Текст книги "Обрученные судьбой (СИ) "
Автор книги: Марина Струк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 37 (всего у книги 82 страниц)
– Я еду, отец… я еду…
И мысли, тягостные мысли тревожили его ночами. Владислав поддался своему горю этой весной, своей слабости, оттянул возвращение в земли Заславского магнатства и нежданно для самого себя нашел то, что потерял – Ксению. Господь даровал ему одно, но так жестоко отнял другое взамен (хотя и запретил ему так, даже мысленно, говорить тот худой ксендз). И Матерь Божья! Когда он так самолюбиво наслаждался своим счастьем, когда строил планы, как обхитрить отца, Стефан Заславский в то время уже был мертв. Мертв! Когда Владислав радовался на заречинах, его отца уже положили в каменную нишу в костеле, навеки покрыли плитой его могилу. И эта радость теперь выжигала виной его душу, будто огнем.
Оттого Владислав и отводил глаза в сторону от пытливого взгляда Ксении, когда встречался с ней глазами. Он боялся, что она прочитает в них вину и сожаление, которые охватывали его при мыслях о заречинах, проведенных чуть ли не у гроба отца. И в этот раз отвел глаза, едва встретил свой отряд у развилки. Но душа сама тянулась к ней, к его кохане, несмотря на все уверения совести, несмотря на вину, несмотря на то, что любовь к ней была грехом в глазах церкви. Она была нужна ему. Верно тогда сказал пан Петрусь на заречинах – она часть его души и сердца, и ему никак нельзя без нее.
Потому Владислав и перешагнул порог комнаты, которую отвели Ксении и Катерине в корчме, где они остановились на ночлег. Он специально не стал заворачивать на шляхетские дворы, не желая никого видеть нынче, не желая ловить косых взглядов. Подарок небес – двор корчмы был пуст, на удивление прибывших, только хлопы и войт ближайшей вотчины, которые тут же удалились, уступая место в зале пахоликам Владислава.
Ксения стояла у оконца на уровне ее глаз, поставив на узкий уступ под ним, образ, что она возила с собой в торбе. Глаза ее были закрыты, она отрешилась от всего происходящего за вечерней молитвой. Только Катерина скосила глаза на вошедшего Владислава, но по его знаку не стала отвлекать Ксению, позволила той закончить молитву, и только тогда, быстро перекрестившись и приложившись губами к иконе, выскользнула за дверь.
– Завтра к вечеру мы будем в Замке, – произнес Владислав, и Ксения вздрогнула, вернувшись на грешную землю из своих мыслей.
– Уже завтра? – переспросила она, не двигаясь с места, только наблюдая за ним от окна. На его лицо падала тень, и она не смогла понять, в каком настроении он пришел сюда, избегая ее последние два дня.
– Мы уже второй день идем по землям магнатства, – кивнул Владислав. Ксения замерла, обдумывая то, что узнала. Она подумать не могла, что отец Владислава так богат. Вернее, был богат. А потом вдруг Владислав сорвался с места к ней, схватил ее за руки и прижал ее ладони к своему лицу, словно прячась в них от ее взгляда.
– Прости меня, – прошептал он. – Я не должен был…
– Нет, – перебила его Ксения. – Это я виновата перед тобой. Прости меня ты. Нынче днем… Я испугалась, что теряю тебя, что ты удаляешься от меня. Этот страх… Он постоянно во мне. И только когда ты рядом, я могу забыть о нем.
Она не договорила – Владислав привлек ее к себе и поцеловал, неглубоко, ласково, едва касаясь губами ее губ. Эта легкая ласка сделала свое дело. Страхи развеялись, будто туман над рекой при первых лучах солнца, мысли тревожные спрятались обратно в потайные уголки ее души.
– Я думала, мы идем в Белоброды, – прошептала Ксения в его губы, настолько близко были их лица сейчас. Владислав покачал головой.
– Я должен появиться в Замке. Отдать последнюю дань отцу, поклониться его могиле. Потом, когда будет вскрыт тастамент {4}отца, мы уедем в мой фольварк, – он игриво укусил ее за пухлую нижнюю губу, но голос, который прозвучал в тишине комнаты, был серьезен. – Ксения, никогда более я не должен слышать от тебя слов, что прозвучали ныне днем на стоянке. Эти люди живут на моих землях, некоторые платят мне чинш. Но они не только мои. Чтобы больше не было этого разделения. Как и слова «ляхи» в твоей речи. Не на этой земле. Никогда!
Этот Владислав, что стоял перед ней сейчас и держал ее лицо в плену своих ладоней, чьи глаза так пристально смотрели на нее, был непривычен Ксении. Нельзя сказать, что она ранее не знала его таким – ведь этот был тот самый Владислав, который когда-то грозился перерезать ей горло, который когда-то захватил ее в полон. И именно этот Владислав пугал ее тогда. Именно такой – холодный и отчужденный незнакомец, человек, обладающий силой и властью, сметающий все на своем пути.
На следующий день Ксения стала внимательнее к деревням и дворам, что проезжал отряд Владислава. Только теперь она стала понимать, отчего так был услужлив рандарь давеча в корчме, отчего столько людей выходит из своих домов или отрывается от работы, чтобы поприветствовать проезжающих, отчего так низко кланяются холопы, сняв шапки. Она оглядывала земли и с трудом верила, что так много может принадлежать одному человеку. Конечно, род Калитиных не был беден, но их вотчины можно было объехать за день вдоль и поперек, а тут же…
Когда солнце медленно покатилось по небосводу вниз, хоругвь Владислава въехала в городок, что стоял в версте от Замкового холма. Сначала Ксения разглядывала само селение, дивясь тому, что помимо деревянных домов, уже к которым так привык ее глаз за время путешествия по польским землям, она видела и каменные, и их было немало. Проходы между домами в городке были не такими, как в Руси, широкими, к тому же вымощенными камнем, по которому так звучно сейчас стучали подковы лошадей отряда.
– Они его любят, – слегка удивленно проговорила Ксения, глядя, как улыбаются жители, кланяясь младшему сына магната. Ежи, которым она ехала сейчас, усмехнулся в усы.
– Хлопы любят того пана, что редко бывает в землях своих. Да и не пан тут Владислав. Оттого и любят.
Тем временем узкая дорога между домами расширилась и перешла в небольшую широкую площадку перед высокой громадой каменного костела с латинским крестом на островерхой крыше. Ксении пришлось даже голову запрокинуть, чтобы разглядеть его.
– Велик? – с гордостью в голосе спросил Ежи. – Костел построили в одно время с замком. С того же камня. Прадед Владислава начал, а завершил стройку его дед. Оба лежат тут, в склепе. Как и отец Владислава с недавних пор.
Ксения провела глазами по мощной постройке храма латинян с высокими узкими окнами. Ей показался он чересчур большим и грубым, по сравнению с изящными куполами церкви, в которую она ходила в Москве. Будто храм православной веры был девицей с искусными украшениями, а костел – истинным рыцарем в доспехах – сильным и высоким.
А потом отряд завернул за костел, дорогая снова сузилась, но не дома, что стояли по краям пути заставили Ксению замереть, даже забыв про дыхание. Перед ней вдали раскинулся на высоте холма замок из темного камня. Мощные высокие стены, несколько башен с острой кровлей, за одну из которых сейчас торопилось спрятаться осеннее солнце. И чем ближе отряд подъезжал по дороге к замку, тем больше перехватывало у Ксении дыхание при виде подобной громады.
Так же как и на площади, ей пришлось задрать голову вверх, чтобы окинуть взглядом высокую браму {5}, к которой подъехали всадники. Толстые дубовые ворота уже были распахнуты настежь ратниками, дежурившими у брамы (позднее Ксения узнает, что в браме есть герса {6}, в обычные дни поднятая вверх, чтобы не затруднять проезд в замок, но готовая опуститься в момент опасности). Прямо над воротами, там, где по обычаю у русских должен быть расположен образ, висел большой щит алого цвета с изображенными на нем золотыми полумесяцем, шестиконечной звездой и каким-то неизвестным Ксении знаком, схожим со стрелой.
– Герб Заславских, – шепнул ей Ежи, заметив направление ее взгляда, слегка придержав коня, чтобы дать Ксении разглядеть его. А потом направил коня в замок через ворота. Ксения успела заметить, что толщина замковых стен была шага три, не меньше, когда они проезжали через браму. А потом снова замерла, пораженная открывшейся перед ней картиной, когда конь Ежи ступил на двор замка.
Двор имел ровные четыре стороны, повторяя внешние очертания замка. В глубине двора стояло высокое трехэтажное строение из камня с высокими узкими решетчатыми окнами с разноцветными стеклами. Оно было пристроено к северной и восточной стенам замка, и оттого казалось, что прямо из боковых стен здания выходят толстые замковые стены с крытыми галереями и высокими башнями по углам. Ксения настолько увлеклась разглядыванием диковинного для нее строения, что пропустила тот момент, когда пахолики остановили лошадей, стали спешиваться. И тут же двор стал наполняться людьми, что спешили выйти из замка или хозяйственных помещений, громкими возгласами, приветствиями.
От этого шума Ксения растерялась, как тогда, на дворе Крышеницких, но потом сумела выровнять дыхание и принять помощь одного из пахоликов, помогающего ей спуститься с коня Ежи. Конечно, ей было бы приятнее, если бы Владислав оказал ей помощь, но она понимала, что тот занят – он уже спешил к высоким дверям из дуба по левую сторону от брамы, которые распахнулись, пропуская нескольких мужчин.
– Тот, что ростом с Владислава, в жупане цвета яхонта, с толстой золотой цепью, единокровный брат Владислава, пан Юзеф, – шепнул на ухо Ксении Ежи, что тоже спешился и, передав поводья подоспевшему конюху, встал чуть позади нее.
Ксения внимательно оглядела высокого мужчину со слегка покрасневшим лицом, что заключил Владислава в объятия и троекратно расцеловал. Он был и похож, и в то же время не похож на своего брата. Если черты лица Владислава были резче очерчены, выдавая властность его натуры, то лицо Юзефа было более округлым, а нос более широким, губы толще. Кроме того, Ксения уже успела заметить, что и фигурами они различны: Юзеф был немного обрюзгшим, с небольшим животиком, что легко угадывался над поясом.
– Тот, что самый старший из всех, в черном платье, пан Матияш Добженский, каштелян замка при пане Стефане. Его правая рука, и, полагаю, хранитель самых сокровенных тайн пана Заславского. Большей власти, после семьи Заславских, разумеется, не было ни у кого в землях магнатства, – продолжал шепотом рассказывать ей Ежи. Каштелян был ростом ниже братьев Заславских, но осанкой своей выдавал свое далеко не низкое положение в замке. Голова его была уже тронута сединой, а лицо избороздили морщины. Он тоже крепко прижал к себе Владислава, что-то прошептав тому в ухо. Ксении это объятие показалось почему-то искреннее, чем братское приветствие.
– Пан Юзеф и пани Патрыся, жинка то пана, люто ненавидят пана Матияша. Видимо, от того, как пану Стефану предан, как собака … был, и даже против пана Юзефа, бывало, выступал. По поводу того, как часто надо ольстры открывать с грошами и талерами {7}, – продолжил Ежи. – А еще от того, что тот уговорил пана Стефана позволить свободно селиться в своих землях жидам, которых пан Юзеф терпеть не может. Как и других еретиков. Потому-то так яростно церквы схизматические, что унию не приняли, разорял в магнатстве, гонял попов и в хвост, и в гриву.
Ксения напряглась при этих словах, едва сдержав возглас, который чуть не сорвался с губ, но предпочла не выдать своего волнения от этого известия, сжав пальцы в кулак, как делала это обычно, когда сердце было не на месте от тревоги. Она уже поняла, что знакомство с братом Владислава будет не таким приятным, коли тот против схизмы так яростно выступает.
– Худо то, что ныне пан Юзеф магнатство примет. Власть у него будет тогда большая. Шибко тяжело пану Владиславу придется. Чую, ссоры будут великие. Хотя это как пани Патрыся решит, – усмехнулся Ежи.
– А вот это новое лицо для меня, – крякнул Ежи, подкручивая ус, видя, как к Владиславу подходит молодой шляхтич в жупане темно-синего, почти черного цвета. Этот шляхтич тоже что-то проговорил Владеку, а потом обнял его, да так крепко, что сумел оторвать при этом Заславского от земли, хотя и был ниже ростом почти на голову, чем тот, и уже в плечах. – Судя по всему, то Тадеуш Добженский, сын каштеляна. Последний раз я его видел, когда с Замойшей {8}ходили.
Ксения вдруг заметила, как замер, обнимая Заславского, Тадеуш, глядя из-за плеча шляхтича на нее, стоявшую возле Ежи, почти посреди двора, там, где и спешилась. Владислав тоже обернулся назад, будто почувствовав перемену в настроении Добженского, а потом и остальные перевели глаза на Ксению. Даже холопы, суетящиеся во дворе: кто лошадей принимая, кто спеша напоить чистой водой уставших путников.
Она тут же вспомнила под этими десятками глаз, устремленных на нее, что с дороги только: платье, запыленное да пропахшее потом, волосы растрепанны, и кто знает, не грязно ли лицо. Но не успела она об этом подумать, как Ежи взял ее пальцы и положил себе на сгиб локтя, следуя немому приказу Владислава.
– Пошли, панна. Знакомство будем делать. Ну, чего затряслась-то? Такая смелая была еще давеча, а тут оробела, – Ежи легонько сжал ее пальцы на своем локте, а потом добавил чуть тише. – Ты лучше покамест помолчи, панна. А то говор твой московитский так и лезет. Ты только приседай, как я тебе показывал давеча, да улыбайся миленько. Не будем дразнить гусей – рановато для того, ой, рановато.
1. Имеется в виду малая свадьба, которая по традиции еще несколько дней гуляет в доме невесты
2. Человеку свойственно ошибаться, глупец же упорствует (лат.)
3. Т. е. между собой, в одной вере.
4. Завещание, распоряжение собственностью на случай смерти
5. Тут: башня с въездными воротами
6. Специальная решетка из кованых и заостренных снизу железных полос
7. Монеты, бывшие в обращении в то время
8. Имеется в виду гетман Замойский
Глава 32
Знакомство совершилось довольно быстро, словно Господь услышал немую мольбу Ксении. Ей почти не пришлось говорить с мужчинами, чего она очень боялась, опасаясь за свой акцент и несовершенство владения местным наречием. Говорил в основном Владислав. Он повернулся к подошедшим Ежи и Ксении, но руки ее не принял у усатого шляхтича, только коротко кивнул ей, будто в знак поддержки. Как и в прошлый раз, когда он представлял ее, Владислав был немногословен.
– Панове, позвольте представить вам панну Ксению Калитину, мою нареченную, – он взглянул на Ксению, тут же слегка присевшую перед панами – не слишком грациозно, но вполне недурственно для первого раза, улыбнулся, глядя на нее. – Мы обручились несколько дней назад в фольварке Крышеницких. Пан Петр Крышеницкий был райеком на заречинах.
Если отцу и сыну Добженским удалось скрыть свое удивление этому известию, то Юзеф не сумел справиться с эмоциями.
– Обручился? Без отцовского ведома и согласия? – а потом в его глазах мелькнула некая тень узнавания, и он прищурил глаза, побагровев на глазах. Он открыл рот, чтобы сказать что-то, но его опередил пан Матияш, взявший дрожащие ладони Ксении в свои руки, помогая ей выпрямиться.
– Панна Калитина, добро пожаловать, – проговорил он, легко пожимая ее ладони, беря на себя права хозяина замка приветствовать гостью, как часто делал это в отсутствие пана Стефана Заславского. Его голос был без каких-либо эмоций, а лицо вежливо отстраненным.
Это, разумеется, не понравилось Юзефу, но он промолчал, только ус прикусил. Но Ксению поприветствовал коротким, но вежливым кивком, холод которого та угадала без труда. Значит, родня Владислава не приняла ее, как она и предполагала.
Зато сын Добженский был приветлив, улыбаясь Ксении из-под коротких усов. Его глаза так и светились от восхищения красотой девушки, которую он заметил еще издали. Светлые волосы, будто золото, дивные широко распахнутые глаза, нежный румянец на щеках. Он смело поднес одну руку Ксении к своим губам, заставляя ее лицо вспыхнуть от стыда подобному поступку постороннего мужчины. Он быстро обернулась к Владиславу, но судя по его спокойному лицу, этот короткий поцелуй не являлся чем-то из ряда вон выходящим, и Ксения не стала спешно выдергивать свою ладонь из руки пана Тадеуша, сумела удержать свое возмущение и стыд за маской приветливости.
– Клянусь Богом, Владислав, только ты смог бы найти такой дивный цветок в тех диких землях, через которые шел, – улыбнулся снова пан Тадеуш, и Ксения снова едва не скривила губы при этих словах. Неужто он не понимает, что ей неприятно слышать это? Или думает, что она не понимает их наречие?
– Позвольте поблагодарить любезных панов за прием, – стараясь выговаривать четко каждое слово, произнесла Ксения и про себя улыбнулась, заметив явное удивление в глазах стоявших перед ней мужчин. Только пан Матияш смотрел на нее по-прежнему отстраненно, будто примеряясь, какова она, и как ему следует с ней поступить.
– Ну? – повернулся к встречающим его Владислав, и пан Матияш кивнул ему.
– Пойдемте в замок, не стоит на пороге так долго стоять. Будто пан Владислав не в свой родной дом вернулся, – он полуобернулся назад, к дверям замка, в которых стояла, сложив руки на животе поверх длинного передника, полноватая женщина в черном рантухе. – Магда проводит панну прибраться с пути, а после подаст ей ужин в комнату, – та быстро склонила голову в знак того, что поняла приказ каштеляна. Она подала знак Ксении следовать за собой внутрь этой каменной громадины, которая теперь, когда солнце скрылось за краем земли, и его лучи не освещали двор, казалась той угрожающей, сулящей худое.
Ксения взглянула на Владислава и подчинилась, заметив его очередной короткий кивок, снова присела перед важными панами, и прошла в замок. За ней вскоре последовали и остальные, молча, будто собираясь с силами перед тем, что предстояло им обсудить в большой зале замка, где уже ярко горели камины, разгоняя осенний холод.
Владислав шел одним из последних, позвав с собой только Ежи, остальным приказав располагаться на отдых. Сначала Тадеуш шел подле него, что-то спрашивая про те дни, которые они не виделись. Но вскоре замолчал, видя хмурое лицо Владислава, прочитав его глазам, что тому вовсе не до досужих разговоров, даже для того, чтобы отвлечься от грустных мыслей.
Как же тягостно было видеть большое деревянное кресло отца, возвышающее над залой, прямо под широкой шпалерой с изображением славного герба рода Заславских, пустым! Как больно понимать, что никогда Владислав не увидит Стефана Заславского здесь, вершащего суд или наблюдающего внимательно за танцами в зале, которые обычно происходили тут после каждого званого обеда! Теперь снимут с северной стены портрет отца Владислава, написанный еще во время его первого вдовства неким фламандцем, повесят его в северной галерее, согласно негласному правилу – в галерее только бывшие владельцы замка, в зале над большим камином – нынешний.
Оттого-то сразу же и отошел к камину Владислав, скрывая от всех слезы, что навернулись на глаза, пряча свое горе от чужих глаз. Тихо шурша подолом платья по паркету залы, подошла служанка, разносившая вино. Владислав взял бокал и взмахом руки показал, чтобы быстрее оставила его наедине с самим собой. Да, позади него тихо переговаривались с Ежи и пан Матияш, и Юзеф, но отчего-то ему казалось, что он один стоит ныне перед огнем, в сполохах которого он видел картины из своего детства и юности, редкие эпизоды близости с отцом.
Наконец Юзеф, изрядно отхлебнув из бокала толстого стекла, в которых подали вино, решил обратиться к брату, устав глядеть в спину Владислава:
– Я очень рад, Владислав, что ты вернулся в полном здравии из Московии. Но в тоже время ты огорчил меня весьма своим непродуманным поступком. Это ведь, она? Та, о которой я думаю, верно? Какой позор на наши головы! Благо, что отец…
Пан Матияш резко прервал Юзефа, заметив, как резко обернулся от огня Владислав, неосторожно расплескав на пол вино из бокала:
– Пан Юзеф все еще не может оправиться от потери, которую мы понесли недавно, Владислав. Оттого и высказался так резко, – а потом добавил обманчивым мягким тоном, так и располагающим к доверию. – Но, пожалуй, позволю себе присоединиться к пану Юзефу в его любопытстве и попрошу тебя все же открыться нам. Что за панну ты привез в Замок? Кто она и из каких земель?
– Кто она?! – фыркнул Юзеф недовольно. – Кто она?! Та, при виде которой отца подкосил бы удар, коли не забрал бы к себе его Господь ранее! Или этого ты и добивался, везя ее сюда? Этого добивался заречинами?
Владислав вдруг рванулся к креслу, в котором сидел Юзеф у камина, и тот отшатнулся испуганно, выронив из руки на паркет бокал, покатившийся прочь по полу, разливая свое содержимое. Ножки кресла от невольного движения Юзефа с громким скрипом проехались по дереву, и этот резкий звук словно привел остальных присутствующих в движение. Пан Тадеуш рванулся наперерез Владиславу, схватил за плечи и удержал его от того, чтобы схватить единокровного брата за жупан да выплеснуть на того злость, копившуюся все это время в шляхтиче. Ежи, стоявший у окна и наблюдавший за тем, что происходило за стеклом, резкими шагами направился к группе у камина, сжимая рукоять сабли, и замедлился только, когда Владислава перехватил молодой Добженский.
Только пан Матияш остался сидеть в кресле, даже не шевельнув бровью при виде сцены, которая ничуть не удивила его. Он знал, что Юзеф будет всячески поддевать младшего брата, стараясь продемонстрировать тому свое нынешнее превосходство над ним. Знал, что отныне это ждет любого в Замке, даже его самого, ведь только так – через злые насмешки и реплики Юзеф наконец-то мог отыграться за годы унижения, за годы, когда он был в тени младшего брата. Ведь именно Владислава выделял последние годы Стефан Заславский. И это не было тайной ни для кого в землях магнатства. Да что там – даже в шляхетском кругу за ее пределами.
Загнанному зверьку только и остается, что показывать зубы.
– Довольно, панове! Pax! Pax! {1}– резко и громко произнес пан Матияш, поднимаясь с кресла. – Побойтесь Бога! Не успели схоронить вашего отца, а вы уже цепляетесь друг другу в глотку! – Он прошел к камину, поставил на его полку бокал и потер друг о друга озябшие ладони. Пора, пора уже топить и печи!
За его спиной Владислав скинул удерживающую его руку Тадеуша и опустился в пустующее до сей поры кресло, предназначенное ему. Но на брата старался не смотреть, отвел глаза в сторону, туда, где висел портрет отца, глядящий незрячими глазами на сыновей с противоположной стороны залы.
– Она должна уехать из Замка! – не унимался Юзеф. Он уже поборол свой страх перед неожиданным порывом брата. Нет, разумеется, он не боялся его. Просто понимал, что Владислав физически более развит, чем он сам, предпочитающий даже соколиной охоте кресло у ярко горящего камина да отменное вино. Потому-то и не желал продолжения их ссоры, никак не желал.
– Хорошо, что пани Патрысия уехала в Краков, – проговорил он, отряхивая с рукава жупана капли вина, пролившегося на ворсистую ткань, когда он отшатнулся от брата. – Не пристало доброй шляхтянке и католичке делить кров с еретичкой. Уверен, что дядя…
– Я уеду завтра же! – ответил ему Владислав. – Только съезжу в склепы в костел, могилу отца увижу и уеду. И ты прав – негоже Ксении делить кров с твоей женой, не пристало.
Юзеф почувствовал скрытый намек и по усмешке, проскользнувшей в голосе брата, и по тому, как отвели глаза остальные паны в зале. Это разозлило его еще больше.
Чертов выродок суки-еретички! Хорошо, что он разослал многих шляхтичей из свиты отца по фольваркам на время траура по отцу, что остальные, безземельные, без мест службы, те, кому некуда было податься со двора Замка, и носа не показали ныне, затаившись, будто выжидая, чем закончится встреча братьев. Все знали, что Владислав в почете у отца, все слышали, как Стефан Заславский неоднократно говорил, что только у младшего сына довольно ума и силы сесть в пока пустующее кресло под гербом Заславских. Говорил, даже не стесняясь ничуть того, что он, Юзеф, слышит эти слова. О, как же он ненавидел эти шепотки среди шляхты, что прокатывались по зале при этих словах, как же ненавидел эти взгляды!
Он еще покажет себя, когда сядет в кресло магната. Всем покажет! Даже ей, своей жене, которая уехала в Краков тут же, едва надгробная плита закрыла тело пана Стефана. Выпросила у пана Матияша деньги на дорогу, мол, за дочерьми поедет, чтобы привезти их в Замок могиле деда поклониться. Да только все это ложь. Может, она и привезет дочерей сюда, но предварительно вкусив все прелести жизни, что сулит второй город в королевстве. Он уже заранее предвкушал, какие счета будут присланы вскоре в Замок, сколько сундуков и ольстров привезет с собой Патрыся. И как он встретит ее тоже предвкушал… быть может, даже покажет ей то место, где гайдуки по его приказу порубали ее последнего любовника – этого широкоплечего шляхтича из застянка {2}, что за лесом Бравицким. Проследили за ним после мессы по пану Стефану да и приложили, а тело свезли в ройст да надежно скрыли под ветками, срубленными с кустарников, что росли неподалеку.
Да, сладка она власть магната. Никто ему не указ в его землях!
А потом вдруг нахмурился Юзеф, заметив, как пристально наблюдает за ним пан Матияш. Старый преданный пес отца! Скоро закончится твоя власть в Замке. Потому что я удовольствием выгоню тебя прочь, а может, даже брошу в темницу, что под брамой, обвиню в хищениях из скарбницы замковой. Но только как щенок твой уедет из замка. И Владислав со своей еретичкой…
– Ты не можешь уехать раньше, чем вскроют тастамент, Владислав, – тем временем проговорил пан Матияш. – Не раньше. Такова воля пана Стефана была, requiescat in pace {3}. Я думаю, тебе стоит отдохнуть перед ужином, Владислав. Ты с дороги, устал.
– Я, пожалуй, последую твоему совету, пан Матияш. Устал нынче. Столько событий! – поднялся со своего места Юзеф, пошатнувшись слегка при этом, не сумев сразу выровнять равновесие. Он приложил руку к губам, словно пытаясь скрыть улыбку, а потом махнул собравшимся в зале напоследок и зашагал прочь в темноту коридора, чертыхнувшись громко, когда задел плечом косяк двери.
– Plures crapula quam gladius (4), – покачал головой пан Матияш, глядя с недовольством во взгляде в сторону двери, а его сын пересел на место ушедшего Юзефа, поближе к Владиславу.
– Ну? Теперь ты нам откроешь свою тайну, Владислав? – заговорщицки улыбаясь, произнес он. – Кто этот ангел земной?
– Этот ангел – моя нареченная, Тадек! – ответил ему Владислав, и Тадеуш поднял руки в знак того, что не имеет худых намерений. Пан Матияш подал знак Владиславу продолжать, и тот подчинился, рассказал коротко о том, что произошло с ним с той поры, как он последовал призыву пана Мнишека идти на Московию до нынешнего дня. Старший Добженский уже знал эту историю за исключением финала, который ныне имел честь наблюдать воочию, а вот Тадеуш, расставшийся с Владиславом несколько лет назад, выслушал его историю с удивлением.
– Подумать только! – выдохнул он, когда Владислав замолчал. – Уж от кого, то от тебя я не ожидал такого, Владислав!
– Она в нашей вере? – прервал сына пан Матияш. Его лицо выражало то беспокойство, которое охватило его при виде этой женщины в запыленном платье, которую он увидел во дворе Замка. До этой поры он умело скрывал его в глубине души, но теперь, когда от ответа Владислава зависело столь многое, это беспокойство все же вырвалось наружу.
Владислав помрачнел при этом вопросе, и пан Матияш прикусил губу. Какая глупость! Какая неосторожная глупость!
– Она не может стать твоей женой, Владислав, – мягко проговорил пан Матияш, сжимая резной подлокотник кресла. – Надеюсь, ты понимаешь это. Только если она отречется… она должна отречься!
– Я уже решил! – отрезал Владислав, поднимаясь во весь рост, заставляя пана Матияша взглянуть на него снизу вверх. Упрямое выражение его лица так напомнило тому пана Стефана. Тот же блеск глаз, сжатые в одну линию губы…
– Ты не можешь. Это невозможно, – повторил пан Матияш, втолковывая ему, будто несмышленышу. И Тадеуш, и Ежи, что по-прежнему предпочитал стоять у окна и наблюдать за происходящим со своего невольного поста, молчали. – И как она будет обвенчана с тобой? Разве что… О Deus mio, Владислав!
– Я не хочу говорить об этом. Прости, пан Матияш, – Владислав устало провел ладонью по лицу, словно пытаясь стереть усталость, что навалилась на него с удвоенной силой в этой зале, где будто навечно поселился дух раздора и злобы. – Я устал с дороги, и, пожалуй, пойду к себе. Я надеюсь, вы простите меня, панове, если я не выйду к ужину.
Он коротко кивнул им на прощание и широкими шагами направился прочь из залы, по скудно освещенному коридору с оштукатуренными стенами поднялся на третий этаж, где располагались семейные покои. Но он пошел не к себе, повернул в северное крыло, где должны были отвести комнату Ксении. Уже скоро он понял, что не ошибся – в коридоре Владислав столкнулся с молоденькой служанкой, что несла в руках платье Ксении. Она покраснела, увидев шляхтича, неловко присела, запутавшись с длинном подоле своей юбки, не имея возможности подобрать его.
– В какой комнате панна, милая? – спросил, скрывая улыбку, чтобы не смущать девушку еще больше, Владислав, и та указала на одну из дверей. Потом быстро скрылась из вида, стараясь как можно скорее удалиться из-под глаз пана. Владислав же подошел к указанной двери и тихонько постучал костяшками пальцев.
Дверь слегка приоткрылась, открывая взгляду недовольное лицо Магды, служившей в Замке задолго до рождения Владислава. Она следила за всеми слугами и поварней, за работами по починке и стирке одежды и белья и многим другим. Если пан Матияш был правой рукой хозяина Замка, то Магда должна быть правой рукой хозяйки. Да только хозяйки у Замка не было уже давно.
– Пан Владусь, laudetur Jesus Christus {5}, – расцвела в улыбке Магда. При этом морщинки на ее лице забавно поползли в стороны. Она спешно вышла за дверь, надежно прикрыв ту за собой, закрывая своим телом от Владислава происходящее в комнате. Потом взяла лицо Владислава в свои ладони и, привстав на цыпочки, коснулась лба шляхтича губами. – Пан Владусь, – проговорила она, уже не улыбаясь, с грустью в голосе.
Тот на миг задержал свое лицо в ее ладонях, так похожих на материнские, полные ласки и нежности, а потом высвободился, убрал ее руки от лица.
– Аминь. Ты позволишь мне? – он кивнул на дверь за ее спиной. Магда снова помрачнела, будто туча набежала на ее черты. Как и тогда, когда уводила за собой Ксению.
– Это нареченная пана? Нареченная? – с легким нажимом на последнее слово, произнесла Магда. Владислав кивнул, сдерживая злость, что вдруг накатила на него волной. Как же он устал от всего этого! Как он устал!
