Текст книги "Пламя и пепел (СИ)"
Автор книги: Марина Ружинская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)
– Долго ещё? – спросила Вацлава тихо.
– Долго. – Угрюмо кивнула герцогиня.
– Нам бы до рассвета добраться, – ответила баронесса и сильнее вцепилась в поводья.
– Ага, – нехотя отозвалась Ульрика. Последний месяц она, будучи и до того нелюдимой и склонной к печали, отчего-то ещё сильнее помрачнела, проводила большую часть времени в одиночестве, наигрывая на лютне какие-то никому неизвестные баллады. Вацлава замечала это, но не стремилась расспрашивать герцогиню, да и Ульрика сама не распространялась на эту тему. Возможно, она была просто больна или тосковала по дому, хотя ни то, ни другое было не свойственно герцогине, обладавшей невероятно крепким здоровьем и почти не говорившей о родном доме.
Следующие два часа они ехали молча, обмениваясь лишь короткими фразами и изредка поглядывая друг на друга так, словно что-то хотели сказать. Вацлава думала только о том, что будет, когда она приедет в Мёллендорф. Очередное восстание обитателей деревни, располагавшейся у подножья замка, подавить удалось, но волнения не утихли. Вацлаву и Ульрику леди Штакельберг отправляла сюда скорее проверить, всё ли в порядке, хотя изначально они должны были ехать сюда с целым отрядом. Лишь перед самой отправкой Ильзе предупредила Ульрику, что та останется в Мёллендорфе на неопределённое время и будет командовать вместе с местным бароном, а Вацлава потом вернётся и всё доложит о том, что происходило здесь до них. Видимо, леди Штакельберг не слишком доверяла письмам барона Мёллендорфа, и Вацлаве было приятно думать, что она поручила всё проверить именно ей.
– Не выйдет у нас ничего, – сказала герцогиня. Её и без того низкий и грубый голос звучал так, словно она простудилась или пила последние несколько месяцев. – Всё равно восстания будут. Мы их напугать не сможем. Так, только если прижать их немного и пол лагеря вырезать.
– Улла, вы меньше об этом думайте и больше делайте, – усмехнулась Вацлава. – Мы даже ещё не приехали и не знаем точно, что там творится. Тридцати с лишним человек может вполне хватить даже для небольшого сражения. А если учесть, что там ещё солдаты Мёллендорфа, у нас получится подавить новое восстание, которое ещё необязательно, что будет.
– Сколько людей сейчас в Мёллендорфе? – спросила Ульрика, не меняя тона.
– Ильзе что-то говорила про пять-шесть тысяч. – Вацлава заговорила неожиданно громко, и герцогиня шикнула на неё. – И ветианцев в ближайших городах и деревнях не так много.
– Ясно. – Ульрика перебила её.
Вокруг Мёллендорфа оставалось всё меньше городов, не контролируемых эрхонцами. Основную опасность представляли они, хотя итоги последнего восстания были не особо радужными, войска Ильзе подчинили их главных центр, но более мелкие города даже не думали сдаваться. По словам барона Мёллендорфа, чем меньше становилось ветианцев, тем яростнее они сражались. Он видел в их рядах даже детей, которые были намного младше того же Фридриха, но уже держали в руках настоящее оружие. Редко кто из них выживал, но большинство были даже способны убить.
Вацлава не верила в то, что сломить ветианцев будет как-то особенно тяжело. Да, они озлоблены, напуганы и оттого кажутся опасными, но их меньшинство в сравнение с эрхонцами. Как бы они не бились, к каким бы ухищрениям не прибегали, у них очень мало шансов на победу. Их всё равно ожидают пытки и мучительная смерть.
– Будьте увереннее. Вам ещё войском тут командовать. – Вацлава усмехнулась с укором. – Здесь у вас уже не будет времени ходить с печальным видом и тоску нагонять.
– Я, может, сама разберусь? – бесцветным голосом ответила Ульрика. – Вы лучше о своих обязанностях подумайте.
– Свои обязанности я знаю. Были бы у меня помимо них права, в Мёллендорфе сейчас сидела бы я. – Вацлава язвительно усмехнулась. Это был укор даже не в сторону Ульрики, а в сторону барона Мёллендорфа и миледи. Вацлаве было иной раз почти до слёз обидно, что леди Ильзе присвоила бывший Бхаттар какому-то выскочке-вассалу Кюгелей притом, что штурмом руководила баронесса Склодовская, и довольно много её людей принимало участие в этом сражении. Вацлава иной раз спать не могла ночами, думая об этом и понимая, что вряд ли сумеет что-то изменить. Если только убить барона Мёллендорфа и занять его место, после войны, когда Ильзе будет не так строго следить за численностью своих вассалов и перестанет контролировать баронов и баронесс.
Выслушав Вацлаву, Ульрика только покачала головой. Ей было легко говорить – она богата, занимает высокие должности и наверняка не чувствует себя ущемлённой в сравнение с другими феодалами. В конце концов, не каждую поставят управлять крупнейшим пыточным лагерем.
Спустя ещё час пути Вацлава и Ульрика добрались до замка. Мёллендорф встретил их прежней мрачностью, чёрными каменными стенами и рядами посаженных на кол ветианцев, в основном, детей. Баронесса с некоторым изумлением осматривала их трупы, уже покрывшиеся синеватыми пятнами. У некоторых были открыты глаза, навсегда застывшие в предсмертном ужасе. Вацлава слышала, что даже здесь многие считали это дикостью, и сама Ильзе содрогалась при виде изуродованных трупов, но для самой баронессы это не являлось чем-то страшным. Она видела на своём веку вещи похуже, собственными руками вершила куда более жуткие казни.
Баронесса задрала голову вверх. Две башни замка были разрушены, откуда-то валил дым, и это всё создавало ещё более жуткую атмосферу и производило впечатление заброшенного или осаждённого строения. Вацлава слышала громкие крики – похоже, кого-то пытали. Ульрика посматривала по сторонам настороженно, часто вертела головой, будто рядом была опасность, но позже успокоилась и стала относиться ко всему с прежним равнодушием. Вацлава же осматривала каждый камень как бы с восхищением, улыбалась и здоровалась со всеми людьми, кого встречала. То были, в основном, наёмники или рыцари, которых отправили сюда пытать и выполнять другую грязную работу. Большинство из них выглядели уставшими, замученными, озлобленными, в их глазах читалось искреннее желание скорее отсюда убраться. У этих людей не было ни семьи, ни золота, у некоторых даже не было нормальных доспехов и замка, не хватало денег купить лошадь. Они были готовы уже идти на что угодно, лишь бы заработать хотя бы на пропитание. Вацлава слышала несколько историй из уст рабочих, которые даже её смогли поразить, и она до сих пор даже принять не могла, что люди могут жить так плохо.
Они-то, эти несчастные, и вышли встречать баронессу и герцогиню, а сам барон Мёллендорф – нет.
Его пришлось искать в коридорах замка, оставив тридцать солдат на улице просто так, и, когда его нашли, идти он согласился не сразу и нехотя. Барон любезно улыбался, подобострастно кланялся, чем вызывал только раздражение Вацлавы. Но когда чуть позже к ним привели в цепях и грязной бесцветной робе предводительницу последнего ветианского восстания, баронесса даже обрадовалась и забыла про барона. Длинная дорога утомила её, а хорошая пытка поможет снять напряжение не хуже бокала красного полусладкого.
Слуги швырнули пленницу к ногам Ульрики, и та сдавленно простонала от боли. Женщина кое-как поднялась с колен, и Вацлава увидела, что они были разодраны лежавшими на земле камнями. Баронесса не позволила ей встать, снова швырнула на землю, и на сей раз пленница упала уже всем телом. Ульрика брезгливо пнула жертву и сделала несколько шагов назад. Пленница приподняла голову и, надо думать, скорчила гримасу ненависти. Герцогиня даже не смотрела на неё, а Вацлава усмехнулась, наблюдая за своей жертвой. Но когда она неожиданно развернулась, баронесса уже смотрела на неё равнодушно, с некоторым холодом. Это, кажется, уже не вселяло в пленницу страх или какие-то иные чувства. Баронесса заметила, что внешность у нее была нетипичной для ветианки: светлые волосы, довольно высокий рост, желтоватого оттенка кожа. Ветианку она напоминала лишь тёмно-карими глазами, но Вацлаве казалось, что женщина, скорее всего, имеет эллибийские корни.
– Назови своё имя, – проговорила баронесса.
– Валентина, – ответила она низким скрипучим голосом. – Вы не посмеете сломить мой народ! Никогда не посмеете! – Акцент выдавал в ней сиверийку. Вацлаве казалось странным, что женщина из Сиверии командует ветианским восстанием. Скорее всего, бежала в Ламахон от войны или вовсе родилась здесь. Сама пленница и без того уже начинала раздражать: крикливая, и голос у неё мерзкий.
– Зачем вы привели её сюда? – спросила Ульрика с угрозой в голосе. – Могли бы просто проводить нас до темницы, идиоты. – Она схватила Валентину за предплечье и повела за собой в камеру. У пленницы были скованы руки за спиной, а костяшки пальцев были избиты в мясо – наверное, тщетно пыталась выбраться. Даже несмотря на то, что она всё ещё старалась держаться гордо, не плакала и не каялась, Валентина выглядела жалкой. Она была похожа на бродячую собаку, которую хочется скорее пнуть, чем приласкать и накормить.
Вацлава почувствовала себя немного странно от резкости Ульрики. Она, видимо, почувствовала себя лучше и сильнее баронессы из-за того, что Ильзе назначила её командующей. Её суровость приобрела куда более величественный вид, который должен был вселять уважение и страх во всех, кто её видит.
Вацлава уже начинала чувствовать себя ущемлённой, незначительной, находясь рядом с герцогиней. Раньше такого никогда не было, они общались почти на равных, баронесса могла даже ругаться при ней последними словами. Впрочем, ничто не мешает ей делать этого и сейчас… Вспомнив, что без неё Ульрика не сможет обеспечить Валентине достаточно мучительную смерть, Вацлава усмехнулась.
Всю дорогу до камеры пыток пленница выкрикивала разные оскорбления и угрозы, за что Вацлава несколько раз ударила её по лицу. Ульрика была непреклонной и просто сильнее сжимала запястье ветианки так, что оно даже слегка посинело. Вацлава била и била Валентину, обзывала её, приказывала заткнуться, но та в ответ только больше кричала и ругалась.
Когда они наконец дошли, герцогиня со всей силы швырнула пленницу на пол. Валентина сильно ударилась лицом, разбила нос, и теперь по её губам текла и капала на пол кровь. Женщина зарычала, кое-как поднялась на колени, задрала голову и крикнула что-то нечленораздельное. Её глаза болезненно округлились и, казалось, вот-вот вывалятся из глазниц. Вацлава уже схватила лежавший у стены железный коготь и было хотела нанести им ранение Валентине, но Ульрика подошла к пленнице со спины с кинжалом и прижала его к глотке.
– Вы в своём уме? – прошипела Вацлава. – Мне потом отчитываться. Нам пытать её ещё. – Ульрика молча убрала нож от глотки Валентины, бросив её на пол. Вацлава снова подошла к пленнице, схватила её за жидкие светлые волосы и вздёрнула её голову кверху, чтобы взглянуть ей в глаза. Валентина уже не кричала и не ругалась. По её щекам текли слёзы, по губам – кровь, но она смотрела с неприкрытой ненавистью, обнажив порозовевшие зубы.
– Говори, – начала Вацлава. – Говори, зачем ты, сука, устроила всё это? Ты, может, что-то знаешь? – Грозно прорычала она, и Валентина громко всхлипнула. – Неужели Пак молчит? Неужели их недоносок-лорд сидит сложа руки? Говори всё, что знаешь по-хорошему, иначе я тебе вот этим, – баронесса приподняла железный коготь, – все рёбра вырву.
В ответ на это Валентина сначала промолчала, а затем плюнула Вацлаве в лицо. От такого действия даже Ульрика было опешила, не говоря уже о баронессе, которая резко разжала руку, заставив Валентину упасть на спину и вскрикнуть от боли. В душе Вацлавы не пылала ненависть, она не чувствовала себя униженной, её скорее позабавило это действие. Ульрика смотрела на неё с прежним равнодушием, но в её взгляде читался испуг. Вацлава усмехнулась, а затем, взяв поудобнее своё орудие пыток, разорвала им робу пленницы в области груди. Валентина громко, протяжно вскрикнула. Похоже, Вацлава задела кожу или даже то, что под ней. Пленница кричала и плакала, словно не понимала от безумия, что происходит. Вацлава просто улыбнулась ей. Пусть бесится.
Ульрика подошла и окончательно сорвала одежду с Валентины. На животе и груди у пленницы была кровь, а правый сосок был разодран почти до мяса.
Увидев эту картину, Вацлава самодовольно усмехнулась. Валентина лежала перед ней полностью голая, униженная, оскорблённая, побеждённая и раздавленная, не имеющая больше никакой силы и власти. Вацлава придирчиво рассматривала её тело, скорее по привычке, оставшейся со времён сутенёрства. На удивление, формы Валентины были не такими уж и плохими, несмотря на возраст и неприглядное лицо. У неё была довольно светлая кожа, упругая грудь, длинная шея и округлые бёдра, покрытые многочисленными синяками и царапинами. Она могла бы быть не самой дешёвой проституткой, будь у Вацлавы бордель и не распорядись Ильзе, что Валентину надо прикончить или пытать. Пытки испортят её великолепное тело, она не будет годна уже ни на что. Точнее сказать, они уже его испортили. Повреждённый сосок продолжал кровоточить, а Валентина просто тихо плакала, ожидая дальнейших надругательств.
– Её бы к столу привязать, так удобнее будет, – сказала Вацлава и почесала в затылке.
– Вы где-то видите стол? – угрюмо отозвалась Ульрика.
– И это крупнейший лагерь пыток… – вздохнула баронесса. – Ладно, будем так. – С этими словами она снова зацепилась крюком за кожу пленницы и прочертила к низу живота неровную линию. Валентина всё это время громко, до хрипоты кричала и плакала. Алая кровь неровно растекалась в разные стороны по её животу, Вацлава оставляла новые и новые царапины разной глубины. Валентина принялась кашлять, задыхаться, но всё ещё кричала и плакала.
Ульрика дала знак рукой Вацлаве, чтобы та остановилась. Они рискуют потерять пленницу, так и не узнав главного.
– Говори, – пробасила Ульрика, наклонившись к её лицу.
– Нет! – бешеным голосом вскрикнула Валентина. – Я ничего не знаю! Я просто хотела свободы!
– А вот это попробовать ты не хотела?! – с этими словами Вацлава снова царапнула Валентину когтем и, не удовлетворившись результатом, царапнула получше, зацепившись за ребро и дернув его со всей силы.
– Я ничего не знаю! Нашим милордам всё равно на нас, мы – бедный простой народ, они пытаются извлечь выгоду из всего… – Валентина вздрогнула и снова зарыдала. Вацлава продолжала резать, Ульрика молча стояла рядом, но пленница не говорила больше ничего. У неё уже было выдернуто два ребра, но она продолжала кричать и плакать, задыхаясь собственной кровью и рвотой. Вацлава продолжала резать её, стараясь вырвать ещё одно ребро, но никак не получалось. Хотелось уже скорее убить, просто заткнуть Валентину, чтобы больше не слышать её воплей, забыть навсегда её глупые неуместные речи, отвратительный голос, раздражающий акцент. Вацлаве хотелось уже просто придушить её, но она отчего-то не останавливалась, пока её жертва наконец не упала без сил, выпустила последний воздух и умерла.
Вацлава пнула её ногой и увидела под Валентиной небольшую лужу.
– От боли обоссалась, – усмехнулась она устало. Вацлава обошла тело и ещё раз придирчиво осмотрела его. Грудная клетка была почти полностью вскрыта, обломки рёбер, обтянутые чем-то полупрозрачным, торчали над кровавой пустотой, на полу лежали обломки костей. Ульрика шутки не оценила и просто с укором посмотрела на баронессу. Как обычно она всем недовольна, потому что Штакельберг будет недовольна. Вацлаву немного раздражало это желание во всём угодить леди Ильзе, сделать всё, как она хочет, исключая вероятность того, что пленница просто сдохнет от пыток. Баронесса привыкла получать от этого лишь удовольствие и иной раз забывала об истинном предназначении этого занятия.
– Да вряд ли она что-то знала, в самом деле. Крестьянка ведь обычная, – отмахнулась Вацлава. – Посудите сами. – В ответ на это Ульрика устало покачала головой.
– А это случайно не сестра барона Джоши? – задумчиво сказала герцогиня. Баронесса посмотрела на неё немного озадаченно, словно никогда и не слышала такого имени. – Ну помните, во время осады Мурасаки два ветианских феода стараниями наших устроили междоусобицу, а потом их взял Мёллендорф. Я просто приезжала туда и видела в рядах пленников очень похожую на неё женщину.
– Джоши были очень воинственными. Но она ж сиверийка явно, – усмехнулась Вацлава сдержанно.
– Джоши – сивериец. Александр – не слишком-то привычное для ветианцев имя, – отозвалась Ульрика, покачав головой. – Они происходили из княжества Большовского. Кажется, так они его называют.
– Ох уж эти сиверийские названия земель… – Вацлава выдохнула и принялась мерить шагами комнату.
– Сейчас остальных пытать… – с некоторой досадой ответила Ульрика, словно ей это было в тягость. – Как-то мне всё это уже не нравится, если честно.
– Ильзе назначила вас командующей, а вам ещё что-то не нравится? – усмехнулась баронесса. Она хотела в шутку добавить, что в таком случае Ульрика может передать обязанности ей, но вовремя осеклась. Нельзя было показывать ей свои слабости, к тому же, это было бы просто неуместно и глупо.
– Нет, меня всё устраивает, – устало ответила герцогиня, словно её нисколько не смутил вопрос. – Что же сейчас творится в Мин? Мы ведь уехали, когда был самый разгар сражения. Корхонен без вести пропала, говорят. Может, объявится ещё – она как командующая и как воительница ценная, у неё много людей.
– А что у нас с Кюгель, она когда в Ламахон возвращаться собирается? – проговорила Вацлава задумчиво. Её действительно волновал вопрос отсутствия Эльжбеты, ведь с ней была часть людей Вацлавы. Хотя графиню Кюгель баронесса любила не слишком и помогала ей только по приказам Ильзе или Генрики, в этот раз она неожиданно для самой себя расщедрилась. – У неё часть моих людей, небольшая, но воины там ценные. Не все передохли там, надеюсь. Они мне бы ещё очень пригодились.
При упоминании графини Ульрика как будто ещё больше помрачнела, скривилась, поникла. Баронессе даже показалось, что в её глазах блеснули слёзы, и герцогиня старалась запрокинуть голову кверху.
– Надеюсь, жива хоть, – усмехнулась Вацлава с пренебрежением.
– Я-то как надеюсь… – проговорила Ульрика в порыве эмоций, но потом запнулась. Она приняла прежний серьёзный вид. К ней моментально вернулась прежняя суровость, которая всё же меркла в сравнении с теми чувствами, какие захлестнули герцогиню секунды назад. Словно это не она вообще была, или что-то, прятавшееся в глубине её души всё это время, неожиданно для всех прорвалось наружу. Баронесса только покачала головой. Вацлава понятия не имела, чем могло быть вызвано такое странное поведение Ульрики, и это поначалу смутило её.
– Вы не переживайте. Чего вы так переживаете? – усмехнулась баронесса. – Вам не убудет, в любом случае. И мне не убудет, если большинство моих выжило.
– Давайте уже пытать, сжигать, убивать – что вы там хотели? – ответила герцогиня как можно более ровно.
Вацлава метнулась к выходу. Герцогиня Рихтер следом за ней отправилась к камерам. Баронессу уже не смущала её серьёзность. Ульрика казалась ей не то чтобы жалкой – скорее, глубоко несчастной, хотя причин такому несчастью не было. Во всяком случае, так казалось Вацлаве. Баронесса несколько раз одёргивала себя, когда хотела сказать, что Ульрика забудется, как только увлечётся работой. Хотя бояться баронессе было нечего – герцогиня не посмеет отрубить ей голову за это или отрезать язык. Может лишь пригрозить ей чем-нибудь, ведь понимает, что без Вацлавы не справится. Во всяком случае, сегодня. Да и Ильзе не особенно будет рада потерять ценную воительницу.
– Вы же помните, я завтра уезжаю. – Баронесса тронула Ульрику за запястье. Та в ответ лишь кивнула, но в её глазах читалось облегчение, и она явно удерживалась, чтобы не сказать: «Я рада».
Наконец они вошли в большую тёмную комнату, где на полу сидели или лежали человек десять ветианцев. Тихие, безвольные, израненные, некоторые – едва дышащие, пленники производили жалкое впечатление. Игрушки в руках палачей, просто мясо, недостойное жизни и любви. У Вацлавы они всегда вызывали какую-то злую усмешку, причём это работало только с ветианцами. Пытать эрхонских пленников баронессе иногда могло быть тяжело. Поначалу её пугал такой контраст, но позднее она привыкла.
Вацлава вглядывалась в лица. У этих ветианцев уже не было ни чувств, ни эмоций, в их взгляде не было даже отчаяния и страха. Их глаза будто остекленели и отражали только зияющую внутри пустоту. Их кожа была неестественно бледной, покрытой синяками, ранами, какими-то странными наростами, у кое-кого даже подгнивали руки или ступни. Волосы потеряли цвет от грязи, а губы – болезненно посинели. Большинство из них ещё дня три назад были готовы убивать и вырезать эрхонцев, кому-то из них это даже наверняка удалось сделать. Теперь же они лежат тут, без всякой надежды, ярости, жажды мести.
Баронесса была уверена: так будет с каждым ветианцем.
Вацлава подошла к одной девушке, и та резко подняла голову, уже без страха, не пятясь назад, не дыша нервно и тяжело, как это обычно бывало с теми, кого ждут пытки или мучительная смерть. Её тёмно-карие глаза равнодушно смотрели на баронессу. Затем ветианка опустила взгляд на сапог Вацлавы, потупилась, будто не зная, что делать, а затем наклонилась и дотронулась дрожащими губами носка. Она сделала это с такой неуверенностью и осторожностью, будто боялась сделать баронессе больно или чем-то обидеть её. Пленница хотела повторить это действие, но Вацлава резко убрала ногу и направилась к двери. Ей сделалось противно.
– Смотри тут за ними. Я скоро вернусь. Мне нужно решить один вопрос с бароном и инструменты для пыток найти, – бросила она и скрылась за тяжёлой дверью. Баронесса исчезла на довольно продолжительное время и, конечно, не видела того, что произошло дальше.
После того, как Вацлава скрылась за дверью, девушка неестественно резко дёрнулась в сторону и развернулась лицом к Ульрике. В её глазах, до этого стеклянных и потухших, неожиданно заиграл огонь страха и воодушевления, словно сейчас ей наконец-то выпала возможность, которую она никак не может упустить. Герцогиня смотрела на неё равнодушно, хотя сначала вздрогнула и схватилась за кинжал, висевший на поясе. Сложно сказать, что Ульрика испытывала на самом деле, смотря на эту девушку, ещё сохранившую волю к жизни.
– Мы ведь теперь принадлежим вам? – спросила девушка тихим, охрипшим голосом и повернулась к двери, боясь, что кто-то неожиданно войдёт.
– Что вы хотите? – начала Ульрика неожиданно громко, и ветианка было хотела шикнуть на неё, но осеклась, вспомнив, с кем имеет дело. – Говорите сразу. – Закончила герцогиня уже более тихо, и пленница тут же замерла, не найдясь, что ответить. В её глазах резко потух огонёк, она поникла, будто её новый план уже показался ей провальным и бессмысленным. Ветианка кивнула, сделав вид, что это было всё, что она хотела узнать. Но Ульрика поняла, что это было не так.
– Сбежать отсюда вам не удастся. Не портите мне отчёт. – Она развела руками. – Прикончить баронессу Склодовскую – тем более, хотя, конечно, не вам одним хотелось бы. – Эти слова Ульрика проговорила уже полушёпотом.
– Мы не связаны ни с какими восстаниями, мы даже не воевали… – начала, чуть не плача, пленница. – Здесь моя сестра и больная мать. Я не хочу, чтобы они умирали из-за меня…
– Из-за тебя? Как, если ты не связана с восстаниями? – Ульрика позволила себе сдержанно усмехнуться. Была бы здесь Вацлава, она бы добавила, что может за ложь отрезать язык.
– Я связана, а они нет, – честно ответила ветианка. – Отпустите хотя бы их, умоляю. – Крупная скупая слеза скатилась по её щеке, и Ульрика снова замерла. Она застыла, ничего не отвечая. Не то, чтобы её как-то сильно впечатлили или тронули слёзы этой несчастной девушки, ведь долг есть долг, и его надо выполнять. Но что-то заставило Ульрику замереть и просто стоять молча, над чем-то раздумывая, на что-то решаясь. Герцогиня в целом выглядела спокойной, а вот девушка продолжала дрожать от напряжения и уже не скрывала слёз, катящихся по её щекам.
Ульрика отвернулась. Ветианка закрыла лицо руками. Герцогиня продолжала молчать, никак не реагируя на неё, и лишь спустя минут пять резко развернулась к ней снова.
– Вацлава что-то говорила про тайный ход, который ведёт на западную сторону, откуда километра два до порта, – прошептала она настолько тихо, что ветианке пришлось приблизиться к ней. Девушка тут же вздрогнула, её глаза снова заблестели, и слёзы покатились по её израненный щекам.
– Спасибо! Спас… – Ульрика приложила палец к её губам. Она не знала, зачем делает это, но ей казалось, что это в какой-то мере правильно.
– Если нас услышат, меня сдадут миледи, а вас прямо здесь убьют и ещё изнасилуют потом, – прошипела она и схватила девушку за запястье. – Сейчас разберёмся. Я не знаю, когда вернётся Вацлава, и если она узнает об этом… – Герцогиня вздохнула и дёрнула ветианку за руку. Следом за ними дёрнулась сестра, придерживавшая мать под локоть.
Ульрика старалась идти быстро, но тихо. Она боялась, что её услышит Вацлава или Мёллендорф, или вообще кто угодно, кого герцогиня просто так не прикончит и ничем не сможет пригрозить. Она почти бежала по тёмным коридорам с пленниками, уже жалея о том, что решилась помочь им. Ульрика проскользнула в один из коридоров и столкнулась лицом к лицу с охранником, почему-то безоружным. Он даже не успел вздрогнул, как герцогиня подошла сзади, резко вытащила кинжал и приставила его к глотке юноши.
– Говори, где западный потайной ход, – прошипела Ульрика и сильнее прижала лезвие к коже. – Если ты кому-то проболтаешься, что я была здесь, будешь вариться в одном котле с ветианскими младенцами. – Юноша хотел вскрикнуть, но герцогиня накрыла его рот рукой. – Я шутить тут не собираюсь. Говори живо.
– Он там, – юноша указал на дверь перед ним, запертую на засов.
– Открой. – Ульрика отпустила его, и он дрожащими руками отворил дверь. Она едва слышно скрипнула, и герцогиня вздрогнула. По спине прошёлся холодок. Ульрика не знала, сколько прошло времени, но если Вацлава уже на месте – она пропала. – Идите быстрее, – прошептала она ветианцам. – Сами. Вас там никто не увидит. Этот ход только внутри охраняется. В порту как-нибудь разберётесь. Если что, скажете, что варносские наёмники, попавшие в ламахонский плен. По внешности подходите.
После этих слов юноша резко захлопнул и запер дверь. Он перевёл на Ульрику нервный, испуганный взгляд. Похоже, её угроза сработала на ура. Герцогиня молча сунула ему мешочек с монетами, и тот поначалу чуть было не выронил его и даже хотел отмахнуться, но потом всё-таки запрятал в карман. Ульрика кивнула охраннику и стрелой побежала обратно.
Когда она вернулась, Вацлавы ещё не было, но уже через несколько минут баронесса влетела в камеру, тяжело дыша и смахивая со лба пот.
– К нам движется армия, – проговорила она, запыхаясь.
– Какая армия? – переспросила Ульрика равнодушно.
– Ламахонская, – с досадой усмехнулась Вацлава. Её начинало раздражать буквально всё и Ульрика в том числе, будто бы это она виновата в том, что ламахонцы неожиданно длились на Мёллендорф. Не нужно было говорить лишний раз, что ничего не выйдет… – Минут двадцать, и они будут уже здесь. Готовьтесь обороняться, иначе вашему лагерю конец. – Баронесса придирчивым взглядом осмотрела пленников. – Вы их без меня даже прибить не можете? А где ещё трое? – Вацлава подошла к ним поближе и наклонилась к какой-то ветианке. Нет, не та, что целовала ей сапог – другая, куда более миловидная, даже грязь и запёкшаяся кровь не смогли убить её природную красоту. У девушки были большие глаза, такие же затравленные и поблёкшие, как и у остальных, тонкие посиневшие губы и ровный прямой нос. У баронессы не было времени любоваться её лицом, сейчас её всё дико раздражало, потому она резко отвернулась, будто бы ничего и не было.
Ульрика только улыбнулась с наигранным самодовольствием.
– Пришлось их прикончить – раздражали сильно. Одна на месте померла. – Герцогиня уставилась в пол. Ей не было страшно лгать Вацлаве. Может быть, ложь Ульрики звучала неубедительно, но другого она придумать не могла. Наверняка баронесса поняла её чувства – её саму ведь нередко выбешивали пленники.
Внезапно послышался грохот, как будто в стену врезалось на бешеной скорости что-то большое и тяжёлое, затем ещё раз и ещё… Вацлава выругалась и закрыла лицо левой рукой. Похоже, ламахонцы решили взять крепость штурмом и, судя по звукам, подошли с запада. Баронесса вздрогнула от внезапно накатившего страха, смешавшегося с яростью, и рванула по коридорам подземелья к лестнице. Ульрика бросилась за ней. Она задержалась лишь чтоб закрыть темницу, в то время как Вацлава была уже на лестнице. Как же её всё раздражало! Ей не хотелось видеть Ульрику, не хотелось видеть ламахонских воинов, перепуганную челядь, лучников, арбалетчиков и прочих воинов, какие сейчас будут оборонять замок.
Вацлава понимала: убираться нужно сейчас. Не из чувства страха, не из нежелания сражаться, а просто потому что позднее уже не будет такой возможности – все выходы из замка, даже тайные, могут оказаться перекрыты, а если ламахонцам всё-таки удастся взять Мёллендорф – Вацлава может остаться здесь навсегда и здесь же сдохнуть такой страшной смертью, какую она сама ещё никому не обеспечивала. Или же её просто застрелять из лука, отрубят голову мечом в жарком бою, или произойдёт ещё что-то малоприятное для неё.
Представляя себе жуткие картины собственных пыток, баронесса только сильнее зверела, будто прямо сейчас отчаянно боролась со своими мучителями, оскорбляла их, пыталась в ответ наносить увечья. Её руки задрожали сильнее, а зубы скрипнули. Столкнуться с ламахонцами ей сейчас хотелось меньше всего. К тому же, ей всё-таки надо выполнить приказ. А чтобы его выполнить, главное не сдохнуть на месте прямо сейчас.
Чтобы хоть как-то оценить обстановку, Вацлава подлетела к окну и, увидев там часть отряда, с досадой ударила по стене правой рукой так, что до крови разбила мизинец. Досада и ярость кипели в ней. Ей резко расхотелось убегать. Ей хотелось взять оружие и резать, убивать их толпами. Но она понимала, что сейчас для неё это не самое рациональное решение. То был скорее секундный импульс злости и досады. Надо было скорее убираться, не обращая внимания ни на кого.
Баронесса снова припала к окну. Она не видела лица того, кто командовал войском, в частности, кричал кому-то что-то, сидя на вороном коне, но, судя по-всему, это был мужчина. Вацлаве подумалось про лорда Чихёля Пак – правителя с севера, который за всё время войны не предпринимал вообще никаких действий. Вряд ли это он проснулся и решил напасть на лагерь, находящийся на самом юге Ламахона.
