Текст книги "Второй Беличий Песок (СИ)"
Автор книги: Марамак Квотчер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)
Прудъ ╧1, обозначенный на картах разведчиков, уже был интереснее: это была большая прореха в общем ковре болота, почти точно круглая и диаметром шагов триста. Грызи зафиксировали, что вода в пруду покрыта толстенным слоем плавучих веществ, на краях сбивающихся в заметные валики мазута, перемешанного с сухими стеблями. Посерёдке пруда наблюдалось постоянное активное бульканье, не смолкающее днём и ночью и оттого не могущее быть деятельностью животных. Кроме того, собственно никаких животных и растений в пруду не имелось, что подтверждало версию о постоянном выделении тара...
– Посиди-ка на хвосте, – цокнула на это Ситрик, – Как это – постоянное выделение? Если бы оно было постоянное, эта жижа лилась бы оттуда рекой и залила всё болото, впух.
– Логичечно, – согласился Макузь, – Дело в том, что тар имеет тенденцию как всплывать, так и тонуть обратно. Поэтому болото и не залито, но в самой яме искомого вещества может быть весьма допуха.
– А как узнать, до или не до? – почесала ухи белка.
– Вот это и предстоит выяснить, – заявил грызь.
Это предстояло выяснить. На картах помимо этого были обозначены ещё четыре пруда на разном удалении от "берега", но разведка пока не могла цокнуть, что там – имелись только рассказы очевидцев, что и там есть тар, а сколько – одному хвосту известно. Макузь немедленно начал разбрыливание мыслями: по идее, тарные пруды не должны замерзать так сильно, как остальное болото, поэтому самое время добраться до них – как раз зимой. Перелистав отчёты, грызь слегка обломался – болото толком не замерзало вообще, если только зима не особо лютая. Подогреваемое гниением органики, болото покрывалось только тонким и очень хрупким из-за кучи вкраплений льдом, по которому и ходить следует осторожно, а уж ездить вообще невозможно. Только дождавшись основательной зимы, можно было рассчитывать пройти вглубь...
– Посиди-ка...
– На хвосте? – покатился со смеху Макузь.
– Да, – кивнула Ситрик, – Ничего, не отвалится. Так вот, если зимой по льду можно пройти вглубь болот, то почему этого не сделали местные, а лазили летом?
– Потому что они искали клюкву и травки, – пояснил грызь, – А зимой их не слышно. А тар, как мы предполагаем, слышно.
– Теперь чисто.
Теперь было чисто, почему контуры болота более-менее известны, но с расположением островов и прудов довольно туго. Если большие острова различались по лесу, то небольшие зимой обнаружить не удавалось, да местные и правда не особо ходили зимой, ибо незачем. Вырисовывалась картина пухом, сообщавшая о том, что следует этой же зимой выйти в поход для уточнения данных по прудам, промерзанию болота, и так далее. Собственно, прикинул Макузь, можно просто хоть сейчас выходить!
– Бельчон, а бельчон? – цокнул он, уставившись ушами на Ситрик, – Пошли?
– Это допуха как надолго, – прикинула белка, – Можем до самой весны проканителиться.
– Но в принципях ты не против?
– Впринципях йа за, – цокнула серенькая, вспушаясь, – Но вообще так цокнуть, какой из меня разведчик?
– Какой? – хмыкнул Макузь, – Чистое цоканье есть?
– Ну, вроде как есть.
– Вроде как это пол-дела. Помимо того чтобы слушать собственными ушами, будет необходимо обойти местных грызей и вытрепать им уши по этому поводу.
– Обойти? – слегка ужаснулась Ситрик, слухнув на карту.
– Сто пухов, обойти, – кивнул Макузь, – Только не забывай, что йа тебя ни разу не вынуждаю.
– В каком-то смысле вынуждаешь, – улыбнулась белка, – Йа не хочу от тебя удаляться, поэтому могу и.
– Уээ... – почесал мозг белкач.
– Без уээ, – отмахнулась Ситрик, – Что потребуется для?
Для потребовалось много всего, в частности – просто-напросто корм. Хотя нет, просто-напросто это репа, а тут нужен был походный корм, питательный и лёгкий для переноски в рюкзаках. Фрел обещал снабдить поход единицами Добра, чтобы при надобности можно было обменять их на корм у тамошних, шишморских грызей. Нужны были и сами рюкзаки – у Макузя например вообще не было, всегда обходился авоськой, а ситриковский был «двухкарманный» и много туда не напихаешь. Требовались единицы Добра для того, чтобы доехать на зимоходе до цокалища Шишмор – а то если каждый хвост будет на зимоходе просто так кататься, дров не напасёшься. Собственно пуши и платили за проезд из этих соображений, а не потому что их не пустили бы задарма.
Для зимних хождений были пух из хвоста а нужны лыжи, непромокаемые тёплые сапоги, пухогрейки, и так далее: если собрать всё в кучу, выходит более чем порядочный список. Даже самое простое – бумагу, чернила и перья для записи факт, требовалось где-то найти, потому что сама она не появится. Даже при том, что подобные вопросы у грызей возникали регулярно и в цокалище были организованы лавки и склады, сбор инвентаря превращался в погрызище размером с лося. Кроме того, после добычи рюкзака, кпримеру, его требовалось подогнать под конкретного грызя, и тоже самое относилось к лыжам и сапогам – если подойти к вопросу поверхностно, потом об этом будут сожаления. Благо, одинадцать из десяти пушей, даром что жили в цокалище, с самого раннего возраста куда-нибудь да ходили, так что знали всю прилагающуюся пухню.
Чего они не особо знали, так это особенностей хождения по болотам и вообще ориентировки при дальних переходах. При всей своей приверженности дикому образу жизни и неотдаления от корней, белки ходили в основном вдоль просек или по крайней мере троп, всегда зная, что слева одна линия, а справа другая, и если ходить не совсем уж кругами, то выйдёшь хоть с закрытыми ушами. Специалистом по этому вопросу из причастных ушей оказывалась Рилла, та что знала всякие названия и где что находится – это она любила, потому и знала. Белка провела обзорное цоканье для группы, когда та собралась вместе, хотя особо запоминать наизусть никто не собирался, потому как грызунихо собиралась в болото лично и повторит всё это не единажды.
Макузь бегал с подвыпученными глазами и казалось, сидел как на иголках. Ему самому это казалось излишним – ну всё уже, цокнуто идти, значит идти! Тем более бельчона сделала ему такой подарок, согласившись составить компанию, что хоть ушами мотай – что он собственно и сделал, всмысле с ушами. Когда с инвентарём и запасами всё стало более-менее чисто, групп собрался всё в той же комнате учгнезда, потому как снаружи лепил мокрый снег и задувал весьма сильный ветер, не способствовавший.
– Ну, как оно? – осведомился Фрел, ослушивая пушей, – В пух?
– По центру! – заверил Макузь, – Дня через два будут совершенно полные запасы.
– Почему через два?
– Ну, там такая штука, крупы в кормовой лавке отвешивают не больше зоба на пушу в день, чтобы чего не вышло.
– Это кто, Зеелыш? – поднял брови Фрел, – Вот педант пухов, а? Йа ему кстати об этом не примину цокнуть! Ладно... А что насчёт ориентирования и всего такого?
– Вот, – пальцы с когтями показали на Риллу.
– Вопросов больше не имею. И следующий вопрос, ххех... Сколько пушей потащатся?
– Предполагаем семеро...
– Толипятеротолисемеротолитрое... – затянул Бульба старую поговорку.
– Значит, вот эти хвосты, – показал Фрел на хвосты, – И?
– И Ситрик, – показал на Ситрик Макузь, – Белка-пуш из семьи Треожисхултов.
– Белка-пуш выкрасила шерсть? – улыбнулся Фрел, пырючись на серенькую.
– Сто пухов, – ответила та.
– Тупь цокнул, – поправился пожилой белкач, – Йа про то, что шестеро наличных белок хотя бы отдалённо шарят в вопросах того, что такое тар и куда его. Чисто? Всмысле йа про то, если конечно хочешь пройтись, то это в пух, но имей вслуху что конкретного толка от этого будет не особо.
– Поправка, Фрел-пушище, – усмехнулся Макузь, – Грызунихо обладает цоканьем и Слухом повышенной чистоты, чисто?
– Ммм... Да, негрязно, – подумав, согласился тот, – Пока часть пушей будет обследовать болота своими ушами, остальным стоит пройтись по околотку и оцокать всех, кто уже обследовал. Истрепать им уши, как-грится.
– Тогда вот что, – цокнул Руфыс, крупный рыжий белкач, – Когда вываливаем? Йа имею вслуху, будем ждать пока пойдут зимоходы, или куда?
– Сейчас зима ещё не началась, – цокнул Макузь, – Зимоходы могут пойти и через сорок дней, если не позже.
– Так и? – пожала плечами Рилла, – Однопухственно собирались по льду ходить, а пока он промёрзнет как следует, это к середине зимы, а не к началу.
– Есть много чего выслушать и без хождения по льду, – цокнул Макузь, – Да хотя бы в каком состоянии дороги и что представляет из себя Шишмор, и вообще.
– Вообще – это довольно широко, – заметил Руфыс.
– Мне кажется, ты просто хочешь отсрочить песок.
– В общем да, – сознался тот, – Но не слышу причин, почему бы это и не сделать.
– Давайте кто впесок, тот впесок, – предложил Макузь.
– Аммм... – повела ушами Рилла, – А ничего если йа тоже не впесок?
– Совершенно ничего, грызо, – улыбнулся Макузь, – Если что, мы с Ситрик и на две пуши сходим. Да, Сит?
– Да Сит, – машинально отозвалась белка, – На две пуши? Не знаю... Мы докумекаем до всего, что надо будет выслушать на месте?
– А мы сейчас вам напишем! – потёрла лапки Рилла, – Понимаете, сейчас самая переработка тыблок, Жаба душит!
– Впух, зачем напомнила! – засмеялась Ситрик, зажмуриваясь.
Смех смехом, а вспомнив про тыблоки, белочка сглотнула и провела лапкой по шее, сбрасывая цепкие лапы Жабы.
– Тогда да, раз такие мешки, – цокнул Жмурыш, – Сходите пока на две пуши, что расслушать мы вам список подготовим, а запасов пока что собранных вам хватит выше ушей. Снега пока настоящего нет, так что лыжи не берите.
– Ну и слушайте по обстановке, – добавил Фрел, – Можете вернуться с первыми зимоходами, или ждать остальных?
Макузь скосился на Ситрик и быстро цокнул
– Вернёмся, так проще. Может, и зимоходов ждать не будем, если так. И подготовиться можно будет лучше.
– В пух. Тогда, грызо! – поднял лапу Фрел.
Поздняя осень в то время, как она переходит в зиму – самое тёмное время года, когда солнце закатывается со смеху рано, а встаёт поздно. Вдобавок как правило небо в большинстве дней затянуто тяжёлыми сине-серыми тучами, что делает короткий день ещё менее днём. Так что если уж цокнуть достаточно откровенно, а так Макузь и собирался цокнуть, то идея отправиться в поход в такое время граничила с авральностью.
– Идея отправиться в поход в такое время граничит с авральностью, – цокнул белкач.
– Ты наблюдателен как жаба перед роем комаров! – хмыкнула Ситрик, – Но если подумать, то собственно почему бы и нет? Вреда от этого вроде не слышно, а когда-нибудь стоит и пограничить с этой самой, авральностью.
– Зач? – усмехнулся Макузь.
– Для разнообразия, – подробно объяснила Ситрик.
Пока же им пришлось для разнообразия навьючиться походными мешками, закутаться в непромокаемые плащи и пойти чавкать ногами по грязи. Плащи были совершенно необлезаемы в такую погоду, когда все ветки мокрые, а уж грязи имелось выше ушей, почти как в половодье. Чтобы иметь возможность идти, грызям приходилось сильно фортифицировать пух, и они чувствовали себя как черепахи или улитки, тобишь в панцире. Вылезти оттуда можно было только на привале, когда находилась подходящая большая ёлка и на её ветках растягивали навес от дождя и ветра. Разведение костра при повсеместной сырости превращалось в атракцион неслыханной ловкости, так что грызи предпочитали покормиться и запастись горячим чаем на остановках в избах, близких к тропе – той, что вела от Щенкова к Шишмору. Тамошние грызи слушали на ходоков вполне спокойно, так что за соразмерную плату в единицах Добра легко получался и корм, и ночлег на особо промозглые ночи.
Даже в такую пору Лес выслушил впечатляюще – если вокруг цокалища преобладали ёлки и плодовые лиственные деревья, то дальше шли полосы жубов, верёз и прочей приятности на вид. Причём цоканье сдесь идёт о полосах шириной во много килошагов, так что попав в таковую, можно было вовсю наслушаться на скопление определённой древесной породы. Небольшие, в несколько шагов речки, многочисленные в Лесу, представляли некоторую проблему для перехода, но тропа оснащалась мостиками, так что вода путников не задерживала... всмысле специально.
Неспециально же Макузь и Ситрик останавливались на мощных стёсаных сверху брёвнах, переброшеных через речку, и глазели ушами в тёмную воду, по которой обильно плыли жёлтые и красные листья. А листья, если бы могли смотреть, таращились бы на двух грызей, помахивавших хвостами – рыжим и серо-фиолетовым. Сверху вяло моросило, а с веток нависающих над рекой деревьев уже капало конкретными каплями; в воздухе стоял сильных запах прелой листвы и грибов.
– Прикинь, эти листья, – показала вниз Ситрик, – Они ведь уплывут отсюда до самого океана!
– Да, действительно! – подумав, удивился Макузь, – Мне это как-то не приходило под уши. Опушнеть!
Белка задумчиво сорвала шишечек с ветки и бросала их в речку – они делали "бульк!", поднимая столбик воды, а вокруг сразу началась тусня из мелких рыбёшек. Выше по течению раздавались треск дерева и громкий плеск, слышимо ломился лось или стадо кабанов. Макузь ещё осушал всё кругом – в прямом смысле, повернув голову и тушку – и тронул Ситрик за наушную кисточку:
– Ну пойдём, бельчон?
– Мы куда-то спешим? – спросила та; не в плане чего-то, а чтобы узнать.
– Совершенно нет, – точно ответил Макузь.
– Тогда давай ещё поторчим тут, – тихо цокнула она, – Какое-то хрурное место.
Откровенно цокнуть, никто из двоих грызей ни разу в жизни не слыхивал нехрурного места, но чувство повышенной хрурности тем не менее им было знакомо – вроде ни с того ни с сего выходишь на лесную полянку и опушневаешь! Макузь сразу же вспомнил, что у них с Марисой было наиболее насиженное хвостами место на поле, возле маленького ручейка – там были заросли репейника, и пасущиеся на поле овцы не топтались; от воспоминания того, как это было прекрасно, грызь слегка зажмурился, но тут же поправился – нынче было ничем не хуже, да и будущее обнадёживало. Отражаясь в тёмной речной воде, по небу летели космы серых с белым облаков, похожие на овечью шерсть, когда её состригали и готовили для валенок. Белкач уставился одним глазом на небо, а другим на Ситрик – в обоих глазах стало пушно, так что он захихикал.
Смех смехом, а нос после часа ходьбы начинало подмораживать так, что приходилось растирать лапами. Сырой осениий холод пробирал больше, чем зимний мороз, это давно известно, так что пуши запаслись и масками на морды, закрывавшими рот и нос – остальная часть была пушная достаточно, чтобы её не продувало даже ветром. Тряпичные маски позволяли избежать неприятных ощущений, когда ледяной ветер садил строго против курса в течении всего дня, как специально, щучий кот. Идти было не то чтобы трудно, но медленно – тем более грызи то и дело ощущали хрурность и останавливались выслушать оную во все уши. Вдобавок идти по мокрой дороге в почти полной темноте было весьма глупо, а короткий день не давал пройти много; вслуху этого на третий день пути они подошли только к реке Третьевке, притоку Жад-Лапы. Это уже была не лесная речка, какую при желании и перепрыгнуть можно – тяжёлые буруны воды ходили по руслу шириной шагов пятьдесять, не меньше.
Переправой через Третьевку являлась верёвка, протянутая между берегами, и плот – за верёвку его можно было подтащить с другого берега, чем грызи и занялись. Следует прицокнуть, что тащить старый размокший плот было далеко не так легко, так что вспушнел даже Макузь.
– Ничего себе песок! – цокнула Ситрик, – А вы цокали близко! Как сюда на зимоходе-то?
– На зимоходе зимой, – резонно ответил Макузь, – А тогда река будет подо льдом. Но если что большое городить там, конечно нужен мост через этот ручеёк.
– Во размахнулся, – хихикнула белка, вращая ворот.
Пока что моста не было. Даже долго провозившись у плота, грызи не услышали никого из грызей, хотя это и была самая торная тропа. Не из грызей засветилась дикая лошадь, сиганувшая в бурную реку и переплывшая на другой берег. Птицы видимо намокли и сидели на ветках, как мокрые курицы, а пушные зверьки не вылезали из нор и гнёзд, дабы не случилось того же.
За рекой начались обширные сосновые леса, в которых дождик чувстововался ещё лучше – прозрачные кроны не задерживали его, как в густых ельниках. Зато по такому лесу можно было идти совершенно свободно в любом направлении, лежащих стволов практически не было слышно, как и плотных зарослей кустов. Кроме того, в таких лесах водились польные грибы, росшие огромными кругам, так что осенью только успевай набивать закрома. У обоих грызей закрома были набиты по нулевому сорту, так что они даже не беспокоились, глядя на старые шляпы грибов, торчащие из мха. Зашейная Жаба получила такой отходняк, что уже не рыпалась по этому поводу.
После сосняка начался ещё один тёмный ельник, тропа заметно размокла, так что пуши подумали о приближении к болоту – и были неправы, до болота ещё пилить и пилить. Именно так им и цокнула хозяйка постоялой избы, в которой Макузь и Ситрик остановились перегусить на ночь.
– Пилить и пилить ещё до болота, – цокнула белка, мотнув ухом, – А вы чего на зиму слушая собрались-то?
Макузь по привычке начал излагать соль, чего собрались, но по выражению морды грызуньи понял, что цокает не особенно чисто. Если не цокнуть больше, что она просто вообще не поняла, с кем он разговаривал. Вслуху этого белкач подтолкнул серенькую и показал на пальцах эт-самое. Ситрик пожала плечами и повторила всё тоже самое, только таким образом, что грызунихо сдвинула вверх уши и закивала. Макузь выслушал это с большущим интересом, как натуральную цокательную магию, и в очередной раз порадовался наличию бельчоны. Бельчона же была сонная, и лупанув овсянки с сушёными грибами, сразу завалилась сурковать, только пушной серо-фиолетовый хвост торчал из ящика со мхом.
Макузь напротив, аж прошёлся вокруг избы в наступившей темноте – идти по дороге это одно, а ходить туда-сюда это другое одно, давно известно. Темень разжижалась только светом из узкого окошка, не до конца закрытого ставнем, да возле сарая рычал небольшой прилапнённый волк, который никак не мог взять в голову, почему в избу всё ходят и ходят разные животные, а хозяйка не возмущается. Грызь глядел на пасмурное небо, где еле угадывались контуры облачности, и чувствовал что даже при такой погодке Лес весьма в пух. Конечно это было в основном из-за того, что мысленным Слухом белкач слышал хорошую погоду, которая непременно будет, ясные летние дни, теплынь и красные закаты в пропитанном хвойным запахом воздухе.
– В пух, в пух, – пробормотал он себе под нос и захихикал.
В избе возились ещё какие-то грызи, толи местные, толи тоже ходоки, но затевать долгое цоканье никому не хотелось, так что пуши просто кивнули друг другу ушами. Жмырка, та самая грызунихо-хозяйка, убирала со стола всякую фигню, а Макузь сидел на лавке ждал, потому что весьма не в пух пытаться засурковать, когда кто-то возится.
– Так вы из Щенкова? – уточнила белка, склонив ухо.
– Из, – сознался Макузь.
– А вы знаете, что у нас в околотке по лесу ходят хищные животные?
Макузь округлил глаза – он бы и уши округлил, но не получалось – потому как довольно-таки упустил это из слуха.
– Каких именно ты имеешь вслуху, белка-пуш?
– Да уж не собак, – хмыкнула она, – Йа просто слышу, что вы прётесь от самого цокалища по тропе, а даже топориков у вас нету. А вслуху йа имею волков, причём чёрных, и тигров, причём полосатых, и чехов, причём зелёных... думаю уже достаточно?
Макузь поёжился – ни одно, ни другое ни третье не подарок. Чехи, чешуйчатые хищники сиречь, скоро залягут в спячку, а вот волки и тигры только подналягут на мясцо.
– Да, вполне, – хмыкнул белкач, – Благодарю за предуцокивание, мы и правда как-то того.
– Незачто. Сейчас им трудно переходить реки, поэтому они встречаются на отдельных участках между таковыми, – продолжила Жмырка, – На нашем вроде мало, а вот на следующем, который южнее и куда вы идёте – там есть их.
– Мать моя белочка! – точно обрисовал обстановку грызь.
Наутро за кормёжкой Ситрик была обрадована тем, что они хотя и чуть не попались на корм волкам, но всё-таки не попались, а это в пух. Мимо пуха было то, что расслушивая поход, они совершенно не подумали о такой естественной погрызени!
Такой поворот песка оказался неожиданным, но грызи быстро вспушились и резонно решили, что ничего страшного. Тоесть впринципе они не слышали ничего страшного вообще, даже если пойти на корм, а уж тем более во вполне закономерном шансе на это. В самом цокалище и ближайших окрестностях водилось определённо ещё больше зверей, чем в дичи, однако они были практически полностью прилапнены, потому как зверьками интересовались двадцать грызей из десяти, а вдобавок работали пропушиловцы, которые только этим и занимались – натаскивали молодняк, отлавливали больных особей и всё такое. В шишморском околотке просто водилось слишком мало пушей, чтобы охватить всю территорию осквирячиванием, так что и...
– И, раз-и, – фыркнула Ситрик, – Это как-то вообще мимо пуха, мы будем от дерева к дереву всю дорогу перебегать?
– Не знаю, – почесал уши Макузь, – Что было бы хитро?
– Хитро было бы заранее не проворонить, – точно цокнула белка.
– Да, но теперь-то. Хитро будет найти попутчиков из местных, чтобы они расцокали, почём перья. Заодно начали бы прополаскивать Соль.
– А если никого не найдём? Сам слышишь, тут глухая Дичь, к тому же самый не сезон.
– Тогда ммм... – Макузь пожал плечами, – Тогда вплоть до отмены операции!
– Да, вот уж радости пройтись по такой погодке, – хмыкнула Ситрик и пихнула грызя в плечо, – Да ладно, вышучиваю!
Конечно радости было меньше, чем при ясной и сухой погоде, но она всё равно наличествовала. Под ногами хлюпала грязь и вода, так что пуши не расставались с палками, вырезанными из ближайшего бурелома – это помогало реже падать в лужи. Падать всё равно приходилось, тут хоть весь пух с хвоста выдерни, а на много тысяч шагов пару раз да подскользнёшься. Вслуху озвученных ранее мыслей, Макузь и Ситрик внимательно выслушали тропу на предмет следов – как грызьих, так и не. Естественно, что в такой каше, засыпаемой сверху тут же тающим снегом, они ничего не различили.
Лес вокруг тянулся во все стороны, что ни разу не удивительно; идущие и трясущие хвостами потеряли счёт речкам, холмам, полянам и прочим достопримечательностям. Несколько раз они теряли направление тропы, потому как она выходила на поле и там буквально исчезала, иди куда уши слушают. Приходилось искать уверенное продолжение, возвращаться и пилить заново. Макузь поглядывал на белку, но не замечал никаких признаков усталости – пушистая серенькая грызунья шагала не менее бодро, чем в начале, и уши занимали в основном стоячее положение, свидетельствующее о притоке Хрурности. Хвост у Ситрик правда повис, потому как отсырел – у белкача конечно тоже был отнюдь не сухой.
Теперь останавливаться на ночлег грызи рисковали только в укреплённых местах, хотя бы возле большого комля упавшего дерева – сами забирались под навес из корней и земли, а на подходе разжигали костёр – уж по крайней мере они знали, что диких зверей огонь пугает.
– Да как цокнуть, – пожал плечами Макузь, – Это в общем однопухственно, пугает или нет.
– Как так? – уточнила Ситрик, копаясь в рюкзаке.
– Так мы сидим близко к огню, потому что плащи и пухогрейки, а без одежды попробуй сидани, враз пух опалишь. Поэтому крупный четырёхлапый зверь сюда вообще не войдёт так, чтобы не опалиться.
– Чтобы не опалиться, – повторила белка, глядя как оранжевые язычки пламени разбегаются по щепкам.
– Слышу ты глядишь, как оранжевые язычки пламени разбегаются по щепкам, – проявил чудеса наблюдательности Макузь.
– Ты проявил чудеса наблюдательности, – хихикнула Ситрик.
Щепки они заранее высушивали на предыдущем костре, чтобы разжечь следующий, так что дело шло в пух. На огонь ставился корм для подогрева, ну и конечно Чай. "Зелёной воды", или зелёнки, грызи с собой не брали, потому как тяжело тащить – а лупануть было бы в пух, для поддержания сил и против возможных соплей. Как бы там ни было, пуши сидели на два хвоста между комлем и костром, каковой выхватывал из темени небольшой кусочек залитой водой земли. Неровные волны ветра колыхали пламя и дули в нос дымом, и это не вызывало фырканья. Белки были лесными рыбами и жили в океане из воздуха – даже не зная ещё толком, как устроена атмосфера и всё такое, они это ощущали интуитивно. Так что течения родной стихии не могли вызывать ничего, кроме упомянутого притока не менее упомянутой Хрурности... ну всмысле, пока течения имели лезущую в ворота скорость.
– Выслушай-ка Мак, – цокнула Ситрик, склонив ухо, – Йа всё никак не могу взять под уши, почему кпримеру волки не пользуются огнём? Ты сам цокнул, что вряд ли они его настолько боятся, чтобы не совладать с собой.
– А лапы? – показал лапы Макузь, – Ведь это у грызей лапы приспособлены для того, чтобы пользоваться хоть чем. А у многих зверьков они только ходить да за ухом чесать.
– Во кошмар, – поёжилась белка, – Представлю себе, что у меня лапы – ходить да за ухом чесать, бррр...
– Ну, слышимо тут некоторое соответствие между образом думания и лапами.
– Песок в том, что все зверьки – это один ЛесЪ, – цокнула Ситрик, – И если хотя бы у грызей есть лапы для огня и всего прочего, значит и у Леса в целом – тоже есть.
– Поперёк не цокнешь, – подумав, кивнул Макузь, – Это в пушнину.
– А кроме того, если не забывать об этом, всегда будет чем занять их, лапы! – добавила серенькая, – А то иногда знаешь, грызь заболевает уныньем.
– Чем-чем? – искренне не вгрыз белкач.
– Уныньем. Ну да, это редко бывает, но всё равно, – Ситрик покачала ухом, – Просто ты не слышал большого количества разных грызей, чтобы заметить.
– Зато ты слышала, чистоцокающая грызунихо, – ласково цокнул Макузь.
Пуши сидели прибочно, ощущая пух, и это было в него же. Непогода продолжала слегка буйствовать, но хотя бы к удаче сменился ветер и теперь дым не несло в нос. Налив полные фляги горячим чаем, грызи собрались переходить в более горизонтальное положение, и собственно так и сделали. В отсутствии настоящего гнезда белки как правило не ложились на землю, а полулёжа приваливались к чему-нибудь, подложив хвостяру – так и удобнее, и теплее. В ясные ночи так можно было с удобством пялиться на звёзды и луну, но сейчас небо показывало непрослушную темноту, из которой валил мелкий мокрый снег.
Макузь, неслушая на теплоту и исправно тлеющий костёр, проснулся и поводил вокруг ушами. Некстати вспомнилось, что кроме как огонь, сейчас вообще нет никакой защиты от животных. Грызь хотел осторожно выбраться, чтобы не тревожить Ситрик, но та хотела сделать тоже самое. Посмеявшись, они встали, и обшарив ближайшую округу, спилили две достаточно толстые палки с рогатинами на концах – у Макузя имелась походная пилка, ладони в две длиной, так что и. Ручкой этой пилки можно было пользоваться как топориком, и сейчас белкач заточил им концы рогатин.
– Вот так оно как-то более туда, – ткнул пальцем в пух грызь.
С рогатиной под лапой сурковалось спокойнее, тут уж и цокать нечего. Хотя ночь всё холодала и снег перестал таять, пуши были утеплены снаружи и изнутри, так что не опасались ни разу и дрыхли. Само собой это относилось не ко всей ночи сразу, а ко времени, пока прогорал костёр – затем приходилось просыпаться и подбрасывать чурбаков. Макузь показал белке, как положить дрова таким образом, чтобы они и не потухли, и горели как можно дольше. Она конечно ночевала в лесу, но поддерживать костёр не приходилось – кипятили чай, и ладно. Тихо цокая об этом, белкач подумал, что не так давно цокал об этом не менее тихо, только на марисовские ушки... Он словно наяву ощутил её присутствие, так что чуть не стал оглядываться. Впрочем, ощущение было хрурным, а не наоборот, да и каким оно могло быть, если цоканье о бельчоне.
Судя по количеству сожжёных поленьев, приближался рассвет – собственно у грызей больше нечем было это проверить, потому как таскать с собой песочные часы они не удосуживались. Макузь в очередной раз пошебуршил костерок и поставил ещё воды, дабы снова заправить фляги: как цокалось, ведро кипятка заменяет стакан сметаны. Честно цокнуть, белкач почти никогда в уши не слыхивал эту сметану и с трудом помнил, что это такое, потому как молочные продукты были не настолько распространены. Укутавшись в пухогрейку, Ситрик дрыхла, иногда подёргивая пушным серым ухом – известно, что обычно снослышания происходят под утро. Макузь улыбнулся, и на этот раз даже не просто так, а потому что бельчона выслушила исключительно мило и главное он сообразил, что она дрыхнет как у себя в гнезде только потому, что не в одну пушу – в одну никакая белка так дрыхнуть не будет. Да что там не будет, не сможет.
Грызь хотел уже устроиться обратно на лежанку, когда уловил что-то не то. Нельзя точно цокнуть, был ли это едва уловимый запах – дым всё-таки забивал эфир – или не менее тихий звук, но белкач резко повернул уши и уставился в темноту. Там было темно, как оно и полагалось, но опять-таки пригрезилось какое-то движение... Макузь замер и присев, протаращился туда с пол-килоцока, но ничего конкретного не уловил. Ну и впух, подумал он, убедился что костёр на месте, а под лапой – заточенная осиновая рогатина, и таки устроился продолжать подрёмывать. В отличие от многих зверьков, белке беспокойство никак не могло помешать дремать – то есть, не беспокоило. Приняв полученный песок к сведению, грызь принял меры и теперь занимался своими делами.
Когда сырую темень начала рассеивать заря, невдалеке от лежбища пушей прозвучал вполне конкретный взрык. Макузь и Ситрик враз открыли глаза и подняли уши. Переслухнувшись, грызи тоже довольно синхронно взяли рогатины.
– Похоже на волкэ? – еле слышно прошептала белка.
– Да, похоже, – согласился Макузь.
Похоже что и само волкэ было того же мнения: не успел он это цокнуть, как из-за комля выскочил здоровенный зверь – что сразу бросалось в уши, так это оскаленная пасть и очень большая грудная клетка, выдававшаяся вверх высоким горбом – всё остальное на этом фоне терялось. Макузь незамедлительно использовал рогатину по назначению, собираясь ткнуть животное, но оказалось что оно не так близко; тогда грызь тут же поддал ногой по пленьям. Сырые куски дерева, сдерживавшие огонь, упали в стороны, и ярко с треском вспыхнуло пламя, вырвавшись пузырём. Животное издало оглушительный рёв и отпрыгнуло назад.
– Камульф! – цокнула Ситрик, соскребаясь на ноги и вжимаясь в стенку комля.
– Кто? – уточнил Макузь, снова притушивая костёр.
– Камульф, бродячий горбатый волк. Ну или по другому цокнуть, хищный бескопытный верблюд.
