Текст книги "Второй Беличий Песок (СИ)"
Автор книги: Марамак Квотчер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)
– Время есть, Марисо, – тихо цокнул он себе под нос, – Мы ещё дадим песку, обещаю тебе.
Уши приняли достаточно стоячее положение и грызь сделал что и обычно, тобишь вспушился. Тем не менее ухо ловило что-то не то, и скоро он сообразил, что именно – невдалеке кто-то пошмыгивал носом, как он сам несколько децицоков назад. Встав с затёкшего хвоста, Макузь вышел на песчаную дорожку и хотел отправиться в учгнездо, послушать как оно там после урагана и не нужна ли помощь знакомым и незнакомым грызям. Хотел, но не пошёл, потому как за порослью ивняка заметил серые с чёрным уши, а под ними тёмно-красную гривку волос: похоже, та самая белка, которую он слыхал на первомайском сборе! Это цо-цо неспроста, подумал грызь, и завернул туда. Услышав его, белушка утёрла слёзы с мордочки. Поглядев на уши серенькой, Макузь понял что она будет не против, если он присядет рядом, что он собственно и сделал.
– Что-то случилось, белка-пуш? – осторожно цокнул он, – Не овощно ли?
Под овощным он как обычно подразумевал, не требуется ли какая помощь. Собственно он мог цокнуть ровным счётом любое другое слово, потому что смысл был совершенно чист.
– А? – встрепенулась белка, – Овощно? Да не цокнула бы...
Она посмотрела на белкача двумя глазами – а не одним, как раньше. Макузь был среднего размера грызем с повышенной рыжестью, которая к хребту переходила в бурость, а белой шерсти на брюхе имелась только узкая полоска. Это было слышно, потому как на белкаче были только короткие портки, во все стороны равные и подвязанные верёвкой. Белкач тоже не упустил случая расслушать белочку и нашёл, что она таки прелестна – ровный серый цвет шёрстки оттенялся покрашенными в фиолетовое и чёрное лапками и ушками.
– Да это... ветер, – цокнула она, – Собака задавило. Вот ходила относить тушку на расслушивание...
Серенькая снова шмыгнула носом и прижала ушки, вспомнив про собака.
– Чисто, – вздохнул Макузь, – А у меня согрызунью туда же.
– Очень сожалею, грызо-пуш! – округлила глаза белка.
– Почему? – слегка улыбнулся Макузь, – Ты же её не знала, как и йа твоего собака. А собаков и белок по всему Миру за день уж наверняка немало того.
– Это да, – почесала за ушком серая, – Но ведь тебя йа вижу, и знаю что это не в пух, когда эт-самое, потому и сожалею. И ты кстати тоже поэтому подошёл, так ведь?
Белка поглядела ему в глаза и положила лапку поверх его лапы.
– Кстати йа Ситрик, – цокнула серо-фиолетовая белочка.
– А йа Макузь, – цокнул Макузь.
Впринципе, раньше у Ситрик был пух обычного серого цвета, как это бывает достаточно часто, если цокать о белках – мелкие неразумные белки, которых крупные разумные белки называли белочью, обычно линяли от зимы к лету, сменяя рыжее опушнение на серое и обратно. У грызей это наблюдалось в гораздо меньшей степени, так что можно цокнуть и вообще отсутствовало – поэтому раз уж белка серенькая, то рыжей сама по себе не станет. Однако имелись средства для того, чтобы изменить цвет пуха намеренно – в частности уцокнутые миллиционеры и пропушиловцы, ловящие хищных зверей, красили гривы и уши в зелёное, чтобы не маячить – в общем грызям было довольно попуху, какого цвета уши, поэтому для практической пользы они могли расписать их хоть под радугу.
Ситрик же носилась по цокалищу, как сорока по лесу – то одна возня, то другая, то опять первая, то обе вместе. Случалось это из-за того, что семья Треожисхултов была большая, и всякой возни у грызей хватало, а Ситрик была очень лёгкой на подъём и сама напрашивалась на такие вещи, которые у многих вызывали лимонное выражение морды. Для большинства грызей надобность обходить все товарные лавки в поисках чего-нибудь редкого, которое внезапно понадобилось, являлась откровенно напрягающей – по причине грызоскопления на узком участке пространства и времени. Те же самые пуши легко могли пройти в пять раз больше расстояния, но только если за дровами, кпримеру. Ситрик даже не могла цокнуть, как у неё это получается, но она обладала явным даром чистейшего цоканья и могла в двух словах объяснить даже сонному сурку в три часа ночи весьма сложные вещи.
Ей правда не удалось ничего объяснить своему бывшему самцу Милдаку, но разве что из-за того, что у животного крыша была не на месте и вообще его строго цокая нельзя было назвать белкачом. К лету Ситрик узнала от кого-то из родичей, что олуха просто-напросто убили: совершенно оборзев, он позвал своих сотрудников по трясине "пойти проучить это глупое животное", где под глупым животным подразумевалась сама Ситрик. Естественно он выразился бы куда более грубо, но для этого просто не имелось слов в беличьем языке – тем не менее, сотрудники уловили соль. Настолько, что согласовав сие с милиционерами по цокалищу, завели дурака не к промдвору Треожисхултов, а на испытательный полигон, и оставили в срубе "ждать". Дождался он фугасного снаряда из пушки, который мало что оставил от туловища; просто грызи были люто рациональны и не стали убивать туловище просто так, а заодно проверили действие фугаса, ведь такая возможность бывала крайне нечасто. Выслушав это, Ситрик помотала ушами и решила забыть про.
Помимо всякой текущей возни, доставлявшей немалую радость, серенькая то и дело оседала возле избы бабки Апухьи, где собирались грызи, занимавшиеся так цокнуть углублённым изучением изображения по плоскости, тобишь рисования. Там можно было просто как поцокать и поржать до боли в боках, так и найти белку – как правило именно белку – которая за некоторое вознаграждение согласится отрисовать что нужно. Вслуху полного отсутствия других способов запечатлеть изображение, это дело являлось как искусством, так и чисто прикладным ремеслом – как объяснить на пальцах, как выслушит бледнейшая поганка? А так показал картинку и всё чисто. Ситрик естественно была не в той категории, которая искала, а рисовала лично, изведя уже порядочную гору всяких красящих материалов и толстой бумаги. Впрочем никак нельзя цокнуть, что она только тем и занималась, что рисовала – потому что даже это надоедает и надо проветривать пух.
Проветривши пух, она всё-таки заваливалась к избе, потому как там было весело и можно услышать хотя бы Чейни, давнюю подругу; эта белка как раз скорее только и делала, что рисовала, не зная никаких тормозов, и имя Чейнсовина, тобишь цепная пила, не особо соответствовало характеру грызуньи. Зачастую грызи собирались кругом и выслушивали кого-нибудь, имевшего что цокнуть, свыть или спеть; по этому поводу Ситрик часто хватали за уши, да она была и не против ни разу. Впрочем, постоянно петь "про пушню", как называлась расхожая грызунячья песенка, ей всё же надоедало, и Ситрик разнообразила, так цокнуть, репертуар. В частности белке очень в пух пришлось сочинение каких-то песняров, потому что это была былина о Большом Песке, произошедшем много десятилетий назад, когда грызи Кишиммары – страны что находилась западнее – устроили разнос бурскому шняжеству, потерявшему нюх и совесть. Грызунья влезла на большую бочку, чтобы её лучше было слышно, хитро улыбнулась и затянула громко и сильно:
Как в Кишиммарской стране, в северных местах
Прут трясины тыщами, нагоняя страх.
Думают о крови, точат топоры
Ждут больных животных из-за большой горы.
Конец тупака уж слышон,
И солнце осветит лесок!
Весь Мир будет очень пушон,
Вперёд, бельчачий Песок!!
Вдаль по родной земле прошёл ушлёпок-шнязь!
Встанем хвостом к хвосту, уложим его в грязь!
Бронь на лесных дорогах, на востоке гром!
Бурских чумных хорьков вынесем ведром!
Пуши слушали, вытаращив уши, потому как уж кого, а от Ситрик такого не ожидали – но не это главное, впечатление произвела сама былина в белкином исполнении, каковое нельзя было не признать попавшим в пух. Пожалуй после этого песенка действительно стала известной в Щенкове, а до этого ни-ни.
– Ну ты выдаёшь, грызо! – цокнула Чейни, похлопав Ситрик по плечу, – Хотя в пушнину безусловно!
– Что есть то есть, – потёрла коготки серая, – Это йа недавно на причале услышала, грызи из этого, как его... цокалища Шабатон, вот. А ты вид на Куриную горку уже нарисовала?
– Да йа бы и нарисовала, но напух нужно синей краски, потому что из красной синюю не сделаешь, а там река и пруды, двое. Если их чёрным или жёлтым покрасить, будет тупо, а если зелёным, то не видно вообще.
– Пум-пурум-пум, – задумалась Ситрик, пырючись в небо.
Задумывались они так уже далеко не первый раз. Впринципях, всё что нужно для изрисовывания бумаги, в цокалище имелось – но цокалище большое, и пока всё найдёшь, опушнеешь почище енотовой собаки. Вслуху этого у причастных грызей возникла мысль нарочно сделать склад, он же лавка, с карандашами, кистями и красками всех нужных наименований. Подумав, что это в пух, Ситрик начала деятельность: для начала нашла пушей, готовых этим заниматься – потому что сама она могла подсобить, но напух не окапываться там пожизненно. Затем требовалось тупо найти помещение и некоторое количество единиц Добра, чтобы не запросто так забирать товары. Вся эта возня требовала опять-таки носиться по цокалищу и трепать грызей за уши; пока было возможно, Ситрик ходила на лыжах – вдоль дорог имелись проторённые лыжни и каталось там легко. В половодье, само собой, она перебиралась в основном по гатям, как и все остальные, и использовала курсировавшие по канавам лодки. Когда же земля высохла, белка схватилась за велогон, имевшийся в сарае у семьи – он был довольно тяжёлый, но всё равно получалось раза в два быстрее, чем пешком, а если с горки, так и во все пять.
Поскольку цоканье шло не о тысячах тонн, Ситрик рассудила просто и пробила идею для начала разместить склад просто в сарае у одной из причастных белок – тем более при осмотре выяснилось, что там просто срач, который нечего особо оберегать. Именно там поставили полки, ящики и коробочки для создания запасов – точнее, Запасов, что совсем не одно и тоже. У причастных же грызей был самый основной ресурс – Дурь, и не менее основной инвентарь в виде собственных лап, а также составленной Ситрик схеме того, где что лежит. Всмысле и где что лежит в сарае, и где это можно достать в цокалище, с указанием цены. Цена была не то чтобы средняя, а как была так и оставалась, если ничего не случится – грызям просто будет лениво менять ценники, вот и всё.
В воздухе отчётливо понесло, и в том числе надвигающимся летом, а следовательно на носу был первомай. Ситрик использовала одно из зеркал, которые в частности имелись в лавке в некотором количестве, чтобы ослушать, как она выслушит, пардон за каламбур. Выслушила она ничего, разве что на левой лапе шерсть была выкрашена пятном фиолетового цвета, потому как белка вляпалась в фуксиновую краску. Отмыть эту штуку не имелось никакой возможности, срезать весь пух под корень было не в пух, но тем не менее пятно мозолило глаза.
– Оу, щенковский огородовой! – фыркала Ситрик, пялясь на шерсть, – Как же это убрать?
– А напущища? – пожала плечами Чейни.
– Выслушит не в пух, вот что, – цокнула серенькая, – Конечно не то чтобы уж совсем никак, но хотелось бы.
– Нуээ... возьми да покрась фуксином ещё, – от балды предложила Чейни, – Как будто так и надо.
– Хмм... А вот это стоит попробовать!
– Только не вздумай потом цокнуть, что это йа тебя уговорила.
Ситрик не собиралась ничего цокнуть, а взяла краски, развела да и выкрасила шёрстку, так чтобы пятно перестало быть пятном. Она сразу сообразила, что полностью фиолетовая белка – это не особо в пушнину, а вот частично... В итоге получилось так, как получилось – лапки оказались фиолетовыми ниже локтей и колен, частью покрасился хвост и ушки, а в дополнение белка добавила чёрного цвета, чтобы было. Ну а уж гриву она выкрасила в тёмно-красное ещё раньше.
– Пух ты! – удивилась Чейни, услыхав результат, – Совсем другой песок!
– Ну, может быть, – почесала за ушком Ситрик, – Только интересно, через сколько времени пух приобретёт свою прежнюю окраску.
– Не знаю, вот заодно и проверим.
По крайней мере до первомая никаких изменений в цвете пушнины замечено не было, а многочисленные Треожисхулты, собравшиеся на эт-самое, потешились фуксиновой белкой и одобрили, что неудивительно – никаких проблем от этого не предслышалось, зато среди куч рыжих белок будет одна нерыжая. Как и предуцокивала Чейни, яркие чёрные уши вызывали некоторый подъём хохолков среди встречных белкачей – а вслуху общего сбора, встречных было полно, и общее количество хохолкоподъёма составило, слышимо, значительную сумму. Воодушевившись этим, Ситрик после первомая ещё подкрасила шёрстку, и в частности сделала чёрные полоски под глазами – под одним одну, а под другим две, наверное чтобы не спутать. На этом белка решила, что хватит применять краску не по назначению, и стала применять её по назначению.
– Слушай Мак, а почему? – цокнула Ситрик.
Грызи просиживали хвосты в читальной комнате учгнезда, потому как хотелось и выслушать буквы, и морозец снаружи стоял достаточный, чтобы вспушиться тридцать три раза. Пушей сюда сейчас набилось предостаточно, но цоканье стояло тихое, чтобы не создавать громкого – только и слышалось, как трясутся уши.
– Потому что Ъ, – уверенно ответил Макузь, не успев оторваться от книжки, и только потом поднял уши, – А?
– Бэ, – улыбнулась белка, – Йа точнее хотела спросить, зачем вообще такая лютая пилка жажи?
– Где ты слышишь лютую пилку жажи? – уточнил белкач.
– Ну не сдесь, допустим, но те пушины, которые показывали вчера, – Ситрик подёрнула ухом, – Это ли не пилка, не жажи ли, и не лютая?
Цокнуть поперёк было трудно – вчера грызями показывали пуханизмы, предназначенные для напилки древесины на дрова при прокладке просек, сборе сушняка или вырубках мёртвого леса. Огромные, извергающие столбы дыма гусеничные чудища выслушили весьма пугающе, особенно когда зубья пил крошили дерево в опилки.
– О да, – кивнул Макузь, – Это она.
– Нутк и?
– Соль в том, что главное это что? – распушил щёки белкач, – Хрурность.
– Вот и йа про то же! – фыркнула Ситрик, – Такенное погрызище в Лесу – это хрурность?
– Ещё какая. Дело в том что если просто так, то есть много того, что мимо пуха, – цокнул Макузь, – Вот сидишь ты, проводишь хрурность, а тут подходит голодное мясоедное животное и пытается тебя переварить. Кло?
– Ну это понятно. Но разве для этого недостаточно чуууть-чуть подпилить жажку?
– Ммм... нет. Для того чтобы хотя бы такой косяк не происходил больше никогда, нужно достоверно узнать, почему он происходит. Для этого нужно много пинания умов, а чтобы умы были свободны для пинания – их надо кормить.
– Опять кормить, – вздохнула серо-фиолетовая белочка, – Куда ни мотни хвостом, всюду оно!
– В запятую, – серьёзно цокнул Макузь, – Помнишь своего собака?
– Помню, а при чём тут?
– При. В своё время мне пришлось кормиться животным, которое у нас было... ну как собак, – подёрнул ушами Макузь, – Только это был лось. А всего-то дело было в засушливом лете.
– Уйхх, – зажмурилась Ситрик, представив.
– Ещё вопросы к пилке? – улыбнулся белкач.
– Вопросов к пилке больше не имею! – серьёзно ответила грызунья, – Зато имею вопросы, что это ты так набросился на химические Пески?
– А, – Макузь почесал за ухом и тихо рыгнул, чтобы не пугать белок громкой отрыжкой, – Это Фрел, цокнул что наверняка нагрузит большой пилкой, но только если йа досканально изучу эт-самое.
– Большой? Настолько? – показала лапами Ситрик.
– Думаю даже побольше. Конечно всякие опыты с дёгтем это хорошо, но честно цокнуть у меня уже уши кругом идут от них. А если что длинное, на много лет – это в пушнину.
– На много лет? – округлила глаза белка.
– На столько, сколько не живут, – уточнил Макузь.
– Ну не знаю кто сколько, а йа хочу пожить, – хихикнула Ситрик, – Причём с тобой, Маки.
– Пушня, – счастливо улыбнулся грызь, почесав за серо-фиолетовым ушком.
Макузь таращился ушами на белку и был готов выть от счастья. Она была совсем не особо, если не цокнуть более, похожа на Марису, но тем не менее – хотя, у грызуний и было нечто общее в плане чистейшего слуха и цоканья. Грызь конечно не забыл свою бельчону – он собственно не забыл её вообще никогда и зачастую мысленно перецокивался с ней, а это приносило исключительно хрурные чувства. Макузь нисколько не сомневался, что Марисочке понравилась бы Ситрик – а чтобы убедиться, он расцокивал серой про рыжую, потому что нельзя было наоборот, и серая находила, что грызунья была хрурная. Ей лишь немного не хватило той крысиной острожности, которая заставила грызей с началом урагана сразу слезть с башни...
А тем временем время продолжало идти. Ну или плыть, кому как больше нравится. В цокалище Щенков продолжалась неспешная и вдумчивая возня, потому как это было по умолчанию, если цокать о беличьем цокалище; когда не стояло особо внезапных вопросов вроде пожара, возня всегда была такая. Макузь стал зачастую хаживать – ногами причём, да – в Треожисхултовский промдвор, где серая белка была всегда рада его слышать. Сама она обитала не в дворе, а в избе рядом, но застать кого бы то ни было проще всего у центральной площадки. Ситриковские родичи слушали на белкача, естественно, как на белкача, отчего исключался всяческий тупак. Макузь же с интересом ослушивал большое, так цокнуть, промподворье, и если уж подворачивалась возможность перетаскать мешков или вырыть яму – так он бессовестно пользовался.
Песок впереди по времени выслушил ровно – даже для Макузя, который непонаслышке знал, какие порой случаются внезапности. В самом цокалище, а уж тем более вокруг, шумел кронами Лес, а невдалеке катила свои воды река Жад-Лапа, и оба эти процесса попадали точно в пух, не мешая друг другу.
Ведро второе ( которое третье ) этого же самого песка.
– Выслушай Мак, а почему? – цокнула Ситрик то самое, что от неё было слышно довольно часто.
– Потому что Ъ, – не мотнув ухом ответил тот, – Так что почему?
– Да ничего, – хихикнула серо-фиолетовая грызунья, погладив уши белкача, – Так, проверка.
– Кло, – кивнул Макузь, – Кстати, не хочешь прогуляться до учгнезда? Фрел собирает пушей для эт-самого.
– На ночь слушая?? – удивилась Ситрик, – Да почему бы и нет, но йа обещала Чейни закончить с сортировкой, так что нет.
– Кло, – повторно кивнул грызь.
В небольшой комнате избы, где обитала Ситрик, горел масляный светильник, позволявший кое-как расслушивать предметы, а если прямо под его зеркалом – то даже спокойно читать, что собственно белка и делала, переписывая длинные списки наименований чего-то там. Пахло сдесь исключительно маслом, деревом и сухим мхом, набитым в сурковательный ящик. Макузь нашарил на стене дождевик, снизу – калоши, нацепил сей инвентарь на организм и собственно пошёл. Потом правда сунулся обратно в дверь, и когда Ситрик подняла на него уши, предуцокнул
– Учти грызунихо, вернусь затискаю!
Ситрик фыркнула, засмеявшись, а Макузь теперь действительно пошёл. Стоял поздне осенний вечер, совсем тёмный и с дождём – не то чтобы проливным, но заметным. Сквозь туманное марево и качающиеся голые ветки деревьев маячил свет в окнах и фонари, разбросанные на большом отдалении друг от друга – цокалище как было нескученное, так и осталось, впрочем на то оно и. Насыпанные глинистым грунтом и укреплённые камнями тропинки вдоль дорог практически не размокали от дождей, так что ходить или ездить на велогоне можно было спокойно. Правда, при мокроте да ночью с велогона слетать в лужу совсем не долго, так что Макузь был не особый любитель и шлёндал на лапах, пропуская тех, кто любитель побольше.
Большущая единая изба учгнезда светилась всеми окнами, напоминая не иначе как саму себя. Грызь уже привык к этому выслуху, за несколько лет-то; на самом деле он лета не считал, но получалось что их уже не менее четырёх, с тех пор как Макузь переселился в Щенков. Белкач поднялся по лестнице, пристроенной снаружи, и сунулся в знакомую дверь с номером три дробь ноль. Как и все прочие двери, эта была тройной – самую большую открывали для проветривания или проноса груза, поменьше – для обычного прохода, а в люк внизу лазали в мороз, чтобы не выхолаживать. Пока мороза не наблюдалось, так что лазать в люк грызь не стал. Пройдя узкими тёмными корридорами, освещёнными только светлячковыми по мощности лампами, Макузь оказался в читальной комнате, где имелось большое окно и солнечным днём действительно было удобно читать; нынче тут собрались хвостов десять пушей, и в частности Фрел Древопилов, пожилой белкач, который с самого начала следил за всыпанием соли в макузьевую голову.
– Грызо! – Макузь поднял лапу, согнутую буквой "га", приветствуя грызо.
– Кло! – хором ответили пуши.
– Ввались, – цокнул Фрел, протирая очки.
Макузь повесил на крючок отсыревший дождевик и усадил хвост на скамейку, рядом с другими хвостами. На большом столе были орехи, квас и карты местности в большом количестве, которые собственно и были предметом расслушивания.
– Тобишь, – неспеша цокнул Фрел, тыкая гусиным пером в карту, – Сомнений в том, что бельчизации нужен тар, нету...
Под таром он как всегда подразумевал болотную сырую нефть, известную всем химикам – при перегонке её можно было размусолить на фракции, каждая из которых была более чем полезна. Главное, что знали про тар – так это то, что проще вытопить смолы с брёвен, чем нацедить этой жижицы из болота. А раз проще, то собственно так и делали, и болотный тар был пока что предметом изучения, а не нацеживания. Припомнив эти данные, Макузь почесал за ухом.
– ... и его у нас есть, – не без довольства продолжил белкач, – Всмысле, есть место, где его изрядно.
Рилла Клестова цокнула внутрь, то бишь цокнула, не открывая рта, отчего надула щёки, и Фрел повернул на неё уши.
– Имеешь что-то цокнуть, Рилла-пуш?
– Да не особо, – цокнула белка, – Просто хотела уточнить, что тар есть в болотах за Маржикватским хребтом, но это тысяч пять килошагов от нас и тысячи две от ближайшего цокалища.
– Сто пухов, – кивнул Фрел, – Йа не имел вслуху эти болота, как предмет чисто поржать.
До грызей доходило довольно быстро, так что Раждак Кострин поднял хохолок:
– Значит, ты имел вслуху другие болота с таром?
– В запятую, – усмехнулся белкач, – Это выяснилось не так давно, поверхностная разведка была этим летом, а точной разведки не было вообще... пока что. Вот выслушайте.
Он развернул карту и придавил края свитка стаканами. Под слегка дрожащим жёлтым светом масляных ламп на карте слышались дороги, реки, и пухова туча вертикальных штрихов – болота.
– Шишморский околоток. Сдесь Жад-Лапа делает большую петлю по низине, вслуху чего образуются затопленные участки, сиречь болота.
– Пух ты, – цокнула Рилла, которая всё-таки отлично изучила землеграфию, – Это всего сто килошагов от нас!
– Ага, – продолжил Фрел, – Лет десять назад ещё в тамошних болотах нашли то самое, ну подробно йа дам почитать. В этом году мы сподобились узнать, что именно там нашли, и вслуху этого – что?
– Подробное расслушивание! – цокнул Макузь.
– Рано, – поправил пожилой белкач, – Изучение материалов предварительной разведки и потом, если всё в пух, именно подробное расслушивание. Хотя конечно более для уточнения деталей, а сама факта она наморду – тар в наличии.
– Где? – вылезла любопытная Рилла.
– В образцах стоит, номер 4500-459, – фыркнул Фрел, – Какой смысл слушать тар в банке? Его уже расслушали. Надо выяснить, сколько его в болоте, где именно, ну в общем вы понимаете?
– Тоесть на предмет возможности добычи? – приподнял хохолок Макузь.
– Именно на этот предмет. И это далеко не так просто, как может показаться.
– Никто и не цокал, что просто, – заметил Макузь, – Но надо срочно начинать!
– Почему срочно?
– Потому что не терпится!
– А, это весомая причина.
– Вобщем так, – хлопнул по столу Фрел, – Основное, да и второстепенное тоже, все выслушали. Ухитритесь изучить отчёт, и когда оно будет, обцокаем далее. Кло?
– Три раза кло!
Для начала пришлось пойти в копировальню и отпечатывать, чтобы иметь возможность эт-самое. Там как обычно не хватало бумаги, так что Макузь пошёл искать оную по учгнезду, выдёргивая по листику от встречных пушей; всё равно на десять экземпляров не хватило, так что грызи доцокались изучать либо вместе, либо по очереди. Тар это жирно, подумал белкач, направляясь к дому... ну всмысле к ситриковскому дому, потому как грызь не привык считать своим домом какое-то конкретное место, а считал весь Лес кучно. По дороге, снова чувствуя осеннюю сырость и холод, белкач подумал мысли о том, что в общем-то грызя просто орехами не корми, а дай распилить какую-нибудь жажу! С чего иначе он так поднял хохолец на этот тар? Узоров на нём собственно нету и цветы не растут, а поди-ж ты. Макузь собственно и пошёл.
Вернувшись в избу, он исполнил свои угрозы и слегка потискал белушку, потому что и белушка была ни разу не против – Макузь был пушной зверёк, приятный на ощупь. После этого грызи вспушились и сели топить самовар еловыми шишками – не то чтобы для испития чаю, потому как проще скипятить на чугунной печке, просто это было долго, килоцока два, и за это время можно посидеть и поцокать, а если цокать не хочется – так и подумать на две пуши. Уж что-что, а подумать, да ещё и на две пуши, грызи уважали: как цокалось, пара ушей хорошо, а две лучше. Само собой, вторая пара ушей тут же получила на голову таром.
– Это же опушнительно! – хватался за уши Макузь, – Тут, не так уж далеко от Щенкова, эт-самое!
– Ну как цокнуть, – как всегда вдумчиво цокнула Ситрик, качая фиолетовым ухом, – Сто килошагов это один пух не в пределах дневной досягаемости, особо не разъездишься. Так что хоть сто, хоть три раза по сто, однопухственно.
– Для этого да, – согласился белкач, – Но для того чтобы вывозить добытое и ввозить расходное, близость к цокалищу, которое есть транспортный узел, это чистые орехи. Вот выслушай...
Ситрик милостиво выслушала, с улыбкой глядя на то, как Макузь сбивается с цоканья на квохтанье, токуя аки тетерев.
– Честно цокнуть йа не совсем понимаю, почему такой подъём хохолов из-за тара, – цокнула белка, – Но раз тебе интересно, то и мне интересно.
– Бельчооона, – почесал за шёлковым ушком грызь.
– Пуушня, – ответила бельчона.
– А сейчас йа доходчиво и с числовыми выкладками объясню, почему подъём хохолов, – предуцокнул Макузь.
– О суслики-щенки, – засмеялась серенькая.
Возможно, сухую соль донести и удалось – даже наверняка, потому что ничего непонятного в том, чтобы производить прорву клоха и смазки для пуханизмов, не имелось; однако Макузь чувствовал, что Ситрик не вгрызает в дух происходящего. Ну жажа, ну распилка, что дальше? Белкач знал, что она действительно будет проявлять интерес хоть к ржавому гвоздю, если будет он – таково уж было свойство близко живущих белок, разделять песок своего согрызуна -по другому они просто не умели. Однако же и надобности прочистить для неё, в чём тут Хрурность, сие не отменяло.
Отмахиваясь лапами от текущей и сыплющейся возни, Макузь принялся таки изучать то, что следовало изучить. По сообщениям грызей, болота были допушища какие большие и простирались по прикидкам килошагов на двадцать по ширине и все сорок по длине, вытягиваясь вдоль долины реки. Точно никто не измерял потому, что это было невозможно, по крайней мере пока. Даже замер длины болота грызи проводили весьма приблизительным способом, поймав в лесу птицу особого вида – круглинку – и выпустив её с другой стороны болота, замерили время, которое потребуется ей на возвращение к гнезду, а она всегда возвращается. Ясное дело, что даже усреднив десять замеров, можно было ошибиться на пару килошагов.
Внутренние районы болот вообще были практически неизучены – белки не слышали ничего особо приятного в том, чтобы лазать по трясине, когда вокруг есть лес, и появлялись там редко. К удаче, в болоте росли некоторые редкие травы и клюква, так что пока местные, из Шишморского околотка, не наладили огородов с травой и клюквой, они ходили достаточно далеко в болота в поисках собственно этого самого. Также редко, но случалось что грызи отправлялись расслушивать чисто из интереса, а нет ли там чего опушнительного. Эти взаимодополняющие данные позволили грызям, осуществлявшим летний поход, выяснить много деталей.
Например, болота не были сплошными, а чредовались с островами достаточно прочного грунта, на которых рос обычный лес; острова эти были не особо велики, чтобы на них селились грызи или ещё какие крупные зверьки, да и летом атмосфера болота не способствовала – постоянная сырость вызывала сопли и вообще плохое самоощущение у лесных животных, что ни разу не удивительно: лягушке будет не в пух попасть в сухое место, например. Исследователи использовали эти сухие полосы для того чтобы пересиживать ночи или покормиться у костра, потому как среди болота даже костра не устроишь, а это вообще мимо пуха. За дневной же заход нельзя удалиться достаточно, чтобы добраться до внутренних районов – а добраться хотелось, вот и лезли.
На прилагавшейся карте обозначались несколько скоплений затопленных огородов между началом болот и островками – на одних растили клюкву, на других сабельник – обычное болотное растение, из которого в частности гнали "зелёнку", общеукрепляющую травяную настойку; имелись там и делянки, на которых сажали что-то редкое и знаемое только знахарями, но это было не суть важно. Собственно тар был обнаружен начиная с пяти килошагов в болото – на карте были отмечены круги и чёрные капли в них с подписями "прудъ ╧0", "прудъ ╧1" и так далее. Прудъ ╧0 был небольшим и про него сразу уточнялось, что ловить там особо нечего... Сдесь Макузю пришлось подзарыться в то, как добывали тар. Дело состояло в том, что тар выделяли донные отложения болота, представлявшие из себя толщенный слой торфа, ила и прочей шушары. Вприципе тар был легче воды и всплывал, но вслуху загазованности воды и ещё каких-то факторов получалось, что он растворяется в ней. Кроме того, растекаясь по воде, он постепенно скомкивался с растительными остатками и снова тонул.
Исходя из этого, тарная вода заливалась на чреду лотков с задвижками, отсекавшими верхний слой жидкости, и таким образом из неё вылавливались нужные фракции. Испытательная платформа, которая была доступна к расслушиванию, находилась на болоте в другом околотке и представляла из себя небольшую деревянную площадку, по сути дела плот, плавающий на воде и закреплённый за сваи, утопленные в ил. Платформа стояла в центре лужи, образованной поднимающимся со дна таром, грызи тупо черпали воду вёдрами и пропускали через лотки. Неслушая на всю неэффективность процесса, за день удавалось добыть зобов по десять лёгкой прозрачной и тяжёлой чёрной фракций. Соль была в том, что после перебаламучивания тарный пруд должен был отстояться, и в процессе получалось не ведро в день, а ведро в неделю. Выкачивание тара таким способом могло иметь значение только для местных нужд, но для массовой добычи конечно не годилось.
