Текст книги "Второй Беличий Песок (СИ)"

Автор книги: Марамак Квотчер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)

– Ну и вот слухните, что тут – это барабан с отверстиями, который приводится в движение от маховика. Когда течение пара открыто, он давит на поршень, а когда закрыто, то не давит на поршень. Кло?

Вдалбливать вещи, близкие к элементарным, пришлось довольно долго, потому как это для привычного грызя они элементарные, а для непривычного – не совсем. Макузь то и дело таскал грызей за уши к стенду, показывая детали отдельно и в отмытом виде, чтобы лучше доходило, а потом снова возвращался к инструментам и ветоши для протирания масла. Провозился ровным счётом до самого вечера, хотя толком и не заметил этого. Закруглившись же с ремонтом, Макузь послушал небо, расчистившееся от облачности, и слегка раздосадованно цокнул, что ухлопал целый день. Ясное дело, что грызям ещё на этой штуке ездить и ездить, так что дело полезное, но всё же.

Под занавес выяснилось, что у грызей нет единиц добра, чтобы уравновесить затраченное Макузем, так что пришлось брать ведро мороженной рыбы, что несколько напрягало. Сам грызь рыбу в качестве корма терпеть ненавидел, но куда денешься, придётся искать любителей и выменивать у них на что-нибдь полезное. Когда солнце совершенно закатилось со смеху за горизонт и на небе висело только зарево, грызь пошёл ближе к восвоясям. Ну или если совсем точно, так он собирался прямо туда и зайти, а не стоять за дверью.

Мороз, крепчавший по мере расчищения облачности, заставлял то и дело тереть подмерзающие уши и нос. Макузь уже вышел из бельчоночьего возраста, когда мороз и снег вызывают радость просто так – теперь он радовался вполне осмысленно. Взять хотя бы ту факту, что вдыхать морозный воздух кажется странным и слегка тревожащим, но на самом деле от этого ничего не будет; если раньше Макузь это чувствовал инстинктивно, то теперь твёрдо знал. Насколько в пух, что белки научились цокать так, чтобы было понятно друг другу, подумал белкач, а то пуха с два бы он знал хоть что-нибудь. Грызь раскинул мыслями по знаниям, снова припомнил Марису, опять раскинул... рыба, висевшая в авоське на загривке, оттягивала плечо, заставляя вспоминать то время, когда в Щенкове бывало трудно с кормом – он ещё застал несколько лет, когда приходилсь жевать по два клубня в сутки и нискольким больше, потому что больше просто не было. К нынешней зиме, как показывала практика, ситуацию выправили.

Пуши возились постоянно, так что выправление ситуации было неудивительным – даже сейчас, уже почти в темноте, кто-то городил противолосёвое заграждение, чтобы весной спокойно сажать в защищённом периметре – иначе сожрут. Макузь это дело знал – в дело шли жерди и вьющиеся шипованные побеги, оплетавшие каркас и создававшие стену, которую было невозможно пробить туловищем; от мелких зверьков, которые могли бы просочиться, применялся репейник и отпугивающие растительные составы. Из-за этого везде, где обитали грызи, можно было услышать подобные заграждения, а уж в цокалище тем более.

В цокалище, кроме того, немудрено было услышать цоканье, за что место так и называлось. Особенно активно уши тряслись возле всё того же учгнезда, хотя звук трясущихся ушей и был приглушённым, потому как белки сидели в строениях вслуху свежачка. Ещё издали, в прогалы между заснеженными ветвями и деревьями, маячили фонари и освещённые окна, казавшиеся яркими – хотя на самом деле, они еле светили. Окна практически никогда никто не занавешивал, так что светились они вовсю, но расслушать что-нибудь через заиндевевшие стёкла всё равно не удастся.

В нулевую очередь Макузь влез по лестнице на крышу дома, по которой часто лазали чистить трубу, и спрятал в снег рыбу, с таким рассчётом, что пух какое животное туда доберётся. Уже изрядно подмёрзнув за день, он с радостью ныкнулся в тёплое помещение, где как раз слышалось наиболее активное за все сутки перецокивание. Предстоит произвести переговоры, подумал белкач и поёжился – этого он не уважал. Тем не менее, пришлось цокать лично на уши каждого присутствовавшего, не нужна ли ему мороженная рыба – хотя бы это возымело действие, так что вскоре Макузь получил взамен орехов – не первого сорта, но куда более годных, чем костлявый водяной организм. Грызя подбивало спросить, что они собрались делать с этой рыбой, но он удержался.

Удержавшись, он снова отправился за водой – потому как сама она не придёт. Летом к учгнезду подтаскивали сразу большую бочку паровиком, но зимой это было бы бесполезно, ибо замёрзнет. По этому поводу тоже была возня, так как хотели вкорячить большие резервуары воды прямо в дом – и для водоснабжения, и главное для увеличения теплоёмкости; но пока не раскачались, потому как на всё и сразу лап даже у паука не хватит. Макузь в очередной раз поржал вместе с прочими водоносами и притащил в пищеблок бадью с ледяной водой, сверху коей плавали кусочки собственно льда. В качестве корма нынче был гороховый суп с копчушками, что вызвало обильное слюноотделение.

– Кстати, откуда визг? – осведомился Хлутыш, имея вслуху те самые копчёности.

– Собака, – пожала плечами Фира, помешивая суп, – Загрызли возле Перекопской.

– Варили-то достаточно долго, или как всегда?...

Вопрос был чисто поржать, потому что одним из преимуществ горохового супа является то, что никак не получится недоварить, иначе горох будет несъедобен. Что касается собак, как ровным счётом и любых других животных, то все более-менее пригодные тушки употреблялись в пищу, чтоб не пропадало – тем более это случалось достаточно редко, потому как никакому грызю в здравом уме не приходила под уши мысль специально убить организм, чтобы его сожрать. Единственно, в силу инстинктивного неприятия грызи не стали бы кормиться туловищем грызя же.

Откормившись, белки отваливались на вечернее обцокивание, потому что особенно больше нечего делать – в темноте много не наковыряешься, освещение от светильников аховое, да и вообще за день набегаешься. Макузь вспушился, вышел на внешнюю лестницу и вспушился ещё несколько раз – не помешает. Вспушившись, грызь отправился в 4ю избу, где обитали Зуртыш и Речка, с которыми он был давнище как знаком, и если уж что цокнуть не по делу – так скорее всего им. Как оно часто и бывало, белки сидели на кухне за столом и перекидывались в карты: старую географическую карту нарезали на одинаковые куски, и теперь собирали, как мозаику.

– У кого залив Морской? – цокнула Речка, быстро переводя глаза с морды на морду, – А, Мак. Кло.

– Кло, – кивнул ушами Макузю Зуртыш, – Залив не у меня, но йа его не отдам.

– Грызани стыд...

Макузь уселся сдесь же, привалившись к стене, со следующего кона тоже стал бросать карты, глушить чай и перецокиваться с грызями. Как его быстро просветили, по Щенкову произошёл общий сбор пушей, который само собой не был в прямом смысле, а происходил постепенно, от грызя к грызю. На листовке, которую показала Речка, сообщались последние данные о насущном песке: корма имелось достаточно при любом раскладе, количество белконаселения составило столько-то пар ушей, и Щенков произвёл свыше израсходованного матценностей на сумму такую-то.

– А чего тебе эта сумма? – хмыкнул Марамак, хлебая чай, – Солить чтоли?

– Сахарить, – точно пояснил Зуртыш, – Дело в том что это самое, то что поверх, это не овощечистки и даже не сапоги, а самое мощное, что бывает – трактора, зимоходы, ну и тому подобное. Не надо объяснять, как это помогает справиться с кислотой.

О справлении с кислотой Макузь знал непонаслышке – в родном околотке забыли про угрозу голода, когда туда поставили паровые трактора; они же пробили противопожарные просеки, спасшие засушливым летом неимоверную прорву леса от превращения в пепелище.

– Йа не про то, – лениво цокнул грызь, – Йа про то, как ты прикинешь, сколько это.

– Если знать, что "ЛеммингЪ" оценивается в семь с половиной тысяч КилоЕдиниц Добра, – ответил Зуртыш, – То вся уцокнутая сумма равна примерно мм... ста восьмидесяти таким изделиям.

– Это прорва, – точно цокнула Речка.

– Да не цокнул бы, – мотнул ухом Макузь, – На всю нашу тайгу это разве прорва.

Прикинув размеры тайги, белки довольно мотнули ушами.

***

Ситрик как раз собиралась поближе к гнезду, когда её догнали двое грызей, белка и белкач; судя по зачернённым кожанкам и знакам отличия, эти пуши были из милиции. Это вызвало у белки удивление, потому как вообще услыхать таковых можно было крайне редко – ну, подумала она, редко не значит никогда. Кроме того, при подробном вслухе выяснялось, что у грызей гривы как-то поркашены в неярко-зелёное, как зачастую делали пропушиловцы ради маскировки.

– Эй грызо! – цокнул белкач, – Это ты Ситрик Треожисхулт?

Серая белочка вспушилась и мотнула хвостом.

– Нну да, йа, – осторожно призналась она, – А что?

– Ничего страшного, – улыбнулась грызунья, – Просто нужно кое-что прочистить. Ты сейчас куда?

– Хотела в столовку зайти, покормиться.

– Это в пушнину, пшли.

Столовка находилась недалеко, на Шимякинской дороге; пищеблок располагался в избе, а столы – под навесами прямо среди заснеженных ёлок и кустов, что вызвало чувство годования: всё равно, поглощая горячий корм, нельзя замёрзнуть даже в самые лютые морозы. Единственно, участок был огорожен баррикадами из колючих кустов, иначе лоси и лошади будут жрать прямо из лап. Пуха нынче было изрядно, потому как заворачивало к вечеру и заканичвались смены в мануфактурах, да и вообще кто возился, подумывал о закруглении.

Помахивая пушным серо-серебристым хвостищем, Ситрик добралась до буфетной раздачи, выудила из карманов медные единицы Добра и взяла деревянную миску густого клубенного супа, какую и обычно – варили тут как следует. Три пары ушей уселись за стол, смахнули с него голубей и приступили.

– Дело в том, Ситрик-пуш, – цокнула Мурка, – Что ты периодически выступаешь с самодеятельностью, как йа понимаю?

– Бывает, – созналась Ситрик, – А что?

– Ну, цокнем прямо, – цокнула прямо миллиоционерка, – Твои частушки для бельчонков в школе – не в пух.

– Аээ... – зашарила глазами серая, – А что именно?

У грызей был далеко не свёрнутый ответ, что именно: они достали листки бумаги, на которых было записано, и зачитали с комментариями. Ситрик не могла особенно сосредоточится на смысле, потому как поджималась от сознания того, что слышимо сделала что-то не в пух. Грызи, естественно, заметили это по прижатым ушам.

– Да не волнуйся так, белушко! – цокнул Тигрис, – Но ты должна понимать, что лучше цокнуть сразу, чем когда будет поздно.

– Тоесть что, – подытожила Мурка, – Для взрослых белок это сойдёт, чисто поржать, но бельчонки могут воспринять неправильно. Даже больше цокну – наверняка воспримут. Вот, возьми записи и подумай ещё, надеюсь всё будет чисто.

Грызи с зелёными гривами выслушили вполне добропушно, так что Ситрик полегчало и она стала действительно задумываться.

– Ну хорошо, а что вы предлагаете?

– Мы предлагаем исключить указанный тупак, – палец показал на записи, – Или же, если это не получится, не воспроизводить его на школьных собраниях.

– Во, Ситрик! – цокнуло сбоку.

К столу через сугробики подвалили Чейни и Ржыш, каковых Ситрик хорошо знавала. Грызи кивнули друг другу ушами и вспушились; на стол были воодружены дополнительные деревянные миски с кормом и раздалось чавканье.

– Ну да, – цокнула Ситрик, подумав, – Слышимо так и надо сделать.

– Что надо сделать? – влез Ржыш; выслушав, белкач поднял хохол, – Так что, грызо, вы собираетесь запретить ей цокать какие-либо определённые слова?

– Да не то чтобы собираемся, – усмехнулась Мурка, – А уже.

– А свобода цока?

– А кому нужна свобода цока, когда она противоречит хрурности?

– Эй, Ржы, хорош! – толкнула грызя серая белка, – Йа сама всё поняла и согласна с ними чуть более, чем полностью.

– Правда? – хихикнул Ржыш, опуская хохол, – Ну тогда в пух.

Ситрик на самом деле часто занималась как всякой художественной самодеятельностью, так и всем остальным; если многие грызи могли бы цокнуть, чем они занимаются большую часть времени, то она скорее просто трясла, благо в Щенкове для этого имелись все возможности. Весёлая и умная грызунья везде оказывалась в пух, а когда более в пух становилось в другом месте – туда она и перемещалась. Какое-то время Ситрик разносила по цокалищу почту, так что ни разу не нуждалась в схеме-карте, а просто так знала, где что находится; это было не так-то просто и мало какое грызо знало столько же о топографии. Серая белочка бывала и в речном порту, зная откуда приплывают пароходы, и на станциях зимоходов, знала где околачиваются местные ремесленники, занимающиеся самыми разными вещами.

– Спасибо, грызо-пуш, – цокнула Ситрик милицейским, – Теперь буду следить за языком.

– Незачто, – улыбнулся Тигрис, протянул лапу и щёлкнул её по наушной кисточке.

Следует зацокнуть, что выводы из цокнутого Ситрик сделала и запомнила, а вот всё остальное за ненадобностью быстро забыла, потому как Чейни, у которой полное погоняло звучало Чейнсовина и обозначало цепную пилу, потащила её слушать на то, как некоторые грызи на досуге упражняются в рисовании. Вообще это дело было распространено настолько, что гусиные перья и чернила из дуб-орехов имелись в пяти беличьих гнёздах из трёх, образно цокая. При этом, само собой, большинство грызей ограничивались этим, а не красили рисунки специальными красками – потому как просто на это уходит неимоверное количество времени, а надо и кормиться.

Чаще всего основательные изображения, максимально приближенные к реальности, соде-ржали то, что трудно увидеть своими ушами, просто высунувшись из гнезда; например они вообще никогда не изображали грызей, разве что в качестве тренировки самого художника. С беличьего слуха изображение белки было сущей тратой Дури, потому как если белка уже есть, чтобы увидеть рисунок – то напух вместо него достаточно ведра с водой, чтобы поглазеть на отражение. И проще, и изображение оперативное, а не старое. Услыхать же например норку не так-то просто, и чтобы было куда ткнуть пальцем и цокнуть, что это напух норка, грызи старались отрисовать её наилучшим образом. Библиотека, в частности, как правило имела хранилище картин – в общем случае туда водили мелких из школы и показывали, что есть слон, а так заходили и крупные, если внезапно требовалось увидеть слона.

У Ситрик и Чейни от привычки рисовать наблюдалась также привычка носить на лапках этакие защитные чулки из материи, потому что иначе пушнина будет угваздана красками, что не в пух. Так угвазданы были тряпочки, по которым было не особо мудрено определить, чем занимается данное грызо.

Семья Треожисхултов была довольно цокалищная – не в смысле того, что они постоянно цокали, а в смысле того что обитали в цокалище. Таковое, как уже было упомянуто, расшвыривалось по местности на многие килошаги, так что просто так выйти за его пределы не получится, а придумать зачем это делать специально – это ещё надо пошевелить ушами. В лесополосах, разделявших группы построек и огороды, водилось изобилие грибов, ягод, и древесных плодов вплоть до орехов; нельзя цокнуть, что их там сажали намеренно, потому как сажать вне изгороди чревато потерей урожая, а этого не без оснований побаивались. Наличие кормовой базы объяснялось тем, что разные зверьки постоянно бросали огрызки, куски грибов и семечки, отчего кусты, деревья и грибы росли естественным образом. Ситрик, будучи белкой, развёрстку начинала в середине весны со сморчков, а заканчивала поздней осенью белыми грибами; неслушая на большую концентрацию грызей, набрать корма всё равно чаще всего удавалось.

Перебои с продовольствием, которые случались в цокалище ранее, были связаны с неправильными рассчётами вывоза, и когда это дело исправили, жить стало куда веселее. Достаточно жирная земля сдешних мест позволяла получать очень уверенные урожаи зерна и клубней, достигавшие при правильной постановке дела двадцатикратного увеличения количества – тоесть, один посаженный клубень давал к концу сезона двадцать. Это было много, потому как в некоторых местах грызи кормились и с огородов, дававших только троекратный рост. Ситрик сама немало времени провела на огороде и собиралась продолжать, потому как это было ей в пух – запах сырой раскопанной земли, свежие ростки и жирные плоды вызывали мотание ушами и довольное поцокивание. По этой причине белка даже лютой зимой нет-нет да вспоминала про огород, облизывалась и думала, чтобы такого ещё приготовить, пока есть время. Грызи всегда готовили телеги зимой, а сани летом.

Для того чтобы овощи росли быстрее, ещё ранней весной, когда солнца уже было достаточно, а температуры – не, грызи традиционно высеивали семечки в земъящики, тобишь земляные ящики. Это натурально были ящики, скреплённые из досок и заполненные землёй. Ситрик с раннего детства слыхала, как её родичи занимаются этим делом, и очень любила сидеть рядом с микрополем, наблюдая как прямо на ушах из земли лезут ростки. Это было очень приятное ощущение, держать под лапой то, что через несколько месяцев превратится в целые заросли и мешки корма, и главное что получалось оно буквально на пустом месте! Для того чтобы собрать такое количество пищи с дикорастущих растений, потребовалось бы вылезти из шкуры несколько раз, а на огородах грызи не особенно и упирались. Выращивание корма было не основным их занятием, хотя и без оного мало кто обходился, в особенности летом.

Дело в том что летом как правило довольно жарко, и белке в её пуховой шубе не слишком сподлапно крутиться, как белка в колесе. В частности по этой причине основную возню всегда планировали на зиму, а летом сбрасывали темпы. На морозе любая работа приобретала дополнительный смысл вплане согреться, а в теплынь она же имела дополнительный минус. Кроме того, зимой работали ледяные колеи, по которым паровозы тащили составы с грузами и обеспечивали перевозки на весь год; грызи знали, что можно проложить рельсы, но на все пути рельс никак нельзя было напастись.

Ситриковских родичей было как песка, что часто случается с грызями, и трясли они все возле промдвора ╧70 – некоторые жили там же, некоторые по окрестностям. Промдвор был их хозяйственной цитаделью и возвышался над окружающими пролесками своими основательными каменно-деревянными башнями; как утверждали, промдвор был построен ещё до того, как было организовано цокалище Щенков, и уж в любом случае он представлял из себя весьма внушающее сооружение. Сама Ситрик обитала в избушке через поле от промдвора, потому как в нём самом жили только те грызи, что возились непосредственно с промышленностью – плавили металл и его же ковали.

Жилось сдесь грызям привольно... впрочем это довольно таки по умолчанию, потому как грызи не имели и зачатков мазохизма, а оттого при малейшей возможности делали так, чтобы было в пух. А если раскинуть предмозжием, то возможностей таких – выше ушей, а следовательно и пуха ли. Большое количество бельчат бегали вокруг гнёзд, цокали, чивкали, и кидались снежками, неслушая на то что снег был сухой и плохо комкался. Откровенно цокнуть, Ситрик не упускала случая присоединиться, так что лепила снежки и зашвыривала в зазевавшихся – и те в долгу не оставались, так что серые уши белочки порядочно отсыревали. Растрясти хвост было любезно любейшей белке, так что зимой они часто играли в снежки и катались с горок, а летом плавали в пруду и речке.

С шипением прополз лыжный поезд, фонтанируя дымом, мелкие бросились прятаться – это им тоже доставляло, чтобы успеть спрятаться. С криками "пухячим!!" рыже-серые зверьки неслись к избушкам и промдвору, переходя для удобства на бег на четырёх лапах – молодые грызи, недавно освоившие разговорное цоканье, имели другие пропорции тушки, нежели взрослые, и это позволяло им бегать по-кроличьи, как это называлось. Хотя с тем же успехом можно было цокнуть, что по кабановски. Правда, крупным грызям бросать снег надоедало куда быстрее, потому как у них имелись другие развлечения, заодно полезные для полноты брюха.

– Шуша!! – оглушительно цокнула Ситрик, догоняя уже довольно крупного бельчонка.

Тот сначала взлетел по деревянному водосточному лотку на крышу крайней избы, и только потом глянул вниз.

– Ситрик, кло!

– Кло. Ты опять в школу не ходил, грызун-хвост?

– Нет, – цокнул Шушен, – Было не в пух.

– У тебя уже пухову тучу дней всё не в пух, – фыркнула серая, пробираясь через снег к избе, – Твоя мама просила меня дёргать тебя за хвост, чтобы эт-самое.

– Эт-самое, то-самое... – грызун мотнул хвостом туда-сюда, подняв тучу снежной пыли, осыпавшей Ситрик.

– Пошли йа тебе что-то цокну, – цокнула белка.

– Неее, – не особо уверенно поджался Шушен.

– Ну пошли, пуховой шарик, – сказала Ситрик с такой искренней лаской, что бельчонок не устоял и с напускной неохотой спустился с крыши головой вниз, целяясь цепкими когтями за водосток.

Серенькая погладила кисти на ушах Шушена, и тот довольно вспушился, приуркнув. Бельчатам нравилось, когда их чешут по ушам, особенно симпатичные и ласковые самочки. Ситрик без лишних эмоций понимала, что она самочка вполне ничего, так что считала необходимым пользоваться этим для достижения хрурности. В то время как Шушен навострил уши, идучи рядом с ней к избе, грызунья быстро соображала, что именно она собирается цокнуть... пожалуй для начала следовало схитровать. Вслуху этих соображений белка расцокала Шушке о том, что с ней было недавно в смысле подката миллиционеров; не то чтобы бельчонок мог вынести из этой притчи пухову тучу мудрости, но зато он непроизвольно почувствовал, что Ситрик не собирается его тупо грузить, как младшего, и цокает как с равным. В этом деле халтура была недопустима, и если бы белка не чувствовала себя в состоянии, то и не стала бы браться; бельчата могли за килошаг почувствовать высокомерие и фальшивость, и тогда нечего и думать что-либо вцокать в голову. Схитровав раз, серая решила дополнить это безусловным рефлексом и подкормила зверька репой из собственных запасов, зайдя на общую кухню – или, как её называли, кормоблок. Хрумая сочную сладкую репку, грызи уселись на скамейку в тёплом помещении. После таких операций по подготовке пуха Ситрик без труда могла накрошить соль на голову Шушке. Опять же она не в конце, ни в начале не стала утверждать, что ему необходимо посещать школу – потому что это было бы неправдой, немало бельчат её и не посещали, и ничего. Скорее грызунья припоминала весёлые моменты из того времени, когда она сама училась, а таковых было более чем достаточно. Выслушав и как следует обдумавши, что цокал Шушка, Ситрик решила, что скорее всего никуда он не денется, а маяться дурью на поле возле промдвора ему надоест, вероятно, не более чем через десять дней. Ну или на худой конец, месяцев...

– А там уже и снова зима, – задумчиво цокнула Ситрик.

– А почему зима? – спросил Шушка, – Почему сначала весна, потом лето? Что за напух?

– Тебе не нравится? – засмеялась белка.

– Да нет, нравится! Просто непонятно, почему так, – бельчонок покрутил лапами, пытаясь показать на пальцах времена года, – Вот так вот раз, и кло!

– Ну не буду врать, – цокнула Ситрик, – Дело в том, что...

Дальше она не стала врать и цокнула, что единого и точного мнения по этому поводу нет. Логика подсказывала, что смена сезонов как-то связана с источником тепла – солнцем, но объяснить как именно связана, доподлинно пока не удавалось. Точнее, грызи знали, что в общем это из-за высоты восхождения светила над горизонтом, каковая влияет на продолжительность дня и ночи, а почему так получается – одному пуху известно. Прохаживались предположения о том, что или солнце вращается вокруг Мира, или наоборот – на это слишком явно намекала чёткая периодичность сезонов, и знакомые с вращением грызи понимали, что повторение проще всего объяснить именно вращением. Кроме того, Ситрик невзначай упомянула и про фазы луны, каковые явственно влияли на всхожесть растений и многое другое; она могла бы много рассказать Шушке, но сдесь уже приврала и цокнула, что больше не знает. Любопытное грызо, если оно действительно любопытное, пойдёт трепать за уши грызей как раз в школе. По крайней мере, перецоками остались довольны оба грызя, что уже было в пух; мелкий убежал опять кидать снег, а серая пошла суркануть.

К утру, едва белка высунула уши из сурковательного ящика с сухим мхом, за них схватился Бронька, ситриковский отец.

– Во, дочь!! – радостно цокнул он, обнаружив дочь, – Как оно, в пушнину?

– Более чем, – зевнула Ситрик, – А что такой довольный?

– В нулевых просто так, – резонно цокнул белкач, – А во первых, есть кой-какая дребузня.

– Ты кормился уже? – уточнила белка, – Тогда пошли поедим, там и цокнешь, что за напух на наши хвосты.

Кормились нынче пареной репой, как впрочем часто и случалось – она была вкусна и питательна, а орехи можно в догонку погрызть и потом, по дороге и при возне. Ситрик часто занималась всяким гнездовым хозяйством – кормом, дровами, одеждой и так далее; если поначалу это её грузило, то теперь белка была спокойна, как три январских сурка. Пока на кухне возилась Мурка и не просила её сменять, серая почихивала на возню, а когда попросит – без никаких отягощений возьмётся за.

– Короче цокнуть что... – начал Бронька, распушив огромные рыжие пуховые щёки на морде.

– Короче всего цокнуть "цк!" – подсказала Ситрик.

– Хруродарю, – проржался белкач, – Значит, остров Мучной знаешь?

Ситрик прикинула: остров находился выше по течению реки Жадная Лапа, и был около килошага в длину. В ширину конечно гораздо меньше, потому как и ширина самой реки не более двухсот шагов. Знала она остров не только по изучению карты из любопытства, но и потому, что там тусовались гуси. На острове находились несколько ферм, грызи с которых кормили гусей, взамен иногда отлавливая оных и выдёргивая часть пуха. Гусей однако на острове всегда было куда больше, чем могли прокормить грызи, да и спрос на гусиный пух был не такой уж огромный; Ситрик более знала, что на Мучном собирают гусиные перья, идеально годные для письма чернилами. Грызи даже не дёргали их из птиц, а просто собирали по тем местам, где гуси часто трясли туловищами.

– Так вот, Лисса, которая там эт-самое, – продолжил Бронька, – Цокнула что на остров собралось непомерное количество лисо, привлечённое обилием гусо.

– Немудрено, – хмыкнула Ситрик, – Но мне кажется, у них каждый год такая пухня?

– В этот раз через край. Грызо цокнуло, что если не принять мер – сначала пожрут всех гусей, а потом с паводком всё многолисие останется на острове, где нечего лопать.

– И что они собираются? – осведомилась белка.

– Много чего, но для этого нужны лапы. Йа в общем в этом ключе и цокаю, что хотел отправиться туда. Ну и тебя пригласить, чисто если будет в пух.

– А тебя с литейки отпустят? – не подумавши ляпнула Ситрик.

– А кто меня задержит? – удивился Бронька, – Грызи у нас не самоубийцы, вроде бы. Да и не будет ничего, если отбегу ненадолго. В конце концов, зверьков надо выручать, а всё остальное может и подождать.

– Мм... – почесала ухо серая, – Тогда в пушнину, пшли!

– Превосходно, – счастливо улыбнулся грызь, – Думаю, завтра выходим, день на путь, ну и там как получится.

– Может, ещё кого возьмём?

– Да ладно, не на крокодилов облаву устраиваем, обойдёмся. Да и вообще, чтоб не скучиваться.

Скучиваться грызи действительно не уважали. Ситриковская мать Кулифа, как было обцокано позже, собирается в одну пушу за мороженой крапивой, каковая зимой крайне полезна для здоровья, а брат Раждак – никуда не собирается, потому как опушнел на работе и намерен сурковать, аки овощ.

Бронька взял на себя всякую возню в плане запастись кормом и тёплыми платками на случай посидеть, так что Ситрик, что называется, повела ухом: стоило повести им, как вокруг обнаруживалась Возня. Не особенно заметив, как это случилось, белка прокрутилась до самого вечера, переделав пухову тучу незаметных, но необходимых операций типа подкормки цветов в ящиках и мытья котлов в кормоблоке. Мыть приходилось именно общие большие кастрюли и котлы, потому как тарелки и ложки грызи всегда мыли сами – а скорее просто вылизывали так, что оставалось ополоснуть.

К вечеру в избу завалился Милдак, ситриковский самец; не то чтобы согрызун, а самец – она так и цокала прямо, "самец". По количеству пуха на единицу площади тушки и прочим экстерьерным показателям он соответствовал среднему грызю, но вот головой думал не настолько часто, как этого хотелось бы. Милдак состоял в вооружённой трясине, имевшейся в Щенкове на Всякий Случай – короче цокнуть, выполнял роль дуболома, а вслуху вышецокнутых отношений с головой, командовать грызями и матчастью ему не доверяли ни разу.

Ситрик была просто рада его слышать и наверняка не отказалась бы потискаться, но как оказалось, грызо было совсем не просто. Стоило белке упомянуть, что она завтра собирается на Мучной, как самец взорвался – в переносном смысле, конечно – и стал придурковато трясти хохолом и ушами, оглушительно вереща.

– Ты опушнела чтоли, Сит?! Я пол-года в отпуск не ходил, чтобы с тобой побольше побыть!

– Прости, – цокнула Ситрик, – Но это твой косяк, йа не слышу на весь Мир и не знаю, что ты там собирался. Надо было взять и цокнуть, и всё было бы опушненчик.

– Но сейчас-то ты не пойдёшь туда? – уставился на неё Милдак.

– Пойду. Единственное что могу предложить, это пойти с нами. кстати, будет весело.

– Ну да, три дня зимой по лесу – веселее нет ничего, – процедил тот, – Ты знаешь, сколько грызей каждую зиму проваливаются под лёд и тонут?

– Прилично, – прикинула белка, – А что?

– А ничего! – передразнил самец, – Никуда ты не пойдёшь!

Хотя хохол его стоял дыбом и глаза были бешенные, Ситрик рассмеялась:

– Ты меня остановишь, чтоли?

Тупак был основателен, и если бы дело происходило где в другом месте, пришлось бы просто своими лапами бить ему морду, что применительно к крупному туловищу довольно тяжело выполнить. Ситрик с удивлением поняла, что он сейчас на волосок от того, чтобы ударить её, и удерживает его вовсе не совесть и рассудок, а страх за свою шкуру. Попробуй ударить белку из Треожисхултов в промдворе Треожисхултов – и дальнейшей альтернативой будет только суицид... это цокнуто утрированно, но недалеко от истины. На самом деле, это относилось к любой белке, а не только из семьи, и даже не только к белке, но Милдаку этого было явно не понять. На его морде выступила какая-то совершенно незвериная, тупая злоба, делавшая нисколько непохожим на белкача. Серая перестала смеяться и прижала уши:

– Иди-ка ты отсюда, Мил. Может, слишком сильно балдой приложился в последний раз.

Тот попытался сдать назад, совершенно неубедительно оправдываясь, но Ситрик твёрдо выставила его за дверь. Совершенно сдурел, подумала она, пущай прополощется, а там дальше слышно будет. Конечно, сразу забыть об этом ей не удалось, и грызунья мусолила мысли целых три минуты. Они приводили только к тому, что нужно дать животному время отстоя и послушать, как оно – был ли то спонтанный тупак, от какого мало кто гарантирован, или Милдак совсем в своей армии растерял орехи из балды. Подружки цокали, что долгое околачивание в организованных отрядах с необходимым подчинением может здорово подснести грызю крышу – от этого грызя становилось жалко, и Ситрик нисколько не злилась на него. Это однако не отменяло того, что его надо было выгнать напух – потому как в таком состоянии он ничегошеньки не соображал, а волшебными методами возвращения здравого ума Ситрик не владела.