Текст книги "Воздаяние Судьбы"

Автор книги: Марина Казанцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 29 страниц)

Мерцающие кудри гор отстали, и под кораблями засияло ночным светом море. Вдали, на фоне огромной медовой луны плыла стая чёрных точек – другой Рой спешил на праздник опыления.

Лён и Кирилл стояли на носу, обняв за плечи своих удивительных спутниц. Пусть они не люди, а только походят на людей, но были девушки так чарующе прекрасны, что немногие красавицы могли сравниться с ними.

Странный каприз эволюции на этой планете породил не одну, а множество рас. Они разделялись на рои отнюдь не по признаку предков, Рой состоял из разных видов и свободно сосуществовал в гармонии. Ливиоль и Газуелла происходили от тропических жуков, отличающихся лишь средой обитания, вот почему одна из них была синей, а другая – зелёной. Их длинные подолы с разрезами напоминали крылья. Разноцветная одежда изысканных фасонов на прочих танцорах была воспоминанием об утраченном хитиновом покрове, так же как и чешуйки на платье королевы. Махаон произошла от бабочки-махаона, её свита была самцами махаона, а прочие подданные происходили кто от мотыльков, кто от жуков, кто тоже от бабочек. Сообщество дружно жило в янтарных дворцах на вершинах холмов. Всё это охотно рассказывали гостям девушки-жуки, пока они стояли вчетвером на носу удивительного судна – воздушного листа, содержащего в своих клетках пузыри, наполненные водородом, что объясняло его летающие качества.

Лист был самостоятельным растением, оторвавшимся при созревании от материнского ствола, – как только его клетки заполнялись достаточным количеством водорода (а кислород выделялся в атмосферу) он отрывался от дома и уплывал, ловя ложными корнями воздух и питаясь светом.

Полёт над морем длился недолго – около пары часов, но за это время материк скрылся из виду за горизонтом, а впереди затемнели в море группы островов. Они походили на высокие шапки и отстояли друг от друга, так что казалось, что море усеяно бугристыми столбами, образующими диковинный архипелаг. Казалось, растение вырастает прямо из воды, и только при подлёте стало видно, что под каждым деревом имелся остров. Одно дерево на остров!

Против ожидания, корабль не стал снижаться, а направился прямо к густой кроне, чуть ниже верхушки дерева. Изумлённые путешественники увидели, что листья дерева фантастически огромны, и только потом сообразили, что тот корабль-лист, на котором они прибыли, как раз и есть один из таких листов.

Пассажиры необычного судна принялись легко спрыгивать с борта на широкие платформы листовых пластин и убегать во тьму гигантской кроны. Корабль отчаливал, перемещался вокруг дерева дальше, высаживал людей, повинуясь ловкому рулевому, который правил при потощи толстого черенка на корме судна.

Лён с Кириллом старались не глядеть вниз, потому что высота была ужасна, но оказалось, что высадиться на лист было совсем не сложно – он прекрасно держал, лишь упруго пружиня под весом четырёх людей. Снизу же обзор перекрывался множеством других листьев, так что вскоре молодые люди перестали бояться, что упадут.

Вокруг плавало множество покинутых суден – они притёрлись к своим собратьям, как корабли к пристани.

– Пошли, пока есть время, побегаем по веткам. – дёрнула Лёна за руку неугомонная Газуелла, а Ливиоль уже со смехом утаскивала Кирилла. Девушки утянули гостей в глубину кроны, а там было, на что посмотреть!

Только теперь, в непосредственной близи, оба осознали, насколько же велико дерево! Огромный лист, площадью примерно сорок квадратных метров, держался на толстом черешке, изогнутом, как мостик. Поверхность черешка была похожа на черепаховый панцирь, и пластины слегка флуоресцировали, создавая вокруг себя слабое свечение. Нога на них держалась, не соскальзывая, возможно оттого, что были покрыты тонким липким слоем. Черешок крепился к толстой ветви, ветви собирались в ещё более толстые – все они создавали внутри кроны заметный свет, так что путешествие среди этого необыкновенного зелёного дворца оказалось увлекательным.

– Осторожнее. – сказала Ливиоль, задерживая Кирилла и указывая на огромную золотистую каплю, медленно ползущую по ветви. – Это смола. Завязнешь – не выберешься!

– Потом будут через миллион лет смотреть на тебя в куске янтаря, как на древнего ископаемого предка! – засмеялась Газуелла.

Такие капли, величиной с корову, встречались на пути то и дело – они выделялись в коре дерева и медленно ползли к краю листа, чтобы упасть в воду и многие сотни лет твердеть на дне. Затем их выносило на берег – из них жители Эдема делали свои жилища.

Змеящиеся стволы чудовищной толщины и толстые, как брёвна, черенки листьев, создавали ощущение, будто Лён и Кирилл превратились в крошечных букашек, бегущих на невообразимой высоте по балкам гигантского зелёного дворца. Не видно неба, не разобрать внизу земли, только густое переплетение листьев и стволов, по которым со смехом и возгласами несутся тонкие разноцветные фигурки. В этом своеобразном лесу потерялись направления, утратилось понятие верха и низа. Временами казалось, что тяготение исчезло – бег по живым упругим полям с руслами выпуклых жил приносил неописуемое наслаждение. Наверно, это потому, что листья выдыхали волшебный аромат – под ногами в проникающем разноцветном свете лун явственно виднелись открытые устья, из которых выходил слабый пар. Дерево дышало.

– Как на таком маленьком островке помещается столько деревьев? – изумился Лён.

– Это всего одно дерево. – ответила Газуелла. – Это прадерево, предок всех растений на нашей планете. Оно так велико, что ветер не доносит пыльцу с его цветов до женских соцветий. Поэтому мы приплываем сюда, когда раз в один эдемский год оно цветёт, и помогаем ему. На каждом острове один его ствол, а само растение оплетает всю планету. Его корни пролегают глубоко по дну морей и океанов. Его макушка касается небес. Его отмершими чешуйками коры, опавшими листьями созданы материки, оно – праматерь и праотец всех растений. Оно нас породило во всём многообразии наших видов. Мы благодарны ему и прилетаем сюда, чтобы помочь ему. Потому что он – Эдем.

Они остановились на краю листа на огромной высоте – отсюда океан казался совершенно гладким, как стекло, и отражал свет лун. Вдали виднелись материковые громады, окружающие острова Эдема. Все они – внуки одного дерева.

– Что будет, если мы не удержимся и упадём? – спросил Кирилл.

– Он не позволит. – ответила Ливиоль. – Он разумен. Он знает, что мы пришли. Молчите и смотрите.

Молодые люди стали оборачиваться по сторона, ища чего-то, что они ранее не заметили.

Лист под ногами, до того надёжно неподвижный, вдруг чуть задрожал – что-то двигалось в глубокой пазухе между его широким черешком и толстым зеленоватым телом ветви. Оттуда быстро вырастал шар, он скоро вытянулся в почку, та набухала, распираясь в боках, пока не выросла размером с человека. Тут острый её конец чуть лопнул, в разрыве мелькнуло что-то белое, но почка продолжала стремительно расти – она стала размером со слона. Раздался треск – это тёмные, остро пахнущие смолой чешуи окончательно разошлись, и из них неудержимо стало разворачиваться что-то пышно белое. Оно росло с невероятной быстротой, занимая всё место у основания листовой пластины и вытесняя с широкого листа своих гостей. Огромные белые лепестки выгнулись от внутреннего напора – цветок развернулся почти в полный шар, и тогда из нутра его стала доноситься песня, похожая на жужжание пчелы.

– Давай! – крикнули девушки и дёрнули своих спутников за руки, увлекая их к этому благоухающему живому шатру. Лён только успел оглянуться и увидеть, как вокруг на листьях распустились такие же белые шары. Из некоторых выглядывали широким золотым венчиком тычинки. Дерево-гигант пело песню тысячами голосов, сплошь покрывшись белым цветом, как невеста фатой. Среди этого пения слышались многочисленные голоса и мелькали разноцветные фигуры – они ныряли в белую пену цветения.

Внутри цветка стоял невообразимо густой аромат – пахли прохладные флуоресцирующие стены, создавая свет. Среди огромных лепестков скользили девушки – они легко миновали огромные внешние преграды и теперь, двигаясь змейкой, миновали внутренние лепестки. Едва нога вставала в основание этой выгнутой белой чаши, как лепесток тут же легко отгибался, открывая путь, поэтому пробираться по этому лабиринту было совсем просто.

– Не отставайте! – со смехом кричали девушки своим кавалерам, – А то потеряетесь!

И Лёну с Кириллом приходилось поспешать изо всех сил, впрочем, очень скоро они вошли во вкус этой игры, когда поняли, что все пути внутри этого фантастического цветка ведут к его центру. Они не видели друг друга, но ощущали по движению стен этого живого дворца. Лепестки стали мельчать, и Лён уже мог видеть поверх них своего спутника. Вот они уже лишь по пояс в этих живых, белых, похожих на широколистную траву, внутренних махрах. У центра их уже ждут девушки и машут руками. Над их головами возвышается лес тычинок, каждая из которых оканчивается пушистым золотым семечком. А в центре – высокий столбик пестика, истекающего томным сладким соком.

– Смотрите, как это делается! – крикнули девушки и с азартом стали трясти тычинки за гибкие стволы. Сверху посыпался золотой дождь лёгкой пыльцы, облепляя волосы, лицо, руки – всё тело. Каждый из них превратился в забавную фигуру, сплошь облепленную невесомыми шариками. Лён и Кирилл тоже с увлечением трясли тычинки. Песня цветка изменилась – теперь вместо звона и жужжания стали раздаваться мелодичные курлыкающие звуки, вместе с этим стали происходить изменения с высоким пестиком, который вознёс свою кудрявую голову на неприступную высоту.

Рыльце пестика кудрилось, разрасталось и одновременно столбик стал снижаться. И вот лохматый золотой круг осел на дне цветочной корзинки – большой, как диван!

– Давайте сюда! – закричали девушки, вольно кидаясь на это диковинное ложе. Они принялись прыгать и валяться на разлохмаченном пестике, отдавая ему прилипшие шарики пыльцы. Красивые причёски Ливиоль и Газуеллы растрепались, жемчужины осыпались с волос и платий, девушки перемазались сладким соком, и это приводило их в восторг.

– Давайте, опыляйте! – зазывно кричали они своим кавалерам.

Молодые люди тоже в азарте бросились опылять цветок.

– Но как же так?! – кричал Кирилл, подпрыгивая на пружинящем кудрявом круге. – Это же самоопыление!

Но тут их потащили прочь с цветка – все четверо выбрались на листок, подошли к краю и девушки с визгом спрыгнули вниз, увлекая спутников! Далеко они не пролетели – попали в новый цветок и снова принялись обтряхивать тычинки и валяться на пестиках. Все четверо перемазались с головы до ног нектаром, потеряли обувь, растрепались, измазались, но продолжали с неубывающим весельем прыгать с цветка на цветок, перенося пыльцу. Вскоре прыжки стали более точными – молодые люди научились переноситься прямо в центр цветка и иногда съезжали к основанию тычинок прямо на кудрявом пестике, когда тот, чувствуя движение гостей, торопливо расщеплял и скатывал свой ствол. Кажется, нектар питал их силой, потому что обыкновенный человек давно бы умаялся. Вокруг шло такое же безумное мельтешение, слышалось довольное мурлыканье цветов и хохот пар.

В очередном прыжке девушки не забрались в цветок, а остановились вместе со своими спутниками на наружном листе и принялись озабоченно топать ногами в основание толстого черешка. Казалось, они пытаются сбить лист в ветви. Лён хотел было сказать, что едва ли это получится, ведь черешок толщиной с бревно, но тут раздался сочный треск, и толстая опора отделилась от ветви! Оба молодых человека в испуге вскрикнули – сейчас же упадут все! – но девушки расхохотались, бросились к ним, схватили за руки и крикнули:

– Летим!

Лист плавно двинулся вниз, при этом собирая края горстью, словно сворачивался. Но, вместо того, чтобы упасть, начал планировать в воздушных потоках, и всю четвёрку понесло прочь от дерева. Вне себя от изумления, Лён и Кирилл смотрели, как их спутницы ловко управляют движением листа, пользуясь черенком, как кормилом. Ветер подхватил широкий лист и понёс его к другому дереву. И вот четвёрка снова принялась прыгать из цветка в цветок, перелетая далее на следующее дерево. Вокруг плавали такие же листья, перенося пары. Порхали юноши и девушки, скатывались с листьев, был слышен несмолкающий смех и голоса. А ночь всё не кончалась. В конце концов Лён закружился и не заметил, что Кирилл с Ливиолью куда-то подевался, а он со своей подругой остался в цветке вдвоём.

– Хватит опылять. – сказала Газуелла, привлекая его к себе и нежно гладя сладкими пальцами его губы. – Ночь ещё не кончилась, а на рассвете вы отправитесь обратно. Мы чудно потрудились, и через полгода по водам океанов и морей поплывут плоды, прибиваясь к берегам и присоединяясь к населению лесов. Пока же не взошло солнце, мы будем радоваться этой встрече, поскольку больше не увидимся никогда.

С этими словами она приблизила к его лицу своё большеглазое лицо, обрамлённое синими кудрями, и оба утонули в сладости поцелуя, лёжа на раскудрявленном пестике, как на большой кровати.

Послесловие

На вокзале шумела толпа. Встречающие и отъезжающие суетились по своим каким-то неотложным делам: искали газетные киоски, бегали за минералкой, спрашивали, перекликивались, таскали чемоданы. Носильщики на грузовых тележках с криками медленно пробирались вдоль платформы. Витал в полуденной жаре густой запах от пропитанных соляркой шпал, горячего металла, растревоженной ногами пыли и человеческого пота.

Среди всей этой суеты неподвижно стояла у столба немолодая женщина в тёмной одежде, без вещей. Она терпеливо смотрела вдоль пустых рельс, уходящих за поворот. Ничто не тревожило её – ни людская суета, ни жара, внезапно упавшая в конце мая, ни крики грузчиков, ни вопли детей, ни рычание громкоговорителей. Она стояла и смотрела вдоль путей, одной рукой держась за глухой ворот жакета, второй крепко прижимая подмышкой сумку.

Это была Маргуся, Маргарита Львовна. Она стояла на первой платформе, спрятавшись под спасительным навесом от прямых лучей солнца. Толпа текла вокруг неё, словно мимо неодушевлённого предмета, но ей не было дела до толпы – она напряжённо смотрела вдаль, как будто надеялась одной лишь силой воли приблизить то, ради чего пришла сюда.

Ненакрашенные губы Маргариты имели нездоровый синеватый цвет, характерный для сердечников. Её глаза были окружены тенями и выдавали застарелую болезнь. Но взгляд был твёрд и спокоен. Она ждала.

Этот год дался ей очень нелегко, и здоровье её, уже и без того неважное, дало полную течь. Несколько раз её увозили на скорой, пока, наконец, муж не сказал: бросай ты свою школу, до пенсии остало всё ничего, как-нибудь дотянем. Он уповал на скорое возвращение из армии Серёжи – мальчик вернётся, устроится на хорошую работу и поддержит их. А вот тут-то у Маргариты Львовны и гнездился самый острый гвоздь: она боялась даже тенью слова раздразнить судьбу. Как только скажешь, что всё хорошо, она тут же и упорхнёт. Николай этого не понимал и болтал о том, что будет, когда Серёжа вернётся после года службы в армии. Ну что за идиотское расточительство – бросать в эту клоаку готовых специалистов после пяти лет дорогостоящего обучения! Словно безмозглый, неквалифицированный хлам! Словно эту праздношатающуюся публику с глазами-пробками, что толкётся у винных отделов!

Маргарита молча выходила из себя, слушая бестолковую трепотню Николая, но ничего не возражала – пусть ничего не знает. Когда очень допекало, уходила в комнату сына или шла гулять, даже помогала Лидочке, гражданской жене Серёжи. Надорвёшься ты, мать! – говорил ей муж, но она была непреклонна – таким образом она замаливала все свои возможные грехи, какие знает и какие не знает. Коля ничего не знал о настоящем положении вещей. И хорошо, что не знал, а то замучил бы её.

Это только ей сказали, что сына отправили в Чечню. Не должны были, по всем законам были не должны, а отправили! Сырого, необученного, с иллюзиями в голове! Поэтому Маргарита терпела боль в серце и каждый день шла на работу, лишь бы что-то делать.

В школе творилось что-то очень странное, вроде той чертовщины, что случилась в прошлом году. Все учителя словно посходили с ума, забегали какие-то чёрные маги. Вероника прикручивала гайки, заставляя всю школу ходить на цыпочках. Ходили слухи, что директор готовится к решающему шагу куда-то выше по карьерной лестнице. Всё это Маргариты не касалось – она жила лишь в ожидании одного момента – конца мая, когда кончался срок службы у Серёжи. Забрали его прямо после окончания университета – сегодня получал диплом, а на другой день уже стучали в дверь. Даже отпраздновать не дали.

Воспоминания об этом жгли Маргарите душу, как будто подловили её в темноте на улице, избили жестоко, нагло ограбили, и бросили полумёртвую и голую. Поэтому, когда Вероника начала свою компанию травли против Косицына, этого беспокойного, непонятного парня со странностью в глазах, Маргарита проявила необычное упрямство. Она видела, что меры, принятые в отношении него, неадекватны, но настоящей причины не знала. Её возмущало это – вот и всё.

Безмолвный бунт математички расколол весь коллектив – одни тихо возмущались произволом Вероники, другие – подлипалы и лизоблюды – пользовались моментом и скооперировались вокруг директора. Только напрасно это – в последних числах мая директриса ушла в департамент образования. Кажется, у неё нашлась сильная поддержка. И кажется, это были те спонсоры, которые финансировали то мракобесие, которое назвали магической наукой. Вот в этот-то только что сформированный отдел департамента и пошла Вероника после необъяснимого исчезновения магистра Чумаковича. В конце мая покинул их школу и молодой учитель Базилевский, а на его место стали рваться адепты Магического Центра. Полный дурдом.

Было также нечто, о чём шёпотом говорили в школе и за пределами её. Внезапно и таинственно уволились прямо в начале мая два учителя – физручиха Стэлла Романовна и биологичка Наталья Игоревна. Никто их больше не видел. Являлся только подвыпивший мужчина, муж биологички, орал что-то в кабинете директрисы, требовал вернуть жену, но Вероника ему твёрдо и безоговорочно влепила: ушла с любовником, и точка!

Странные перемены произошли после достопамятных майских праздников и с тремя школьными алкоголиками – физруком Евгением Викторовичем, завхозом Сан Санычем и физиком Карповым. Нет, пить они не перестали, эта троица по-прежнему после уроков задерживалась в школе, только употребляли как-то странно: водку бросили глотать, а пили в больших количествах исключительно красное сухое, при том огорчённо говорили: нет, не то.

Литераторша Осипова стала завучем вместо ушедшей на пенсию Крендельковой и тут же предложила Маргарите уйти по инвалидности, хотя никто никакой инвалидности не предлагал. Но Вероника обещала похлопотать – и похлопотала: Маргариту с честью выпроводили из школы, отправив на выслугу лет, поправлять здоровье: не забыла Марковна той характеристики на Косицына. Только правильно Маргарита отказалась и ещё раз бы отказалась, потому что когда директор своими связями затискала парня в дурку, Маргарита загадала на него: если выпутается, значит вернётся Серёжа.

Динамик над толпой изверг серию быстрых звуков, словно кто-то нетерпеливо стремился избавиться от новости: сообщали о прибытии поезда. Толпа на перроне ещё больше засуетилась, послышались высокие женские, тревожно что-то выговаривающие голоса, загудели мужские басы, заныли тенора, запищали дети. Людская толпа стала перемещаться ещё интенсивнее, а издали уже с победным гудком приближался состав – к первой платформе приближался поезд дальнего следования. С солидным звуком он замедлял своё движение, стараясь попасть вровень с платформой. Тогда из раскрытого зёва вокзала стали выливаться новые толпы людей, закручиваясь в круговороты и издавая заглушаемые стуком колёс многоголосый вопль.

Маргарита осталась неподвижной, лишь внимательно следя большими тёмными глазами за медленно проходящими вагонами, в окнах которых была заметна суета.

Едва движение состава прекратилось, и поезд встал, в последний раз громыхнув рессорами, как встречающие принялись бегать вдоль состава, отыскивая нужный вагон. Открылись двери, и из узких вагонных недр стали выпрыгивать прибывшие, с усилием пропихивая вперёд себя чемоданы, баулы, корзины и узлы. Радостные вскрики, смех и объятия. Кто-то рядом торопливо обронил:

– Чеченские приехали.

Маргарита стронулась с места, осторожно обходя группы людей – её внимание было направлено к тому вагону, из которого выпрыгивали парни в армейской пятнистой форме, с рюкзаками. Как намагниченная, она двигалась, тревожно переводя взгляд с одной двери на другую. Ей мешали люди: кто-то бегал и выспрашивал, кто-то кого-то тормошил. На Маргариту налетали, толкали, ругали её за неуклюжесть, а она упорно лавировала своим крупным полным телом среди суетящейся толпы.

Вот целая толпа школьников во главе с двумя взрослыми выгружает из вещевые мешки со множеством прицепленных вещей – они запрудили платформу багажом и и перекрыли муть Маргарите. Она терпеливо остановилась, всё так же неотрывно глядя на выходящих пассажиров. Но вот лицо её дрогнуло, глаза стали ещё больше. Она вся словно вытянулась, приподнялась на цыпочках и слабо закричала:

– Серёжа, Серёжа-аа!

Молодой человек с отросшей щетиной, в мятой от долгого пути камуфляжной куртке военного образца остановился и стал оглядываться, держа на плече мешок одной рукой, вторая его рука была в несвежих бинтах и на перевязи. Его тёмные глаза перебегали по толпе.

– Я тут, Серёжа! – изо всех сил закричала Маргарита, мечась вокруг чужих рюкзаков и чемоданов.

– Ну, тётка, ну ты тудыть-сюдыть! – сердились небритые носильщики.

– Мама! – увидел он стал обходить людей, лавируя и задевая их мешком.

Тогда Маргуся застыла, глядя на него издали влажными глазами и терпеливо ожидая, когда он доберётся до неё. Синеватые губы разомкнулись и обронили два тихих слова:

– Сыночка моя…

14. 12. 2008