Текст книги "Второй Беличий Песок (СИ)"
Автор книги: Марамак Квотчер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)
Проведя само-инвентаризацию и выяснив, что заваренную кашу никак не расхлебать до весны, Макузь сократил всё, что можно, и таки успел: комплекты деталей и материалов, набранные им по всему цокалищу, ушли зимоходом на место будущей постройки черпака. Собственно группу, где трясли ушами Ратыш с Речкой, пришлось всю эту пухню разгружать прямо в снег возле пруда номер ноль. Работалосиха довольно тяжело, но только для мышц, а не для надоедания, так что можно цокнуть – вообще отдыхалось. Правда, в отличие от учгнездовских, пятеро трясов впоследствии получили удостоверения трясов, чего они и добивались.
Никак нельзя цокнуть, чтобы эти удостоверения проверяли на каждом цоке – да их вообще не проверяли, по ходу шерсти, но грызям было куда уютнее всё же получить, и более не думать об этом...
– Об этом это об чём? – хихикнула Речка.
– О том, кто что должен, – пояснил Ратыш, – Если грызь не тряс, то почему его должен обслуживать лечебень, и возить поезд, и так далее? А если тряс, то уж точно по шерсти.
Тут было трудно цокнуть поперёк, так что пуши продолжили. К весне, когда зимник растаял, бригады, прикормленные на средства учгнезда и Щенковского цокСовета, начали ложить гать – благо, для этого следовало только переложить брёвна, уже привезённые, и кое-где воткнуть сваи в трясину, чтобы не делать целый плавучий мост. Сваи натурально втыкали, тупо подняв бревно тросом – его даже не требовалосиха вбивать, само уходило в топь. Однако уйдя в топь, бревно уже не давало настилу валиться набок, да и утопить его глубже не получится, если не давать большой нагрузки надолго. По такому настилу легко проезжали тяжёлые тележки, а в переспективе могли кататься и поезда узкоколейки, что и требовалось. Ратыш по этому поводу цокнул справедливомордие, и трудно было цокнуть поперёк – и не потому, что грызь в этот момент держал в лапе топор.
Кто уж точно поднял хохола, так это старые таровцы, Курдюк, Тирита и Выдрыш. Трогать ихнюю черпалку, конечно, никто не собирался – а вот дорога до суши, куда как более годная, позволяла вывезти куда больше продукта, чем обычно. Пуши не были и против того, чтобы перейти на паровую добычу, но пока этого не случилосиха – собирались продолжать по старинке, думая об ушах. Всмысле, они лаповодствовались не только тем, что получают за тар единицы бобра, но и в не меньшей степени тем, что тар – дефицитный товар, который на самом деле нужон, и зачастую просто пух из хвоста, как. Вслуху этого бригада Курдюка не отказалась учавствовать в постройке платформы, но делала это только в перерывах между обычной своей деятельностью.
Проходила весна, за макушками ярко-зелёных елей маячило лето, и вылезал вопрос о начале самой стройки, пух в пух. Макузь оказывался в обычной своей мысленной раскоряке, потому как прекрасно слышал, что Ситрик порхает по цокалищу и никуда её особо не тянет, если не цокнуть больше. Если же предложить ей снова поехать в топи, то пух она откажется – а если не предложить, так вообще резонно обидится. Возня же слышалась долгая, и закончить стройку к зиме стоило счесть большой удачей... собственно Макузь так и цокнул.
– Да впух! – фыркнула Ситрик, – Что такого, это болото в пяти днях ходу, если что – сбегаю домой.
– Да, но всё-таки если что, – заметил Макузь, – Йа же слышу, что тебе куда как уютнее в цокалище.
– Ды нет! – мотнула ушами белка, – ... Ды да. Йа жутко привыкла к сдесям, и мне это даже не нравится.
– Почему? – удивился грызь.
– Потому что не хочется быть овощем, растущим на одном месте. Хочется быть овощем, растущим в разных местах, бхх... Кхм. К тому же мне не в пух хоть немного отрываться от тебя, – Ситрик потёрлась о грызя ушками.
– Ситрён, если что, йа враз забуду слово "тар", – цокнул Макузь, гладя грызуниху, – Потому как тара много, а ты такая одна.
– Ни в коем разе! Всмысле, йа про забуду, а не про то что тара много. Йа совершенно не хочу, чтобы ты отрывался от того, что тебе в пушнину тридцать семь раз. Йа тоже не глухая, если не заметил.
– Гм, – раскинул мыслью Макузь, – Как-то не складываются куски ореха?
Грызи какое-то время посидели, разжёвывая мысли ушами, а сидели они на хвостах и при этом – в сенях ситрячьей избы. За стенкой кто-то цявкал и постоянно повторял слово "песок", вызывая с(оветский)мех, а с кухни несло щавелевыми щами, какие обычно варили без зазрения совести.
– Вот что получается... – задумчиво цокнула Ситрик.
– Картина? – подсказал Макузь.
– Да, картина пухом. Так вот, получается что иногда, а это иногда довольно часто, точка попадания в пух становится неопределённой. Или другими словами, возникает непосёвость, – предельно ясно разъяснила грызуниха.
Само собой предельно ясно это было для грызей, потому как они знали, что под "непосёвостью" имеется вслуху противоречие с ПОСом, сиречь понятием о том, что все открытые вопросы следует закрывать. Вообще ПОСъ назывался Понятием о Суммировании, всмысле суммирования факторов. Кпримеру, если возле двора в кустах живёт кабан – это в пух. В целом. Но жирное животное постоянно раскапывает грядки, если прорвётся туда, и объедает поросль деревьев – что мимо пуха. Однако же то же животное оставляет навоз, крайне полезный для огорода, что снова в пух... Так вот ПОС означает, что никакой – точнее, никакейший – грызь не будет одновременно любоваться кабаном в луже, собирать навоз, и при этом негодовать по поводу разрытых грядок. Противоречащие факторы, попав под беличьи уши, вызывают разбрыливание мыслями, и по результату оного производятся действия – либо кабана убирают подальше, либо ставят ещё загородок и не думают, что он резко разлюбит жрать морковь с грядок.
– Нуээ... – почесал сразу оба уха Макузь, – А что именно ты имела вслуху?
– То, что для двух грызей имеется три хрурности, проще цокнуть, – цокнула проще Ситрик, – Допустим, его лес, её лес и та хрурность, что на двоих – от прибочности. Кло? Возникает непосёвость!
– Возникает, – подумав, согласился грызь.
– И как это убрать?
– Пока не знаю. Но судя по тому что грызи узнают всё больше и больше, когда-нибудь вполне возможно мы будем это знать.
– Это отвлечённо, – хихикнула серенькая, – А йа про нас с тобой, выпушень.
– Надо разбрыльнуть.
– Ты же слышишь, что в данном случае разбрыливать некуда.
– Тогда по конкретике, – цокнул Макузь, – На стройку погрызища поедем?
– Сто пухов! – цокнула, как отгрызла, грызуниха.
– Тогда есть резон разбрыльнуть не вообще, а над тем, как сделать так, чтобы было более в пух... Ну конечно, бумаги да красок с карандашами возьмём...
Ситрик расхохоталась, потряхивая серо-фиолетово-чёрными ушками – от предвкушения.
– Да. Ну если так подумать, – подумал так Макузь, – Мне вот в пух, что на стройке будут Ратыш с Рекой, а Река соответственно с Ратышем, итого уже трое, бггг... кхм! В пух, потому что йа давно их знаю, а знаю давно, потому что грызи хорошие, вспушённые как следует. А как твоя Чейни?
– Да тоже не лысая. Если пригласить её туда, то это вряд ли, она вертится ещё больше меня.
– Да ладно!
– Представь. Она к тому же взялась учить групп грызунят рисованию, так что совершенно негоже было бы бросить или даже отложить.
– Тут поперёк не цокнешь, – кивнул Макузь, – А ты вроде тоже хотела?
– Расхотела, когда подумала, что не смогу никуда вальнуть из цокалища, – пожала плечами Ситрик, – Чейн она вообще та ещё плюшка, пух куда дальше реки вытащишь.
– Знаешь что, Ситти? – цокнул Макузь, обнимая её, – Ты для меня самая лучшая грызуниха на свете!
– Не могу цокнуть того же, – рассмеялась она, – Йа для себя не лучшая грызуниха на свете. Но вот лучший грызь во всём Лесу для меня – это ты.
– Двойное попадание в пух! – констатировал грызь.
– Парное, – подтвердила грызуниха.
– ПЯСОооОК!! – в очередной раз раздалось из-за стенки...
Ше(р)строе ведро песку, которое пятое, потому что йа начал с нулевого.
В отличии от всех прошлых разов, теперь шишморская топь подверглась основательному вторжению пушнины: стоило только слегка зацокнуться о теме, как в одном только дворе учгнезда набралось выше ушей грызей, готовых трясти. Тем более если учесть, что Щенковский цокСовет и учгнездо выделяли единицы бобра для оплаты тряски, так что можно было совместить приятное с ещё более приятным.
Что касается Макузя, Ситрик, Ратыша и Речки, так они мордозрели Керовку, уже утопавшую в летней зелени, и кроме того, в воздухе имелась жара и насекомые. На песчаном же пустыре, на берегу пруда, возвышались кучи стройматериала и оборудование, притащенное мышами в зимнюю пору. Этот пустырь был единственным местом на острове, где не колосилась трава и не росли деревья; Макузь быстро дошёл до причины, ковырнув песок – на глубине в пол-ладони там лежал слой почти настоящего мазута, что не способствует вегетации, сухо цокая.
– Послушай-ка, – показала в ямку Речка, – Тут и в песке погрызени допущища! Вот бы, а?
– В нулевых сначала Ы, потом Ъ. Во-первых же, йа думаю, что когда упадёт уровень тара в воде, эта погрызень тоже постепенно отфильтруется.
– Послушаем, – кивнула грызуниха, но при этом провела по шее лапкой, потому как Жаба придушивала.
Пока же они не то чтобы слушали, а начали городить. Платформе предстояло стоять на восьми сваях по двадцать шагов длины, скреплённых из нескольких брёвен каждая. Вдобавок, к нижней части сваи приходилосиха крепить большие ящики и набивать их песком, чтобы опора утонула, а не всплывала. Воткнувшись в эту возню, грызи вскоре обнаружили очевидное – а именно то, что в одной керовской избе не хватает места не все хвосты, каковых намордствовало уже около двух десятков. Набиться чисто сурка ради было возможно, но приготовить корм или сделать что-то ещё – уже никак.
Собравшись кругом и потряся ушами, белки изобрели не особо хитрый план – на время бросить всё и нарыть норупел для размещения строителей. Как известно, норупло, или нора-дупло, представляло из себя землянку верхнего залегания. На остов из брёвен и жердей наваливалась грунтовая насыпь, создававшая стены и потолок; эта немудрёная техника позволяла дёшево получить вполне пригодное жильё, особенно если цоканье о тёплом времени года. Собственно, большое количество грызей и не заморачивались на постройку изб из дерева, а обитали именно в таких постройках, так что норуплом тут можно было испугать никого.
Ранее нарыть на острове норупел было сложно из-за дальности до источника дерева, но теперь через болота пролегала новенькая прочная гать, так что только успевай таскать. Грызи с двух и четырёхколёсными тележками постоянно таскались туда-сюда, подвозя материал, в то время как другие рыли песок. Рытьё осложнялосиха тем, что на глубине в пол-шага стояла болотная вода, которую никуда не денешь. Вслуху этого рыли, вычерпывая песок ведром со дна ямы, и вываливали жижу сохнуть, потому как нельзя сделать насыпь из жижи. Тем не менее, это никого не могло остановить, и за десять дней на острове в разных местах появились восемь отдельных норупел рассчётной вместимостью до полусотни хвостов, что было признано попавшим в пух.
Макузю и Ситрик пришлось устраивать себе отдельное норупло, потому как грызуниха размещала там пучки сохнущих трав и зарисовки на бумаге, натянутой на рамки из реек, а грызь раскладывал схемы площадью с огород – для этого нужно место и отсутствие помех. Грызи гнездились по острову неравномерно, потому как ставили норпула только там, где находилсь пустырьки, дабы не пилить ни единого дерева и не топтать кустов. Сдесь это чувствовалось особенно остро, потому как деревьев было не как всегда – море, а вполне небольшое ограниченное количество, ибо остров. Чего было море, так это болота вокруг.
Макузь основательно втыкался в работу, так что зачастую не замечал, как пролетал день, и сетовал на то, что удалосиха так мало наворотить. Что уж там цокать, если каждый столб устанавливали несколько дней, а потом поверх этих столбов ещё и платформу... на самом деле именно опоры больше всего тормозили возню, потом поехало пошустрее, так как освободился простор для присоединения к делу практически всех пушей. Стук топоров и молотков стоял над прудом с раннего утра и до заката, а ночью не стоял только потому, чтобы не мешать сурковать – некоторые возились и по ночам, естественно при этом компенсируя это дневным сном.
Вслуху того, что Макузь был воткнут, как вилы в сено, трёпке часто стали подвергаться ушки Ситрик, в плане того, как оно, почём перья и всё такое. Речка например, хоть и была грызуниха на сто пухов, терпеть не могла таких вещей и сразу цокала "на! пух!", а Ситрик без труда отвечала, прочищала и уточняла. От этого она сама не заметила, как именно у неё оказалась папка со списками всех трясущих, кто сколько натряс и тому подобное; белка сама удивилась, как так получилось, но особо не возмущалась.
– Йа не особо возмущаюсь, – цокнула она, качая ухом, – Это вон Речи орехами не корми а дай бревно обтесать, а йа всё как-то больше по теме пуха.
– Что крайне в пух! – вполне честно цокнул Макузь, – Если бы не ты, мне бы предмозжие вынесли начисто. Только если будут слишком уж грузить – сразу цокни, ладно?
– Нет впух, буду молчать, – покатилась со смеху Ситрик, представив это, – Ну и раз ко мне попали хузяйственные книги, то цокну – почему лежит без дела паровой насос, которым накачивали воду на зимник? Может, что-нибудь того?
– Не забыли. Просто если этот паровик трепать, он быстро выйдёт из строя, а он вполне вероятно будет нужен для прокладки следующих зимников, когда раскачаемся. Но если уж понадобится – то да, можно взять.
– Тогда – кло.
Как это обычно и бывало, грызи не придерживались практически никакого распорядка работы – тоесть вообще. Количество незаменимых специалистов сдесь стремилось к абсолютному нулю, как и надобность собирать именно столько-то пушей на такую-то работу; как брались, так и брались. Вслуху этого рассчёт количества вытрясенного происходил никак не по времени, а по факту сделанного, благо тут можно было недвусмысленно посчитать количество уложенных брёвен и прибитых досок. Это было в пух, потому как у разных белокъ периоды наплыва Дури и её же понижения не совпадали – кто-то пухячил вообще непрерывно, а кто-то делал перерывы каждые три-четыре дня, воизбежание тупака и накопления усталости в организме. Ситрик, которая и стала заниматься учётом, люто гоняла особо упёртых, чтобы они, замылившись, не гнали брак – для этого грызуниха начинала выискивать, к чему придраться, даже когда придираться ещё было не к чему, и само собой находила, потому как кто ищет – тот всегда найдёт.
Накрутившись на этой возне и почувствовав замыливание ушей, Макузь и Ситрик бросали дела и зачастую просто прогуливались по лесам возле Понино, собирая подлапный корм – благо, опять-таки цокнуть, теперь дойти туда было совсем несложно, не то что раньше, прыгать по скользским брёвнышкам. Настил гати совершенно не колыхался от ходьбы – да собственно, не колыхался и под тяжёлыми телегами с брёвнами, ибо был годно уложен и закреплён сваями. Единственное, что волновало Макузя при взгляде на гать – так это то, сколько всё-таки она протянет без замены в данных конкретных условиях.
Пока суть да другая суть, Ратышу подвалило мешков нестроительного образца, о чём он потом и сообщил с изрядной порцией бугогашечек. Соль состояла в том, что часть оборудования, особенно всякие лёгкие предметы, которые потом просто перевезти на тележках, складировали в Понино – тупо подложили брёвнышек, накрыли плотным клохом, и кло. Местные пуши само собой были осведомлены, почём перья, и кучи не трогали. Однако, когда пришло время кучи пускать в дело – оказалосиха, что там изрядная недостача, что вызвало, и в том числе негодование. В ходе учинённого следствия Ратышу удалось выяснить, что клапаны с паровой машины повыкручивали скворки, ошивавшиеся в посёлке за какой-то надобностью, и утащили с собой.
Грызь организовал поход на поиски пропавших предметов, и следует заметить, что вполне удачно вернул всё стыбренное – потому как скворки тырили не по злому умыслу, какого не могло быть вслуху его абсурдности, а по незнанию. Та элементарная факта, что круглые цилиндры с отверстиями – часть клапанного механизма, вызвала у них искреннее удивление и почёсывание реп. Так что потрачено оказалосиха только время, но не лишний металл, каковой по прежнему проходил по категории дефицитных товаров.
Одновременно с возведением платформы грызи неспеша распланировали и стали готовить большую избу на острове – для зимнего размещения трясущих, когда в норуплах будет явно холодно. Соль также состояла в том, что избы ставили на мощную подушку глины, перемежаемой слоями обожжёных брёвен – для изоляции от постоянно сырой болотной земли, что давало сухость и экономию дров. Чтоже касаемо платформы, то на ней стали корячиться паровой котёл, приводы, черпак в виде колеса с вёдрами, и большая бадья диаметром четыре шага, предназначенная для отстаивания вычерпанного и отфильтрованного через лотки.
Помимо всей этой погрызени и выпушеня, грызи сочли, что пруд в Понино маловат для скопления тушек, вслуху чего вырыли рядом ещё один побольше – шагов сорок в длину и десять в ширину, не сразу конечно, потому как такой объём требовал времени. Зато к осени пуши могли основательно прополоскать хвосты и прочие части тушки, а учитывая опилки и песок, это было востребовано.
Не менее было востребовано рациональное напряжение мозгов, которого никогда не бывало много. Повелось так, что Макузь тряс ушами и втыкался в технические вопросы, а Ситрик трясла ушами – только не макузьевыми, а своими – и втыкалась в вопросы организации. Что уж там поцокивать, если приходилосиха регулярно отправлять партии за снабжением в шишморское цокалище, добывать недостающие инструменты, материалы, да и просто годных орехов и сухарей, разбавить подлапность. К тому же, строители не имели времени собирать столько подлапности, чтобы полностью сесть на неё, а местные не могли продать столько лишнего корма, чтобы прокормить два десятка грызей. В итоге собирались и шли с большими тележками, набивая их припасами, насколько возможно. Благо, по летним тропам тележки шли как по укатанному, и грызь без особого труда увозил большой мешок клубней – а осенью его и с трудом не утащишь, хоть весь пух выдерни.
Ситрик не только составляла отчётность, но и постоянно проводила цоканье о том, что в сдешних лесах шляются зуды... тоесть, тигры. Кроме того, к осени в околотке опять объявлялись камульфы, которые как слышно совершали миграции длиной в год. Вслуху этого пушам крайне рекомендовалосиха ходить достаточно плотными группами, не отходить далеко от костра при привалах, а также постоянно иметь в готовности средства обороны – шипованные налапники и ошейники дополнялись завёрнутым в плотный платок крайне жгучим перцем, который достаточно тряхнуть в нос животному – и у того сразу пропадёт вообще всякое желание, не то что кусать. Вдобавок у каждой группы как правило имелся хотя бы один огнестрел, дабы стая не загнала на дерево. Благодаря этим мерам, или вопреки оным, но никаких серьёзных происшествий, связанных с животными, зафикисровано не было; как правило, хищные звери сразу чуяли, что не стоит и пробовать, и обходили стороной.
В Керовке образовался целый склад всевозможной дребузни, так что Ситрик, как знакомая с этим, волевым решением разграничила всё это на корм, стройматериалы и некормовые товары для самих строителей – и как показала практика, спасла от полной неразберихи в кучах барахла. По вечерам же, даром что гнус не собирался успокаиваться до первых заморозков, белка и Макузь прогуливались по дорожкам, протоптанным по острову, таращились ушами на топь, зелень кустов и закатное солнце, валящееся под горизонт. Правда, приходилосиха-с-пятью-лосятами постоянно таскать на ушах шляпу с сеткой, воизбежание задалбывания от этого самого гнуса.
– Макки, это выносит мне предмозжие! – цокала Ситрик, – Ты знаешь, что только за последний привоз было восемь десятков наименований всякой погрызени?
– Теперь знаю, – кивнул грызь, – Если тебе не в пух этим заниматься, брось.
– Как брось? – скосилась белка.
– Вот так, – Макузь поднял шишку и бросил в болото, – Или как-нибудь ещё.
Он цокал совершенно серьёзно, потому как никому не пришло бы под уши заставлять грызя трясти, а уж тем более – собственную согрызунью, в которую он люто обожал.
– На самом деле, йа просто о том, что не сижу на хвосте, – пояснила Ситрик, – А так оно вполне себе в пух. Мне нравится, когда удаётся достичь идеально чистого цоканья.
– И главное, ты это умеешь, – добавил грызь, – Всем тоже нравится, только далеко не все умеют.
– Ну, а как сегодня прудовой песок? – задала грызуниха стандартный на протяжении всего лета вопрос.
– Вполне себе. Поставили сваи для избушки, завтра начнём собирать на берегу сруб, потом перетащим. Перегонная колонна тое почти готова, черпак, ну и котёл, осталось там кое-что доклепать. Думаю, трясём с опережением собственного плана.
– Обгоняем собственные уши! – засмеялась Ситрик.
Макузь был доволен, что грызуниха довольна. К тому же она действительно подходила к тому, чтобы вести организационную работу среди трясов – даже её необычный выслух, с фиолетово-чёрными ушками и тёмно-красными волосами, был кстати, потому что одно дело цокнуть "спроси у Ситрик", а другое "спроси у серо-фиолетовой грызунихи", какую легко определить за тысячу шагов. Поверх шёлковой пушнины она чаще всего одевала чёрную кофточку и юбку, что тоже не особенно часто услышишь – чаще всего грызунихи были в одежде различных оттенков зелёного, а зимой – серого, чтоб не маячить.
Неслушая на то, что никто не удосужился отменить гнус, сырость, туманы и болотную вонь, грызи возились в полный пух, с интересом и весело, потому как даже тряс, не делавший ничего сложнее чем поднос дров, собственными ушами слышал результаты общей возни, а это очень сильно внушает. Сперва может показаться, что внушает, но не особо – а на самом деле, ещё как. Хотя пуши зачастейшую засиживались у костра до глубокой ночи, с утра вскакивали с самым рассветом без никакой специальной побудки – правда, потом обычно досурковывали днём, после сытного отяжеляющего обеда, когда вдобавок к этому стояла самая жара, не располагавшая таскать брёвна.
– Выслушай-ка, – цокнула Ситрик, глядючи из-под лапы на платформу, чтобы закатное солнце не било в глаза, – А зачем такая здоровенная изба на сваях? Может, обошлись бы поменьше?
– Это в порядке проверки, – пояснил Макузь, – Этот пруд находится вплотную к острову, но остальные, как мы знаем, далеко от. Поэтому там придётся размещать весь пух на полную смену, а для этого и потребна такая изба, как мы прикинули. Надо проверить, как она будет стоять на платформе.
– Хитро, – согласилась грызуниха, – Чувствую, когда по стенам полезет хмель, будет вообще в пух.
Рядом с избой на платформе находился большой навес – дровяной склад и помещение для паровой машины, а между ним и бочкой для отстоя находилось черпаковое колесо диаметром двадцать шагов, наполовину уходящее в воду, и высокая перегонная колонна, выше коей торчала только жестяная труба. На шесте, который торчал над крышей избы, полоскался по ветерку ярко-алый флажок: такой грызи обычно вывешивали над особо вспушёнными объектами вроде центроизб в цокалищах, промдвора Треожисхултов в Щенкове, и тому подобное. Кусок красного клоха не означал собственно ничего, кроме куска красного клоха, но при вслухе на оный повышалось чувство хрурности, и довольно тряслись уши с кистями.
К середине лета сменилась почти половина состава трясов – одни умотали, другие примотали, причём более стремились вторые, а не первые, но держать на стройке слишком много пушей было совершенно незачем, потому как работа и так шла чуть не круглосуточно, а к одному бревну вдесятером не подойдёшь. Вместе с пересменками приехали Руфыс и Рилла, выслушать как оно и всё такое, а также потесать древесину топорами. Услышанным они остались вполне довольны, главное заметив, что гать легла в болото как и была, не нарушая целостности картины – да и платформа в луже мазута скорее украшала пруд, чем наоборот.
– Ну, дорога уже используется, – цокала Рилла у вечернего костра, – В течении Чёрной речки начали городить запруды для грунтовой фабрики...
– Начали это да, – фыркнул Ратыш, – Только там копать на несколько лет, и потом ещё столько же ждать первых плодов.
– Не всё сразу, – улыбнулась грызуниха, – Представь себе, что когда-то пуши не знали всего того, что знают сейчас. Потребовались сотни лет, чтобы дождаться плодов, как ты выцокнулся.
– Да это чисто, – цокнул тот, – Ты вот цокни, с камульфами как оно?
– В порядке нормы, – заверила Рилла, – А вот с погодой не совсем.
– А что с погодой? – насторожился Макузь, – Вроде всё как обычно.
– По предварительным данным, наблюдается сушь, – цокнула Рилла, – Севернее и восточнее, уже к Щенкову, сушь не наблюдается, а сдесь – да. Грызи свидетельствуют, что лес сильно высох, а это чревато сами знаете чем.
– Да как так? – фыркнула Речка, – Даже не повяло ничего!
– Ты ещё цокни, в болоте полно воды. Если бы повяло, так это вообще туши свет... тут немного достаточно, и кло.
– И что в связи с? – цокнула основное Ситрик, поводя ушками.
– Как предполагаю йа, – показала на себя Рилла, – Нужно организовывать трясины на случай сухих гроз, потому что это самый вероятный источник пожара. При малейшем обнаружении возгорания – немедленно бежать и душить в зародыше.
– Да в общем никто и так не будет ждать, пока разгорится! – заметил Макузь.
– Когда вобщем, вероятность возгорания близка к нулю, от попадания молнии в сырое дерево ничего не бывает. А когда сушь – каждая гроза может закончится пожаром немыслимых размеров. Кстати, – добавила Рилла, – Шишморские, которые собирались для рытья дамбы, сейчас ставят дополнительные обзорные вышки.
– Тогда есть предложение поставить в Сушнячихе, – цокнул Ратыш, – Она на самой горе, и там постоянно будет кто-нибудь из наших, чтобы забраться и послушать. Как оно?
Расслушав, грызи сошлись, что оно сойдёт – тем более что планировалась не колокольня, а всего-то высокий столб из скрученных вместе брёвен, с "гнездом" наверху для слушателей. Такая вышка торчала над лесом от силы шагов на десять, но позволяла заметить дым на вполне достаточном расстоянии – собственно, дальше уже не разглядишь из-за дымки и рельефа. Ходившие за дровами бригады трясов заодно зашли в посёлок и быстро вкорячили уцокнутое сооружение – как показал обзор оттуда, действительно намордствует значительная гора, возвышающаяся над окрестностями.
Макузь и Ситрик сами испытали, что такое сидеть в гнезде, когда шквальный ветер раскачивает вышку туда-сюда, и кажется, что вот-вот произойдёт событие. Проходивши в Сушнячиху принимать очередную партию груза, пуши попали в сильную грозу, и поскольку вышка была рядом – воспользовались оной. При этом, само собой, хвосты находились в гнезде наверху только до и после активной фазы грозы с молниями, потому как удар оной в высокую мачту был более чем вероятен. Верхушки елей и берёз склонялись под мощным ветром, летела листва и семечки, а потом в воздух выбросило целые тучи пыльцы, отчего облака окрасились насыщено зелёным. Грызи, следившие за этим с площадки возле водяной башни, зачихали от того, что в нос попала эта самая пыльца.
– Как завернуло! – цокнула Ситрик сквозь шум ветра, – Как бы деревья не попадали.
– Да он не особо сильный! – проорал в ответ Макузь, – Просто пыль подняло, вот и кажется.
Вслед за зелёными тучами поднятой пыльцы на лес обрушился летний ливень – кусками, настолько резко очерченными, что грызи слышали, как лупит струями дождя в сорока шагах от них, в то время как на уши только слегка капало! Пуши спрятались под навес, и вовремя – пачка ливня грохнула по Сушнячихе, как будто выплеснули таз с водой – вымокло всё и враз, с деревьев лило потоками капель, а с крыши вообще хлестало, как из трубы. С истошным визгом между грызями забился кабанчик, оказавшийся на открытом месте; пушные хвосты успокоили его, так что животное хрюкнуло и задремало.
Ситрик и Макузь сидели вокруг кабана и пырились на светлеющее после дождя небо. Бывшие тяжело синими тучи всё более истончались, летели белые и золотые облачка, подсвеченные солнцем, что выслушило как минимум идеально. Оба грызя подумали о том, что для счастья нужно исчезающе мало чего. По лужам падали остаточные капли, настолько большие, что при падении они издавали не "бульк", а "бултых". Вдобавок ко всему этому великолепию тучи совсем разошлись, и лес озарился ярким солнечным светом. Эту штуку грызи тоже хорошо знали: стоит подумать, что в Мире идеально, как становится ещё лучше. На основную дорогу, залитую теперь почти по колено, с гоготанием приводнились два гуся, потрясли гузками и стали вальяжно плавать, полоща жирные бока.
– В пушнину, – заметил Макузь, наподдавая ногой прозрачную воду в луже.
– Ну ты ещё поваляйся, как грызунёнок, – засмеялась Ситрик.
– Это мысль, – согласился грызь, – Только почему как грызунёнок? Те по своему, а йа по своему!
Разбежавшись, Макузь проскользил по мокрой траве и въехал в лужу, подняв фонтаны брызг. Само собой он вымок по уши, но при имевшейся погоде это было делом трёх килоцоков, высохнет как миленькое. Ситрик сначала только хохотала и фыркала, но наслушавшись, сама пробежалась по лужам на дороге и завершила забег в канаве, нынче полной до краёв, так что туда можно было сигать.
– В Щенкове есть дождевой канал, – цокнула белка, выжимая воду из ушных раковин, – Только он старый и потому по большей части зарос, а кое-где и зарыли.
– Дождевой канал? – повёл ухом Макузь.
– Угу. Такая же канава, выложенная по дну прессоваными плитками глины. После сильных дождей её наполняло водой, и можно было таскать по ней баржи с грузом, чем-нибудь тяжёлым, брёвна для строительства, камни, и тому подобное. Потом, когда появились паровики, это уже стало не так нужно.
– А почему после дождей? – не вгрыз грызь.
– Потому что канал значительно выше уровня реки, да и далеко от неё, – пояснила Ситрик, – Так что вода там может взяться только от стока со склонов холмов, и через десять-пятнадцать дней неизбежно уходит в грунт, неслушая на глиняную изоляцию.
– Мда... Но всё-таки грызи докумекали, как перевозить много груза, не вылезая из шкуры.
По крайней мере, ослушавшись вокруг и удостоверившись, что всё – мокрое, пуши пришли к мнению о том, что пожара нынче не будет ни разу, хоть двадцать молний ударь. Шлёндая босыми лапами по оставшимся тёплым лужам, они пошли куда и собирались – забирать предметы для стройки.
