Текст книги "The Мечты. Бес и ребро (СИ)"
Автор книги: Марина Светлая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)
Ярко-оранжевые цветы, походившие на ромашки
* * *
Разглядывая нависшие будто бы над самым двором славноизвестного Гунинского особняка грозовые тучи, Малич беззлобно чертыхнулся на пришлого чудака, умудрившегося припарковаться строго напротив ворот. Отчего въезд в данный момент ничем не примечательного по календарю и событиям дня оказался перекрыт. Бросив машину на обочине, Андрей Никитич протопал в родную калитку. Сунулся к Женькиной клумбе и принялся самым наглым образом обрывать ярко-оранжевые цветы, походившие на ромашки и совершенно не известные ему по имени. Они, несмотря на твердое намерение ландшафтных дизайнеров придать двору высокоэстетический вид, беззастенчиво проросли по весне на оставшемся пятачке.
Он как раз тянулся за очередным цветком, когда позади него, на ступеньках крыльца, послышалась знакомая пришаркивающая походка.
– Ой! – донесся до него и голос грозы двора и совести отечества Антонины Васильевны Пищик: – Андрей Никитич! Как хорошо, что я тебя встретила! Будь уж любезен, подсоби. Видишь, у меня тут...
«Тут» в руках у бабы Тони наблюдались ведро с водой, швабра и целая кварцевая лампа. Древняя. Может быть, древнее бабы Тони.
– Генеральную уборку, что ли, затеяли, – усмехнулся Малич, подходя к старейшине двора.
– Да хочу сарай свой просветить или как оно называется. У блохастых язвы под шерстью. Может, от жары, может, насекомые покусали. Мне вот Шурочка Григорьевна... медсестричка из манипуляционного кабинета в первой городской, одолжила. Хорошая, кстати, женщина. Вдова, сынка в институте выучила. И симпатичная!
– Может, лучше бы с ветеринаром каким поговорили? – проявил участие Андрей Никитич и взял у соседки ведро.
– Ветеринаров знакомых нет, – пожала плечами баба Тоня и заковыляла к своему сараю, гордо именуемому приютом для кошек. – А Шурочка Григорьевна – женщина знающая. Если вдруг тебе что надо – я дам номерок по дружбе. А там, может, чего и сладится у тебя.
Последнее прозвучало себе под нос, но явно так, чтобы до его ушей тоже долетело.
– Если вдруг что – я и сам разберусь, Антонина Васильевна, – отозвался Малич оставляя ведро у двери в сарай. – А вы бы все же ветеринара поискали, давно вам говорю.
– Мне-то зачем ветеринар? Что я с ним делать буду? А ты еще и поджениться можешь, чтобы старость было с кем встречать, – умильно улыбнулась ему старушка.
– Ветеринар пригодится вашему кошачьему братству, коль вы удумали им озаботиться, – терпеливо пояснил Андрей Никитич. – А вот моя личная жизнь уж точно вас не касается.
– Как же это не касается?! – опешила Антонина Васильевна, будто бы услышала величайшую глупость на свете. – Думаешь, я не вижу, что делается? Думаешь, сердца у меня нет? Не болит оно за тебя? Я ж тебя, Никитич, с вот такого знаю! – рубанула она рукой пониже талии. – На глазах рос! На глазах жил! Томку хоронил, дочек на ноги ставил! Конечно, касается! Хоть и не сын ты мне, а люблю как родного!
– Антонина Васильевна, занимайтесь кошками и берегите свое сердце, – проговорил Малич и сделал шаг от сарая с намерением добраться, наконец, до дома.
– А как его беречь, если я вижу, как ты самого себя гробишь, да еще и девок своих под монастырь подвести норовишь, а?
– Я не собираюсь продолжать с вами этот разговор, – жестко сказал Андрей Никитич. – Повторяю еще раз, моя жизнь – это моя жизнь. Отчитываться ни перед вами, ни перед кем-либо еще – я не собираюсь. И не вздумайте с подобными разговорами лезть к Стефании.
– Да кто к ней лезет! Нужна больно! – фыркнула баба Тоня. – Знаем мы таких, все равно слушать не станет. Люди говорят, она своего мужика, что до тебя был, на тот свет отправила. Конечно! Небось и машину он ей купил, и всю ее наружность оплатил – там же операция на операции. А как не нужен стал – так и избавилась. За тебя, дурака, взялась! Ты, поди, в беспамятстве был, Андрей Никитич, когда с этой профурсеткой бесстыжей связался! Это ж где это видано такое, а? Чтобы молодая баба с мужиком, который ей в отцы годится, за просто так жила! Думаешь, по большой любви? Уши развесил и веришь? Вот помяни мое слово, не просто так она у тебя поселилася!
На короткий миг Малич завис, чтобы совладать с собой. Орать на женщину, которая и вправду годилась ему в матери – Заратустра не позволял, как говорится. И потому спустя пару-тройку мгновений, за которые иные могли бы сосчитать до двадцати, сказал исключительно серьезно:
– Антонина Васильевна! Кто что развесил и у кого какая любовь – вот совсем не ваше дело. И учтите на будущее: об этом я говорю с вами в первый и последний раз. То, что мы живем с вами в одном доме – не дает вам ни малейшего права вмешиваться ни в мою жизнь, ни в жизнь моих дочерей, ни уж тем более в жизнь тех, кто живет со мной рядом.
– А если она завтра квартиру твою оттяпает? – продолжала сыпать допущениями баба Тоня, вовсе не смущаясь его строгой отповеди. – У тебя же трешка, Андрей Никитич! Такой кусок лакомый! Десять минут до моря! Исторический памятник! Да и вообще – жилплощадь на дороге-то не валяется! Опоит она тебя чем, окрутит, и все на нее перепишешь сдуру. Или думаешь, дочки замуж повыходят – и не страшно. Ну ладно Женьку за олигарха пристроил. Ну так сегодня олигарх есть, а завтра нету, и куда ей возвращаться? А про Юльку вообще молчу! Оставит твоя прошмондовка ее без жилья! Как пить дать – оставит!
Под конец Антонина Васильевна перешла на противный старушечий визг, напоминающий сцену из какого-нибудь артхаусного фильма, который усугубился звуком откуда-то сверху, с третьего этажа. Аккурат из окна резиденции Маличей, открытого теперь настежь. И следом из этого самого окна наполовину высунулась скроенная пластическими хирургами за Панкратовские деньги ладная фигурка представительницы бомонда, ведьмы и искусительницы, а еще опоительницы и отравительницы Стефании Адамовой. Она, широко улыбаясь, вытянула перед собой руку раскрытой ладонью вверх. А потом прозвучал ее глубокий, хорошо поставленный голос:
– Антонина Васильна! Дождь вот-вот начнется. Отпустите, пожалуйста, Андрюшу домой! А то тут мои родственники пришли знакомиться, мы как раз его квартиру делим. Никак не можем найти документы, чтобы посмотреть, какой тут метраж.
В ответ на такую «просьбу» баба Тоня не нашла ничего более разумного, чем едва слышно булькнуть и, задрав голову, во все глаза уставиться на Стешу. Чем и воспользовался Андрей Никитич, чтобы улепетнуть от вездесущей соседки и явиться пред ясны очи своей новообретенной второй половины с незамысловатым букетом в руках и улыбкой на губах.
– И что это была за выходка? – спросил он Стешу. Она же, пряча нос в оранжевых «ромашках», смешно подкатила темные и счастливые глаза.
– Ну да, немножко перегнула. Исправлять, уж прости, не буду. Меня предадут анафеме?
– Сожгут на костре, как всякую порядочную ведьму, – усмехнулся Андрей и чмокнул ее в щеку. – Родственники правда здесь или это тоже было для образа?
– Правда, – Стеша прижалась к нему этой самой поцелованной щекой, чтобы продлить касание. – Пришли оказывать гуманитарную помощь пострадавшим. Пока что я их утихомирила, но не знаю, как дальше пойдет. Если приедут еще и мои родители с воспитательными мерами, ей-богу, сварю какого-нибудь зелья и оболью двор по периметру, чтоб нас не трогали.
– Не выдумывай, без родителей все равно не обойдется. Поэтому веди пока к сегодняшним гостям.
Андрей отстранился, скинул обувь и, ухватив Стешу за руку, прошел в кухню.
За свои поступки, как говорится, надо отвечать. И если уж живешь отнюдь не целомудренной жизнью с женщиной, которая «младше твоей старшей», то и с ее семьей рано или поздно носом к носу столкнуться придется. И знаться по мере необходимости тоже. Впрочем, если подумать, то чем это отличается от жизни с ровесницей? В конце концов, Томкины родственники действительно были от него не в восторге. Тут он не лукавил. И ведь тоже загвоздка состояла в возрасте, только в ту пору говорили, что слишком молод жениться!
А теперь слишком стар... Незадача!
Марк Янович Адамов стоял у окна, скрестив на груди руки и буравя вошедших взглядом. Впрочем, внимание его было приковано в большей степени к Андрею. Его половина, та, которая почему-то жила отдельно на съемной квартире, замерла рядом. И ее глаза бегали от Стеши к Маличу и наоборот. Так длилось несколько секунд до тех пор, пока Стефания не произнесла судьбоносное:
– Ну... знакомить вас глупо. Потому буду варить кофе. Андрей, обедать?
– Может, все вместе пообедаем? – отозвался он и протянул Марку руку. – День добрый.
Марик, приличия ради, свою протянул в ответ и недовольно крякнул:
– А что-нибудь крепче кофе есть? Раз уж... обедать.
– Найдется и крепче, – усмехнулся хозяин. – Тогда вы тут располагайтесь, а я переоденусь пока.
– А я Стеше помогу, – пискнула Ритка и метнулась в другой угол кухни.
И спустя полчаса все чинно устроились за одним столом, на котором среди прочего парил в супнице борщ и холодило кожу руки вынутое из морозилки то, что крепче кофе. А Марик на правах главы Стешиной семьи, раз уж отец живет столичной жизнью, после первого тоста «за встречу» обвиняюще ткнул в не понимающую, плакать ей или смеяться, сестру пальцем и выдал:
– Стало быть, вы ее собрались в жены брать?
– Собрался, – невозмутимо подтвердил Малич.
– Официально?
– А неофициально Стеша уже здесь.
– То есть как положено, в ЗАГС поведете?
– Марик! – гавкнула Стефания и придвинула к нему хлеб. – Пережевывай тридцать три раза, пожалуйста.
– Я жую, – огрызнулся Адамов.
– Как положено, – по-прежнему спокойно ответил Андрей. – Даже если вы против.
– Я не против. Но мне это все не нравится, – серьезно возразил Марк. – Слишком быстро и не вовремя. Мне не хотелось бы, чтобы она ошиблась. Такие ошибки обходятся дорого.
– В любом случае, решать не вам, а ей, – проговорил хозяин дома и, завершая прения, улыбнулся: – Приятного аппетита!
– Приятного аппетита, – повторил за ним будущий шурин, все еще хмурый, но явно решивший оставить пока эту тему – смысла продолжать не было. Рита тоже что-то пробормотала себе под нос, все еще чувствуя себя не в своей тарелке. А вот Стешин телефон – тот не стеснялся. Тот завопил в полную мощь откуда-то из глубины квартиры. Стефания, заметно притихшая (ее еще никогда не сватали, пусть и таким нетривиальным способом), встрепенулась и выскочила из-за стола, метнувшись в их с Андреем комнату. И уставилась на голосящую не своим голосом трубку. На экране значилось имя Аркаши Жильцова. И к чему бы тот мог ей звонить, она не имела ни малейшего представления.
Впрочем, очень быстро именно это представление Аркадий ей и оформил. В момент. Когда сердито вывалил бывшей столичной звезде на голову:
– Ну что, Адамова? Отдохнула? Развеялась? А теперь шагом марш за дело! Чтоб завтра к девяти была в театре, у нас работы – поле непаханное! Мне твои прогулы – вот где!
– К-какие еще прогулы? – икнув, переспросила Стефания.
– На репетиции третий день не ходишь, премьера на носу! В запой ушла, что ли?
– Если я ушла в запой, то ты перегрелся на солнце! Ну так в море освежись, от театра триста метров! Или Юхимович совсем умом тронулся и не сказал?! Хомченко до потолка прыгать должна вообще-то.
– Хомченко позавчера написала заявление на расчет, – жестко ответил Аркаша.
– Как это? – не поняла Стеша и присела на кровать, почувствовав слабость в ногах.
– Обыкновенно. Взяла и написала. В общем, последовала твоему примеру.
– Ну тогда поздравляю. Вам срочно надо кого-то искать на мои роли.
– Мне никого не надо искать, Адамова. У меня есть актриса на твои роли. Ты.
– Аркаш... ну не сходи с ума, а, – мягко сказала она, как маленькому ребенку, прикрыв глаза. А может, это она сказала себе. Все-таки ей было гораздо легче считать, что хотя бы Жильцов ей замены не видит.
– Уже сошел. Мы, Стефания, позавчера демарш устроили Юхимовичу. Эта скотина объявила, что ты ушла, а мы его к стенке прижали, он и раскололся. «Трамвай» я без тебя ставить не буду. Остальное – пусть другие тянут, если хотят. Я ему заявление сразу на стол положил. Через пять минут Артур Велигодский. Потом Хомченко к обеду разродилась.
– Хомченко? – только и смогла переспросить Стеша, пытаясь уразуметь, что это все означает. Что-то же означает. Только сердце заколотилось, как безумное, не давая сделать и вдоха, что размышлениям несколько не способствовало.
– Ага. Он сначала подписал и в отдел кадров отдал, те приказ быстро слепили. Прямо одним списком с тобой. Думал, мы блефуем. А когда уже регистрировали, ему из управления культуры позвонили. И все решилось.
– Аркаша, это же шантаж, – придушенно проговорила она.
– Естественно! Так что нифига ты не уволенная, а прогульщица обыкновенная.
– В управление тоже ты донес?
– Не-а. Хомченко. Кляузу накатала. Жаловалась на массовые репрессии и что ей отпускные заплатили позже на два дня, чем по законодательству полагается.
– Правда, что ли? – сама не зная, спрашивает она про Хомченковские отпускные или про саму себя, прошептала Стеша.
– Возвращайся, Адамова, – так же тихо сказал Жильцов. – Без тебя тут тоска зеленая. А мы это... прикроем.
– Будем вместе отстреливаться? – прозвучало коротким смешком.
– Ну вот только давай без огнестрельного оружия! И так хватает криминала!
Как ни странно, сказанное Аркашей показалось ей очень смешным. И она совсем не думала, как со всем своим криминалом завтра явится в театр.
Она думала, что это удивительно, когда вокруг откуда-то взялись люди, готовые ее прикрыть. Она ведь ничего для этого не сделала. Вроде как, не заслужила. Но облегчение, накрывшее ее, сейчас было таким ошеломляющим, что она лишь растерянно смотрела на дверной проем и представляла себе, как выйдет из этой комнаты совсем другой, чем в нее входила.
Ей казалось, она рассталась с солнечногорским театром гораздо легче, чем когда-то с Брехтовкой. И только в эту минуту поняла – неправда. Часть ее едва жила под придавившим грузом. Грузом осознания, что больше не будет большой сцены. Теперь же оставалось только хватать ртом воздух – свободно и сколько хочется – и делать шаги в сторону Андрея и Адамовых.
А потом остановиться на пороге и с улыбкой объявить:
– Кажется, у меня новая работа.
Мы оба попались – заметил?
* * *
Было очень тихо. Едва-едва тускнел свет ночника, но его было достаточно, чтобы, проснувшись, Стеша не запаниковала. Если, конечно, сейчас она спит. Слишком тихо.
После того, какая гроза бушевала весь вечер, – прямо-таки оглушающе тихо. И в окно сквозь задернутую штору в комнату пробивался свежий воздух, какой бывает только после дождя, шевеля занавески и оранжевые ромашки в вазе на тумбочке со Стешиной стороны. По крайней мере, теперь было чем дышать. Она и дышала, уже привычно устроив аккуратную головку у него на плече. Слишком аккуратную. Чересчур. Тогда как обычно умудрялась укладываться так, что волосы очень быстро становились взъерошенными и пушистыми.
– Спи давай, – нарушил тишину голос Андрея. – Хватит думать.
В это самое время стрелка часов на стене качнулась, задержавшись на полуночной отметке... и зашагала дальше. Стеша раскрыла глаза, в которых совсем не было сна, уставилась на него и прошептала:
– Я же даже не ворочалась!
– А думала громко, – сообщил ей прописную истину Малич, чем вызвал ответную улыбку.
– Тебе слышно, что ли?
– Еще бы!
– Ну и о чем, по-твоему, я думала? – приподняла она бровь.
– Точно не знаю, но определенно какую-то чепуху выдумывала.
– Почему сразу чепуху? Я просто... как представлю себе, что не уехала бы в Солнечногорск... Стерпела бы все и по сей день работала в Брехтовке... Или что не тащилась бы прямо за тобой тогда... по проспекту... что пробки бы не выбило именно в тот вечер. Еще хуже, если бы ты не приехал в Приморский. На что ты вообще рассчитывал, когда туда собрался? Мы же могли не пересечься. Я могла бы уйти после спектакля со своими.
– Вот видишь, – довольно усмехнулся Андрей. – Самую настоящую чепуху. Никогда не стоит сравнивать произошедшее и неслучившееся.
– И ты всегда спишь спокойно и крепко?
– Не всегда.
– Но не из-за того, что сравниваешь произошедшее и неслучившееся, – проговорила вместо него Стефания и прикрыла глаза. – Может, и чепуха. Но я так счастлива. Я никогда не была счастливее.
– Да уж, – совсем развеселился Андрей. – Связалась с дедом и радуешься.
Стеша не выдержала. Негромко хохотнула и уткнулась носом в его висок, глубоко вдохнув запах.
– Не льсти себе! Я думала, ты моложе. И потом, тебе же тоже хватило наглости замахнуться на Адамову.
– Когда ты точно знаешь, чего хочешь, ты просто берешь – и делаешь. И никакой наглости.
– А я нашла твои фотографии из техникума и свадебные, – не к месту шепнула Стефания, – ты там такой смешной. Страшненький.
– Ну спасибо, добрая женщина.
– Зато сейчас значительно лучше. И я могу быть спокойна, что если у нас когда-нибудь родится некрасивый ребенок, с годами он похорошеет.
– Вот и прекрасно! – рассмеялся Андрей, нависая над Стешей. – Этим и займемся, если уж тебе все равно не спится.
Даже в тусклом свете ночника он видел, как расширились ее зрачки, окончательно поглощая темную радужку. Дна не видно. Провалы, а не глаза. Неизведанный космос. Губы чуть приоткрылись, обнажая зубы, и сквозь них донесся короткий вздох.
– Мы оба попались – заметил? – проговорила Стеша, потянувшись к нему.
Октябрь, как старый друг, явился, незаметно открыв калитку
* * *
Он – заметил. Давно. Еще в июне, который, ему казалось, случился когда-то в прошлой жизни. Во всяком случае, к октябрю – уже точно в прошлой.
Октябрь, как старый друг, явился, незаметно открыв калитку, негромко прошел по дорожке старого дома и оказался рядом без лишних приглашений и ненужных расшаркиваний. Он был теплым и мягким. Наполнял воздух запахом сена и йода. И почему-то карамели, словно бы залившей улицы маленького приморского городка. Самый сладкий и ароматный месяц этого года. Когда он успел наступить, если только-только еще было лето, да и теперь все еще не чувствовалось осени, хотя она царила повсюду?
Может быть, потому что теперь Андрей Никитич иначе воспринимал картину своей реальности. А может быть, потому что во всеобщей кутерьме было и правда не до погоды. Хотя нужно отдать должное самому себе – внешнему он так и не позволял вторгаться в их со Стефанией мир, и она была умницей – без слов понимала и берегла их мир как умела.
А это еще изловчиться нужно было.
За прошедшее время Андрей Никитич исправно плавал по утрам, отбывал положенное в мастерской и ходил по пятницам в баню. А глобально успел сделать три вещи.
Во-первых, починить Стешины босоножки, в которых она, благодаря его десятиминутным усилиям, успела походить до конца лета и даже поносить их в сентябре.
Во-вторых, сходить в начале осени на два ее спектакля из старого репертуара и вытащить туда Женю и Романа. Премьеру же планировали в середине октября, и к ней Андрей Никитич тоже готовился – нужны были фиалки, галстук и полагающееся кольцо ручной работы, ждавшее своего часа.
В-третьих, прочитать очень важную... может быть, самую важную в Стешиной жизни статью с ее интервью в «À propos», в которой она дала опровержение словам известного столичного режиссера Владимира Кульчицкого и честно рассказала историю их взаимоотношений. Не выгораживая себя, но и бывшего сожителя тоже не щадя.
Ее портрет поместили на обложку. Статья же заняла целый разворот глянца. Когда Андрей, снимая очки, откладывал журнал в сторону, она лишь негромко сказала:
«В интернет-версии этот материал тоже уже есть. Я проверяла».
«Будет большой охват. Это хорошо, но сейчас начнется», – отметил он очевидное.
«Я знала, на что шла».
Он был прав. Действительно началось – новым кругом, потому что новость о гибели Панкратова была уже пережевана и двигалась по инерции, а теперь обрела новый толчок, еще более интересный. Стеша тоже не ошиблась – она выдержала. Натиск журналистов, приглашения от телевизионщиков, замануху в виде гонораров, звонки людей из прошлой жизни, которые неожиданно решили объявиться в жизни нынешней – в Брехтовку, где царствовал Кульчицкий, ее не звали, но несколько столичных театров вспомнили о существовании блестящей актрисы Стефании Адамовой, и несмотря на то, что слухи вокруг нее продолжали витать самые невероятные, грязные и с душком, вновь предлагали главные роли. А вот про зеленку уже позабылось – что тоже играло Стеше на руку.
Ее слова оказалось легко проверить. По конкретным именам, упомянутым в материале, журналисты вышли на женщин господина Кульчицкого. Те не отрицали. Некоторые раздували еще сильнее. Скандал был грандиозный. Самый бешеный гонорар на сумму с множеством нулей был обещан Стефании в том случае, если она согласится появиться в одной студии с бывшим.
Но Стеша выдержала. К себе этого всего не подпустила. Исправно ходила в теперь уже родной солнечногорский театр, а в столицу смоталась лишь единожды – успокоить родителей. Ездила одна – они с Андреем решили, что «радовать» их новым мужчиной в своей жизни она будет позднее, когда завершится расследование, которое теперь, не без участия Романа Моджеевского, спускали на тормозах. Ее еще дважды вызывали в участок, но теперь она туда без адвоката не совалась. Служивые вели себя не в пример первому допросу вежливо и обходительно. Трофимцев, прямо душка, смягчился и больше не давил. Никаких обвинений ей так и не предъявили, хотя она по-прежнему оставалась номер один в списке подозреваемых – деньги с якобы «ее» счета действительно перевели частному лицу, находившемуся в розыске, буквально в тот же день, когда стало известно о взрыве на «Эльдорадо». И безо всякого там подполковника – это единственное, что давило на нее.
Было и хорошее.
Спектакли солнечногорской муздрамы с участием Адамовой и ранее пользовались такой бешеной популярностью, что билетов нельзя было достать, а теперь и вовсе загрохотали на всю страну. Ценители к ним потянулись даже из столицы. Стеша собирала аншлаги. Юхимович считал деньги и потирал руки, не забывая себя нахваливать, какой он молодец, что не уволил ее, несмотря на визг госпожи Панкратовой и собственные опасения. И это еще не отгремела премьера!
Зато случилась премьера у Лизы Моджеевской. К началу октября она наела весьма увесистые щеки и решила расширять свой кругозор. Теперь ей уже не лежалось спокойно на месте, и она не оставляла попыток перевернуться на живот или хотя бы приподняться, отталкиваясь ногами от бортика кроватки или коляски. Но, видимо, все те же щеки мешали ей осуществить задуманное. Были слишком тяжелыми. Тянули вниз.
Это Стеша и заметила накануне вечером, на прогулке, на которую они вывели внучку.
Они смеялись. Целовались. И забывали о том, что вокруг их мира все еще есть внешняя оболочка, в которой не только октябрь разливал по улицам карамель.
И в ту среду, самую обычную среду, знаменовавшую собой середину рабочей недели, Стефания Яновна с утра отбыла на репетицию, куда Андрей подвез ее лично – они теперь часто ездили вместе на работу, пока клоп прохлаждался во дворе. А сам Малич отправился в цех. В общем-то, у него дела тоже шли в гору, хотя он-то как раз ничего для этого особенного не предпринимал, работал как обычно, когда попадал в период «подъема» – на вдохновении.
И ближе к полудню, как раз на волне своего вдохновения, решил прерваться на кофе, которого ему выпить спокойно не дали. Курьер из «Миндаля» только-только свалил, оставив по себе аромат свежей выпечки, и он со своей чашкой устроился у окна, как вдруг раздался телефонный звонок, сбивавший все планы – это Андрей Никитич почувствовал на уровне подсознанки. Опыт, как говорится, не пропьешь.
И был-таки прав.
– Андрей Никитич, вы на месте? – раздался голос Романа Моджеевского, который сам, по всей видимости, пребывал где-то в пути – из трубки доносился рев мотора и визг сигналящих машин.
– И тебе здравствуй, Роман Романыч, – отозвался Малич, отхлебывая кофе. – Не знаю, что ты подразумеваешь под местом, а я в мастерской.
– Да. Еду к вам. Через пять минут буду. У нас новости.
– Нарыли?
– Да, Андрей Никитич, нарыли.
Долго ждать зятя не пришлось. Тот и правда вломился в мастерскую через пять минут после звонка. Собранный, спокойный и напоминающий хищника перед прыжком. Прямо настоящий мир дикой природы, а никакой не Роман Романович. Шутки кончились, судя по всему.
– Надо лететь в Бильбао. Три дня назад Арсен по своим каналам вышел на гражданина Испании… Алехандро Креспо Дельгадо сорока шести лет, за ним сейчас установили слежку, но в чужой стране что мы можем? Я фотографии видел, Андрей Никитич. Мне прислали.
– И? – коротко бросил Малич, воззрившись на Романа.
– И у этой скотины бородой вся морда заросла... загар средиземноморский. И еще он работает... в стрип-баре. В общем, бред. Бред! Я не даю никаких гарантий, что это Олег. Но лететь надо.
– Когда?
– Сегодня. Вы как? Вас это тоже касается…
Андрей непонимающе глянул на Моджеевского, даже бороду почесал.
– Что как?
– С нами? Ну в смысле… летите с нами?
– Да! – резво подхватился Малич, уразумев сказанное, и рассмеялся: – Давно я не был в стрип-баре. Целую жизнь. Кем он там, кстати, пристроился? Вышибалой? Или у шеста пляшет?
– Посуду моет.
– Ну да… карьерный рост, – протянул Андрей Никитич. – И ты думаешь, это правда может быть он?
– Нет. Нет, не думаю, потому что это невозможно. Не бывает так. Но, черт подери, в последнее время и происходит только то, чего не бывает. Надо удостовериться. Загран ваш дома?
– Здесь он мне точно ни к чему.
– Тогда едемте на Молодежную. У нас максимум полчаса. Еще в центр добираться, на самолет. Собственный я так и не купил, а судя по яхте – оно того не стоит, – мрачно хохотнул Роман.
Ровно в полчаса и уложились. Пока ехали к дому, Андрей набрал Стешу. Та не ответила, что означать могло только одно – репетиция. Именно поэтому, собрав сумку, он потратил еще несколько минут на записку, изложив в ней самое главное. О том, что поиски сдвинулись с мертвой точки, что они с Романом отправились проверять предположения и что он обязательно позвонит, как только сможет. В постскриптуме значилось самое главное: не делать глупостей!
Ее глупости дорого обходились всем. У Моджеевского, например, до сих пор наблюдались последствия контузии, полученной в Айя-Напе. Вспоминал, из-за кого весь сыр-бор, – ржать начинал, несмотря на всю серьезность ситуации. Впрочем, доро́гой до главного аэропорта страны, он, уткнувшись в макбук, то звонил кому-то, то писал, раздавая направо и налево поручения, за чем в течение нескольких часов молчаливо наблюдал Малич, отмечая про себя, что в голове зятя, кажется, умещается целый компьютер с оперативной памятью в терабайт. Сам он напряженно вглядывался в дорогу, гадая, чем закончится этот день, который начался так обыкновенно, но так невероятно продолжился. Испания в качестве послеобеденного приключения – это сильно.
Еще сильнее была мысль, что, возможно, все то напряжение, в котором они прожили уже несколько месяцев, скоро закончится. Внесет ли эта поездка ясность – вопрос задачи со многими неизвестными, потому что все происходящее – как пальцем в небо.
И еще он думал о Стеше.
Глядя, как Роман объясняет Женьке по телефону, куда запропастился и куда уволок ее отца, он думал о Стеше. О том, что та сегодня первый раз останется одна в его квартире. И о том, что наверняка будет волноваться, рисуя в своей красивой фиалковой голове какие-то ужасы. И потому самое разумное – как можно скорее с ней связаться. А то еще до чьей-нибудь контузии недолго.
Следующую попытку он предпринял уже находясь в здании терминала несколько часов спустя. Нетерпеливо набрал ее номер, но его вызов снова остался безответным. Стрелки на часах демонстрировали пять часов пополудни. Коваль отправил кого-то из сопровождавших их бойцов за кофе в одну из кофеен, расположенных здесь же. А Стеша – не отвечала.
С рейсом повезло – был прямой. И перелет в бизнес-классе вполне сошел бы за приятную прогулку, если бы не желание подогнать хотя бы немного время и оказаться в конечной точке своего пути.
– Ребята пробили его адрес, – продолжал вещать Арсен, излагая детали готовившейся операции. – Это в Лас-Кортесе. Неблагополучный район. Он там снимает комнату в пансионе с общей кухней. Походу, у него всего два маршрута – в бар и обратно. Особо нигде больше не отсвечивает.
– Панкратов не отсвечивает? – уточнил Роман.
– Алехандро Креспо Дельгадо не отсвечивает.
– Маразм!
– Не маразм, Роман Романович. Сюрреализм, – отрезал Коваль.
– Сюрреализм, Борисыч, это то, что я ему устрою, если это реально он. Кстати, как устраивать будем?
– Ну людей своими рожами на кухне его бара пугать явно не стоит. Он может запаниковать, а там народу многовато. Фиг его... во что оно выльется. Пусть уж лучше отработает свою смену у мойки спокойно. Парни входы и выходы пасут. А Олег Станиславович...
– Алехандро! – поднял указующий перст к небу Роман.
– Алехандро, – согласился Арсен, – так вот этот крендель после работы домой пойдет. Мои его ненавязчиво препроводят. Судя по всему, если он за спину и оглядывается, то все равно мало что видит.
– Ну так и у тебя не первоклашки работают, – дал высокую оценку кадровой политике и лично начальнику СБ его работодатель.
– Не первоклашки, – самодовольно согласился с ним Коваль.
– То есть этого уродца мы будем дома поджидать? – приподнял бровь Роман.
– Эффект неожиданности. Да там он и не рыпнется никуда. Говорю же, Лас-Кортес – такой район, что там сколько ни зови на помощь, вряд ли кто прибежит. Преступность зашкаливает.
Роман рассмеялся и повернулся к молчаливо наблюдавшему за этими двумя щенками Маличу.
– Короче, прощенья просим, Андрей Никитич. Вместо стриптизерш будет местная гопота. Вместо «секса на пляже» – максимум кофе. Надо продержаться.
Тот лишь усмехнулся в ответ:
– Если уж не ходил смолоду по стрип-барам, то нечего и начинать.
– Ну, зато потом тяпнем по рюмке местной огненной воды в честь окончания мероприятия.
– Чем бы оно ни закончилось? – приподнял бровь Малич.
– Может – отпразднуем, может – утешимся.
Но ни праздновать, ни утешаться Андрей Никитич не собирался. Собирался звонить, едва самолет приземлится на гишпанской земле, потому как уж в это время-то Стефания Яновна уже должна быть дома!
Но самое удивительное, наверное, заключалось именно в том, что мысли у них со Стефанией Яновной определенно сходились, потому как, едва он включил телефон после прохождения паспортного контроля, трубка заголосила Стешиной фиалковой мелодией.
– Ты где?! – испуганно гаркнула его фиалка, как только он принял вызов.
– Чего кричишь? – в свою очередь спросил Андрей негромко.
