Текст книги "The Мечты. Бес и ребро (СИ)"
Автор книги: Марина Светлая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)
– Проверяют.
Наблюдавший за их потасовкой Моджеевский, в конце концов, не выдержал и буркнул:
– Брейк! Может, кофе кто-нибудь будет? Со льдом.
– В другой раз кофе, – отказался Малич и поднялся. – Не сходится что-то. Или даже все не сходится. Понятно, что она удобная груша. Но вы же и сами понимаете, что не сходится!
– Не сходится, – согласился с ним Роман и тоже встал. – Ни черта не сходится. Ни с ней, ни с Гошаном. Потому я только один раз у вас спрошу, Андрей Никитич. Хотите обижайтесь, хотите нет. Больше не стану. Стефания Адамова, которая вам известна, могла его убить или нет?
– Ну если и могла, то исключительно лично. Сковородой по голове.
Моджеевский усмехнулся, подумав, видимо, о чем-то своем. А потом медленно кивнул и согласился:
– Ну да... С таким-то напором... Если, конечно, она вообще знает, где находятся сковородки. Ладно, с этим выяснили. Я полагаю, ей понадобится адвокат. Могу порекомендовать своего.
– Да, спасибо, – кивнул Андрей Никитич, – лишним точно не будет. Я… я попробую поговорить со Стефанией. Может быть, всплывет что-нибудь полезное.
– Поговорите, – кивнул Роман. – Ситуация для нее стрессовая, конечно, но, может быть, вам она доверится больше, чем посторонним... Господи! Как вы вообще умудрились увести женщину Олега? Она же только несколько недель назад с ним... там... черт! Вы ж, вроде бы, не меценат театральный!
– Меценат, Рома, это из твоего мира, – усмехнулся Малич. – А я просто сапожник.
– Ага, рассказывайте кому другому! И потом, я не в курсе, чем сапожники занимаются в свободное время.
– Вариантов много. Если я что-то узнаю – позвоню.
– Лучше – не откладывайте, – пробурчал Арсен. – А то, кроме чего полезного, может, и дерьмо какое всплыть где не надо. Если вы берете на себя... заботу о Стефании Яновне, то... настраивайте ее на сотрудничество.
– Мы, в свою очередь, – вставил Роман, – взяли на себя заботу о ее безопасности. За ней третий день приглядывают наши люди. Мы понятия не имеем, за что убили Олега и что в голове заказчика, но если Адамова владеет какой-то нужной им информацией, лучше ее далеко одну не отпускать, потому мы проявили инициативу. Словом, если вы ненароком заметите за собой хвост – Шкоду Фабиа стального цвета... это мы, не пугайтесь.
Андрей Никитич рассеянно кивнул, пребывая сейчас собственными мыслями уже не здесь, и попрощался с Романом и Ковалем. Потом прощального поцелуя удостоились Женя и Елизавета Романовна, сунувшиеся в кабинет как-то эдак под занавес всеобщего дурдома, суть которого в настоящее время он улавливал с трудом. А Ринго, вертевшийся под ногами, сам норовил расцеловаться с Маличем, но его порыв остался безответным. Не до того.
Ни до чего.
Потому как переваривать все услышанное Андрей начинал только теперь.
И едва оказавшись на лестничной площадке, порывисто достал из кармана телефон и набрал Стешу. Та ответила так быстро, как если бы в это самое время гипнотизировала трубку взглядом. И голос ее – из обычного реального мира – прозвучал обычно. Привычно.
Реально.
И ласково.
– Если ты звонишь сообщить, что сегодня задержишься с работы и у тебя неотложные дела, то рановато начал сбегать, Андрюш.
Он же, вслушиваясь в звук из динамика, в Стешины интонации на том конце, пытался понять – как прошла встреча с доблестными полиционерами, о которой упоминал Арсен.
– Неужто ты уже дома? – спросил Андрей, разбавляя беспокойство веселостью.
– Да, репетиция раньше закончилась, – безмятежно отозвалась она. – Я съездила по делам и уже на месте. У меня сюрприз. Надеюсь, ты меня за него не грохнешь.
Сюрприз… Тут каждый день сюрприз на сюрпризе… Но продолжая балагурить, он спросил:
– Ты купила метлу?
– Нет. Зачем мне метла при наличии пылесоса? Кстати, где он? Я хотела прибраться.
– Лучше ужин готовь, женщина, – усмехнулся Малич. – Я сейчас буду. У Жени был, уже подхожу.
И через несколько минут он прижимал к себе Стешу, покрывая поцелуями ее лицо и засыпая вопросами:
– Как день? Что там у вас случилось, что отпустили раньше? А можно так всегда будет?
– Всегда – не получится. Всегда – это слишком серьезная категория для легкомысленной особы вроде меня, – прошептала она, вцепившись пальцами в его рубашку несколько крепче, чем того требовало простое объятие в конце дня, и Андрей не мог этого не заметить. – Жарко́е будешь? Я мясо жарю.
– Буду, – кивнул он и, чуть отпрянув, посмотрел ей в лицо. – Все нормально?
– Естественно! Пойдем. Хочешь сюрприз посмотреть?
– Конечно!
Впрочем, не полюбоваться этим сюрпризом у него шансов не было, пусть и считается зачастую, что мужчины невнимательны к внешним деталям – интерьеров, например. Гнусный поклеп!
Сложно игнорировать взрыв красок на собственной кухне, на которой годами мало что менялось в смысле цветовой гаммы и предпочитаемых – не им, а когда-то давно Томой – вариантов оформления стен. Нет, ремонты, конечно, делались. Но как-то... с учетом привычного.
А сейчас, едва ступил на порог, он обнаружил, что окно занавешено яркими шторами с большущими подсолнухами. И на стене появились сразу две похожие картины с аналогичным рисунком. Посреди всего этого стояла, подбоченившись, Стефания и солнечно улыбалась, будто бы рассчитывала, что этим собьет его с толку. И если она всерьез на это рассчитывала, то ей это совсем не удалось. Андрей, слегка зажмурившись от удвоенной яркости солнечного света, бившего сейчас сквозь новые занавески, со смехом сказал:
– Я понял. На премьеру твоего «Трамвая» приду с букетом подсолнухов.
– А я всегда хотела такие шторы, – улыбнулась она в ответ. – Именно на кухню. Как-то нигде никогда не складывалось. Пусть у тебя будут. Если ты не совсем против.
– С чего мне быть против?
– Твоя же кухня! Может, тебе не нравится – имеешь право.
– Лишь бы тебе нравилось, а то еще сбежишь на другую кухню.
– По собственной воле – ни за что. Просто у меня никогда своего не было, – она зависла, глядя на эти шторы, и на мгновение в ее лице что-то изменилось. Будто бы на солнце набежали тучи. Но надо отдать Стефании Яновне должное – она быстро справилась с собой и очень скоро оказалась у плиты, на которой шипела сковородка.
– Я решила, что мясо долго, потому пока яичница, хорошо?
– Замечательно! – кивнул Андрей, отодвигая на задний план намерения поговорить о банкире и узнать что-то стоящее. Как с ней такой говорить? – Сейчас я умоюсь и салат сварганю.
– Я сама! – запротестовала она и метнулась к холодильнику.
В этом тоже стоило отдать ей должное. Склонность сидеть на диетах не убила в ней кулинара. Может быть, не блестящего, но далеко не самого худшего. Это Андрей несколько неожиданно для себя обнаружил буквально в первые дни после того, как привел ее к себе. Стефания оказалась неплохой хозяйкой. Бродила с веником по квартире, смеясь, что это метла-недомерок, как раз ей по росту. Перебрала его шкаф, наглаживая одежду и развешивая на вешалках. Вкусно готовила, как если бы всю жизнь только этим и занималась.
«Я все забыла. Пришлось вспоминать», – с шутливым ворчанием отвечала она еще только вчера.
А сегодня – вот. Шторы, которые ей, оказывается, раньше негде было вешать.
Нет, Андрей никогда не жалел котят с перебитыми лапками, да она и сама, наверное, обиделась бы на подобную характеристику. Но все же... какой-то надрыв в ней чувствовался. Давно.
И еще яичница с полным фиаско подгорела. А пока нареза́ла овощи, поранила палец.
– Стешка! – подскочил он к ней, выйдя из ванной ровно в момент, когда она выронила нож и тот шмякнулся о доску: – Ну ты что?! Я же говорил, сделаю!
А что она? Стояла у стола и, подняв руку к глазам, смотрела на боевую рану.
Из ее пальца с неглубоким, но эффектным порезом прямо на столешницу капали красные капли, но Стефания не спешила что-то предпринимать. Андрей ухватил ее запястье, поднес к лицу и поморщился. Кровотечение следовало остановить. Наверняка же больно. В этом месте всегда больно, но едва он собрался это озвучить, Стеша его перебила, не давая ничего сказать, будто бы иначе он заговорит о чем-то, что может принести ей еще бо́льшую боль.
– Ерунда, – хмыкнула ведущая актриса солнечногорской муздрамы. Наверное, только теперь он и понял, что она и правда почти сорвалась. И черт его знает, в небо или в пропасть.
А ведь она жила с этим Олегом. Довольно долго. Не может же не чувствовать. Что-то чувствует. Черт...
– Пойдем, – хрипло выдохнул Андрей. – Обработать надо.
И, на ходу выключив все конфорки, потащил ее в ванную, где были перекись и бинт.
Пока возился в ящиках, она села на бортик ванны и сунула ладонь под струю воды. По раковине поплыли красные разводы. Смотрела, впрочем, не туда, а на него. Он затылком ощущал ее взгляд и продолжал задавать себе единственный вопрос: что с ней, вот с такой, делать?
Колдовал над ее порезом. Обрабатывал рану, наматывал бинт. Теперь почему-то молча.
Молчала и Стеша, продолжая сосредоточенно изучать уже его лицо. А когда он закончил, встала и прильнула к нему. Думал – за объятием. Думал, ее надо утешить. Даже, пожалуй, знал это. Оказалось – нет. Оказалось, ей проще играть на том, в чем она считала себя чуть ли не профи. Здоровыми пальцами Стефания потянулась к ремню его брюк и споро щелкнула пряжкой. Запустила руку в ширинку и низким голосом прошептала:
– Соскучилась.
– Только не говори, что тебя кровь возбуждает, – мрачно пошутил Андрей, глядя ей в глаза.
– Иногда. Хочешь жестко?
– Что?
– Мы никогда не пробовали. Хочешь? – и не дождавшись ответа, пылко прижалась к его губам, чуть сжав член пальцами через ткань белья. Андрей утробно рыкнул и обхватил ее талию. А потом заставил себя отстраниться. Одного взгляда хватило, чтобы подхватить ее на руки и унести в спальню. Вот только там, на его территории, она будет играть уже по его правилам, потому что он их устанавливает. Пусть за мнимые грехи ее наказывает кто-то другой – он не станет. Никогда не станет.
С ним она всегда терялась в окутывающих ее теплоте и нежности. И только так вспоминала, что когда-то умела мечтать.
Как она вообще сюда умудрилась попасть-то, а?!
* * *
На белой вывеске возле двери черными буквами значилось: «Начальник следственного отдела Трофимцев В.Н.»
Стеша поежилась и обхватила себя за плечи. Потом выпрямилась и поправила ремешок сумки. В узком коридоре откуда-то справа раздавались мужские голоса, но в поле зрения никто не попадал. А вот как она сюда попала – вопрос. Как она вообще сюда умудрилась попасть-то, а?!
Впрочем, вопрос риторический. По жизни, если кто и вляпывается, то обязательно именно она. А раз так, то все одно пропадать. Она занесла руку. Дважды постучала, словно бы предупреждая о своем вторжении. А потом нажала на ручку, оказавшись в неожиданно светлом предбаннике, где восседала вполне себе милая барышня в форме, вздрогнувшая на звук и воззрившаяся на Стефанию.
– Доброе утро. Адамова! – с широкой улыбой, какой обычно улыбалась со сцены на поклоне. Или на встречах со зрителями – раньше, давно. – Валерий Николаевич просил подойти с утра. Он меня ждет?
Так, будто бы речь о свидании, а не о протоколе.
Черт.
Какой мужчина может не ждать такую, как она?! И ведь всегда это о себе знала.
– Здравствуйте, – отозвалась барышня и кивнула на другую дверь за своей спиной. – Проходите, товарищ подполковник просил, чтобы вы сразу заходили, как явитесь.
– О! Спасибо! Знаете ли, не люблю тратить лишнее время на стояние в очередях! – рассмеялась Стеша. И фирменной – от бедра – двинулась в святая святых.
Больше не стучала, распахнув перед собой дверь.
На ней – узкая красная юбка с разрезом по стройной ноге. Кремовая блузка, расстегнутая почти до самого основания груди, отчего видно было ложбинку. Каблуки черных туфель, отбивающие ритм. И выражение лица – самое благожелательное.
Ах да! Палец аккуратно залеплен узкой полоской пластыря. Даже почти эстетично.
– Полиция не дремлет? – провозгласила она, оказавшись в кабинете Трофимцева. – Можно?
– Доброе утро, Стефания Яновна, – кивнул подполковник, что определенно означало «не можно, а нужно», и указал на стул перед собой. – Проходите, присаживайтесь.
Стеша не ответила, сверкнула ямочками на щечках и прошла поближе к нему. Села. Закинула ногу на ногу. Расправила юбку и воззрилась на следака. Тот факт, что по ее пояснице в это самое время раз за разом накатывал жутковатый холодок, она старательно отбрасывала от себя. У нее нет нервов. Они перегорели давным-давно. Вместо них ей добрый доктор натянул железные тросы. И потому она улыбается.
– Вы говорили, я что-то там должна подписать. Я могу после этого быть свободна, да? Мне еще в театр сегодня, Валерий Николаевич. Репетиция в костюмах. Мы новый спектакль готовим на этот сезон.
– А я расследую убийство, – сурово отозвался Трофимцев. – И свободны вы будете, если будете, тогда, когда я решу, а не когда вам надо.
Раскрыв одну и папок, которые во множестве стояли и лежали в разных положениях на его столе и соседней тумбочке, подполковник придвинул к себе формуляр. Его и принялся заполнять, засыпая Стефанию вопросами об имени, отчестве, фамилии, дате и месте рождения и прочем в том же роде. Она сдержанно отвечала, прикусив язык после его выволочки, но мысли ее метались внутри головы, постоянно натыкаясь на преграду в виде стенок черепа. Птичкам из клетки не выпорхнуть. И ей отсюда тоже.
Сколько ни убеждай себя, что все будет хорошо, а каким-то безымянным органом она очень четко ощущала – не будет. Ну как может такое быть, чтобы с ней – да хорошо?
В очередной раз пересказав историю своего знакомства, начала, течения и разрыва отношений с Олегом, она только и могла, что натужно улыбаться и шутить:
– Но ведь за секс с женатыми мужчинами в тюрьму не сажают, товарищ подполковник. Я вчера весь вечер читала уголовный кодекс – такой статьи не нашла, а это мое самое большое преступление.
– Вчера вы намеревались искать адвоката, передумали? – без тени улыбки поинтересовался Валерий Николаевич.
– Уверены, что надо?
– Это лучше, чем самостоятельно читать УК. Вы можете его неверно истолковать, в отличие от специалистов, – пояснил Трофимцев и перешел к главному. – А теперь расскажите, как и с чьей помощью вы перевели на свой счет деньги, принадлежавшие господину Панкратову.
– Господи! Какие еще деньги? – закатила глаза прожженная шалава Стефания Адамова. – У меня была кредитка «Б-Банка». Походу, безлимитная. Персональная скатерть-самобранка. Понятия не имею, откуда на ней брались деньги. Но я ею больше не пользуюсь, кажется, она заблокирована.
– Речь идет о миллионах североамериканских долларов! Которые несколько дней назад оказались на вашем, гражданка Адамова, счету в «Первом приватном». Так что прекратите мне тут рассказывать про кредитки, с которых вы в лучшем случае покупали себе элитные трусы, и переходите к сути заданного вам вопроса. Каким образом вы узнали про эти деньги? Кто вам помогал? И чтобы освежить вашу память, замечу следующее. Наши программисты сейчас отслеживают перевод, который вы сделали сразу же после трансфера на свой счет. Мы уверены, что этот след приведет к киллеру. Иных доказательств больше не потребуется. В целом, и сейчас все ясно. Вы ограбили своего бывшего любовника, который от вас ушел и, соответственно, лишил довольствия. Но вы прекрасно понимали, что он с вами сделает, когда узнает. И поэтому сыграли на опережение, – Трофимцев на мгновение замолчал после своей затяжной тирады и вдруг рявкнул: – Ну!
Стефания даже подпрыгнула на стуле, от его голоса. И ноги ее, до этого довольно расслабленно и элегантно закинутые одна на другую, резко опустились на пол – обе. Будто бы опоры под пятой точкой стало недостаточно. Если бы она стояла, то непременно упала бы.
– Я не знаю ни про какие деньги... – проговорила она, и поняла, что саму себя не слышит – все слилось в шепот. Кашлянула, почти по-актерски прочищая горло, и продолжила: – Я... у меня нет никакого счета, кроме зарплатного. Я могу п-предоставить выписку... я... туда, кроме жалования в театре, ничего не могло поступать... и... и еще я брала заем в «Финанс-элит» на покупку недвижимости – мне не хватало части средств... я н-ничего не знаю... я... чушь какая-то...
– Я наслышан, что вы хорошая актриса, – покивал головой Трофимцев. – Но мы не в театре. И чем больше вы отпираетесь, тем хуже делаете только себе. Лучше чистосердечно во всем признаться.
– Да в чем п-признаваться?! – Стефания все-таки вскочила с места и – о чудо! – не грохнулась. Оперлась ладонями о столешницу и завопила, даже не понимая, что заикается от волнения, как в детстве: – В чем? Какие счета? Какие, к черту, д-деньги? Я в жизни не пользовалась «П-приватным»! Я н-никого не убивала! Тем б-более, Олега! Я сама от него ушла, п-понимаете?! Насовсем, м-мне ничего было не надо от н-него! Вы сам-ми не слышите, что это все бред?!
– Сядьте! – снова рявкнул Трофимцев. – И подумайте! Хорошенько подумайте! Идеальных преступлений не бывает. В конце концов, не хотите с нами сотрудничать – не надо. Мы и без вашей помощи найдем доказательства. Но тогда уж… получите по полной… Кстати, об этом тоже лучше уточнить у адвоката, а не самой вычитывать.
Стефания как подкошенная рухнула снова на стул. От желания разреветься ее удерживал только взгляд подполковника, которым он ее гипнотизировал, как Каа бандерлогов, и от которого деваться в этих четырех стенах было совсем некуда.
Что он там говорит. Про адвоката. Да. Она сама вчера про это помнила. И надо было, наверное. Уже сегодня надо было. И думать. Что-то такое она только накануне обдумывала, когда сорвалась из театра за шторами, вместо того, чтобы ехать к Андрею. Что-то важное, да...
– М-можно окно открыть? Душно... – произнесла она очень медленно.
Трофимцев кивнул и, поднявшись, дернул створку. Потом набрал воды – чем-то напомнив вчерашний день. Точно такой же, с привкусом горечи и холодком. Но Стефания мужественно глотнула ее и посмотрела на подполковника, в лице которого по-прежнему не читалось ни единой эмоции. Она знала, что он делает свою работу. Головой – понимала. Но от этого в его рожу вцепиться ногтями хотелось никак не меньше.
По-своему истолковав Стешин взгляд, Трофимцев вернулся на свое место и сказал едва ли мягче, но очень спокойно:
– Говорите, Стефания Яновна. Это не просто в ваших интересах. Это еще и ваш единственный шанс максимально смягчить последствия.
– То есть, другие варианты даже никто рассматривать не собирается? – спросила она. Тоже спокойно, но только богу известно, чего ей это спокойствие стоило. – Н-насколько мне известно, в контактах Олега Станиславовича значилось далеко не одно мое имя. Вы называете единственным доказательством какие-то деньги, переведенные на какой-то счет, который почему-то считается м-моим. Но ни о каком счете я не знаю и не понимаю, как можно открыть его без ведома человека.
– Совершенно верно. Нельзя. Потому не знать вы не можете и разыгрываете здесь спектакль.
– Да ничего я не разыгрываю! – взвилась она. И снова с некоторым усилием погасила свой гнев: – В конце концов, у Олега обширный б-бизнес. У него имелись враги, последние дни он был нервным, постоянно чем-то занят и говорил, что п-проблемы. Говорил, что решает.
– И естественно, он не знал, что его самой крупной проблемой были вы, Стефания Яновна, – усмехнулся Трофимцев.
– А как же п-презумпция невиновности? – смешок, вырвавшийся из ее груди, был почти истеричным.
– Какие вы, однако, слова умные знаете. Именно поэтому пока что нет ордера на арест. Но когда у нас будет достаточная доказательная база, при вашем сотрудничестве или нет, этого не избежать. Потому можете даже не пытаться лить тут в уши про проблемы с бизнесом.
– Но у него действительно были проблемы! Судя по его настроению, большие! Он даже говорил о том, что хочет уехать из страны. Господи, да я даже паспорта видела!
– Какие еще паспорта? – вяло махнул рукой Трофимцев.
– Его! И свой… Но только на другие имена. Но с нашими фотографиями. Там… там было испанское гражданство.
– Испанское?
– Да… Я… я п-постараюсь вспомнить… там мудрёно как-то…
– Может быть, не стоит? Почему-то я не сомневаюсь, что вы единственный человек, который якобы видел эти паспорта.
– Откуда мне знать, единственный или нет?!
– Потому что ни его супруга, ни его дочь, к примеру, ни о каких проблемах, ни о каких поводах для беспокойства или каких-то планах господина Панкратова не знали. Ни о чем, в чем вы сейчас пытаетесь меня убедить.
– Да он с ними почти не общался! – мрачно возразила Стеша, прекрасно понимая, что эту битву она уже проиграла.
– Это очередная ваша фантазия? Лилианна Людовиковна уверяет, что они помирились незадолго до гибели ее супруга. Более того, назвала с десяток имен людей, которые видели их вместе… воркующими в ресторане «Соль Мёньер». Слышали про такой? Потому их общение не ставится под сомнение.
– Если я вспомню имена, вы сможете их отследить?
– А зачем? Гоняться за призраками? Придуманными вами персонажами? Стефания Яновна, вы планируете держать нас за идиотов дальше или будете сотрудничать?
– Я пытаюсь сотрудничать! Но вам это не нравится!
– Потому что вы выкручиваетесь вместо того, чтобы чистосердечно во всем признаться.
– В том, чего я не совершала! – вскрикнула она, окончательно выйдя из себя. – Вам же все равно кого п-посадить, а кто действительно убил Олега – вам п-плевать!
Трофимцев снова усмехнулся. Но в этой усмешке по-прежнему ничего не читалось. Робот, а не человек. Впрочем, интонация, с которой он заговорил, прозвучала более чем жестко:
– Оставьте свою истерику для сцены, если вам еще доведется играть. На сегодня вы свободны. Подпишете бумаги – и гуляйте.
– Какие еще б-бумаги?
– Протокол допроса. И подписку о невыезде. И озаботьтесь все-таки адвокатом. Ваша легкомысленность неуместна, раз уж вы всерьез решили бодаться.
– То есть на сегодня я свободна?
– Пока да. Но мы не прощаемся. Как только станут известны результаты работы программистов, мы с вами свяжемся.
Стефания кивнула. Ее потряхивало. Ничего не понимая, она читала документы, которые сунули ей под нос. И едва ли разбирала хоть слово. Наверное, если бы сейчас ей впихнули признание, она бы и его подписала, потому что строчки плыли у нее перед глазами, как будто она была пьяна.
Выйдя на улицу, на яркое солнце, долбанувшее по нервам, она зажмурилась и втянула носом солоноватый воздух, приносимый бризом с моря. Кое-как добралась до машины, а потом передумала. В таком состоянии за руль явно садиться не стоило.
И в театр она побрела пешком, потому что репетицию в костюмах, мать ее, реально никто не отменял. В голове было совершенно пусто. Трофимцев ее выпотрошил – удачнейшее начало дня. А впереди Аркаша, который спуску не даст, но в глубине души Стефания надеялась, что это хотя бы немного отвлечет.
И совсем, совсем, совсем не понимала, что ей делать теперь. Как ей быть дальше.
Даже Андрею так ничего и не смогла сказать, потому что не представляла себе, какой может быть его реакция. Речь о ее бывшем. О ее прошлом. О грязном и больном. Как он отнесется к такому? Как вообще мужчина, приведший женщину в свой дом, может отнестись к такому?
Ведь у него же это был не просто дом, не просто квартира, не квадратные метры, на которых кто-то там временно обитает. Это не гостиничный номер, не арендованные аппартаменты. Это не пентхаус от Олега, в котором неизвестно кто спал до нее и, уж тем более, не ясно, кто будет спать после. И даже не загородный коттедж, который они строили с Кульчицким, чтобы сейчас им владела другая женщина. Дом, не имевший истории. Или, вернее сказать, дом, история которого оказалась такой грязной, что чуть не прикончила ее.
Нет. У Андрея – не так. Она это отчетливо чувствовала с первого дня, как он приволок ее к себе. С того мгновения, как он произнес это важное слово: «Домой!»
А осознала только вчера. Сорвавшись покупать шторы, вместо того, чтобы думать о том, что ей теперь делать, она опасалась лишь одного – что Андрей рассердится на такое самоуправство. Вдруг старые, светло-зеленые, так хорошо сочетавшиеся с кремовыми стенами, – еще от жены, о которой Стефания знала лишь то, что они были женаты с семнадцати лет и что она умерла очень рано, едва родив второго ребенка. И еще, пожалуй, что Андрей ее любил. Большего Стеша не находила возможным спрашивать. Не дай бог узнать, что сейчас у него и вполовину не так. Или что он все еще по ней скучает. Глупо ревновать к мертвым, а она вот… ревновала. Думала, что ревновала.
Господи, у него жизнь за плечами по возрасту – у Стефании и не было ничего никогда! Хоть шторы будут на память о ней. А захочет вернуть старые – перевесит.
Там, в его квартире, пока он еще не вернулся, она, справившись с намеченным, долго бродила по комнатам, рассматривая их, как будто видела первый раз. Даже заглядывала к дочкам, чего никогда себе не позволяла раньше в его отсутствие, словно опасаясь вторгаться на чужую территорию. Она изучала фото Тамары Малич в спальне Жени и хорошо помнила, что у Андрея на трюмо, среди фотографий девочек в рамках, тоже есть семейный снимок, где он, она, их взрослая старшая дочь и упакованная в комбинезон крошечная младшая. Стеше было интересно. Там Андрею лет ненамного больше, чем ей сейчас. Да, ей интересно, каким он мог быть, если бы они совпали по времени. Они совпали во всем, кроме времени, которого им дано слишком мало. И потому, всматриваясь в лицо его покойной жены, Стефания почему-то подумала, что, наверное, было бы даже хорошо, чтобы он не взаправду в нее влюбился. Чтобы это все оказалось пресловутым «бесом в ребро». Чтобы легко забыл. Становиться причиной чужого инсульта – идея так себе, а ведь он – ровесник ее мамы, и она слишком уж заигралась в серьезные отношения. Почему об этом не помнилось раньше?
Как и о том, что она не вписывается. Среди этих нескольких рамочек, которыми обозначена его семья – она совсем не вписывается, зато ее имя и мордашка красиво смотрятся на афишах. Впрочем, если Трофимцев намерен ее арестовать, ей ни то, ни другое не светит, и на этом месте в ходе своих размышлений она начинала хихикать, как полная дура, и прекрасно понимала – это истерика.
В своем полуистерическом состоянии Стефания добрела до театра. В двери входила с глазами такими же черными, как ее перспективы. И такими же пустыми, как у покойника.
Охранник на входе, едва увидев ее, подхватился со своего места, на котором до этого сидел, уткнувшись в телефон. С выражением любопытства и обеспокоенности на лице он подскочил к ней и самым вежливым тоном пробухтел:
– Доброе утро, Стефания Яновна!
– Доброе, Миш, – рассеянно улыбнулась она ему, вряд ли отдавая себе отчет, что вот так на работе ее ни разу не встречали. Чтоб под ноги охрана бросалась здороваться. Ей-богу, ей было не до того. Впрочем, даже если бы вопрос и возник, то ответ был дан незамедлительно. Миша неловко вытянул лыбу, что нисколько не умаляло нездорового интереса в его взгляде, на который она реагировала куда сильнее, чем на слова, и проговорил:
– Директорская секретарша звонила. Директор просит вас зайти, как только вы появитесь.
– А у м-меня репетиция. И Жильцов ждать не любит.
– Ну директор главнее режиссера, – пожал плечами охранник.
– Да? А… ну да…
– Вы сегодня прям рано.
– Ну ведь репетиция. Надо… спасибо за информацию, Миш, – она кивнула ему и медленно поплелась в сторону боковой лестницы, по которой можно было быстро попасть на админэтаж.
Там, недалеко от кабинета Юхимовича, на стене довольно просторного коридора, висело большое зеркало. Когда шла мимо него, непроизвольно остановилась. Залезла в сумочку, нашла помаду, занесла руку, чтобы накрасить губы, и только тогда поняла – все на автомате. Эти движения, отточенные за многие месяцы работы в солнечногорской муздраме, у нее выходят вне ее намерений. Остановиться у зеркала, поправить макияж, расчесаться. Так по-женски.
Раз мазок. Два мазок. Три мазок. Щелчок колпачка. Щелчок замочка на сумочке.
Щелчок ручки двери.
– Доброе утро, – секретарше.
И не глядя на нее – к Юхимовичу. Чтобы после положенных приветствий, сидя напротив него за столом, почти как перед Трофимцевым всего-то часом ранее, получить еще один удар под дых. Снова лишиться почвы под ногами. Остаться без воздуха.
– Конечно, это неприятно… и вам, и мне. Однако, Стефания Яновна, нам придется попрощаться. Я делаю это против воли, но выхода другого у меня нет. Я от себя не завишу.
Ей все еще хватало мужества, чтобы продолжать смотреть ему в лицо. Может быть, если бы кто потверже, она бы и не смогла. А Юхимович, вот, мягонько. Коленом под зад.
– Это вы собираетесь сделать мне аля-улю? – помахала она ему ручкой. – Ну так смелее! Вам это будет не больно!
– Стеша… – поморщился директор, – ваше чувство юмора несколько не к месту. Вы не понимаете серьезности ситуации.
– Главное, что вы ее достаточно осознали, чтобы меня уволить, Георгий Карпович.
– Увольнять вас я не могу и не хочу. Это слишком. Но для всех будет лучше, если вы сами это сделаете.
– Сделаю что? Напишу заявление по собственному?
– Можно по соглашению сторон. Разойдемся полюбовно.
Стефания сверкнула глазами и подалась к нему через стол, отчего тому открылся весьма соблазнительный вид на ее грудь в блузке.
– Умение принять правильное решение – вот, что отличает хорошего руководителя от посредственного!
– Я должен блюсти доброе имя нашего театра. Вы же понимаете, что вас взяли сюда не без некоторых опасений, но руководство сочло возможным предоставить вам шанс…
– Я полагала, что меня взяли сюда за мой профессионализм, – резковато отчеканила она.
– Его еще следовало доказать после всего того шлейфа скандалов, который сопровождал ваше имя, – отрезал он, долбанув по больному, что, она думала, уже не болит. Джентльменом до конца Юхимович оставаться не пожелал. Но все же постарался немного смягчить удар, продолжив: – Сейчас обстоятельства изменились. Мы искренно верим, что все прояснится в ближайшее время, и что к трагической гибели Олега Станиславовича… вы не имеете никакого отношения, но… дело в том, что меня буквально вынуждают… вынуждают…
– Вышвырнуть меня поскорее из этих замечательных стен, – понимающе кивнула ему Стеша.
– Лилианна Людовиковна в память о супруге благоволит нашему театру, – мрачно сообщил ей Юхимович, будто бы это все на свете объясняло, что заставило ее улыбнуться еще шире. Прямо во все тридцать два – одинаково жемчужно-белых, как будто ненастоящих, но все-таки родных зубика. Кроме одного маленького клычка, который чуток выпирал наружу, напоминая о том, что она обычная живая женщина. Сейчас, правда, несколько менее живая, чем всегда.
