Текст книги "Пламя и пепел (СИ)"
Автор книги: Марина Ружинская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)
– Я беру девчонку? – немного неуверенно сказала Вацлава. Ульрика, смотревшая на неё с нервной улыбкой, кивнула. Она было хотела войти в камеру, но Ульрика продолжала озадаченно смотреть на неё, будто хотела что-то спросить. Давая понять, что готова ответить на любой её вопрос, Вацлава кивнула.
– Вы же покажете мне, как их правильно пытать? – Рихтер усмехнулась, словно была уверена, что Вацлава даст отрицательный ответ. Если честно, Склодовская ожидала этого вопроса, чтобы продемонстрировать свои умения, к тому же её, к великому сожалению, редко просили о подобном. Сына, например, пытки не интересовали совсем.
– Конечно, сейчас всё расскажу и покажу, – ответила она сосредоточенным тоном.
Вацлава открыла клетку, зашла внутрь и грубо, уверенно схватила девчонку за запястье. Ульрика, внимательно смотревшая на это, вздрогнула и чуть не подпрыгнула на месте от неожиданности. Ветианка вскрикнула и дёрнулась что было сил в противоположную сторону, но Вацлава притянула её к себе и резко швырнула на пол. Баронесса смотрела на неё бесцветным надменным взглядом, таким, как когда-то смотрела на Джуничи. Она смогла получше разглядеть свою жертву, которая несмотря на побои всё ещё оставалась по-своему красивой. У неё была довольно светлая для ветианки кожа, длинные чёрные волосы и светло-карие глаза – под ними красовались синяки и кровоподтёки. На девочке было грязное бледно-розовое платье с изорванным и окровавленным подолом, обнажавшим её изувеченные, уже гнившие заживо ноги. Девчонка вскрикнула и едва ли слышно заплакала, потянувшись рукой к правой ноге. Вацлава усмехнулась и схватила её за руку, мешая ей дотронуться до гноившейся язвы – последствия попадания в рану грязи. Девчонку и так бы ожидала мучительная смерть от гангрены или какой-то другой заразы, но Ильзе велела пытать её, причём, не просила ничего не выведывать – девчонка ничего не могла знать, всё уже было узнано при пытках её отца, она была просто жертвой в жестоких играх. Вацлава улыбнулась. Теперь эта сука умрёт, как её мать и отец. Баронесса схватила пленницу за волосы и приблизила её лицо к своему.
– Назови своё имя, – процедила Вацлава.
– Йидель, – с рыданиями в голосе ответила девочка. Склодовская слышала, как в соседней камере Ульрика уже разговаривала с Айчара, используя многочисленные ругательства и угрозы. Довольно непривычно было слышать это от неё – с Вацлавой Ульрика была предельно вежлива, даже непристойных шуток не позволяла. Герцогиня, похоже, вымещала сейчас всё, что накопилось у неё в душе за время войны. Ей выговорить было что – Ильзе герцогиню недооценивала, отдавая предпочтение её сестре, Кирстен Рихтер, хотя Ульрика сделала куда больше для всей армии и вложила много денег и сил в захват ряда восточных феодов. Ульрика с сестрой почти не общалась и сказать, что между ними были конфликты, было нельзя, но, возможно, в глубине души герцогиня Рихтер недолюбливала сестру. Вацлава могла лишь предполагать об истинных причинах такой агрессии со стороны Ульрики – она ведь её почти не знала, у неё наверняка было полно куда более личных проблем, о которых она Вацлаве точно не расскажет.
Послышался звук удара об пол и громкий крик. Вацлава рассмеялась, сама не зная, отчего.
Девчонка смотрела на неё испуганно, но уже не плакала. Из носа тонкой струйкой у неё текла кровь – видимо, ударилась, когда Вацлава её швырнула. Склодовская осторожным движением стёрла кровь, будто бы желая успокоить девочку, и та даже взглянула на Вацлаву с какой-то надеждой. Но затем перехватила Йидель за руку и повела за собой в камеру пыток.
Ульрика, схватив юношу за предплечье, шла рядом. Её лицо выражало какое-то особенное воодушевление, хотя она явно была не слишком уверена в своих действиях. Её лоб покрылся испариной, глаза горели, а лицо отчего-то стало мертвецки бледным. Ещё посмотрим, как Ульрика справится. Не каждому дано пытать. Пытать с чувством, превращая пытку в представление, в своеобразную игру, и получать от своих действий удовольствие. И герцогиня Рихтер делала это исключительно ради денег. Не то, что Вацлава, которая считала пытки искусством. Может быть, Ульрика сейчас войдёт в раж, ей понравится, но это чувство быстро пройдёт, когда она успокоится, поняв, что отвела душу.
В комнате пыток обоих пленников раздели и лицом вверх положили на столы, стоявшие в середине. Руки и ноги привязали верёвками, чтобы жертвы не вырывались и лишний раз не попытались навредить своим палачам. Йидель, смотря на Вацлаву, тихо, беззвучно плакала, словно пыталась скрыть от кого-то свои эмоции, хотя скрывать уже было не от кого и нечего. В её глазах не было ни ненависти, ни ярости, как это часто бывало с другими, только боль и страх, смирение со своей участью, покорность, отчаяние. Вацлава сразу вспомнила Рокеру, который чуть ли не плакал от страха и боли, но всё равно молчал. И даже в момент своей смерти не издал ни единого стона.
Девчонке Дикшитов отчасти повезло: во время штурма её не трогали, не избивали – таков был приказ. Уже потом, когда она оказалась в лагере, её и били, и терзали, и всячески издевались, что и привело к гниению ног и другим увечиям. Вот только теперь её ждёт мучительная смерть, как ни крути.
Ульрика, закончив привязывать Айчара к столу, перевела взгляд на Вацлаву, давая ей понять, что готова учиться. Она снова смотрела с каким-то равнодушием, словно лекарь, готовящийся делать операцию или какую-то другую медицинскую процедуру, призванную помочь, а не искалечить, к тому же, проделываемую до этого неоднократно.
– Я примерно понимаю, как это делать, – сказала Ульрика и сделала паузу, видимо, пытаясь собраться с мыслями, – но мне хотелось бы делать это наиболее правильно и действенно.
– Прекрасно, – ответила Вацлава с улыбкой. Она отошла к сундуку, стоявшему у стены, открыла его и достала оттуда две длинных палки с железными крюками на концах. В народе это орудие пыток было известно как кошачий коготь. Эти два, доставшиеся Ульрике и Вацлаве, явно были старыми, но были заточены не хуже только недавно сделанных экземпляров. Чёрные наконечники были начищены до блеска слугами. Склодовская протянула Ульрике “кошачий коготь”, та взяла его и принялась разглядывать наконечник, словно видела впервые. – Твоя задача этим, – Вацлава употребила ругательство, но запнулась, взяла палку поудобнее и продолжила, – сдирать кожу, а иногда и рёбра вырывать, если силы на это есть, и желание. – Йидель, смотревшая в потолок, всхлипнула. Склодовская бросила на неё полный ненависти взгляд, означавший, что ей следует молчать, иначе будет хуже. Хотя, как она могла обмануть девчонку? Хуже быть уже точно не могло. – Вот так, например. – Вацлава вонзила крюк под правой грудью Йидель, посильнее нажала и дёрнула на себя. Девчонка издала нечеловеческий вопль и громко зарыдала. Теперь на правом боку у неё красовалась зияющая рваная рана с сочащейся из неё алой кровью, какими-то белыми жилками, рваными неаккуратными краями. Вацлава проделала то же самое ещё раз, ещё и ещё, заставляя Йидель кричать, дрожать и скулить, но вырвать ребро всё же не удалось. Вацлава плюнула и тихо ругнулась.
Ульрика повторила вслед за ней, заставив юношу поначалу зашипеть, а затем, со второй попытки, громко закричать. Герцогиня Рихтер особой силы не применяла, делала быстрые и резкие движения, растерзывая одно и то же место. Она словно пыталась приноровиться, понять, почему происходит так, рассчитать, как лучше. Ульрика, конечно, вонзала коготь и в других местах, то ниже, то выше, но старалась сделать наиболее глубокую рану в одном месте. Там как раз было ребро, и Ульрика старательно пыталась его задеть. Пару раз коготь соскальзывал, оставляя довольно неприятные для жертвы, но не слишком эффективные ранения. Это её явно раздражало. Но для Вацлавы наблюдать за тем, как пытает Ульрика, было удовольствием. Делала она это довольно безыскусно, как и всякая ученица впервые, но действительно старалась, больше делала, чем кривлялась, как это бывало со многими палачами, встречавшимися Вацлаве. Многие из них словно пытались чем-то выпендриться, при этом напрочь забывая о результате. Ульрика же делала всё молча, но с каждым ударом лучше и лучше.
Наконец, ей удалось вырвать ребро. Герцогиня поддела его когтём и резко дёрнула вверх. Юноша издал громкий, надрывный крик, вздрогнул, попытался вырваться и заплакал. Из рваной раны брызнула кровь, теперь она неистово кровоточило, в ней проглядывало что-то белое, какие-то ошмётки сосудов, а сверху торчало обтянутое мясом белесое ребро, переломанное надвое.
Герцогиня Рихтер перевела сосредоточенный взгляд на Вацлаву. Баронесса отчасти была поражена – она не ожидала, что будет так хорошо. Впервые за долгое время она получила удовольствие от созерцания пыток кем-то другим. Вацлава улыбалась и качала головой. Это была действительно хорошая работа. Сама баронесса не сразу так смогла, когда только начинала в своё время.
– Прекрасно, просто прекрасно, – ответила Вацлава, вздохнула и принялась за Йидель. Ульрика просто кивнула и дальше продолжила истязать Айчара.
***
Утро перед битвой было относительно спокойным. Рассвет горел в небе тёмно-алой полосой, будто бы предвещая начало большого, важного и кровавого сражения, от исхода которого зависело многое. Генрика не была уверенна в том, что у них получится, но знала точно: после этого всё изменится. Хотелось верить, что в лучшую сторону. Пока что эрхонцам везло, и большинство штурмов и осад были успешными. Только у Мёллендорфа в последнюю неделю начались серьёзные проблемы: дезертиры, неудачная осада небольшого замка у Бронзового залива, которая была снята неожиданно подступившими ваманкарскими войсками. Защитное укрепление и морочное заклинание не сработали, да и по слухам Мёллендорф вообще пренебрегал этой мерой безопасности. Барон пытался решать эти вопросы по мере сил, но сейчас никаких данных относительно его деятельности не поступало.
Генрику это всерьёз обеспокоило, а вот миледи, кажется, было всё равно. Все её мысли были заняты сражением с Мин. Его так долго ждали, и вот, этот день настал. Генрике предстояло командовать засадным полком, находившемся слева от левого фланга. Поначалу девушке казалось, что она будет командовать авангардом. Генрика была уже нацелена на это, но Ильзе сразу опровергла её предположение. Причём с таким жаром, словно никогда бы так в жизни не поступила. Герцогине даже стало от этого как-то неудобно. В итоге авангардом командовала, кажется, сестра герцогини Ульрики, Кирстен Рихтер.
Генрика чувствовала, как дрожат руки. Она боялась. Боялась не за себя – за своих друзей, за своих людей, за товарищей, за простых солдат, за то, что они могут проиграть это сражение, и тогда война, считай, проиграна, даже несмотря на то, сколько они уже успели захватить и сделать. Двадцать тысяч солдат, левый и правый фланг, авангард, арьергард и засадный полк, командовать которым ей… Такую высокую ответственность Генрика ещё никогда не брала на себя. Уж лучше бы она была в авангарде с Витольдом. Сейчас рядом с ней не было друзей – все более-менее знакомые лица были в авангарде или правом фланге, которым командовала Вибек Кюгель. Но допускать мыслей о том, что одной страшнее, было нельзя. Это было попросту глупо и трусливо с её стороны. У них, её друзей, больше шансов погибнуть, чем у неё, в конце концов.
В голове пробежала мысль, что если они проиграют, но Генрика и все дорогие ей люди останутся живы – их отправят домой за выкуп, и жизнь продолжится своим чередом. Но от одной только мысли об этом герцогине стало тошно – она не могла, не имела права допустить того, что они проиграют и, тем более, надеяться на возвращение домой в следствие этого. Проиграть войну значит стыдиться всех наград, почестей и благ, предоставленных ей Ильзе. И если она вернётся домой живой, но ни с чем – её будут ненавидеть. Лучше уж пасть за родину, чем жить с мыслью, что не смогла её защитить. Генрика чувствовала, как в жилах закипает кровь. Она готова сражаться до боли, до последнего вздоха. Она готова умереть: погибнет – ну и пусть, лишь бы смерть взяла с собой как можно больше врагов.
Герцогиня не сразу поняла, что битва началась. Засадный полк располагался почти в лесу, оттуда было довольно плохо видно, что происходило в сражении. Туман и не думал рассеиваться, да и эпицентр был довольно далеко. Засадный полк должен был нанести решающий удар ближе к концу, а пока к сражению постепенно присоединялись солдаты левого полка. Войско Мин старалось охватить армию с обоих сторон, правого и левого фланга. Такая тактика помогала им выигрывать множество сражений. Кроме того, их было чуть больше, чем эрхонцев в этот раз примерно на две тысячи. Но о существовании засадного полка они не подозревали: на него была вся надежда.
Наконец Генрике удалось приглядеться и хоть немного различить, что происходит в самом сражении. Левый фланг располагался довольно близко к засадному, примерно в двухстах метрах. Ещё ближе располагался арьергард. Солдаты обоих полков постепенно стекались к сражению. Генрика пока не замечала знакомых лиц, но пристально следила за ходом битвы.
Сражение длилось уже часов пять, когда стало известно о смерти Кирстен Рихтер. Авангард сильно поредел, но всё ещё держался, поддерживаемый арьергардом, правым и левым флангами. Основной удар смещался на левый фланг, а о правом данных почти не было.
Генрика чувствовала, как дрожат руки и закипает кровь в жилах. Кирстен умерла, а что с остальными? Насколько помнила Генрика, сражались в этотм раз все полковники, кроме Ежи и Ульрики. Что сейчас может быть с Вибек, её лучшей и единственной подругой, она не знала. Осознание того, что Генрика узнает это только к концу битвы, безумно давило, заставляло сильно переживать и нервничать. А это было сейчас совершенно ни к чему. Только бы в обморок в самый ответственный момент не упасть, да справиться с предательской дрожью. Герцогиня помолилась перед началом битвы, но вдруг богини не услышат? Ильзе говорила, что всё это – глупости, может, она права?
В тумане свои и вражеские войска терялись, и Генрика боялась упустить что-то из виду. Враг приближался. Сложно было сказать, кто пока выигрывал сражение. Генрика знала только то, что до конца было ещё далеко.
Герцогиня поняла, что скоро её выход, когда лучники и арбалетчики левого фланга уже вовсю обстреливали врага. Туман рассеивался, сражение стало ближе, и Генрика видела, как стрелы проходили сквозь броню, как врезались в головы врагов, как градом сыпали в никуда. Вместе с ними летели молниеносные арбалетные болты. Казалось, этого могло хватить, чтобы испугать и пошатнуть уверенность врага в победе, но и у ламахонцев было, что ответить. У них были прекрасные, умелые, беспощадные лучики, которые любили смазывать ядом наконечники своих стрел. Поражённые таким ядом умирали долго и мучительно, но он стоил довольно дорого, а потому был не у всех. Можно сказать, тем, кто был убит обычными стрелами, повезло.
Генрика, как ни старалась, не могла разглядеть в армии ламахонцев знакомые лица. Некоторых ламахонских полковников девушка знала в лицо, хотя, если честно, они все были до боли похожи друг на друга. Темноволосые, узкоглазые, в большинстве своём, низкие и манёвренные. Признаться, Генрика не сразу научилась различать их на портретах в книге по военному делу. А издалека различить их было крайне сложно. Зато Генрика отчётливо видела своих: Эльжбету с арбалетом, Вацлаву Склодовскую с мечом и ещё нескольких знакомых баронов и рыцаресс. Остальных различить не смогла. Через кого-то, ей явно знакомого, прошла вражеского стрела, и этот кто-то оказался отброшен на землю. Генрика вздрогнула от ужаса: на этом месте мог оказаться кто угодно из её близких, или она сама. А у того человека была семья, которая его ждёт, вассалы, земля. Чем всё это станет теперь?
Смотреть на то, как умирают солдаты, было тяжело. Пусть издалека, пусть многих она даже не знала в лицо, всё это вселяло какой-то ужас и причиняло боль. Смотря на всё это, герцогиня понимала: она не имеет права умирать. Она не может оставить Витольда, который без неё сопьётся или уйдёт в разбой со скуки. Она не может оставить шестидесятилетнего отца и младшую сестру, не может оставить Ильзе, которая, впрочем, без неё бы справилась, но раз уж она действительно любит Генрику, а Генрика любит её, она не должна уходить от неё так скоро.
Герцогиня ведь обещала ей, что после войны они обязательно будут вместе, что у них будет всё, о чём они мечтали.
Левая часть вражеского авангарда всё сильнее смещалась в сторону засадного полка, но было ещё рано. Всё смешивалось, солдаты левого фланга приближались к засадному полку. Герцогине уже было начало казаться, что эрхонцы отступают, но фланг сражался с такой яростью, что даже слегка превосходивший его по численности вражеский авангард казался не такой уж и сложной целью. Ламахонцы и эрхонцы пронзали друг друга мечами и копьями, рубили головы направо и налево. И всё это происходило, с одной стороны, до одурения и дрожи во всём теле близко, всего каких-то жалких девятьсот метров, и, вместе с тем, ещё далеко. Вестей о состоянии других частей армии не было, что казалось Генрике неудивительным: она о смерти Кирстен узнала-то случайно…
Прошло ещё полтора часа. Сражение становилось всё ближе. Герцогиня поняла, что время пришло, и отдала приказ о том, что пора в атаку. Дикий страх, смешанных с азартом и яростью, овладел ей, когда она взяла в руки меч. Он казался ей каким-то особенно тяжёлым, острым, молниеносным. Былая неуверенность пропала, осталась только кипящая ярость. Лучники, ушедшие далеко вперёд от конных и пеших воинов, обстреливали врага, явно не ожидавшего такого поворота событий. Было видно: солдаты в недоумении. Некоторые из них даже удивиться не успели, как вслед за лучниками их стали поражать мечники. Генрика, оказавшись прямо перед ламахонцем, уже было занесла меч, чтобы ранить его, но тот отразил удар и попытался ранить герцогиню в живот. Отойдя на пару шагов назад, она нанесла ещё один удар и снова не смогла даже ранить воина. Тот от неожиданности попятился назад, согнулся, и с левой стороны к нему внезапно в прыжке подлетела какая-то эрхонка, и ударила воина в голову с ноги. Ламахонец упал на землю, и воительница добила его ударом копья в шею. Брызнула алая кровь, и эрхонка вытащила копьё так же резко, как и вонзила.
Битва только-только началась, а Генрика уже чувствовала себя избитой и усталой. Ламахонцы, очевидно, хорошо подготовились в этот раз, и убивать их было сложнее, чем раньше, в предыдущих битвах и штурмах. И от этого только возрастала ненависть и нервное напряжение. Генрику снова несильно ранили, но она даже не заметила этого. Ей просто хотелось поскорее добить ламахонцев, добить всех, чтобы они больше не лезли, не рубили своими мечами, не мешались под ногами, не наступали из-за углов. Чтобы просто сдали знамёна, и эрхонцы отправились отмечать успешную битву и овладение новым замком. Генрика забыла обо всём, что волновало её до сражения. Ей хотелось быстрее убивать, но ламахонцы так просто не сдавались.
Левый фланг и засадный полк стали единым целым, и Генрика увидела, что ламахонцев осталось совсем мало. Они продолжали несмотря ни на что держать строй, вели оборону, но герцогиня не позволяла себе вздохнуть с облегчением. Ламахонцы ведь сумасшедшие, когда дело касается защиты родины. Ей отчего-то начало казаться, что у ламахонцев тоже мог быть засадный полк: воины сражались так уверенно, словно их – не жалкая горстка, а около двух тысяч, а то и больше.
Но, увидев, как часть войск отступает, герцогиня улыбнулась: победа была за ними. В конце концов, она ведь понимала, что ламахонцы вряд ли придумали что-то новое, к тому же, разведка работала прекрасно и ложных сведений ещё ни разу не доносила. Эрхонцы уже почти победили. Несмотря на боль, на усталость, на страх и отчаянье, кровь и большое количество жертв. Генрика заулыбалась и даже могла бы рассмеяться, если бы это было уместно. Она неожиданно вспомнила о том, что не знает, где Витольд, Вибек и другие её друзья, и улыбка исчезла с её лица. Увлекшись сражением, она забыла обо всём. О долге, о родных, о друзья, даже об Ильзе. Сердце пропустило удар. Хотелось верить, что они не ранены и не убиты: в этом кровавом месиве было невозможно что-либо вообще разглядеть. За Ильзе она могла не беспокоиться: она находилась в лагере и точно не пострадала. Скоро она выйдет на поле битвы, чтобы леди Ханыль Мин бросила к её ногам своё знамя.
Но битва ещё не окончена.
Генрика резко повернула голову влево, в сторону леса, и увидела Ежи Кюгеля. Ей показалось странным, что он находился там, ведь когда она уходила, Ежи был в лагере. Кюгель командовал левым флангом, и возможно оказался здесь, когда левый фланг смешался с засадным полком. Ежи находился почти в лесу, среди деревьев, и в кого-то старательно целился из лука. Герцогиня Корхонен не видела его цели, и было хотела что-то предпринять, помочь, но граф бросил взгляд в её сторону и помотал головой, давая понять, что сам разберётся. Генрика решила не вмешиваться и застыла на месте, наблюдая. Стоило Ежи только отвернуться, как чья-то стрела внезапно вылетела откуда-то справа. Он даже не успел заметить, что ламахонец, в которого он целился, уличил столь удобный момент. Стрела вылетела молниеносно и врезалась прямо в грудь. Ежи едва успел произвести ответный, совершенно неэффективный выстрел и почти тут же упал на землю.
Стрела, пущенная им, упала в двух шагах от лучника, вышедшего из-за дерева. Поняв, что цель достигнута, ламахонец отправился в сторону своих, но кем-то пущенная арбалетная стрела остановила его, попав в лоб и прошив голову насквозь.
Генрика даже не заметила, что битва постепенно замерла. Вдалеке ещё звенело оружие, но все остальные солдаты уже давно сложили его. Генрика обернулась и увидела, что все смотрят на Ильзе, которая на вороном коне приближалась к Ханыль Мин, державшую в руках флаг, чтобы положить его к ногам своей новой леди. Генрика видела, что Мин плакала. Настолько сильно она хотела победить, отвоевать, защитить свою родину, и не смогла. Герцогиня почувствовала жжение в груди, словно сердце пронзила раскалённая игла. Не то, чтобы она сочувствовала или жалела ламахонку, но ведь точно так же поражение могло настичь и Ильзе. И Ханыль Мин наверняка ждёт не самая приятная участь, которую, быть может, она и заслужила в какой-то мере.
Ильзе смотрела на неё бесцветным взглядом. После всего, что случилось, Генрика была искренне рада видеть её. Ей хотелось разрыдаться от избытка чувств и обнять Ильзе, но было ещё слишком рано. Все чувства – потом, когда они уже будут в замке. Когда битва наконец завершится официально. Генрика, признаться честно, сейчас ждала этого момента больше всего – находиться на поле битвы было уже невозможно. Было холодно и темно. Повсюду валялись тела раненых и убитых… Да, Генрика в какой-то мере привыкла к этому, но страх всё равно не отпускал её. Ни в одном сражении. Герцогиня прижала ладонь к поражённому месту на руке – кровь уже не текла, но было довольно больно. Но это ничего, в прошлый раз было даже хуже.
Леди Штакельберг, наконец, остановилась перед леди Ханыль. Та резким движением бросила к её ногам знамя, а сама приклонила колено. В её действиях читалось безволие, скованность, боль. Оруженосец, пришедший с Ильзе из лагеря, поднял флаг и передал ей. Она победно улыбнулась и торжественно подняла стяг вверх, чтобы все видели, насколько сильна была её армия, её солдаты и полковники. Насколько хороша была тактика, разработанная ею и ещё несколькими её вассалами. Эта битва хоть и была выматывающей, завершилась благополучно. Замок Мин принадлежал Эрхону, а значит и все его вассалы тоже.
Армия возликовала, смотря на реющий в небе флаг. Лишь те остатки ламахонской армии стояли молча. Воины, опустив головы, чуть ли не плакали. Генрике было немного жаль их, ведь они – такие же солдаты, так же сражавшиеся за свою леди и так же страстно желавшие победы. Она ощущала себя довольно странно: с одной стороны, ей было безумно радостно оттого, что всё кончилось, и они победили, но с другой стороны, какой ценой…
В толпе Генрика заметила Витольда и улыбнулась ещё шире, даже хотела рассмеяться, но вспомнила о том, что сейчас это было бы не совсем уместно. Признаться, её радости не было предела. Витольд жив и, хотелось верить, не ранен. Вибек жива. И графиня Ульрика… Генрика не хотела больше ничего. Ей не хотелось быть здесь. Поскорее бы уйти с этого поля и забыться в объятиях Ильзе, забыть весь этот ужас сражения, горы трупов, крики, кровь…
– Клинок, – приказала Ильзе леди Ханыль. Женщина, сдерживая рыдания, извлекла кинжал из ножен и трясущейся рукой протянула его леди Штакельберг. Оруженосец схватил его и передал Ильзе. Воронёный клинок действительно был красивым: чёрная матовая сталь, резная ручка с бирюзовым камнем в центре. Леди Штакельберг смотрела на него с полубезумной улыбкой: она так хотела заполучить его, и он так легко, почти даром достался ей. Казалось, она вот-вот зальётся истерическим смехом, но вместо этого небрежно бросила кинжал в ножны, будто бы он был самым обычным и не имел никакой сверхъестественной силы. Будто бы секунду назад она не смотрела на него безумными от счастья глазами.
– Схватите её. И ведите сразу в темницу, – сказала Ильзе холодным голосом. Внезапно из толпы возникла Вацлава. Она, похоже, потеряла на поле битвы шлем. Её лицо было залито кровью, на лбу красовалась рана, но баронесса выглядела довольно бодро и даже улыбалась, радовалась безоговорочной победе. Она заломила руки Ханыль за спину и сковала их наручниками, а затем – взяла под левую руку. Под правую руку Ханыль взяла герцогиня Ульрика, руки которой были по локоть в крови – то ли своей, то ли чужой. И вот она совсем не улыбалась. Она не плакала, не страдала, не смеялась – на ней просто не было лица.
Сегодня Ульрика потеряла в битве сестру.
Муж Кирстен, стоявший рядом с какой-то баронессой, лицо которой было изувечено полностью, держал на руках бездыханное тело супруги. В её груди было несколько стрел, а в животе зияла огромная кровавая рана. Кирстен умерла страшно. Но авангард под её предводительством прекрасно справился с задачей. Будь Кирстен жива, она бы гордилась.
Генрика покачала головой. Теперь её восславят в песнях. Всех погибших восславят. Только нужно ли это им, мёртвым? Вся эта слава и память нужна живым, то ли чтобы не совершать ошибок просто, то ли просто подбадривать, давать надежду… Но уж лучше бы они были живы. Лучше уж они бы продолжали воевать. А воспеть их всегда успеют…
Народ постепенно двигался в сторону замка. За наступивший вечер нужно было перенести лагерь ближе к Мин. Остатки ламахонского войска, вероятно, будут пленены. Теперь они будут сражаться за Ильзе или просто ожидать своей участи в темницах. Генрика вздохнула: это было не слишком правильно. Было бы куда милосерднее и благороднее отпустить их, но Ильзе сама решит, что с ними делать.
О, богиня, как же всё-таки приятно и тепло на душе становилось от осознания того, что она жива. Это странное, неописуемое чувство окрыляло, дарило энергию, хотя Генрика, если честно, так устала, как не уставала ещё никогда. Она уже не скрывала улыбки, смотря на леди Штакельберг. И уже не обращала внимание на то, что с поля битвы постепенно выносили трупы и раненых.
Спустя четыре часа замок уже был полностью зачищен от ламахонцев, и туда постепенно стекались те, кто хотел занять там покои.
– Генрика, идём, – сказала Ильзе и мотнула головой в сторону замка. Герцогиня выполнила приказ, подъехала на лошади к миледи, и они вдвоём отправились к замку вслед за остальными. Отчего-то Ильзе не улыбалась, но её глаза светились радостью. И лишь когда она заметила рану на предплечье, вздрогнула. – Опять? Обязательно загляни к лекарю.
– Хорошо. – Генрика кивнула. Она была счастлива, но так устала, что даже улыбаться больше не было сил. – Сейчас будут принимать тяжело раненых, а я пока лучше просто обработаю настойкой и перевяжу – у меня есть всё необходимое. – Герцогиня слабо улыбнулась.
– Если я прикажу им сделать перевязку сначала тебе – они выполнят, и никаких проблем. – Ильзе усмехнулась.
– Не надо, – отрезала Генрика.
– Но… – возразила леди Штакельберг
– Нет, Ильзе, пожалуйста, – выдохнула герцогиня устало. Ильзе понимающе кивнула. Генрика понимала, что она хотелось сделать всё для неё, но не могла не думать о раненых, которым лекарь нужнее, чем ей.
Они уже въехали во двор замка. Там Генрика увидела Фридриха и Витольда, которые оживлённо о чём-то беседовали. Оруженосец осторожно обнимал его за плечи и рассказывал что-то, будто пытался успокоить. Генрика покачала головой. Эта война очень сильно повлияла на Витольда, к сожалению, не в самую лучшую сторону. Он стал мрачным, пугливым и отчасти даже раздражительным, часто выпивал. Герцогиня понимала: барон не виноват в этом. В этом виновата только война.
Генрика и Ильзе спешились с лошадей почти одновременно, и герцогиня, забыв о ране на предплечье и прежней усталости, бросилась обнимать миледи, словно они встретились после долгой разлуки и не видели друг друга лет двадцать. Хотелось заплакать от всех чувств, переполнявших в тот момент, но Генрика отчего-то не могла – слишком уж сильно устала. Да и плакать не привыкла – это казалось ей, в какой-то степени, проявлением слабости. Щекой она ощущала тепло шеи миледи и просто улыбалась от того, что всё закончилось хорошо хотя бы для них. Всё-таки жизнь продолжается, несмотря на боль и отчаянье, которые остались где-то далеко на поле битвы.
Когда Ильзе завершила все необходимые дела и вернулась в свои покои, Генрика пришла к ней, и они вместе уснули, не разжимая объятий.
Комментарий к Глава 8
Еее пытки мясо махач
Мужики, которые не умерли, позорят Эллибию
Следующая глава будет очень стекольной с:
========== Глава 9 ==========
Рассвет горел в небе траурным пурпурным флагом. Жрица богини Эльги, стоявшая у тела, низким протяжным голосом распевала молитву. Её глаза были закрыты, руки – подняты к небу, и казалось, что она действительно разговаривала с какими-то высшими силами. Бордовое платье жрицы, расшитое серебряными нитями, развевалось на ветру. В длинные тёмные волосы были вплетены фиолетовые ленты, а на пальцах красовались кольца без камней. Жрица пела всю ночь и должна была петь всё время, пока длились похороны.
