Текст книги "Второй Беличий Песок (СИ)"
Автор книги: Марамак Квотчер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)
– Туда иди!! – рявкнул грызь камульфу, который опять сунулся между костром и комлем, – А откуда известно?
– На картинках слышала, пух в пух такой, – пояснила белка, прижимая уши.
– А ещё что можешь цокнуть, оно стайное?
– Впух, по-моему да, – фыркнула Ситрик, – Если их нарисовали стаей.
– Не особо к месту, – констатировал Макузь.
С разных сторон от комля раздавалось утробное рычание, какое-то странное, непохожее на обычных серых волков – с прибулькиванием, чтоли. Скоро стало слышно, как зверюга лезет по стволу дерева, чтобы забраться сверху комля, но это была плохая идея. Без хватательных лап камульфу понадобился битый килоцок, чтобы влезть туда, а когда он наконец запутался в корнях – Макузь основательно поколол его рогатиной, будучи в полной недосягаемости, и тот с визгом укатился. Пока же происходили эти упражнения, грызи раздумывали над тем, как трясти дальше.
– А про поведение что-нибудь известно? – спросил грызь.
– Неа, – пожала плечами Ситрик, – Йа же цокаю, слышала только картинку.
– Жаль, хотелось бы в общих чертах понять, сколько времени они могут тут тусоваться.
В серых сумерках уже было вполне видно, что камульфы прохаживаются кругами у комля, и в наличии их хвостов пять, не меньше – причём по одному хвосту на особь. Именно этим и были опасны стайные зверьки – в отличие от тигра, который бросался сразу или чихал на добычу, эти могли сидеть на хвосте прорву дней, потому как пока одни оставались дежурить, другие отходили. Такие соображения были не особенно в пух, учитывая то, что дрова в костре скоро сгорят и придётся постоянно отбиваться рогатинами.
– Не было песка, да вынесла доска, – цокнул Макузь, – Так, ладно. Посиди на стрёме, Ситри.
– цОк, – кивнула серенькая.
Белкач сподобился и залез на стенку комля, высунувшись между корнями, чтобы слышать что там. Услышанное было обнадёживающим – огромная упавшая ёлка ещё не полностью облетела, так что ствол был утыкан толстенными ветками, за которыми немудрено скрыться. К тому же вплотную к упавшему дереву стояла живая ель ещё больших размеров, и грызь прикинул, что на неё вполне можно забраться, укрываясь за ветками.
– А напуха? – уточнила Ситрик.
– Напуха, что на ветках мы можем просто сидеть, а не увёртываться от зубов и колоть их рогатками, – пояснил Макузь.
– Но зато на ветках мы не скипятим чаю, – заметила белка, – А если сидеть долго, то хотелось бы!
Камульф опять сунулся близко, так что грызи зашипели на него, ткнули рогатками и прибавили огня в костре. Тот сразу отвалил, потому как работал на изматывание и вовсе не собирался действительно лезть на рожон. Только в отличие от лося, грызи это понимали и тактика теряла свою действенность.
– Так если надо будет, спустимся, – цокнул Макузь, – А когда мы будем наверху, они раньше поймут, что покормиться не получится. Кло?
– Ну кло, – согласилась Ситрик, – Слушай, а может начать выть?
– Напуха??
– Дабы возможно услышали грызи, ну или на крайняк серые волки, – пояснила она, – Быстрее выберемся.
– Тогда да, – вспушился грызь.
Грызунья подняла мордочку и завыла протяжно, и при этом крайне громко, так что у Макузя аж ухо заложило. Камульфы раздражённо закрякали.
– Подожди, наверх вылезем, дальше слышно будет.
К удаче, с вылезанием наверх никаких препонов не возникло – скрываясь за толстыми ветками с ещё не опавшим лапником, тобишь иголками, грызи пробежали по стволу и влезли на ель. Громоздкие рюкзаки они закинули на нижние ветки, потому как всё равно не достать, а сами поднялись повыше, где удобно расположить хвосты в ответвлениях сучьев. Вокруг уютно запахло смолой и хвоей, так что на рычавших внизу животных пуши поплёвывали. Ситрик то и дело выла, и думается при такой погоде слыхать её было килошага за два. Макузь же набрал сухих шишек – тут оказалась дятловая "кузница", в каковой этого добра лежало ведра два – и точно примерившись, кидал ими в нос камульфам, вызывая резонное негодование. Скоро те уже не ходили под ёлкой, а только на расстоянии шагов в сорок.
– Как белочь сидим, – смеялась Ситрик, понимая что так оно и есть.
– Да не совсем, – усмехнулся Макузь, – Для белочи в таком положении ничего тревожащего нет вообще, она между деревьями прыгать может. А мы пока перелезем, это уже весна наступит.
Белочь подтверждала это, сигая вокруг на огромные расстояния, так что только рыжий пух мелькал среди хвои. Камульфы вообще улеглись, что свидетельствовало о долгом разговоре. При этом следует признать, что грызи сильно потяжелели по сравнению с белочью, так что сидеть долго в развилках веток, даже подложив пухогрейки и привязавшись к стволу чтобы не навернуться, было не особо приятно. Макузь тоже начал выть, чтобы у белки не сел голос, но пока толку от этого не наблюдалось.
– Ну и? – цокнула Ситрик к вечеру, когда обстановка не сдвинулась ни на пушинку, а хвосты отсиделись.
– Не знаю не знаю, – почесал за ухом грызь, – Должны же они сообразить, что съесть нас через два месяца – это очень невыгодно в плане сытости?
– Таки должны? – усомнилась белка.
– Угу. Если бы они этого инстинктивно не соображали, как бы они выжили? – резонно цокнул грызь, – Мы же не ищем именно серый потат, чтобы покормиться, а кормимся чем есть.
– Йа отсидела хвост, – пожаловалась Ситрик.
– Ну давай слезем посидим у костра, – предложил Макузь, – Веток можно напилить с упавшей ёлки, и с этой, там сухие снизу...
Так они и сделали. Камульфы ощерились, гавкали и бросались, но толку никакого не имелось – достать пух за толстыми ветками на двухшаговой высоте было нельзя никак. Напилив поленьев, пуши спустились к комлю на прежнее место и не без труда развели костёр, потому как не заготовили разжижки, утекая. Макузь постоянно шипел и тыкал рогаткой, отгоняя зверей, а Ситрик возилась с огнём; наконец пламя раздвинуло тьму и стало спокойнее. В жестяном котелке закипела вода, которой кстати осталось не так много – ручей был шагах в ста, но пройти их не светило. Макузь пока вешал на ветки дождевик, чтобы по нему капли стекали в посуду – если сидеть под густой хвоей ёлки, не мочит и без плаща.
– Идите туда! – цокала Ситрик животным, – И-ди-те ту-да!
Животные не обращали никакого внимания. В темноте происходили какие-то подвижки, судя по хрусту веток и рычанию, но видать ничего не было. Испив чай, пуши полезли обратно на дерево, висеть.
К утру камульфы исчезли, и никто не мог цокнуть, когда это случилось – просто они ушли, как оно и полагалось по всем законам природы. Чтобы целая стая сдохла из вредности, ожидая выпадения бельчатины с ёлки – это как раз против законов. На мхе остались только следы, взъерошенные лапами, и буро-песчаного цвета шерсть на ветках. Ситрик порывалась немедленно пойти, но Макузь резонно цокнул, что после такой ночки лучше отдохнуть хотя бы пол дня, а то толку не будет. На случай если звери вернутся, он притащил запас воды, осторожно переходя между деревьями и готовый враз взлететь на ствол, как белочь. Причём это в том случае, если камульфы опять нагрянут толпой, а отдельного грызь не опасаясь и на рогатку бы поднял.
– У камульфа, у камульфа, жирные – бока! – распевала Ситрик, сидючи у комля, – У камульфа, у камульфа – окорока!
Макузь покатывался со смеху, а уж когда услышал это, так и подавно. Тех самых однако слышно больше не было, так что пуши начали собираться в путь – они уже слегка подзабыли, куда шли, и теперь вспомнили. Также они заметили, что сидели на ёлке совсем недалеко от тропы, и за всё время натурально никто по ней не прошёл, потому что иначе услышали бы вой.
– Да может и прошёл, но в одну пушу, – цокнул Макузь, – Ты бы подошла?
– Мм... нет, – подумав, ответила белка, – Йа бы дошла до ближайшего цокалища и попросила помощи. Ну, при условии, что у меня нет с собой огнестрела.
– Кстати, хорошо бы, – заметил грызь, – Не то чтобы в голову, а так, шугануть. Надо будет разбрыльнуть.
Мысленные вкладки по поводу воя были подтверждены: через пять-шерсть килоцоков навстречу грызям по тропе послышались звуки чавканья и погромыхивания поклажи в рюкзаках. Макузь и Ситрик переслухнулись и решили сделать как всегда – на всякий случай спрятаться за ёлки, потому как бережёного хвост бережёт. Судя по всему, они не издавали столько шума, сколько идущий групп, так что их не должны были запалить. Не должны бы, но запалили, потому как в группе оказался прилапнённый волчок небольшого калибра, который учуял грызей за ёлками и затявкал, подзывая своих. Через подлесок протиснулись несколько пушей довольно непривычного выслуха – в броневых накладках на тушках и с большими топорами, да и сами грызи были крупнее, морды шире, а пух – исключительно серого цвета.
– Бу-бур-бур бур-бу-бу-бу-бур, – пробуркал серый грызь, показывая на Макузя с Ситрик.
– Что он цокнул? – удивилась белка.
– По-моему он не цокнул, а буркнул, – заметил Макузь.
Серый и сам вгрыз, что бурканье непонятно, подозвал другого грызя, и тот уже цокнул, правда довольно сбивчиво:
– Кло! Это вы, пуши, на дереве выли?
– Вообще да, – признался Макузь, – А что?
– Ну так это, тут проходило одно грызо, – серый показал на тропу, – Услышало что воют, ну и цокнуло.
Пуши вышли на тропу и попристальнее расслушали серых – они натурально были крупные, и как сейчас из трясины. Тяжёлые куртки из толщенного клоха бронировались деревянными и железными накладками, а в лапах наличествовали топоры с тяжёлыми длинными лезвиями, каким камульфа располовинить вполне нетрудно.
– Были животные? – осведомился серый.
– Ну да, – кивнул Макузь, – Камульфы, штук пятеро.
– Бу-бу-бур? – приподнял хохолок тот, – Камульфы, это кто?
Пришлось на пальцах объяснять, кто. Также Макузь не утаивал, что он и белка-пуш из цокалища, и тар, и всё такое. Серые поведали, что крупные серые грызи называются скворками, и обычно не цокают, а...
– Бу-бу-бу-бурр-бур!
Бурчат, короче. Ситрик припомнила, что слыхала про скворков, но думала что они обитают значительно дальше в северную тайгу. Как выяснилось, целая стая их прикочевала с севера, где почему-то стало голодно, и обосновалась в шишморском околотке. Собственно скворки и дали такое название, потому что думали, что в этом месте Жад-Лапа впадает в море, а нашли шиш, а не море.
– А вы чего так вырядились то, как в песок? – осведомился Макузь, показывая на броньку.
– Так сам цокнул, камульфы! – буркнул скворк, – Они съедают целикоом, бу-бу-бурр!
– Ну так и попуху на них, этож не повод так упираться, – пожал плечами грызь, – Впрочем, это как пуше угодно.
Четверо топористов со своим волком остались ждать групп с телегами, а пушам показали направление и предуцокнули, как найти дальше тропу. Чавкая по размешанной сапогами земле, они продолжили пилку.
– Брр, они как-то так на меня послухивали, – поёжилась Ситрик, – Неуютно. Хорошо ещё фиолетовым покрасилась, а то была бы чисто скворкушка.
– Да что-то припоминаю, – почесал ухо Макузь, – Они вроде как стаями живут, в посёлках. И раньше скотством занимались, но когда разбили Бурское шняжество, одуплились.
– Так у них все орехи на месте в голове, или куда?
– Кто же это цокнет уверенно? – пожал плечами грызь, – Тем более их не одно и даже не три, чтобы так обобщать. По крайней мере, скотства грызи не допустят точно. Это чисто для себя поржать они могут хорохориться со своими топорами, а когда пух в волну собирается, ты знаешь что бывает.
Ситрик знала, потому что сама пела песенку про трясины, которые прут тыщами. Да собственно и кто не знал – любому грызунёнку цокали, что такое было.
– В любом случае, – цокнул Макузь, отодвигая с пути мокрые ветки, – Надо обзавестись чем-нибудь от животных, натурально. А то так каждый раз высиживать – мимо пуха.
– Если не тебя или меня нацепить такую броньку, – хихикнула Ситрик, – Будем как овощи.
– Йа имел вслуху действенное, – поправился грызь, – Знал йа одно грызо в Щенкове, пропушиловец, так он использовал огнестрел, заряженый перцем. Облако в нос, и ОЯгрызу.
– Это если растекаться, – заметила белка, – А сейчас-то нам что делать?
– Это надо послушать! – точнёхонько цокнул Макузь.
Пока же им пришлось выслушать целый караван скворков с тележками, который тащился по тропе в направлении Щенкова. Вероятно на такую работёнку эти грызи были первыми, потому что не страдали от похода в колонне, как все остальные; к тому же впереди и сзади групп прикрывали всё те же "земели", как называли бронетопористов, слышимо из-за земельного цвета курток. Или же, что вполне вероятно, из-за привычки вгонять любое враждебно настроенное животное в землю. Грузно чавкая сапогами и скрипя довольно грубо сколоченными телегами, скворки протопали мимо, бурча себе под нос что-то вроде "зуда-зуда, бу-бу-бу".
Пуши же, протиснувшись через зажимавший тропу ивняк, уткнулись в камень – ну не то чтобы уткнулись, но большой,в пол-роста бульник стоял стоймя посередь леса, привлекая слух. Подойдя, они различили на стёсанной передней грани выбитые буквы:
– Налево пойдёшь – в цокалище попадёшь, направо пойдёшь – в болота не менее попадёшь, прямо пойдёшь – грызанёшься об этот камень.
Цифры справа и слева сообщали о килошагах, и были они примерно одинаковые.
– Даже не знаю, – цокнул Макузь, – Вроде и в цокалище зайти надо, а вроде и хочется уже того.
– А зачем в цоцо? – уточнила Ситрик, садясь на камень.
– Цокнуть местным ответственным ушам, чем мы собираемся заниматься. Это же ихний околоток.
– А, тогда надо, – мотнула ухом серенькая, – И корма добрать, а то эти гуси четырёхлапые сбили нас с точного счёта.
– Давай. А то и что-нибудь от животных найдём.
Макузь и Ситрик поправили на спинах рюкзаки и двинули налево, надеясь что писавший пухню на камне не пошутил или не спутал. Тропа лезла по лесам различного типа, как и раньше, переходила через речки и овраги, ныкалась в низкой поросли, какая бывает на месте гарей. Зверьков было не особо слышно, хотя пуши фиксировали по пути лосей, кабанов и лисиц – но сейчас, в такую сырь, куда меньше чем обычно.
Шишморское цокалище выслушило довольно сумбурно – сборище разномастных построек громоздилось на холме, а в центре была большущая изба аж в четыре этажа – собственно это была и единственная годная изба, остальные сараи и землянки на это не тянули. Дороги, проложенные по цокалищу, были увожены в никакашку, представляя собой сплошное месиво из жирной сдешней глины с щепками от брёвен, которыми в иных местах пытались мостить проезды. Собственно и особой нужды в том, чтобы дороги были проездные, не имелось, а для прохода как обычно лежали брёвна со стёсанным верхом. Макузь и Ситрик наблюдали, как по дороге прополз гусеничный паровик, кроша «покрытие» в труху и поднимая волны грязи – в такую погоду только так тут и шло.
Возле центральной избы сидел некоторый шум вслуху того, что там находился базар – собственно это и было основное назначение цокалища. Пуши тут слышались только с поклажей или с телегами, и они быстро шастали по делам, чтобы не запружать тесные проходы своими хвостами. Огромного лесного борова, невесть зачем впёршегося в центр цокалища, приходилось обходить, потому как сдвинуть нет никакой возможности – животина весила как тот самый паровик. Боров философично взирал на грызей и периодически всхрюкивал так, что дребезжали стёкла. С непривычки Макузь аж шарахнулся, поскользнулся на стёртом бревне и шмякнулся в лужу. Проходивший мимо грызь поднял его за лапу даже раньше, чем Ситрик.
– Береги хвост! – цокнул местный.
– Хруродарствую! – кивнул ушами Макузь, – Что-то развезли тут совсем, а?
– Сто пухов! – весело ответил грызь, – В жижу! Да и начхать, скоро холода, всё замёрзнет. А у вас есть зацоки, йа слышу?
– Ну собственно только, – улыбнулась Ситрик, – Где найти ответственные уши по цокалищу.
– Что по цокалищу? А, препесторат! Тогда вон с того края в центризбе, там такой хвост, Лайса, цокните ей. Кстати что собрались цокнуть?
– Слова. А именно что щенковское химучгнездо в наших мордах разведывает запасы тара в болотах.
– Ищь ты... – почесал подбородок грызь, – Ну, сухого песка вам!
Сухой песок никак не мог помешать при имевшихся условиях – пока только дошли шагов двести до дверей центр-избы, пять раз чуть не повторили макузьевый полёт. Там собственно так и было начертано на доске над входом: ЦентрИзба цокалища Шишмор. Сунувшись внутрь, пуши снова прибегнули к оцокиванию встречных, потому как искать что-либо в тёмной огромной избе размером с половину учгнезда – мимо пушнины. По рекомендациям они поднялись по скрипучим деревянным лестницам и протиснулись в помещение, потому как дверь была прижата шкафом до минимальной проходимости – сдешние явно готовились к зиме, уплотняя в тёплую избу всякое барахлище из сеней и навесов. Внутрях, за большущей книгой Учёта, сидела белка и писала гусиным пером, а в углу дремал пожилой грызь как слышимо из скворков, машинально бубнивший под нос всё тоже самое "зуда-зуда, бу-бу-бу".
– Лайса-пуш? – цокнула Ситрик, – Ты основные уши для трёпки?
– Сто пухов, – ответила Лайса, не отрываясь от бумаги, – Почём перья?
– Да в общем не то чтобы перья, – хихикнула белка, – Мы из щенковского химучгнезда, и нам нужен тар, который в болотах в вашем околотке.
Грызунихо аккуратно завершила письмо, сунула перо в чернильницу и подняла уши на пришедших уже с некоторым интересом – ясно, не каждый день тебе цокают, что нужен тар.
– А мне вы зачем об этом цокаете? – осведомилась она.
– Только лишь для прочищения, – заверила Ситрик, – Мы пока на две пуши только так, ослушаться, а зимой собираемся ввалиться то ли пятеро то ли семеро, расслушивать подробнейшим образом.
– Так, посидите-ка на хвостах, – сложила лапки Лайса, – Ну расслушаете, а дальше?
– Дальше в зависимости от. Если тар годный, есть прямой резон начать его добычу. Собственно, потому и предуцокиваем.
– Амм... – Лайса подёрнула ушами, – Ну, "добычу" суть понятие растяжимое, как уши, так что надо будет основательно прочистить, что имеется вслуху. Ещё зацоки?
– Да, – цокнул Макузь, – Соль в том что мы как-то попёрлись, не подумав про зверьков с зубами, и давеча просидели почти два дня на ёлке, спасаясь от камульфов. Йа имею вслуху что? Не найдётся ли тут какой работёнки, чтобы выменять её на огнестрел, ну или что там используют для.
Лайса почесала сразу за двумя ушами, не особо одобрительно покосившись на скворка, продолжавшего бубунить про зуду.
– С паровиками вышариваете? – прямо спросила она.
– Частично, – хихикнула Ситрик, – Всмысле Макузь-пуш да, а йа нет.
– Тогда в мехсарай, звери, – цокнула Лайса, – У них там какие-то затруднения. Что касаемо ваших расслушиваний, пока вы тут на две пуши, много не наворотите, так что карты в лапы.
– Кло! – кивнули пуши, и стали вытискиваться в зажатую шкафом дверь.
– Зуда-зуда, бу-бу-бу, – напутствовал скворк.
До мехсарая было триста шагов грязи, а внутри – не меньше апуха. Макузь весьма удивился, услыхав что в таком отдалённом цокалище имеются «бобры» – паровые трактора на гусеничном ходу. Путём некоторых расцоков пуши обнаружили Дуфыца, который собственно и возился с.
– Да не знаю ваще, грызаный стыд! – фыркал он, – Грызаный!
– Сейчас послушаем, – заверил Макузь.
По результатам расслушивания он цокнул примерно следующее:
– Грызаный стыд. Всего-то сорвали пару гаек.
– Значит это быстро? – уточнила Ситрик.
– Ну как цокнуть, – хитро сощурился грызь, – Если только открутить гайки, то быстро. Но так мы не заработаем на то что хотели.
– И?
– И, предлагаю... ну себе в основном, перебрать двигун, а это думается дня три.
– А мне что, жевать хвост? – хмыкнула белка.
– Зачем хвост, можно уши... кхм. Йа имею вслуху, вполне можешь пока найти место для суркования, да и вообще ослушаться тут, почём перья.
– Ну ладно, тогда в пух.
Макузь крепко взялся за напильник, а Ситрик пошла ослушиваться. Погода и состояние сдешних дорог, как уже было цокнуто, этому не способствовали, но грызуниха уже получила по голове тем, что называется Дурью, когда препоны только увеличивают приложенную к выполнению задачи силу. Сырой ветер был менее приятен, чем свежий и тёплый летний ветерок, но тем не менее не превращался в что-то другое, кроме ветра. Это была одна из наиболее корневых установок в инстинктах белокъ – считать от нуля к бесконечности, а не от минус бесконечности до плюс бесконечности через ноль. Это относилось не к математике, а вообще ко всему. Вслуху этого, собственно, ветер и не мог превратиться в минус ветер.
Что Ситрик совсем не нравилось, так это всё-таки то, как на неё послухивали попадавшиеся скворки – а попадались они всегда не на одну морду, что тоже напрягало. Широкие и при этом какие-то непушные щи этих грызей вызывали беспокойство. Разбитняк на дорогах тут был как нельзя более в пух – услыхав впереди скворков, серая грызуниха ловко перемахивала на другую сторону колеи, и повторить это неуклюжие увальни не могли ни разу. Вообще что-то их тут навалом, заметила она, даже вон у Лайсы одно сидит, зуда-зуда бу-бу-бу...
По крайней мере, в цокалище, даже в таком маленьком, было немудрено найти сурящик и корм за некоторую плату, причём белка как обычно зацокнула, нельзя ли прямым обменом, тоесть сделать что-нибудь. Единицы Добра конечно штука хорошая, но при имеющихся расстояниях и дорогах нередко бывает, что их просто деть некуда. Вслуху этих соображений Ситрик пошла перетрясать мох во всех сурящиках длинной и узкой постоялой избы, пользуясь вилами и вороша его, аки сено для коз. Короче цокнуть, времяпровождение оказалось достаточно хрурным, чтобы затемно отвалиться в тот самый ящик и отсурковаться.
Подрёмывая прибочно с пушной тёплой тушкой согрызуна, обе наличные пуши ощущали, что эта самая Хрурность окончательно сливается под уши и ставится на выдержку, как тыблочный сок или рябиновая настойка. Последняя, кстати цокнуть, почти всегда водилась в постоялых избах и помогала всурячить сразу, а не ворочаться пол-ночи, чем и пользовались. Макузь и Ситрик в это время не перецокивались, а радовались чувству единого овоща – после того, как основательно почувствуешь себя овощем, ещё большую радость доставляет активность.
Вдобавок, к утру погода слегка развеялась, и в прорехах облачности нет-нет да и показывалось солнце, так что оставалось вспушиться – а поскольку это и так делали постоянно, то можно считать что ничего не оставалось, всё уже было готово. Макузь, используя лебёдку, вытащил деревянную раму с поршневым блоком на ней из сарая, и возился на открытом воздухе – и в пух, и света больше. Правда, они напару с белкой потратили немало времени, разыскивая отлетевшую в грязь гайку. При этом, если возня белкача была чисто слышна от начала и до конца – разобрать, подпилить, притереть, собрать обратно – то Ситрик пришлось шире раскинуть мыслями, чтобы понять, как трясти.
– И что же ты поняла, моя грызунихо? – осведомился Макузь, орудуя напильником по шатуну.
– Ну, для начала пойду поймаю пушей, которые приходят в цокалище от болот, – цокнула она, – И потреплю их за уши на предмет общей обстановки, ну там как с животными и всё такое.
– Хитро, – согласился грызь.
– А ещё, перспективы ради, хотела спросить у Лайсы-пуш, сколько по околотку можно набрать трясов. Ты же не думаешь, что тар сам выйдет из болота и побежит в Щенков?
– Во замахнулась. Ну это тоже в пух, точно.
Поскольку это было в пух, Ситрик так и сделала: зашла в лавку, где пекли свежие пирожки, взяла корзину и пошла разносить их по прочим лавкам, где пирожков не имелось. Заодно держала открытыми уши и если что, применяла активное прослушивание путём зацоков, сухо выражаясь. Как она быстро усекла, "болотные" грызи отличались тем, что тащили рюкзаки сушёных трав – даже если не за тем шли в цокалище, тащили по пути. Приходили они не только по той тропе, на развилке коей стоял камень с указаниями, но и по другим, шедшим сразу от цокалища к началу болот; это тоже было полезно для запоминания и даже для записи, потому как неизвестно, картографировали ли раньше эти тропы.
Макузь справился за полтора дня, опередив собственый план и вызвав годование Дуфыца. Когда, скипятив воду в котле после нескольких килоцоков разогрева, трактор проехался вокруг мехсарая, было признано, что вообще в пух. Грызям было выдано, по вещественному обмену, искомое – два налапника-вонючки и арбалет с комплектом стрел. Как пояснил Дуфыц, налапники содержали волчью шерсть и сделано это было для отпугивания тигров, потому как волки сверху не прыгают, а вот тигры именно внезапно. Для того же, чтобы отвязаться от загонщиков на дерево, использовался компактный походный арбалет с тонкой стальной рессорой, изгиб которой работал как тетива. Орудие выпускало короткие тяжёлые стрелы, более всего подходящие для стрельбы сверху, с ёлки, вниз. К этому комплекту прилагались пять штук петард, вызывавших резкий бабах при взрыве – а если надо, так и расколоть что-нибудь можно, если засунуть плотно.
– Есть песок! – цокнул Макузь, вытаскивая из бревна пробную стрелу.
– Таскать с собой, вот впух, – фыркнула Ситрик, – Но придётся, возле самых болот большие области низкой поросли без ёлок, не залезешь.
– Вот это верно, помешать белке залезть на ёлку может только отсутствие оной, – хихикнул грызь, – А ты оцокивала пушей, как там дальше?
– Оцо. В больших промоинах на болотах водятся голодилы, – сообщила белка, – Животные шага по четыре размером и жующие всё подряд.
– Пуха се... – присвистнул Макузь.
– Они вялые, из прудов не выбираются, – дополнила Ситрик, – В тарных прудах их думается нет. А зимой они вообще в спячке, потому как ящерицы.
– И то орехи.
– Орехи это то, как ты вычинил этот трактор, – заметила серенькая грызуниха.
– Да ничего сложного. Честно цокнуть, йа очень опасался что там что-нибудь ещё отвалится помимо того что йа трогал, а не особо шарящим пойди потом докажи, – белкач вспушился, – Лучше уж каждый со своим трактором лично, тогда косяков не возникает.
– Эть да, – цокнула Ситрик, – К Лайсе йа кстати так и не дошла, потому что её уши были в постоянной трёпке.
– Не к спехам, – мотнул ухом грызь.
Пуши с довольством ощутили, насколько это в пух, когда не к спехам! Пока же они вышли из цокалища и направились обратно по торной тропе к камню, дабы там повернуть в другую сторону, к болотам. Дождь практически прекратил сыпать, так что шлось получше, хвосты высохли, и можно было снять с ушей капюшоны плащей.
– А ещё йа выслушала, – цокала Ситрик на Макузя сзади, – Что возле самих болот очень бедные почвы, мало что растёт. Тамошние грызи в основном только завезённым и кормятся, а вывозят клюкву и травки.
– Ну травки ладно, они сухие, – раскинул Макузь, – А клюквы как много унести?
– Морозят, зимой на санках. Да собственно они и не упираются, чтобы уж особенно много. В основном как йа поняла это трава – сабельник, болотник серый, чумазиха.
– У них чумазиха растёт? Это в пух.
За подобными перецоками грызи двигались всё дальше и дальше, оставляя по обе стороны хвостов перелески различной степени хвойности и проходимости. В иных местах начинались залитые низины, где как нельзя кстати пригождались сапоги, потому как по колено стояла вода. В воздухе несло надвигающейся зимой, хотя температура, какая только ночью схватывала лужи наледью, не пробивала опушение при сурковании. Однако карманные "борометры" – от слова "мерять бор", да – имевшиеся у пушей, показывали прояснение погоды и похолодание. Что собственно и наблюдалось своими ушами. Для грызей это было скорее в пух, потому как замерзала грязь и идти становилось куда как легче.
Через два дня Ситрик и Макузь вышли к посёлку Сушнячиха, прозванному так за наличие сушильных сараев для той самой травки. Кроме того, посёлок стоял на песчаной возвышенности и в отличие от окружающей уже приболоченной местности, натурально оставался сух. Как пух. Само собой, посёлок не представлял из себя сборища построек – они были раскиданы также, как в цокалище, чтобы не мозолить уши; только голые кроны кустов и деревьев позволяли видеть далеко и замечать стены и черепичные крыши. Из труб вились дымки, сообщая о том, что возня движется. Об этом же слышимо сообщал медведь, ходивший по дорожкам посёлка и оравший что-то весьма похожее на "зуда-зуда, бу-бу-бу". Обойдя медведя, грызи продолжили изучение.
– О! – ткнул пальцем Макузь, – Она!
Это была она, "чайная башня", как это называлось: большой поставленный на подставку бак с топкой снизу, предназначенный для заправки кипятком паровозов. Макузь долго чесал бы за ушами, а Ситрик сразу поймала за ухо местную белку и оцокнула, почём перья. Выяснилосиха, что башня для малых зимоходов – "мышей", а больше ничего на паровом ходу тут нету за ненадобностью.
– Мыши значит сюда бегают таки, – цокнул Макузь.
– А то! – мотнула ухом местная, – На себе тащить это дело такое, грызо, что опушнеешь.
– Ну в пух, в пух... А как бы тут где-нибудь устроить хвосты ненадолго?
– Вон там в избе можно, место пока есть, и тепло, – белка показала сквозь деревья на крышу.
– Ну, мы единицы Добра оставим или ещё чего, – уточнила Ситрик.
– Да в пушнину, нам не жалко! – отмахнулась грызуниха, – Конечно если сделаете по хузяйству что, будет в пух.
Устроив таки хвосты в указанной избе, что была пристроена к сушильному сараю, пуши слегка сделали по хузяйству, навроде пары десятков больших поленьев и бочки свежей воды из прудика. После этого Макузь вытащил из рюкзака бумагу, перья и чернила, и захватил стол... впрочем ему пришлось идти наружу, потому как особо годных светильников тут не водилось, а окна были очень маленькие.
– Значит, выслушит картина пухом так, – показывал он по карте, – От поворота на Шишмор тропа до самого цокалища есть, но она впух какая узкая, только для мышей. До Сушнячихи мышиная лыжня есть, а дальше ни-ни.
Макузь прочертил линию, и пояснил в углу листка: ни-ни.
– Конечно, – зевнула Ситрик, – Они же в Сушнячиху таскают сырую траву летом, мыши им без надобности туда.
– Так, вот ещё что записать... – щёлкнул когтями белкач.
Записал он, что имеется в посёлке, а имелось немного – собственно та самая "чайка", да пяток изб с большими сараями для сушки, где тусовались грызи, приносившие это самое, что сушилось. Посёлок потреблял в значительном количестве только дрова, но вслуху того что стоял он посередь леса, их без труда подтаскивали от ближайших валежин просто влапную. Количество грызей Макузь отметил как десяток – в самой Сушнячихе жили только несколько старых грызей, а остальные так, от случая к случаю.
– Диичь! – благоговейно цокнула Ситрик, вспушившись.
– Дичь не дичь, а в цокалище в соседней двери от лайсиной у них знаешь что? Библиотека, впух.
– О, это в пух.
