Текст книги "Досточтимый Беда — ритор, агиограф, проповедник"

Автор книги: Мария Ненарокова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

Другая группа метафор-символов, которую мы находим в житии Беды, связана со зрелищами или спортивными состязаниями и также встречается уже у античных авторов[155]155
  Curtius E.R. Op. cit. P. 138.


[Закрыть]. В христианской литературе раннего Средневековья эта группа метафор использовалась для выражения одной из богословских идей – духовного единоборства христианина с миром, с демонами. В эпоху раннего Средневековья «духовная брань» понималась как поединок двух равных по силе сторон, в котором побеждает христианин, «научаясь от начальника борьбы «то есть Бога», как должно бороться»[156]156
  Древний патерик. М., Планета, 1991. С. 129–130.


[Закрыть]. Зрелищные метафоры-символы мы встречаем уже в Апостольских Посланиях. Жизнь человека уподобляется долгому поединку атлета. «Bonum certamen certavi» – букв, «я боролся в добром поединке ...» (2Тим 4:7), говорит о себе св. Апостол Павел. Христианин описательно называется «тем, кто борется на народных состязаниях» – «qui in agone contendit» (1Кор 9:25), «qui certat in agone» (2Тим 2:5). Образ атлета часто встречается в раннехристианских памятниках[157]157
  Руфин, пресвитер. Указ. соч. С. 104.


[Закрыть].

Характер использования зрелищных метафор у Беды показывает, что ему была свойственна раннехристианская трактовка «духовного единоборства». Герои Беды – Катберт и его последователь Фельгильд – называются «бойцами Христовыми» – «athletae Christi» (Vita st. Cuthberti, 8, 46). Главный герой вступает в единоборство с «древним врагом»:

At cum ibidem aliquandiu solitarius cum hosti invisibili orando et jejunando certaret ... (Vita si. Cuthberti, 17).

И когда таким же образом в течение некоторого времени он, молясь и постясь, в одиночестве боролся с невидимым врагом...

Глагол «certare» – «бороться, состязаться в борьбе» – употреблен в своем прямом значении всего один раз – в 1 главе «Жития», когда Беда рассказывает о детских играх своего героя. Далее на протяжении всего повествования этот глагол, употребляясь в переносном смысле, используется для обозначения духовного поединка. То же самое можно сказать и о существительном «certame n» – «состязание, борьба, единоборство». В следующем примере:

... de loco hujus certaminis conabantur eliminare (Vita st. Cuthberti, 23).

... «демоны» пытались изгнать «меня» с этого поприща борьбы

существительное «certamen» приобретает дополнительное значение «духовная брань».

Борцы обычно занимаются физическими упражнениями – «exercitiuim», готовя себя к состязаниям; подвижник, чтобы отразить нападение невидимого врага, предается «духовным упражнениям» – «exercitium spiritalis» (Vita st. Cuthberti, 4). Как победители в состязаниях, так и совершенные подвижники получают за свои победы награду – «praemium» (Vita st. Cuthberti, 4). Таким образом, различные аспекты новозаветного понятия «духовная брань» раскрываются при помощи метафор-символов.

Новый Завет является источником еще одной группы метафор-символов, характерной для всей христианской литературы Средних веков. Это – воинские метафоры, выражающие богословское понятие «брани ... против духов злобы поднебесной» (Ефес 6:12).

Беда продолжает эту общехристианскую традицию, подчеркивая сходство монахов с ангелами при помощи слова «agmen» – «полк, отряд». В «Житии св. Катберта» мы находим: «хоры небесного воинства» – «coelestius chori agminum» (Vita st. Cuthberti, 4) и «полки служительниц Христовых» – «famularum Christi agmines» (Vita st. Cuthberti, 23), когда речь идет о большой общине монахинь.

То же самое можно сказать и о слове «militia» – «воинская служба, участие в военных действиях». Согласно Беде, его герой остается верен избранной им «небесной «воинской» службе» – «coelestis militia» (Vita st. Cuthberti, 8), несмотря ни на какие препятствия. Эта же метафора встречается и у Руфина[158]158
  Там же. С. 57.


[Закрыть].

Как уже говорилось выше, источником метафор-символов, связанных с «оружием воинствования» (2Кор 10:4) христианина, является отрывок из Послания св. Апостола Павла к Ефесянам (Ефес 6:11–17), представляющий собой развернутую метафору. В этом отрывке описывается процесс вооружения «воина Христова» (2Тим 2:3). Беда, рассказывая о том, как Катберт изгонял демонов с острова Фарн, частью пересказывает, частью цитирует стихи из этого отрывка:

Verum intrante eam milite Christi armato galea salutis, scuto fidei, et gladio spiritus, quod est verbum Dei, omnia tela nequissimi ignea extincta et ipse nequissimus cum omni satellitum suorum turba porro fugatus est hostis. Qui videlicet miles Christi ut devicta tyrannorum acie monarcha terrae quam adierat factus est ... (Vita st. Cuthberti, 17).

Однако, когда туда пришел воин Христов, вооруженный «шлемом спасения» (Ефес 6:17), «щитом веры» (Ефес 6:16) и «мечом духовным, который есть слово Божие» (Ефес 6:17), «все раскаленные стрелы лукавого» были «угашены» (Ефес 6:16), и сам лукавый враг бежал прочь с толпою всех своих приспешников. И когда войско тиранов было побеждено, этот воин Христов стал единовластным правителем той земли, в которую пришел ...

В этом отрывке из жития Беда не только использует новозаветные метафоры – символы, но и перефразирует стих 16 из этого Послания. Это необходимо потому, что победа Катберта является для агиографа свершившимся фактом, а отрывок из Послания к Ефесянам, о котором идет речь, представляет собой обращение к «воинам Христовым», побуждающее их вступить в битву «против козней диавольских» (Ефес 6:11).

Кроме традиционных воинских метафор-символов, о которых говорилось выше, Беда вводит в текст 17 главы жития авторские метафоры-символы, таким образом, раздвигая границы этой группы. Демоны, с которыми борется Катберт, называются «acies tyrannorum» – «войско тиранов», то есть тех, кто захватил власть незаконно. Им противопоставляется «единовластный правитель земли», законный правитель. При помощи этих метафор выражается идея возможности восстановления того миропорядка, который был утрачен вследствие грехопадения Адама; только святой, уподобляясь Христу, имеет законную власть над земным миром и способен восстановить первоначальные отношения между человеком и вселенной.

В противоположность метафорам-символам, которые по большей части традиционны и присущи всей средневековой христианской литературе, метафоры-образы в «Житии св. Катберта» являются плодом литературного дарования Беды. Сравнивая анонимное житие и текст Беды, созданный на его основе, можно проследить, как Беда вводил метафоры-образы, обогащая и украшая этим свое повествование.

Переделывая текст своего предшественника, монаха линдисфарнской общины, имя которого до нас не дошло, Беда стремится создать необычные, запоминающиеся образы.

В 10 главе жития, составленного Бедой, рассказывается о том, как Катберт провел ночь в псалмопении, стоя при этом в море. Когда же он наконец вышел на берег и продолжал молиться на песке у воды, к нему приблизились две морские выдры, которые, «распростершись перед ним на песке, своим дыханием стали согревать его ноги и очень трудились, вытирая их своим мехом» (Vitast. Cuthberti, 10).

Completoque ministerio, percepta ab eo benedictione, patrias sunt relapsa sub undas (Vitast. Cuthberti, 10).

Завершив служение и приняв от него благословение, зверьки скользнули в родные волны.

Заменив глагол «recedo» (Vita anonyma L. II, 3), употребляющийся в ситуациях, когда речь идет о движении назад, отступлении войска, на «relabor», имеющий значение «скользить, течь вспять», Беда создает гораздо более яркий и точный образ, чем это сделал аноним. Морские выдры, обычные обитатели побережья Северного моря во времена Беды, – это маленькие гибкие зверьки. Их движения действительно могут напоминать о волне, откатывающейся от берега. Место обитания этих зверьков определяется Бедой как «patriae undae» – «родные волны», заменившие выражение анонима «cognatae maris undae» (Vita anonyma. L. II, 3) – «свойственные их природе морские волны». Эта замена еще больше подчеркивает полное единство выдр с морской стихией.

Удивителен образ свежевыпавшего снега, созданный Бедой в 7 главе жития.

Recens autem nix terrain texerat ... (Vita st. Cuthberti, 7).

Недавно выпавший снег ковром заткал землю ...

Здесь Беда перефразирует мысль, которую аноним выразил следующим образом:

lam enim nivis erat super faciem terrae .. (Vita anonyma, L. II, 2).

Ибо снег был на поверхности земли ...

Беда опускает ненужное указание на местонахождение снега, попутно исправляя грамматическую ошибку анонима, употребившего слово «nux» – «снег» в родительном падеже вместо именительного. В текст вводится глагол «texere» — «ткать, плести», описывающий процесс изготовления полотна и, таким образом, относящийся к ремесленной лексике. Благодаря возникающей при этом метафоре перед внутренним взором читателя обычный снег, лежащий «на поверхности земли», превращается в покрывало, сотканное метелью.

17 глава жития, написанного Бедой, рассказывает о стремлении Катберта к отшельничеству и об исполнении его желания. Герой желает удалиться на остров Фарн и предаться там аскетическим подвигам. Роль метафоры, введенной в описание острова, состоит в том, чтобы объяснить читателю выбор подвижника:

«insula» ... inde infinito clauditur Oceano ... (Vitast. Cuthberti, 17).

«остров» ... находящийся вдали, окруженный, словно стеной, бесконечным океаном ...

В соответствующем месте анонимного жития находим глагол «circumcingo» (Vita anonyma, L. III, 1) – «окружать». Глаголы «claudo» и «circumcingo» принадлежат к одному синонимическому ряду и объединены значением «окружать со всех сторон». Беда, знавший латынь несравненно лучше, чем аноним, и тонко чувствовавший оттенки значения слов, выбрал «claudo». Этот глагол употребляется, когда речь идет о какой-либо непреодолимой преграде, возникшей вокруг поселения, будь то защищающая его крепостная стена или осада, отрезающая его жителей от внешнего мира. Кроме того, «claudo» имеет значение «запирать, замыкать»; в этом значении он встречается, когда желание отгородиться от всего мира исходит от действующего лица. При чтении этого места в житии в воображении читателя остров Фарн возникает не только таким, каков он есть в реальности: пустынная скала, затерянная в просторах бесконечного океана. Это монастырь, созданный самой природой, где отшельник, уйдя в добровольный затвор, может беспрепятственно предаться подвигам поста и молитвы.

Творчески подходя к произведению своего предшественника, Беда может ввести в текст жития развернутую метафору, на которой строится все повествование. 14 глава жития написана им именно по такому принципу. Описание событий, о которых рассказывается в этой главе, основано на персонификации. Краткое содержание ее состоит в следующем: в селении, куда приходит святой, начинается пожар, который по причине сильного ветра грозит охватить все дома; по молитве святого ветер меняет свое направление, и пожар утихает. Аноним считает происшедшее естественным следствием ветреной погоды, поэтому он употребляет глагол «flo» – «дуть» (Vita anonyma, L. II, 7), обычно встречающийся в сочетании со словом «venlus», когда имеется в виду ветер как природное явление.

В соответствующем отрывке из 14 главы Беда наделяет ветер антропоморфными свойствами. Создается образ существа с недобрыми намерениями, настроенного враждебно по отношению к жителям селения. Его действия описываются так:

Nam et ventus ab eodem climate non modicus assurgens, abripiebat ignilos fenei tecti fasciculos, et totam jactabat late per villam (Vitast. Cuthberti, 14).

Ибо и ветер немалый, восставший с той же стороны света «с запада», срывал с крыши пучки горящей соломы и разбрасывал их далеко по всему селению.

В этом отрывке напряженность действия создается скоплением глаголов: «assurgo» – «подниматься, вставать», «abripio» – «утаскивать, срывать, похищать», «jacto» – «метать, швырять», при помощи которых обычно описываются энергичные, агрессивные действия воина. Таким образом, порывы ветра уподобляются нападению вражеского войска на мирное селение.

Этот образ развивается в другом отрывке из этой же главы. По молитве святого:

... mutatur flatus ventorum spiransque ab occasu totum tanti incendii periculum ab invasione villulae quam vir Domini intraverit, rejecit (Vitast. Cuthberti, 14).

... изменилось направление ветров, и они, дохнув с востока, отразили всю опасность нашествия столь великого пожара на селение, в которое вошел муж Господень.

Злому западному ветру, замышлявшему «invasio» – «нашествие» – пожара на селение, противостоят добрые восточные ветры, которые, едва лишь «дохнув», укрощают зло. Их действие, переданное глаголом «rejicio» – «отражать нападение, дать отпор», изображается как вступление в бой и победа дружественного войска. Так, противопоставлением двух групп метафор в этом эпизоде утверждается победа Добра над Злом.

Особенность гомилетики состоит в том, что проповедь предназначена для произнесения вслух. Она должна излагаться достаточно простым и ясным языком, чтобы не отвлекать слушателей от основной мысли, выраженной в ней. По этой причине проповеди Беды гораздо более богаты фигурами, облегчающими изложение и запоминание материала, чем тропами, которые могут затруднить восприятие текста на слух. Тем не менее, Беда пользуется развернутыми метафорами. Обычно в отдельно взятой проповеди можно найти одну развернутую метафору, причем при ее помощи раскрывается либо главная идея проповеди (I гомилия «На Благовещенье»)[159]159
  Beda Venerabilis. PL. V. 94. P. 9–14.


[Закрыть], либо такие богословские понятия, которые невозможно объяснить, основываясь на опыте повседневной жизни. Так, например, в XV гомилии «На праздник свв. апп. Петра и Павла»[160]160
  Beda Venerabilis. PL. V. 94. P. 214–219.


[Закрыть] при помощи развернутой метафоры рассказывается об участи проповедников в Царстве Божием. Поскольку имеется в виду «жизнь будущего века», то все повествование основывается на видении Царства Небесного, на Апокалипсисе. Проповедник использует уподобление в качестве контекстного тропа, причем сам указывает на то, что использует уподобление, при помощи глагола «comparantur» (с. 216) – «сравниваются, уподобляются».

Объединяющим словом всей группы уподоблений становится «aureus» (с. 216) – «золотой», причем Беда использует либо само слово, либо иные прилагательные, не обозначающие цвет, но имеющие общее значение «блестящий, сверкающий». Основываясь на цитате из Апокалипсиса. (Откр 5:8), Беда уподобляет «corda sanctorum» – «сердца святых» – «phialis aureis» (с. 216) – «золотым чашам, фиалам». Определение «aureus» Беда относит не только к «фиалам», но и к «кифарам», хотя такое прочтение цитаты не кажется естественным. Однако, прочитав цитату из Апокалипсиса таким образом, что появляется возможность создать оригинальный образ, Беда развивает свою мысль. «Золотые кифары» являются символом действия, направленного вовне, так как звук, музыка слышны окружающим. Любое слово, любое действие святых, которое становится известным, лишь кажется золотым на вид, не есть золотое, но обретает «rutilus» – «золотистый» цвет в свете чистой, божественной любви. «Золотые фиалы» описываются Бедой как «vasa patula» – «широкие сосуды без крышек». Возникает ассоциация с дискосом. Золото – символ вечности, царственности. Слушатель уже знает, что сердца святых уподобляются широким сосудам, фиалам; уподобление возможно потому, что

... они чувствуют, что сердца блистают огнем истинной любви к Нему лишь Одному, тем более они рады открыть это божественным взорам (с. 216)

Огонь истинной любви к Богу, «fulgida charitas» (с. 216), – «блистающая любовь» – являют всему миру помыслы святых. Беда уподобляет их «полноте фимиама», которую источают золотые фиалы. «Полнота фимиама» это молитвы святых. Так создается картина, пронизанная золотым сиянием.

На примере контекстной метафоры можно легко увидеть родство между исследуемыми тропами. В небольшом отрывке текста присутствуют метафоры, эпитеты, сравнения, соединенные образом, который восходит к цитате из Апокалипсиса.

Умение Беды улавливать внутреннее сходство сопоставляемых предметов при их внешней несхожести помогает ему не только подбирать уже известные метафоры и создавать новые для того, чтобы выразить некую идею, но и заменять их, где это требуется, словами и выражениями нейтрального стиля. Хотя насыщенность текста метафорами зависит от темы произведения, двойственность этого тропа обнаруживается во всех сочинениях Беды независимо от времени их создания. Согласно риторическому трактату Беды, метафора может быть связана и с областью абстрактного (метафора-символ), и с областью конкретного (метафора-образ). В первом случае она представляет собой замкнутое единство, она статична, ее существование не зависит от контекста, в котором она употребляется; во втором – она более подвижна, является частью контекста и вне его обычно разрушается. Однако эти две ипостаси одного тропа не противопоставлены друг другу. Метафора переходит из одной области в другую, выражая отношение вечного и преходящего, горнего мира и дольнего.

3. Антономасия

Как и метафора, антономасия получила новое назначение в христианской литературе Средних веков. В своем трактате Беда определяет этот троп как «признак, поставленный вместо имени» (с. 177), что соответствует античному пониманию антономасии, но добавляет, что «этим тропом не раз обозначается и сам Господь» (с. 177). Развитие античного определения отражает тот факт, что антономасия, как и метафора, имеет две разновидности. Она может использоваться для выражения понятий, относящихся к области небесного, и, таким образом, называет персоналии невидимого мира, но также продолжает употребляться для обозначения лиц, принадлежащих миру земному. Двойственность антономасии, «называющей» и «украшающей» (с. 182) предмет, отмечена в трактате Беды.

Появление у антономасии новой функции можно объяснить с точки зрения богословия. Согласно св. Григорию Нисскому, «... «мы» принуждены бываем многими и различными именами раскрывать находящееся в нас понятие о Божестве»[161]161
  Троицкий С.В. Об именах Божиих и имябожниках. СПб.: Синодальная типография, 1911. 200, XXVII. С. 21.


[Закрыть], так как бесконечное не может быть адекватно выражено при помощи одного слова. Однако Бог, будучи непознаваем по своей природе, все же открывается людям в Своих свойствах, которые они способны определить и сформулировать в виде описательных наименований, таким образом, приближаясь к понятию о Боге.

Подчеркивая, что роль антономасии состоит в «обозначении самого Господа», Беда применяет это положение на практике.

В небольшом по размеру «Житии св. Феликса» этот троп очень распространен. В тексте жития всего по одному разу встречаются слова «Dominus» – «Господь» (с. 792) и «Deus» – «Бог» (с. 792). Во всех остальных случаях Бог предстает перед читателем в проявлении Своих качеств. Некоторые примеры антономасии из «Жития св. Феликса» можно найти во многих средневековых текстах: «divina pietas» (с. 792) – «божественное милосердие», «superna pietas» (с. 796) – «высшее милосердие», «divina gratia» (с. 792) – «божественная милость». Беда называет Бога «supernus judex» (с. 792) – «Высший Судия». Это также весьма широко распространенная антономасия, характерная для текстов на тему о Страшном Суде[162]162
  Например, S. Gregorii Magni Opera. PL. V. 76. P. 1081.


[Закрыть]. Употребляя такую антономасию, агиограф косвенно позволяет читателю понять, о чем говорил св. Феликс жителям Нолы, когда призывал их «страшиться лишь гнева Вышнего Судии».

Действие Бога дважды изображается как «divina manus» (с. 793, 797) – «божественная рука», причем оба случая относятся к эпизодам, когда чудесным образом совершаются реальные, физически ощутимые действия. Во первом эпизоде действием «божественной руки» (с.793) создается из обломков камней среди развалин надежное убежище для святого, которого преследовали во время гонений; во втором «силой божественной руки» (с. 797) начинается пожар, уничтоживший здания на том месте, где позже была построена церковь блаж. Феликса.

В одном и том же отрывке текста встречаются две антономасии, описывающие одно качество Божие. Так, когда Феликс спасается от преследователей (с. 793), он радуется «de adjutorio divinae protectionis» (с. 793) – «о помощи божественной защиты». Беда, предлагающий читателю оценку происходящего с точки зрения автора, в этом же месте говорит: «pius conditor ас protector noster» (с. 793) – «наш любящий Создатель и Защитник». В оценке агиографа, стоящего вне событий, мы находим имя Божие, но, герою жития, непосредственному участнику этих событий, Бог открывается через одно из своих качеств.

Иногда антономасия становится сложной по структуре. Когда Феликс прячется от преследователей в развалинах, вход в его убежище скрывается паутиной, которую тут же начинает плести паук, повинуясь «divino nutu, cui omnis creatura deservit» (c. 793) – «божественному повелению, Которому служит все творение». Пример называния Бога через еще более длинное описание находим в эпизоде спасения Феликсом его наставника и друга епископа Максима (с. 791). Найдя епископа умирающим от голода и не имея возможности спасти его своими силами, Феликс опускается на колени и читает «Отче наш», после чего видит на ветвях терновника виноградную кисть: «illius esse munus agnovit, qui naturatum conditor atque auotor omnium, et aquam de petra produxit arida, et ipsam voluit in vinum convertit» (c. 791) – «Он признал, что это дар Того, Кто есть Основатель Сущностей и Творец Всяческих, Который и воду из сухого камня произвел, и саму воду, когда пожелал, обратил в вино». Эта антономасия строится на нескольких библейских аллюзиях. Появление виноградной кисти на ветвях терновника противоречит природе, но доступно Творцу природ. Только Он может изменять состояние веществ, изведя воду из скалы по молитве пророка Моисея (Исх 17:4–6) и превращая воду в вино во время брака в Кане Галилейской (Ин 2:6–10). Виноградная гроздь является источником вина: так круг богословских образов, вызываемых антономасией, замыкается.

Особенностями употребления антономасии в первом житии, составленном Бедой, являются сложное строение описательных наименований и та роль, которую они играют в композиции текста: они помогают делению жития на эпизоды.

В «Житии св. Катберта» мы встречаем: «Largitor» – «Податель «воды»» (гл. 18), «Auctor omnium creatunrarum» – «Создатель всех тварей» (гл. 21), «Terribilis et Venerabilis Supernus Rex» – «Страшный и Досточтимый Вышний Царь» (гл. 24), «Divinus Medicus» – «Божественный Врач» (гл. 45). В отличие от анонима, который для обозначения Божества пользуется только двумя словами «Deus» – «Бог» и «Dominus» – «Господь», Беда в определенных случаях заменяет эти слова описательными наименованиями. Так, например, в главе, посвященной появлению родника на безводном острове (гл. 18), Беда заменяет слово «Deus» – «Бог», употребленное анонимом (анон. житие, кн. 3, гл. 3), на «Largitor» (гл. 18) – «Податель», а в рассказе об исцелении парализованного монаха (гл. 45) мы находим вместо «Deus» – «Бог», снова использованного анонимом (анон. житие, кн. 4, гл. 17), словосочетание «Divinus Medicus» – «Божественный Врач» (гл. 45). Роль этих описательных наименований заключается в том, чтобы в рассказах о наиболее удивительных событиях из жизни героя, с одной стороны, показать читателю, какое именно из свойств Божиих раскрывается в совершении описываемого чуда, а, с другой, в очередной раз обратить внимание читателя на Бога как единственный источник чудес.

В отличие от житий, цель которых состоит в рассказе об отношениях человека и Бога, «Жизнеописание пяти отцов настоятелей» повествует о жизни героев в земном измерении. Вмешательство свыше в жизнь героев почти не показано. Сами герои обращаются к Богу в молитвах, поэтому в тексте слова, обозначающие Бога («Auctor» (с. 721) – «Творец», «Deus» (с. 721, 722) – «Бог», «Dominus» (с. 724) – «Господь»), стоят в косвенных падежах. Только два описательных наименования Бога, стоящие в именительном падеже, встречаются в «Жизнеописании»: «divina pietas» (с. 721) – «высшее милосердие» и «virtus Christi» (с. 722) – «сила Христова». Оба они находятся в эпизоде болезни главных героев, Бенедикта и Сигфрида. «Virtus Christi» – «сила Христова» – восходит к Апостольским Посланиям (2Кор 12:9) и вполне уместна в указанном отрывке из «Жизнеописания», так как речь идет о тяжело больных физически, но крепких духовно людях («... сила Моя в немощи совершается» (2Кор 12:9)). Судя по очень небольшому количеству антономасий в «Жизнеописании», этот троп не был характерен для исторических произведений.

Когда в житиях речь идет о нечистых духах, Беда всегда обращается к антономасии. В «Житии св. Феликса» мы встречаем один пример: «immundus spiritus» (с. 799) – «нечистый дух». Гораздо большее количество описательных наименований находим в «Житии св. Катберта». По сравнению с анонимным житием, где встречается лишь слово «diabolus» – «диавол», Беда создает многочисленные наименования.

Автор анонимного «Жития св. Катберта» не обращается к антономасии когда речь идет о нечистых духах, используя для их обозначения единственное слово «diabolus» – «диавол». Беда, напротив, постоянно прибегает к описательным наименованиям: «antiquus hostis» — «древний враг» (гл. 13, 14), «hostis nequissimus» – «враг лукавейший» (гл. 13), «hostis invisibilis» — «невидимый враг» (гл. 17), «auctor fallacitarum» – «творец козней» (гл. 13), а также «spiritus nequam» – «дух лукавый» (гл. 15), «spiritus immundus» – «дух нечистый» (гл. 16). Здесь необходимость обращения к антономасии вызвана иной причиной, чем в случаях, рассмотренных выше. В сознании средневекового человека имя представлялось как некий ключ к скрытой сущности называемого им лица или предмета. Беда старается при помощи описательных наименований обезопасить себя и читателя от невольного общения с нечистыми духами и в то же время получает возможность рассказать о духовной брани, которую ведет его герой.

Имя героя также может заменяться описанием. Так, в «Житии св. Феликса» большее количество антономасий относится к главному герою. Беда характеризует Феликса с точки зрения личностных качеств: «vir prudentissimus» (с. 792) – «муж разумнейший», а также «humilis famulus «Christi»» (с. 793) – «смиренный раб «Христов»». Когда Феликс чудесным образом спасается от преследователей (с. 793), агиограф называет его «Vir Dei» (с. 793) – «муж Божий», так как Феликс посвятил себя Богу, вверил Ему свою жизнь, и Бог спас его. Несколько описательных наименований указывают на тип святости героя: «beatissimus confessor» (с. 794) – «блаженнейший исповедник», «vir beatissimus» – «муж блаженнейший», «beatus confessor» (с. 795) – «блаженный исповедник». Две антономасии относятся к епископу Максиму: наиболее общая – «vir venerabilis» (с. 790) – «досточтимый муж» – и «Pater» (с. 791) – «Отец «духовный»». Вторая антономасия употреблена Бедой в эпизоде спасения Феликсом епископа. Феликс, разыскав Максима в диких и безлюдных горах, видит перед собой не предстоятеля Церкви и главу общины, а близкого человека, который любил его, как сына. Написанное с большой буквы «Pater» указывает на духовный характер отношений Максима и Феликса.

Христианские проповедники и апологеты язычества называются у Беды «magistri» – «наставники». Однако первые являются «veritatis ас fidei dominicae magistri» (с. 789) – «наставниками истины и Господней веры», а вторые, напротив, характеризуются как «magistri erroris» (с. 790) – «наставники в заблуждении» – и «magistri auctoresque perfidiae» (с. 790) – «наставники и творцы неверия». Прибавление «творцы» должно было подчеркнуть тот факт, что учение этих «наставников» не от Бога, а от их собственного ума.

«Жизнеописание» имеет только две антономасии, относящиеся к действующим лицам. Первая из них – «doctor veritatis» (с. 715) – «учитель истины» – относится к Феодору Тарсийскому, ставшему главой Древнеанглийской Церкви. Вторая – «confessor» (с. 724) – «исповедник» – заменяет имя Бенедикта Бископа в небольшой характеристике, подводящей итог его земной жизни. В обоих случаях антономасии появляются после того, как имена героев были многократно повторены, и читателю не составит труда догадаться, кого из героев имеет в виду автор.

При переделке анонимного жития Беда уделил большое внимание наименованиям, которыми он заменяет имя героя. Три словосочетания встречаются в первом «Житии св. Катберта». Это «homo Dei» – «человек Божий», наиболее частое из них, а также «vir Domini» – «Муж Господень» и «vir Dei» – «муж Божий». Все эти три примера объединены общим значением. Они выражают идею отделенности святого от окружающих его людей, подчеркивают его священство. Однако слово «vir» – «муж» отличается от «homo» – «человек» тем, что передает зрелость, духовную крепость, твердость в намерениях и действиях того лица, которое обозначает. Поэтому в житии Беды наиболее частотными становятся словосочетания с компонентом «vir» – «муж», а словосочетание «homo Dei» употребляется всего три раза.

Беда также вводит в текст своего жития описательные наименования, отсутствующие в тексте первого жития. Так, например, в главе 19, где рассказывается о том, как Катберт прогнал птиц, поедавших его урожай, мы находим «piissimus Christi servus» (гл. 19) – «благочестивейший раб Христов» и «venerabilis Christi famulus» (гл. 19) – «досточтимый служитель Христов». Эти наименования помогают читателю увидеть, что отличительной чертой героя жития было величайшее смирение. Именно потому и произошло чудо, что Катберт разговаривал с птицами, которые поедали ячмень, выращенный им с великим трудом, не от своего лица, а от имени Бога, «благочестивейшим рабом» Которого он был.

При помощи антономасии Беде удается выразить идею избранничества своего героя, его угодности Богу. Сначала мы узнаем, что Катберт – «devotus Domino puer» (гл. 2) – «преданный Господу отрок», а потом он становится «Deo dilecfus adolescens» – «Богом возлюбленный юноша» (гл. 4), далее, уже будучи монахом, «Deo dilectus pater» – «Богом возлюбленный отец» (гл. 23). Читателю ясно, что с течением времени отношения героя – святого и Бога не изменяются: любовь Божия сопровождает Катберта, «преданного Богу», на протяжении всей жизни.

Как и метафора, антономасия встречается во всех произведениях Беды, хотя она гораздо более характерна для сочинений агиографического жанра, чем исторического.