Текст книги "Возвращение Крестного отца"

Автор книги: Марк Вайнгартнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 31 страниц)

Глава 5

Ник Джерачи услышал шаги, приближающиеся из глубины заброшенного казино. Судя по звуку, человек сильно хромал и носил скрипучие туфли.

– Жаль твою маму, парень, – проговорил невидимый незнакомец.

Джерачи так и застыл на месте. К нему шел Смеющийся Сал Нардуччи, старый consigliere Форленца, в толстом мохеровом свитере с ромбовидными вставками. Когда Ник был подростком, Нардуччи частенько сиживал перед итало-американским клубом и курил крепкие сигары. Прозвище пристало само собой. В местном парке аттракционов был автомат «Смеющаяся Сал» – механическая кукла, которая смеялась, как испытавшая оргазм женщина. В Кливленде всех Салли, Сальваторе и даже Альбертов и Сар звали «Смеющимися Салами».

– Благодарю, – отозвался Джерачи. – Она долго болела, так что смерть стала своего рода избавлением.

Нардуччи обнял Ника, а когда отпустил, аккуратно похлопал по его карманам, хотя телохранители Фалконе и Молинари обыскали Джерачи еще в Детройте. Смеющийся Сал открыл сейф и, увидев мешок с деньгами, взял его в руки.

– Значит, климат Аризоны ей не помог? – Нардуччи положил мешок обратно в сейф, даже не заглянув внутрь. Неужели он умеет определять сумму по весу купюр? Полмиллиона сотнями весят десять с четвертью фунтов. – Там ведь тепло и сухо, верно?

– В Аризоне ей нравилось, – проговорил Джерачи. – У нее был свой бассейн, а она всегда любила плавать.

Consigliere Форленца закрыл сейф.

– Ее предки жили у моря, в Милаццо, так же, как и мои. Я вот не умею плавать, только в бокале с виски, от одной стенки до другой. Ты когда-нибудь там был?

– Где, в бокале виски?

– В Милаццо, на Сицилии?

– На Сицилии – да, а вот в Милаццо не довелось.

Ник был в Палермо на прошлой неделе, решая небольшие кадровые проблемы с кланом Инделикато.

Нардуччи потрепал его по плечу.

– Ну, как говорят, она попала в лучший мир.

– Можно сказать и так, – грустно отозвался Джерачи.

– Боже мой! – Сал сжал двуглавую мышцу Ника, будто спелый апельсин. – Эйс Джерачи! Да ты сможешь провести двадцать раундов против любого чемпиона!

– Не-е-ет! – скромно протянул Ник. – Раундов десять-одиннадцать, не больше.

– Знаешь, я часто ставил на тебя и потерял кучу денег! Кучу денег, парень!

– Надо было ставить на моих соперников. Лично я всегда делал именно так.

– Пробовал! – засмеялся Нардуччи. – А тогда ты выигрывал! Как отец?

– Потихоньку. – Фаусто Джерачи-старший когда-то водил грузовик и занимал какую-то должность в профсоюзе водителей грузового транспорта. Частенько он выполнял поручения Еврея, хотя в суть дела его никогда не посвящали. – Он живет в Тасконе вместе с сестрой, – сказал Джерачи. «И содержит мексиканку, наивно полагая, что о ней мне ничего не известно!» – С ним все в порядке. Если хотите знать, он скучает по работе!

– Пенсия не всем по нраву. К ней нужно привыкнуть.

У Ника Джерачи таких проблем не будет. «Покинуть семью можно только вперед ногами», – заметил Вито Корлеоне на символической церемонии посвящения.

– Мы готовы? – спросил Ник.

– Готовы! – Нардуччи хлопнул его по спине и повел в глубь казино. Джерачи оглянулся, запоминая лестницу, по которой они поднимались. Так, на всякий случай.

– Давно закрылось казино? – поинтересовался Ник.

– Еще во время морских учений, – ответил Нардуччи, имея в виду быстроходные катера, которые во времена «сухого закона» гоняли по Великим озерам между США и Канадой. – Сейчас у нас настоящие корабли! Их так быстро не обыщешь, а в качестве развлечения казино им в подметки не годится! Выгружаешь гостей и отправляешь в ночной круиз по озеру. Музыка, выпивка, девочки, а утром они садятся в машины и уезжают. За ночь просаживают кучу денег, но жутко довольны и с удовольствием приезжают еще.

Семья Страччи владела сетью подпольных казино в порту Джерси, хотя, насколько знал Джерачи, использовать таким образом корабли в Нью-Йорке еще не догадались. Наверное, когда страсти улягутся, Ник сам купит корабль!

– Есть еще парочка вполне законных предприятий в Вегасе и Гаване, и, пожалуй, все, – скромно сказал Нардуччи. – Ах да, еще какая-то мелочь в Западной Виргинии, но это я даже в расчет не беру. Весь штат стоит дешевле, чем один из моих кораблей!

Нардуччи провел Ника по грязному сырому коридору к старому лифту.

– Расслабься, парень! – ободряюще проговорил Сал. – Ну, кто здесь может тебя убить?

– Смогу расслабиться, если вы укроете меня одеялом и споете песенку!

Сал ухмыльнулся и нажал на кнопку. Ничего удивительного. Всех гангстеров учат, что лифт – это всегда ловушка.

– Слушай, давно хочу спросить, – сменил тему Нардуччи. – Как такой cafone, как ты, смог получить диплом юриста?

– По блату, естественно, – не задумываясь, ляпнул Джерачи, который добился всего сам. – Друзья помогли.

– Друзья, – повторил Нардуччи. – А ты молодец! – Он похлопал Ника по плечу.

Дверца лифта распахнулась, и Джерачи приготовился к худшему. Они вышли в застланный коврами коридор с резными столиками, креслами и диванчиками, явно ручной работы. Коридор привел их в мраморный зал. Молодая рыжеволосая медсестра привезла на инвалидном кресле Винсента Форленца. Еврея, как его называли за глаза. Нардуччи отправился за Фалконе и Молинари.

– Padrino [5]5
  Батюшка (итал.).


[Закрыть] – поклонился Джерачи, – как ваше здоровье?

Скорее всего, его крестный в твердом рассудке, и все-таки с кресла больше не встанет.

– Эх, – прошамкал Форленца, – что знают эти врачи?

Джерачи расцеловал его в обе щеки, а затем приложился к кольцу, ведь Форленца был его крестным.

– Ты молодец, Фаусто, – похвалил Еврей. – Остальные только и делают, что тебя хвалят.

– Спасибо, крестный, – поблагодарил Джерачи. – Одно время нам не везло, а сейчас все налаживается.

Форленца усмехнулся. На лице мелькнуло что-то похожее на неодобрение. Сицилийцы не страдают всепоглощающим оптимизмом американцев и в торжество прогресса не верят.

Дон Винсент показал на стоящий у стены столик, к которому его тут же подкатила медсестра.

Вскоре вернулся Нардуччи с двумя донами и их телохранителями, слегка посвежевшими после полета. Фрэнк Фалконе выглядел довольно усталым, настоящий телок перед закланием. В соответствии с планом Молинари рассказал ему, кто такой Джерачи. Фалконе тупо уставился на портреты мужчин в средневековых костюмах и дородных женщин в тиарах.

– Это ваши друзья, дон Форленца?

– Так, дальние родственники! Энтони, Фрэнк, позвольте вам представить amico nostro. Нашего друга. – «Мой друг» означало партнера или союзника, в то время как «наш друг» прибавляло веса. – Фаусто Доминик Джерачи-младший.

– Зовите меня просто Ник.

– Ловкий парнишка из Кливленда, – продолжал Форленца. – Когда-то мы звали его Эйс. Сейчас он живет в Нью-Йорке. Мой крестник, чем я очень горжусь.

– Можно сказать, что мы уже знакомы, – заявил Фалконе.

– Ну, Фрэнк, позволь старику похвалиться крестником.

– Конечно-конечно, – пожал плечами дон Лос-Анджелеса.

– Джентльмены, – начал Джерачи, – дон Корлеоне посылает вам свой привет.

Форленца показал телохранителям на Джерачи.

– Парни, за работу.

Ника обыскали уже в который раз за день. «Ну, еще пару раз, и Форленца успокоится», – подумал он. На этот раз искали с особой дотошностью – под рубашкой, даже пояс трусов прощупали в поисках записывающих устройств. Закончив обыск, телохранители кивнули дону Винсенту. Через минуту официанты в белых париках принесли огромное хрустальное блюдо с biscotti all'uovo [6]6
  Итальянское блюдо – сухие бисквиты.


[Закрыть], клубнику со сливками, апельсины и чашки с дымящимся капуччино. Поставив на стол возле дона Форленца серебряный колокольчик, они удалились.

– Это тоже родственники, – ухмыльнулся Форленца, потягивая капуччино. – Прежде чем приступим к еде, хочу, чтобы вы уяснили: это я решил пригласить представителя дона Корлеоне.

Джерачи этому не верил, хотя и опровергнуть сказанное не мог.

– Простите, дон Винсент, и ты, как бишь тебя… Джерачи! Не обижайтесь, но я до сих пор не могу привыкнуть, что этого маленького pezzonovante Майкла все называют доном Корлеоне, – не выдержал Фрэнк.

Клан Фалконе имел связи с семьей Барзини и когда-то с Билли Гоффом, которого, по слухам, тоже убили Корлеоне.

– Фрэнк, пожалуйста, – заметил другу Молинари, – не надо лезть на рожон.

Форленца пригласил их к столу. Нардуччи устроился в кожаном кресле неподалеку, а телохранители – на низком диванчике у дальней стены. Медсестра поспешно вышла из зала.

Фалконе присвистнул:

– Обожаю баб в белой форме! Одень в белый халат любую уродину, и я тут же задеру ей юбку и задам по первое число! В больницах мой дружок стоит до тех пор, пока мне не сделают кровопускание!

– Фрэнк! – укоризненно проговорил Молинари.

– А что? Тони, дружище, с каких пор ты не понимаешь шуток?

Форленца расспросил Фалконе и Молинари о свадьбе дочери Джо Залукки и сына Питера Клеменца. Клеменца-младший под прикрытием отца строил торговые центры в Детройте. Фалконе еще долго не мог успокоиться и расспрашивал Ника, как кливлендский парень попал в семью Корлеоне. Джерачи рассказал, как оказался в Нью-Йорке с женой и малолетними детьми, а его крестный сделал пару звонков нужным людям. Фалконе презрительно скривился. Пришла пора ужинать. Форленца выпил воды и позвонил в колокольчик.

– Sangu sciura sangu, – проговорил он. – Кровь за кровь. На Сицилии эту традицию забыли. Из-за бесчисленных вендетт там поубивали почти всех мужчин! Америка – совсем другое дело. Мы процветаем как никогда раньше. У нас есть деньги, власть, уверенность в завтрашнем дне. Мы занимаемся законным бизнесом на Кубе, а представители присутствующих здесь семей – и в Неваде. Прибыль, которую мы получаем, может быть ограничена лишь скудным воображением обывателей и, – он поднял указательный палец, – и тем, что мы почти забыли о вендетте.

Форленца воздел глаза к лепному потолку и заговорил на сицилийском диалекте, который Джерачи едва понимал.

– Возможно, среди вас есть человек, которому известно, кто стоит за нью-йоркскими убийствами. – Еврей по очереди оглядел Джерачи, Фалконе и Молинари, а затем уткнулся в чашку с капуччино. – Убит Эмилио Барзини, великий человек и мой старый друг. Филипп Татталья мертв. – Форленца остановился, чтобы съесть тонкое biscotti, словно молча отдавая дань уважения слабому, подверженному порокам Татталья. – Убит Тессио, самый старый и мудрый caporegime Майкла Корлеоне. Убит зять дона Корлеоне, отец его крестника. Убиты еще пять amici nostri [7]7
  Наших друзей (итал.).


[Закрыть]. Что же случилось? Может, кто-нибудь из вас знает? Лично я – нет! Мои информаторы сообщают, что Барзини и Татталья решили уничтожить Корлеоне, но те оказались проворнее. Может быть! Другие говорят, что Майкл Корлеоне убил Барзини и Татталья, чтобы те не мешали перемещению бизнеса на Запад. Вполне вероятно. А может, это месть за убийства старших сыновей Вито Корлеоне и Филиппа Татталья семилетней давности? А что? В таких делах семь лет не срок. Или, – он взял еще одно печенье и неторопливо разжевал, – кто знает, возможно, решив захватить контроль над Нью-Йорком, в тайный заговор вступили дон Кунео и дон Страччи? Ведь у них всегда было куда меньше власти, чем у Татталья и Корлеоне. Что-то они подозрительно быстро согласились на перемирие! Именно эту версию журналисты считают самой вероятной и навязывают глупым обывателям.

Молинари и Фалконе понимающе закивали. Газетчики пишут то, за что им платят. Страччи хозяйничал в Нью-Джерси, а Кунео – на севере штата Нью-Йорк (и владел крупнейшим молокозаводом страны, за что его и прозвали Молочник Лео). Ни у кого из них не поднялась бы рука на три гораздо более могущественных семьи города.

– А может, их всех убили Корлеоне! – сказал по-английски Фалконе.

Джерачи представлял, как он удивится, если узнает, что его дурацкая гипербола соответствует действительности.

– Даже своих друзей и родственников? – возразил Молинари. Как бы Энтони Молинари ни уважал Вито Корлеоне, по всему выходило, что он слабо представляет, что творится в Нью-Йорке. – Да ты что, Фрэнк!

– Ну, не знаю, – пожал плечами Фалконе. – Как и дон Винсент, я не понимаю, что случилось. А люди болтают разное. Я, например, сам слышал, как дон Вито, мир его праху, клялся, что не станет мстить за смерть сына… как бишь его?

– Сантино, – подсказал Джерачи.

– Да что ты говоришь?! – воскликнул Фалконе и поднял чашку с капуччино, будто чокаясь с Ником. – Спасибо, О'Мэлли! Да, Сантино! Так вот, на Собрании старик поклялся, что не станет ни мстить, ни искать виновных. Тогда мы все поверили, что он говорит от имени семьи Корлеоне. А теперь ясно, что старик просто пыль в глаза пускал. Он не хотел этим заниматься лично, вот и все! Тут же отошел отдел, а когда благополучно умер, Майкл отомстил за братца.

– Простите, – вмешался Джерачи, – но дон Вито никогда не пускал пыль в глаза. Все было именно так, как он сказал.

– Дон Винсент! – нарочито громко позвал Фалконе. – Почему из всех нью-йоркских семей здесь представлены только Корлеоне? Почему я должен сидеть за одним столом с каким-то молокососом– soldato ? Даже ваш consigliere и тот сидит отдельно!

– Ну, это же не переговоры, а просто дружеская беседа, верно? – постарался разрядить обстановку Молинари. – Если погода исправится, дон Форленца одолжит нам клюшки и мы сыграем в гольф!

– А кресло у меня очень даже удобное! – неожиданно вмешался Нардуччи.

– …или возьмем лодки и поедем на рыбалку. Или ты пригласишь медсестричку на коктейль и как следует отделаешь ее в задницу!

– Почему в задницу? – нахмурился Фалконе. – С чего ты взял, что я люблю in culo ? [8]8
  Взад (итал.).


[Закрыть]Кто-то сказал, что я этим занимаюсь?

– Ага, испугался! – торжествующе воскликнул Молинари.

Дон Форленца допил капуччино и опустил чашку на блюдце с такой силой, что оно раскололось. На это никто не обратил ни малейшего внимания и даже не подумал собрать осколки.

Раскрылась дверь, и в зал вбежали взволнованные телохранители. Смеющийся Сал велел им убираться.

– Мы не идиоты-полицейские, чтобы заниматься раскрытием преступлений, – начал Форленца. «Идиоты-полицейские» он произнес таким тоном, будто проглотил кошачье дерьмо. – У меня хватает своих проблем, – он перешел на сицилийский. – У вас, – он показал на Фалконе и Молинари, – надеюсь, тоже. Если в Кливленде появятся проблемы, то они не будут касаться никого в Нью-Йорке. Они будут мои и ничьи больше. Однако меня беспокоит то, что в Нью-Йорке проблемы возникают уж слишком часто. В газетах появляются глупые статьи, полиция допрашивает и угрожает нашим друзьям, не имеющим к Нью-Йорку никакого отношения. Под колпак попали даже наши влиятельные партнеры – владельцы предприятий и банковские инвесторы. В Вашингтоне заговорили о том, что ФБР пора переключиться с коммунистов на нас! Сенаторы угрожают расследованиями. Даже легальные предприятия могут привлечь внимание финансовой инспекции. У меня внуки в колледже, ребята обзаводятся семьями, а я боюсь даже передать им свой капитал! Мало ли кто заинтересуется… – Форленца выпил воды и осторожно поставил бокал на стол. – Сотни тысяч долларов потерянной прибыли – вот что всем нам угрожает.

Фалконе начал строить на тарелке замок из печенья, клубники, апельсиновых корок и осколков стекла, что валялись неподалеку.

– Мне кажется, что основных причин для беспокойства у нас четыре. – Дон Винсент выпятил пальцы левой руки, чтобы начать отсчет. Это был его любимый жест. Для Форленца всему существовали именно четыре причины: четыре причины, почему не любят евреев; четыре причины, почему Джо Луис нокаутирует Рокки Марсиано; четыре причины, почему говядина полезнее свинины. Наверное, если бы у дона Винсента был лишний палец, то на все про все нашлось бы пять причин.

– Первая, – он снова перешел на английский и загнул указательный палец, – Нью-Йорк. Нужно помочь им понять, что междоусобица нам ни к чему. А мир, каким бы хрупким и ненадежным он ни был, можно сохранить только совместными усилиями.

Все собравшиеся, включая Джерачи, согласно закивали.

– Вторая, – Форленца загнул средний палец, – Лас-Вегас. Семь лет назад в нью-йоркском банке мы решили, что Вегас будет общей территорией. Своего рода город будущего, где каждая семья найдет дело по душе. А теперь Корлеоне переносят туда свою штаб-квартиру, и…

Джерачи открыл рот, чтобы возразить, но дон Винсент жестом велел ему молчать.

– …и семьи Чикаго решили, что это изменит расстановку сил.

– Особенно Членонос, – задумчиво пробормотал Нардуччи.

– Между прочим, – вставил Фалконе, укрепляя замок частоколом из стекла и клубники, – он не любит, когда его так называют.

Естественно, царствовавший в Чикаго Луиджи Руссо предпочитал, чтобы его звали Луи. Колоритным прозвищем (которое газетчики сократили до «Носа») он был обязан местной шлюхе, которая везде рассказывала, что больше всего он любит засовывать свой длинный нос во влагалище партнерши. Обезглавленное тело болтушки нашли на берегу озера в штате Мичиган, а голова ее и вовсе пропала.

– Вот вам и проблема номер три, – Форленца загнул безымянный палец. – Чикаго.

Джерачи взглянул на Фалконе, чей бизнес, по сути, являлся филиалом чикагского. Никакой реакции. Тони сосредоточенно собирал со стола осколки для своей башни.

– Семь лет назад Носа на встречу даже не пригласили! – напомнил Форленца. – Представляете?

Когда-то, желая избавиться от господства Аль Капоне, семьи Нью-Йорка решили, будто все, что западнее Чикаго, будет контролироваться Чикаго. Живший в Джерачи кливлендский патриотизм подсказывал, что такой план мог одобрить только житель Нью-Йорка. Капоне лишился власти, и в городе начался хаос. Доны Лос-Анджелеса и Сан-Франциско рассорились в пух и прах, а Моу Грин из Нью-Йорка решил, что Лас-Вегас станет городом будущего, открытым для всех, кроме семей Чикаго. Грина убили, Корлеоне прибрали к рукам казино, но основная власть была сосредоточена в руках коалиции семей со Среднего Запада, с Детройтом и Кливлендом во главе. Руссо тоже участвовал в этой коалиции (равно как и Корлеоне, занимавшие в ней скромное место) и постоянно говорил о том, что его семье пора захватить положение подостойнее. Нос снова объединил семьи Чикаго и с каждым днем становился все сильнее. В Нью-Йорке лилась кровь, и многие стали считать, что именно Руссо – самая влиятельная фигура преступного мира Америки.

Форленца обреченно покачал головой.

– Семьям Нью-Йорка не удалось укротить Чикаго. Семь лет назад местные кланы называли то паршивыми овцами, то бешеными псами.

– Кастрированными цыплятами, – вставил Молинари, намекая на происхождение фамилии Капоне.

– Они больше похожи на диких зверей, – возразил Смеющийся Сал.

Фалконе продолжал укреплять замок. Высотой он был уже сантиметров двадцать. Низко опустив голову, Фрэнк пытался разглядеть в самых крупных осколках свое отражение.

– Проблема последняя, – дон Винсент загнул мизинец, – наркотики.

Форленца тяжело откинулся на спинку кресла. Он явно устал.

– Наркотики? – переспросил Молинари.

– О, боже, – простонал Нардуччи.

– Надоело, – прошипел Фрэнк.

Джерачи заставил себя молчать.

– Да, проблема не новая, – признал Форленца, – но до сих пор не решенная. Страшная вещь – эти наркотики. Если ими не займемся мы, то найдется кто-то другой, если…

– Да, если займемся, – перебил Фалконе, – а мы уже интенсивно занимаемся, это привлечет внимание копов, совсем как игорные дома, проституция, отмывание денег через профсоюзы и так далее. Да ладно вам, дон Винсент, сколько можно переливать из пустого в порожнее?! В ваше время был рай для алкоголиков и тех, кто на них наживался. – Аккомпанементом слову «рай» оглушительно грянул гром. – Вы неплохо поживились, и хватит! Для моего поколения золотое дно – наркотики, и кто знает, что будет дальше?

– Марсианские шлюхи, – чуть слышно пробормотал Нардуччи.

– Когда мы давали обеты, – не унимался Форленца, – то клялись на святых заступниках, что не будем заниматься наркотиками! – Он показал на замок из стекла, клубники и печенья, который строил Фалконе. – Что ты делаешь?

– Просто дурью маюсь, – огрызнулся Фрэнк. – Послушайте, дон Винсент, я люблю вас как отца, и тем не менее вы отстали от времени! У нас на Западе давно уже все налажено, каждый занимается своим делом – торчки колются, мелкие продавцы сбывают дурь торчкам, крупные дилеры контролируют мелких продавцов. Полный порядок, как и в любом другом бизнесе. Естественно, копы иногда вмешиваются, особенно в такие времена, как сейчас, но, если серьезно, разве нас это волнует? Да нисколько!

Джерачи знал, что кливлендская семья тоже торгует наркотиками, хотя в гораздо более скромных масштабах, да и занимаются этим в основном негры и ирландцы. «Сухой закон» канул в Лету, и бизнес Кливленда плавно перешел на игровые заведения, отмывание денег через профсоюзы и биржевые махинации. Новые идеи, равно как и новые люди, приживались с большим трудом. Отец Ника как-то сказал, что верхушка семьи не менялась уже более десяти лет.

Форленца продолжал твердить, что с выпивкой все обстояло иначе – даже копы пили, так что подпольная торговля спиртным была им на руку. Наркотики – совсем другое дело.

Фрэнк Фалконе поднял с пола большой осколок и посмотрел сквозь него на свет. Тем временем Молинари как можно мягче объяснил дону Винсенту, что копы нынче совсем не те.

– Ну все, хватит! – Форленца коротко свистнул, и вернулись два официанта. – Уберите это!

– Разве я просил что-то убирать? – Фалконе положил осколок на стол и с вызовом взглянул на официантов. – Только тронь замок, и я прострелю тебе голову!

«Вот она, сила Чикаго! – подумал Джерачи. – Влияние Носа приносит блестящие плоды».

Официанты словно к месту приросли. Один из них – седой мужчина славянской внешности – стал белее, чем его крахмальная манишка. Второй – высокий блондин с крашеными черными усиками – выжидающе посмотрел на хозяина.

– Уберите! – велел Форленца.

– Только попробуй! – Фалконе взял последнее biscotto и положил на вершину замка.

– У меня внук учится в художественном колледже, довольно дорогом, – сказал Нардуччи. – Там они как раз такие скульптуры и лепят. Думаю, вам стоит познакомиться!

– Правда? – Фрэнк повернулся к старому советнику. – И где же это?

– Где вы сможете встретиться или где этот колледж? – Нардуччи пожал плечами. – Даже не знаю, мне просто приносят счета. И похоже, мозгов у вас столько же! Детский сад!

Фалконе вскочил со стула и бросился на старого сопsigliere, но Джерачи, не сказав ни слова, двинул ему в челюсть. Голова лос-анджелесского дона безвольно откинулась назад, ноги подкосились, и он упал на мраморный пол.

Телохранители Фалконе бросились к столу. Джерачи поднялся. Время словно остановилось. На профессионалов они не похожи, так что особых проблем не будет.

Молинари расхохотался, и, как ни странно, через секунду рассмеялся распростертый на полу Фрэнк. Телохранители остановились, не понимая, что происходит. Джерачи не шелохнулся.

– Детский сад! – не унимался Молинари. – Тонко подмечено!

– Отличный удар, О'Мэлли! И это из положения сидя! Ничего себе!

– Привычка! – коротко ответил Ник. Нардуччи его даже не поблагодарил. – Простите! Сильно я вас?

– Ничего страшного, – пожал плечами Фалконе.

– Ты что, хотел ударить старика? – бросился на приятеля Молинари.

– Ну, не в первый раз, – отозвался Фалконе, утирая кровь. Вид у него был довольно жалкий, и все рассмеялись. Джерачи сел, а телохранители вернулись на свой диванчик. – Да плевать я хотел на этот замок! – процедил Фрэнк. – Забирайте!

Официанты с облегчением унесли творение Фрэнка Фалконе на кухню. Блондин с крашеными усиками даже нашел в себе силы вернуться и принести свежие напитки.

– Ну что, Фрэнк, оторвешь ему голову? – подначил Форленца.

– Да я пошутил! – промямлил Фалконе, и все снова рассмеялись.

Джерачи давно ждал удобного случая сказать то, что должен. Кажется, сейчас самое время. Он многозначительно взглянул на крестного.

Форленца кивнул.

Дон Винсент откашлялся, призывая к порядку, и, воспользовавшись образовавшейся паузой, неторопливо выпил стакан воды.

– Джентльмены! – объявил Форленца. – К сожалению, наш гость вынужден нас покинуть. – Под этим подразумевалось, что «наши разговоры не для его ушей», а вовсе не «его ждут в другом месте». – Однако он проделал долгий путь и, прежде чем уйти, хочет произнести несколько слов.

Обращаясь к «высокому собранию», Джерачи встал. Он поблагодарил дона Форленца и пообещал быть немногословным.

– Сидеть за этим столом – огромная честь, и дон Фалконе прав, мне здесь не место. Как вы справедливо заметили, – сказал он, обращаясь к Фрэнку и вспоминая Тессио, который всегда говорил, что недооценивать противника опасно, – я всего лишь молокосос– soldato . – Джерачи, естественно, так не считал, а просто подыгрывал лос-анжелесскому дону.

Нардуччи пробормотал в адрес Ника нечто хвалебное, но так тихо, что Джерачи ничего не разобрал.

– Хочу вас заверить, – продолжал Ник, – клан Корлеоне не представляет никакой опасности. Дон Майкл хочет мира и готов сделать для этого все от него зависящее. Он не планирует и никогда не планировал захватывать Лас-Вегас. Через три-четыре года семья Корлеоне переедет к озеру Тахо. То есть клан перестанет существовать как таковой. Естественно, наши нью-йоркские предприятия будут продолжать работать, но Майкл Корлеоне будет управлять ими из своей резиденции в Тахо, совсем как ведущие магнаты Америки – Карнеги, Форд, Хьюз и другие.

– Вот тебе и юридический колледж! – воскликнул Нардуччи, впечатленный словами Ника.

– В клан Корлеоне больше никого не будут принимать, а дон Майкл фактически перестанет быть доном. Все изменения будут проходить постепенно, с должным уважением к интересам других семей. Опыт клана Корлеоне будет полезен для тех, кто пожелает последовать примеру дона Майкла. – Джерачи задвинул стул. – Джентльмены, если вопросов больше нет…

Фалконе и Форленца смотрели на Молинари, который медленно покачал головой. Как старый друг семьи Корлеоне, вопросы должен был задавать именно он.

– В таком случае, если погода позволит, мы… – начал Джерачи.

– К черту погоду! – заорал Фалконе. Он поставил на одного из боксеров сто тысяч долларов. – Пора лететь, парень, и никакая погода нас не остановит.

Нардуччи пробормотал что-то о «воле божьей».

– К черту бога! – рявкнул Фрэнк. – Не обижайтесь, дон Винсент, но я не хочу застрять…

– Все будет в порядке! – пообещал Джерачи и вышел из зала.

Том Хейген вернулся в свой номер и швырнул на кровать ракетку, которая ему обошлась в триста долларов. Тенниску он снимать не стал, шорты сменил на легкие хлопковые брюки, а кроссовки – на мокасины. Наслаждаясь царящей в комнате прохладой, Том стал наблюдать за группами ярко одетых людей, которые играли, смеялись и пили коктейли на зеленых полях для гольфа. Всего десять лет назад здесь были только кактусы и песок, а любой, кто попадал сюда в полдень, мог умереть от теплового удара и жажды под пристальным вниманием кружащих в небе канюков. Стервятники и кактусы исчезли, а по изумрудно-зеленым полям на специальных картах разъезжали служащие, развозя холодное пиво, лед и свежие полотенца. Хейген вспомнил рассказы о Древнем Риме, где императоры охлаждали свои дворцы, заставляя рабов спускать с горных вершин бесчисленные тонны тающего снега. Рабы стерегли снег денно и нощно, обмахивая его огромными опахалами из папируса. Рай можно построить в любой точке земного шара, были бы деньги и желание.

Хейген попросил администратора позвонить, когда за ним пришлют машину, поставил будильник на 13:45 и лег спать.

Будильник зазвонил, и Хейген проснулся проголодавшимся. Как он ненавидел поздние ленчи! Том связался с администратором. «Нет, сэр, никто вас не спрашивал».

Хейген повесил трубку и уставился на телефон, от всей души желая, чтобы он зазвонил. Совсем как сопливый юнец в ожидании звонка подружки! Том снова взял трубку и попросил оператора соединить его с офисом Майка. Никто не отвечал. Хейген позвонил ему домой. Если бы встреча с послом не была так важна, Том был бы уже в самолете, на пути домой. Трубку взял отец Кей. Майкл с супругой уехали отмечать годовщину свадьбы. Том напрочь забыл, что у Майкла праздник! Надо будет его поздравить. Хейген позвонил жене сказать, что с ним все в порядке. Тереза рыдала, потому что пропал Горбанцо, их старая такса. Мальчики написали объявления и расклеили по всему району. А что, если пес убежал в пустыню? Там койоты, пумы, змеи! И завтра будут испытывать атомную бомбу! Том успокаивал жену, как мог. Старый Горбанцо на кривых лапках вряд ли удерет далеко, а уж шестьдесят с лишним миль до полигона ему явно не по силам.

Хейген посмотрел на ракетку – двадцать долларов ей красная цена, она в сто раз хуже той, что осталась дома! Том представил, как повел бы себя Санни. Наверняка пришел бы в ярость от такого неуважения, заказал все, что предлагает меню, съел самое вкусное и помочился на остальное. Разгромив номер дешевой ракеткой, заставил бы посла оплатить все расходы. И, прокричав: «Мы не принимаем наличные! Вам нужно поставить свою подпись!», Сантино направился бы в аэропорт.

В животе заурчало, и Том улыбнулся. Он так скучал по Санни!

Зазвонил телефон. Водитель прибыл!

Хейген вышел на улицу, но никакой машины не увидел. Том подошел к охраннику и услышал, что последний автомобиль припарковался здесь три часа назад. У Хейгена застучало в висках. В спешке он забыл солнечные очки. Солнце нещадно палило. У стойки администратора Том увидел негра в белом смокинге. Оказывается, посыльный ждал с другой стороны здания и приехал не на машине, а на шестиместном карте с белой крышей. Часы показывали половину третьего.

– Никогда не видел такого огромного карта! – воскликнул Хейген, закрываясь от солнечных лучей, ярко освещавших белые кожаные сиденья.

– Спасибо, сэр! – поблагодарил шофер, которому наверняка запрещали глазеть на гостей хозяина и приставать к ним с глупыми вопросами.

Карт поехал по полю для гольфа, лабиринтам теннисных кортов и второму полю. Вся поездка заняла минут пятнадцать, в течение которых водитель и пассажир старались не смотреть друг на друга.

Когда посол познакомился с Вито Корлеоне, его звали Микки Ши. Теперь в газетах он упоминался как М. Корбетт Ши, жена и близкие друзья звали его Корбетт, а для остальных он был «господин посол». Много лет назад его отец покинул графство Корк и обосновался в Балтиморе, открыв питейное заведение. Микки, самому старшему из шести детей, приходилось много работать: мыть полы, таскать тяжелые ящики, мести улицу и скалывать лед. Однако по сравнению с другими мальчишками с их улицы Микки считал себя счастливым. Скоро родители стали пить гораздо больше, чем любой из посетителей, и потеряли все. Мать, на редкость смелая женщина, выбрала страшную смерть. Взяв лежащий под кассой обрез, она выстрелила себе в рот. Убиравший снег Микки нашел ее бездыханное тело с разбитой головой в одном из темных проулков. Отец оказался куда слабее и пил, пока окончательно не потерял человеческий облик.