Текст книги "Ты постучишься в дверь мою (СИ)"
Автор книги: Мария Акулова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)
Глава 36
Настоящее…
– Ксюша…
– Ммм?
– Почему мельтешишь?
– Я? – бродившая по помещению Тихомирова застыла, посмотрела на Ваню с недоумением… Поняла, что действительно мельтешит – комнату шагами мерит. Зачем – сама не знает.
Подходил к концу первый из двух дней уединения, они провели его почти идеально.
В обнимку, за тихими разговорами ни о чем, прогуливаясь по территории, пробуя местную еду.
Теперь же Бродяга устроился на диване с ноутбуком, чтобы поработать немного, а Ксюша все никак не могла найти себе места…
Ей было хорошо… И тревожно.
Радостно… И страшно.
– Иди сюда…
Вероятно, это было так заметно, что Иван отложил ноутбук, протянул руку, дождался, пока подойдет, к себе потянул, она села на колени, к нему лицом, в грудь ладонями уперлась…
– Что не так?
– Не хочу говорить с тобой…
– Вообще? – усмехнулся еле заметно.
– Не хочу говорить о том, что ты учудил тогда…
– Почему?
– Не хочу заново все переживать. Меня отпустило немного. Не хочу снова.
– Все равно поговорить придется, Ксень…
– Зачем?
– Люди так делают иногда… Говорят… По слухам, это помогает решать проблемы.
– Ты такой умный, Тихомиров, – Ксюша съязвила, прекрасно понимая, что Иван воспримет спокойно. – Только почему-то решил поговорить после того, как… Умер. А можно было до…
Ваня не сразу ответил. Смотрел сначала в ее глаза. Сейчас спокойные вроде бы, но он-то слишком хорошо ее знает, чтобы не видеть на донышке все ту же ледяную корку ненависти, которая до сих пор местами толстым слоем на любви лежит. Потом опустился лбом на ее плечо, то ли с силами собираясь, то ли с мыслями…
Отметил, что ее рука почти сразу на его голову опускается, гладит…
Сама не разобралась до конца, что чувствует к нему – и любит, и жалеет, и злится по-прежнему.
– Я сказал Максу, а не тебе, потому что к нему не могло быть приковано всеобщее внимание. Он – наемный работник. За ним не наблюдали бы, как под микроскопом. Его родители меня не ненавидели. Мой друг за ним не ухлестывал полжизни. Мы проверяли других, Ксюша…
– За мой счет.
– Да. За твой счет. Прости меня.
Новый экзамен Бродяги на честность начался этим вечером.
– С любовницей – это была твоя идея?
– Моя.
– Ты понимаешь, что только за это я уже тебя ненавижу? Ты считал, что я поверю?
– Я ошибся.
– Ты так ошибся, Вань… Ты даже не представляешь, как ошибся…
– Не представляю, но… вижу.
– Это ты звонил, когда мы с Максом были в машине?
– Я.
– Тихомиров, – Ксюша глаза на секунду закрыла, головой покачала, фамилию его шепотом произнесла. Происходи разговор при других условиях, без «зефира в голове», до этого вопроса они просто не дошли бы. – Я думала, что схожу с ума, ты понимаешь это? Ты так легко…
– Это не легко было, Ксюша. Ты почему-то держишь у себя в голове, как данность, что для меня все было легко. Неужели думаешь, что подобное решение может даться «легко»? Что осознавать, к чему оно приводит, «легко»? Что потихоньку приходить к выводу, что все было зря – «легко»? Легко мне было только вернуться. Все остальное сложно.
– Ну так зачем ты на это согласился?
– Потому что иначе ты хоронила бы меня по-настоящему.
– Но ведь сейчас… Сейчас по-прежнему неизвестно, что нас ждет. Мы всю жизнь будем трястись, понимаешь? Я всю жизнь буду трястись… Бояться трубку взять, когда Кир звонит… Да и не только Кир.
– Мы найдем злоумышленника. Данилов проверяет одну версию…
– Ту, для которой важно, лежала ли моя мать в психиатрической лечебнице? – Ксюша хмыкнула саркастично. Она часто возвращалась мыслями к вопросам Данилова. Пыталась найти в них логику, но в какой-то момент… Просто в очередной раз убедилась в том, что Иван поставил не на того человека.
– Ту…
– И ты знаешь подробности?
– Нет. Ровно столько же, сколько знаешь ты.
– А это не слишком ли, с его стороны, скрывать информацию от людей, которых она может непосредственно касаться?
– Я ему верю, Ксюш. Почему-то верю…
– Да. Я помню. Веришь больше, чем мне…
Ксюша снова испытала злость, хотела оттолкнуться, встать, уйти куда-то…
Пусть внешне она оставалась спокойной, пусть тело не била дрожь, на душе становилось гадко…
Иван не позволил, удержал за талию.
– Ксюш… Я никому не доверяю больше, чем тебе. Ты – моя семья. Наверное, вся моя вселенная. Она вот тут сейчас, – он в ее глаза смотрел. – Не думай, что я не понимаю, насколько мы с Даниловым были самонадеянными, сколько боли тебе причинили. Но я не хочу жить без тебя. И все, что я делаю, делаю с мыслью о тебе. Лажаю, как последний… Но… Черт… Поверь… Я не спасал бы свою шкуру, если бы не знал, как она ценна для тебя. Твоя журналистка сказала мне, что иногда нужно позволить сгореть крыше, чтобы сохранить основание.
– Спасибо, Тихомиров. Ты помог моей крыше чуть не съехать… – язвительное замечание Ваня оставил без внимания.
– Я уже сжег нашу крышу, Ксюш. Основание сжечь можешь только ты. Спички у тебя. Воды не осталось. Ты имеешь право. Полное. Но я прошу тебя… О милосердии.
Ксюша ответила далеко не сразу. Сидела, смотрела на него. Сурового и беззащитного. Немногословного, но искреннего.
Задай она сейчас ему вопрос – жалеет ли о содеянном, ответил бы «нет». Честное и болезненное для нее. Но он не жалеет, тут без сомнений. Вот только задавать его не хотелось. Хотелось проявить милосердие. К лицу приблизиться, вернуть руки на его грудь, в которой сердце… Как бешеное… Бешеное сердце бешеного Бродяги…
– У нас больше нет крыши, Вань. Даже если я что-то подожгу, дождь потушит…
Она решила оставить себе спички. И учиться жить без крыши. Лишь бы с ним.
* * *
Пусть случившийся разговор был довольно спокойным, но заснуть после него все равно было сложно. Обоим.
Иван лежал в темноте, глядя в потолок. Ксюша же все никак не могла заставить себя оторвать взгляд от его лица. Спокойного, задумчивого…
– Я позвоню адвокату завтра. Скажу, что хочу отозвать иск.
– А он позвонит твоему отцу. Может лучше сначала сказать им?
– Знаешь… Мне кажется, я в двадцать была не такой трусихой, как сейчас. Сейчас страшнее…
– Чего боишься?
– Упреков, истерик, слез… У меня нет сил со всем этим разбираться сейчас.
– Ты и не должна с этим разбираться. Ты живешь свою жизнь…
– Они тоже часть моей жизни. Ты не представляешь, как бы я хотела, чтобы каждый мой шаг доставлял им только радость, но…
– Но пока ты идешь со мной – это невозможно…
Бродяга хмыкнул, Ксюша же только вздохнула тяжело, а потом положила голову на его плечо, дождалась, что приобнимет.
– Ты слишком эгоистичен. Когда тебя не было – я тоже делала им больно своим поведением. Мы такие разные… Не понимаю, как так случилось…
– Они тебя ломают, Ксюша. Что мать, что отец. А ты ищешь проблему в себе…
– Ты их не любишь так же, как они тебя…
– Именно поэтому не люблю. Я вижу это. Все годы вижу. Я бешу их, потому что я – твой выбор. Не согласованный с ними твой выбор.
– И теперь все будет только хуже…
– И подаваться это «хуже» будет, как всегда, под соусом заботы…
– Ты говоришь ужасные вещи о моих родителях.
– Они творят ужасные вещи с моей женой.
– Ты доставил мне куда больше боли, Вань…
– Но это между нами, Ксюша. Только между нами. Ты ни перед кем не должна оправдываться за это. И я тоже. Только перед тобой. А остальные… Идут лесом.
– Представь, что такое скажет тебе наш будущий ребенок…
– Он скажет, Ксень. Я даже не сомневаюсь…
– И что ты сделаешь?
Ваня не сразу ответил, продолжал в потолок смотреть, губы в улыбке дрогнули…
– Пойду лесом. Очень надеюсь, что пойду лесом…
Она тоже усмехнулась. Отчего-то сильно сомневалась, что он вот так просто возьмет и пойдет, но… Ошибки у них скорей всего действительно будут другими. Главное, чтобы был шанс их совершать.
– Знаешь, чего я сейчас боюсь больше всего?
– Нет…
– Что расслаблюсь, перестану с замиранием сердца просыпаться каждое утро, без страха открыть глаза и увидеть рядом пустую подушку, перестану испытывать облегчение из-за того, что не пустая, а потом… Ты снова уйдешь. И теперь уже не понарошку. Мне кажется, я с ума сойду.
– Этого не будет, обещаю.
– Ты не можешь за это поручиться, Вань. Не храбрись. Мы ведь оба это знаем…
– Мне кажется, могу.
– Кажется…
– Учись мне верить…
– Я учусь о тебе молиться, Вань… – уткнулась в шею, всхлипнула тихонечко… Раз, второй, третий… А потом всерьез расплакалась, потому что все, что ей оставалось сейчас – молиться, чтобы все обошлось.
Обиды, злость, перенесенная боль – это ведь все потупится, пройдет рано или поздно. А вот неопределенность будущего – самый настоящий страх. Будоражащий, не дающий расслабиться ни на секунду. И чтобы избавиться от него, нужно найти человека, которому почему-то так хотелось прикончить Бродягу. Только так.
* * *
Иван был совершенно прав. Стоило Ксюше связаться с юристом… И через десять минут ее набирал уже отец.
Они в это время обедали, устроившись вдвоем на широком диване, включив телек… Впервые за долгие годы просто смотрели вдвоем телек…
– Папа, – Ксюша ответила на не заданный мужем вопрос, отдала ему тарелку, встала, прокашлялась.
– Хочешь, я трубку возьму?
– Вы поругаетесь только, а потом мне вас успокаивать… Не надо…
Дала себе несколько секунд, чтобы настроиться, взяла трубку.
– Алло, пап…
– Алло, Ксения… Почему ты дала ребятам разнарядку сворачиваться? – в отличие от Нины, которая зашла бы издалека, начала с дежурного «как дела?», Игорь сходу задал именно тот вопрос, ответ на который его интересовал.
– Пап, я передумала, – ответила, глядя на Бродягу. Тот напрягся весь, это было очевидно. Ночная теория грозила подтвердиться тут же. Упреки, обиды, слезы… Бесконечное чувство вины… Просто за то, что хочет жить, как хочет…
– Если ты считаешь, что эти юристы плохи – мы найдем других.
– Я разводиться передумала, папа.
Ответила прямо, твердо, насколько хватило душевных сил. Потом же слушала тишину… Довольно зловещую… Достаточно долгую…
– Он тебе угрожает? Этот урод заставил тебя забрать заявление?
– Не начинай… Ты прекрасно знаешь, что меня нельзя заставить.
Самой Ксюше было гадко слышать, что первым делом пришло на ум отцу, Иван же только хмыкнул.
– Он рядом?
– Это неважно, пап… Это мое решение. Я благодарна тебе за помощь, но…
– Ты позволяешь ему вести себя с тобой, как… Как с безмозглой девкой, Ксюша. Захотел – ушел. Захотел – вернулся. А ты и рада…
– А ты злишься, потому что ему позволяю, а вам нет. Поцелуй маму, перевари новость, потом созвонимся…
Ксюша понимала, что дальше будет только хуже. Отец на взводе, она сама не лучше, поэтому скинула, выключила, опустилась на диван…
Есть больше не хотелось…
– Беременным точно нельзя пить, Вань? – Ксюша была благодарна, когда муж устроил тарелки на столик, сам подвинулся, обнял, позволяя опустить тяжелую голову на плечо…
– Точно. Зато можно есть и гулять.
– Аппетита нет. Пропал…
– Тогда идем в лес. Я тебе палку найду хорошую… Деревья попинаешь, – пошутить попытался, да только не слишком удачно, судя по всему, так как тут же получил ощутимый тычок в бок…
– Я тебя попинаю, Тихомиров. Мне полегчает…
– Договорились, идем…
Он встал, руку подал, помог подняться, на долю секунды в объятьях зафиксировал, поцеловал в волосы…
– Ты все делаешь правильно, Ксюш. Я люблю тебя, смелая.
– Не думай, что это спасет тебя от палки…
И пусть его тихие слова проняли до глубины души, как-то разом успокоили, от колкости Ксюша все же не сдержалась. И наградой ей был смех. Кажется, первый настоящий смех с тех самых пор, как он «ожил».
Уже позже, в лесу, он исполнил свое обещание – нашел палку, вручил торжественно, отошел на шаг – руки развел, сказал уверенное: «бей»… Ксюша не знала, как он в голове оценивал свои перспективы, но сама она… Долго с интересом разглядывала ту самую палку, «взвешивала» в руке, перебирала в голове варианты… Потом же бросила к ногам, подошла, обняла…
– Дрожишь опять. Что ж делать-то с тобой?
– Ничего не делать, прохладно просто…
Заново осознала, что будь перед ней тот, кто охотится на Ваню, а в руках… Неважно, палка ли, пистолет, что угодно… Она, без сомнений, не станет мешкаться, не дрогнет.
А вечером они вернулись вдвоем в свою квартиру. Здесь их снова ждал чемодан, заполненный вещами недавно изгнанного мужа.
Разбирал его Тихомиров, Ксюша же следила за этим, сидя на кровати, и училась верить, что это все ей не снится.
Теперь точно не снится.
Глава 37
Настоящее…
– Я пойду полежу, – Ксюша поднялась с дивана, извинительно улыбнулась Киру, поймала кивок Ивана, потом же вышла из гостиной.
Сегодня в доме Тихомировых был ужин, который, еще недавно казалось, повториться просто не может. Никогда и ни за что.
Больше недели тому они с Бродягой вернулись из импровизированного вакуума в реальную жизнь. В один из вечеров Тихомиров заикнулся, что хотел бы позвать Кирилла. Ксюша не спорила. Ей до сих пор было обидно за Альбину. Она на корню отрезала общение с Кристиной, которая позволила себе непозволительные, по мнению Ксюши, вещи, и Прудкой… По логике вещей ей стоило бы поступить с ним точно так же, но… Он всегда занимал особое место в сердце Ивана и Ксюши тоже…
Поэтому, в отличие от Краст, остался вхож в их дом.
Поначалу говорить с ним Тихомировой было сложно, но в какой-то момент ее накрыло осознание того, что этого могло не быть. Двух ее любимых балбесов, которые бегают курить на балкон, слыша несущееся следом ворчание, могло не быть.
Они засиделись – на часах было далеко за полночь, когда Ксюша поняла – не уйдет сама, уснет прямо там – в гостиной… Поэтому решила все же полежать. К тому же чуть мутило, а в горизонтальном положении это "неудобство" переносить было легче…
– С Ксюшей все хорошо? Она бледная какая-то…
Кирилл проводил Тихомирову внимательным взглядом, потом же на Бродягу уставился.
Тот отчего-то улыбался… Легко так, еле заметно…
– Все хорошо. У нас ребенок будет, Кир… Спит постоянно… – ответил, явно пытаясь скрыть, что глаза загораются от своих же слов, но друг-то его хорошо знал – и блеск заметил, и смущение даже.
У Бродяги. Смущение…
– Ты серьезно? – и вопрос можно было не задавать, но Кир был слишком поражен.
Новостью, а еще… Своей реакцией на нее. Не отчаяньем из-за того, что, кажется, между ним и Ксюшей только что новая преграда выросла, а радостью… Потому что он знал, как давно Тихомировы об этом мечтали. Знал, что все не так просто. А теперь…
– Серьезней некуда.
– Это… Черт, я рад за вас, Тихомиров. Очень рад!
До состояния, когда особо слова не подберешь, когда все, на что способен – это по плечу похлопать от души, а потом не выдержать, сделать захват локтем и хорошенечко взъерошить волосы будущему папке. Смеющемуся, ожившему недавно папке.
– Я бы выпить предложил, но ты ведь откажешься все равно.
– Откажусь, но… Это так странно. Ксюша ходит по квартире… Загадочная вечно… Задумчивая… Рассеянная… А я смотрю на нее и поверить никак не могу. Представить сложно… Восемь месяцев пройдет – и будем нянчить.
– А будет кто? Парень? Девка?
– Рано, Кир. Не знаем. Мы еще никому не говорили. Ты первый… Да и то Ксюха… Узнает – убьет меня, так что ты молчи пока…
– Она не сомневается, что ты растреплешься, Тихомиров. Поверь мне…
Кир снова улыбнулся, Ваня в ответ…
– Может ты тоже, Прудкой… Ну может вы с Альбиной помирились бы?
Кирилл быстро потускнел, с дивана встал, прошелся из угла в угол.
– Нет, Вань. С Альбиной все… Я только больно ей сделать могу. Решил, что дам развод. Извинился… Объяснил бы, да… Ни она слушать не захочет, ни я себя больше уважать не стану. Ты прав был тогда… Я повернут на желании, чтоб как у вас… У вас ведь опять так, Вань… Я вижу, как она на тебя смотрит, как ты на нее…
– Она обижается еще. И боится.
– Я тоже боюсь. Тоже обижаюсь. Но… Черт, Тихомиров. Ты сделал нас счастливыми. Сначала раздавил сердца, а теперь снова счастливыми сделал… Особенно ее… Поэтому жди. И судьбу благодари, что так вовремя…
– Я благодарю. Судьбу. Ее. Тебя вот…
– Я – говно, Бродяга. Меня не за что благодарить. Я вел себя, как говно, с твоей женой, со своей женой, с тобой. Да даже с собой и то, как говно… Нужно менять все… Я уже Ксюше говорил… По-мудацки, правда. Я, похоже, иначе не умею, но… Хочу из менеджмента уйти. Все нахрен в жизни поменять. Уехать на острова, посерфить может. Или мотоцикл купить, как в юности. И наперегонки с ветром… А может медитацию какую-то устроить…
– Ты путаешь оргии с медитацией, Кирыч…
Прудкой усмехнулся, пальцем другу погрозил.
– Я серьезно, Вань. Устал почему-то. С жиру бешусь, может. Но чувствую, что нужно что-то менять. Старую цель потерял, – глянул на закрытую дверь в спальню, за которой наверняка уже спит Ксюша, – а новую не обрел…
– А с Краст что?
– С Краст… Я даже не понял, кто кого нахрен послал. Да это и неважно. Краст была частью той жизни, где я вел себя, как говнюк. Впереди у меня другая. Хочу другую…
– Чем я могу тебе помочь?
Кирилл застыл на пару секунд, глядя на друга… В сотый раз за вечер осознавая, как же он скучал. По импульсивному, резкому, деловому… роднее всех родных… Бродяге.
– Поддержи просто. И в крестные позови. Мне хватит.
Иван кивнул, тоже бросил взгляд на дверь, тон чуть сбавил…
– Ксюша злится на тебя за Альбину. Про крестного позже с ней поговорю, а поддержку… Ты знаешь, я рядом всегда. Если нужно – в морду заеду.
– Мне или обидчикам?
– Тебе, Прудкой. Только тебе. Эксклюзивное право… С посторонними драками я давно завязал. Возраст не тот.
– И статус…
– Именно…
Замолчали на какое-то время, думая и о возрасте, и о статусе…
– Там проясняется что-то? – следующий вопрос Кирилл задал.
– Где?
– В следствии твоем.
– Нет. После возвращения ничего больше не было. И я даже не знаю – радоваться или опасаться. Не верю, что обо мне забыли. Может, затаились… Может, дразнят… Стремно…
– Еще бы. Мне тоже стремно… За тебя, за Ксюшу. Даже за себя немножечко.
– У следователя версия в работе. В подробности пока не посвятил. Но очень хочется, чтобы оказалась верной.
– И поскорей…
Снова два взгляда встретились. На сей раз серьезных.
– И поскорей.
Искренне желающих, чтобы все это закончилось. Благополучно и поскорей.
* * *
Ксюша находилась будто в полудреме. Еще не спала, но уже одним глазом подглядывала сны.
Когда Бродяга в спальню вошел, лег, тут же устроилась у него под боком, с удовольствием отметила, что он начинает по волосам гладить…
– Кир ушел?
– Да. Почти два часа ночи уже. Домой поехал…
– Лучше остался бы…
– Я предлагал, не захотел. Сказал, хочет завтра поспать подольше, а у нас не выйдет – будешь завтраком выманивать.
– Никаких завтраков, Вань. Меня от слова уже тошнить начинает…
Тихомиров улыбнулся, но перечить не стал.
– Спи.
Послушалась, как ни странно. Больше ни слова не сказала, очень скоро задышала равномерно сонно…
Ваня же продолжал ее по голове гладить, думая о том, сколько еще им предстоит веселья.
Через пару дней – юбилей ее отца. Большое мероприятие будет позже, а в сам день Игорем Станиславовичем было постановлено провести семейный ужин.
По изначальному плану семейный – это на троих: он, Нина и дочь. Но в связи с последними событиями… Иван был внезапно приглашен. Не напрямую – через Ксюшу.
Как Тихомиров сам прекрасно понимал, Веремеевы хотели оценить масштаб катастрофы и готовы были пожертвовать своим вечером, чтобы повторить день знакомства с зятем, только с альтернативным исходом.
И по уму отказаться бы, но… Поговорить все равно пришлось бы рано или поздно. Ксюшу гложило, что их привычный худой мир опять скорее напоминал хорошую войну. И саму ее оставлять ой как не хотелось.
Поэтому Ваня согласился. Теперь же учился тому, чего так и не сумел достичь за все годы общения со святым семейством – терпения… Ради Ксюши и Бродяговича должен был держаться.
Через десять лет после знакомства стать наконец-то идеальным зятем. Хотя бы на вечер. Хотя бы без скандала… Хотя бы если со скандалом, то небольшим…
Глава 38
Настоящее…
– Готова? – Иван сжал Ксюшину руку, задержался взглядом на профиле. Судя по тому, что жена смотрела в пространство перед собой, а губы были сжаты – нет, не готова, но… Уже приехали.
– Как в первый раз, – хорошо, что шутить может, даже улыбку вымучила, мельком взглянув на мужа.
– Макс…
– Я жду вас… – Максим улыбнулся явно взволнованной Ксении Игоревне, кивнул Тихомирову, проследил за тем, как Иван выходит, подает жене руку, и они вдвоем направляются в сторону дома Веремеевых. Обманчиво дружелюбно светящемуся приветливыми огнями…
* * *
Прошлое…
– Готова? – Ваня крепко держал Ксюшу за руку, переплетя их пальцы. Он вообще редко нервничал, но сегодня… Стыдно признаться – ночь не спал. Все думал, готовился, прокручивал возможные родительские вопросы и свои ответы…
И это не предел – даже о том, чтобы выглядеть презентабельней, чем есть на самом деле, знатно заморочился. Хотел понравиться. Понимал, что шансы минимальны, но хотел.
Посмотрел мельком на Ксюшу, которая тоже явно нервничала, но так же, как он, пыталась держать лицо. Улыбнулась ласково, еще сильней его руку сжала.
– Готова, Бродяга… Просто будь собой. Они тебя поймут… Они тебя полюбят…
Он не верил в это, но кивнул. Если его Принцесса хочет надеяться на чудо – он готов подыграть…
Молодые люди вдвоем поднялись по ступенькам, Ксюша дверь открыла, пропуская Ивана зайти первым…
Он не сдержался – присвистнул, окидывая взглядом холл.
Дом и снаружи казался ему более чем богатым, а внутри… Высоченный потолок, люстра с миллионом стекляшек, светлая мраморная плитка, вазы с живыми цветами…
– Я не думал, что настолько…
Обернулся к Ксюше, та же только улыбнулась неловко…
В том, что «он не думал, что настолько», была ее вина. Веремеева лишь в общих чертах всегда рассказывала о родителях, отцовском деле и их состоянии. Почему-то было неловко, стыдно, страшно… Что Бродяга увидит в ней то, чего нет и быть не может (по отношению к нему так точно) – превосходство, ханжество, гордыню…
Сколько себя помнила, Ксюша относилась к своей жизни и к ее условиям, как к данности. Не гордилась, не стыдилась. Была благодарна, что не испытывает одних сложностей, спокойно воспринимала другие… Пока не встретила Бродягу – человека из другого мира. Человека, в которого влюбилась до невозможности. Влюбилась… И теперь все это ей стало в тягость.
А их с Киром квартира со скрипучим шкафом и дырявыми окнами – в радость. Самую большую радость…
– Это неважно, Вань… Ты же знаешь…
Через минуту должно было начаться испытание, но напоследок Ксюша позволила себе вольность – обняла Бродягу, коснулась губ, шепнула: «все хорошо будет», отступила…
– Добрый день, Иван…
Очень вовремя, ведь из гостиной вышли родители – Нина с Игорем. Окинули парня внимательными взглядами, переглянулись… И понеслась…
* * *
Настоящее…
Ксюша с Иваном поднялись по все той же лестнице, на сей раз дверь придержал уже он, зашел в холл следом за женой, усмехнулся…
– Люстру сменили? – как-то сразу в глаза бросилось, что появилась новая – с еще большим количеством стекляшек… Страшно было представить, что будет, если грохнется.
– Да… Мама долго за ней охотилась и… вот…
Ксюша дождалась, пока муж поможет пальто снять, подошла к зеркалу, окинула себя взглядом… Разозлилась отчего-то… Выглядела, как перепуганный зайка… В черном платье свободного кроя, с жемчужными нитями на шее и запястье, с собранными на затылке волосами и испуганным взглядом…
– Все будет хорошо, маленькая. Мы справимся… – Иван сбоку подошел вплотную, к себе прижал, поцеловал в висок, глядя в сторону дверей, которым совсем скоро суждено было открыться, чуть смял ткань платья, накрывая плоский живот рукой… – Стая как-никак…
Ксюша позволила себе последнюю слабость – на секунду голову на его плечо положить, глаза закрыть, настроиться… И сразу выпрямиться, услышав:
– Добрый день, Иван…
И если при знакомстве поначалу Игорь с Ниной пытались делать вид, что их тон и взгляды дружелюбны, то теперь… Никто больше не притворялся…
* * *
Прошлое…
– Расскажите о себе, Иван…
Обед получался напряженным. Бродяга с Ксюшей чувствовали себя очень некомфортно – будто на экзамене. Причем на заведомо провальном…
Хватило всего пары взглядов на родителей, чтобы Ксюшина интуиция начала орать – не приняли. Чуда не случилось. И убедить их в том, что виной тому не Иван, а их собственные предрассудки, отчего-то казалось нереальным…
– Я учусь с Ксенией…
– Похвально. Хороший ВУЗ… Работаете?
– Да… Подрабатываю.
– Удается совмещать?
– С переменным успехом. Учеба страдает, конечно…
– Плохо… Учеба дает перспективы…
– А подработки – хлеб.
– А родня? – допрос вел Веремеев, Нина же только бросала на дочкиного избранника скептические взгляды.
– Я сирота.
– Жаль… – сказанное тоном, который с жалостью не имеет ничего общего.
– То есть вы в детском доме жили, Иван? – следующий Нинин взгляд заставил Ксюшу разозлиться еще сильней, когда казалось – сильнее некуда. Мать смотрела на Бродягу, будто на экзотическую животинку…
– Жил.
– И образование соответствующее, значит… И манеры… – Нина произнесла себе под нос, но услышали-то все…
У Ксюши сердцебиение участилось, щеки загорелись от стыда, Игорь хмыкнул практически незаметно, Иван вилку отложил, которой из вежливости ковырялся в чем-то наверняка небывало дорогом и деликатесном, но по его скромному детдомовскому мнению – несъедобном.
– Это стереотип. Детдомовские дети могут получить нормальное образование. И манеры тоже…
Нина бросила на парня неодобрительный взгляд. Будто он не имел права реагировать на ее реплику. Она ведь для другого была сказана – чтобы унизить… Он должен был молча «съесть».
– А какие у вас планы на будущее, Иван? – теперь вопрос опять задал Игорь…
Прекрасно видел, как дочь реагирует на допрос с пристрастием. И не собирался давать заднюю. Он был достаточно опытным человеком, чтобы понимать – ее нужно саму подвести к желаемым выводам. Она сама должна увидеть, что залетный Бродяга – просто временная блажь, которая почему-то взбрела ей в голову. А вообще с ним стыдно… И за него тоже. В приличном обществе не покажешься. В свой круг не введешь…
– У нас с другом есть несколько идей. Хотелось бы попытаться реализовать, но все сводится к отсутствию стартового капитала…
Иван же будто подыграл – тут же отдал отличный пасс…
– Друг тоже сирота? – Нина спросила, улыбнулась, отправила в рот кусочек все того же деликатесного и несъедобного…
– Нет. Не сирота. Но отсутствие стартового капитала – наша общая проблема.
– А в чем суть дела? И сколько нужно денег?
– Я не планировал просить у вас, если вы об этом… – Иван усмехнулся только, прекрасно понимая, к чему Игорь пытается свести. Им было бы куда легче «оградить» дочь от «проблемы», если бы «проблема» оказалась меркантильной тварью.
– Не у меня… У Ксюши… Ксения Игоревна ведь и сама уже далеко не бедная девушка… Вы знали, Иван?
– Папа… – Ксюша глянула на отца, прося остановиться. На нее давно была записана часть имущества, у нее были свои счета. Игорь позаботился о том, чтобы у его женщин никогда и ни при каких обстоятельствах не было финансовых проблем. Вот только Ивану Ксюша этого не говорила. Боялась… Кто-то бедности стыдится, а она богатства. Незаслуженного, незаработанного.
– Это деньги Ксюши, Игорь Станиславович. Я на них не претендую…
Иван же отбил и этот выпад. Ответил, глядя в глаза человека, которому суждено было стать его тестем, потом мельком на Ксюшу, улыбнулся… Будто говоря: «все норм, малышка. Прорвемся».
Малышка же очень сомневалась. Видела, что родители только распаляются, что пикировать будут, пока не доведут. Ее или Ивана…
Не приняли. Это был свершенный факт.
– Мы хотим, чтобы Ксения закончила бакалавриат в Киеве, а магистратуру нашли в Соединенных Штатах. Она вам говорила?
– Это еще не решено, пап. Я тебе это говорила…
Это стало не решенным в тот самый момент, как в жизни Ксюши появился Иван. Бродяга, оказавшийся более важным, чем любая магистратура, любой счет и любой человек.
– Думаю, даже Иван тебе скажет, что отказываться от подобного – великая глупость, правда, Иван?
– Это жизнь Ксюши. Это ее решения…
– Но вы же претендуете на то, чтобы стать ее частью? А значит, будете иметь какое-то значение для нее.
– Надеюсь, буду…
– Ну так давайте сразу обсудим. Ваши действия… Ксения уезжает в Америку. Вы?
– Ксения не уезжает в Америку, папа…
– Почему же? Тебе нужно получить хорошее образование. Тебе нужно посмотреть мир. Ты имеешь на это право. Я имею для этого возможности, – весь прошлый натиск Игоря, как оказалось, был просто репетицией. А вот реальный прессинг начался сейчас. – Вы хотите лишить Ксению всего этого, Иван?
– Не надо, пап…
– Я жду ответа, Иван… Мы же взрослые люди. Вы должны понимать, что именно нас волнует. Вы можете быть отличным парнем. Осчастливите какую-то замечательную девочку… Но только подберите себе по статусу. Попроще… Не Ксюшу… Это наша единственная дочь, мы не позволим вам сломать ей жизнь…
Бродяга не сразу ответил. С полминуты на стол перед собой смотрел, потом хмыкнул.
– Вы очень самоуверенны, Игорь Станиславович. Я хоть и сирота, но кое-что о родительской любви знаю… В теории… Не давите на Ксюшу своими представлениями о хорошем. У нее свое представление. И вы прекрасно это знаете. Не хуже меня. А если хуже… Мне вас жалко. Все, что она вам должна – это благодарность. За рождение и воспитание. А остальное… Я не позволю вам сломать ей жизнь. Ясно?
– С-сопляк… – Игорь сказал, будто выплюнул, окидывая парня тем взглядом, который до этого умудрялся скрывать за холодной отстраненностью – искренне яростным. – Не хватало, чтобы какой-то подзаборный беспризорник мне рассказывал, как дочь любить.
– Ну если вы сами не в курсе, то кто-то ведь должен, – как ни странно, в этот момент Ваня чувствовал себя не униженным и оскорбленным, а сильным… Небывало сильным и правым.
– Ты пришел в мой дом. Ты сидишь за моим столом. Ты ешь мою еду… И ты смеешь мне хамить?
– Папа…
– Я пришел в ваш дом, не чтобы молча глотать унижения. Вы не дождетесь такого от меня. И Ксюшу тоже не сломаете. А ваш дом, ваш стол, ваша еда… Да в ж*пу все это, если вы по-человечески говорить не способны. Если вам кошелек важнее человека. Если вам пофиг, кого любит ваша дочь. Лишь бы статус на лбу неоновыми буквами горел…
– Пошел вон из моего дома…
Что Иван, что Игорь говорили тихо. Смотрели друг на друга и ненавидели.
Потом же Иван снова усмехнулся, отодвинул стул со скрипом, встал, склонился к Ксюшиному уху, шепнул:
– Я жду тебя на улице, – и вышел. Провожаемый полной тишиной и буравящим спину взглядом старшего Веремеева…
– Вы… Вы… За что вы так? – Ксюша первой не выдержала. Тоже встала, впилась пальцами в спинку уже своего стула, переводила взгляд с лица матери на лицо отца, судорожно пытаясь найти в них ответ. Но его не было. Совсем не было.
