Текст книги "The Мечты. Бес и ребро (СИ)"
Автор книги: Марина Светлая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)
– Грим съешь!
– Не буду, не переживай, – подхватившись на ноги, Андрей переместился на стоявший так близко допотопный небольшой диванчик и усадил рядом с собой Стешу. – Роман, действительно, летел в Испанию всего лишь проверить предположение. Оно оказалось верным. В общем-то, с этого все и началось.
– А потом? Что Олег? Он правда все это разыграл с безопасниками? Как он вообще в это влип?! Он хитроват, но не... несмелый. А тут почти боевик.
– Нет. Это была импровизация от Моджеевского.
– Как это?
– Ну… – протянул Андрей. – Чтобы Панкратову не пришили поддельные документы, Роман решил передать в руки доблестных органов заказчика.
– А сама операция? Которая секретная… ее что? Не было, что ли?
– Не было. Это сказки для общественности, – хмыкнул Малич. – Ну и какие-то звезды на чьи-нибудь погоны.
Стефания несколько секунд молчала, отстраненно глядя куда-то мимо Андрея и в то же время – на него. Потом выдохнула, будто из нее выпустили воздух, безвольной куклой откинулась на спинку дивана и заморгала, явно пытаясь взять себя в руки. Но что можно взять в руки, когда вместе с воздухом, с нее слетела и вся тяжесть мира, которая, оказывается, так давно и так прочно сковывала тело.
Облегчение.
«Облегчение», – подумала Стеша и вдохнула запах маленькой тесной гримерной, в которой смешались ароматы старой мебели, тканей, пудры и духов – ее и его. И ей показалось, что этот запах – лучший на свете, а воздух здесь самый чистый.
– Я, вроде бы, в театре играю… А таких спектаклей не ставили… не помню таких… То есть, вы нашли Олега, потом связались с правоохранителями, а те… те сделали вид, что это их достижение?
– Как-то так, – подтвердил он. – В общем, это устраивало всех. Пока мы торчали там, тут развивали кипучую деятельность.
– Почему ты мне раньше не сказал? Я вчера думала, что у меня голова взорвется.
– Я не мог, – Андрей обнял Стешу за плечи и притянул к себе. Прижался губами к ее виску и прошептал: – Не мог. До этого чертового брифинга.
– Что-то вроде подписки о неразглашении?
– Что-то вроде…
Стефания прикрыла глаза и замолчала, прислонившись к его губам. В гримерке стало тихо-тихо. Просто до невозможности тихо, в то время как снаружи, она знала это, ульем жужжит театр. И, может быть, она даже нужна им там. Но это все равно. Потому что здесь она нужнее. Ему – нужнее. Оказывается, это так правильно – быть нужной ему.
– Как там Испания? – тихонько спросила Стеша, будто боялась, что голосом развеет волшебство между ними.
– Черт ее знает, – пожал плечами Андрей, удерживая ее рядом с собой. – Я не разобрал.
– Значит, в Чехии было интереснее?
– А ты почему сейчас спрашиваешь? – он отстранился и посмотрел ей в лицо. – Чую подвох.
– Ну я подумала, что, может быть, в Чехии ты успел на стриптиз сходить, а в Испании нет.
– В Чехии у меня нет подходящих знакомств.
– Подходящих для чего?
– Для посещения… – Андрей рассмеялся. – Панкратов посуду мыл в стриптиз-баре.
– Чё-чё?!
– Не шучу я!
Стеша даже дернулась от него на другой край дивана, но ненадолго. Надолго не могла – соскучилась. Комок зримо прокатился по ее горлу – сглотнула, издав странный грудной звук. А потом осторожно спросила:
– Ему что? При взрыве обломком голову задело, и он память потерял?!
– Деньги он потерял! А жрать охота каждый день.
– Но он же... он же нифига не умеет... он даже чашку до мойки не донес ни разу. И п-посудомоечную машину не знал, как включать. Кто его, такого, на работу взял?
– Это ты сейчас за него переживаешь? – Андрей порылся в кармане пиджака и выудил очки. Демонстративно нацепил их на нос и воззрился на Стешу.
– Скорее за любителей стриптиза, – фыркнула она. – Есть из грязной посуды – так себе идея. Ты что? Ревнуешь?
– Нет. Переживаю за любителей стриптиза.
– Нет, ты ревнуешь.
– А есть повод?
– Ни малейшего, но ты, тем не менее, ревнуешь, – расплылась Стефания в самодовольной улыбке. – А я уж думала, что тебе вообще плевать.
– Ну хорошо, – нехотя согласился Андрей. – Я тебя ревную.
– Выручить моего бывшего, чтобы теперь к нему ревновать – это так романтично!
– Если быть точным, то я выручал тебя.
– А вышло, что всех. Включая Олега. Трудно это – быть героем?
– Нашла героизм, – рассмеялся он, – прокатиться в Испанию за счет Моджеевского.
– Еще и скромен! Идеальный герой. У меня осталось два вопроса. Ты Олежке морду не набил, когда вы его нашли?
– Ты же говоришь, у меня причин не было, – Андрей воззрился на Стешу, вопросительно приподняв брови. – Или были?
– А обвинения в мой адрес – не повод для дуэли? – точно так же приподняла брови и она. – Если он хотел свалить, мог сделать это так, чтобы хоть меня не трогали.
– Не думаю, что он смотрел дальше собственного носа.
– Тем обиднее, что нос остался цел.
– А твой в целости, – усмехнулся Андрей и коснулся губами кончика ее носа. – Второй вопрос давай.
Ее глаза сверкнули, но быстро скрылись за ресницами, которые сейчас были раза в три длиннее положенного. И, придав лицу самый невинный вид, Стефания проворковала:
– А ты правда хочешь на стриптиз?
– Вообще не хочу, – прилетело ей в ответ. Быстро и уверенно.
– Прямо ни капельки?
– Ни малейшей.
– Даже если танцевать буду я?
– Лучше танца может быть только ужин! – постановил Малич.
– Это ты меня приглашаешь?
– Это я намекаю, что ужин – забота жены, – рассмеялся Андрей, за что получил тычок кулачком в плечо и Стешины надутые губы. А потом короткий вздох:
– А я пока еще не жена. И я смертельно соскучилась.
– Я тоже скучал, – выдохнул он, сделал глубокий вдох и прошептал, щекоча дыханием Стешино ухо: – Выбирай день. Но чтобы мы успели сгонять к твоим. Познакомиться и пригласить.
– А можно мы сначала распишемся, а потом пригласим? Иначе придется играть свадьбу. А оно нам надо?
– А нам не надо? – уточнил Андрей и поправил оправу на носу.
– Ну а зачем? Нам же не по двадцать лет.
– Ну вот потому что в двадцать лет у нас вообще никаких свадеб не было, – улыбнулся он.
– Но ты же...
– Расписались и все. Стеш, нам с Томой по семнадцать стукнуло, она беременная, родители в трауре. Какая тут свадьба?
Стефания задумчиво посмотрела на Андрея, и улыбка, тронувшая ее тщательно наведенные губы, была едва заметна. Но он безошибочно узнавал это движение – уголки чуть дернулись вверх и в глазах потеплело. Сейчас Стеше хорошо.
– А ты хочешь? – все еще сдерживаясь, спросила она.
– Небольшую – да.
– Человек на двадцать?
– Пятьдесят.
– Сойдемся на тридцати.
– Заметано. И платье.
– Только не белое, – все-таки рассмеялась Стеша, отчего фиалковые лучики из ее глаз, преодолев сложнейшее препятствие в виде накладных ресниц, вырвались на волю и осветили крошечную гримерную, совершенно преобразив тесное и захламленное помещение. Он невольно залюбовался этим невиданным зрелищем, но для порядка нужно же было что-то возразить. Однако едва раскрыл рот, как ручка двери дернулась, и в ней показалась чья-то мордашка.
– Стефания Яновна, вас ждут, – пропищала мордашка женским голоском, и актриса Адамова подхватилась с диванчика.
– Иду! – отмахнулась она от докучающих работников театра совсем другим тоном, чем разговаривала с Андреем, а когда дверь прикрылась, повернулась к нему: – Ты тоже иди. Отсыпаться. И я не обижусь, если ты проспишь премьеру.
– Не просплю, – усмехнулся Малич, тоже поднявшись и пряча очки в карман. Потом все-таки притянул ее к себе и крепко поцеловал, наплевав, что там будет с гримом. Впрочем, Стеша не особенно-то и барахталась в его руках. Лишь первую секунду. Потом позволила, впустила, сама прижималась к нему все крепче, будто желая стать с ним единым целым, не готовая, не способная его отпустить. И только потом, когда Андрей заставил себя отстраниться, потому что поцелуй грозил перейти в нечто иное, она, с трудом переводя дыхание и глядя на него затуманенными глазами, проговорила грудным голосом, чуть кусая губы:
– На твоем месте я бы все же подумала о стриптизе. На ужин сегодня рассчитывать не приходится, так хоть стриптиз.
– Работай иди, потом разберемся! – расхохотался Андрей и подтолкнул ее к двери. Сам пошел за ней следом, каждую секунду пропуская сквозь себя ее запах, вид, движения – все ее актерство наравне с тем, что составляет ее естество. И думал, что тоже смертельно соскучился. Гораздо сильнее, чем можно сказать словами. И как хорошо, что все наладилось. И как хорошо, что впереди у них так много разного, о чем он раньше и не думал мечтать, ошибочно полагая свою жизнь подошедшей к тому рубежу, за которым ничего нового быть не может.
А сегодня вот, пожалуйста, у Стеши премьера.
У Стеши тысяча дел, которые на нее не свалились бы, если бы не счастливый случай, произошедший в июне этого года, когда она подмяла бампер одному японцу.
Она порхала по сцене во время прогона, терпеливо примеряла платья, одно за другим, под недобрым взглядом Махалиной, ждала, пока на ней подгонят последние швы, умывалась и приводила себя в порядок, потом глушила кофе с Велигодским, предложившим ей сгонять пообедать в кафе возле театра. Туда же подвалил и Аркаша Жильцов, нервный, злой, с дергающимся глазом. Каким всегда бывал в дни, подобные текущему.
– Может, кофейку? – рассмеялась Стеша, наблюдая, как он в который уж раз за обед уронил вилку.
– Да ему если б с коньячком кофейку, – поддел Артур, – тогда б толк был. А так – перевод продукта.
– Идите оба нафиг, – отмахнулся Аркаша. – Куда мне его сейчас?
– Декорации установлены, костюмы готовы, свет настроили, актеры трезвы. Чего тебе надо? – улыбнулась она. – Я даже текст помню хорошо, не подкопаешься.
– Ага, под тебя копнуть – самому без головы остаться. Отберешь лопату и огреешь по шее.
– А ты не пробуй. Ты получай удовольствие от процесса. Может, все-таки тяпнешь за премьеру? К вечеру рассосется.
– Змея ты, – пробурчал Жильцов. – Искусительница. Вечером напьемся. Юхимович бронировал диванчики в Айя-Напе, чтоб гулянку устроить, обмыть это дело.
– Это без меня, – важно сообщила Стеша. – Я сразу домой.
– Как это домой? – спросили хором оба ее... пожалуй, что друга.
– Обыкновенно домой. К мужу, – легко ответила Стефания, наблюдая, как у мужиков напротив вытянулись лица. – Что? Он у меня ЗОЖник! Приходится подстраиваться.
– Не веган, не? – зачем-то уточнил Артур.
– Не, не до такой степени.
На этом Стефания завершила свою трапезу, сделала Жильцову и Велигодскому ручкой и свалила на набережную, где еще двадцать минут релаксировала, глядя на волны. И думала, что теперь может смотреть на них бесконечно. И бог его знает, это потому что она полюбила человека, который любит море, или потому что полюбила море сама. Или потому, что теперь, как никогда раньше, чувствует себя свободной любить.
А потом все началось сначала. Костюмы. Парик. Грим. Шум закулисья. Круговерть дня премьеры. Дерганый Аркаша, хохмящий дирижер. Юхимович, готовящийся встречать спонсоров и столичных деятелей и по этому поводу едва ли не выстилающий красную дорожку. А еще Махалина, ушившая к вечеру платье так туго, что сложно вздохнуть, а косточки, которые держат форму, впиваются в кожу на ребрах.
Но все это ерунда. Все это отходит на второй план в последние секунды перед открытием занавеса, когда шум на мгновение смолкает, и остаются только она – и зритель. И сцена между ними.
Стеша ступает на ярко освещенные Елисейские поля где-то в Новом Орлеане и перестает быть Стешей. Теперь она Бланш Дюбуа, и больше ей некуда идти. Она у своего последнего пристанища. Шаг за шагом она стремится к своему концу, сгорая, как мотылек, летящий на свет. Шаг за шагом она приближается к краю сцены, где выхватывает зрением Андрея, сидящего прямо за оркестровой ямой в первом ряду партера с корзинкой фиалок на коленях. Где-то там же и его дочки с зятем. Но их она почти не видит. Не различает. Главное – он здесь. Всегда он. Всегда есть и всегда будет. И видит каждый ее шаг, и под его взглядом ее шаги становятся все увереннее, пока наконец она не чувствует себя способной разбежаться так сильно, что можно взлететь, зная единственную истину – он поймает. Он обязательно поймает ее у любой пропасти.
И когда прожекторы погасят снова, а она окажется за занавесом, слушая дыхание свое и партнеров, слушая взорвавшийся аплодисментами зал, слушая собственную пребывающую в эйфории душу, Стеша обязательно осознает с совершенной ясностью, что свет там, где Андрей. И что весь мир, пугающий ее своей тьмой, больше уже не имеет значения.
Им устроили бурную овацию, очень долго не отпуская со сцены, вызывая снова и снова бессчетное число раз. Она улыбалась и чуть заметно вздрагивала от вспышек камер. Она тонула среди цветов. Она играла на публику и одновременно с этим оставалась собой. До тех пор, пока не оказалась лицом к лицу с Андреем. Он вручил ей корзинку, потому что актрисам принято дарить цветы. И старомодно приложился к руке, следуя «этикету». А она лукаво улыбнулась ему в ответ и скользнула губами по его щеке, чувствуя тепло кожи, мягкость седоватой бородки и запах духов, парными к которым пользовалась сама. Вспомнила вечер в Приморском. Знала, что он вспоминает тоже. И одними губами, как тогда, произнесла:
– Подождете?
Он и ждал ее – на улице, как в тот раз. Сидя на скамейке и слушая болтовню людей вокруг, морской ветер и уличных музыкантов, игра которых доносилась с набережной. Юльку Женя и Роман забрали с собой, многозначительно заметив, что отцу не до дочек, у него скорый брак замаячил на горизонте. Но об этом не особо задумывался. Видел перед собой женщину из плоти и крови, которая от кончиков волос до кончиков ногтей подходила ему, будто была его продолжением. И хотел узнавать ее всю оставшуюся жизнь, уже сейчас зная о себе и о ней главное: они состоялись, у них получилось.
Потом Стеша со своей корзинкой цветов выскочила откуда-то из праздной толпы, хотя он и следил зорким взглядом за выходом из театра, а на его немой вопрос весело отмахнулась:
– Ушла незамеченной через черный ход, иначе бы не миновать торжественной пьянки с ребятами.
– Может, надо было пойти? – приподнял он бровь.
– Домой хочу, – просто и вместе с тем нетерпеливо сказала она, без обиняков делая ясным самое большое свое желание – хочет к нему, с ним, его. И Андрей лишь кивнул и потащил ее к припаркованному с другой стороны улицы японцу, чтобы уже через минуту мчать дорогами приморского городка к Гунинскому особняку, где совсем нежданно однажды поселилось что-то волшебное, что не имеет имени, но зависит от присутствия там фиалковой ведьмы, которая страшно его ревнует и ужасно боится темноты.
Впрочем, позволим себе сделать напоследок единственную поправку.
Утром следующего дня, вскоре после пробуждения, Стефания Яновна обнаружила, что ночник возле их с Андреем кровати выключен, и она решительно не помнила, включали ли они его вообще среди всего, что творилось накануне, едва переступили порог квартиры, попросту позабыв обо всем на земле. Вот то, как плащи в коридоре посыпались с вешалки, когда он прижал ее спиной к стене, целуя до свиста в ушах, – она помнила хорошо. А это – не очень отчетливо.
Не помнил и Андрей, проснувшийся от ее возни, но, не растерявшись, потребовал завтрак, потому как после физических нагрузок надо восстанавливать количество калорий в организме. И лишь посмеивался, наблюдая за Стешиной растерянностью, вполне объяснимой тем, что она с трехлетнего возраста без света не засыпала.
Факт же состоял в том, что с тех пор они очень часто «забывали» зажечь ночник в комнате – для того нужен был лишь правильный повод, чтобы отвлечься. И в этом тоже заключалась блестящая победа воспитательной методики Малича А.Н. .
А вот об остальных углах и шероховатостях, грозивших международным скандалом и, возможно, дипломатическим бойкотом в связи с «блестяще проведенной операцией отечественных спецслужб», мы умолчим. Оно потом само где-нибудь обязательно всплывет. Следите за новостями.
Эпилог
Предновогодняя слякоть категорически ее не устраивала. И вообще, дожди в конце декабря не квалифицировались ею как допустимые потери. Какие, к черту, дожди?! Стеша любила снег, Стеша любила мороз, ей нравилось, когда под ногами скрипит, а не чавкает, и единственное, что примиряло ее с происходящим за лобовым стеклом Клопа – тот факт, что море сегодня совершенно фантастического цвета.
Им она успела вдоволь налюбоваться за обедом, который ела в одиночестве на втором этаже кафе-гриль, где летом была открытая терраса, накрытая сейчас куполом, и где внутри получившегося помещения установили колбы из жаропрочного стекла – в них горел огонь в качестве декора и вместо камина. Двойная польза!
С аппетитом же творилась какая-то чертовщина. Утром ни кусочка в себя впихнуть не могла, зато к обеду крышу рвало от голода. Назаказывав себе самых разнообразных по степени полезности и калорийности яств, она с наслаждением и некоторым изумлением насела на форшмак с солеными огурцами, поданный в качестве комплимента от повара. Особенно хороши были огурцы. Ну и цвет моря. Это хоть немного отвлекало от того, что обедать пришлось одной. Андрей с утра умотал сначала плавать – его-то погода устроила!!! А потом в свою дурацкую мастерскую. А Стеша негодовала и капризничала: он торчал там последнее время сутками, будто бы у всех разом слетели набойки или порвались молнии. Или башмаки запросили каши. Вот прямо сейчас, под праздники.
Успокаиваться оставалось только невероятными по красоте волнами, едой и негромким урчанием мотора по пути в театр.
Припарковав Клопа на его законном месте под окнами гардероба, Стеша выползла из салона под противную морось, припустившую без объявления войны. И ступила прямо в лужу, которой тут с утра еще не было.
А сапожки-то белые. А брючки-то бежевые. А шапочку-то не надела и даже зонтика не прихватила. Чему уж тут удивляться, что пока добежала до высокого театрального крыльца, от девственной белизны ничего не осталось. И это тоже не добавило настроения.
С утра в пух и прах разругалась с Махалиной, уверенная в том, что костюмерша который раз нарочно ушила все ее сценические наряды, хоть та клялась и божилась, что ничего подобного не делала. Мол, зачем ей? Но Стефания Яновна Малич имела очень четкое представление «зачем». Видела насквозь! И это ее реально бесило.
После пятничного спектакля она застукала Ефимовну прямо возле японца, на котором Андрей поджидал ее, Стешу, у здания театра. Они миленько переговаривались, пока Малич подпирал пятой точкой капот, и крутил в руках букет. От верной гибели благоверного спасло лишь то, что Стефания дала ему слово не закатывать сцен ревности. Или доверять. Или что-то в этом роде. В общем, что-то пообещала, но уже не очень отчетливо помнила, что именно.
«Она просто подошла поинтересоваться, как жизнь. Не драться же мне с ней», – пожал тогда плечами Андрей, ясно давая понять, что не собирается развивать тему. И Стеше пришлось удовольствоваться его отговоркой и сдержать порыв шибануть букетом по башке или повесить на него красноречивую табличку с надписью, гласящей: «Этот мужик занят!» Чтобы теперь, в понедельник, отыграться на Махалиной по полной программе. Тем более, что и повод нашелся очень даже справедливый: платья на ней сидели так туго, будто Ефимовна все выходные распарывала их и ушивала.
То, что брюки с утра тоже натягивались с трудом, Стеша списывала на то, что сели после стирки. Хлопок все же.
А сейчас неизвестно уж на чью беду, пока она поднималась по ступенькам, стуча каблучками испачканных сапожек, ко входу в театр, наткнулась глазами на афишу, маячившую в ситилайте.
– Да ну твою ж мать! – ругнулась Стеха под нос и ломанулась к Юхимовичу с воплем воинствующей амазонки:
– Какого черта до сих пор не поменяли! Вы же обещали!
– А? Что? Вы чего шумите, Стефания Яновна? – офигевшим голосом молвил директор Солнечногорского музыкально-драматического театра, оторвав глаза от бумаг, которые до этого момента старательно подписывал, выводя все завитушки и крючки так тщательно, будто от них зависела, по крайней мере, борьба за спасение шерстоносых вомбатов, стоящих на грани вымирания
– Чего я шумлю? – рассердилась еще больше Стеша. – Действительно, чего я шумлю! Вы мне что сказали? Что афиши к Новому году смените! А сами что? Почему там до сих пор Адамова, а не Малич? Вы же в курсе, что у меня другая фамилия!
– Ну другая! И что? Прыгать нам всем тут теперь от радости? Мы об этом уже говорили, мою точку зрения вы знаете. Были б вы Лилькой Хомченко, так хоть что хотите с фамилией делайте. А вы – Адамова. На Адамову идут. Адамову ждут. Адамову все знают. А Малич кто такая?
– Малич – это я. Я Стефания Малич. И вы мне обещали!
– Каюсь, дал слабину. Так вы ж момент еще подобрали, когда я был беззащитен – у нас проверка из инспекции по труду шла. Мне было не до вас.
– А теперь вы одумались?
– Точно так. Одумался, – обрадовался и закивал Георгий Карпович.
– Я паспорт уже переделала, между прочим. Права тоже. Еще осталось страховку переоформить и банковские документы. И я требую, чтобы афишу тоже изменили! Имею право, в конце концов!
– А иначе что? – осторожненько уточнил директор.
– А иначе я из этого кабинета никуда не уйду. Устрою вам тут забастовку. И играть, соответственно, тоже не буду. Потому что у вас заявлена какая-то Адамова, а я – никакая не Адамова.
Все свои угрозы она произносила таким тоном, что Юхимович обязательно должен бы был испугаться, если бы давно не привык к театральной братии, которая страсть как любила устроить представление и в жизни. Но вместо ужаса, который она рассчитывала в нем пробудить, пробудила лишь легкое раздражение. Потому следующим, что сказал ее непосредственный начальник, было буквально следующее:
– То есть вы тверды в своем намерении избавиться от сценического имени и взять другое, по мужу?
– Естественно! – фыркнула Стеша.
– Вы понимаете, что в вашем конкретном случае это даже серьезнее, чем ответить согласием в ЗАГСе во время регистрации брака?
– Да! И именно поэтому я здесь!
– Тогда вы должны понимать еще и то, что это Стефании Адамовой многое позволено и прощаются всяческие огрехи в поведении. А Стефания Малич – особа, которую вообще никто не знает, и носиться с ней никто не собирается.
– Валяйте!
– А еще Стефания Адамова получала львиную долю своей заработной платы исключительно за имя, которое почти что бренд. Поскольку госпожа Малич – нифига не бренд, то и зарплата у нее будет соответствующая, – продолжал давить Юхимович. Но Стеша держалась. Подняла подбородок повыше и решительно провозгласила:
– Если вы считаете, что это будет справедливо, то кто я такая, чтобы препятствовать!
Реплику ее Юхимович оценил. Даже кивком головы выказал одобрение. А после «добил» самым решительным тоном:
– Ну и, в конце концов, Стефания Адамова бралась на работу в театр с определенной целью – играть главные роли в наших ведущих постановках, чтобы привлекать к ним внимание. А к чему внимание может привлечь Стефания Малич? Решительно ни к чему. Никому она неизвестна. Никому не интересна. Потому, кажется, настало время пересмотреть нашу политику в распределении ролей.
Теперь настала очередь Стефании Яновны оценивать удар противника. И его она оценила. Решила, что вомбатов надо спасать уже от Юхимовича. Скрестила на груди руки, негромко фыркнула и спокойно проговорила:
– Ну рискните, Георгий Карпович. Рискните. Я с удовольствием на это посмотрю.
И Георгий Карпович сдулся. Лицо его скисло, и он слегка обмяк в кресле.
– То есть вот так настроена, да?
– Разумеется.
– Уйди с глаз моих!
– И не подумаю.
– Стефания Яновна!
– Что?
– Давай после праздников. Выручку на новогодних спектаклях сделаем – и сменим. Христом богом тебя прошу!
– После праздников так после праздников, – решила проявить лояльность и покладистость Стефания Малич и улыбнулась.
А после упорхнула из директорского кабинета, оставив по себе аромат духов, короткое «спасибо» и недоумевающую секретаршу в приемной. Увидав у той на столе чашку кофе с корицей и, особенно, унюхав ее запах, Стеша резко побледнела и тихо охнула, рванув прочь, иначе форшмак с огурцами мог в любой момент выбраться наружу самым неестественным путем. Стефания корицу не жаловала, почитай, с младенчества.
А с желудком определенно пора было разобраться. Пока добежала до гримерки, пришла к выводу, что мутит даже от собственных духов, и это было мерзко. Хотелось вымыться, но в душевую кабинку соваться не стала. Распахнула форточку и, вскарабкавшись на подоконник, чтобы высунуть наружу лицо, часто-часто задышала, втягивая в себя запах дождя и моря. От него сносило голову и становилось немного легче. И очень сильно тянуло домой, к Андрею. Прижаться к нему покрепче и попросить и правда чаю... или лучше какао, сладкого, на молоке, с маршмеллоу. Но ни какао, ни Андрея. Того не было дома, тот теперь жужжал, изображая трудолюбивого шмеля. Или пчелу... кто там трудится? С ботаникой дело обстояло не лучше, чем с географией.
Недомогание понемногу отпускало, а плакать хотелось все сильнее. Это точно дождь на нее так действовал. И море совершенно невозможного цвета – она в жизни такого не видела. Переливающееся немыслимой бирюзой, синевой и зеленью. Крохотный его кусочек виднелся из-за деревьев из Стешиного окна, и она всматривалась в него, пытаясь отсюда различить линию, где оно сливается с небом.
От созерцания ее отвлек телефон, завибрировавший в кармане пиджака, сидевшего на ней, как влитой. Ритка. После свадьбы Ритка оказалась меж двух огней, в смысле противоборствующих сил. По одну сторону были Стеша и Андрей, а еще Стешин отец, неожиданно подружившийся с Маличем. По другую – Марик и мама, которая, хоть и делала вид, что женщина цивилизованная, а нет-нет, да и пускалась причитать, что не о таком муже она мечтала для своей ненаглядной. Правда, слава богу, при Андрее помалкивала. Высказывала авторитетное мнение исключительно по телефону и в его отсутствие.
И только Ритка страдала, потому что не представляла, как с ними со всеми общаться теперь.
Но Стеше звонила, вот как сейчас.
– Стеша, беда! – провозгласила она, едва невестка сняла трубку. – Ты должна срочно поговорить с Эдькой, а то он натворит такого, что не разгребем!
– Если Эдвард влюбился, а ты считаешь меня большим экспертом в таких вопросах, то оставь пацана в покое, – рассмеялась Стефания, устроившись поудобнее на подоконнике и прислонив голову к стеклу.
– Да лучше бы он влюбился! В семнадцать лет это ненадолго.
– Ну как сказать, – «от человека зависит». Вторую часть своей реплики она вслух не произнесла. Фотография Томы с комода, конечно, перекочевала в фотоальбом, но вовсе не потому что нынешняя супруга просила или капризничала. Сам как-то догадался. Стеша продолжала делать вид, что ничего не заметила.
– Он в театральный собрался поступать, – скорбным голосом выдала Ритка.
– Как в театральный?! – подхватилась Стефания, широко распахнув глаза. – Ты ж говорила, хочет в айтишники идти!
– Да я вообще не понимаю, что у него в мозгах творится. Полгода ходить на курсы в институт искусственного интеллекта, чтобы в итоге заявить, что собрался в театральный. Бред какой-то, Стеш!
– Подожди! Подожди! А куда хоть? Вуз какой?
– Ну по твоим стопам. Говорит, все уже придумал. Жить будет у бабы с дедом, подрабатывать собрался сисадмином. А учиться – в театральном, – в голос Маргариты прорвалась паника, разбавленная слезами. – Поговори с ним, а!
– Да о чем, Господи?
– Ну что работать артистом – плохая идея. Ты уж лучше меня знаешь, что ему объяснять!
– Да почему плохая-то? – рассмеялась Стефания, с трудом понимая, чего от нее хотят.
– Ну как? Зачем ему вся эта грязь? – удивилась Ритка и принялась перечислять: – Там же все неадекваты. Ему ж психику поломают, как пить дать. Роли – через постель, кругом – одни эти... нетрадиционной ориентации. Закулисные интриги. Террариум, в котором простому человеку не выжить!
Шлепок, прозвучавший в результате Стешиного фейспалма, Рита почти не расслышала, а вот молчание, последовавшее за ним, растолковала по-своему:
– Стеш, только ты не обижайся, пожалуйста. Но ты же у нас столько лет на глазах. А то я не знаю, как тебе приходится! Если что – то я правда не хотела тебя обидеть.
– Да нет, – негромко сказала Стефания. – Я просто представила себе, как Велигодский подставляет задницу Жильцову. Занятно!
И расхохоталась, чуть не свалившись на пол. Да слезы брызнули из глаз.
Что не свалилась – повезло. А вот брюки извозюкала еще сильнее – задела грязным каблуком штанину.
– Ну Стеша! Поговоришь, а?
– Нет. Не поговорю. Если в нашей семье хоть племянник на меня похож – уже хорошо. Будет продолжение актерской династии.
– Своих рожай для продолжения! – рассердилась Ритка. – Говорила я тебе, что надо нормального мужика искать – было бы продолжение. А ты вцепилась в деда, будто он один на земле!
– А он и есть один на земле, единственный и неповторимый, – отрезала Стефания совсем блаженным голосом, против которого никто бороться не мог – смущались, а она это просекла и беззастенчиво пользовалась. Так быстрее оставляли в покое: мезальянс предпочтительнее психушки. – Скажи Эдьке, что если он готов всю жизнь работать в провинциальном ДК и вести театральные кружки для пенсионеров, то может поступать. Обычно этот аргумент хорошо действует.
– Но на тебя же не подействовал!
– У меня мотивы были другие. К тому же, если этот аргумент бессилен, то можно даже не пытаться разговаривать. Он решил.
– Ваша чертова Адамовская порода! – в сердцах бросила разбушевавшаяся Ритка, и откуда-то издалека, с того конца, донесся недовольный голос Марика: «Уж лучше в Адамовых, чем в твою деревню!»
– Маричек, я не с тобой разговариваю! – выкрикнула невестка в сторону.
– Вы сейчас где? – улыбнулась Стефания.
– Я у Марка. Я ему брюки подрубила. Привезла вот. А он меня на солянку свою фирменную оставил. Сейчас будем обедать. Отправили Эдьку за лимоном.
И тут Стешины скулы свело, а рот наполнился слюной.
Марикова солянка.
Идеальное блюдо.
У нее даже голова закружилась, будто бы она услышала ее умопомрачительный запах, за который можно было продать душу хоть дьяволу, хоть кредитной компании!
– С оливками? – жалобно спросила Стеша.
– Ну да, – не поняла ее тона Рита.
– И он даже из банки рассол в бульон вылил?
– Ну как обычно.
В животе заурчало. А ведь только пообедала. Такими темпами и платья ушивать не придется – сама ни во что не влезет. Вот Махалина обрадуется!
– Ну ладно, ешьте тогда, – проглотив слюну и затолкав поглубже желание напроситься к ним на солянку, велела Стеша, судорожно размышляя, когда успела так разбить желудок, что перестала наедаться. Виноват во всем по ее глубокому убеждению был Андрей. Закормил!
