Текст книги "Воздаяние Судьбы"

Автор книги: Марина Казанцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 29 страниц)

– Послушай, хан. – сказал Ратмиру озабоченный волшебник, подойдя к хижине и спешась. – Не придётся нам с тобою спать спокойно – у каракаковой кобылы воды отошли. Сегодня ночью родится жеребец. Как быть – ума не приложу. Может, хозяин хижины возьмёт кобылу с жеребёнком на постой? Я заплачу за все заботы – в обиде не останется.

– Послушай, Румистэль. – в смущении молвит степной князь. – Прошу тебя, останься с караковой кобылой и её делами на ночь снаружи дома. Поставь себе навес, коль будет ночью дождь. Но, судя по всему, погода обещает тепло. Я понимаю, это не по-дружески, но всё же, будь милостив…

Из дома снова вышла стройная девица с длинными чёрными волосами, светлой кожей, высокими скулами и нежным взглядом томных глаз. Она положила руку хану на плечо, и он весь вспыхнул от желания, как костёр от искры.

– О да, я понимаю. – с улыбкой молвил Румистэль. – Я остаюсь с другой особой – с этой дамой и её делами. Ступай, Ратмир. Такая женщина – это непреодолимо.

Ушёл Ратмир, а Румистэль остался слушать стоны караковой кобылы и встречать с зарёю появление новой жизни.

А утром вышел хан Ратмир на бедное крыльцо – без своих доспехов, без высокой шапки, без парчового халата, без сапог – бос и счастлив. На его плече просторная расшитая рубаха из холстины, простые белые порты.

– Прости, мой друг. – молвил он смущённо. – Я остаюсь в сей бедной хижине. Я здесь обрёл любовь, в которую не верил. И здесь, под этой кровлей, я обрету всё то, чего не даст мне тысяча небесных пери. Такая женщина, как говорил ты, это непреодолимо.

– Ну что ж. – ответил Румистэль. – Я не осуждаю. Каждому своё. Я рад, Ратмир, что ты обрёл свой рай. Обрети до полноты меры и кобылу эту вместе с жеребёнком. Да, это явно не твой конь тут потрудился. Смотри, как жеребёночек хорош. Вам пригодится – будете пахать и сеять. Прощай, мой хан. Не знаю, скоро ль свидимся. По мне – так прощаемся навеки.

– И ты прощай. – промолвил хан Ратмир с горячею слезою. – Ты был мне добрым другом, я буду вечно вспоминать тебя.

С тем и простились, и каждый остался при своём – хан с обретённою любовью, караковой кобылой и новорождённым жеребёнком, а Румистэль – со своею ношей долга и непонятной тяжестью в душе.

Прощание навеки – что может быть печальней. Навеки – это навсегда. Пришёл, ушёл, как будто не было его, а в памяти остался след – как давний шрам, который похоронил в себе всю теплоту и радость доброй дружбы. Кто был ты, хан Ратмир, для Румистэля? Ещё одна звезда на вечно сумрачном и хмуром небе? Или песня журавлиной стаи, уходящей с наступающей зимой на юг? Остался Румистэль один – со всеми печалями своими, своею тайной и своим постылым долгом.

***

Опять один, опять свободен. Вот едет Румистэль горами – он ищет выход из зоны наваждения. Его дорога к великанам Наганатчима. Он ищёт осколок Вечности, Живой Кристалл. Он собирает их, не как иные ищут сокровищ, власти и богатства, а как больной собирает с усилием целебную траву для излечения своих недугов. Вот почему волшебник Румистэль так холоден и так величественно-неприступен. Он лишь немногим дарит своё расположение, лишь некоторым уделяет от своей души, потому что привязанности ранят своей недолговечностью, а дружеское чувство непостоянно. Вот и Ратмир – как клялся в легкомысленности к девам, а сдался, как юный новобранец в первом же бою!

Смеётся Румистэль и правит своего коня к горам – там есть проход, в конце которого течёт извилистая речка. Через поток мосток, а за мостком – земля иная. Зона наваждений имеет несколько таких выходов – для тех, кто знает. Обычный человек или обитатель зоны не видит мостика – для него непроходима пропасть. Тот, кто попал извне в таинственную волшебную страну, которая зовётся зоной наваждений, не выйдет из неё, пока его не выведет какой-нибудь волшебник. Он остаётся в этой зоне и живёт иною жизнью – судьбой иного персонажа сказки или героической саги. Никто не знает, в какую историю попадёт такой отважный посетитель – страна наваждений многолика. И по одному месту могут проходить, как тени, множество героев.

Кто были те, кто стали обитателями зоны? Что бросили они по ту сторону мостка? Чего искали за границей речки? А может просто шли по своим делам и угодили в плен волшебного края сновидений? Никто того не знает, даже волшебники, которых зона наваждения не лишает памяти и не препятствует покидать её свободно.

Румистэль шёл в горы.

Тропа петляла, вилась меж каменных развалов, обходила горные вершины. Волшебник не однажды проходил этим путём, но всякий раз в новой истории она была несколько иной. Трудно сосредоточиться и забыть о множестве реальностей, которые прожил он, посещая зону наваждений. Каждая из них, как целая жизнь, и наполняет память бесконечностью. Другой бы человек не выжил, но волшебники, особенно дивоярцы – иное дело. Они сверхсущества, они почти не люди.

– Как жаль. – с досадой молвил Румистэль. – Как жаль, что нет со мной моего крылатого коня, и оттого приходится мне миновать каждый камень, каждую трещину, расщелину, разлом.

С этими словами он поднял голову и увидал, как в предвечернем сумраке клубится в ущелье тяжёлый туман. Он восходил к горе и грозил поглотить волшебника с его конём. А выше, по тропе, плыл словно в невесомости безмолвный всадник. Одетый в чудные доспехи, сияющий в вечерней мгле высоким шлемом, от серебряной кольчуги исходят искры, словно мерцает тайное сокровище в глубоком сундуке. Алый плащ струится с плеч и покрывает круп коня. Всадник минует поворот тропы и исчезает за скалою.

– Ну вот, ещё один герой. – задумчиво промолвил Румистэль и продолжил путь по дну ущелья, окунувшись в молчание тумана. Вскоре волокна горной влаги разредились – клубы сошли в глубокий разлом земли – и открылся проход на небольшую площадку, заботливо огороженную камнями. А в стене горы – дыра, из которой тянет свежим дымом и запахом похлёбки.

– Видать, я сбился со своей дороги. – с сожалением сказал волшебник. – Пойду и попрошу приюта у обитателя пещеры. Надеюсь, это не одноглазый людоед, а то не хочется мне что-то на ночь глядя сражаться с обезумевшим чудовищем.

Он подошёл ко входу и позвал в пещеру. Ответом был приветливый голос человека – хоть и не молодой, но звучный и живой. Навстречу Румистэлю вышел старец, одетый в долгую рубашку и с непокрытой головой. Его волосы были седы и длинны, а глаза ясны и мудры. Нашему скитальцу повезло: он нашёл приют у горного отшельника, одинокого созерцателя величия небес и горной неизменности.

Был ужин у костра, была горячая похлёбка – волшебник вовремя приспел к вечерней трапезе. Здесь, в пещере, несмотря на внешний холод, было уютно и тепло. Здесь были стол и стулья, шкуры на полу, запасы в торбах, сушёные пучки трав, чучело орла под потолком, лиса с лисятами в корзинке, чёрный кот и пара молодых волков – всё это дружно сосуществовало под рукою мирного отшельника. А сам он разделял трапезу с вечерним гостем, не забыв подбросить овса его коню.

Окончив ужин, оба напились травяного чаю с сухими ягодами и горным мёдом и уселись среди шкур возле очага. Лиса лизала лисенят, кот дремал на полке, волки спали, а хозяин и его случайный гость занялись на ночь глядя разговором.

– Кто ты, добрый мой хозяин? – спросил у старца Румистэль. – Я вижу по сборам трав ты не чуждаешься магической науки? Настои делаешь в бутылях, продаёшь отвары? Вызываешь духов, беспокоишь тени гор?

– Всё было раньше. – мирно отвечал хозяин. – Когда-то баловался волшебством, а нынче бросил. Так, оставил себе немногие забавы – больше для излечения скота, не не для ворожбы и не для приворота.

Последнее сказал он так, что помрачнел, нахмурил брови и сжал ладони.

– Я чувствую, что здесь имела место история обмана и любви. – заметил гость.

– Да, ты не ошибся. Вы, дивоярцы, легко замечаете такие вещи. – согласно кивнул старик своей длинноволосой головой. – Я не скрываю, но и вспоминать особо не люблю. Всё в прошлом – страсть, ошибки, бегство. Осталась только месть.

– Кому ты мстишь?

– Не я мщу, мне мстят. Мне мстит та, кого я некогда любил более своей несчастной жизни. Нет большей горечи, чем ненависть того, кто был когда-то тебе дорог и составлял в твоих глазах весь мир.

Что-то больно словоохотлив был старик для того, кто пережил годами свою великую страсть и своё безумство. Но, очень добр и приветлив, оттого гость не стал мешать ему рассказывать историю несчастья. Было в старце нечто величавое, даже несмотря на слабый вид и долгие седины. Волоса его вздымались лёгким, серебристым облаком вокруг по-старчески усохшей головы.

– Я не стал бы говорить тебе того. – заметил хозяин, подбрасывая в костерок дровишек. – да замечаю, что и ты лелеешь иной раз мечту при помощи волшебных чар воздействовать на холодное сердце твоей избранницы.

– Откуда знаешь?! – невольно вскрикнул гость.

– Моим немощным глазам открыто много такое, чего не достигают острые очи молодых. – ласково отвечал старик, совсем по-родственному протягивая руку и полагая свою старую ладонь на плечо молодого дивоярца. – Я не принадлежу к вашему беспокойному племени небесных властителей Селембрис. Я прожил свой век обыкновенным человеком, и только старость моя затянулась слишком долго. Я вижу, ты уже в нетерпении и жаждешь знать, что натворил я, и отчего гарпии вражды и мести осаждают мою седую голову. Не знаю имени твоего, скиталец дивоярский, а перед тобою назовусь я Старым Финном. Да, некогда я жил на севере, среди глубоких фьордов, в земле героев. Да, я влюбился в неприступную красавицу и в безумии губительных страстей стремился угодить ей. Я много натворил великих глупостей и множество злодейств. Был даже флибустьером – те, кто романтически мечтает о гордом покорителе морей, не полагают, как грязен и отвратителен сей промысел и сколько человеческих страданий отложено на драгоценных украшениях, что дарят флибустьеры своим красоткам. Демоны крови и гарпии наживы свивают себе гнёзда в таких раздушенных шкатулках, вот оттого и краток век такой любви. Великие державы нисходят в прах тем, что навлекают на себя кровавых духов и призраков награбленных сокровищ. Я, сколь ни был молод, всё же догадался, каким гадким ремеслом занялся. Моя прекрасная северная дева даже не взглянула на горы золота и драгоценных камней, что я сложил к её ногам. Случись ей покориться мне и стать моей женою – лишилась бы она множества поклонников которые ей неустанно пели славу и хвалу и возносили до небес её красу. Вот это было слаще ей всех побрякушек, добытых кровью – я был не усерднее других. Да, это была дьявольская гордыня, перед которой меркли все подземные хранилища сокровищ, добытых гномами с начала мира. Я потерялся в толпе страстных воздыхателей, среди которых многие были куда достойнее меня. Что делать, как перебежать дорогу многим? Я был столь суетлив, что бросился с усердием помешанного искать волшебных средств и тайных приворотов. Но и тут не опередил своих соперников – те были проворнее и каждый спешил окропить своим составом дорогу прекрасной деве севера, и самый дождь с небес весь состоял из разных приворотов. Я был смешон в толпе таких же умников, и ещё более смешон, когда в своих воспалённых мечтах придумывал и видел, как идёт она со мною под венец, как ласковой рукою готовит нам постель, как сияют звёздами её глаза, когда провожает она меня из дома и когда встречает на крыльце.

Старый Финн умолк и посмотрел на дивоярца светлыми глазами.

– Я растратил время на пустые бредни. – сказал он. – Я упустил всю жизнь в погоне за химерой. Я берёг себя для пустоты. И вот снова очутился на краю чудовищной ошибки. Я решил освоить бездну приворотных магических рецептов и составить сам такой состав, которому бы равных не было. Я с головой ушёл в изучение волшебных трав, перегонял и возгонял тинктуры, искал чудесный философский камень. Прошло так много дней, и вот однажды я сказал сам себе в глубине пещеры, в которой истлевали кости прежних колдунов: нашёл! Да, я нашёл универсальный тот состав, который позволял любое сердце склонить к любви и заставлял вострепетать волшебной страстью. Да только не учёл, что на этот тяжкий труд я потратил всё время, данное мне жизнью. И вот теперь я стар, и сед. Люди говорят, что выпил я тот необыкновенный эликсир и что явилась предо мной моя любовь – старая и дряхлая. Но я не выпил.

– Нет? – переживая за старика, спросил волшебник Румистэль.

– Нет, не выпил. Он здесь, со мной, в моей пещере. А слух о том, что выпил я его, я сам и распустил – чтобы никто не зарился на зелье и не разорял моей пещеры.

– А что с Наиной? – спросил гость.

– С Наиной? – засмеялся Финн. – Ты тоже, я смотрю, поверил в эту сказку. Нет, она когда узнала, как я решил обресть её любовь, так спряталась в пещерах дальних, на самый север убежала – всё берегла себя от пламени страстей. Да так и состарилась в бегстве от любовной неволи. Она меня возненавидела за самое стремление познать её любовь. Ну разве не смешна? Человек, бегущий от ошибок, смешон и жалок в самой своей сути. Она желала не промахнуться и обрести достойнейшего среди своих поклонников – того единственного, кто будет средоточием всех мыслимых достоинств. Она хотела безупречности и тоже принялась овладевать магической наукой, и, говорят, доселе ищет. Я же осознал, сколь бесталанно прожил жизнь и с той поры стремился хоть немного да помочь кому-то в добром деле. Что ищешь, дивоярец?

Тот помолчал, тревожно глядя на огонь.

– Что я ищу… – сказал он наконец. – Дорогу в никуда. Тот странный артефакт, который много-много лет назад был так неосторожно разбит моим далёким предком. Некий Живой Кристалл, собрание Живых Кристаллов. С тех пор, как он был разбит, с того момента, когда погиб тот мир, для хранения которого и создан был, волшебные кристаллы разлетелись по множеству миров. Мои предки, среди которых были сильные маги и великие волшебники, тратили всю жизнь свою на поиски этих осколков Вечности – Живых Кристаллов. Иные камни Вечности были нетронуты, а иные обрели живую жертву. Лишь волшебник из моего рода может без вреда для жизни дотронуться до подобного кристалла. Все остальные, едва коснутся, теряют плоть и превращаются в пленника кристалла – так он инициируется и приобретает проводника к великой силе, что содержит этот мир и множество иных миров. Тот, кому достанет иметь в своём распоряжении Живой Кристалл, в котором сгинул человек, кто был дорог владельцу и любил его – тот обретает самый вожделенный талисман – Исполнение Желаний. Но даже он не прикасается к душе, будь то человек или волшебник. Любовь и ненависть священны – они есть основа всех основ. Так что, старик, едва ли твой эликсир был в состоянии привлечь к тебе Наину. И ты хорошо сделал, что не выпил его, ибо это демонское свойство – влиять на состояние души.

– Возьми его. – сказал старик, доставая из одежды крохотный флакон. – Ты будешь тем единственным, кто знает мою тайну и кому доверил я сей яд из преисподней.

– Пусть будет. – кратко ответил дивоярец, вставая с места – во вход уже вползали бледные лучи рассвета.

– Уходишь прочь? – спросил старик.

– Да, я спешу уйти из зоны наваждений. Мой путь к Наганатчиме – там на вершине трёх окаменевших великанов хранится ещё один кристалл.

– Ты витязя тут не заметил? – озабоченно спросил старый Финн. – Я видел в зеркале воды, как он спешил к моей пещере, да сгинул по дороге.

– Да, мне встретился всадник в алом плаще. – признался дивоярец. – Он уходил вверх по каменной тропе, а я прошёл низиной.

– Ну вот. – расстроился колдун. – Это же Еруслан Лазаревич, он сбился в горах с пути и угодил, боюсь, к одному мелкому мошеннику – к старику-сосне. Этот старый негодяй прикидывается мною и придумывает всяческие небылицы. Блудливый пень! Деревянные мозги! Любитель сплетен! Не так давно я видел, как он торчал на крутом утёсе. Послушай, рыцарь, помоги собрату! Пойти и отыщи его, направь на верный путь. Пусть ищет он свою Радмилу, а старый пень со всей его нелепой важностью не в состоянии указать витязю дорогу. Еруслан пойдёт кружить в горах да и сгинет со своим Каурым от голода и холода. Да и останется девица в руках у колдуна, у чернокнижника поганого, у Черномора. Живёт он в северных горах, среди высоких кряжей, заснеженных вершин. В своём дворце он держит тысячи похищенных царевен и каждой предлагает своё гнилое сердце и все свои богатства. Срубить его уродливую голову – вот подвиг для рыцаря с благородным сердцем. Уж сколько витязей к нему являлись – всех околдует, всех уговорит, закружит, заморочит – и жив останется, чтоб старое творить! Не он ли Еруслана свернул с пути прямого? Вот чует, старый бес, как солоно ему придётся, когда сей честный богатырь заявится, минуя все преграды, да бороду-то старому мерзавцу отсечёт! Ох, что же я?! Да кто ж ему сказал-то, про бороду-то Черномора?! Ведь этот пень блудливый, старик-сосна, наверняка с великим увлечением болтал про то, как он стремился завоевать любовь своей красотки – ветлы овражной, с гнилым дуплом внутри! Ох, эта пара заморочила немало доблестных героев и сбила с верного пути врагов негоднейшего Черномора! Послушай, Румистэль, наш Еруслан прямиком правит к гибели. Найди его, верни к прямой дороге! Скажи, что ехать надо на север! Да вот, котомку-то ему вручи с харчами! Скажи, мол, от старого Финна подношение.

– Ну, хорошо. – ответил дивоярец, слушая горячие слова горного отшельника. – Да, обещаю, отыщу. Вернусь обратно и подожду его у спуска. По-моему, у той тропы, которой ехал богатырь, нет продолжения – она вела к вершине.

Он встал с мехов, поправил на себе ремни, одёрнул кожаный камзол, надел перчатки и свистнул к выходу. Оттуда донёсся звук ржания.

– Спасибо тебе, Финн. – сказал волшебник старику. – За твоё доверие, за твой приют, за пищу и тепло.

– Ступай, мой друг, и счастлив будь.

Глава 16. Странная же это сказка…

Сопровождаемый двумя волками, Румистэль направляется к востоку – на выход из глубокой низины меж двух высоких стен и прочь от выхода из зоны наваждений. Он едет, погружённый в свои мысли, не замечая, как конь его осторожно выбирает место, куда поставить бы копыто. Так медленен был этот ход, что Румистэль очнулся от своих мыслей, лишь заслышав лай молодых волков и дальнее ржание коня.

– Стой, путник! – закричал он. – Стой, Еруслан! Ты едешь не туда!

Но волки вдруг рванулись и серыми молниями утекли в туман.

– Вот незадача… – пробормотал расстроенный промашкой дивоярец. – Теперь придётся гнаться за ним! Раз обещал старику, так выполняй.

И он решительно направил коня вослед пропавшему герою. Но где искать? Кругом множество путей, но многие ведут лишь в западню и обещают только смерть.

Тогда порылся в сумке дивоярец и достал своё круглое зеркальце.

– Покажи мне, зеркальце, тот путь, которым мчится Еруслан!

Он выбрал направление и ринулся вослед.

Полдня спустя заметил Румистэль как фигура всадника мелькнула среди каменистых россыпей, которые загромождали путь на обширной холмистой местности. Солнце светило сзади, и видно было хорошо, но длинный луч отразился от невиданных доспехов Еруслана, ударил в глаза и вызвал множество зелёных кругов.

Дивоярец потёр слезящиеся веки и двинул наперерез блуждающему рыцарю. Он мчался быстро и вскоре нагнал скитальца.

– Стой, витязь!

Тот обернулся, и Румистэль в изумлении узнал в латном всаднике степного ястреба – хана Ратмира!

– Постой, Ратмир, ты разве не стал мирным землепашцем?! Не ты ли в утлой лодочке под парусом плывёшь по волнам с песней на устах?! Отчего покинул ты единственную твою любовь? Не печенеги ли нагрянули на ваше мирное жилище и побудили тебя, мой друг, искать кровавой мести?!

– Нет, Румистэль. – смущённо молвил витязь. – Там всё спокойно, нет врагов. Прекрасной девы пылкие объятия не прервала свирепая погибель ни от печенегов, ни от тевтонов, ни от чего иного. Цел парус, цел и плуг с сохою. Да я, мой друг, отчего-то неспокоен. Проснулся поутру и думаю: вот едет Румистэль путём-дорогою, ищет приключений. Всё чудесно: что ни поворот, то тайна. А я: сейчас возьму мотыгу да пойду полоть гряды с морковью! Или снимать сети с рыбой, чистить, вялить да везти на рынок! Потом пойду копать канаву, чтобы обнести водою садик. И для того покинул я свой стан, в котором тысяча наложниц?

– Три тысячи. – поправил Румистэль.

– Три тысячи?! – ужаснулся хан. – Нет, определённо, возвращаться домой рано. Поехали с тобой, мой друг, искать по миру приключений!

– Ратмир, да я же ненадолго: вот только отыщу Еруслана и объясню ему, как ему добраться до владений Черномора. Что надо бороду срубить чернокнижнику проклятому.

– Послушай, Румистэль! – взмолился хан. – Поедем вместе! Я рыбы впредь ни в жизни есть не буду! Ни репы, ни моркови, ни брюквы, ни кавунов! Особенно вот эти кавуны! Уже два дня я орошаю землю каждый час! Пошли, подстрелим быстрою стрелою молодую лань, или поймаем в силки пару крупных тетеревов! Фу, гречневая каша – кошмар в желудке! А от блинов меня тошнит!

– С икрою? – спросил волшебник прозорливо. – С красной или с чёрной?

– Я умоляю… – прошептал Ратмир, хватаясь за живот.

Короче, дальше два верных друга отправились вдвоём, только задержались немного по причине несварения желудка у Ратмира. А Еруслан, как следовало ожидать, предельно лёгок от поста, умчался прочь – иди его ищи!

Видели два друга рыцаря неуловимого на взгорке – смотрел он на восток. Заметили его, когда он въезжал на своём Кауром в глухие страшные леса. Он плыл зарёю среди туманов сивых по скошенному полю, пробирался в зарослях розового иван-чая на берегу другом Днепра.

– Послушай, Румистэль, мы даром тратим время. Поехали с тобой на север, отыщем колдуна, отрежем бородёнку и освободим красавиц.

И до того оба умыкались в поисках блуждающего витязя, что в самом деле махнули на него рукой и повернули на мрачный север.

А Еруслан меж тем ничего не знал и ничего не ведал – он гонялся за бесплотной тенью. Так, наверно, ничего бы и не достиг, да вот какая странность: едучи во всех возможных направлениях одновременно, мечась, как гонный заяц из конца в конец, он всё же оказался в северных горах куда быстрее наших двух друзей. Нет, право, в этом есть какая-то тайна – кто-то помогал герою и неизменно возвращал его на верный путь из всех попыток Еруслана сбиться с правильной дороги. И вот чья-то таинственная воля его доставила к высоким горным кряжам на краю белого света, на границу дня и ночи, к пределам тех земель, в которых, как говорили в старину, живут великаны гипербореи, мятежные дети матери-Земли и отца-Небо. Наверно, в этих сказках есть доля правды, поскольку встали перед Ерусланом такие диковинные горы, какие преодолевать под силу разве что гиперборею. Или на худой конец, волшебнику на дивоярском скакуне с крылами в полверсты.

– Да, Каурый. Вот тут-то мы с тобой расстанемся на время. Не пройти твоим копытам по отвесным скалам. Останься тут и сторожи обратный путь. Вот тебе мой плащ, чтобы роса ночная не покрыла влагой твоей шкуры, поскольку чистить тебя и холить стану я не скоро. И думаю, что долго будешь меня ждать у этого ущелья, мой добрый друг, мой верный спутник во всех моих скитаниях, поверенный моих всех вздохов и страданий.

Так Еруслан, простясь с конём и наказавши строго-настрого не оглашать призывным ржанием холодных, мрачных северных холмов, пустился в свой нелёгкий путь. Карабкался он с уступа на уступ, скакал, как горный баран, через пропасти и щели. И вот забрался на вершину, на которой торчало старое орлиное гнездо. Там среди веток и сухих косточек он спрятался и острым взглядом стал обозревать все дальние вершины, ища приметы черноморова дворца.

Тем временем в своём великолепном жилище, сокрытом средь вершин, ходил по залу Черномор. Проклятый чернокнижник давно был прекрасно осведомлён о том, что до его бесценной головы с упорством необыкновенным добирается один отважный витязь. Уж сколько ни мудрил колдун, сколько ни посылал он Еруслану чар, сколь ни сбивал его с пути – вот он, перед самым входом в заколдованные горы. И как ни утешает себя колдун разумным доводом, всё же боится не на шутку, что минует храбрый князь все хитрые заставы и вторгнется в волшебные чертоги Черномора.

– Нет, это невозможно. – шепчет сам себе колдун. – Меня не одолеть без заговорённого меча, а меч тот хранит под срезом шеи великанья голова, которую сразить под силу разве что волшебнику, сравнимому со мной. А дивоярца тут и слыхом не слыхано, и нюхом не нюхано. И спрятана та голова в таком потаённом месте, что даже дивоярцу туда не просочиться. Нет, я зря тревожусь – всё продумано до мелочей.

Сказав так, он хватает волшебную подзорную трубу и начинает в сотый раз оглядывать далёкие вершины. И видит вдруг как на краю непроходимой горной цепи мелькает алое пятно!

– Как можно?! Нет! Не может быть!

И снова вглядывается. Сомнений нет: то Ерусланов конь.

– Проклятый витязь. – шепчет Черномор в досаде страшной. Он хватает свой волшебный жезл, выскакивает на балкон и взлетает в стылый воздух прямо в домашних тапках, расшитых жемчугами.

Весь вне себя от ужаса и гнева, он стрелой летит на юг – встречать врага. Но ближе к цели вдруг приходит в разум. Чего это он так сразу, без разведки, рванулся в бой, как витязь молодой. Не оттого ли Черномор так много лет прожил на свете, что всякое своё решение он принимает только после долгих размышлений? Нет, этак не годится: надо понаблюдать за Ерусланом.

И вот волшебник Черномор меняет курс и правит прямо на горную вершину, на которой торчит орлиное гнездо. Только сел с удобством и хотел открыть зубами пробку от маленькой прелестной фляжки с вином багряным и налить себе в напёрсток, как вдруг насторожился. И видит Черномор, словно в страшном сне, как вылезает из ветвей рука и бороду его, хранимую, как тысяча зениц, хватает, наматывает на ладонь и дёргает!

Сорвался с места Черномор – направо тапки, налево фляжка! А борода как будто приросла к гнезду. Попался!

Тут ветки разлетелись по сторонам, и встал во весь рост на вершине грозный витязь – смеётся Еруслан!

Однако, борода-то бородою, а Черномор от витязя в шестнадцати саженях – так длинна та седая древняя мочалка, в которой была сила Черномора! Поди его достань! Вот он летает над горою, вот рвёт рыцаря с опоры прочь – так, что отрываются подошвы от скалы! Потом натужился так, словно собирался лопнуть, и рванул свечою вверх, а за ним и витязь на буксире. Так и пошли вдвоём. Еруслан ликует, а карла мелкая (мы разве не сказали, что Черномор был карлик?) зубы скалит: поди, достань меня!

Да, это была битва… Три дня за пядью пядь взбирался Еруслан по бороде, а Черномор носился над вершинами, стараясь зашибить героя о холодный камень. Но вот уж витязь почти добрался до мерзкой стариковской шейки – того гляди свернет! Ну как не так – не прост наш Черномор! Его не взять ни голою рукою, ни простым кинжалом! Так что, хоть витязь несказанно и измучил магическую бороду и её владельца, ни в малейшей мере не навредил он Черномору. А вот тот как раз готовится коварно поцарапать Еруслана своими длинными накрашенными ноготками! Вот он криво ухмыляется своими бледными губами и скалится своими чёрными зубами. Ну зрелище, скажу я вам! Не приведи кому на высоте двух километров над неприступными горами увидеть перед своим носом такую мерзостную пасть! Но Еруслан ничуть не удивился – он глянул в карлины глаза и меч достал.

Тут Черномор заголосил:

– Прости меня, мой добрый друг! Я был неправ, когда с тобою взялся спорить! Ведь ежели по умному нам рассуждать, но никакого спора между нами быть и не должно: тебе Радмила, мне богатства!

Молчит отважный витязь и легонько так срезает лезвием десяток волосков, которые до сей поры ничто взять не могло!

– Ой нет! – кричит в испуге Черномор. – Тебе богатство, мне Радмила!

Ещё две пряди лопнули со звоном.

– Ну хорошо! Я пошутил! Бери всё сразу: и богатство, и Радмилу!

Дзынь! – осталось только половина бороды!

– Лети в чертог свой. – сказал сквозь зубы Еруслан, и Черномор, от страха подвывая, мчится над горами к своему дворцу.

Да, только в сказке всё так просто происходит. На самом деле Еруслан наш изнемог, окоченел – так, что боялся выронить из рук волшебный меч. Но соображал: если он колдуну обрежет бороду седую, то Черномор в момент лишится силы и рухнет вместе со врагом своим на остры скалы. Так что довёл наш витязь колдуна до смертного кошмара и заставил во дворец лететь. Едва летун и его мучитель достигли пола под ногами, как Еруслан мгновенно перерубил остаток бороды, и карла жалкий с голым подбородком свалился под ноги ему.

– Мне борода. – сказал сурово витязь. – Мне Радмила, а богатством жалким подавись своим.

И удалился во дворец, волоча с собою волшебные власа, взращённые с любовью и заботой в теченье целых трёхсот лет.

Остался карла на балконе – ждать суда и трепетать. Снаружи холодно, а тапки потерялись. И внутрь покоев войти колдун не смеет – там разгневанный злодейством и коварством Черномора могучий Еруслан громит чертог! Слышны слова и брань, когда находит грозный витязь обращённых в статуи царевичей, князей и просто женихов иных. Да, многие желали смерти Черномору, да многие нашли в его дворце конец!

Бегает под дверью Черномор, заглядывает в щелку: ушёл или ещё громит? Ну, вроде как ушёл. Во всяком случае, затишье.

Хотел владыка дивного дворца пробраться внутрь и отыскать себе носки да тапки потеплее, как вдруг сзади что-то громко зашумело. Он обернулся: мама дорогая, снова гости! Да что же их сегодня прёт и прёт!

По воздуху летит большая птица. Ой, нет, не птица – лев летит! Тогда почему у зверя крылья? А голова… Что голова? А голова-то белоголового орла! Грифон!!! Спасайся, Черномор – нашли тебя враги лихие: дивоярцы!

Он дверь открыл да юрк вовнутрь! А там ногою на банан попал – то Еруслан пораскидал весь стол, что был для Черномора заботливо поставлен слугами его.

Тут Черномор так лихо покатился по полам на брюхе и вертится, как медная тарелка. С разлёту вдарил в стену, так что звон пошёл. Тюрбан широкий с головы его свалился и лысую башечку приоткрыл. Ни волос, ни бороды – срам чистый, нету слова! Как стыдно! И Черномор решил прикинуться немножко неживым – лежит, не шелохнётся. Только глазом косит, да носом горбатым шмыгает.

Тут гости входят – два странных типа. Один явно дивоярец, а второй, похоже, хан Ратмир. Оглядываются, дивятся, изумляются разгрому.

– Похоже, Еруслан уже добрался до заветной цели. – заметил хан с явным огорченьем.

– Да, нам тут делать нечего уже. – согласился его спутник. – Надо же, мы мчались на грифоне, а как же он опередил нас, если конь его слоняется у самой границы гор?