Текст книги "Обрученные судьбой (СИ) "
Автор книги: Марина Струк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 81 (всего у книги 82 страниц)
– Его выгнали из церкви, плетьми секли за то, что против указа службы ведет для прихожан, – глухо говорила Ксения. – На твоей земле то, Владислав, было! На твоей!
– На моей, да не по моему указу на то! – не мог не ответить на это Владислав. – На моих землях много шляхты со своим умом ходит. За всеми не уследить! Да и не могу я против короля пойти. Ты ведаешь, что вера твоя против законов королевства и княжества, оттого и преследуют попов. Так сложилось… И так тому быть ныне. Обратной дороги уже нет, коли вера новая столько лет в землях живет. Не в моей воле переменить то, даже если попросишь о том. Вмешаюсь в распри те, поддержу схизматиков – не будет мне покоя в собственных землях, распри еще хуже пойдут. Пойми то! Но чинить тебе препятствий в том, что требы будешь давать в церкви веры своей, что будешь помогать тем, кому сердце зовет на подмогу, не буду, так и знай то.
Ксения хотела ответить ему на это, но решила промолчать пока о том, что уже странной уверенностью в душе ее жило, продолжила рассказ о встрече с братом в лесу, о том, как целый день после бок о бок провели с ним, как уехать решилась.
– И тут я виновна пред тобой, моя лада. Говорил мне Ежи – верь. Верь и жди! А я не верила… в тебя не верила, в любовь твою не верила. Прости и за то меня.
Она ласково провела ладонью по его лицу, с трудом сдерживая себя, чтобы снова не заплакать при мысли о том, как мог лечь ее путь жизненный далее, не поспей Владислав к рассвету. Запутала бы следы, да и метель ей та помощница была бы. Ушла бы с братом в Московию, и кто ведает, довелось бы увидеть Владислава снова. И Анджей, сынок ее… Даже сердце сжалось больно от подобной мысли.
– Следующим днем надо сани будет заложить да в Заслав возвращаться, – проговорил Владислав. – Андрусь, верно, уже в Замке. А может, в дороге еще… Так встретить надобно. А там к Пасхе и текун прибудет, думаю. Буду знать уже, какой дороги мне держаться.
– Чей текун? – насторожилась Ксения. В памяти еще живы были те дни, когда ждали гонцов с письмом из стороны, где сидел папа латинянский, те отказы, что раз за разом получал Владислав от того. – Ты в Варшаву зачем ездил?
– Прошение подавать королю о заступничестве в вопросе моего брака с схизматичкой. Чтобы тот поддержал мою просьбу к папе о венчании смешанном. Ныне, когда невестой шляхтянка названа, полагаю, что получу его. Не могу не получить…
Ксения резко села в постели, оглянулась на лики освященные лампадкой. А после обернулась к Владиславу, обхватила его лицо своими ладонями, зашептала быстро, сбивчиво, словно сама боясь тех слов, что с языка ныне слетали:
– Когда меня телом своим закрыл от пасти волка, когда на волосок от погибели с тобой были, я только одного боялась – что разлучат нас с тобой за чертой той, не смогу отыскать я тебя. Ведь веры разные, знать, и за той чертой миры разные будут. А я с тобой быть хочу во веки веков! И под небом этим, и в чертогах небесных! Не надо текунов ждать от папы латинянского. Не Ксения Калитина я уже, ушла из рода, от земли отчей ушла. Я – Катаржиной стану, имя приму это через крещение латинянское…
Владислав приподнялся в постели, чуть сморщив лоб от боли, что возникла в теле при этом движении, положил ладони на ее плечи, сжал слегка.
– Ты не должна делать того, коли против воли твоей! – она видела, что он не верит в ее желание, что не от нужды пришла она к тому решению. Сама надумала.
– Такова моя воля, Владек, мое желание, – улыбнулась она, и Владислав привлек ее к себе, обнял так крепко, что сам едва не застонал в голос от боли, по-прежнему доставлявшей ему беспокойство.
– Моя кохана, – прошептал он, целуя ее в висок, а потом добавил, вызывая легкий смех у Ксении. – Но и речи о Слуцке не будет! А коли и будет, то только со мной в качестве сопровождающего. И никак иначе!
Но Ксении не было нужды ехать в Слуцк. Для нее не было разницы, где покаяние в грехе страшном, что совершить намеревалась, принести – в монастыре ее веры или в церквушке, куда привыкла ездить за эти годы. Отец Паисий принял ее исповедь в том без единого упрека, только губы поджал на миг, перед тем как ответить на немой вопрос в ее глазах.
– Я должен порицать твое решение, пани, – произнес он. – Должен, но не стану делать того, ведая то, что в жизни твоей было, думая о том, что только предстоит тебе встретить в днях будущих. «Доколе все придем в единство веры», сказано в Писании Святом. Нет понимания в союзе мужа и жены без единства, не будет того единства без верования в закон единый. Сам Господь тебе дорогу выбрал, указав на мужа того. Только о заповедях Его не забудь, в чьей бы церкви свечи ни жгла! Да не оставит Он тебя милостью своей, в каком бы законе не чтила Его! Иди, покамест я не сменил решения своего, – выпростал священник руку из ее ладоней, не желая, чтобы она и долее поливала ее своими слезами. И Ксения ушла из этой маленькой церквушки, через слезы оглядывая и лики святые, и маленькие огоньки свечей, что трепетали перед образами. Такова доля моя, Господи, да не остави мя в ней!
Они пробыли еще пару дней в вотчине Ежи, невзирая на стремление Владислава срочно ехать в Заслав, чтобы убедиться в благополучном возвращении сына.
– Никуда он не денется! – ворчал Ежи добродушно, набивая табаком чубук. – С паничем и пан Тадеуш, и те товарищи, что душу вынут, а панича в обиду не дадут. Да и в королевстве ныне тихо, не то что раньше. Что-то не к добру то… Московиты что ль придут на порубежье, или шведы?
– Ну, ты поговори еще! – отзывался Владислав, раздосадованный своим невольным заточением в четырех стенах спаленки. Его рана все никак не закрывалась, кровоточила часто, оттого и не пускали его даже на ноги встать ни Ежи, ни Ксения, ни полноватая холопка, что зашивала в то утро его рану и делала перевязки. Да и то, что Ксения спала рядышком, а коснуться толком нельзя ее было из-за раны, настроения не добавляло. – Не хватало нам еще шведов на головы наши. Пусть сидят себе в стороне своей да глазами не рыскают в нашу! Мира бы! Хоть и на лето да на зиму всего.
И этой пары дней хватило и Владиславу, и Ежи, чтобы та скованность, что ощущалась меж ними в первое время их общения, ушла насовсем к отъезду Заславского из вотчины. Чтобы тот смело шагнул к старому шляхтичу и взглянул в его глаза, когда прощались они, стоя во дворе у запряженных саней.
– Ну, дядку, жду тебя сразу после Пасхи в Заслав. Надобно же дочь отвести в костел тебе. Кто ж то сделает, коли не ты? Ждать тебя буду! Думаешь, справится пани твоя к тому сроку?
– Справится, сынку. На Иосифа {1}ждем, не позднее, – ответил Ежи, с трудом скрывая свое волнение ныне, захватившее душу. – Ты же ведаешь, что буду подле вас в день тот.
– Ты прости меня, дядку. Все, что сотворил я, прости мне! – тихо проговорил Владислав.
– Ну, так моя вина поболе твоей будет, сынку, – так же в полголоса произнес Ежи. – Мне о прощении молить, не тебе. Я за дело получил то, что было. За вину мою перед тобой.
– Не встанешь боле против меня, Ежи? Всегда будешь на моей стороне? Даже если будешь думать, что во вред мне то. Ты не думай даже – я себе не ворог, во вред творить не буду.
– Добже, мой мальчик, верю тебе в том, – улыбнулся широко Ежи, и они обнялись, как прежде – сердечно, без всяких обид или недомолвок, а после расцеловались троекратно в знак примирения. При последнем поцелуе Ежи чуть задержал Владислава, прошептал тому в ухо. – Ты мою ласточку береги, Владек. Она ради тебя от всего мира отреклась…
– Нет нужды говорить, – ответил ему Владислав. – Всегда буду помнить о том.
Он говорил то от чистого сердца – никогда ему не забыть, от чего отказалась Ксения ради любви к нему, от чего отреклась и годы, и несколько дней назад, и что предстоит принять ей спустя пару-тройку тыдзеней. Владислав прижимал ее к себе, когда они ехали в санях по белому простору снежной дороги, возвращаясь в Заслав из земель Ежи, аккуратно целовал прямо под околыш шапки, прижимаясь губами к холодной коже – в висок или лоб, если она поворачивалась к нему, а то и в губы, когда она поднимала вверх подбородок, явно намекая на то. Гладил ее волосы, когда она спала подле него в плохо топленных комнатах корчем, где они становились на ночлег, бережно укрывал от холода своим широким плащом, подбитым мехом.
– Мой маленький сокол, – прошептал Владислав как-то в одну из таких ночей, когда как обычно лежал подле нее в постели и сторожил ее сон, любуясь ее красой. Она была особенной, не такой, как другие пани, что встречались на его пути. Он гордился ее мужеством, ее решительностью и твердостью, ее нравом и красой, что приковывала взгляды с первых же моментов, как та ступала в комнату. Его маленькая храбрая птичка, способная пойти на многое, коли решила.
– Что? Что? – встрепенулась вдруг Ксения, и он прикусил губу, жалея, что разбудил ее своим шепотом. Или это громкий хохот его пахоликов, что доносился через тонкую перегородку, заставил ее открыть глаза?
– Спи, кохана, спи. До рассвета еще долго, – прошептал он. Ксения взглянула на маленькое оконце, за которым стояла кромешная тьма, а потом вдруг протянула руку и коснулась его лица.
– Мне почудилось, что все это морок ночной. Что я одна и в постели своей в спаленке Ежи. Что мы не рядом, розно…
– Тут я… всегда буду… – прошептал он ей в ответ на эти слова и склонился, чтобы коснуться ее губ легко и мимолетно. Но она обхватила его руками, аккуратно, стараясь не задеть его раны, прижалась к нему всем телом, заставляя продлить поцелуй, сделать его глубоким и горячим, унять тот жар, что опалил ее при касании его губ. В ту безлунную ночь был зачат их второй сын, темноволосый Михась, схожий чертами лица с дедом, Стефаном Заславским, а глазами с материнской породой…
Во дворе Замка прибывших встретил Анджей, уже несколько дней как прибывший в Заслав из стольного града. Он выбежал на крыльцо, радостно улыбаясь, бросился к саням, заметив в них широкоплечую фигуру отца.
– Тата! Пан отец! – а потом так же просиял, заметив, что женщина, поднявшая голову с груди пана ордината, была его матерью, воскликнул чуть удивленно, но не менее радостно. – Мама? Мама! Ты приехала погостить? Сколько дней ты пробудешь?
– Твоя мама приехала навсегда, Андрусь, – ответил Владислав на его вопросы. – И никогда боле не уедет из Заслава.
Как же согрели эти слова душу Ксении! Навсегда. Она приехала в Заслав, чтобы никогда боле не уехать отсюда, чтобы остаток своих дней провести рядом с любимым и детьми, которые у них есть и будут.
Именно они помогали ей в те моменты, когда в ее душу заползала тень страха перед тем, что ей предстоит сделать. Суеверная, Ксения до дрожи боялась того дня, который сама себе определила для перехода из новой жизни в иную, в которую должна была ступить тут же, как приехала сюда, в эти земли. И даже платье из шелка цвета кости, в котором ей предстояло ступить под своды костела, искусно расшитое золотыми нитями и жемчугом, не вызывало улыбки на ее губах. Оно привело бы ее непременно в восторг, не тревожь ее темные думы о будущем, но ныне только одна мысль кружилась в ее голове. И даже весть о том, что пани Эльжбета родила в ночь на Иосифа дитя женского пола, маленькую ласточку-дочку для Ежи, только на короткое время смогла унять ее тоску и страхи. Ксения, как могла гнала от себя их, и это удавалось ей днями, которые она проводила с Владиславом или Анджеем. Но ночами, когда Владислав удалялся в свои покои, и она оставалась одна, они наваливались на нее с удвоенной силой, гоня от нее сон.
Это сразу же заметил епископ, прибывший в Замок, чтобы провести венчальный обряд. В тот же вечер, как прибыл в Заслав, он послал за Ксенией слугу, настаивая на том, что желает видеть пани.
– Пани боится за спасение души своей, верно? – без предисловий начал он разговор, беря в свои ладони холодные руки Ксении. – Неужто снова страхам уступишь? Неужто сомнениям душу отдашь?
– Коли б было так, отказалась от крещения латинянского, – ответила резко Ксения, и бискуп улыбнулся, узнавая ту пани, что была ему лучше знакома, которой он и желал видеть Ксению.
– Я ведаю, что сказали тебе. Что переходя в закон римский, ты душу свою ввергаешь в грех, что и не искупить вовеки веков. Да только, милая моя девочка, думала ли ты о сути крещения, слышала ли отца Макария, когда тот тебе о нем говорил? О том, что принимая веру, ты снимаешь с себя все грехи, что на душе твоей были до того? – она подняла на него глаза, вспыхнувшие надеждой, и он улыбнулся. – Credo in remissionem peccatorum {2}, не забывай о том. Завтра ты ступишь в новую жизнь свою без единого греха на душе. Отчего не спросила о сомнениях своих отца Макария? Не можешь оставить предубеждение к нему? Помнишь ту неприязнь, с которой тот встретил тебя? Если так, то я пришлю тебе духовника иного, негоже в грехах отчет давать да совета просить у того, к кому не лежит душа. А ныне спрашивай… вижу по глазам, что вопросов много есть ко мне, как лицу духовному.
Они проговорили всю ночь, но именно эта ночь помогла Ксении наутро с легкой душой принять новое имя и надеть на шею новое, совсем непривычное распятие на тонкой золотой цепочке. Бискуп настоял на том, чтобы крещение провели в небольшой каплице {3}Заславского замка, дабы избежать ненужных шепотков, укрыть это событие от любопытных глаз и ушей.
Чуть дрожа от волнения и легкого страха, все еще тлевшего в душе, ступила Ксения в эту небольшую залу с алтарем и расписными стенами с сюжетами из Заветов. Даже глаза на миг прикрыла, опасаясь, что с ней случится падучая, как пугала ее когда-то мамка Евпраксия, показывая на крест храма римской веры в Москве. «Доброго верующего падучая хватит, коли порог латинянской церквы ступит!». А может, ее била от дрожь от холода, что прошелся по ее телу, легко проникнув через тонкое полотно белой рубахи, в которую была облачена она.
– Kyrie, eleison. Kyrie, eleison. Christe eleison. Christe, eleison {4}, – начал епископ обряд крещения, и Ксения замерла, глядя в глаза нарисованной на стене Богоматери, что смотрела на нее с нежной улыбкой на губах, словно подбадривая. А потом вдруг почувствовала легкое касание ладони к спине, чуть ниже лопатки сквозь тонкое полотно. То Владислав, мимолетно коснувшись ее, тайком от всех, кто был в каплице на крещении, словно сил ей придал. Побежало тепло по телу, ушла дрожь, и тут же вспомнились слова, что должна была повторять за епископом.
– Credo in Deum, Patrem omnipotentem, creatorem caeli et terrae. Et in Iesum Christum, Filium eius unicum, Dominum nostrum {5}, – шептала она, слыша только голос Владислава среди прочих, что раздавались в каплице. И вздрогнула после только дважды: когда холодная вода пролилась на голову, потекла тонкими струйками по волосам и когда епископ крест начертил елеем на ее челе, символизируя, что отныне она новое имя носить будет – Катаржина.
– Ты умница, – прошептал ей после прямо в ухо Владислав, накидывая на плечи плащ, чтобы холод более не беспокоил ее, целуя в волосы. – Касенька моя…
И от этого «Касенька», от горячего дыхания, что коснулось кожи, вдруг пришла уверенность в правильности шага, что сделала ныне, забыла, что распятие – из золота, с мелкими яхонтами по всему кресту – иное, латинянское на груди. Она осталась той же, что и была, приняв другую веру, читая молитву на чужом языке, назвавшись иным именем. И самое важное для ныне было только одно – что отныне никому ни под силу разлучить ее с ним, тем, кто следующим весенним днем ждал ее на ступенях костела.
Она на всю жизнь запомнит Владислава таким, каким увидела в день их свадьбы у костела. Он не смог ждать ее на ступенях, и едва ее небольшой кортеж показался на узкой улочке, что к площади вела, как сбежал он навстречу ее белой лошадке под рев толпы горожан и холопов, что пришли к костелу поглядеть на свадьбу пана ордината.
– Моя кохана… – прошептал Владислав, глядя на нее снизу вверх, щурясь от солнца, что ударило лучами ему при том в глаза. – Я ослеп от твоей красы… даже глаз не могу открыть. Помоги мне, драга…
– То солнце ослепило тебя, а не моя краса, – смеясь, ответила ему Ксения, ловя его ладони протянутые вверх и кладя себе на талию, чтобы он обхватил ту покрепче и снял ее с лошади. Но все же не могла не признаться самой себе, коря за грех тщеславия, что ныне выглядит, как никогда ранее. Шелковая блестящая на солнце ткань облегала стан, золотые нити переливались при каждом движении. Квадратный вырез обнажал шею и часть груди, выгодно подчеркивая хрупкость ключиц и стройность длинной шеи. Ее светлые волосы были подняты вверх и стянуты в узел на затылке. Полупрозрачная кисея, что по обычаю прикрывала волосы рантухом, не скрывала от взгляда ее золотистые пряди, а жемчужный венец так и манил взглянуть на богатство волос невесты.
– Ты так красива, моя драга. Даже дух захватывает от твоей красы, – улыбнулся Владислав, опуская ее на землю перед собой, оглядывая с ног до головы и задерживая взгляд на ее губах, вынуждая слегка покраснеть. – Я никогда не видел невесты краше!
– Ну, погнал-то! Погнал! Осади коней, пан Владислав, – пробился к ним Ежи, улыбающийся так широко, что Ксения даже не признала его сразу, настолько ей был непривычен его вид. – Я должен невесту к костелу подвести, а не муж будущий. По обычаю!
– In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen {6}, – начал мессу епископ, когда пара заняла свои места, опустившись на колени.
– Amen! – разнеслось в ответ по костелу, отразилось эхом от каменных сводов и стен. С тихим шелестом одежд заняла свои места шляхта, прибывшая на свадьбу ордината Заславского. Ксения тут же скосила глаза, желая рассмотреть Владислава, который повернул к ней голову, словно почувствовав на себе ее взгляд, улыбнулся. Ему так был к лицу этот жупан из плотного бархата цвета кости, в тон ее платью. Золотая цепь на груди с массивной бляхой с гербом Заславских. Пояс из массивных пластин того же металла на поясе. И самое главное – та самая улыбка, что освещала его лицо нынче, словно лучи весеннего солнца, пробивающиеся в костел сквозь узкие высокие окна.
– Я люблю тебя, – сказал Владислав одними губами, а потом отвернулся, стал слушать мессу, слова которой разлетались по храму. Служба показалась Ксении, тщательно вслушивающейся в размеренный голос епископа, такой короткой на удивление. Только когда бискуп оставил латынь, чтобы задать вопросы, положенные обрядом, вдруг прониклась осознанием того, что навеки соединяет нить своей судьбы с тем, кого душа ее выбрала когда-то, заслушалась, когда Владислав, развернувшись к ней лицом, взяв ее руки в свои ладони, клятвы давал:
– Я, Владислав, беру тебя, Катаржина, в жены и обещаю тебе хранить верность в счастии и горести, в здравии и болезни, а также беречь и почитать тебя во все дни жизни моей…
Ксения вслушивалась в его голос, твердо произносящий слова клятвы, смотрела в его темные глаза и едва дышала ныне от волнения и того восторга, что вдруг вспыхнул в душе. Оттого и шли слова ее клятвы, что за епископом повторяла, от сердца самого.
– Я, Катаржина, беру тебя, Владислав, в мужья и обещаю тебе хранить верность в счастии и горести, в здравии и болезни, а также беречь и почитать тебя во все дни жизни моей…
– Quod Deus coniunxit, homo non separet. Ego conjimgo vos in mat-rimoiium in nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti! {7}– произнес епископ, и дружное «Amen!» вторило его словам. Легкая улыбка скользнула по его губам, когда он заметил, каким светом тут же вспыхнули глаза Владислава, и как зарделась в ответ на то его молодая жена.
Скользнуло на палец благословленное у алтаря венчальное кольцо на палец Ксении. Широкая золотая полоса и черный камень в нем, с искусно вырезанным гербом Заславских. Малое подобие перстня ордината, что был у Владислава на правой руке. Венчальное кольцо должно было быть другим – перстнем с рубином, и он позже оденет его на один из пальцев Ксении. Но тут в церкви в знак своей верности и любви ей он желал подарить ей это – спешно, но искусно созданное мастером тонких работ к дню свадьбы. Созданное только для нее, как и венец, что ныне был у нее в волосах.
– Катаржина, – раздался под сводами костела голос Владислава. – Прими это кольцо как знак моей верности тебе, in nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti!
После мессы, на которой Владислав так и не отпустил ее руки после того, как одел кольцо, так и поглаживал ее ладонь, молодые должны были вернуться в Замок, где для шляхты уже накрывали столы в большой зале, и расставляли скамьи и ставили доски на козлы на поле подзамча для хлопов и горожан, Владислав вдруг приказал подать ему валаха.
– Вместе поедем, – коротко сказал он, отвечая на немой вопрос Ксении, промелькнувший в глазах. Так и поехали: вдвоем на вороном валахе Владислава по улочке града к Замку. Ксения прижималась к его груди и счастливо улыбалась горожанам и холопам, что толпились вокруг или свешивались из распахнутых окон, кричали им пожелания долгой жизни и счастливой доли, ласково касалась младенцев, которых протягивали матери. Радость, что так и витала в граде ныне, казалось, вселилась в каждого. Трепетали на ветру разноцветные ленты, которые натянули горожане от окна к окну, а порой даже ссыпались на молодых вместе с хмелем и редкие лепестки комнатных цветов, которых не пожалели горожанки в честь такого дня.
– Я давно желал сделать то, – прошептал Владислав, когда они въехали в ворота брамы, и во дворе Замка раздались приветственные крики челяди. – Привезти тебя на двор своей женой…
Она ничего не ответила на это, только поцеловала его в шею сразу над воротом жупана, с трудом борясь с желанием запустить пальцы под шапку в темные волосы, зацеловать его лицо короткими нежными поцелуями.
– Сделаешь так еще, – прошептал Владислав, снимая ее с валаха, так, чтобы скользнула вниз вдоль его тела при том. – Пушки будут бить впервые в Заславе до темноты в день свадьбы. Я и так еле держусь… То нездоровье мое, то запрет от отца Макария. Больше нет препон, надеюсь?
На крыльце Замка их встретил Анджей, склонился перед ними в почтительном поклоне, следуя наставлениям Магды, что вытирала слезы украдкой, стоя за его спиной.
– Пан отец, пани матка моя, примите мои пожелания в этот день, – сказал он чересчур сурово, а потом добавил в ухо склонившейся к нему матери. – Я рад, что он повел к алтарю тебя…
– Я тоже рада, Андрусь, – прошептала в ответ Ксения, обнимая своего мальчика под удивленные взгляды шляхты, что собиралась во дворе за их спинами.
Пусть дивятся тому, как дивятся этому браку, не принесшему ординату никаких выгод. Пусть шепчутся на ее счет, сколь душам их будет угодно, пусть говорят о ней в своих каменицах, передавая из фольварка в фольварк сказ о свадьбе, что ныне в Замке праздновали. Ксении было безразлично то. Лишь бы рядом Владислав был, как ныне, сжимая ее ладонь в своей руке, лишь бы он так же улыбался ей и глядел в глаза с таким же огнем…
Этот огонь, казалось, проник к ее жилы через этот взгляд, заполыхал еще жарче, когда Владислав коснулся ее и повел в генсии по зале. Он смотрел только вперед, даже головы к ней не поворачивал во время танца, но видела… она знала, что происходит ныне в его душе, потому и не стала противиться, когда Владислав вдруг скользнул в толпу приглашенных, сжимая ее руку и тяня за собой, провел узкими и темными коридорами, не останавливаясь на стену, где она так любила бывать когда-то.
– Голову надо остудить, – улыбнулся Владислав в ответ на ее вопрос. – Да и с тобой побыть хочу хотя бы миг наедине, без всех людей тех.
Она запрокинула голову, чтобы не видеть его горящих глаз, чтобы отвлечься и унять собственный огонь, пылающий в ее теле. Яркие звезды мигнули ей, приветствуя с темноты небес, и Ксения вдруг вспомнила иную ночь, когда так же смотрела в высь на эти мерцающие светила.
– Только ты показал мне их свет, – улыбнулась Ксения, поворачивая голову и заглядывая в глаза Владислава. Тот не расслышал ее, открыл рот, чтобы переспросить, но не успел этого сделать, как громко грянул над землями Заслава пушечный выстрел, оглушая на миг их. Затем последовал еще один, сопровождаемый ликующими криками стражников, и последний, третий – за продолжение рода Заславских.
– Они думают…? – смутилась Ксения, слушая крики стражников и скрытые слюдяными вставками окон ответные возгласы шляхты из залы. Владислав кивнул и вдруг обнял ее, прижал спиной к холодным камням спиной.
– Не будем же разочаровывать их, моя драга, – прошептал он, целуя ее в шею, заставляя выгибаться навстречу своим рукам и губам. – Не будем их огорчать…
– Владислав… подожди же, – делала слабые попытки образумить его Ксения, сама подставляя меж тем губы для поцелуя. – Нас увидят…
– Не увидят… тут не видно… не увидят… верь мне, моя кохана… – шептал Владислав между поцелуями, прижимаясь к ней всем телом.
И она вверилась ему. Отдавая свое тело и душу без остатка. Полностью. Зная, что меняет их на схожий дар от него, принимает его тело и душу в свои руки. Вверилась без особых раздумий и сожалений, зная, что только он способен показать ей необыкновенный свет звезд, которые закружились над ними ныне в особом танце, благословляя их, как сделали это когда-то в летнюю пору на окраине одного из лесов Московии, когда две жизненные нити перепутались в одну. С того дня и навсегда…
1. День святого Иосифа, обручника Девы Марии – 19 марта
2. Верую в оставление грехов (лат.) – часть молитвы Символ Веры
3. От лат. capella. Молельня, часовня в замке.
4. Господи, помилуй. Господи, помилуй. Христе, помилуй. Христе, помилуй (лат.) – начало литании всем Святым (Litania Sanctorum), с которой начинается обряд крещения в католичестве
5. Верую в Бога, Отца Всемогущего, Творца неба и земли. И в Иисуса Христа, единственного Его Сына, Господа нашего (лат.) – слова молитвы Символ Веры
6. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь (лат.)
7. Что Бог соединил, человек да не разъединит. Я соединяю вас в супружество во имя Отца, и Сына, и Святого Духа (лат.)
