Текст книги "Тени забытой шестой (СИ)"

Автор книги: Маргарита Дорогожицкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 33 страниц)

– Титул? – тупо переспросил я и тут же поспешил пояснить, чтобы исправить оплошность. – Вот уж… Я подозревал, что она завещает ему золото, но чтобы бастард унаследовал титул…

– Вот именно, – кивнул бывший казначей. – Немыслимо, но да. Титул. Теперь Антон Ланстикун может претендовать на северные земли своей сестры, право на которые Орден Пяти так великодушно признал за светлой вояжны, оправдав ее и…

– Погодите. Я же сказал, что вам не все известно…

– Полноте, фрон Тиффано, меня ваш блеф ничуть не обманул. У вас ничего не получится. Антон Ланстикун далеко, и вы не сможете ему помешать. Я сказал вам о завещании только затем, чтобы вы оставили свои затеи, ровно как и намерение участвовать в экспедиции…

– Антона ищет Орден Пяти, – зло выдал я. – Потому что вместе с золотом и титулом от сестры к нему перешло и почетное право сдохнуть в Источнике в качестве нового Шестого. Кстати, мне известно, что мальчишка в Льеме.

Отец Васуарий вздрогнул и нахмурился.

– Хм…

Против моего ожидания, он не стал сокрушаться, наоборот, казалось, он обдумывал, какие выгоды несут ему эти новые сведения, и просчитывал варианты.

– Кстати, Орден Пяти тоже не намерен делиться, как вы сами понимаете, – подтолкнул я его к нужному выводу. – Если церковники найдут Антона раньше нас…

Я сделал многозначительную паузу, чтобы он оценил мое великодушное «нас», и продолжил:

– Тогда орден когниматов останется по уши в долгах, без золота, без влияния на будущего вояга северных земель, без…

– Он женат.

– Что?

Отец Васуарий немного поколебался и пояснил:

– Увы, в случае смерти Антона Ланстикуна его имущество перейдет его жене.

У меня неприятно засосало под ложечкой, но я ухитрился сохранить внешнее спокойствие.

– Кто она? На ком он женат?

– Какая-то безродная девица, но по слухам хваткая и ушлая, держит его под каблуком. На верфи всем заправляет, урвала несколько выгодных заказов, а недавно стало известно, что построенный у них торговый корабль благополучно миновал Окорчемский пролив через перешеек возле Льема, ранее считавшийся несудоходным из-за сильных ветров..

– Постойте, – перебил я его. – Зовут ее как?

– Лиля Нортон.

Лиля или… Юля?.. Но как?..

– Она… беременна?

Отец Васуарий посмотрел на меня с уважением.

– Вам и это известно? Или догадались? Вы умны, фрон Тиффано, признаю. Вы также должны понимать, что эта дворняжка титул не унаследует при любом исходе, но вот ее сын – совсем другое дело…

Ее сын… Эти слова звенели у меня в ушах набатным колоколом. Я стал уговаривать отца Васуария повременить с оглашением завещания, ибо это сразу приведет Орден к Антону и на корню уничтожит наши планы заполучить проклятое золото. Вместо этого я предложил ему щедрую финансовую поддержку в снаряжении экспедиции и даже согласился на десять вместо пятнадцати процентов от будущей прибыли, если мне удастся встретиться с Антоном и его женой. Мой план бы прост, и я посвятил в него отца Васуария.

– Если о завещании станет известно, то дороги назад не будет. Отпадут последние сомнения в том, что именно Антон является Шестым.

– Но рано или поздно до него…

– Нет. Надо просто подбросить Ордену ложный след.

– В смысле?

– Ну раз у светлой вояжны вдруг образовался незаконнорожденный брат, то может найтись и еще какой-нибудь кровный родственник.

Лицо отца Васуария просветлело от понимания, он все больше проникался ко мне доверием и уважением.

– Однако… Ловко придумано.

– Я бы даже посоветовал… хотя не осмеливаюсь о таком просить… – замялся я.

– Что?

– Подделать завещание.

Старик вскочил с места, но вовсе не преисполненный возмущения, напротив, крайне воодушевленный, и заходил по комнате, бормоча себе под нос:

– Да, это решило бы часть вопросов, но преподобный Джемми не согласится… Однако это во благо его подопечному… Зачем ему титул и земли, за которые еще надо побороться, а вот золото… А про золото можно b умолчать… да… Но кто?

Он обернулся ко мне и повторил вопрос:

– Кто? Кто станет ее фальшивым наследником? У вас есть идеи на этот счет?

Я кивнул.

– Тот, кто и так считается ее родней. Вояг Густав.

– Помилуйте… Между ними нет кровного родства…

– Найдем. У этих северян, куда ни плюнь, кровосмесительные браки…

– Но вояг же недееспособен!

– Вот именно. Он не сможет ничего опротестовать и безропотно отправится в Источник вместо нее… – я прикусил язык, сообразив, что проговорился, – вместо Антона.

– Но… – нахмурился отец Васуарий. – А не рискуем ли мы?

Меня позабавило его «мы». Как рисковать, так «мы», а как прибыль делить…

– Чем же?

– Ведь если Антон и в самом деле Шестой, то…

– Да побойтесь бога. Я вас уверяю, Шестой была Хризокола Ланстикун. А ее брат, которого я знал лично по Кльечи, совсем на нее не похож. В нем нет и следа безумия. Кстати, я вообще не уверен, брат ли он ей. В этом смысле мы ничем не рискуем. Но нам надо поспешить.

– Да-да… Я немедленно отправлю преподобному Джемми письмо и…

– Отец Васуарий, я думаю, что вам лучше покинуть Винден как можно скорее, чтобы лично убедить преподобного, а еще… чтобы лишний раз не попадаться на глаза Ордену Пяти. Мой человек сопроводит вас и обеспечит всем необходимым. Да, и кстати… Расскажите-ка мне поподробнее про эту Лилю Нортон. Надо знать, чего от нее ожидать.

Велька еще недостаточно оправился после ранений во время взрыва кареты, поэтому вместе с казначеем я послал одного из людей воеводы, которому тот всецело доверял. Ему были даны необходимые распоряжения, что делать по прибытию в Льем. Однако в голове до сих пор не укладывалось услышанное от отца Васуария. Он расписал жену Антона как столичную штучку, вздорную особу с дурным характером, которая привезла в Льем рецепт шоколада и выгодно его продала, завела на мужниной верфи железные порядки, выгоняла работников за мельчайшие недоделки или опоздание на несколько минут, сама ходила под парусом, разбиралась в оснастке и конструкции кораблей, одним словом, та еще босячка. Однако больше всего расстраивало казначея то, что она вышла замуж за Анжея Остронега, сохранив невинность, чему в доказательство была кунья сороковка со следами девственной крови, поэтому поставить под сомнение, от кого понесла ушлая девка, сделалось невозможно.

Я пытался привести мысли в порядок. Неужели Юля… сиятельная княжна могла выйти замуж… добровольно выйти замуж… за этого малолетнего бандита? У них же ничего общего! Да, она была в него влюблена, но… Почему она так жестоко обошлась со своим отцом, который убивался из-за ее гибели? А может ее похитили и заставили? Шантажом? Я цеплялся за эту версию, но отец Васуарий убежденно твердил, что Антон ничего не будет делать без согласия жены, что придется договариваться с ней, что она держит мужа в кулаке и… Не очень-то похоже на несчастную запуганную пленницу. Да и рассказы об ее успехах в управлении судостроительной верфью… И тут я неожиданно понял. Хриз купила сиятельную княжну. Попросту купила, как покупала и все остальное, как пыталась купить и меня. Юля мечтала о кораблях, о дальних странствиях и чудесных открытиях, а безумная вояжна соблазнила ее возможностью воплотить мечту в жизнь. Пусть не самой плавать, но строить корабли и повелевать флотом. А верфь принадлежала Антону, надежно удерживая Юлю на привязи возле мужа. Интересно, она счастлива?.. Мне хотелось в это верить. Антон был добрым порядочным парнем, но все же… Если он и в самом деле кровный брат Хриз, то его с Юлей ребенок обречен на страшное проклятие Шестого… Теперь я уже не знал, что лучше. И совершенно не представлял, как выйти из этой ситуации с наименьшими потерями. Милагрос по моему наущенью должна была соврать Ордену, что ее госпожа получила письмо от брата из Норвштайна, тем самым пустив церковников по ложному следу, но скоро обман вскроется и… Я ломал голову, как подтвердить кровное родство вояга Густава, чтобы навсегда отвести удар от двух юных влюбленных. Господи, ну почему Хриз даже после смерти ухитрялась ломать мои планы?

День клонился к вечеру, истекало время, данное мне Орденом на завершение моих дел в городе, рано утром надо было отбыть в замок. Я и сам хотел поскорее увидеть мою Любовь, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. Сердце было не на месте. Однако был еще один человек, с которым мне непременно следовало повидаться. Луиджиа.

Девушка вернулась в школу госпожи Рафаэль. Вечером к воспитанницам посетителей не пускали, но для меня сделали исключение, ведь я пожертвовал этому заведению щедрую сумму и оплатил обучение Лу.

Город вернулся к прежней жизни, легкомысленно забыв о страшных событиях. Мы чинно прогулялись по многолюдной Стеклянной галерее, а потом зашли в «Золотую розу», чтобы поужинать. Когда нам подали яичницу, девушка сделалась вдруг задумчивой и грустной.

– Лу, завтра утром я уезжаю в замок, – сообщил я. – Мы больше не увидимся.

Она вздохнула и подняла на меня взгляд. Девушка заметно похорошела, изуродованная половина ее лица была искусно прикрыта шелковой маской телесного цвета с серебряной вышивкой, из-за чего казалась диковинной татуировкой. Губы и глаза были подведены, длинные волосы уложены на голове в косу-корону. Лу привлекала к себе взгляды посетителей, однако это был скорее интерес к таинственной незнакомке с изящной фигуркой и гордой осанкой, чем болезненное любопытство к уродству.

– Я так странно себя чувствую, – сказала она. – Вчера в школу приезжал… император. Смотрел репетицию. А потом… меня пригласили во дворец. На ужин.

Она густо покраснела и опустила взгляд, ковыряясь в тарелке. Я молчал.

– И я поехала. Я была с ним, понимаете? И мне было так хорошо… я так преступна счастлива… – ее словно прорвало, она говорила, захлебываясь словами. – Получается, вот так я отплатила госпоже за то, что она спасла меня от смерти! Убрала с пути соперницу! Чтобы согрешить с ее женихом! Я плохая!.. Но я люблю его!.. Грешу! Обманываю! Тень обманываю, императора обманываю! Всех кругом!..

– Нет, Лу, – запротестовал я. – Вы не плохая, и никого вы не обманываете. Забудьте о Хриз. Ее нет. Вы вообще здесь ни при чем. Это все я. Вся ответственность на мне. Вас там не было. Вы остались во дворце, избитая жестокой вояжной. Помните только это, кто бы и что вас ни спрашивал. Ясно? Кроме того, теперь император спасен от ужасной участи…

– Он ведь все равно никогда на мне не женится… – едва слышно прошептала Лу. – А я не смогу без него… Что мне делать? Как с этим жить, с этой грешной любовью?

– Послушайте меня, Луиджиа, – я перегнулся через столик и взял ее за руку. – Любовь не может быть грехом. Это одна из добродетелей, неужели вы забыли?

– Но это ведь неправильно… То, что я делаю. Что уступаю императору.

– Ну… – протянул я. – Все дело в нашем внутреннем убеждении. Если вы считаете, что поступаете неправильно, то… Искупите свои грехи.

Она уставилась на меня расширившимися глазами, потемневшими от навернувшихся слез.

– Как искупить? Уйти в монастырь? Я думала об этом…

– Нет, ну что вы… – покачал я головой и подал ей платок. – Вытрите слезы. Служить Единому можно и вне монастырских стен. Надо просто делать то, что лучше всего получается. То, что несет людям красоту и дарит счастье. Ваш танец. Я помню, как вы танцевали на сцене Императорского театра. Пихлер умерла ради танца, растворилась в вечности, но и вы претерпели мучения… Несмотря на страшную боль в порезанных ступнях, вы блестяще закончили свою партию, Лу… Ваш танец сделал людей чище, открыл их души для Единого, понимаете? Это ли не высшая ценность служения Ему?

От ее грустной улыбки у меня защемило сердце.

– Вы сейчас говорите также, как и она… Только Ее светлость была более… более…

– Циничной? – подсказал я, улыбаясь в ответ.

– Да. Я ведь не о служении танцу или Единому тогда думала… Я хотела восхищения, особенно в глазах Джеймса Рыбальски… Он так мною гордился, так любил, как родной отец никогда не… Я хотела, чтобы весь мир оказался у моих ног, чтобы на меня смотрели с обожанием, а не с ужасом, чтобы рукоплескали и дарили цветы, чтобы купаться в любви…

Моя улыбка стала еще шире.

– И что в этом такого?

– Ну это же неправильно…

– Знаете, общение с вояжной заставило меня задуматься над тем, важно ли то, с какими намерениями делается добро или зло. И я пришел к выводу, что нет. Величайшее зло может быть сотворено из самых лучших побуждений, а добро сделано случайно, руководствуясь корыстными или низменными мотивами. Но от этого оно не перестает быть добром, понимаете, Лу? Поэтому танцуйте и дарите свет людям. Искусство очищает. Не только вас, но и тех, кто любуется вашим танцем. Даже самый закостенелый грешник не останется равнодушным к красоте танца, что-то дрогнет в его душе и однажды… кто знает, может однажды он обратится к Единому…

– А как же… император?

– А что император? Это ваша первая любовь, Лу. Она пройдет.

– Нет! Я всегда буду его любить! Он так на меня смотрит, с таким обожанием и нежностью, и как я танцую, и как… – она осеклась и еще гуще покраснела.

– Но он на вас никогда не женится, – остудил я ее пыл. – Вы сами это прекрасно понимаете. У него есть долг перед империей, и его женой станет какая-нибудь княжна… или вояжна… или даже гаяшимская принцесса… Я только надеюсь, что он не забудет свое обещание позаботиться о вас. Лу, вы обязательно будете блистать на сцене, у вас будет море поклонников, и среди них… Я просто уверен в этом, среди них будет и тот, кто посмотрит на вас с таким же обожанием и нежностью, и с кем вы найдете семейное счастье. Просто верьте в свою удачу.

Когда экипаж довез нас до ворот школы госпожи Рафаэль, уже смеркалось, на улице зажглись фонари. Лу немного помедлила у входа, а потом обернулась ко мне:

– Господин Тиффано, спасибо вам за все… – она явно колебалась, желая еще что-то сказать.

– Прощайте, Лу.

– Погодите… Я не знаю… Это такая глупость, наверное, не стоит вам и говорить.

– Что? – насторожился я. – Вам кто-то задавал странные вопросы? Что-то подозревал?

– Нет, это другое. Сон. Недавно приснился, – она заторопилась. – Будто я вновь в Соляном замке, иду в Белый сад… Темно так, как будто гроза собирается. И ветер сильный. Я подхожу к обрыву, и у меня за спиной вырастают крылья… Они прозрачные, стеклянные или хрустальные… или… не знаю… И тут ветер меня подхватывает, и я лечу… Парю над пропастью… Но тут дождь… Мои крылья тают… и я падаю вниз, все падаю и падаю, падаю, падаю…

– Тише, тише… – обнял я ее, а она продолжала твердить мне в плечо одно и то же слово. – Лу, это просто сон. Забудьте.

– Нет, – со странной убежденностью возразила она. – Это произойдет. Она потеряет крылья и упадет.

Всю ночь я прокрутился без сна. Слова Лу не давали мне покоя. А если Хриз-Любовь соорудила веревочную лестницу и попыталась спуститься по отвесной скале? Или наоборот взобраться на верхние этажи замка? И сорвалась? Я зажмуривался и переворачивался на другой бок, отгоняя страшные видения, но они не уходили. С этой дуры ж станется! Упрямая, как осел! Под утро мне удалось задремать, но лучше бы я и вовсе не спал. Проснулся от собственного крика и ощущения чего-то непоправимого, с колотящимся сердцем и в поту. Сна не помнил.

Экипаж уже ждал. Хмурый отец Валуа напутствовал меня словами:

– Что-то ты подозрительно спокоен, брат Кысей.

– А чего мне волноваться? Я знаю, что Антон не Шестой, но если вам охота гоняться за призраками, воля ваша…

– И поэтому подговорил Милагрос сказать нам неправду?

Я постарался как можно натуральней изобразить досаду на лице.

– Не понимаю, о чем вы говорите.

– Понимаешь, все ты прекрасно понимаешь. Запомни, Орден Пяти еще никому не удалось обмануть. Сиди в своем замке и не высовывайся, иначе отправишься на Янтарный остров, отшельником!

Я низко опустил голову, скрывая улыбку.

– Но мне же будет позволено… иногда выбираться в Винден по делам?

– Зачем это?

– Дела лечебницы… и другие… Кстати, я бы хотел пригласить профессора Бринвальца погостить в замке, это возможно? И послать приглашение профессору Адриани… Моим будущим пациентам нужны самые лучшие душеведы.

Отец Валуа лишь раздраженно махнул рукой, мол, делай, что хочешь, и захлопнул за мной дверцу экипажа. Мы уже собирались тронуться в путь, но тут я высунулся и спросил:

– Кстати, а где отец Георг? Я думал, он придет попрощаться или…

– Он занят. Езжай уже!

Я шел по мосту к воротам замка, едва сдерживаясь, чтобы не перейти на бег. Тревога росла снежным комом с каждым шагом. Страшные картины мелькали перед внутренним взором, сменяя одну другой. Встретивший меня воевода Дюргер был спокоен и безукоризненно вежлив с моими сопровождающими.

– Никаких происшествий в мое отсутствие? – спросил я, и голос предательски дрогнул, выдавая волнение.

– Никаких, фрон, – поклонился он.

От сердца немного отлегло. Двоих братьев Ордена разместили со всеми удобствами в северном крыле, а я извинился и сразу же, не переодеваясь, направился в библиотеку.

– Как она? – спросил я, едва за мной и воеводой закрылись двери библиотеки.

– Хорошо, – он немного поколебался и добавил, смущаясь, – ток вот жрет много…

От сердца отлегло.

– Здоровый аппетит – это хорошо, – улыбнулся я.

– А давеча Спирьку-то подстерегла в оранжерее, – продолжал докладывать воевода. – Лопатой его шандарахнула и попыталась деру дать. Но мои орлы ее скрутили, вином напоили и обратно в клетку засунули.

Я откинулся в кресле и прикрыл глаза, слушая обстоятельное повествование воеводы Дюргера о моей пленнице.

– Записки с грязной посудой все-то нам отправляла, – хмыкнул он в усы, – как вы, фрон, и говорили, но окромя меня их читать-то никто не читал… Вон, лежат…

Я неохотно открыл глаза и уставился на целый ворох скомканных листов, испещренных почерком безумицы. Неугомонная зараза. Мне ужасно захотелось ее увидеть.

– А сейчас что делает?

– Ну так… Она в кладовой все запасы выжрала-то…

– Что? – ужаснулся я.

По моим прикидкам, продовольствия в кладовой должно было с лихвой хватить на несколько месяцев, а прошло всего две недели.

– Дык да, я ж говорю, много жрет… Вот мы и стали ей не только ужин спускать, но и завтрак с обедом… А так-то она сейчас обжи… то бишь, обедать изволит…

Я нахмурился. Странный аппетит Любови стал меня пугать.

– Переоденусь и навещу ее.

Переход к той половине замка, где содержалась пленница, был намерен обвален взрывом и замурован, чтобы никто из досужих гостей или церковников не сунул туда носа. Воевода так все устроил, что о тайном ходе знали только рабочие, которых он специально нанимал в другом городе, и пара бойцов его варда, которым можно было всецело доверять. Для остальных же… Юго-восточная половина замка была закрыта на ремонт. Я спустился по узкой лестнице и отпер тяжелую дверь. В лицо пахнуло влажным земляным духом. Никого. По оранжерее как будто ураган прошелся. Ни единого плода, даже все веточки с деревьев были обломаны, ободрана кора.

Я миновал Белый сад и спустился по лестнице, стараясь ступать едва слышно. Завернув за угол и увидел ее. Сердце забилось как сумасшедшее. Она стояла на балкончике, вцепившись в перила, и что-то разглядывала внизу. Темная фигура и горящие на солнце волосы.

Я вгляделся внимательно, пытаясь поймать некую странность в ее образе, но тут она меня услышала. Повернула голову в мою сторону, прищурилась. Я вдруг растерялся, совершенно не зная, что ей сказать. Безумица молчала, и я молчал, как дурак.

– Любовь… – наконец вымолвил я и шагнул к ней.

Она попятилась от меня. Надо взять себя в руки.

– Надеюсь, Любовь, – возвращая себе насмешливый холодный тон, сказал я, – вы нашли пребывание в моем замке для себя удобным?

И тут она подобрала с пола камешек и швырнула в меня. Я легко увернулся.

– Вот не надо злиться! У меня не было другого выхода!

Она наклонила голову, разглядывая меня, потом задумчиво пробормотала:

– Настоящий?..

Я сообразил, что она погрязла в своих видениях и перестала различать, где явь, а где бред ее воспаленного сознания.

– Настоящий! – рявкнул я.

И тут она, к моему ужасу, взобралась на перила и застыла, балансируя на них.

– С ума сошла? – заорал я и хотел было броситься к ней, но она предупреждающе выставила вперед руку.

– Еще шаг – и я полечу… – совершенно серьезно сообщила она.

– Люба… Хриз… пожалуйста, успокойся, – помертвел я. – Слезь оттуда. Я сделаю все, что ты скажешь.

– Нет, Тиффано, поздно. Время вышло.

С этими словами она взмахнула руками, и за ее спиной… раскрылись крылья. Бумажные. Сделанные из вырванных книжных страниц и переплетенные веточками в странные суставчатые крылья, как у насекомого… Порыв ветра надул их, и Любовь распласталась над бездной… Я кинулся вперед и в самый последний момент успел ухватить безумицу за подол. Ветер рвал ее у меня из рук и бил по лицу дурацкими крыльями.

– Ах ты дрянь двинутая! – лютовал я, затаскивая ее обратно на балкон, обрывая и ломая крылья. – Я тебе покажу!..

Я топтал страницы из бесценных трудов, многовековую мудрость человечества, давил каблуком древесные сочленения, и смола выступала под ногами. Любовь сопротивлялась совсем слабо, а когда я перехватил ее за патлы, вывернулась из моих рук и плюнула мне в лицо:

– Не удержишь! Все равно улечу! Идиот, мое время вышло! Вышло! Тик-так! Скоро и без крыльев взлечу!..

– Что?

У меня мороз по коже пошел. Я сообразил, что было не так. Мне не составило труда втащить ее на балкон, потому что она весила не больше кошки. Как же я раньше не догадался… Дурак, еще и умилялся ее аппетиту и приятной пышности… А она таяла… как свеча на ветру.

– Господи, да что с тобой такое?.. – прошептал я.

– Тик-так!..

– Не отпущу…

Я крепко сжал ее в объятиях, вдыхая знакомый родной аромат и ощущая живую плоть, пытаясь удержать мгновение и стараясь не вглядываться в тень на стене. Собственную одинокую тень, обнимающую пустоту.

Мысли путались. Как? Почему? Ведь часовщик мертв! Убила его Хриз… Нет, она Любовь! Моя любовь… Я погладил ее по голове, цепенея на ветру от жуткого внутреннего холода. Надо успокоиться. Я что-нибудь придумаю.

– Пошли.

– Пусти!.. Улечу!.. Стрекозой улечу! Все равно не удержишь!..

Не слушая ее протестов, я повел Любу к спальне, самому теплому месту на этаже. Надо будет велеть воеводе, чтобы вардовый кузнец выковал решетки и поставил их на балкон. Как будто это могло удержать вторую тень, которая то появлялась, то пропадала из моих объятий.

Итак, что мне известно? Мастер Гральфильхе отбирал время у танцовщиц. Он мертв. Люба-Хриз его убила… Любохриз… Господи, какая ересь лезет в голову. Мое чудовище Любохриз… Куда делся демон часовщика? Если мои предположения верны, то безумица вобрала его в себя… Тогда что получается? Она сама у себя крадет время? Я пытался восстановить ту страшную картину жертвоприношения, которую хотел бы забыть навеки. Нет, сомнений не было. Часовщик умер, и его колдовство должно было умереть вместе с ним. Я нахмурился. А ведь часики Пихлер и часики других танцовщиц спешили… А браслет? Браслет, который часовщик сделал специально для Хриз! Она же его носила! Но больше не носит… ведь нет? Где он?

Я помнил, что велел Лу не просто переодеть вояжну, но и снять с нее все драгоценности, всю одежду, все, что могло напоминать ей о прошлом… чтобы она начала новую жизнь с чистого листа… Но вдруг Лу что-то оставила или недоглядела? Я тогда торопился выйти к свите, чтобы не вызвать лишних подозрений, поэтому просто исторг из груди безумицы символ и ушел… не проверил.

Вытье ветра осталось снаружи. Я закрыл окна и отпустил Любу.

– Раздевайся, – скомандовал я.

Она растерла запястье, алевшее от моей хватки, скривила губы и презрительно спросила:

– Что, Тиффано, сам будешь насиловать? Или дружков позовешь подсобить?

– Раздевайся, – повторил я сквозь зубы. – Не вынуждай меня применить силу.

Она зло рванула на себе ворот, и темное одеяние изломанной птицей скользнуло к ее ногам.

– Рубашку тоже. Живо. И туфли сними. Все снимай. Все, что есть.

– Пошел ты, козлина немощная, извращенец недозуженный!.. – и на меня полилась грязная подзаборная ругань.

Я шагнул к безумице, уклонился от пощечины, заломил руку за спину и через голову стащил с нее рубашку. Толкнул на кровать и снял туфли. Отодвинул носком сапога все в сторону и отпустил шипящую от ярости пленницу. Она шустро уползла в угол кровати и забралась под одеяло. Раньше безумица уже успела бы мне хорошенько врезать, а сейчас настолько ослабела, что делалось жутко, как она вообще еще двигалась. Но не время для жалости.

– Люба! Хриз! Ну хватит! Мне надо тебя осмотреть! Вылазь!..

При попытке ее вытащить, она ударила меня ночным горшком. Голова загудела. Я разозлился окончательно. Уже не церемонясь, схватил безумицу за волосы и выволок из кровати. Прижал к стене, держа за запястья, и внимательно разглядывал, пока она щелкала зубами у моего лица и грозилась откусить нос и другие части тела. Ничего. Ни серег, ни колец, ни цепочки, ни браслета. Абсолютно нагая… жуткие шрамы на животе и спине, которые так меня ужаснули, когда я увидел ее в лазарете после пыток… Но все они были старыми увечьями… А вот этот рубец на бедре… плохо заживший, свежий. Откуда он взялся?

– Откуда? – спросил я вслух, проведя по нему пальцем.

Люба тут же воспользовалась освободившейся рукой и локтем заехала мне по шее. Будь удар посильнее, лежать бы мне уже без чувств. Я развернул ее к себе спиной в удушающем захвате и встряхнул. Она бессильно заскребла мою руку ногтями.

– Откуда шрам? Говори!

Свободной рукой я сильнее провел пальцем по шраму и почувствовал что-то под кожей. Что-то твердое. Какого демона?.. В памяти всплыло, как Лу рассказывала про странности своей госпожи, как та однажды вздумала разрезать себе бедро. Девушка была уверена, что ее госпожа туда что-то зашила… Но для браслета перекатывающая под кожей горошина была слишком мала… И все же там что-то было. И я догадывался, что.

– Идиотка!..

Идиотка беспомощно хватала ртом воздух и что-то мычала.

– Что ты туда зашила? Отвечай! Рубин? Да?

Я чуть ослабил захват, но в ответ лишь услышал еще несколько новых ругательств.

– Ах так? Ладно. Ладно.

Перехватив мерзавку крепче за волосы, я выволок ее на балкон и потащил в кладовую. Там должно было остаться несколько бутылок вина, едва ли мое голодное Любохризище на них позарилось.

Она захлебывалась и булькала винными пузырями, но уже через минуту обмякла. Я подхватил Любу на плечо и понес обратно в спальню, содрогаясь от легкости ее тела. Положил ее на кровать, еще раз внимательно осмотрел. Спящей, она была такой умиротворенной, такой красивой… Мне невольно вспомнились слова отца Георга про то, что чудо-колдовство исцеления на площади могло коснуться и самой Шестой… Оно взрывной волной докатилось даже до меня, исцелив пыточные увечья, но не задело ту, кто его породил. Шрамы никуда не делись. Ложбинка на груди сияла девственной белизной, такой пугающе пустой без символа…

Я стукнул по каминной решетке и крикнул в дымоход:

– Спирька! Зови сюда воеводу с вардовым лекарем!..

– Чего случилось-то, фрон? – крикнул он мне в ответ.

– Резать нашу пленницу будем!..

Воевода явился с испуганным видом, за ним шел невозмутимый Збышек, типичный знойный южанин, которого непонятно каким ветром занесло в вард Дюргера и прибило на долгие годы верной службы.

– Резать? – недоверчиво переспросил воевода, поглядывая на прикрытую простыней безумицу. – Как можно ж, фрон? Живую ж… Пошто так издеваться? Иль чего не сказала вам? Выпытать хотите?

Я ничего ему не ответил, мрачно почесывая царапины на руке. Вид у меня наверное был красноречивый, как и валяющаяся горка одежды у кровати, разбитый ночной горшок, перевернутый стул…

– Да ничего такого не было! – не выдержал я осуждающе-печального взгляда воеводы. – Эта мерзавка зашила себе в бедро какую-то гадость. Давайте, Збышек, вскрывайте.

Немногословный лекарь откинул простыню, склонился над безумицей, пощупал пальцами шрам, нахмурился.

– Да, – коротко подтвердил он. – Да.

Под нашими внимательными взглядами он обработал кожу, сделал короткий разрез и извлек… рубин. Маленький камушек вспыхнул алым светом в солнечных лучах, больно резанув по глазам. Воевода удивленно крякнул и хотел было взять рубин, чтобы посмотреть поближе, но я резко одернул его.

– Нельзя! Это колдовская дрянь! В шкатулку его. Унести прочь и спрятать в подвалах. Подальше.

Выкинуть камень я не рискнул. Вдруг время отобрано безвозвратно…

В спальне царил полный беспорядок, как и в остальных комнатах. Особенно пострадала библиотека. Очевидно, оказавшись взаперти, безумица сильно лютовала и вымещала злость именно там, в книжном царстве, которое было мне так дорого. А еще за эти две недели Люба даже не потрудилась хоть немного прибрать за собой. Пользуясь тем, что пленница спит пьяным сном, воевода прислал Спирьку, который шустро навел порядок в комнатах и пополнил запасы в кладовой. Я же, обойдя владения и на всякий случай обыскав их на предмет заначек с крыльями, веревочными лестницами, отмычками или даже взрывчаткой, вернулся в спальню. Сидя в кресле напротив постели Любы, я ждал ее пробуждения. Если извлечение рубина не поможет, надо будет искать причину колдовства в душе безумицы. Внешнее воздействие исключалось, рядом с ней в замке никого не было. А если ее безумие пожирало самое себя? Но нет, нездоровый аппетит появился у Любы еще в бытность ее Хриз… Да что там гадать, я был уверен, что он появился после смерти часовщика. Поняла ли она, что с ней происходит? Очевидно, да, раз начала жрать не в себя. Но почему? Почему, демон раздери, она не вытащила рубин? И зачем вообще зашила его в бедро! Мотивы ее поступков не укладывались у меня в голове. Надо ждать. Ждать и взвешивать. Смотреть на ее тень. Как там говорил часовщик? Время бежит, обгоняя свет? Я откинул голову на спинку кресла и устало прикрыл глаза, отгоняя жуткую мысль о том, что Шестая могла начать перерождаться… Это невозможно, потому что Шестая мертва. А в кровати спит Люба. Спит и храпит на всю комнату.

Свет луны заливал пространство молочной дымкой, в которой очертания предметов почему-то казались еще объемнее и резче. Я завороженно любовался ночным небом, поэтому не сразу заметил, что Люба давно открыла глаза и смотрит на меня. Ее глаза были пугающе светлыми, как будто сотканными из лунного света.

– Проснулась? – спросил я. – Зачем ты зашила рубин себе в бедро? И что это за камень? Откуда он? Из обручального кольца Ежении?

Она молчала, лишь сверлила меня взглядом со странным выражением лица, натянув одеяло до подбородка.

– Я выкинул его.

Вот теперь выражение сделалось вполне определенным: бешенство пополам с беспомощностью.

– Это он крал твое время, но я избавил тебя от колдовства. Больше не думай об этом, Люба. Ты никуда не исчезнешь и не улетишь.