Текст книги "Ты постучишься в дверь мою (СИ)"
Автор книги: Мария Акулова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)
Глава 10
Настоящее…
– Макс, подождешь меня здесь? Я сама хочу…
Ксюша взяла в руки купленные цветы, поймала взгляд Максима в зеркале заднего вида… Неодобрительный взгляд… Будто говорящий: «вы же знаете, я против»… Но сдержался, кивнул, зажигание выключил, рванул было выйти, дверь ей открыть, но Ксюша успела придержать его за плечо.
– Не волнуйся, я сама…
И снова кивнул. Опять недовольный… Остался в машине, насупив брови смотрел, как она идет в сторону кладбищенских ворот, держа в руках охапку из тридцати двух роз.
Сегодня Бродяге должно было исполниться ровно столько…
* * *
– Привет, Вань… – она и сама прекрасно понимала, что разговаривать с крестом – великая глупость, не меньшая, чем заглядывать в его глаза на фото и искать там жизнь, но… Ей ведь больше ничего не остается, он теперь только здесь… И во снах…
Ксюша присела, положила бордовые розы рядом с другим, подведшим букетом, не сдержалась – коснулась ладонью земли, глубоко вдохнула. Ей казалось, что это поможет… Успокоиться, поверить, почувствовать…
Почувствовать, что он где-то есть и ему хорошо. Пусть не живой, но существует. Они ведь венчались тогда. Значит, их души связаны, если они есть – души. Значит, его душа где-то рядом быть должна. Не могла ведь ее бросить?
Недавно дождь прошел, поэтому земля оказалась сырой – осталась грязью на коже, отряхнуть ее Ксюша не решилась отчего-то. С минуту смотрела на ладонь, на которой черные комочки… Вся испачкалась, а ободок кольца не тронула…
Вторая рука непроизвольно к шее потянулась. Там теперь второе висело – Ванино.
Именно найденное на пожарище кольцо заставило Ксюшу наконец-то поверить – там был Ваня. Сгорел Ваня…
Его кольцо, которое ни с чем не спутаешь. И не потому, что они заморачивались узорами, выбирали дорогие каменья. Куда там? У них на всю свадьбу был такой бюджет, какого теперь не хватило бы на любое из колец, подаренных Бродягой позже. Но Ксюша хотела, чтобы их простые, тоненькие желтые ободки были особенными. Поэтому сама отнесла в ювелирный, в тайне от Тихомирова, заказала гравировку…
«Мой побег».
«Мой плен».
Им тогда чуть больше двадцати было, самое время для романтических глупостей. И выходи она замуж сейчас – обошлась бы без этого, но тогда так хотелось… И она не сдержалась.
Ваня гравировку увидел только в день свадьбы, сначала улыбался долго, потом одобрил. Все ведь так и было. Он стал для нее побегом – из привычной жизни, из мира, где ее перспективы предельно ясны, где нет места мятежному Бродяге. Она для него – пленом. Перекати-поле, всю жизнь сбегавший, вдруг обрел маяк, свет которого страшно было потерять из виду. Тихомирова всегда к ней тянуло, будто Ксюша набросила на шею невидимую цепь. Но он не был против – ни цепи, ни кольца, ни плена.
Теперь же все замкнулось на ней – и побег, и плен. Может поэтому никак убежать не получалось от мыслей о нем?
– Я знаю, что ты не любишь все это… Не любил то есть, но… Прости. Не могла с пустыми руками…
Ксюша поднялась, к кресту подошла, коснулась… Этот ритуал для нее был особенным и болезненным. Каждый раз, будто признание его смерти, – сердце ёкало.
– С Днем рождения, родной, – она улыбнулась сначала, а потом слезу смахнула. В прошлом году Ваня отказался свой День рождения праздновать, сказал, некогда, да и не любит он этот праздник, время и так сквозь пальцы просачивается, а это будто лишнее напоминание его скоротечности.
Ксюша же любила. И свой, и Бродяги. Старалась устроить, организовать, порадовать… Все из семьи шло, видимо. Ваня с детства не привык к тому, что есть в этом дне что-то особенное, Ксюша же, любимые ребенок, каждый год ждала магии, и каждый год ее получала.
Позже хотела и Ваню к такому же отношению приучить, но не успела. А может и вовсе не смогла бы. Он ведь упрямый был… До ужаса…
– Мне так много сказать тебе надо…
Вокруг не было людей, да и не удивительно – редко кто к кладбищенским воротам с открытием приезжает, только она…
– Я решила, что рожу. Уже курс начала. Ем, – усмехнулась снова, представляя, как Ваня хмыкнул бы, услышь он это емкое «ем». – Пока только отцу сказала, мама будет в истерике. Понимаю ее. Ты тоже не одобрил бы. Конечно. Я и сама не слишком одобряю, но решила… Не планирую жалеть. Рожу. Воспитаю. Не знаю, когда сюда приведу, но врать не буду. Если все хорошо будет – ближе к своему Дню рождения рожу. Будет мне подарок. А еще… – Ксюша вздохнула прерывисто, рука с дерева соскользнула… – Производство закрывают, Вань… Не нашли доказательств поджога. Это еще не официально, но шансов, что передумают, нет. И Кирилл разводиться решил… И все как-то так… Глупо, летит куда-то к чертовой бабушке… Боюсь, накроет с головой… И за твоей спиной уже не спрячусь… – Ксюша затихла на минуту, снова на руки свои посмотрела, отряхнула подсохшую грязь наконец-то, потом на фото. – Может я к тебе, Вань, а? – вопрос задала, который приходил на ум иногда. Приходил, стервец. Когда совсем туго становилось. Когда сложно было с собой совладать. Когда тоской накрывало с головой. Когда казалось, что легче таблеток каких-то наглотаться, чтобы чистенько и без страданий… Пока хватало силы бороться. Хотя и не бороться толком, так, переждать… Ксюша смогла опытным путем определить – волнами накатывает, потом отпускает чуть-чуть. Надеялась, когда беременна будет, и вовсе накатывать перестанет. Все же в ней всегда ответственность жила, местами даже чрезмерная. – Ладно… Не слушай дуру, Вань. Это я так… Дразню, наверное… Все думаю… А вдруг ты шутишь? Вдруг не навсегда ушел? Вдруг смогу тебя заставить из-за угла выглянуть, улыбнуться лукаво, сказать: «поймалась, Принцесса?». Так хочу, Вань… Ты только скажи мне, где тот угол? Есть он?
Глупо было ждать ответа.
Глупо было боль испытывать, вслушиваясь в звенящую тишину осеннего кладбища…
Ответа не было и быть не могло. Только шелест листьев на фоне…
В сумочке телефон завибрировал, Ксюша полезла за ним неохотно, увидела, что Максим, взяла.
– Слушаю тебя…
– Холодно ведь, Ксения Игоревна…
Улыбнулась грустно. Какой он все же заботливый. Вроде бы за зарплату человек работает, а никто вот так о ней… Никто не знает столько, никто не беспокоится так.
Все как-то вроде бы о ней, но на самом деле о себе, а он… Другой совсем. И так искренне верит, что предал, когда отвозил Ваню с девицей в тот дом… Удивляется, что она терпит его рядом, что отчего-то доверяет… А она не терпит. Знает, что если кто-то был с Ваней – это было нужно. Вот только, кто это был, – так до сих пор и не выяснили.
– Иду скоро, не переживай.
Скинула, напоследок еще один взгляд на фото мужа бросила. Плотнее в плащ укуталась, пошла по выложенной плитами дорожке обратно в сторону ворот.
– С Днем рождения, родной. С Днем рождения…
Этот шепот уже куда-то вдаль посылала, радуясь, что поднявшийся ветер быстро сушит слезы, собирающиеся в уголках глаз…
* * *
Чтобы не сойти с ума, Ваня отжимался. Как сумасшедший, ставя все новые и новые рекорды, разнообразя хлопками, «прыжками», сложными комбинациями и прочей ерундой. Вот и сегодняшний день начал с очередного рекорда. Идиотского и бессмысленного.
Изгалялся над организмом, пока не упал на пол, раскинув руки, устремив пустой взгляд куда-то в дверь своего навязанного жилья.
Понимал, что злиться бессмысленно, а главное – не на кого, по сути, но…
Ему с каждым днем все сложней становилось.
Данилов ничем толком не радовал, Макс только дров в костер подбрасывал своими новостями из жизни Ксюши… Хочет сделать ЭКО… Кир клинья подбивает… Похудела… Посерела… Походы к психологу забросила…
Каждая новость ножом по сердцу.
– С Днем рождения, Бродяга… – прохрипел, не сказал даже. Осточертело все. Хуже горькой редьки. И уже не спасали мысли, что это все во благо, и совсем скоро…
Логику Данилова можно было понять – он надеялся, что хотя бы закрытое производство заставит тех, кто так хотел его смерти, зашевелиться, потому что пока все было тише воды… Но они ведь зачем-то хотели это сделать? Вероятно, чтобы напасть на бизнес, пока он ослаблен. Но, отчего-то, не нападали.
Ни одно подозрение следствия не оправдалось. Вели всех. Начиная с Ксюши и ее родителей, заканчивая Кириллом с его Альбиной. Никто, ни один человек не дал зацепку. Ни странных встреч, ни подозрительных телефонных звонков, ни новых людей в окружении…
Значит, человек, который сначала пытался отравить вином, а потом дважды подорвать машину, по-прежнему неизвестен. И по-прежнему потенциально опасен.
Чуть ли не главным аргументом, благодаря которому Ваня согласился на инсценировку собственной кончины было то, что, по мнению Данилова, это должно было уменьшить риски для Ксюши. Это ведь она чуть не выпила то вино. Она в один из дней могла взять его машину. Эти попытки были так нелогичны… Путали карты – настораживала безалаберность преступника, плохо изучившего объект, с другой стороны – следы-то он заметал профессионально.
Теплилась надежда зацепиться за мотив, который должен был проявиться после того, как Бродяга вроде как помер, но прошло почти четыре месяца, а выяснили… Да ровным счетом ничего не выяснили. Только Ксюшу довели до нервного истощения и необдуманных поступков…
Бродяга сел на пол, усмехнулся своим грубым мыслям… Хорошо все же, что он сирота – ведь так страдать пришлось одному единственному человеку, Ксюше. Иначе… Ему и ее слез было с головой, а будь у него мать, отец, сын или дочь… Даже думать не хотелось, каким грузом вина перед ними на сердце лежала бы.
Чувствуя дрожь в руках, а еще нестерпимое желание размять плечи, Ваня встал, подошел к окну, приоткрыл занавеску, бросил взгляд вдаль – туда, где виднелось море.
Ему, наверное, повезло. В ссылку отправили в приморский город. Туда, где воздух пахнет солью, растут кипарисы и повсюду лавровые кусты.
Вот только взять и выйти к воде он не может. Каждая вылазка – только по предварительному одобрению, чаще всего ночью, чтобы соседи не увидели. Продукты приносят, доступ в интернет вроде как есть… Но это не спасает. Все равно хочется на стены лезть.
Иногда до абсурда доходило. Ваня устраивался на кровати со стареньким ноутом на коленях и начинал серфить… Да что-угодно, лишь бы мозг занять. За это время он сто раз мог книгу написать, проработать с десяток бизнес-моделей, изобрести что-то эдакое, но мешали две вещи: постоянные мысли о Ксюше и понимание, что нахрен все это никому не нужно. В первую очередь – ему. Поэтому отжимался, ходил в душ, ел что-то… По квартире курсировал… В окно смотрел, на кипарисы… Думал…
Мечтал еще немножко. Редко. Когда нападала меланхолия. О том, как вернется, минуя все сложности, которые предстоят после возвращения, как заживут снова… Счастливо, как раньше. Со скандалами, трудностями, вызовами, но без той беспросветности, которая его одолевала… И Ксюшу тоже.
На тумбочке трубка задребезжала, Тихомиров взял ее в руки, в «Телеге» запрос на новый секретный чат от Макса.
Открыл, прочитал, хмыкнул.
«С ДР, шеф», «К.И. к вам с цветами» – и фотография Ксюши со спины. Мелкая такая… И не разобрать толком. Но для Вани… Это сейчас лучший подарок был.
Неважно, что она так на кладбище к пустой могиле идет. Важно, что взглянуть на нее можно, будто на секунду в жизнь нырнув снова, как в море…
«Спс».
Сообщения удалялись моментально, будто их засасывало в сыпучие пески. Оно и к лучшему, наверное. Иначе Ваня себя измучил бы этим фото. Разглядывал бы, все новые мелочи подмечал, злился на нее за то, что в туфлях по такой погоде, что на шпильках убийственных, что с цветами…
Он ведь не любил этого никогда. Неужели думает, что после смерти что-то поменялось? Тем более, смерть-то бутафорская… Эх…
– Когда же это все кончится? – вопрос в воздухе повис. Как все вопросы, которые за эти месяцы некому было задать. Данилов и Макс – единственные собеседники – ответить на них не могли. А больше… Некому. Совсем некому.
Глава 11
Настоящее…
– Ксюша, что ты делаешь?
Чемодан лежал на кровати, в него кое-как были заброшены вещи. Не слишком много, если честно. Когда Ксюша переезжала на время в отчий дом, взяла только самое необходимое, потом возвращалась в квартиру иногда, часть привозила, часть возвращала. Всегда воспринимала эти изменения, как временные.
Была благодарна родителям, что приняли, помогли, поддержали, но…
Нельзя ведь вечно прятаться за маминой юбкой? Рано или поздно придется вернуться в пустую квартиру окончательно и смириться, что она теперь действительно пустая.
Ксюша сгребла в объемную косметичку все баночки, жившие последние пару месяцев в этой ванной, вернулась в спальню, посмотрела на растерянную Нину с решительной улыбкой…
– Я возвращаюсь в квартиру, мам. Это решено уже, не пытайся переубедить, – бросила косметичку поверх вещей в чемодан, подошла к Нине, обняла…
Знала, что с мамой нужно только так – ставить перед фактом, а потом успокаивать. Сразу давать понять – решение принято и не обсуждается.
– Зачем, Ксень? Тебе что, плохо с нами?
И на шантаж вестись нельзя. Пусть он и неосознанный, пусть Нина искренне не понимает, зачем.
– Я взрослая девочка. Я и так переломала вам все привычки за это время. Да и пора брать себя в руки, возвращаться к жизни, а то что это я?
Ксюша ответила так, будто полнится энтузиазмом. Будто действительно готова на все сто взять себя в руки и вернуться…
– Подожди… У тебя что… Кто-то появился? – Нина же ее слова совсем по-своему восприняла. Сделала шаг назад, в лицо дочери заглянула, глаза зажглись… надеждой что ли? – Кто он, дочь? Кир? Ты рада, Ксюш? Скажи, рада?
Ксюша же так удивлена была, что даже не сразу решилась прекратить поток вопросов. Потому что… Предположения матери просто на голову не налезали. Неужели действительно так плохо ее знает?
– Кир женат, мам. О чем ты вообще? – чтобы не обижать Нину раздражением, которое тут же на лице отобразилось, Ксюша снова отошла, начала вещи аккуратно складывать…
– Жена – не стена, подвинется… – да только недолго смогла оставаться безучастной. На следующую же фразу отреагировала – развернулась, посмотрела так, будто впервые видит.
– Ты же сама жена, мам. Как можешь говорить такое? Думаешь, я стану чужую семью разрушать? Да и вообще… Перестань мне Кира сватать. Мы взрослые люди. Он женатый человек. Я – вдова его друга. Мы не планируем что-то менять… Я не планирую, – уточнила, потому что Кир… Может по-другому думал, но обоюдности ждать не мог. Обоюдности она не дала бы.
– Я сама жена, Ксюша. Поэтому и говорю. Знаешь, сколько раз пытались подвинуть эту стену? – Нина груди коснулась, Ксюша же замерла почему-то. Впервые мама завела с ней подобный разговор. У них никогда не было тех совершенно доверительных отношений, о которых с придыханием рассказывают многие мамы и дочки. Они не были «больше подружками», чем ближайшими родственницами. Нет. Между ними всегда будто мерцала невидимая стена субординационных отношений. Ни Нина ее не переходила. Ни Ксюша.
– Ты говоришь ужасные вещи, мама. Я даже обсуждать это не хочу, – а главное, переходить не хотелось. Во всяком случае, Ксюше. Знать, что происходило (и происходит) между матерью и отцом, все ли у них так безоблачно, рассказывать, что происходило у них с Бродягой. Нет. Это все были табу, которых касаться не хотелось.
– Тогда объясни, зачем переезжаешь, если не хочешь обсуждать правду жизни…
Ксюша блеснула глазами, пытаясь все же сохранить спокойствие. Прекрасно понимала, что мать имеет в виду под «правдой жизни». Это был очередной заход издалека к теме «Бродяга сдох в объятьях какой-то шлюхи, а ты продолжаешь хранить ему верность, дура набитая». Любимая тема «любящей» тещи.
Ксюше даже казалось иногда, что мать ненавидела Ивана сильней, чем отец. Тот в какой-то момент хотя бы начал делать вид, что готов нормально общаться, когда у зятя пошли дела в гору в бизнесе, зауважал в какой-то степени, Нина же стояла на своем до последнего – не достоин и никогда не будет.
– У меня есть своя квартира. У меня есть свои привычки. У меня есть свои желания. Мне не пять лет и я не собираюсь отчитываться, мама, зачем переезжаю. Повторю еще раз: я благодарна вам с папой, что поддержали меня в трудную минуту. Но не пытайся убедить себя, что что-то поменялось с тех пор, когда мне было двадцать, мам… Ничего не поменялось… Я такая же…
Начинала Ксюша говорить так, будто чеканила каждое слово, интонация была сухой, голос уверенным, а последние пару фраз произнесла уже практически ласково. И сама вспомнила, как в двадцать уходила, и Нину заставила в тот день вернуться. Не самый простой для нее день…
* * *
Прошлое…
Ксюша забрасывала вещи в чемодан, испытывая небывалую эйфорию, заглушавшую все: чувство вины, осознание, что своим поведением делает больно матери и отцу, что не оправдывает их надежды, что идет наперекор…
Она уже перестрадала все это. Теперь же, увидев, как «тепло» они готовы принять ее выбор – Ваню – поняла, что страдала зря.
Это ее жизнь. И решения ее. И если она выбрала Ивана – они должны были принять. Хотя бы потому, что ни она сама, ни он ничего от них не просили, не хотели, не требовали, кроме шанса доказать – они все делают правильно.
Игорь с Ниной же восприняли его не просто в штыки. Первая же встреча обернулась скандалом. Таким, что теперь Ваня стоял на улице, курил… Игорь закрылся в кабинете, Нина же металась по дочкиной комнате, прося, моля, требуя…
– Да он же дикий, дочь! Да ты видела, как он на отца смотрел? Да он же тебя пришибет, если что-то поперек скажешь!
– Мама, – Ксюша пропускала слова мимо ушей. Спорить не было смысла. А видела… Да. Она все видела.
Видела, как отец смотрел на Бродягу, будто на навозную кучу, как мать подколки отпускала, намекая на то, что для него умение вилкой орудовать – уже великий успех. Все видела… Все чувствовала… Только понять не могла, откуда в них столько желчи, откуда этот сраный снобизм? Откуда эта святая уверенность, что они лучше, что они для Ксюши важнее, что они «позволяют ей поиграться, а когда придет время – пресекут на корню, приведут ей нормального парня – ровню»?
– Я не пущу тебя! – Нина в прямом смысле готова была лечь грудью на амбразуру. Сейчас амбразурой была дверь из комнаты дочери.
Мать руками ухватилась по разные стороны дверного косяка… Во взгляде решительность. Вот только истеричная. А у Ксюши – спокойная…
– Я через окно выйду. Ты меня знаешь…
– Забьем, значит. Я не пущу тебя к этому дикарю. Он тебе всю жизнь испортит! Ты не привыкла к этому. К нищете, к грубости… А он набухается с дружками – руку поднимет. Я не пущу тебя, дочь…
Это было бы смешно. Было бы, если бы не злило так сильно.
Нина судила о человеке, которого абсолютно не знала. Судила жестоко, безапелляционно, обвиняла во всех смертных грехах просто потому, что отличался. Что не стеснялся своих скромных пока возможностей, что не бросился кланяться в ножки и умолять, чтобы позволили целовать песок, по которому их дочь ходила, что не стал хамство терпеть…
– Я не спрашиваю тебя. Я все равно уйду.
И с каждым новым словом Ксюша только убеждалась в своей правоте. Ваня – тот самый. Единственный, который и ее понимает лучше всех, и она его… А родители… Даже не страшно было, что бесятся сейчас. По заслугам. Сами виноваты.
– Пусти ее, Нина, – они так увлеклись друг другом, что не заметили, как Игорь из кабинета вышел, чуть сзади в коридоре остановился.
Скулы напряжены, желваки ходят, взгляд острый… Редко когда таким бывает. А вот голос спокоен. Угрожающе спокоен.
– Нет, – настолько, что Нина обернулась даже, увидела выражение на лице мужа, сама побелела… Ксюша же не испугалась отчего-то.
Ей сейчас вообще ничего было не страшно. Пусть впереди абсолютная неопределенность. Пусть больше ни копейки с карточки не снимет, на которую отец ежемесячно круглую сумму зачисляет. Пусть жить ей придется в квартире, которая тоску навевает, но… Это все мелочи. Выбор-то правильный… В этом сомнений не было…
– Сама вернется. Просить будет. А мы подумаем, пускать ли…
Игорь говорил, глядя прямо в глаза дочери. Даже не бросал вызов, просто констатировал то, в чем не сомневался.
Он-то всякое в жизни повидал. И бродяг борзых. И принцесс глупых. Надеялся свою дочь от ошибок уберечь, но что поделаешь, если она упрямо хочет их совершать? Одну за другой. Драть коленки до крови, а потом рыдания сдерживать, чтобы он не мог сказать: «ну я же говорил, дочь, не беги так быстро…».
– Не попрошу… – Ксюша чемодан так и бросила в комнате.
Мимо онемевшей вдруг матери прошла, взглядом по лицу отца скользнула, вниз по лестнице, до ворот…
Ваня за ними стоял. Курил, бросал взгляды на дом…
Ксюша не выдержала, только рядом оказалась – тут же в объятья нырнула, дрожала вся, дышала прерывисто.
– Все хорошо, Ксюш… Все хорошо… Ты чего…
– Я сюда не вернусь больше, Вань… Они такие…
Она высвободилась, телефон достала, забросила обратно во двор…
– Пусть подавятся игрушками своими…
– Поехали, Принцесса. Тебе остыть надо…
Ваня усадил ее в одно на двоих с Киром «корыто», которое пригнали из Литвы недавно, рванул, периодически бросал взгляды на трясущуюся, бледную, злую…
Она сегодня для него с новой стороны открылась.
Нет, он-то знал, что его Ксюша – очень сильная, смелая, готовая драться с любым за справедливость, но… До последнего сомневался, что идея познакомить его с родителями закончится чем-то хорошим. Понимал, что тянуть смысла нет – все равно рано или поздно встанет вопрос, но…
Знал, чем все закончится. И, если честно, боялся, что закончится все закономерно. Она прислушается к голосу разума, бросит его, найдет кого-то более… нормального, заживет…
Он и сам держаться должен был. Вести себя так, как ожидали бы родители Принцессы, за которой стал волочиться Бродяга, но… Не в его характере было пресмыкаться. Все, что у него с детства было – чувство собственного достоинства. И по нему не позволено было топтаться никому. Даже самому большому в мире денежному мешку.
– Все хорошо будет, Ксень, – Ваня в очередной раз от дороги отвлекся, улыбнулся ласково, насколько мог, положил руку на ее колено, сжал немного, погладил большим пальцем нежную кожу. Она кивнула. Не верила, но кивнула.
– Они просто не знают тебя. Никто тебя не знает, поэтому… – ей было невыносимо стыдно за родителей перед Ваней. Перед самым лучшим в мире мужчиной.
– Ты знаешь – это главное. Мне больше ничье одобрение не требуется.
Он честно ответил, она это прекрасно знала. Откинулась в кресле, голову запрокинула, глаза закрыла, постаралась успокоиться… В голове такой сумбур творился. Сотня вопросов, миллион мыслей.
– Если что, я у Марины поживу, она пустит… – поняла вдруг, что она сама решение приняла – уходить из дому – не спрашивая у Бродяги, примет ли, хочет ли… Испугалась почему-то.
Они в этот момент как раз на светофоре притормозили. Ваня глянул на нее, не понимая, что говорит, потом…
Рукой за шею ее к себе притянул, уткнулся лбом в ее лоб, грубо все это делал, но он иначе не умел, она это знала прекрасно.
– Глупостей не говори. Я квартиру начну искать. А пока у нас побудешь. Кир поймет… Все будет хорошо.
Кивнула, как могла, дальше ехала, уже неотрывно на него глядя. На свой выбор. Свой единственный возможный правильный выбор.
* * *
Настоящее…
– Такая же, – воспоминания того ухода у обеих женщин перед глазами промелькнули. Обеим тогда было очень сложно. Обе долго шли к прощению. Обе до конца так и не простили, но приняли… То, что они разные, что они никогда не станут единомышленницами в некоторых вопросах, но любить друг друга они могут невзирая на это.
– Спасибо, – Нина все поняла, смирилась, кажется. Сменила оборонительную позицию – у дверного косяка, на позицию принятия – прошла вглубь комнаты, села на кровать.
– Мне отец сказал, что ты думаешь о всяких глупостях…
Ксюша хмыкнула. Надеяться на то, что Нина не узнает, было бы слишком наивно. С другой стороны… Отец правильно поступил. Ведь первая порция возмущения и отрицания досталась ему. Он, наверное, уже и успокоить ее успел… Слегка.
– Это не глупости, мам. Я думаю о том, чтобы родить от Вани.
– Зачем? Зачем себя мучить… И ребенка? Это ведь жестоко, Ксения. Сознательно рожать, когда знаешь – он не узнает, что такое любовь родного отца.
– Ты говоришь так не потому, что так думаешь. Просто не считаешь мое поведение правильным, вот и давишь на эгоистичность…
– А какая разница, почему я так говорю? Важно, что тебе ответить нечего…
Ксюша усмехнулась, чемодан закрыла наконец-то, на пол спустила, потом же рядом с матерью села, положила голову на ее плечо, прикрыла глаза, позволила приобнять себя, по голове погладить.
Это удивительно, но язык может жалить в самое сердце, а руки одновременно лечить самые глубокие раны.
– Мне нужен маяк, мам. Иначе унесет…
Дальше спорить Нина не стала. Поняла. Прекрасно поняла. У нее ведь был свой маяк – своенравная Ксюша. Та, которая выросла совершенно на нее не похожей, но самой близкой, самой родной.
И что бы в жизни ни происходило – у Нины был маяк. Потеряй она его… Даже думать не хотела, что с ней случилось бы.
– Значит, воспитаем… Надеюсь, в Веремеевскую породу пойдет…
