину, что парень отшатнулся, и она проскочила сквозь строй к дверям. Вдогонку она услышала: «Вот сука! Притворяется особенной. Женьке голову морочит. А на самом деле такая же, как все».

Слезы навернулись Эрике на глаза. Она быстро разделась и легла в кровать. Лицо еще горело от оскорбления. «Ненавижу! Ненавижу их! Хамы! Животные!» – повторяла она про себя. Но постепенно мысли ее вернулись к главному – завтрашнему свиданию, и она забыла про обиду. Эрика решила, что приблизит свидание, если быстрее уснет с мыслями о НЕМ. Ресницы ее сомкнулись, губы застыли в блаженной улыбке. Еще одну ночь она засыпала счастливая.

Приближался день разлуки, и Николай ничего не мог изменить. Он почувствовал себя крепостным. Уезжая за тысячу километров, он не сможет хоть на день вырваться к любимой. Теперь он все время будет под наблюдением. Он не просто геолог. Он ищет на этот раз золото. И каждый его шаг будет под контролем – депеши отправляют в нужные органы. Письма тоже будут распечатываться. Все это он объяснил Эрике, и писем ждать она не будет. У него еще оставалась надежда выехать с ней за границу после того, как он увидел ее свидетельство о рождении. В нем не было указано ни место рождения, ни ее родители. А значит, она не могла считаться немкой. Перед отъездом в экспедицию Николай уже разговаривал с начальником паспортного стола и выяснил, что в паспорте без ее согласия ей поставили немецкую национальность и это можно исправить. Эрике просто надо сдать паспорт на переоформление. У нее есть выбор: или она напишет «русская», или в графе национальность будет прочерк. «Прочерк хуже. Пусть будет русская. Условность? Ну и пожалуйста. Вывезти, вывезти мое сокровище любым путем», – уже как о решенном думал он. Но тут Николай подумал о матери. Какой это будет удар для нее! Сын предал Родину, удрал за границу. Однако вспомнив все, что с ней произошло в юности, успокоил себя: «Вряд ли мать с этим до конца смирилась, она по мужу княгиня Володарская. Я ее заберу потом. Мама меня поймет и приедет ко мне. А слова «изменник Родины» для нее не будут такими уж шокирующими. Она меня любит и хочет мне счастья. И возможно Родина для нее – тоже ушедшая Россия, как и для других дворян».

* * *

Был чудесный воскресный день, день их последнего свидания. Они оставили лошадей одних, а сами, взявшись за руки, просто бродили по степи. Эрика не понимала, как останется без него. Слезы постоянно наворачивались ей на глаза. Николай утешал ее и шутя поучал:

– Девушка не должна показывать, что дорожит парнем. Ну вот, ты уже улыбнулась. Три месяца пробегут очень быстро. Потом мы сразу поедем в ЗАГС. Дорогая, мне тоже не хочется расставаться с тобой. Но ты еще несовершеннолетняя. Будем сильными. Ты выдержишь разлуку.

– А мама? Должна я ей что–то сказать?

– Но ты же решила, что нет. Я вернусь, и тогда мы все ей расскажем. Я торжественно попрошу благословения у своей тетушки, у твоих родителей и дам телеграмму своей маме. Мне очень хотелось бы познакомиться с твоим отцом.

– У меня отец молодой, как ты, – сказала Эрика улыбаясь, – ну, может немного старше. Ему сорок два года.

– Ты имеешь в виду, что я старый уже? Мне только двадцать восемь лет, – удивился Николай.

Но Эрика бросилась ему на шею и крепко прижалась к нему:

– Ты самый лучший мужчина на свете! Вот что я знаю. И самый молодой!

– Ах ты, мой большой ребенок! – сказал Николай с нежностью.

– Я никогда не повзрослею. Тебе это может не понравиться.

– Женщина–ребенок – кому это не понравится? Об этом можно только мечтать. Но, милая, мне трудно тебе это говорить… Нам сейчас надо расстаться до вечера. Я тебя жду около двенадцати у почты. Не бойся. Я буду смотреть, чтобы тебя никто не преследовал.

– Нет, не около двенадцати, а около одиннадцати. Я девчонкам скажу, что ночую у Гедеминовых, а матери скажу, что в общежитии.

Некоторое время они скакали бок о бок, потом тропинки их разошлись. Лошади упирались – им тоже не хотелось расставаться.

Вечером Адель заметила, что дочь не торопится уходить, и спросила ее:

– Может, останешься на ночь?

– Нет, – торопливо ответила Эрика, – меня девчонки ждут в общежитии. Просто они еще не вернулись из кинотеатра.

Эрика удивлялась себе, как она ловко изворачивается и врет матери. То, что она должна была ей сказать, было для нее настолько личным, что ей казалось – никто не поймет ее чувств. Своей любовью Эрика не хотела делиться ни с кем. Другое дело, если выходить замуж. Тогда уже можно не скрывать своего счастья. Она вспомнила свое настроение утром и дала себе слово, что это не повторится. Три летних месяца быстро пройдут, и Николай должен вспоминать ее веселой, а не грустной. У него будет много работы. Пусть в свободное время в его ушах звучит ее смех – решила она. И в назначенное время сказала матери: «Уже около одиннадцати. Я побежала».

– Может, тебя проводить? Там у дверей общежития всегда стоят хулиганы.

– Нет. Я их не боюсь, – как можно беспечней сказала Эрика и выбежала, чтобы мать не последовала за ней. Оглядываясь по сторонам, она повернула за угол.

Улица была безлюдной. В окнах уже горел свет. Ее преследователи ждали у дверей общежития. А у почты было темно, но Эрика чувствовала присутствие Николая. Вот уже он выходит ей навстречу. Она еще раз оглянулась и бросилась любимому на грудь. Но тут же отстранилась. Ночь. Они вдвоем. И это смутило ее. Николай взял ее за руку и повел к дому. Там он оставил ее за кустом и сказал:

– Сейчас я постою у калитки. Свет погаснет, и хозяйка выйдет ко мне. Я зайду в дом вместе с ней и отвлеку ее. Ты быстро проходи. Повернешь направо. Там дверь моей комнаты. Я оставлю ее приоткрытой. Посиди там в темноте немного одна. Я приду минут через десять.

Нюре показалось, что у калитки кто–то стоит. Чтобы лучше разглядеть его, она потушила свет. Там курил квартирант. Нюра знала, что он уезжает в понедельник. Тот месяц, что прожил он с ней под одной крышей, был ей в радость. Конечно, общения не было, ведь он такой важный человек. Приходили какие–то люди, рабочие, служащие, что–то обсуждали, решали. Она видела его отношение к людям. И то, что люди его уважали. Квартирант Нюре нравился. Но поскольку жилец все равно стоял и курил, она решила выйти к нему и направилась к двери. Но он уже и сам перешагнул за порог и спросил:

– Что это у вас темно? – спросил он.

– Да вот, свет выключила. Хотела выйти на воздух, вас увидела. Вы же уезжаете завтра…

– Да, завтра я уезжаю. Спасибо вам за гостеприимство. – Николай повел Нюру в ее комнату, и ей пришлось зажечь свет. – В следующий раз снова у вас остановлюсь. Слава Богу, вы женщина интеллигентная, – сделал он ей комплимент, – не мешали мне работать. У меня и сегодня много дел. Буду писать до ночи. Потушат электричество – при свечах стану работать.

– Ну что вы? – стала кокетничать Нюра. – Какая я интеллигентная? Я служащая, комендантом работаю. Зарплата маленькая. Вот и держу квартирантов. Но не всегда такие щедрые, как вы, попадаются. Иногда живут в долг, а потом – ищи ветра в поле.

– Да, – вспомнил Николай. – Завтра времени попрощаться не будет, так что прощайте. Ну, мне пора, – и он направился к своей двери.

– Я принесу вам керосиновую лампу, – предложила Нюра.

– Нет–нет. Спасибо, не надо, – остановил ее Николай. – Я привык при свечах. Понимаете, там, в экспедициях, мы все романтики. Свечи нам как–то ближе керосина. Нет запаха в помещении… Спокойной ночи!

Дверь его комнаты теперь была плотно прикрыта, а это означало, что Эрика уже там.

Эрика действительно была в комнате у Николая, и сердечко ее билось, как у приговоренной к смерти. Она думала: «Если он меня обманет, умру, как Инна. Если бы он знал, как я его люблю! Предложи он мне выпить стакан яду из его рук – выпила бы не колеблясь. Но если он оставит меня…»

* * *

Нюра задремала, а после проснулась от мысли, что квартирант может заработаться и заснуть над бумагами. «Не дай Бог уронит свечу. И сам сгорит, и дом спалит. Надо будет проследить», – подумала она и направилась в другой конец коридора, где жил квартирант. С удивлением она услышала приглушенные голоса, мужской и женский смех. «Вот тебе и на! Святоша привел бабу!» – поразилась Нюра. Она вернулась к себе и посмотрела на часы. Была половина первого ночи. «Значит, останется на всю ночь», – решила Нюра. Ее разбирало любопытство – что за бабу прячет у себя квартирант. Она опять подошла к двери, слегка потянула ее на себя. Но дверь была на крючке. Неожиданно свет погас. Сильно запахло гарью свечей. «Вот и свечи задули. Спать лягут сейчас», – почему–то с обидой и ревностью подумала Нюра и вдруг услышала, что они, и жилец и женщина, идут к двери. Нюра опрометью бросилась на свою половину, и не прикрывая двери, пыталась в темном коридоре разглядеть лицо женщины. «Интересно, местная или геологичка? Ну, начальник! Еще говорил, что жениться собирается. Кобели они, все эти мужчины», – сделала Нюра вывод. И услышала шепот:

– Эрика, осторожно, не оступись. Здесь лестница. Я ее заранее приготовил. Поднимайся за мной на чердак.

«Какая Эрика? Имя вроде знакомое. Где я слышала его? – лихорадочно думала Нюра. И вдруг вспомнила: – Эрика, из общежития. По–русски ее Ириной зовут. Рен Ирина. А кто же еще Эрика? Неужели эта девчонка тоже скурвилась? А вроде уже ее и уважать стали, не такая, как другие. А оно вот что, даже хуже всех. Те просто с парнями гуляют, а эта с приезжими по чердакам. Полезли прямо на крышу, как коты», – с презрением подумала Нюра. Сон ее пропал совсем. Она хотела послушать, что они там делают на крыше, и решила потихоньку залезть туда. Но лестницы не было. «Что же это делается? И лестницу прибрал за собой. Все предусмотрел. Это чтобы слезть утром с другой стороны, – поняла Нюра и решила: – Ну нет, вы меня не проведете. Я пойду спать в сарай, на сеновал. Там уж точно не засну и вас, голубчиков, не прозеваю». С этими мыслям Нюра вернулась в дом, чтобы захватить теплые вещи.

Сквозь щели сеновала она наблюдала за квартирантом и Эрикой. Они сидели, тесно обнявшись, и целовались под полной луной. Но собирались тучи, и луну стало закрывать. «Кажется, дождь собирается», – подумала Нюра и все–таки задремала. Проснулась она от того, что на нее капало. «Прозевала!» – испугалась она. Наступило утро. И тут она увидела их. Они шли к сараю. Квартирант отвязывал лошадь.