Текст книги "Обрученные судьбой (СИ) "
Автор книги: Марина Струк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 74 (всего у книги 82 страниц)
Глава 59
На рассвете следующего дня, едва лучи зимнего солнца заиграли яркими бликами на снежном полотне, раскинувшемся вокруг Замка, Ксения спустилась в темницу под брамой. Стражник, видимо, был уже предупрежден – без лишних слов открыл толстую дверь каморы, пропуская ее внутрь. Чутко спавший Ежи открыл глаза тотчас, как услышал скрип петель и тихий шелест подола ее платья по каменному полу.
– Кася? Что ты делаешь тут? – встрепенулся он, кутаясь в доху, стараясь укрыться в ней от легкого холодка, что наполнил темницу в очередное морозное утро. Заспанный и хмурый, он выглядел сейчас старше своих лет, не таким бодрым и сильным, как привыкла видеть его Ксения, и оттого снова слезы подкатили к глазам.
– Владислав отпускает тебя, – тихо проговорила она. – Ты сможешь идти сам?
– Ну если только не далеко, – ответил ей Ежи, не скрывая своей радости вести, что она принесла с собой. Черты лица его смягчились, улыбка тронула губы и заиграла в глазах. – Снова камчуга клятая!
– До саней, что во дворе стоят, – отводя глаза в сторону, произнесла Ксения, помогая ему накинуть на плечи доху на медвежьем меху, чтобы утренний мороз не добавил к его хворям еще и горячки. – А там по лестнице крутой да по самую крышу… Ты был в той каморке, должен узнать ее.
Ежи с силой вдруг сдавил ее пальцы, заставил взглянуть в свое лицо.
– Он отпускает на волю, но не простил, ведь так? – глухо спросил Ежи, глядя на Ксению повлажневшими глазами. – Не простил меня?
Она не смогла ответить, только головой покачала, и он как-то поник враз, опустил плечи. После с трудом поднялся на ноги и, хромая на правое больное колено, стараясь как можно меньше опираться на хрупкое плечо Ксении, поднялся по узкой лестнице из подвала брамы на залитый солнечным светом двор. Там уже спешил на помощь Ксении слуга епископа, Люшек, что недавно передал ей туго набитый мешочек с монетами и ныне утром помог найти в граде свободную комнату на постой, принял тяжесть тела Ежи на себя и усадил того в сани. А после занял место на козлах подле возницы, ведь одной Ксении ни за что не справиться там, в корчме с таким-то увальнем.
Ксения плотно укрыла Ежи меховой полостью, аж до самого подбородка закутала от снега, что может лететь из-под полозьев саней, но он не стал протестовать этому, совершенно обессиленный подъемом по крутой лестнице. А после вдруг обернулась к северному крылу Замка, взгляд из окна откуда так жег ей ныне спину. Смотри, говорила она своим взором, смело встречаясь глазами с Владиславом, наблюдающим за тем, что происходило во дворе. Смотри, как он страдает, тот, кто взрастил тебя с малолетства, тот, что душу положит за тебя…
А затем отвернулась, села подле старого шляхтича, стараясь не оборачиваться, когда сани двинулись с места резко, когда миновали темный проем брамы, уезжая в распахнутые стражниками ворота в град. Ехать было совсем близко, и потому уже спустя некоторое время сани снова остановились возле корчмы на окраине Заслава, такой знакомой Ксении. Полноватая хозяйка была та же: говорливая и шумная, она встретила постояльцев на пороге, с любопытством вглядываясь в черты тех, кто ступил в ее корчму, окидывая взором еле идущего Ежи.
– Не зараза какая? – нахмурив брови, спросила она, глядя на его бледного лицо, на то, как навалился он на Люшека и Ксению, помогавших ему идти в комнату. – Мне заразы тут не надо никакой! И так настрадалась в прошлую зиму, когда супруга моего к себе Господь прибрал, а мне память оставил.
– Камчуга у него, – отрезала Ксения холодно, с трудом подавляя в себе приступ острой неприязни к этой женщине. Она еще помнила каждое слово из тех речей, что та пересказывала некогда ей, больно ударяя в самое сердце. – А эта хворь незаразна. Воды бы горячей нам, хозяйка. Да снеди какой. И за лекарем пусть слуга пойдет. Лекарь надобен.
Комната, казалось, совсем не изменилась за эти пять лет, что не видела ее Ксения. Те же стены, то же небольшое оконце, выходящее в узкую улочку, та же скудная обстановка. Ее путь совершил какой-то странный поворот и снова вывел ее сюда спустя столько времени. И снова боль и горечь, снова чувство вины разрывает сердце, мешает дышать полной грудью… Очередной странный виток. Как и тот, что вернул ее некоторым образом в те дни в Московии, когда Владислав был так холоден и так неприветлив с ней.
– Что с Анджеем? – спросил Ежи обеспокоенно, отдышавшись после того, как слуга корчмы на пару с Люшеком, с трудом втащив по крутой лестнице в эту комнатку под самой крышей, усадили его на постель. – Что Владислав решил?
– Анджей отныне его законный сын, – проговорила Ксения, отворачиваясь к окну, давая Люшеку возможность послужить шляхтичу, не смущаяя того ее присутствием – стянуть с его ног сапоги, а с тела холодный от мороза и грязный жупан. Потом, когда тот ушел вниз, чтобы помочь холопам, что в корчме трудились, принести горячую воду для умывания, Ксения смогла рассказать все, о чем знала, не опасаясь посторонних ушей, опустившись на колени перед Ежи, взяв в ладони его большие руки.
– Я не ведаю, что мне делать, Ежи. Он так холоден со мной, и это рвет мою душу. Я боюсь, что он никогда не простит ни меня, ни тебя, – шептала она, пряча свое заплаканное лицо в его ладони.
– Верь, Касенька, верь, – гладил ее косы Ежи свободной рукой. – Не нынче, так позже… Сердце ж не камень, а кровь не вода. Как он может не простить тебя, когда у него перед взором будут глаза, так схожие с твоими? Коли б совсем не терпел нас с тобой, то выкинул бы окрест земель этих без раздумий. А тут и остаемся мы в Заславе, и Анджей к тебе допущен. Ты потерпи, Касенька… потерпи… Сердце не камень.
– Что с рукой твоей, Ежи? – с замиранием сердца спросила Ксения, чувствуя, как цепляются нити грубого полотна, которым была замотана его правая рука, за ее волосы. – Он ли то? Что он сделал?
Ежи долго не отвечал ей, словно раздумывая над ответом. Он действительно думал, что сказать ей, а о чем промолчать, чувствуя ее волнение, ее сомнения. Да, Владислав лично бил его в тот день, когда спустился в темницу под брамой, узнав о том, что Ксения жива и здорова, что в вотчине его хозяйкой ходит. Бил жестко, не жалея сил, да и Ежи не желал защищаться от этих ударов, ощущая в себе вину за ту боль душевную, что рвала тогда Владислава на части и до сих не давала ему покоя. А рука…
Владислав в ту ночь разбудил его, едва прибыв в Замок – усталый и злой. Такой злой, что даже у Ежи душа ушла в пятки при виде того, какими черными стали его глаза, что даже зрачки не были заметны. И только потом он смог понять причину его злости, когда только переступив порог каморы, Владислав хлестнул кнутом по полу, стараясь вызвать страх в своем пленнике, чтобы тот сразу же ответил на его прямой вопрос, без лукавства.
– Кто? Кто с ней жил? Кто был с ней? – рев раненого сердца, что кровоточило, причиняя дикую ослепляющую боль.
И тогда Ежи стал клясться, что Ксения чиста перед Владиславом, что только о нем и думала все эти годы. Что на обман пошла только ради него, ради его блага. И видя, что тот не верит ни единому слову, а только усмехается криво, то сворачивая, то разворачивая кнут, уже придумывая кары на головы виновных перед ним, смело шагнул к жаровне, что принесли по приказу пана ордината в камору для обогрева.
– А так поверишь? Коли на огне клятву принесу? – тихо сказал Ежи и положил правую ладонь прямо на горячие угли, прикусывая ус, чтобы сдержать крик и вынести боль, ударившую прямо в голову, грозившую разорвать ее на куски. Ничего не сказал тогда Владислав. Только отвел кнутовищем обожженную руку шляхтича от обжигающего жара и молча вышел вон, прислал на смену Магду с корзинкой полотна и мазями для перевязки раны.
– Я сам, – наконец проговорил Ежи и снова провел ладонью по волосам Ксении. – Сам то, не пан Владек. На огне я клятву дал.
– О чем? – глухо спросила Ксения, пряча по-прежнему лицо в его ладони. А потом засмеялась нервно, резко, вызывая в Ежи странное чувство беспокойства.
– Ты дал ему клятву, – проговорила она. – А я подтвердила его подозрения невольно. О Лешко – подтвердила…
– Ну, ты и… все нам во благо, верно, Касенька? – усмехнулся Ежи, чувствуя, как рассыпалась в нем последняя надежда на то, что когда-нибудь Владислав сможет принять его проступок, простить его и верить снова ему, как самому себе, как когда-то.
Ксения не стала долго задерживаться в корчме, памятуя о своем обещании Андрусю отвести того на гуляния. Кроме того, вскоре подняли в комнатку широкую балею, в которую слуги вылили пару ведер холодной и горячей воды, чтобы Ежи смог смыть с себя грязь замковой темницы, переменить рубаху на свежую, приготовленную предусмотрительным Люшеком. Ушла из этой небольшой комнатки, на прощание коснувшись губами лба Ежи. Тот успел ухватить ее за руку, когда она уже отстранялась от него, удержал подле себя.
– Что там пани Эльжбета? – тихо спросил он, смущенно, словно молодец влюбленный, отводя глаза в сторону от ее взгляда. – Здрава ли?
– Здрава, ждет тебя всем сердцем и душой, – ответила Ксения, с трудом удержавшись, чтобы не огорошить того вестями, которые знала сама. Но улыбки сдержать не сумела, и Ежи нахмурился, глядя, как раздвинулись ее губы, как озорно сверкнули глаза.
– Что там у пани Лолькевич? Стряслось что? – но она уже увернулась от его руки, уклоняясь от ответа, поспешила к двери.
– Сама все скажет. Я не могу…
– У! Заноза! – ответом на его ворчание был только тихий смех с лестницы, и он невольно улыбнулся сам. Вот ведь…!
Анджей уже ждал ее в своих покоях, с трудом скрывая свое нетерпение. Оттого он и бросился к Ксении, едва та ступила на порог, обхватил вдруг ее руками, прижимаясь к ней всем телом. Нежданная ласка, и такая мимолетная, ведь он тут же отстранился, обернулся на улыбающуюся Магду, словно извиняясь за свой порыв, но та лишь кивнула ему, и он улыбнулся в ответ. Мой маленький, прикоснулась губами к его волосам прежде, чем ему одеть шапку, Ксения. Мой маленький пан ординат. Такой серьезный и такой смешливый одновременно… Мое дитя…
По пути во двор Анджей снова спросил мать о пане Смирце, и теперь та с легкой душой могла сказать ему, что тот уже скоро увидится со своим «внуком», ведь уже на днях будет в Заславе, отводя взор от взгляда Марии, что тут же обернулась на нее при этих словах. Но та ничего не сказала, снова повернулась к сыну, которого вела за руку по галерее, спеша во двор, и далее – за ворота брамы, на гуляния, шум которых уже доносился, пусть и еле слышно через слюду окон.
Во дворе Замка было многолюднее, чем тогда, когда Ксения вернулась из града. Лошади, хлопы, подтягивающие подпруги и проверяющие сбрую, охотники, готовившиеся к выезду в лес, что лежал за Замком. На пути к выходу через ворота брамы Ксению вдруг остановила чья-то рука, и она резко обернулась, отчего-то перепуганная этим жестом. Но это был не Владислав, как она решила, а пан Сапега, ожидающий, пока ему приведут оседланного валаха.
– Доброго утра пани Вревской! – приветствовал он ее, и их маленькая компания остановилась, чтобы вернуть приветствие вельможному пану: женщины низко присели, аккуратно подобрав юбки, а паничи поклонились с почтением, на которое только были способны дети в их возрасте, вызвав улыбку на губах пана Сапеги. Он кивнул им, а потом снова обратился к Ксении. – Вижу, пани не почтит своим присутствием нынешнюю охоту, не озарит своим светом звериный гон.
– Прошу простить, что не могу сдержать обещание, данное давеча пану, – смутилась та, вдруг вспомнив о слове, что вчера сорвалось неаккуратно с ее губ. – Но я вынуждена отказаться от него.
– И предпочесть ныне иных шляхтичей, как я вижу, – мягко заметил пан Сапега. – Что ж, интересы сына для матери всегда первыми будут. Надеюсь увидеть пани за обедом после охоты, – а потом вдруг добавил, снова взглянув на Анджея и цепь с гербом Заславских у него на груди. – Ныне я понимаю, отчего пан Заславский давеча так слепо доверил пани свою жизнь… кому еще доверить ее, как не пани…
Как жаль, что пан Сапега ошибся, думала Ксения после, ступая вслед мальчикам, которые так и норовили побывать в каждом месте забав на этих гуляниях, заглянуть в каждый лоток. Нет веры у Владислава к ней, оттого все и беды ее нынче, оттого и закрыто сердце его для нее, и она не знает, что ей нужно сделать, чтобы переменить то.
Они провели много времени на поле, от души наслаждаясь той атмосферой праздника, что царила на нем. Был третий день Святок, последний из тех, что хлопы могли провести без работы, оттого ныне и развлекались на всю душу. Да и панов было мало среди люда гулявшего, потому и веселье было это без оглядки.
– Магда была бы нынче в ужасе, – прошептала громко Ксении Мария. – Она трясется над паничем, как рябушка над цыпленком. Не приведи Господь, случится что, он ведь один сын…
Они уже обошли все лотки, посмотрели кукольное действо в шопке и ныне наблюдали за боем, что устроили мальчишки разных лет возле снежной стены, служившей крепостью им в тот миг. Кто-то оборонял эти белые стены, а кто-то нападал наскоком, от души метая снежные комья в тех, кто укрывался за защитой.
– Я не желаю, чтобы у Анджея было мало радостей, что по годам не суждены из-за звания его, – отрезала Ксения. – Что худого стрясется, коли он с хлопами крепость снежную возьмет? Ну, поставят ссадину или еще что. Отроки же!
Андрусь вместе с Янеком атаковал крепость отчаянно, стиснув зубы, упрямо кидаясь на стены, и она вдруг увидела на миг в нем не мальчика, а мужчину, что когда-то пойдет на стены крепостные, но только уже не снежные, а каменные, и под градом не снежков, а стрел и свинцовых шариков их пищалей. Сжалось сердце и потом, когда Анджей вдруг спихнул со стены мальчика-холопа в овчинном тулупчике, встал, широко расставив ноги, показывая свое торжество, крикнул в голос: «Честь и слава шляхтичам! Бей Москву!»
– Андрусь! – позвала она его, обрывая его крик, и он поспешил обернуться к ней, съехал со стены по ее знаку. Она хотела сказать ему, что негоже так кричать, что дурно то, но задумалась – как она объяснит ему причину, ведь любознательный, он непременно спросит ее. А ответа она пока вразумительного дать не могла ему. Рано ему еще знать, что в его жилах кровь течет не только шляхетская, рано…
Но вернуться на очередной бой к крепости все же не дала, сослалась на то, что он был весь в снегу, а у Янека подбили нос в кровь, к которому Мария прикладывала ныне снег, чтобы унять кровотечение. Решили возвращаться в Замок, где согрелись с мороза, хлебая горячую похлебку, запивая ее подогретым медовым напитком. После трапезы и Андруся, и Янека разморило – едва дошли до постели, как тут же провалились оба в крепкий сон. Мария, убедившись, что сын заснул, вышла проверить, не вернулась ли с охоты в Замок шляхта, а Ксения еще долго сидела возле Анджея, который прижался к ней во сне, смотрела на него, словно запоминая каждую черточку его лица.
Детская припухлость уже сошла с его щек за то время, что она не видела его, и ныне он казался ей отчего-то таким взрослым, словно не мальчик лежал возле нее, а уже возмужавший сын. Вот только недавно он издал свой первый крик, а погляди же – уже пяток лет миновало с той поры, уже опоясанный шляхтич. Скоро будет учиться бою ближнему с саблей, как и положено, скоро возьмет в руки оружие. И кто ведает против кого он направит его?
А потом погрустнела, вспомнив, зачем в Замке пан Сапега. Не угомонились еще шляхтичи, недовольны тем, что в Московии царь на престол сел из той земли, что ушла она из-под их руки. Не приведи Господь снова кровь польется, заполыхают избы на земле московитской. Вспомнила, как ходил еще пару-тройку лет назад Владислав в ее отчую землю с саблей в руке и хоругвью за спиной, как горели церквы православные на его земле, как попы разбегались. Она могла его оправдать тем, что для Владислава она мертва была тогда, и не было долга никакого не перед ней. Но как на милость оправдать его ныне, коли он послушает пана Сапегу и пойдет на Москву?
Ксения незаметно для себя провалилась в дрему и открыла глаза, когда стукнула дверь покоев Анджея, когда вернулась Мария. Ее невысокий лоб пересекали две морщины, а уголки губ опустились вниз, выдавая ее недовольство.
– Что стряслось? – встревожилась Ксения, стараясь не разбудить своим шепотом спавших подле нее на кровати мальчиков. Хотя, он взглянула, на сгущающиеся за окном сумерки, пора бы им и глаза открыть, а то еще не успокоятся на ночной сон до полуночи.
– Влодзимеж уехал из Замка, не успев вернуться. Не по душе мне, когда он в Бравицкий лес уезжает отчего-то, – проговорила таким же громким шепотом Мария, подходя к другой стороне постели, на которой спал ее сын, провела ладонью по его лбу и рыжим волосам, вынуждая пробудиться. – Не по себе мне спать одной в широкой постели, помнишь вестимо? Пан Владислав отправил Влодзю в Лисий Отвор к гону готовить угодья. Третьего дня туда шляхта поедет. Вот пан Сапега отбудет из Заслава, так и запрягут коней да сани. Мне не до охоты ныне, в тягости-то, я здесь останусь с мальчиками. И тебя провожу после дня Трех Королей.
Ксения резко выпрямилась, услышав эти вести, заставив Андруся недовольно заворчать, что потревожили его. Знать, уехать Владислав решил из Замка, пока она тут с сыном будет. А она-то думала, что у нее хотя бы несколько дней в запасе имеется! Знать, правду сказал давеча вечером – нет мочи ему видеть ее перед глазами.
Как ей остановить его, думала Ксения, когда позднее готовилась выйти к ужину, и служанка помогала ей затянуть шнуровку атласного платья. Как заставить дать ей столь нужное ей время? Она взглянула на себя в зерцало на длинной ручке, что привезла с собой, а потом нахмурилась, покачала головой. Нет, не годится этот узел из кос, скрытых атласной полосой чепца и переплетением золотых шнуров в сетке для волос. Она вдруг вспомнила, как гляделась когда-то в большое настенное зерцало в спаленке ее покоев в северном крыле Замка, как любовалась этим самым платьем и переливом света на диковинной ткани. И восхищение в темных глазах, глядящих поверх ее головы…
– Расплетай косы, милая, – обратилась Ксения решительно к служанке и спешно объяснила ей, как желает уложить волосы – лишь часть волос с висков скрутить в узел и спрятать под чепцом, а остальные свободно распустить на спину. Дивное золото волос, что когда-то так будоражило воображение Владислава, недоступное его взгляду. Пусть это не совсем по статусу ей – носить такую прическу, но зато это даст ей некое преимущество, по крайней мере, ей очень хотелось думать, что так и будет.
И она добилась, чего желала. Ослепительное золото ее волос, играющее бликами в свете множества свечей, приковывало взгляд, как и блестящие переливы на ткани, обтягивающей тонкий стан, подчеркивающей высокую грудь, благодаря тугой шнуровке.
Восхищение своей красотой, которое без труда читалось в мужских глазах, придало Ксении некоего воодушевления, добавило странного блеска голубым глазам, который заинтриговывал, приковывал взгляд, как и улыбка, которой Ксения одарила сидящих за столом ордината при приветствии. И пусть ей снова пришлось занять место за столом так далеко от ордината, но хотя бы и подле Марии, но зато она не могла не улыбаться, вспоминая выражение глаз Владислава, когда он окинул ее взглядом с ног до головы, и тот обжигающий спину взор, который она ощущала, пока шла к своему месту от стола ордината.
После ужина к Ксении и Марии подошел пан Добженский, предложил свою помощь, чтобы перейти в большую залу, а после, когда последняя отлучилась ненадолго, обратился к Ксении:
– Думаю, пани Катаржина не откажет мне в чести повести ее в генсии?
– Увы, пан Тадеуш, но я держу пост, и мне не пристало плясать в дни говения, – отводя глаза от его пристального взгляда, отказалась Ксения.
– Только пану ординату нет отказа? – спросил Добженский, криво улыбаясь, намекая на тот генсий, в котором вел Владислав Ксению в ее первый вечер в Замке. – Что ж, понимаю. А принять участие в катании пани тоже не велит греческий закон?
– Катании? – и в памяти Ксении тотчас возникло: морозный день, ветер в лицо и тихий довольный смех Владислава. «…Тебе не боязно, моя драга?…» И горячие поцелуи под снежным вихрем.
– Следующим утром выезжаем со двора. Ты ведь помнишь, как то было?
Нет нужды спрашивать, едва не проговорила вслух Ксения, конечно, она помнила. Как помнила почти каждый день из той жизни, мгновения которой так не берегла и не ценила ранее. Истинные драгоценные камни в ларце ее воспоминаний…
Подошедшая Мария избавила ее от необходимости давать ответ пану Тадеушу, который, так и не получив ответа, спустя некоторое время отошел от женщин к кружку паненок и вывел из него одну, поведя ту в мазуре по зале. А Ксения уже искала глазами среди шляхты, собравшейся в зале, Владислава. Она видела, как он вел в генсии панну в платье цвета темного смарагда, а после потеряла его из вида.
Мелькнула седовласая голова пана Сапеги, и Ксения скользнула взглядом по шляхтичам, что окружали того, а после – дальше, к возвышению в конце залы, куда уже поднимался Владислав по ступеням, ведя под руку своего дядю и что-то говоря тому чуть ли не в ухо. Она тут же двинулась к ним, позабыв даже что-либо сказать Марии, стала протискиваться, то и дело извиняясь и раскланиваясь. Владислав уже отходил от кресел на возвышении, в одно из которых он усадил уставшего бискупа, когда она предстала перед ним, разрумянившаяся от спешки.
– Пан ординат, – опустилась Ксения перед ним, подобрав юбки. Владислав коротко кивнул в ответ. – У меня просьба к пану ординату. Я пришла к пану просить свою награду.
– Награду? – переспросил Владислав, до того глядевший куда угодно лишь бы не ей в лицо. Но ее слова заставили его обратить на нее внимание, что не могло не порадовать Ксению. Она заметила краем глаза, как склонился в их сторону бискуп, желавший расслышать среди музыки и гвалта голосов их разговор.
– Награду, – повысила она голос, чтобы тот мог распознать каждое слово, а значит, в случае неуспеха прийти ей на помощь. – Я стала первой в стрельбе, коли пан ординат запамятовал. И пан обещался достойно отплатить мне по выигрышу моему. Быть может, он сможет это сделать, исполнив мою просьбу.
– И что же желает пани? – холодно спросил Владислав, чувствуя, как его верно загоняют в ловушку, но заинтригованный той игрой, на которую она так смело ныне решилась.
– Следующим утром – катание в санях. Я бы желала разделить его с паном ординатом.
Ксения смело встретила его взгляд, не отвела глаза, как ни дрожала ее душа от страха, что он сейчас откажет ей. А потом в их темноте мелькнуло что-то, едва уловимое взгляду. Что-то, что на миг смягчило линию его губ, расслабило напряженные черты лица. Да, торжествующе подумала Ксения, вспоминай то, что было тогда, вспоминай! Ибо только эти воспоминания о том обжигающем огне, что некогда горел в наших душах и телах способны растопить тот лед, которым было сковано ныне его сердце.
– Я повинуюсь желанию пани, – склонился Владислав в вежливом поклоне. – Следующего утра жду пани во дворе Замка, когда сбор будет на катание. Пусть пани не забудет в потеплее одежу облачиться. По приметам выходит, что будет как никогда ранее морозный день.
– Я уверена, что мне не страшен мороз, что пророчат на утро, пан ординат, – улыбнулась довольно Ксения, вновь опускаясь перед Владиславом. Тот быстро отошел от нее и скрылся среди шляхты, но ее не огорчил его спешный уход, настолько она была довольна тем, что ей предстояло завтра.
– Audentes fortuna juvat {1}, – проговорил епископ. – Мое восхищение пани!
Ксения улыбнулась ему, а потом вдруг поднялась по ступеням и присела перед ним, целуя его руку, аккурат возле кольца.
– Да будет милостива к тебе Божья Матерь, дочь моя, – улыбнулся ей так же тепло бискуп. – И коли будет ее милость, ты получишь то, что так желаешь. Всем нам на благо.
– Покойного сна, пану бискупу, – пожелала Ксения. Ей не было более нужды оставаться в зале. Да и подняться предстояло завтра рано, а выглядеть хотелось свежей и отдохнувшей, не такой измученной и бледной, как явило ей ныне отражение в зерцале.
Ксения до последнего мига не верила, что поедет в санях с Владиславом, что непременно найдется некая причина, и поездка не состоится. Но вот она уже спустилась на двор, и пан ординат подал ей руку, помогая сойти со ступеней крыльца, а затем занять место в санях. Вот он садится на место возле нее, накрывает колени и своей спутнице, и себе меховой полостью, а после зычно свистнув, пускает коней в ход – сначала медленным шагом, пока выезжали из Замка и ехали по граду, и потом все быстрее и быстрее, когда улочки Заслава остались позади.
И снова знакомое чувство восторга этому ходу саней по снежному полотну, тихий перезвон бубенцов на упряжи, ветер, бьющий прямо в лицо, хлопья снега из под копыт коней и полозьев саней. Кто-то из шляхтичей пустил свои сани в обход саней ордината прямо по полю, упрямо гоня лошадей на опережение, и Ксения, повернув голову, заметила пана Добженского за возницу в них.
– А вот и нет! – крикнул Владислав, приподнимаясь, стегнул коней пару раз, пуская их пуще прежнего в бег, и рассмеялся громко, когда сани Добженского вскоре отстали.
Ксения от души наслаждалась его восторгом от этой гонки, его радости от первенства в ней. Он был настолько близко к ней ныне, что у нее даже голова шла кругом, а пальцы горели огнем под мехом муфты от желания коснуться холодной кожи его щеки.
– Желаешь? – вдруг спросил громко Владислав, не поворачивая к ней головы, по-прежнему пристально наблюдая за ходом коней. Она не сразу сообразила, о чем он речь ведет, зарделась аж до выреза платья под верхней одеждой от смущения, от того, как открыты ее мысли ему, и только потом поняла, что он имеет в виду вовсе не то, что она подумала, кивая на вожжи в своих ладонях.
И она несмело кивнула ему, рискуя попробовать, приняла в руки управление санями, хотя и частично – Владислав не отдал ей вожжи в полную власть, плотно обхватил ее руки своими большими ладонями, по-прежнему правя, но через нее. Для этого ему пришлось полуобнять ее, прижаться к ней теснее, и у нее кровь закипела в жилах, когда вдохнув в очередной раз морозного воздуха, она уловила такой знакомый до боли аромат его кожи. Ксении уже было не катания и до этой прогулки. Они сидели в санях ныне так близко, что она касалась скулой линии его подбородка, и это мимолетное касание только распаляло ее желание повернуть голову и коснуться губами его щеки.
Что она и сделала в итоге. Просто повернулась и провела губами по его холодной коже, слегка грубой от намечающейся щетины. А потом ее опалил огонь его твердых губ, его поцелуя, и она застонала тихо, чувствуя, как разгорается внутри ответное пламя.
Ксения даже не видела, куда движутся их сани, не поняла, когда они остановились, осознав это только тогда, когда Владислав перестал сжимать вожжи ее ладонями, а обхватив ее руками, поднял на ноги в санях и после, так же не прерывая поцелуя, вынес из них, прижал спиной к чему-то твердому. Она оторвалась тогда на миг от его губ, огляделась мельком, отмечая, что они свернули в лес, скрываясь от лишних глаз, совсем как тогда, шесть лет назад, и снова притянула его к себе, целуя его прямо в улыбку, появившуюся у него на губах при виде выражения ее лица.
Владислав рванул пуговицы у нее на груди, проник под мех верхней одежды, скользнул ладонью по ее спине, прижимаясь к ней всем телом, вжимая ее в ствол дерева. И она сама прижалась к нему теснее, словно желала слиться с ним одно целое, как мечтала долгими ночами все эти годы, цеплялась в его плечи, царапая ткань кунтуша у него на спине.
Вдруг Владислав замер, оторвался от ее губ и, медленно проведя губами от рта вдоль ее скулы, прошептал ей в самое ухо:
– Замри, моя драга…
Теснее вжал в дерево, словно пытаясь вдавить ее в широкий ствол. В наступившей тишине Ксения вдруг отчетливо услышала, как фыркнули и замолкли напряженно лошади, замерли на месте, как застыл сейчас Владислав, прикрывая ее своим телом. В морозном воздухе, казалось, разлилась опасность. А после тишину, нарушаемую только отдаленным звуком бубенцов с полей, расположенных сразу же за кромкой леса, где стояли их сани, разорвал какой-то странный звук – словно чье-то тяжелое дыхание донеслось до уха Ксении, и она широко распахнула глаза, угадывая, чье именно сопение она расслышала.
– Вепрь? – тихо, едва слышно прошептала она, и Владислав чуть качнул головой в знак согласия. Судя по все увеличивающемуся звуку сопения и треску веток, сквозь которые в тот момент продирался зверь, тот был уже совсем близко. Ксения знала, что вепрь полуслеп, что почти не видит перед собой, доверяя только ушам и носу, потому как и кони, следуя инстинкту замерла, затихла, зная, как может быть опасен этот зверь, особенно в эту пору течки у самок, когда вепри-самцы становятся более агрессивными.
– Секач, – прошептал ей в ухо Владислав, глядя за дерево на крупного вепря с загнутыми клыками, что уже показался из-за кустарников. – И здоров… Замри, моя драга… замри, он мимо пройдет.
И Владислав не ошибся. Вепрь продрался через заросли ветвей, стряхивая себе на холку с их переплетения снег, замер на миг, прислушиваясь к отдаленным звукам, шедшим со стороны полей, а потом вдруг повернул с первоначального пути мимо них и спустя время скрылся в глубине леса. Плечи Владислава опустились вниз, губы дрогнули слегка у уха Ксении, чуть касаясь его. А потом он отстранился, провел пальцем по ее распухшим губам.
– Едем обратно? А то как бы ненароком еще кого не встретить нынче в лесу! Не хватало еще!
На обратном пути молчали, даже головы друг к другу не поворачивали, словно глаза в глаза боялись заглянуть. Но когда Владислав помогал ей выходить из саней уже на дворе Замка, задержал ее ладошку в своей большой ладони долее положенного, заставил взглянуть на себя.
– Надеюсь, пани довольна катанием? – а потом уже тише и только для нее. – Пан бискуп смотрит за нами, гляди-ка, из окна. Махнем ему ладошкой? Уж не того, что в лесу было он ждет, а, пани Катаржина? Что в головах ваших за думы бродят ныне? Какой сговор на сей раз? Видел я, как вы шептались давеча в зале да улыбки дарили друг другу. Увы, мои любезные, не суждено! Следующим утром я покидаю Замок. Игры свои ведите без меня! И помни – сроку у тебя до дня Трех Королей, не долее.
– Никакого сговора, Владислав, – отбросив в сторону условности, забыв, что стоят на ступенях крыльца на виду у всех проговорила Ксения, а потом подняла ладонь и провела по его холодной от мороза скуле, лаская. – Я желала то, что было там, в лесу. Только я и никто иной. Я решаю о том. И ты. Никто иной… И между днем и следующим утром всегда бывает ночь, разве нет?
