Текст книги "Александрийская поэзия"

Автор книги: Мария Грабарь-Пассек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

После, в удобный нам час, вернемся домой мы спокойно.

900Вы же, помимо того, и с пользой вернетесь не малой,

В нынешний день, коль замысел мой по душе вам придется.

Арг меня речью своей улещал, а равно Халкиопа —

Но, услыхавши про это из уст моих, втайне держите

Всё про себя, чтоб до слуха отца не дошло мое слово! —

Оба велят чужака, что с отцом о быках сговорился,

Вызволить, дар от него получив, из опасного дела.

Я их одобрила речь, и ему самому приказала,

Чтоб на глаза он явился ко мне, но один, без дружины,

Дабы могли меж собой разделить мы дары его, если

910Их принесет он, в отплату же дать позловреднее зелье.

Вот почему, как придет он сюда, вы держитесь подальше».

Так говорила, и всем по душе был тот замысел хитрый.

Сразу меж тем Эзонида отвел от товарищей прочих

Арг, как только от братьев своих про Медею услышал,

Что на заре поспешила она ко храму Гекаты,

И чрез равнину повел он Язона, и шел вместе с ними

Мопс Ампикид, толковавший искусно птиц появленье,

Столь же искусно советы благие идущим дававший.

Не было мужа вовек средь героев, в прежние годы

920Живших, – всех, сколько их ни родил Зевес-громовержец,

Или от крови других бессмертных богов ни возникло, —

Кто бы сравнился с Язоном, каким супруга Зевеса

Сделала нынче его, – и на взгляд и речами прекрасным.

И, на него озираясь, товарищи даже дивились:

Так он красою сиял! И в пути веселился душою

Сам Ампикид, ибо он наперед обо всем догадался.

Есть по пути на равнине, совсем недалёко от храма,

Тополь сребристый, покрытый густой кудрявой листвою,

Часто на сучьях его ютились крикуньи вороны.

930Вдруг одна из ворон захлопала крыльями, сидя

Где-то высоко на ветке, и Геры совет прокричала:

«Что за бесславный пророк, – умом различить он не в силах

То, что и детям вдомек: никакая дева не может

Речь о любви завести, перемолвиться ласковым словом

С юношей, ежели с ним приходят люди чужие!

Сгинь, пропади, злопророк, злосоветник! Тебя ни Киприда

Не вдохновляет любовно, ни нежные даже Эроты!»

Молвила так, издеваясь. А Мопс улыбнулся, услышав

Птицы богами внушенную речь, и вот что сказал он:

940«Прямо ко храму богини иди, где найдешь ты девицу,

Друг Эзонид, и тебя она с нежною кротостью встретит

По наущенью Киприды, что в подвиге трудном подмогой

Будет, как раньше сказал Финей, Агенором рожденный.

Мы же вдвоем, я и Арг, подождем, пока ты вернешься,

Здесь, в этом месте оставшись. Однако и сам ты с мольбою

К ней припади, убеждая ее разумною речью».

Умное слово он молвил, и оба с ним согласились…

И у Медеи, хоть пела она, на мысли иные,

Кроме одной, не склонялась душа. Все песни, какими

950Ни развлекалась она, не надолго ей по сердцу были;

Их прерывала, смущеньем полна; на служанок, на сонм их,

Взором спокойным смотреть не могла, но вдаль на дорогу

Все озиралась она и клонила голову набок;

Сердце ж у ней то и дело в груди замирало, лишь только

Слышалось ей, что доносится шум шагов или ветра.

Вскоре Язон показался и пред нетерпеньем томимой

Девою быстро предстал, словно Сириус из Океана,

Что и прекрасным и ясным для всех восходит на небо,

Но несказанные беды на коз и овец насылает.

960Так же и к ней Эзонид подошел, красотой ослепляя,

Но, появившись, воздвиг нежеланную в сердце кручину.

Сердце упало в груди у Медеи; затмились туманом

Очи ее; и залил ей ланиты горячий румянец;

Шагу ступить ни назад, ни вперед не была она в силах,

Словно к земле приросли стопы онемевшие девы.

Все между тем до одной отошли подальше служанки.

Оба, и он и она, стояли долго в молчанье,

Или высоким дубам, или стройным соснам подобны,

Что среди гор, укрепясь на корнях, недвижимо спокойны

970В пору безветрия, но и они, если ветра порывы

Их заколеблют, шумят непрестанно. Так точно обоим

Много речей предстояло вести под дыханьем Эрота.

Понял Язон, что на деву ниспослано свыше несчастье

Волей богов, и, льстя ей, промолвил слово такое:

«Дева, зачем предо мной – я один! – ты трепещешь так сильно?

Я ведь совсем не таков, как иные хвастливые мужи,

Не был и прежде таким, пока оставался в отчизне!

Пусть поэтому стыд чрезмерный тебе не мешает,

Дева, меня расспросить иль сказать мне о том, о чем хочешь.

980Если сошлись мы, питая друг к другу добрые чувства,

В месте священном, не с тем, чтобы делом греховным заняться, —

Прямо со мной говори и расспрашивай, словом любезным

Не прикрывая обман: ведь сама сестре обещала

Первая ты, что дашь для меня подходящее зелье.

Я заклинаю тебя и Гекатой самой, и родными,

И Громовержцем, что руку простер над молящим и гостем, —

Я, который и гостем явился сюда и молящим,

Чтоб умолять в безысходной нужде. Ведь без помощи вашей

Не одолеть мне вовек многотрудной этой работы.

990Я же в грядущем воздам за помощь тебе благодарность

Ту, что могу, как то подобает живущим далёко,

Доброю славой возвысивши имя твое. И другие

Будут герои тебя прославлять, воротившись в Элладу,

Будут и жены, и матери их, которые ныне

Горько рыдают о нас, на морском берегу восседая, —

Ибо поступком своим ты их тяжкие скорби рассеешь.

Некогда ведь и Тезея, в борьбе ему злой помогая,

Блага желая ему, Ариадна спасла Миноида,

Дева, что рождена Пасифаей, Гелия дщерью,

1000Мало того, когда гнев Миноса смирился, отчизну

Бросив, она отплыла на судне вместе с Тезеем.

Боги любили ее, и в знак того средь эфира

Звездный сияет венец, что «венцом Ариадны» зовется,

Целую ночь напролет средь небесных вращаясь подобий.

И для тебя от богов такая же будет награда,

Если стольких спасешь ты славных мужей. Ты прекрасна

Так, что не можешь не быть непременно и кроткой и доброй».

Так, ее славя, он молвил. Она же, потупивши очи,

Дивно ему улыбнулась. Восторга исполнилось сердце,

1010Дух поднялся от похвал, и она на Язона взглянула.

Но не могла для беседы найти она первого слова,

Ибо о том и о сем говорить ей сразу хотелось.

Тут, отказавшись от слов, из душистого пояса зелье

Вынула просто она. Он же с радостью взял его в руки.

Дева готова была б для него свою вычерпать душу

И с восхищеньем отдать, если б этого он домогался:

Нежное пламя такое от русой главы Эзонида

Мощный Эрот разливал, и блестящие девичьи взоры

Властно он влек за собой, и душа согревалась Медеи,

1020Тая, как капельки тают росы на розах цветущих,

Чуть лишь солнца лучи на заре начнут согревать их.

То опускали к земле они оба стыдливые очи,

То друг на друга опять бросали робкие взгляды,

Из-под веселых бровей светло улыбаясь друг другу.

И наконец через силу промолвила вот что Медея:

«Слушай с вниманьем теперь, как тебе уготовлю я помощь.

Только лишь явишься ты и отец тебе даст для посева

Страшные зубы, что были изъяты из челюстей змея,

Подстережешь ты, когда середина ночи наступит,

1030И струями реки, неустанно текущей, омывшись,

В черной одежде, один, отдалясь от товарищей прочих,

Круглую выроешь яму. Потом в этой вырытой яме

Должно зарезать овцу и, на части ее не рассекши,

В жертву принесть, разложив костер на дне этой ямы.

К дочери единородной Персея, Гекате, взмолившись,

Вылей из чаши ей в честь работу пчелиного улья.

После, помянешь когда и к себе преклонишь ты богиню,

Прочь от костра поскорей уходи. Но вспять обернуться

Шум случайный шагов или лай собачий нежданный

1040Пусть не заставят тебя, а не то ты всему помешаешь,

Да и к друзьям не вернуться тебе тогда невредимо.

Встанет заря, – распусти ты зелье мое и, как маслом,

Им до блеска натри, обнажившись, все тело. И будет

В нем беспредельная мощь и грозная сила, и скажешь,

Что не с людьми, а с бессмертными ты сравнялся богами.

Нужно, помимо копья, и щит твой зельем намазать,

Также и меч. И тогда уж тебя острия не пронижут

Землерожденных мужей и безудержно бьющее пламя

В пасти ужасных быков. Но таким ты пребудешь недолго, —

1050День лишь всего. И все ж от борьбы не дерзай отказаться!

Дам и другое еще я для пользы твоей указанье.

После того как могучих быков запряжешь и пропашешь

Быстро всю твердую ниву своей могучей рукою,

И в бороздах восходить гиганты начнут от посева

Брошенных в черную землю зубов ужасного змея,

Ты, лишь заметишь, что много уже поднялось их на ниве,

Камень тяжелый украдкой метни, и они из-за камня,

Словно охрипшие псы из-за пищи, друг друга погубят.

Ты же и сам поспеши вмешаться в их дикую свалку.

1060Действуя так, золотое руно увезешь ты в Элладу,

В дальные страны, из Эи куда-то… И сам, куда хочешь,

Ты уезжай, иль куда тебе будет отрадно уехать!»

Молвила так, и в молчании, долу глаза опустивши,

Щедро горячей слезой она оросила ланиты,

Плача о том, что по морю один, от нее в отдаленье,

Будет блуждать он, и снова к нему, удрученная скорбью,

С речью такой обратилась она, его длани коснувшись,

Ибо уже далеко от очей отлетела стыдливость:

«Помни, коль в отчий тебе удастся дом воротиться,

1070Имя Медеи. Но также и я о тебе, о далеком,

Память в душе сохраню. Ты же мне расскажи дружелюбно,

Где ты живешь и отсюда куда понесешься по морю

На корабле. В Орхомен ли теперь поплывешь ты богатый

Или на остров Ээю? 401Скажи мне также о деве,

О многославной, чье имя назвал ты, – про дочь Пасифаи,

Той, что отцу моему родною придется сестрою».

Молвила. И на Язона, что девы слезами был тронут,

Грозный Эрот снизошел, и герой, прервав ее, молвил:

«Нет, никогда я тебя – ни ночью, ни днем не забуду,

1080Если, гибели злой избежав, и вправду отсюда

Я невредимым в Ахею уйду и если нам новой,

Злейшей работы владыка Эит не назначит коварно.

Если ж угодно тебе узнать и о родине нашей,

Я расскажу: и меня к тому мой дух побуждает!

Есть страна, – окружают ее высокие горы,

Пастбищ на ней и овец изобилье. Отпрыск Япета

Там родил Прометей многославного Девкалиона, —

Первым тот города основал и храмы воздвигнул

Для присносущих богов, и над смертными первым царил он

1090Край тот зовут Гемонией все, кто живет по-соседству.

Есть в нем Иолк, мой город родной, других населенных

Много есть городов, где по имени даже не знают

Остров Ээм. Преданье гласит, будто Миний оттуда —

Миний, рожденный Эолом, – ушел и город свой создал,

Тот Орхомен, что лежит недалёко совсем от Кадмеи.

Но для чего обо всем я об этом без толку болтаю,

И о жилище своем, и о славной везде Ариадне,

Дщери Миноса, – зовут тем именем дивно-прекрасным

Деву, милую всем, о коей меня вопрошаешь?

1100О, если б так, как тогда Минос сговорился с Тезеем

Об Ариадне, и твой бы отец нам сделался другом!»

Так он сказал, улещая ее заманчивой речью.

Сердце у ней между тем нестерпимая скорбь волновала,

И обратилась она к Язону со словом печальным:

«Это Элладе, пожалуй, к лицу заключать договоры,

Царь же Эит не такой человек, каким по рассказам

Был Пасифаи супруг, Минос; и можно ль равняться

Мне с Ариадной? Не думай, что можешь ты стать ему другом, —

Лишь обо мне вспоминай, когда до Иолка доедешь,

1110Я ж тебя, вопреки даже воле родных, не забуду.

О, когда бы ко мне иль молва издалёка домчалась,

Или же вестница птица, едва обо мне ты забудешь,

Либо меня самое быстролетные ветры чрез море

Прямо умчали в Иолк, унесли туда из Колхиды,

Чтобы, представ пред тобой, я в глаза тебя упрекнула,

Вспомнить заставив о том, что моим ты спасен измышленьем.

О, если б в доме твоем нежданно я очутилась!»

Так говорила она; по ланитам ее заструились

Скорбные слезы, а он в свой черед Медее ответил:

1120«Странная ты! Предоставь буйным ветрам блуждать понапрасну,

Также и вестницам птицам летать, – говоришь ты без толку!

Ведай, коль в землю Эллады и в наши места ты приедешь,

Будешь у жен и мужей ты в почете и в уваженье,

И, словно бога, тебя будут чтить все они, потому что

Волей твоей у одних сыновья домой воротились,

А у других в свой черед или родичи их, или братья,

Или мужья в цвете лет избежали беды неминучей.

А у меня в терему ты супругой законной разделишь

Ложе мое, и другое ничто наш союз не расторгнет,

1130Кроме как смерть, что согласно судьбе нас с тобою постигнет».

Молвил он: сердце у ней от слов его таяло сладко,

Но и пугало ее совершенье зловредного дела. Бедная!

Не соглашаться на то, чтоб уехать в Элладу,

Ей предстояло недолго. Давно задумала Гера,

Чтобы в священный Иолк прибыла из Эи царевна,

Край свой родной навсегда, на погибель Пелию, бросив.

Вот уже стали служанки, ее поджидавшие, молча

Скукой томиться, и требовать начало время дневное,

Чтобы скорее домой воротилась к матери дева.

1140Но о возврате она и не мыслила, – тешилось сердце

И красотою Язона, и нежно-ласкающей речью.

Но, наконец, Эзонид осторожно промолвить решился:

«Нам разойтись пора, – а не то закатится солнце,

Опередив нас, и все станет ясно для глаз посторонних.

Мы же с тобой еще раз здесь сойдемся и свидимся снова!»

Нежною речью они испытали друг друга довольно

И разошлись. Язон в обратный путь устремился,

С радостью в сердце спеша к друзьям на корабль возвратиться,

Дева ж к служанкам пошла. Ей они побежали навстречу

1150Все до одной, но их не заметила даже Медея,

Ибо душа у нее в облаках над землею парила.

На колесницу она вступила одна без подмоги;

Вожжи взяла одною рукой, а другою – искусно

Сделанный бич, – подгонять упряжку мулов, что в город

Резво помчали ее, к жилищу спеша. Халкиопа

Сразу с распросами к ней подошла, волнуясь о детях.

Но беспокойной заботой томима, она не внимала

Речи сестры, на расспросы ее отвечать не хотела,

Но, поместившись на низкой скамейке, сидела у кресла,

1160Набок склонясь и щекой опираясь о левую руку,

И увлажнялись ресницы у ней при волнующей мысли,

В деле сколь вредном она, дав совет, соучастницей стала.

А Эзонид той порой, лишь только с друзьями сошелся

Там же, где он, перед тем их оставив, от них отдалился,

С ними обратно пошел, подробно про все повествуя,

К сонму героев, и так к кораблю подошли они вместе.

Лишь увидали Язона друзья, окружили с приветом,

Стали расспрашивать, он же поведал им замыслы девы,

Зелье страшное им показал. От друзей в отдаленье

1170Ид лишь остался сидеть, снедаемый гневом, другие ж,

Радости полны, спокойно своим занималися делом,

Ибо на месте держала их ночи тьма. Но с зарею

Двум поручили героям к Эиту идти за посевом.

Первым из этих мужей Теламон, любезный Аресу,

Был, а вторым Эфалид, всеми славимый отпрыск Гермеса,

Оба пошли, и путь не напрасно они совершили, —

Дал им владыка Эит для подвига страшные зубы

Змея Аонии, коего Кадм близ Фив огигийских, 402Кадм, что,

Европу ища, тех пределов далеких достигнул,

1180Смерти предал, сторожившего там, где Аресов источник.

Там же и Кадм поселился, туда приведенный коровой,

Что Аполлон в прорицанье ему вожатой назначил.

Зубы ж сама Тритонида, из челюстей змея извлекши,

В дар Эиту дала наравне с убийцею змея.

Теми зубами засеяв поля Аонийские, создал Кадм,

Агенора потомок, здесь племя мужей землеродных

Из немногих, которых копье не скосило Ареса. Зубы охотно

Эит им доставить на судно позволил,

Ибо не мнил, что герой многотрудный подвиг исполнит,

1190Если даже ярмо на быков наложить он сумеет.

Стало меж тем заходить вечернее солнце за землю

Черную, дальше вершин отдаленной страны эфиопов.

Уж налагала ярмо на коней своих ночь, и герои

Начали ложа себе устроять на земле у причалов.

Тотчас Язон, лишь Гелики-Медведицы яркие звезды

Стали склоняться и в небе спокойный эфир заструился,

К месту пустынному тихо пошел, словно воры, украдкой,

Взяв, что нужно, с собой, ибо все заготовлено было

Загодя днем: и овца, что Арг из овчарни доставил,

1200И молоко, и прочее все, что нашлося на судне.

Место герой отыскал, что вдали от дороги лежало

Торной, средь чистых поемных лугов расстилаясь спокойно,

Нежное тело омыл, блюдя обычай священный,

В водах чистых реки перво-наперво он и облекся

В черное платье затем, что ему Гипсипила-лемнийка

В память о нежной любви в былые дни подарила.

Яму он вырыл в земле, глубиною в локоть, и в яму

Дров наложил; над ними овце перерезал он горло;

С тщаньем ее на дровах распростер и, огонь подложивши,

1210Хворост зажег, и из смеси потом сотворил возлиянье,

Громко на помощь в борьбе Гекату-Бримо призывая.

К ней воззвав, устремился он вспять. Заклинаниям внемля,

Из сокровенных глубин поднялась она, ужас-богиня,

К жертвам Язоновым. Всю кругом ее обвивали

Страх наводящие змеи, ветвями увенчаны дуба;

Факелов вмиг засверкали огни без числа; залилися

Сразу подземные псы вкруг богини пронзительным лаем;

Затрепетали луга придорожные; подняли вопли

Нимфы речные, средь топей живущие, что постоянно

1220Там у болотистых мест Амарантского Фазиса кружат.

Страх тут объял Эзонида, но все же несли его ноги, —

Не обернулся ни разу назад он, пока не сошелся

Снова с друзьями… Меж тем уж над снежным Кавказом сиянье

Рано встающая Эос, на небо всходя, разливала.

Тою порой владыка Эит в доспех облачился

Крепкий, сплошной, что ему подарил Арес, низложивши

Некогда мощной десницей Миманта на поле Флегрейском,

Шлем золотой на главу возложил, с четырьмя козырьками,

Столь же сияющий ярко, как свет круговидный сияет

1230Солнца, когда восстает оно из вод Океана.

Поднял он, им потрясая, свой щит многокожный, а также

Страшную, необоримую пику. Никто из героев

Не устоял бы пред ним. Лишь Гераклу достало бы силы

Против него воевать, но Геракла они потеряли.

Уж наготове держал для отца Фаэтон колесницу,

Сбитую крепко, о быстрых конях. В колесницу взошедши,

Царь поводья схватил рукой, и из города быстро

Он по широкой дороге понесся, чтоб видеть воочью

Подвиг; следом за ним торопился народ неисчетный.

1240Видом каков Посейдон, что летит на Истмийские игры

На колеснице своей, иль к Тенару, иль к водам Лернейским,

Или же к роще спешит, к Гиантийскому едет Онхесту,

Или случайно к Калаврию он заезжает с конями,

Иль к Гемонийской скале, или к покрытому лесом Гересту, 403—

Точно таков был Эит, владыка царственный колхов.

Той порою Язон, наставленьям внимая Медеи,

Зелье сначала развел и тем зельем щит свой обмазал

Вместе с тяжелым копьем, а также и меч свой, друзья же

Крепость оружия стали пытать, но не было силы

1250В них хоть немного копье то погнуть, и оно, пребывая

Несокрушимым, в их мощных руках еще больше твердело.

Страшной злобой на них распалившись, Ид Афареев

С силой ударил мечом по копья острию, но как молот

От наковальни, назад лезвие отскочило, и громко

Возликовали герои, в успех состязания веря.

Зельем и сам натерся Язон. И вошла в него сразу

Несказанная сила, которой трепет неведом;

Обе руки у него отвердели от влившейся мощи.

Словно как конь боевой, стремящийся к битве, о землю

1260Часто копытами бьет, и ржет, и, кичливости полный,

Уши держа прямиком, вздымает гордую выю, —

Так и герой Эзонид красовался, горд своей силой.

Переступал то и дело ногами он с места на место,

Медный щит и копье неустанно в руке потрясая.

Ты бы, пожалуй, сказал: так молнии, в бурную пору

С темного неба срываясь, одна за другою трепещут

В тучах, что дождь за собой несут, темноту наводящий.

Тут состязанья решили они не откладывать больше,

И при уключинах все, как один, по порядку рассевшись,

1270К полю Ареса пловцы корабль направляют поспешно.

Поле от города то настолько далёко лежало,

Сколь далека от решетки желанная цель колесницы

На состязаньях, когда после смерти царя устроют

Распорядители игры для пеших борцов и для конных.

Там увидали герои Эита и скопища колхов, —

Эти стояли уже на высоких утесах Кавказа,

Царь же взад и вперед ходил у брега речного.

После того как причалы друзьями привязаны были,

Тотчас с копьем и щитом Эзонид на борьбу устремился,

1280Быстро спрыгнув с корабля. С собою взял он блестящий

Медный свой шлем, наполненный острыми змея зубами,

Меч на плечо возложил, но сам обнаженным остался.

Был с Аполлоном он схож златомечным и с богом Аресом,

Поле вокруг оглядев, ярмо для быков он увидел

Медное, цельный плуг, что из крепкого был адаманта.

К плугу приблизился, рядом копье свое мощное в землю

Прямо воткнул острием и шлем, утвердивши, поставил:

Дальше с одним лишь щитом он пошел по следам бесконечным

Страшных быков. И тут из какой-то подземной пещеры

1290Ни для кого не заметной, где стойло их находилось

Крепкое, в темных клубах сокрытое чадного дыма, —

Вдруг появились быки, из пасти огонь выдыхая.

В ужас герои пришли, как увидели их, Эзонид же,

Ноги расставив, их встретил напор, как встречает набеги

Волн, воздымаемых бурей, утес, выступающий в море:

Щит против них он твердо держал пред собою, они же

Мощными, грозно мыча, его разили рогами,

Но ни на шаг отступить не заставил героя их натиск.

Так из жерла плавильной печи то вдруг выбивает

1300Яркий огонь дыханье мехов крепкокожных кузнечных,

То прекращается вдруг их дыханье на время – и снова

Грозный грохочет огонь, из недр печи вырываясь —

Так и быки, выдыхая из пасти быстрое пламя,

Страшно ревели, и жар обдавал нестерпимый Язона,

Словно молнии жар, – но спасало зелье Медеи.

Правого взял он быка за рога и повлек за собою,

К медному чтобы ярму подвести, напрягая всю силу,

После к земле его придавил и поверг на колени,

Быстро по медной ноге ногой ударив. Другого

1310Так же ударом одним он заставил упасть на колени.

Щит свой широкий потом отбросив наземь, стоял он,

Весь окутан огнем, и рукою правой и левой

Их, на передние ноги упавших, удерживал мощно.

Силе его дивился Эит. Между тем Тиндариды,

Как то условлено было заране, с земли приподнявши,

Дали Язону ярмо, чтоб надеть на быков его мог он.

Шеи быков он просунул в него, и поднял тотчас же

Медную плуга грядиль и к ярму ее приспособил

Острою вицей. Назад к кораблю отошли Тиндариды

1320Из-под огня. А Язон взял щит и закинул за спину,

Взял и тяжелый свой шлем, зубами острыми полный,

Вместе с огромным копьем и, в бок быков ударяя,

Жалом колол их, как колет бодцом селянин пеласгийский,

И за прилаженный крепко рогаль, что из стали был сделан,

Взявшись рукой, его направлял вперед неуклонно.

Оба быка между тем, распаленные злобой ужасной,

Жадный блестящий огонь выдыхали. И гул поднимался,

Словно от воющих громко ветров, пред которыми в страхе

Ладят убрать мореходы скорее парус широкий.

1330Скоро ли, долго ли, но принужденью копья уступая,

Шли они все же, по их же следам разбивалась на глыбы

Крепкая пашня, – и силой быков, и пахаря мощью.

И грохотали при этом по бороздам, взрезанным плугом,

Комья, для силы людской неподъемные. Сам же он сзади

Шел и, ногой на лемех напирая, в стороны обе

Не преставая бросал в проведенную борозду зубы

И озирался, боясь, что взойдет урожай землеродных

Пагубный рано и вдруг нападет на него. Упирались

В землю медным копытом быки, трудясь неуклонно.

1340К часу, когда уходящего дня лишь треть остается,

Если с рассвета считать, и усталые молят селяне,

Чтобы отрадный срок распрягать быков наступил уж, —

К этому часу вспахал не знающий устали пахарь

Четырехдольное поле до края. Быков он из плуга

Выпряг и так припугнул, что в равнину они убежали.

Сам же обратно пошел к кораблю, пока еще пусты

Борозды были, как видел он, от землеродных. Друзья же,

Вкруг обступив, ободряли его. Из реки зачерпнувши

Шлемом воды, утолил он жажду свежею влагой,

1350Сел, проворные ноги согнув, и исполнился духом

Мощным, возжаждав борьбы, подобный вепрю, который

Острые точит клыки на охотников, и в изобилье

У разъяренного пена стекает на землю из пасти.

А между тем по ниве по всей землеродное племя

Заколосилось, и густо усеялся колкой щетиной

Копий заостренных, крепких щитов и сверкающих шлемов

Мужеубийственный бога Ареса удел, и сверканье,

Снизу поднявшись, достигло по воздуху высей Олимпа.

Так, если выпадет вдруг обильный снег, и внезапно

1360Буря сгонит с небес набежавшие зимние тучи, —

Яркие звезды тогда, в ночи все вместе собравшись,

Вновь начинают сиять среди мрака; так же сияли,

Щедрым взойдя из земли урожаем, ряды землеродных.

Вспомнил тут сразу Язон хитроумной Медеи советы,

Поднял проворно с земли он камень большой, кругловидный, —

Диск Эниалия, бога Ареса. Его и на малость

Четверо юных мужей с земли приподнять не могли бы,

Он же рукою схватил и метнул далеко в середину,

Кверху подпрыгнув, а сам за щитом в стороне притаился,

1370Неустрашимый. И тут загудели колхи, как море

В пору, когда среди скал островерхих волны грохочут.

Оцепенел в изумленье Эит, увидав, как тяжелый

Брошен был диск. Землеродные, псам подобно проворным,

Прыгали камня вокруг и, рыча, поражали друг друга;

На материнское лоно земли от копий своих же

Падали часто они, как дубы или сосны от ветра.

Словно как яркая с неба звезда по эфиру несется,

Путь озаряя огнем, на диво людям, что видят,

Как она мчится, сияя, по воздуху, полному мрака, —

1380Так, ей подобен, Язон устремился на строй землеродных.

Меч он из ножен извлек обнаженный и стал без разбора

Ранить, сжиная одних, что на свет поднялись лишь до чрева

Или до чресел, других, что уже до колен поднялися,

Третьих, что только что на ноги встать успевали, четвертых,

Кто уже мчался бегом, на слезную брань устремляясь.

Как земледелец, когда на границе война возгорелась,

В страхе, чтоб раньше враги не успели пожать его ниву,

Жадно схватив изогнутый серп, что недавно наточен,

Хлеб недозрелый с поспешностью жнет, ожидать не желая,

1390Чтобы к обычной поре он дозрел под солнца лучами,

Так и Язон подрезал землеродных всходы, и кровью

Борозды были полны, как водою канал водоточный.

Пали, кто книзу лицом, в неровные комья зубами

Крепко впиваясь, кто – навзничь, иные – склонившись на руку

Или же на бок, на чудищ морских огромных похожи.

Многие, раны приняв до того, как у них отделились

Ноги от почвы, легли во весь рост, – насколько успели

Вырасти, – к полю склонясь головой тяжелой, незрелой.

Словно побеги дерев, когда сильный ливень обрушит

1400Зевс на питомцев садов, к земле припадают, у корня

Сломаны, – труд садоводов упорный, – и сразу унынье

И смертельная скорбь на сердце нисходит владельца

Тех насаждений, питателя их. И так же спустилось

Тяжкое горе в тот миг на душу владыки Эита.

В город он с колхами вместе обратной поехал дорогой,

Думой исполнен одной – как героям противиться дальше.

День угасал… В этот день был Язоном свершен его подвиг.

Песнь четвертая

Ныне, богиня, ты мне про помыслы и про страданья

Девы колхидской скажи, о Муза, дочерь Зевеса.

Ум мой в сомненье большом, меж двух колеблется мыслей:

То ли сказать про несчастья ее от любви безотрадной,

То ли про бегства позор, как страну она бросила колхов.

Что до Эита, то вместе с муллами, что были в народе

Лучшими, целую ночь он горькую гибель героям

В доме своем измышлял: нежданный исход испытанья

Страшного гневом томил его душу, и думал владыка,

10Что не совсем без участья его дочерей все свершилось.

Гера же в сердце Медеи мучительный страх возбудила,

И трепетала она, словно легкая лань, что в чащобе

Леса трепещет, напугана псов оглушительным лаем.

Сразу она поняла, без ошибки, что тайной не будет

Помощь ее и злые терпеть ей беды придется.

Также боялась она соучастниц служанок. Горели

Очи Медеи огнем, и шум в ушах раздавался.

Часто за шею хваталась она, рвала то и дело

Светлые пряди волос и жалобно в скорби стонала.

20Тут же на месте, судьбе вопреки, и погибла бы дева,

Зелья вкусив, и тщетными стали бы замыслы Геры,

Если б тогда не подвигла богиня смятенную деву

С Фрикса сынами бежать. В груди ее дух окрылился

Радостью. Мысль изменив, она все травы немедля

Ссыпала в ларчик обратно с груди; с поцелуем припала

К ложу затем и к двустворных дверей косякам; прикоснулась

К стенам светлицы своей; подлиннее вырвала локон

И положила его в терему, чтобы матери в память

Был он о девстве ее, и, глубоко стеная, сказала:

30«Длинный мой локон тебе, о мать, уходя, оставляю,

Вместо себя. Будь счастлива ты и в разлуке со мною!

Счастлива будь, Халкиопа, и ты, и весь дом! О, когда бы

В море ты, странник, погиб, не успев доплыть до Колхиды!»

Молвила так, и ручьем с ее вежд заструилися слезы.

Как из обильного дома тайком ускользнувшая дева,

Пленница, что от отчизны недавно отторгнута роком

И никогда не знавала мучительно-трудной работы,

Ныне, еще не привыкнув к лишеньям и рабской недоле,

Полная страха идет к госпоже под суровую руку,

40Так и прелестная дева из пышных хором уходила.

Сами собою пред ней отступили дверные засовы,

Сразу отпрянув назад под ее заклинанием быстрым,

И побежала босая она по улицам узким.

Левой рукой свой пеплос держа, до бровей прикрывавший

Дивных ланит красоту и чело, а правой рукою

Нижнюю полу хитона высоко подняв, уходила,

Полная страха, она по едва различимой дороге,

Быстро от стен удаляясь обширного града. Из стражей

Девы никто не узнал: проскользнула она незаметно.

50Дальше решила к святилищу прямо идти. Не безвестны

Были пути для нее, – не однажды и раньше бродила

Вкруг мертвецов и вкруг разных корней вредоносных Медея,

Как подобает колдуньям – а ныне дрожала от страха.

Тут Титанида, богиня Луна, что в тот миг поднималась

С края земли, увидала беглянку и, радуясь в сердце

Радостью злой, про себя такое промолвила слово:

«Видно, не я лишь одна убегаю к пещере Латмийской 404

И не одна я томлюсь по прекрасному Эндимиону!

Правда, не раз повинуясь твоим заклинаньям коварным,

60Я нисходила, воспомнив любовь, когда темною ночью

Зелья спокойно готовила ты, что тебе были милы.

То же безумье, что я, ты ныне в удел получила:

Ибо Язона тебе послал на тяжкую муку Бог-истязатель!

Ну что ж, иди и, как ты ни премудра,

Бремя мучительной боли умей нести терпеливо!»

Молвила так. А Медею несли проворные ноги.

Вышла на берег высокий реки, – и отрадно ей стало,

Лишь увидала на той стороне огонь, что герои,

Празднуя шумно удачу в борьбе, всю ночь не гасили.

70Голосом громким, протяжным сквозь мрак закричала Медея,

Издали клича племянника, Фриксова младшего сына,

Фронтиса. Он же, и братья, и сын Эзона немедля

Голос девы признали. Товарищи все в удивленье

Смолкли, поняв, что им не почудились крики Медеи.

Трижды кричала она, и трижды, по слову дружины,

Крикнул и Фронтис в ответ. На быстрых веслах герои

К ней между тем понеслись по реке. Еще не успели

Бросить причалы они с корабля на берег противный,

Как Эзонид уж ступил ногой проворной на землю,

80С палубы спрыгнув высокой. И чада Фрикса на берег

Спрыгнули, Фронтис и Арг, за Язоном вслед. А Медея

Так, их колени обвив руками, им говорила:

«Други, меня, горемычную, но и себя от Эита

Вы защитите. Ведь тайное все уже сделалось явным.

Делу уж тут ничем не помочь! Убежим поскорее

На корабле, пока не погнал он коней быстроногих.

Я вам вручу золотое руно, усыпив его стража, Змея.

Но ты, чужестранец, в свидетели тех обещаний,

Что ты давал мне, богов призови перед всеми друзьями,

90Да не покинешь меня, когда буду отсюда далёко,

Сирую и без родных покрыв стыдом и бесславьем».

Молвила так в сокрушенье она. В груди Эзонида

Радостно сердце взыграло. Ее, что к коленям припала,

Поднял и к сердцу прижал он и речью такой обнадежил: