Текст книги "The Мечты. Бес и ребро (СИ)"

Автор книги: Марина Светлая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц)

Стешка, между тем, открыла дверь работнику службы доставки, приняла у него пакет, расплатилась, отчаянно борясь с раздражением и досадой на то, что, скорее всего, после завтрака Олег пойдет на второй заход, только теперь, наверное, уже в кровати. У нее в полдень – салон, надо кончики волос подрезать и маникюр привести в порядок. А она без машины и так ни черта не успевает. Даже день свой распланировать не может!

Глянув на часы и прикинув, сколько времени уйдет на завтрак, секс и обязательный последующий душ (иначе потом до вечера будет пахнуть Панкратовым), Стефания решила, что если слегка поднапрячься и расщедриться на минет, то, возможно, она еще и успеет. После чего, нацепив на лицо радостную улыбку, впорхнула в кухню.

– Мамонта не было, но чем богаты. Еще кофе варить?

– Потом, – велел Панкратов и принялся энергично орудовать ножом и вилкой.

Но «потом» ему варили кофе в другом месте и другие люди. Ровно через десять с половиной минут с начала поглощения немамонта в кармане банкирского пиджака раздалась трель входящего звонка, а еще через минуту сам банкир спешно мчался по подъезду в направлении лифта.

А девочка Стешка внутри известной некогда столичной актрисы Стефании Адамовой, едва закрыла за ним входную дверь, сделала характерный жест рукой и выкрикнула свое победное: «Йес-с-с!» Салон не отменялся! И теперь до самой пятницы можно заниматься вообще чем хочется, не считая поездок в театр на репетиции, потому как краем уха Стефания услышала доносившееся уже из подъезда банкирское: «Да, завтра вылетаю, вернусь к выходным».

Ее он поставить в известность, конечно, не удосужился, но, в сущности, ей какое дело?

– Оковы тяжкие падут. Темницы рухнут – и свобода вас примет радостно у входа! – провозгласила она собственному отражению в зеркале, отправляясь в душ. Час-полтора Стеша определенно сэкономила. Не говоря уже о последующих днях, когда наличие в ее жизни мужчины будет ограничиваться разве что телефонными звонками. Главное, машину на пятницу пообещал! А в остальном – какой с него спрос? Наверняка за сегодняшнюю вспышку уже к вечеру ее ждет очередной презент, которые он присылать не забывал, в отличие от действительно важного.

Все бы можно было терпеть.

Действительно – все.

Панкратов был незлой и нежадный.

И она даже к нему привыкла.

Если бы только не дурацкое ощущение, что хоть с ним, хоть без него – она все равно одна, сама по себе. И в действительности никого не терпела в своем добровольном одиночестве.

Когда Стефания прикатилась в Солнечногорск и ее взяли в театр, она еще не думала, что ей предстоит и здесь окунуться в мир так называемой элиты. Это отличалось, конечно, от того, к чему она привыкла в столице, но функционировало по тем же правилам, только доведенным до какой-то карикатуры. Как отражение в кривом зеркале.

Жена Панкратова покровительствовала местному театру и бедного Олега тягала на все премьеры. После «Романтического уик-энда», Стефания там играла свою первую в этой опале главную роль, состоялся банкет, на котором Олег ее и заметил. И плевать ему было на то, что на руке у него висела его собственная, родная баба. На следующий день бог весть откуда он разузнал ее номер (хотя и так ясно, Юхимович посодействовал), и понеслось.

Влюбленности с ней не случилось, но льстило. Особенно в свете проблем, свалившихся на ее голову. А там перечислять до бесконечности, но можно выделить главную: почти полное безденежье после увольнения из театра Брехта. Нет, кое-что у нее все-таки было. Некоторые сбережения, которые она предпочитала не тратить, держать на совсем уж черный день в полной уверенности, что тот еще не наступил, что могло быть хуже. Сеансы самовнушения! Но жить в одной квартире с братом, его женой и двумя детьми, как оговаривалось «первое время», – ей надоело довольно быстро.

Пентхаус в «Золотом береге» был куда более заманчивой перспективой. Даже при том, что к нему прилагался Панкратов. Он был старше ее на восемь лет, но успел обрюзгнуть и лишиться доброй половины так называемой прически. Еще он был грубоват, в меру ревнив (терпимо, в смысле), не особенно прозорлив и глубоко-глубоко женат. На роль мужа не годился совсем, но Стефанию и это устраивало. Впускать в свою жизнь чувства она не намеревалась. Сейчас ее главной задачей сделалось банальное выживание. И за последние полтора года мало что изменилось. Разве только то, что она все же рискнула и вложила средства (те, что на черный день, и сэкономленное из подачек Олега) в строительство жилищного комплекса на другом конце Солнечногорска, потому что отдавала себе отчет – ей нужно что-то свое. Только свое. И осуществить это лучше, пока у нее есть подушка безопасности по кличке Панкратов.

В качестве подушки безопасности, или как говорил Жильцов, тыла – Олег подходил ей более чем. А особо – как стопроцентная защита от нежелательных посягательств со стороны других мужиков, которые и правда всполошились, когда в ареал их солнечногорского обитания залетела эта диковинная экзотическая птичка. Птичке были свойственны некоторые безумства, но их количество она свела к минимуму.

Спустя полчаса водных процедур Стеша покинула ванную и отправилась выбирать сегодняшний наряд. Потом вспомнила, что так и не вынула из стиралки позавчерашнее «фонтанное» платье.

И наконец поняла, что день визитов не окончен. На пороге ее квартиры нарисовался Марик, который, кстати, оказывается, тоже ей звонил среди ночи – но этот просто беспокоился. Брат же!

– Все нормально! – объявила ему Стефания, как ни в чем не бывало. – Жива, здорова, с ситуацией справилась!

– Сама? – делая чрезмерно удивленное лицо, спросил брат, чмокнул ее в щеку и ввалился в прихожую. – Хотел бы я это видеть.

– Нашла электрика! – не без гордости ответила Стеша. – Ты чего примчался?

– Посмотреть живая ты или где.

– Что мне сделается? – легкомысленно пожала она плечами.

Когда ей было три года, ее случайно заперли в чужом сарае на соседней даче, межа к меже, а потом до ночи не могли найти, почему-то не додумавшись, что ребенок достаточно взрослый, чтобы забраться туда самостоятельно. Мать едва не поседела, бабку с дедом чудом не хватанул инфаркт. Отец вызывал милицию. Дачники решили прошерстить посадку вокруг озера. О том, что Стеха, может быть, уж несколько часов на дне этого самого озера, даже не смели заговаривать, хотя все именно об этом и думали – оно было совсем близко от Адамовского участка, а калитку не закрыли. Нашел ее Марик, когда среди всеобщего шума и отчаяния услышал плач на участке дяди Левы.

Девочку в припадке истерики, запертую в темноте на протяжении целого дня, отвезли в больницу. Членораздельно она после этого не разговаривала несколько дней, а когда заговорила – немного заикалась, что исправили только в школьном возрасте. Но с тех пор и по настоящее время страх перед темнотой мог Стефанию и до обморока довести.

Действительно, вот что ей сделается?

– Точно все в порядке? – для надежности уточнил Марк.

– В абсолютном. Но хорошо, что заехал. Торопишься?

– Нет, – мотнул он головой. – Типа выходной. Что новенького?

– Новенького – ничего. Маникюр – и тот старенький, – она помахала перед его носом пальцами. – Мне машину разбили, подбросишь к Миле? А то я теперь как бомж!

– Ну нифига себе бомж! – усмехнулся Марк и вздохнул. – А мы с Риткой опять расходимся.

Стеша даже замерла. Но ненадолго. Марик и Рита расходились со дня свадьбы. Собственно, однажды эту миссию они успешно прошли до финальной стадии, через два года после регистрации брака. Но после этого вышли на новый уровень. Их младший родился уже в разводе как следствие неудержимой страсти, которые эти двое испытывали друг к другу.

– Помиритесь, – наконец легко произнесла Адамова и двинулась к шкафу. Одеваться.

– Не знаю, – пожал плечами брат, синхронно со Стефанией двинувшись к плите. Ставить чайник. И продолжал говорить: – На этот раз совсем серьезно. Она свалила, у подруги ночует. Теперь вот я ей квартиру ищу. Был тут как раз по соседству, в Гунинском особняке.

– Господи! Ты единственный в мире мужчина, который будет бывшей жене искать квартиру!

– Ей некогда, – совершенно серьезно отозвался Марк. – Она к областному конкурсу готовится на осень. «Лучший учитель».

– Правда??? – придав своему лицу выражение крайнего удивления, нарочито восхищенно промолвила Стефания, однако в ее голосе угадывался легкий сарказм, ровно настолько, насколько она позволила ему прорваться. – Учитель она, конечно, у тебя лучший, да! Чего не скажешь о жене!

– У нее и муж не лучший. И ты это тоже знаешь.

– Будешь защищать?

– Если ты забыла, это я ей изменил, – Марк налил себе чашку чая и расположился за столом. – Кроме того, есть еще Эдик. Поэтому я буду искать ей квартиру.

– Это когда было, Марик! – вспылила Стеша и сдернула с вешалки платье, после чего обернулась к брату. – Сколько лет прошло! С тех пор Ритка наворотить успела – на три жизни хватит! Я не понимаю. Я просто не понимаю ее! Если она тебя простила, то нахрена теперь мозг ест? Чего ей не хватает?

– Разберись сначала в себе, – проговорил он и зевнул, – потом будешь в Ритке разбираться.

– У меня нет семьи, Марк. Нечего спасать и некого любить. И разбираться тоже не в чем. А вы любите друг друга, как ненормальные! И такое творите!

– Вот и корень зла. Были бы нормальные, не творили бы, – рассмеялся брат и допил свой чай. – Ты собралась, наконец?

– Еще пять минут, – она прошлепала наверх, в спальню, чтобы переодеться. И уже оттуда выкрикнула: – Я бы пустила ее пока к себе, конечно, чтоб вы лишние деньги не тратили, но не могу. Панкратов!

– Нафиг! – крикнул в ответ и Марк. – Двойные похороны я не потяну.

– А вот не надо! У меня с Ритой прекрасные отношения! – провозгласила Стефания сверху. – Ей я все то же самое про тебя выговариваю! Какой ты гад!

– Тогда тем более. Дети сиротами останутся. Поехали уже!

– Иду! – Стеша появилась на лестнице. Вполне себе при параде, впрочем, другой ее вообще мало кто в жизни видел. – Так что Гунинский особняк? Что-то там есть?

– Ага, – ударился в рассказ Марк, пока они спускались в лифте и шли через двор к его машине. – Ничего так квартира. С мебелью и стиралкой. Хозяйка где-то заграницей живет. Но занимается всем дед какой-то, он мне и показал. По оплате нормально. Договорился, что завтра Ритка придет посмотрит.

– Дед хоть адекватный?

– Не, еще не в маразме. Даже прикольный, с юмором.

* * *

Примерно те же дни

Примерно тот же город. Но, может быть, и какой-нибудь другой…

– Я понимаю, что необходима подготовка. Но вряд ли найдется более благоприятное время… Вы понимаете? Я не хочу больше ждать.

– Спешка не сыграет на руку ни мне, ни вам.

– Он снял охрану. Точно знаю. Сказал, что раз за два года попыток покуситься на его драгоценную шкуру не было, значит, и тот... прошлый случай мог быть только совпадением. Он отозвал Коваля и его ребят. Видите?

– Он не мог оставить себя совсем без охраны.

– Совсем без охраны он себя не оставит никогда! – вслед этим словам раздался нервный смешок. – И надо думать, как ее устранить, но это вводное условие, которое не обойти. В конце концов, я плачу вам немалые деньги, и ваша задача решить, как выполнить заказ... С моей стороны... я сделаю все возможное. Почти все возможное.

– Хорошо. Я займусь объектом.

– Сколько вам потребуется времени?

– Чтобы назвать приблизительные сроки, мне надо за ним понаблюдать. Продумать варианты.

– Ясно... относительно оплаты что-то изменилось? Мне говорили, что вы надежны и постоянны в этих вопросах, как швейцарские банки. Или рост рыночных цен влияет и на ваш... прейскурант?

– На мой прейскурант влияет многое. Но пока начнем со стартовой цены. Аванс – пятьдесят процентов.

– Разумеется. Я буду ждать от вас подробного плана.

– Нет. Либо вы мне полностью доверитесь, либо ищите другого исполнителя.

– Предлагаете вслепую согласиться?

– Вы не на рынке, но решать вам.

– На рынке я всегда самостоятельно делаю покупки. Овощи и фрукты на моем столе должны быть лучшего качества, это я точно никому не доверю... черт... а вы не оставляете мне выбора. Хорошо, будь по-вашему... надеюсь, осечки на сей раз не будет, мне пришлось слишком долго ждать!

Пятницы он любил

* * *

Несмотря на то, что в своей жизни Андрей Никитич Малич, пожалуй, никогда не работал в соответствии с производственным календарем для офисного планктона, пятницы он любил. Раньше пятница предшествовала дням, которые можно было провести всем вместе. Теперь это был день традиционного похода в баню в дружеском коллективе, сплоченном вот уж который год.

Сегодняшняя же пятница, хоть и отсвечивала пресловутым тринадцатым числом, но безусловно должна была сложиться удачно.

В этом Андрей Никитич нисколько не сомневался, уверенно рассекая спокойную гладь моря и щурясь от искрящегося в воде солнца в начале шестого утра. Он плавал по утрам лет с четырнадцати и почти круглый год. Лишь изредка, когда зима выпадала особенно суровой, он вынужденно отказывался от своей привычки. Но в последнее время это случалось все реже и реже. «Потепление климата!» – вдохновенно вещали СМИ, цитируя всевозможных ученых и их всевозможные исследования.

Впрочем, данная проблема не волновала Андрея Никитича от слова «вообще». Куда важнее было вернуться домой, принять душ и приготовить завтрак для Юльки. Ее явление в отчий дом, где она не показывалась с прошлой осени, всполошило тихую жизнь отца, в которой он пребывал два месяца – с тех самых пор, как Женя переехала к своему Моджеевскому. Снова.

Следующим хорошим моментом в активе сегодняшнего дня, безусловно, было возвращение японца. Спасибо умельцу, к которому Андрей Никитич водил своих железных коней уже не первый десяток лет. Руками этого талантливого автомобильных дел мастера бампер японца был заклеен, отполирован и покрашен. И после завтрака машину можно будет забрать. Что придется как нельзя кстати, потому что в полдень этой замечательной пятницы, пусть и тринадцатого, Женьку с самой младшей представительницей их семейства выписывают домой.

Пока же часы на торпеде показывали 11-30, японец уверенно двигался по городским магистралям, потому что соответствующие службы сумели кое-как наладить автомобильное движение в сложившихся условиях асфальтоукладочной кампании, и это значительно сократило объем городских пробок, а в соседнем кресле, традиционно уверенно, Юлька вещала обо всем на свете, как умела она одна. Вроде, и чепуху – но с видом умудренной опытом старухи.

– Ну короче, я тогда так грохнулась – до сих пор копчик побаливает. Поднимаюсь. Смотрю на аудиторию. Они даже не дышат! Будто боятся, что я шею сломала. А я понимаю, что это капец смешно... и что все равно будут ржать... И представь себе, я упала – а они будут ржать. Ну я первая и начала. Как расхохоталась на весь кабинет, они, кажется, еще больше испугались. А потом уже смешки пошли. В итоге к паре рыдали все от смеха. Еле успокоились. А копчик – до сих пор болит!

– Ты совсем с ума сошла, мелочь? – запыхтел папа. – Я сейчас тебя к хирургу повезу, вместо роддома. Ты рентген делала?

– Какой рентген, па! Это просто копчик, он всегда долго проходит! И это в апреле было! Заживет. В роддом интереснее.

– Ладно! К хирургу поедем завтра.

– Не поеду я никуда! – фыркнула Юлька. – Мне вот-вот отчаливать на сессию. Экономтеория в начале недели. Некогда!

– Заберу тебя нафиг из твоего института, – рассмеялся Андрей Никитич. – Экономист! Мало нам одной финансистки, и ты туда же.

– Ну так-то тапки шить, конечно, веселее, – в тон ему заявила младшенькая и тут же перевела тему подальше от предполагаемого похода в больничку: – А ты не знаешь, Роман Романович с детьми на выписку собирается?

– Не знаю, он не говорил, – пожал плечами отец. – Но думаю, вряд ли… А что?

– Да нет, ничего, – невозмутимо пожала плечами Юлька. – Я просто подумала напроситься к ним на ночевку... ну если, конечно, никого не будет, и если они там сами сейчас живут.

– Только тебя там им и не хватало. Юлька, тебе восемнадцать! Ты себе развлечений на вечер придумать не можешь?

– Могу. Но я теперь Жеку неизвестно когда увижу. Хотела вечер с ней побыть.

– Ну и побудешь, – проговорил Андрей Никитич. – И завтра сходишь. И что значит – неизвестно когда? Ты что, на каникулы не собираешься?

– Не-е-е! – протянула она, как ни в чем не бывало. – У меня работа, па, какие каникулы? Мне каникулы не полагаются.

– А на работе отпуск полагается, – проворчал отец. – Наработаешься еще. Тебе денег не хватает? Ну так подкину. Или мальчика завела? Так и его привози! На море поваляетесь, в горы сгоняете, меня, старика, повеселите. Юльк!

– Не льсти себе! Никакой ты не старый! – возмутилась Юлька, виртуозно пропуская мимо ушей все остальное.

Малич-старший бросил на дочку быстрый взгляд, но промолчал. В их семье никто и никогда не лез в чужую жизнь, навязывая помощь и советы. Впрочем, у Женьки можно будет спросить. Для информации. Дальнейшие размышления пришлось отложить – они как раз подъехали к воротам медицинского центра, где Андрей Никитич и выдал ЦУ младшенькой:

– К Женьке сильно не приставать. Ночевать дома. Ужин не игнорить. Я буду поздно.

– Ясно, понятно, – кивнула Юлька, враз сделавшись серьезной. – Ты как обычно?

– Баня – это святое!

– Даже спорить не буду. Доставка по пятницам – тоже. Я пиццу закажу, ладно?

Возразить Андрей Никитич не успел – благо, у него дел по горло, некогда следить за той гадостью, что ест ребенок. Они как раз выбирались из машины, когда Юлька наткнулась на сияющий глянцевый Бентли, припаркованный поодаль, возле которого торчал господин Моджеевский собственной персоной, что-то вещающий по телефону. Рядом крутилась охрана. Над головами пели чокнутые птички. Словом, все серьезно – картина маслом.

– У ее козла новая тачка? Я у него такую не видела еще! – хмыкнула Юлька, как раз копившая на машинку… хоть какую-нибудь. Наличие личного транспортного средства открывало широкий спектр возможностей в ее непростом курьерском деле.

– Это сейчас что такое было? – поинтересовался Андрей Никитич.

– Сестринское осуждение. Но я обещаю вести себя прилично, все же отец племянницы, – и в подтверждение помахала рукой как раз увидевшему их Моджеевскому. Тот отлепился от автомобиля и быстро завершил разговор с неведомым собеседником. Сунулся в салон и вытащил оттуда корзинку с цветами. А после помчался к ним, на ходу вещая:

– Ну наконец-то! Через десять минут нас позовут!

– Уж, пожалуйста, сдержи слово, – сурово прошептал Малич дочери. – Иначе узнаешь в подробностях о моем осуждении.

После чего перевел свой взгляд на зятя, но завис теперь на содержимом букета. Корзинка была наполнена… фиалками! Ровно такими же, какие украшали шляпку звезды городских подмостков, подбившей Андрея Никитича, когда он накануне спешил сюда же, в роддом. От такого слишком нарочитого совпадения, подстроенного не иначе как зловредной судьбой, он весело рассмеялся и спросил Романа, кивнув на цветы:

– Где ты их откопал?

– В «MilleFleurs» заказал… а чего? Надо было розы там… или каллы? Или лилии? – похоже, Моджеевский волновался куда сильнее, чем показывал. Впрочем, цветами была завалена вся Женькина палата – на любой вкус и цвет.

– Ромашки! – уверенно провозгласила Юлька.

– Сейчас по заднице схлопочешь, – беззлобно рыкнул отец.

– Ну мы же варианты перечисляем, – развела она руками, демонстрируя свое исключительное чистосердечие. Однако Роман с ромашками выглядел бы довольно весело, если бы сейчас об этом задумался, но задумываться ему было недосуг. Как раз в это время во дворе поликлиники показался один из его ребят и махнул рукой, мол, время.

– Время, – машинально проговорил Моджеевский и уверенным шагом зашагал к крыльцу.

Юлька между тем вытащила из салона приготовленный для Жени букет из нежных розовых пионов и голубых гортензий от семейства Маличей и вручила отцу.

– Дед! – рассмеялась она.

– Теперь твоя очередь, – парировал Андрей Никитич и, подхватив цветы, последовал за Моджеевским.

– Э-э-э!!! – донеслось до него со спины, пока младшая дочка с ним не поравнялась: – Вообще ты еще лет пять точно должен моих кавалеров гонять!

– Это ханжество – требовать от детей того, в чем сам не преуспел, – рассмеялся отец. – Все остальное – твое дело.

– И на том спасибо, – поблагодарила Юлька, и они вместе зашли в роддом.

Торжественная церемония вручения младенца отцу, а матери – фиалок состоялась в зале для мероприятий Солнечногорского роддома №1 в присутствии только самых близких. В числе самых близких значились дед новорожденной Моджеевской и ее тетка. Брат и сестра по отцовской линии (да, у Елизаветы Романовны непростое генеалогическое древо – см. том 1-2) их своим визитом сегодня не почтили. Богдан уехал оформлять визу в Великобританию, а Татьяна отбыла на каникулы в Черногорию.

После Лизу дали подержать по очереди Андрею Никитичу и Юльке. Свежая и бодрая на вид Женя принимала комплименты и мечтала о том, чтобы поскорее оказаться дома. Дни в палате этого замечательного медучреждения тянулись бесконечно медленно, потому она поторапливала окружающих, едва не провозглашая: по коням!

В итоге Юля, презрев свою легкую неприязнь к новоявленному родственнику, напросилась все-таки к Моджеевскому в гости и укатила вместе с молодыми родителями в «Золотой берег», а Андрея Никитича ждала его замечательная, самая любимая на свете работа.

Но фортуна и тут совершила, что называется, финт ушами. Та самая упомянутая нами новая схема автомобильного трафика по городским улицам привела главного героя нашей истории прямо ко главному входу театра, нынче широко распахнутому навстречу посетителям, несмотря на с помпой окончившийся театральный сезон.

Должны заметить, что примерно в это время и в этом месте Малич позволил себе отдаться течению, которое его упрямо захватывало с того единственного момента, когда бампер его японца был поврежден эпатажным экземпляром немецкого автопрома. Смиренно приняв наконец все начертанные ему знаки, Андрей Никитич припарковал машину в разрешенном месте, заглушил мотор и сунулся в кассу славноизвестного Солнечногорского храма искусств.

Свой дальнейший день он строил исходя из того, что к восемнадцати часам ему следовало быть в Приморском. И даже баня, которую Андрей Никитич не пропускал… да в общем-то никогда не пропускал, не стала причиной передумать. Ему было интересно. Едва ли не впервые за долгие годы ему захотелось узнать поближе странную женщину, с которой его столкнула не менее странная судьба.

В своем цеху индпошива, под который был оборудован арендуемый бывший склад бывшей промбазы, он пробыл ровно столько, чтобы быстро раздать поручения немногочисленным подмастерьям. Прикинул, что с заказами, которые делал сам, он вполне вписывается в сроки, даже если профилонит сегодняшний день, и удовлетворенно свалил домой.

И черт его знает, за каким дьяволом собирался так, словно на первое свидание.

Хотя какое там… Не было у него первых.

Нет, свидания были. Вернее, то, что они с Томой называли таковыми. Случавшимися, когда Женька чуток подросла, и ее можно было подкидывать одним или другим родителям. Вымотанные учебой, работой, бытом и прочими прелестями семейной жизни, они с женой сбегали на несколько дней, чтобы побыть вдвоем, чтобы вспомнить, что им еще слишком немного лет…

А теперь, кажется, слишком много…

Но в театр положено при параде.

С тем и выходил Андрей Никитич из дому в белых джинсах, хлопковом джепмере бежевого цвета и распространяя по подъезду аромат парфюма от Йоджи Ямамото, к которому имел стойкие предпочтения. Оставалось лишь заскочить по дороге в цветочный.

Потому что актрисам положено дарить цветы.

Нет, на самом деле, актрисам вообще много чего положено. Этой – в особенности. Звезда же все-таки. Но о чем можно говорить, когда в ту пятницу, которая была воистину тринадцатым числом месяца июня, день Стефании Адамовой не задался решительно во всех смыслах.

Первым, что она почувствовала, едва раскрыла поутру глаза, была дикая головная боль, что вполне объяснимо. Четверг закончился гулянкой в ресторанчике, куда они с театральными зарулили после репетиции, и где не обошлось без выпивки, а дома она еще и добавила – ей дерьмово спалось, а текст не учился.

Следующим прозрением, случившимся с ней приблизительно за завтраком, было то, что так и не добрела до страховщиков, настоятельно рекомендуемых Олегом, хотя времени прошло довольно. Но оно всегда убегало от Стеши куда-то сквозь пальцы, в то время как ее... клоп все еще уныло стоял на СТО. Там заказали детали и ждали, когда их доставят. Не было в Солнечногорске в таком количестве Мини Куперов, чтобы запчасти оказывались в наличии без лишних проволочек. Чем не повод почувствовать себя уникальной? И в этой уникальности имелись и отрицательные стороны, которые проявились только теперь.

Еще она не хотела ехать на выездной спектакль в пресловутый Приморский или, как назвал его Панкратов, в эту соплемойку – а приходилось. Стоит отметить, что когда-то в прошлой жизни Стефания точно так же не любила гастроли, и ей казалось, что она может себе позволить такой каприз. А теперь вот и выбора ей не оставляли. Сплошная безысходность.

И в довершение ко всему Олег забыл про обещанную ей для поездки машину. Вот просто так: взял – и забыл. И на телефон не отзывался, когда она набирала его раз за разом, чтобы напомнить. Тупо не брал и все. Все закончилось тем, что она написала ему сообщение с витиеватыми благодарностями за заботу и принялась искать варианты.

Артурчик как вариант не годился вообще, его она отмела сразу. Дороги за городом несколько ниже средней паршивости, и потому ехать автобусом – утомительно. Но Артур Велигодский, едва затащит ее в салон своей восхитительной Волги, тут же решит, что полдела в ее покорении провернул. А дальше начнет наступательные действия, которые ей придется пресечь. Не то чтобы он ей совсем не нравился, но того, что для Артура это может стать чем-то серьезным, Стеша, зная его и наблюдая который месяц, несколько побаивалась. В ее арсенале жизненных принципов имелось важное правило, которым она руководствовалась последние годы после расставания с недомужем: ни при каких обстоятельствах не превращать то, что должно быть просто развлечением, в нечто большее.

К развлечениям Стефания стремилась всей душой.

О чем-то большем – запретила себе мечтать.

Потому что большое – приносит боль. А боли ни себе, ни другим она не хотела, и ее удел – недомужья и полумужья, и никакого погружения в глубину другого человека, потому что этак и утонуть недолго.

И уж лучше боль в пояснице от неудобного сидения в трясущемся по ухабам местных автодорог автобуса, чем сердечная. Причем не ее, а Артурчика.

Словом, до Приморского она добралась служебным автобусом в компании со своими вчерашними собутыльниками, часть из которых все еще «болела», а часть выглядела вполне бодрой. Впрочем, и те, и другие вдалеке от родного дома планировали вечером повторить, раз уж они остаются с ночевкой в этом курортном городке. Говорили, при гостинице и бар неплохой имелся. Что в понимании солнечногорца означает слово «неплохой», Стефания предпочитала пока не вникать.

Ее собственная голова стала проходить только после третьей таблетки обезболивающего. И потому в Приморский она приехала более-менее в адеквате. В том же адеквате готовилась к спектаклю, предпочитая не мешать гримерше. Хотя едва ли это сказывалось на ее настроении: в парике цвета платинового блонда было жарко, в помещении, в которое согнали всех, поскольку отдельных гримерок тут не предполагалось – шумно и душно, и платье, в котором она отыграла уже два сезона «Романтического уик-энда», сегодня казалось ей слишком зеленым. А она с подросткового времени считала, что ей не идет зеленый.

Но потом все это вдруг разом, в один миг, куда-то делось, едва она ступила на сцену.

С недавних пор сильнее всего на свете Стефания Адамова любила свою работу, которая оказалась спасением там, где больше никто не помог. Сильнее всего на свете ей нравилось быть кем-то другим. Не собой. Жить своей ролью, радоваться и страдать по сценарию. И дышать полной грудью, как дышит сейчас ее Дэйзи. Дэйзи может дышать, петь, танцевать, любить, мечтать и даже носить зеленое. А у Стефании было два с половиной часа, чтобы все это чувствовать.

И сегодня все шло по плану ровно до двенадцатой минуты первого акта.

Потом она увидела... владельца разбитого ею японца. И по совместительству ее персонального электрика на один вечер. Она стояла у края небольшой сцены местного ДК, выводила развеселый припев песенки в джазовом стиле и пританцовывала, когда вдруг наткнулась на знакомое лицо с седоватой бородкой в первом же ряду партера. Они на секунду встретились взглядами, и уже не Дэйзи, а сама Стефания вдруг ощутила подпрыгнувшее под горло сердце. Потому что в эту минуту была уязвима, отпустив себя на свободу и не понимая природы своего удивления.

Кое-как допев и не сфальшивив ни единой ноты, она ретировалась в глубину сцены, как от ее героини требовалось в постановке. И там, продолжая играть, говорить свои реплики, отвечать партнерам, пыталась не оглядываться, чтобы еще раз проверить: он или не он.

Проверила.

Во время следующего действия. К тому времени она вспомнила, что его зовут Андрей, и задалась вопросом, для чего он сюда приехал. Из любви к искусству, что ли? Почему нет? Может быть, он театрал и летом, когда труппа в родном театре не играет, мотается по гастролям. Но оказавшись снова у края сцены, не выдержала. Вновь взглянула на него. И второй раз за вечер ее сердце совершило немыслимый кульбит куда-то вверх, то ли до неба, то ли до горла. Сегодня он выглядел совсем иначе, чем она помнила. Хорошо выглядел. Очень хорошо, даже дорого. И непонятно, в светлой ли одежде дело или в том, что так действовала то ли на нее, то ли на него атмосфера вокруг. На коленях его мирно лежал букет из ромашек разной величины. На сцену смотрел заинтересованно. Впрочем, чем вызван его интерес, актрисой или спектаклем в целом – оставалось загадкой.

Загадок Стеша не любила. Она давно уже предпочитала, чтобы все было понятно с самого начала. А тут и сама волей-неволей, но, наплевав на все, что можно, раз за разом, несколько даже красуясь, оказывалась неподалеку от того места, где сидел Андрей, с некоторым удивлением отмечая про себя, что ей плевать на разнос, который потом устроит Жильцов за ее сегодняшнее поведение с перетягиванием внимания на себя и мельтешением, где не положено.

И с нетерпением ожидала поклона, чтобы разобраться, кому цветы. Когда занавес опустили, а освещение наконец приглушили, она сама, зная, что это лишь на несколько мгновений, привычно прислушивалась к дыханию партнера рядом и привычно повторяла себе, что там целый зал народу... и хозяин Тойоты. И все они аплодируют.