Текст книги "The Мечты. Бес и ребро (СИ)"
Автор книги: Марина Светлая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)
– Что целиком подтверждается последними гастролями! – рассмеялся Жильцов и свалил, не успев разглядеть, как подлетели вверх ее темные брови. Это что? Это комплимент? От Аркаши?! Ее работе?
А ведь всего пять минут прошло. Как пришел, так и ушел.
На часах – четыре пополудни.
На небе – натянуто серое полотно туч.
В воздухе – духота и тяжесть.
Пляж – забит.
Стефания – уперлась в салон. Маникюр. Педикюр. Стрижка. Укладка. Для себя. Конечно же, для себя.
Может быть, у него сел телефон? Неужели не нашел, где зарядить?
Может быть, он приедет ночным поездом? Наверняка так удобнее.
Может быть, она влюбилась?
Не дай бог!
Трубка ожила в начале восьмого вечера, когда Стефания готова была наплевать на собственное решение не лезть больше, пока Андрей не объявится, и перезвонить ему еще раз, чтобы узнать, добрался ли он, и если добрался – то все ли в порядке. Вряд ли это можно счесть за навязчивость.
Звук звонка заставил ее дернуться от рук Наташи, завивавшей ей кудри, и схватиться за телефон. Смена эмоций на ее лице впечатлила бы любого из преподавателей театрального, где она училась. От волнения и радости до холодноватого блеска глаз, полных разочарования.
– Да, Рит! – буркнула Стеша, и парикмахерша укоризненно покачала головой.
– Привет! – услышала она в трубке, и там, судя по голосу, глаза были на мокром месте.
– Марк приходил?
– Нет, не приходил! Мы поругались, – всхлипнула Рита, – поэтому он не приходил.
– Так вы давно поругались. Ты ж поэтому съехала!
– Ну-у-у… Он должен был прийти… В гости… А мы опять… Стеш, давай встретимся! – и Рита снова всхлипнула.
«Ну ё-моё!» – мысленно выдохнула Стефания, констатируя: мексиканский сериал в семействе ее обожаемого старшего братца вышел на новый виток и набирает оборотов. И как предотвратить неминуемое столкновение с небесной твердью – большой вопрос.
– Ты далеко от набережной? – спросила Стеша.
– А что у нас далеко от набережной?
«Мужик, у которого с телефоном траблы!»
– Пошли в кафе-гриль? Там, где открытая терраса на крыше. Я там буду…. – Стефания глянула на Наташу, которая отчаянно жестикулировала, трижды выкинув вперед собственную пятерню с оттопыренными пальцами, – … через десять минут!
Парикмахерша в ответ на такую диверсию шлепнула себя все той же ладонью по лбу.
– Угу, – буркнула Рита. – Я тоже… буду.
– Ну и отлично! – завершила разговор Стефания и отключилась.
– Ты с ума сошла? – уже вслух возмутилась Наташа. – Что я успею за десять минут?!
– При должном умении? Поверь, многое! – отмахнулась Стешка и повела плечиком.
Бабы в салоне загоготали, а Наташе пришлось успевать так, чтобы спустя восемь минут госпожа Адамова плавно поднималась по лестнице на террасу довольно заметного и своеобразного кафе. Ей там нравилось – вкусная еда, отличные настойки собственного приготовления, солнечного цвета диванчики и отличный вид на набережную из панорамных окон, сейчас – по сезону – незастекленных, делали свое дело. Особенно хорошо здесь бывало на закате, когда солнце скользило по морю и по мебели, а в прозрачной колбе прямо по центру террасы снизу, с первого этажа, поднимались столбы огня. Сейчас, впрочем, тот был притушен. Да и вообще все выходило как-то скомкано.
Она уселась за облюбованный свободный столик и устроила телефон прямо перед собой, продолжая уговаривать его поговорить с ней. Но поговорить судьба была только с Риткой.
Стефания увидела ее еще на улице, уныло бредущую к крыльцу и не поднимающую головы. Прищелкнула языком и дернула за рукав официантку, пробегавшую мимо.
– Давайте для начала два латте. Один тыквенный, один – с ромом.
И в следующее мгновение уже встречала Риту, помахав ей ладошкой, чтобы обозначить свое присутствие.
– Привет, – уныло плюхнулась напротив Рита.
– Рассказывай! – велела Стефания, откинувшись на спинку и оценивая несчастное лицо собственной невестки. Вообще-то Рита была красивой женщиной самого цветущего возраста, обладала пышными формами, до которых Стешке еще жрать и жрать (прощай, карьера), и прозрачно-голубыми глазами в обрамлении черных ресниц. Когда-то именно на эти глаза Марик и попался, бог знает сколько лет назад. Форм, что характерно, до рождения мелких еще не было.
Но сейчас Ритка на этом солнечном диване смотрелась – обнять и плакать.
– Что рассказывать? – вздохнула Рита. – Созвонились, договорились, что он придет. Он сегодня не работает, и у меня же отпуск начался. В общем, нет и нет его. Я звоню – он не отвечает. Эдька в поход ушел. Ну я и пошла к нему. А у него эта лахудра, которая Эдьку крестила. Кума, блин! Она же давно на Марка глаз положила, а сейчас как с Пашкой разбежалась… И этот сидит, слюни распустил, глаза блестят. Даже плешь блестит!
– Трахались, что ли?
– Водку жрали!
– Тьфу ты! – плюнула Стефания, мимолетно отметив про себя, что раз не трахались – уже хорошо. Потом сам же будет страдать. – А какого черта он вообще должен был к тебе идти? Вы же все!
– Ну-у-у… – Ритка замялась. – Мы в гости ходим. В прошлый раз я у него была. Мы пельмени делали. Ты же знаешь, как он любит домашние пельмени.
– Знаю, – получилось сдержанно и глухо, потому что звонко было нельзя. Со звоном в голосе она обязательно рассмеялась бы. – А он зачем должен был прийти? Ну мне так… для справки.
– В гости! – сердито буркнула Рита. – Ну вот в гости! Тебе жалко?
– Мне? Мне для родной невестки ничего не жалко! Даже этого идиота! Ладно, хорошо. Причины выяснили. Дальше чего было? Совсем ужрался или лыко еще вязал?
– Да лучше б не вязал. Начал орать, что я сама виновата. И что нефиг мне с физкультурником зажигать. У него уже мозг сплющился от ревности!
– А ты зажигаешь с физкультурником?
– Ни с кем я не зажигаю, – вздохнула Рита и снова уныло уставилась в стол.
Официантка принесла им кофе. Стефания придвинула к невестке тот, что был с ромом, а себе оставила тыквенный. Ей сегодня точно не стоит. У нее планы. Слишком грандиозные, чтобы вляпаться, как родной братец.
– Сволочь он, – проворчала Стеша, собирая ложечкой пенку с латте.
– Угу, – кивнула Рита.
Сволочью Марк стал много лет назад, когда, не совладав с собственной природой, изменил собственной жене с коллегой. В те времена он работал официантом в одном из популярных ресторанов города. Для дурацкого поступка много ума не надо. Но Марк пошел еще дальше – и честно признался в измене Рите. А та, в свою очередь, сгребла в охапку дочку, свалила в закат и подала на развод.
– Вот закончит Эдька школу, поступит – и уеду! – в сердцах выдохнула Рита. – Не могу больше!
– Не уедешь, – спокойно возразила Стефания и сделала глоток. – Куда тебе ехать?
Ее внимательные темные глаза ощупывали невестку, будто бы проверяя, насколько серьезно та настроена, и, как обычно, определяли главное – ничем эта показуха не закончится. Двадцать лет назад Марик прикатился за ней в Солнечногорск из столицы, наплевав на истерики матери и суровое осуждение отца, твердившего, что у него не будет нормального будущего в провинции. Нормального с точки зрения родителей. Бабушка подливала масла в огонь: заявила, что семья в столь молодом возрасте и в подобной дыре затянет в болото и, в конце концов, наскучит ему. Их советам Марк не внял, пошел за большой любовью. И всю жизнь пожинал плоды, потому что старшее поколение Адамовых во многом оказалось правым.
Рита измены ему так и не сумела простить до конца. А он сам уже третий десяток лет маялся.
Впрочем, кому, если не Стефании, понимать, что у всех своя маета?
– Сама подумай, – продолжала она гнуть свою линию, – на что? И зачем? Только и разницы, что название города сменится. А все остальное останется при тебе.
Собственно, именно смена названия – читай фамилии – и преследовала Риту. Сначала она сменила девичью на Адамову. После развода – Адамову обратно на девичью. С ней и жила. Правда Марк предлагал снова пожениться после рождения Эдика, но Рита проявила твердость характера. И скорее всего, именно этот самый характер и заставил ее броситься с головой в роман с коллегой. Это случилось после ее выхода на работу из второго декрета. Марк, создавая традицию, приревновал, а Рита, включила обидку и сошлась с историком.
– А что у меня есть, Стеш? – спросила Рита. Она отхлебнула кофе, поморщилась и ткнула пальцем в сторону чашки. – Вот! Моя жизнь такая же! И не ром, и не кофе!
– Хорошо. Давай посмотрим под твоим ракурсом, – включилась в предложенную игру Стефания. – Не ром и не кофе. Пусть. Представь себе, что ты выбрала что-то одно тогда, сразу. Не дала бы слабины, не позволила бы Марику вернуть тебя, наверное, вышла бы замуж снова... И тогда не было бы Эдьки. Нравится расклад?
– Нет! – насупилась Рита и фыркнула: – А ты?
– А я – как вчера и как буду завтра. Комментариев не даю, но флакон зеленки ношу с собой, – пожала Стеша плечами и посмотрела на море. Порывы ветра птиц не сбивали, но затрудняли их полет. Впрочем, те были упертые, стремились к цели. Птицы в этом смысле куда сильнее людей.
– Если я залью Марика зеленкой… – задумчиво пробормотала Рита и вдруг оживилась: – Вот скажи мне! Почему я дружу с его родственниками?!
– Это со мной, что ли? Наверное, потому что я классная!
– Ты – классная. Тогда я…
– Что ты? Ну вот что ты? Ритка! Этот идиот тебя любит больше половины жизни! Ты думаешь, в этом вопросе твоя лахудра-кума что-то решает, а?
Рита очень внимательно воззрилась на родственницу. Ром еще не взял свое, и потому она с чистой, не испорченной алкоголем совестью резко выдала следующий набор восклицаний:
– Ха! Так? Ок! Ну…
– Баранки гну. Ты ее выставила?
– Нет.
– То есть зашла, выслушала и ушла?
– Они – радио, чтобы я их слушала?! – возмутилась Рита. – Наслушалась я! Хватит.
– Он сейчас точно у тебя под дверью сидит, – ослепительно улыбнулась в ответ Стефания. – Еще кофе или поешь чего?
– Сейчас он дрыхнет! – зло выдохнула Рита и уставилась на мельтешащих внизу людей. Они все жили своей жизнью. Хорошей… плохой… какая разница…Туда же перевела взгляд и Стефания – вслед за слетевшей на плитку набережной чайкой, которая до этого сидела на стеклянном бортике террасы. Стеша улыбалась, глядя, как та расправила крылья, а сама, глазами уже скользнув по макушкам внизу, но мыслями еще оставаясь с птицами, вдруг спросила:
– Тебе тот историк хотя бы нравился?
– Стеш! У Марка плешь и живот… Ты сейчас серьезно?!
– И покруче животы видали, – хохотнула Стефания, и смех застыл на ее губах, искажая лицо. Как-то в одну секунду делая его похожим на какую-то жуткую маску. Должно быть, тому виной – подвижность ее мимики. Издержки профессии. А может быть, актерство тут ни при чем. Стеша порывисто поднялась и вцепилась тонкими пальцами в перила, напряженно глядя вниз. Туда. На людей. Хороших. Плохих. Сбитых порывами ветра. Какая разница.
Медленно прокатила по горлу ком и позволила себе осознать то, что видит в эту минуту.
Совсем недалеко, так, что ей казалось, она бы и услышала голоса, если бы их не забивало чертово море и не перекрикивали чертовы птицы, у края набережной, куда даже брызги достают в такую погоду, открывалась ее взору картина, которая, несомненно, могла бы растрогать любого циника и вызывала умиление сердца. Немолодой, но по-настоящему красивый мужчина с тронутыми сединой прядями густых волос толкал впереди себя детскую коляску. Он был высок, подтянут и со вкусом одет, как, справедливости ради, мужчины одеваются редко. И надо признать, что ему очень шла эта коляска, она даже по цвету совпадала со светло-голубой рубашкой, верхние пуговицы которой были расстегнуты, отчего Стефания почти ощущала под пальцами его загорелую кожу. Так и отцовство, должно быть, ему шло, потому что когда человек светится от счастья – ему это определенно на пользу.
Под руку с ним, неспешно и, пожалуй, что в ногу, прогуливалась женщина – эффектная, красивая даже на Стешин придирчивый взгляд. Ее волосы темными волнами ниспадали вдоль спины, а талия была такой тонкой, что и не скажешь, что вот эта самая женщина – похоже, совсем недавно родила ребенка. На ней были белые туфли на плоской подошве и такое же светлое легкое платьице, открывавшее стройные ноги до коленей – к слову, замечательной формы. В росте она явно выигрывала – Стефания была из разряда таких, которые «маленькая собака всю жизнь – щенок». И еще она очень красиво улыбалась. Улыбалась – ему. Улыбалась – морю. Улыбалась – ребенку в коляске. Даже людям вокруг – улыбалась.
Стеша тоже ей улыбнулась бы. Наверное, да. Отчего бы не порадоваться за такую красивую пару, будто сошедшую со страниц глянцевого журнала, а может быть, перекочевавшую в реальную обычную солнечногорскую жизнь прямиком из старого Голливуда.
Если бы не одно «но».
Мужчиной был Андрей.
Мужчиной – был Андрей Малич.
И это именно он, наклонившись вперед и о чем-то воркуя с младенцем, получил поцелуй в щеку и короткое объятие... от своей жены?
Стешины пальцы соскользнули с бортика и свесились вдоль тела. А она сама метнула потерянный взгляд в сторону больших часов, висевших тут же, на террасе в обрамлении цветов в подвесных горшках. Восемь. Он не звонил. Уже восемь.
Она хапанула ртом воздух и так и застыла, немигающим взглядом следя за стрелками. Лишь бы только больше не вниз.
– Ты чего там увидела? – спросила Рита, с удивлением наблюдавшая за Стефанией. – На тебе лица нет совсем.
«Не на мне, а у меня…» – почему-то подумала Стефания и медленно повернулась к невестке. Для того, чтобы вернуть себе зримое самообладание, времени много не нужно. Вопрос на сколько его хватит.
– А ты не думала ребенка еще одного родить? – осведомилась она, глядя в упор на Риту, но мало что видя.
– У меня внуки скоро будут, ты с ума, что ль, сошла, – усмехнулась та и вдруг оживилась. – А вот тебе – самое время!
– А мне не надо. Да и от кого? И нахрена?
– Что значит «нахрена»? – возмутилась Рита. – Мне-то голову не дури! Я же знаю, что ты детей любишь. И хочешь!
– Ты предлагаешь сбацать маленького Панкратика? Такого же… круглого…
– Тебе виднее, кого тебе бацать. Панкратика там… или кого другого, – и предвосхищая протесты, быстро договорила: – И не надо мне рассказывать про любовь и верность.
– Я и не собираюсь, – ледяным голосом ответила Стефания, а в голове резко и больно полыхнуло.
В июне. Это было в июне. Авария на проспекте. Она посреди жужжащего хаоса. И он. Телефон у уха. И горячечное, спешное: «… на Дачную нырну, к гастроному. Да! Что? В роддом! Без детей и животных!!!»
В роддом. Смешно.
Он же даже и не скрывал.
– Верность? – резко хохотнула Стефания, выныривая из июньского утра сюда, в жар кафетерия, где пахло морем и кофе. – Да я ни одного не видела, чтобы верность. Если бы верность, меня бы тут не было. Да и тебя, в сущности, тоже… к черту. Слушай, я домой пойду. Голова что-то разболелась.
– Ты обиделась? – засуетилась Рита. – Я ж ничего такого не хотела…
– Нет. Не обиделась… знаешь, у меня напрочь атрофирована обидчивость. Все, что я умею, это… вовремя вспоминать, что я сама дура.
Она снова неловко усмехнулась, достала из сумочки кошелек и оставила на столе несколько купюр. Потом встала. Еще раз вгляделась набережную, но уже ничего не различала. Семейство… Маличей затерялось где-то в толпе, но оно и к лучшему. Определенно все это к лучшему, жаль только, что в жизни точно так же нельзя затеряться.
– Ну ладно, – вздохнула Ритка. – Иди уже. Звони если что, а лучше в гости приходи.
– Приду. Нажремся, поревем.
Впрочем, реветь ей совсем не хотелось. Ни тогда, сразу, ни потом, когда она топала по набережной к парковке у театра, где еще днем бросила машину. Да и за рулем плакать – идея плохая. Еще не хватало стать причиной ДТП – довольно и одного случая в это лето, до сих пор вот аукается.
Она добралась до дома на автомате, но, наверное, именно поэтому и без приключений. Спокойно кивала консьержу, спокойно ждала лифт, отвечала, если с ней кто-то здоровался в просторном холле. А потом долго-долго-долго поднималась наверх, не в самое поднебесье, но что-то около того.
А когда двери с характерным звуком разъехались в стороны, шагнула – будто в собственное прошлое. Раз – и она стоит перед одновременно злым и виноватым Володей и слушает все, что он говорит. Володя, когда чувствовал себя виноватым, всегда злился. Даже до агрессии доходило, и в тот раз дошло. У него, очевидно, подскочило давление, но он продолжал вопить так громко, что ей хотелось зажать уши руками, но она не могла себе этого позволить, потому что пропусти хоть слово – и ситуация покажется ей настолько жалкой, что с губ сойдет улыбка, с которой она глядела на него, и тогда он поймет, насколько ей больно.
Впрочем, вряд ли он замечал что-то, кроме себя. Драматизм, который Кульчицкий вкладывал в голос и в выражение лица, произвели бы впечатление и на покойника, а Стеша ничего… Стеша улыбалась.
Ну какой повод для слез? Ее просто бросили, выбросили, отшвырнули, как надоедливую собачонку. И ее же пытались сделать в том виноватой.
«Ягельский, Суранов, Алеша Русаков, Серега Сенин! Ты за последний год только со стариками не тягалась и то потому, что у них не стоит! И ты всерьез рассчитывала, что я этого не вижу?»
«Поверь, Володь, на меня у всех стоит! Даже у Бориса Иваныча», – смеялась Стефания в ответ, наматывая локон на палец и внимательно глядя своими темными глазами на Кульчицкого. О бурной личной жизни главного тандема театра в последнее время трепались все, кому не лень, да только в их истории она была отрицательной героиней. Всей разницы между ними: Стеша сама так захотела. Это было ее решение. Не комментировать, не оправдываться, не доказывать.
«Я бы никогда на тебе не женился, слышишь? – продолжал орать Володя. – Кто ты такая, чтобы я на тебе женился? Никто. Это я тебя сделал, я тебя слепил. Без меня ты никогда не была бы той, кем себя мнишь! Ты всего лишь красивая, но уже хорошо потасканная кукла. Только еще и слаба на передок. Жалко, раньше не знал».
«В таком случае, мы друг друга стоим, милый. Верность – это не про нас».
Не про нее верность. И брак не панацея, а уж то, что у них было – тем более.
Все изменяют. Она это знала. Она – Кульчицкому. Кульчицкий – ей. Марк – Рите, а Рита – Марку. Панкратов своей мымре. А Стеша – Панкратову.
С Андреем.
Порочный круг какой-то, и это смешно, а не грустно. Это не требует слез, потому что просто очуметь, как смешно.
В ее голове как-то сама собой выстраивалась хронология. Марик загулял первый раз, когда Ритка после родов еще не оправилась. У них были противопоказания для секса во время беременности, да и потом очень долго заживали швы. Не выдержал. Мужское взяло свое.
В том, какой мужчина Андрей, сомневаться не приходилось – ей уж точно. Может быть, это даже честно – не тревожить только что родившую жену. И никто никому ничего не обещал. Все правильно. И даже она сама с некоторым удовольствием сознавала, что не так уж и против быть любовницей, своя выгода от такого положения у нее имелась. В конце концов, после Кульчицкого у Стефании и правда были проблемы, и не признавать их – заниматься самообманом. Андрей если и не подлечил ее, то, по крайней мере, вывел из того состояния, в котором она зажималась и начинала чувствовать себя… ну давай, Адамова, произноси это замечательное слово. Она чувствовала себя ущербной. И главная цель ее связей – доказать Володе, что ее хотят. И себе доказать то же – после Володи, который однажды расхотел.
Одна беда – она всем давно все уже доказала. Антидепрессанты – пропиты. Раны – зализаны. Она – все еще жива и даже в состоянии радоваться… например, тыквенному кофе с Риткой. У нее по-прежнему есть любимая работа, целых два любовника и синее море с террасы пентхауса. А еще перспектива поплавать на яхте в Средиземном море с Панкратовым и выпить пивка в Праге с Маличем.
А невестка у нее дура, такая же, как она сама. Ну куда среди этих планов впихнуть детей? И любовь. И верность. И счастье. Семейную идиллию. Почти пастораль у моря.
Он первый раз позвонил в начале десятого, когда она сидела на воздухе, и ветер слегка холодил ее кожу, самую малость остужая. Она рассеянно глянула на телефон и почти услышала его голос, отдававшийся внутри ее головы: «Привет, еще не спишь?»
Куда ей спать? Детское время. У нее укладка, идеальный маникюр, а вчера она привела в порядок зону бикини и ноги. На ее теле ни волоска лишнего. Она ждет его звонка и надеется, что он позовет ее к себе.
А к себе, оказывается, нельзя. Там баба и ребенок. И сразу становится понятным, зачем понадобилось вытаскивать ее к черту на рога в первый раз и переться на ее гастроли во второй. Очевидно же! «Командировка!» Интересно, какие командировки у сапожников? Или это тоже корм для дуры, чтоб вопросов не задавала?
Стефания не взяла трубку, продолжая вглядываться в темно-серое небо, край которого все еще едва заметно подернут тлеющим красным. Не взяла, чтобы услышать повторный вызов ровно через десять минут.
«Прости, любимый, я занята».
А потом еще раз, почти сразу.
И еще.
И еще.
Что ж ты перед женой так палишься? Вдруг заметит…
И у нее наверняка молоко перегорит.
В одиннадцатом часу Стеха добралась до бара. У нее перегорать нечему и пить ей можно. Пока она выбирала бутылку вина, телефон, который она от себя не отпускала, дернулся в очередной раз: «Ты куда пропала?» – это он настрочил ей в мессенджер. Стеша даже рассмеялась сначала, прежде чем подавить вновь подступившие слезы.
К черту. Плакать не будет. Обратно скатываться в эту канаву, из которой с таким трудом выбралась, не собирается.
«Занята, все потом», – замигали буквы на ее экране, формируя бездушное сообщение, которое она не менее бездушно отправила адресату. На большее ее не хватило, но и этого более чем достаточно. Больше звонить не должен. А потом она соберется с духом и отправит его в черный список. Если брак – не панацея от измен, то блокировка номера – избавляет от нежелательных контактов со стопроцентной гарантией хотя бы в смысле телефонных звонков.
И она не позволит, она больше никогда никому не позволит ее бросить. Если уж бросать, то самой.
С этой светлой мыслью Стефания и наполняла бокал красным вином, думая, что с утра головная боль предпочтительнее сердечной. Потом снова направилась к террасе, уселась прямо в дверном проеме и смотрела на прожекторы, потягивая благородный напиток родом откуда-то из Тосканы. Наверное, именно так госпожа Адамова и провела бы свою ночь в оглушающей тишине комнаты и негромком звуке улицы, поющей сегодня особенно тоскливую песнь из редких разговоров, шепота ветра и рева одиноких автомобилей, проезжающих по трассе или въезжающих во двор. Но не успела она сделать и двух глотков, как затрезвонили в дверь.
Внутри нее гулко ухнуло, и она отчаянно и резко вскочила на ноги, переворачивая бутылку и роняя бокал. Тот разбился. Стеша – и не видела.
Если это Андрей, то она его впустит. Не сможет не впустить. И плевать чем закончится этот аттракцион, на котором она катается целый вечер. И плевать на принятое минутами ранее решение. Только за дверью был не Андрей. В ярком свете коридора мутными глазами глядел на нее Олег. Помятый и уставший, будто бы его тоже сегодня раскатало на этих гребаных аттракционах.
