Текст книги "Второй Беличий Песок (СИ)"
Автор книги: Марамак Квотчер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)
– Посиди на хвосте! – резонно ответил Макузь, стащив её назад и усадив хвостом на стул.
Теперь можно было идти. Снаружи всё утопало в пушистом ковре снега мощностью в шаг, не меньше, а возле стен изб, куда сваливался снег с покатой крыши, сугробы вырастали и в два шага высотой. Грызунята тут же устраивали там дупла, выкапывая нору и обминая стенки – нет-нет да слышалосёнок от больших куч цоканье да мельтешение рыже-серых хвостов. Вдоль всех дорог и троп по цокалищу зимой проходили лыжни, по которым куда проще ходить на лыжах, чем пешком – особенно с горки, само собой. По самим дорогам тоже пролегали лыжни, но для паровых машин и больших саней; посередине те уминали снег, и можно ходить лапами. Только приходилосиха соскакивать в сторону, когда проезжало что-нибудь громоздкое. В остальном зимой цокалище выслушило ничуть не хуже, чем летом – всё было прозрачное вслуху отсутствия листвы на ветках и светлое из-за снега.
Возле мехсарая Макузем были зафиксированы хвосты и уши, причём первое моталось, а второе тряслось. Грызи что-то затевали с "леммингом", паровым зимоходом среднего калибра, самым распространённым из тех, что ездили по Лесам. По сравнению с "мышью" этот паровоз был просто огромный, но что собственно и требовалось – пуши спорили, проще ли греть котёл или оттащить на искомые триста шагов влапную, ибо быстрее. Макузь незаметно прошмыгнул в сарай, убедился что агрегат на месте, и оцокнул Кудуса:
– Эй Ку. Эти гуси ещё не приходили за мышью?
– Да они и не собирались, – цокнул тот, – Они думают, сами на станцию пригоним. А что?
– Да надо кой-чего отвезти, – не скрыл Макузь, – Заодно проверить. Ну и там знаешь, притирка, утруска, всякий такой песок.
– Ну это как пушеньке угодно, – цокнул Кудус и морда приобрела хитрое выражение, – Дрова с пуха, и всё.
– Вот впух, забыл что кончились...
Достать дрова в цокалище было попроще чем на болоте, но посложнее чем в Лесу, так что пришлось искать санки, идти к двору учгнезда, к дровяному складу, и менять топливо на единицы Добра...
– Оо впух, оригинален как никто! – фыркнула тамошняя грызуниха, услышав что Макузь намеревается обменять дрова на единицы.
– Да нет, йа думаю оригинален будет тот, кто поменяет дрова на дрова, – хмыкнул грызь.
Проржавшись, пуши таки осуществили обмен. Одними санками было не отделаться, но Макузь собирался схалтурить, а именно только разогреть котёл и потом подогнать мышь к складу. Ещё одним косяком было то, что у мыши не имелось саней, притащили ведь на ремонт! Макузь обошёл всё тот же двор учгнезда и обнаружил вполне годные и пока никому не нужные сани – не мышиные, но сойдут.
Мышиные сани были шириной менее шага, как и сама мышь – паровозик с двухсотлитровым котлом отличался малыми габаритами, за что собственно и заслужил погоняло. Перед топкой имелась скамейка, закрытая сверху навесом, где и усаживался пуханизатор – сидел на хвосте, образно цокая. За его спиной складировались дрова, так что повернувшись, грызь мог вытаскивать поленья и сувать в топку, почти не отрывая ушей от того, что творится спереди машины. Такая практика имела место на дальних трассах, но при езде по цокалищу любой грызь останавливал колымагу, набивал топку и потом ехал дальше – бережёного хвост бережёт.
Макузь как раз набил топку и стал крутить влапную вентилятор наддува, от которого огонь становился ещё сильнее; в топке гудело, отдаваясь от стального котла и не менее стальной трубы; из решётки, которая венчала трубу, валил густой белый дым. Решётка там была для того, чтобы исключить вылетание искр – попадая на раскалённые прутья, мелкие горящие частицы враз догорали. Грызю процесс нравился, потому как если слушать непредвзято, то довольно сложно поверить, что эта печка на лыжах способна сама двигаться – да ещё так, что пух догонишь. Поматывая ушами, Макузь знай себе пихал ещё поленьев.
К тому времени как он прогрел таки котёл, а это заняло килоцока четыре, если прибавить к этому время на наливание воды, подошли молодые пуши из учгнездовых – всмысле ещё более молодые, чем сам Макузь, который тоже в общем был ни разу не старый. Зато уже куда лучше шарил в паровиках, вслуху чего означенные пуши цокнули, а не покажет ли он, почём перья. Мышиные, в данном случае, перья.
Грызь был не против, и показал. Заодно он получил возможность поднять холол и ходить-туда сюда с цоканьем, как тетерев на току, пока слушающие продолжали подтаскивать дрова и пихать их в топку. В нулевую очередь он предостерёг их от того, чтобы повернувшись к топке хвостом, опалить пух на оном – так и до травм недалеко, если на ходу. Наконец вода скипела и пар начал свистеть через предохранительный клапан – теперь можно и. Грызь показал слушающим, на какую погрызень давить, чтобы эт-самое; пуши залезли на мышь с боков, и Макузь дал пару. Колесо с зубьями, придавленное к поверхности пружинами, начало вращаться, и машину потащило на лыжах. По снежной целине зимоход шёл из лап вон плохо, но совсем другое дело по дороге, а так и собирались.
– А ну-ка пуха! – цокал Макузь и тянул за тросик свистка, чтобы посторонились.
Свист был больше похож на писк, ну в конце концов на то она и мышь. Попискивая, зимоход добрался до дровяного склада, где в сани обрушились поленья, а потом Макузь потащился за искомым на станцию у реки. Любопытные отстали по дороге, подумав слышимо, что ездить с таким профессионалом без нужды – не особо стоит. Грызь натурально давно не держал в лапах рычагов, так что поначалу выписывал по дороге кренделя от кювета до кювета – но вскоре обвыкся и дело пошло. Машинка работала вполне себе годно, а дав полного пару на ровном участке, белкач цокнул бы что даже очень годно, судя по выдаваемой мощности. Тут в основном дело было в том, заморачивались ли ремонтники на компрессию в поршнях, или считали что есть поршень, и ладно – и такое зачастую случалосиха. Таким образом, искомые ходовые испытания были выполнены за килоцок, и более грызь за машину не волновался.
Главное чего он опасался, так это не поломки – в цокалище паровиков пухова туча, всегда найдётся кому дотащить обратно, тем более лёгкую мышь. Опасался он...
– ЭЭЙ ГРЫЗО!! – белкач, размахивая лапами, выбежал поперёк колеи, – Нужданужданужданужда!!
Макузь подзакатил глаза, но таки остановился и выслушал, почём перья. Перья представляли из себя кучу досок, которые собирались попасть на Шугайскую дорогу, участок двадцать два. Ладно, подумал белкач, вслуху предстоящего похода негоже разоряться на дрова – пусть хоть покроются. Закидав доски, пуши поехали в означенное место, что заняло килоцоков пять, включая выгрузку. Получив причитающиеся Единицы, Макузь цокнул и дал полного пару к станции – опять не вышло, на дороге он нагнал грызуниху, тащившую санки с тяжеленной бочкой. Грызь знал, что грызи ни у кого ничего не просят, даже у своих, так что раскидывать мозгами предстояло лично... Короче цокнуть, отвёз три бочки опять на другой конец цокалища. Дров, взятых в обрез, опять стало не хватать – попёрся на склад. Тут его опять поймали!
Макузь провёл лапой по морде, умылся снегом и потребовал Единиц за две топки – тобишь за сожжёные дрова и ещё столько же. Это не помогло, потому что рейсовый зимоход брал по полторы. Грызь цокнул, что хочет отсурковаться, а ему цокнули, что никто больше водить мышь не умеет. К удаче, возле мехсарая удалось отловить знакомого грызя, который не отказался подменить – так и упилил, хвостяра. Макузь зевнул во все резцы и пошёл в учгнездо: там как обычно, в той комнате где гнездилась зимой Фира, было немудрено отсурковаться. Не то чтобы никого не имелосёнок – напротив, в мороз в тёплой избе толклосиха полно пушей, но так как они занимались пинанием своих умов, то шума много не производили.
Фира сидела ровным счётом там же, где и последние пять лет, и шила лаповицы. Насчёт лаповиц нельзя цокнуть, что те же самые – за это время она нашила воистину пухову тучу всяких предметов, да и лаповицы различались в широком ассортименте. Белка прицокнула, услыхав Макузя.
– Макузь-пуш, кло! Что-то не слыхать тебя давно.
– Возня, Фира-пуш, – кивнул ушами тот, – Рад слышать тебя. Как песок?
– Сыпется, – хихикнула грызуниха, и ещё доцокнула слов сто, конкретизируя.
– О, что это! – показал на изделие Макузь, – Вроде как лаповица, или?
– Ну, это да, – цокнула Фира, достав пару, – Делается как перча, только без пальцев. Работать удобно, но холодно. Вот чтобы пальцы не морозить, поверх ещё карман, навроде лаповицы – рраз!
– Опушненно, – мотнул ушами белкач.
Перекинувшись таким образом тысячей цоков с белкой, он открыл дверь шкафа, так чтобы она закрывала от окна маленький сурящик в углу, и устроился там. Ящик позволял только полулежать – ну или свернуться в клубок, если получится, а сверху висела полка, набитая книгами. У окна, на том самом стуле где сам Макузь читал про тар и вообще всё то, что он читал, сидел какой-то другой грызь, и тоже читал – потому что надо где-то устроиться, впух, а где ещё если не в учгнезде, которое для того и. Чувствуя знакомый запах старой бумаги и дерева, вперемешку с фириным клохом, из которого та шила, белкач растянул улыбку до ушей и задремал под мерный лай животного за окном.
Фира собственно и растолкала его, когда на дворе уже уселась уверенная ночь; в комнатушке несло грибным супом.
– Похлебай! – показала на горшок грызуниха, – Свеженький.
– Фир, сколько йа уже супу так выжрал? – осведомился Макузь.
– Точно не цокну. Но согласно логике вещей, если суп всё ещё существует – значит выжрано не больше, чем следует.
– Убедительно, – кивнул грызь, и взялся за деревянную ложку.
На суп и прочие продукты кормления в учгнезде не заморачивались настолько, что порой обнаруживали каких-то совершенно неизвестных грызей, забежавших на запах – а если они приходились в пух, то и на это закрывали уши. Фира собиралась к дому, потому как по прежнему сидела тут только потому, что больше негде. Хотя с этим можно было и поспорить:
– Да Вышуш мне всё кло, кло, – цокала Фира, – Грит, избу в два раза расширить, окна большие вгрызячить, и будет самое в пух, чтобы в учгнездо не ходить. А йа знаешь что цокну? Привыкла йа уже в учгнездо ходить, в пушнину это! А то буду сидеть там как дура, впух.
– Это понятно, – улыбнулся Макузь, – Пусть кому надо, там и сидят.
– На хвостах! – покатилась со смеху белка, всё же уде-ржавшись хохотать в голос.
Макузь почесал грызуниху за пушным ухом, выражая довольство и благодаря за суп, собственно; та цокнула и вспушилась. Вслуху таких происшествий, а также не в последнюю очередь из-за удачного отсурковывания, грызь вышел на ночную смену бодрячком. Морозец, присутствовавший в воздухе, нисколько не смущал, а снежок только давал дополнительное освещение – даже не особо яркие фонари создавали по всему цокалищу разрежение темноты, когда сверху висел отражающий снег.
Грызь, гонявший мышь, только недавно поставил её обратно к мехсараю, так что Макузь успел к горячему котлу, добросил ещё дров и снега в загрузочное ведро, где он постепенно таял, и поехал себе, куда следовало. В тёмное время на мыши зажигались масляные светильники – не то чтобы для освещения дороги, а просто как ориентир, зелёный глазок спереди и красный сзади еле теплились. Это было в пух, потому что так они жрали очень мало масла, а искать ещё и масло грызь не особо жаждал. Мышь с негромким шипением и скрипом катилась по дорогам, а сверху валил крупными хлопьями снег... впрочем он как правило валил именно сверху, если не цокнуть что всегда. Разгоняться тут не приходилось, тащись себе в пару шагов скорости, а то при такой слышимости чревато. Нечревато, по крайней мере, что опять поймают – уж ночью вряд ли, не белкино время.
Тягая рычаги, Макузь вспоминал Ситрик, Марису, и прочих пушей, а вдобавок не удержался и подумал о том, почему собственно снег идёт именно вниз? В курсе изучения механики грызи расцокивали, что существует некая сила, прижимающая всё подряд к земле, но толком взять в голову было трудно. По крайней мере она была в пух, это уж точно. Грызь проехал на мыши килошагов пятнадцать, пока не достиг приречной станции – там собственно был склад, остановка дальних зимоходов и причал для речных судов. Сейчас же пришлосиха ходить вдоль изгороди и стучать в избы, дабы узнать, почём перья.
– Грызо, ты припушился? – цокнуло из тёмной избы, – Ночь в лесу!
– И что, набрать рот песка, чтоли? – фыркнул Макузь, – Склад на станции трясёт постоянно!
– Ну да, угадал... – согласилось грызо.
Неслушая на обильный снегопад, грызо прошлось по складским сараям, разыскивая требуемое, но ничего не нашлось. Нельзя цокнуть что склады тут были особо огромные, но один пух – несколько сараев шагов в полсотни каждый, содержавшие в себе россыпи и кучи всевозможнейших предметов – попробуй найди. Складской грызь провёл лапой по морде, но делать нечего – пошёл копаться в записях, и через килоцок выяснил, что означенные предметы на склад не прибывали. Прибывать они должны были с Завьюжинска, но слышимо или кто-то накосячил, или просто не хватило места в транспорте – что куда менее вероятно. Макузь попырился ушами в слегка светящееся мутное небо, откуда валом валил снег.
– Понятно, – цокнул он себе, – До Завьюжинска килошагов двести, если пухом – за день можно...
Ситрик вытащила из сумки лампочку и поставила на стол.
– Пух ты! – восхитился Макузь, – Годная!
– Ну, судя по всему, да, – кивнула белка, – Ещё две штуки йа пушам уже отдала.
– Это в пух, – улыбнулся грызь, – Хруродарствую за возню, бельчона.
– Незачто, – цокнула Ситрик, – Это было немного легче, чем съездить в Завьюжинск.
Макузь вспушился, вспомнив поездочку, а грызуниха ласково погладила его ухи. Обе наличные пуши заурчали и заприцокивали, поматывая хвостами.
– Ну как насчёт, Ситти? – спросил Макузь.
Ситрик повела ушками и задумалась.
– Ты не думай что йа против, – цокнула она, – Тот поход, даже в ту непуховую погодку, был очень хрурён! Но мне как-то слишком на всю зиму исчезать из цокалища...
Серо-фиолетовая белочка поприжала ушки, осторожно глядя на грызя.
– Да йа понимаю, – улыбнулся Макузь, – И не в коем случае не тащу за хвост. Хм...
– Думаешь потащить не за хвост, а за другую часть тушки? – хихикнула Ситрик.
– Да нет. Йа подумал "а кто меня-то тащит".
– Всмысле? – удивилась грызуниха, – От тебя только и слышно было – тар, тар, пухотар.
– Так и что? Если бы йа в одну пушу был, это ладно, но тут целое учгнездо. Йа в общем к тому, что они без меня справятся на несколько отличненьков сразу.
– Мак! Ты что, останешься со мной? – уточнила Ситрик, таращась в оба уха.
– Ещё бы, – кивнул грызь, – Почему так, йа цокнул.
Ситрик некоторое время водила ушами и улыбалась.
– Счастье-счастье, – тихо хихикнула белка.
Для Макузя это тоже было счастье, и хотя он был бы очень не прочь пройтись на болота в зимний поход, он резонно решил, что обойдётся. В цокалище было ещё, что провернуть для разгона этого самого дела с таром – точнее даже не для дела, а только для проекта. Для этого пришлось много подумать, прочитать и доцокиваться, а чтобы это делать, надо чтобы было чем кормиться и где сурковать – так что делишки имелись в наличии.
До кучи ко всем этим соображениям, у Макузя как у любого грызя было некоторое чувство довольства от самоограничения; вероятно, это пошло с тех пор как запасливая белочь натаскивала полное дупло отборных орехов. Если не иметь такого чувства, обеспечен перегруз желудка и пустая трата корма – а этого природа не допускает. Грызь даже потирал лапы, предвкушая ожидание результатов – причастные особо не цокали, он и так знал, что они упёрты и намерены пух из хвоста а добраться до тара. К тому же чрезвычайно грела радость Ситрик по этому поводу, так что всё вместе собиралось точно к центру пушнины.
Уж где-где, а в цокалище было чем заняться. Учгнездо продолжало грызть незнание, устраивая эксперименты различного характера, навроде как с сотым дёгтем, так что стоило развесить уши – и за них хватались. Макузя этим не испугать, так что возня проходила вполне в рамках предуслышанного. Кстати, никуда не делся Лес, засыпанный толщенным слоем снега, и продолжал приносить зверькам чистую Хрурность.
Что же до Риллы Клестовой, той самой что шарила в землеграфии, как мышь в амбаре, так она вспушилась – что впрочем никого не удивило. На рыжие уши грызунихи в основном и обрушивались вопросы о том, почём перья. Всмысле, дорогу и всю обстановку до самой Керовки и первого тарного пруда Макузь и Ситрик разведали – всё было и цокнуто, и задокументировано. Однако далее вылезала задача, которая могла привести незнающего грызя в ступорок. Требовалось двигаться в болота дальше, возможно на десять-двадцать килошагов, при этом не имея никаких привычных ориентиров в виде троп и дорог. И не только двигаться, но и закартографировать всё услышанное годным образом.
Клестовская сквирья, как они называли свою семью, обитала на границах цокалища, в самом оном и далее в Лес – пуши, как они привыкли, не скучивались. Данные же пуши более всего тяготели к реке, да и вообще большая часть их связывалась с речным транспортом, мостами и переправами, паромами – в общем цокнуть, всякой такой погрызенью. Рилловский отец был тот самый грызь, что зимой наводил ледовые переправы через Жад-Лапу для зимоходов – трудно переоценить значение этого пути, который соединял всю огромную страну вокруг Щенкова с другими, не менее огромными.
Вслуху таких дел белка ещё в молодости плавала на пароходах, ходила с зимоходчиками на не меньшие расстояния, один раз даже плавала в южные моря с охотниками на огромных акул. Всмысле конечно связь с теперешними событиями была, но не прямая; просто в итоге всех этих возен Рилла оказалась достаточно натаскана, чтобы проводить обзорное цоканье по вопросам ориентирования на местности. Проходило оно, обзорное, всё в том же помещении учгнезда, когда пуши сидели, хоть и не на хвостах, и выслушивали соль, а на столе мерно мерцала масляная лампа.
– Впринципе, оно всюду, – вещала белка, – По любому отдельно взятому кусту можно определить, где север, а где юг.
– А как?
– Как, йа цокнула только что.
– Ах да, запамятовал.
– Так вот... А ещё, к нашей удаче, пуши додумались до железной стрелки.
Надо заметить что пуши не то чтобы додумались, а просто заметили способность намагниченных металлов ориентироваться по сторонам – неважно как именно они ориентировались, о магнитном поле ещё никто не слыхивал, а для практического применения это было несущественно. Стрелка выполнялась в виде стрелки, подвешенной на нить над шкалой, показывавшей направление, а всё это хузяйство помещалосиха в ящичек на подвесах, так что при любом повороте внешнего корпуса стрелка оставалась горизонтальной. Прибор сей был не особо удобен в походных условиях, зато довольно эффективен – направление показывал точнёхонько.
Руфыс цокнул, что двадцать килошагов можно и на глазок направить, на что Рилла возразила, приведя данные о том, что в условиях ограниченной слышимости большинство животных начинают петлять кругами, и грызи не исключение. Добавить к этом надобность постоянно петлять по болоту, находя более проходимый маршрут, и станет чисто что эт-самое.
Бульба, особо пуховой белкач с рыжей "бородой" из шерсти, доложил группу о подготовке с точки слуха противокусательной защиты. Подготовились основательно: ровным счётом все тушки оснащались шипованными ошейниками, налапниками и наплечниками, что крайне затрудняло процесс кусания даже для тигра, а главное не давало нанести критических повреждений за короткое время, что наиболее ценно. Жмурыш было схватился за уши, что мол тащить ещё такенное погрызище, но его успокоили, цокнув что погрызище не тяжёлое, а вдобавок заменяет часть утепления. Мягкие части "брони" делали из толстого прочного клоха, а шипы – из особо высушенных корней каменной берёзы. А из этой берёзы раньше колуны делали, которые раскокивали обычные поленья, так что шипы были как лёгкие, так и прочные, пух сломаешь.
– Тем более, – добавил Бульба, обводя ушами сотрапов, – Мак и Сит ходили осенью...
– Отвод! – цокнула Рилла, – Не осенью, а лапами!
– Да. А когда болото замёрзнет по большей части, туда вполне вероятно нагрянут копытные.
– А что они там забыли?
– Осинник и ивняк, а также всю прочую ботву, до которой не дотянуться по топи. Ну а за ними подвалят и волки.
– Хорошо если волки, – поёжилась Рилла.
– Это да. Но, как йа слышал, камульфы на зиму кочуют на юг, – заметил Бульба.
– Туда им и дорога, вообще не нужны, – Рилла постучала по столу пером, раздумывая. – А что насчёт того, насколько основательно замерзает болото?
– Вот, сделали схему, – показала Хвойка, – Где трясина совсем трясина, там замерзает плохо или вообще никак.
– А с пуха? – уточнил Бульба.
– Это как компостная куча, – пояснила грызуниха, – Гниёт и от этого греется. Несильно, но хватает чтобы не замерзало.
– А, тогда чистенько. Когда выходим?
– Через два дня пойдёт поезд на Мохов, – просветил Руфыс, – Вроде должно быть место. Доберёмся до нужного поворота, это станция Триельская, а там мышью.
– Это в пух.
Это было в пух, или даже в два. Десятивагонный поезд на Мохов ушёл со станции почти как планировалосиха, и место в нём нашлось. Пуши конечно не занимали натуральные пуховозные вагоны, которые имели сиденья для хвостов и утепление – в таких мотались на дальние расстояния в несколько дней, а если недалеко – лезли поверх мешков, ящиков и бочек, погруженых на платформы и в вагоны. Вдобавок так они сидели на десятом вагоне, и паровоза вообще почти не было слышно, только свистки; в остальном же поезд не издавал почти никаких звуков, кроме шуршания лыж по плотному снегу в колее, и скользил при этом крайне плавно. Само собой плавно – любая неровность просто утюжилась, а падающие на лыжню ветки откидывали вбок скребки на паровозе.
Поезд шёл со скоростью шага четыре, не меньше, так что когда заезжал на просеку в густой лес, а это случалосёнок часто, деревья так и мелькали в ушах. Грызи перецокивались и травили байки, отчего всё дело сопровождалосиха постоянным ржанием, как будто состав вёз табун лошадей. Кто-то свистел на дудке или бренчал на такой струнной штуке, которая издавала мелодичные звуки, и слышалась старинная грызунячья:
Распушались с кисточками уши!
Хвост огромный жутко пуховой!
Выходила на берег да пуша,
На высокий на берег крутой.
Короче цокнуть, несколько часов на поезде отнюдь не утомляли, а даже наоборот, веселили. Один грызь ухитрился даже показать такой фокус – подпрыгнув и схватившись за ветку над платформой, он провисел там и спрыгнул уже на хвост поезда, когда тот подъехал. Не меньше смеха вызвали кабаны, стадом пёршие по лыжне и с диким визгом бросившиеся в разные стороны при приближении поезда – слышать визг и подпрыгивание в снегу толстых тушек было смешно. На самом деле кабаны никак не могли на запомнить, что по лыжне ездит поезд, так что их видимая истерика наверняка была наигранной.
Станция Триельская представляла из себя два запасных лыжных пути, на которых отстаивались паровозы и составы для прокладки этой самой лыжни, а также два больших сарая-склада. Всю эту погрызень пересекали лыжни в три раза меньшего калибра – мышиные. Сдесь с большого поезда сгружали поклажу, которую затем растаскивали по дальним углами мыши – ну и происходил обратный процесс, соответственно. Для облегчения оного на станции имелись платформы вровень с дверьми вагонов, чтобы не поднимать вверх. Пятак наличных пушей сгрузился, и Рилла отправилась в Избу – не просто избу, а Избу, за неимением других – прочистить, как оно. Оно оказалосёнок неоднозначно, так как мыши бегали, но когда – одному пуху известно, расписания никто составлять не трудился, потому как трудновато было бы его соблюдать. Все немногочисленные грызи, которым за каким-то рожном понадобилосиха зимой да в Шишмор, добирались на попутных или вообще своим ходом.
Трясти было нечего – грызи запаслись горячим чаем и пошли своими лапами. Шлёндать по крошеному льду в центре лыжни было не особо, но куда лучше чем по целине, где навалило чуть не по пояс. Как раз тут стало уместно нацепить противокусательность и принять все прочие меры, потому как хвост бережёт бережёного. Колея, петляя между деревьями, шла от станции, похоже, вообще не по летней тропе, а как удобнее. Песок в том, что тропа могла себе позволить крутые спуски, они же подъёмы, а гружёная мышь на такую горку не влезет.
Руфыс изучил лыжню и уверенно цокнул, что колея используется достаточно часто, а это внушало. Пока же грызи таращились ушами на заснеженный Лес, соображая, что это уже не совсем тот лес, что в цокалище, а с количеством Дичи в несколько раз большим! На десятки килошагов вокруг, вполне может быть, не было ни единого грызя – только за хвостом, на станции.
Выкладки Руфыса подтвердились быстро – не прошло и трёх килоцоков, как из-за поворота, фонтанируя сизым дымом, выползла мышь с трёмя санями. Сбросив пар, машинка остановилась возле пушей, и тамошний грызь осведомился, почём перья. Перья оказались к месту: Елов тащился на станцию за грузом, и был вовсе не против помощи в погрузке. Пришлось садиться на сани, к мешкам, и ехать обратно. Езда на мыши отличалась тем, что тут уже надо слушать, чтобы не поддало веткой и не сбросило с санок, так что подремать не получится. А дремать люто тянуло, вслуху того что мешки оказались набиты сушёными травами, обладающими сонным действием.
Мешки с сушняком Елов возил с Сушнячихи, а обратно требовалось тащить масло для светильников, инструменты, и большое количество корма – мороженную рыбу, всё те же орехи, топ, и так далеко далее. Грызи лично испытали перетаскивание ящиков с мороженой клюквой на склад, а ящиков с орехами – со склада. Хотя склад был холодный, и лыжня проходила в углублении прямо по нему, таскать приходилось довольно издали, и в одну пушу дело растянулосиха бы надолго. На шесть пушей управились за пару килоцоков, включая надобность годно закрепить груз, дабы не высеять по дороге. Сани, следует цокнуть, и так оказывались нагружены не по пуху, так что туда можно не сесть, а только подсесть сбоку – и опять слушать, чтоб не приложиться об дерево.
– Ничего, если в горку – подтолкнёте, и пойдёт! – заверил Елов, – А вплане раздавить, так ничего с ними не будет. Да и вообще в пух пришлось-с-лосихой, а то пока загрузишь – котёл остывает, опять кипятить.
– Это погрызище, – согласился Жмурыш, – А там вообще допуха чего вывозить?
– Только недавно начали, а так не особо, ходок на десять. Вот туда завозить – побольше будет.
– А что, – осведомилась Рилла, – Эти травки особо ценные?
– Ну как цокнуть... На щенковском базаре объясняли вот так, – Елов показал лапами и ушами, имея вслуху что ценность просто выше ушей, – Цокают, что в шишморских болотах для этой погрызени самые пуховые условия, прёт только в путь.
Судя по набитым мешкам, которые выгрузили с саней, так оно и было. Пока же, набившись как зёрна в початок к ящикам, грызи отправились опять по лыжне в сторону Шишморского цокалища. Им ещё повезло, что мышь ехала в Сушнячиху, потому как пока что это была единственная мышь, туда ездившая – ещё три бегали как раз в цокалище. Стало смеркаться, машинист запалил передний масляный фонарь, отчего видок стал необычным – подсвеченные жёлтым светом, сугробы были непохожи сами на себя. О чём кстати им, сугробам, и было прямо цокнуто, но они промолчали в ответ.
Ещё до полуночи поездок прибыл в Сушнячиху, к той самой водогрейной башне, что зафиксировали Макузь и Ситрик. Тут уже Елов бросил всё, и вместе с пушами завалился в постоялую избу дрыхнуть. Тлеющие в топке дрова однозначно подогреют котёл до утра, так что он ни по каким пухом не замёрзнет – иначе придётся сливать воду, а потом наливать обратно. Рилла и Руфыс, как согрызуны, забились в один сурковательный ящик, и нисколько не убоялись тесноты, по причине обилия пушнины.
С утра произошло испития чая, кормление, опять испитие чая, выгрузка и погрузка мыши, и опять пострадал чай. Уж после того, как Елов навострил лыжи обратно, пришло время приступать к основному – перебраться в Понино. Хотелось осведомиться у местных, где лучше напилить дров, но не получилось вслуху отсутствия первых – но к счастью, никак не вторых. Пуши полезли по снежной целине, взяв на изготовку топоры и пилы. Процесс пошёл довольно шибко, потому как инструмент подобрали годный, а валежник зимой пилился знатно. Достаточно быстро были сооружены санки для таскания поленьев, на которые немудрено навалить зобов полсотни, и с этим транспортом первые грызи двинули на Керовку, в то время как остальные продолжали заготовку дров.
Сдесь выяснилосиха-с-лосём-и-тремя-лосятами, что нынче навалено весьма и весьма много снега! Не то чтобы это стало новостью, зимой его всегда столько, но проходимость стремилась к абсолютному нулю! Тропы не было слышно вообще, потому как никаких вешек по ней не ставили, а гать лежала глубоко под снегом.
– Пришло время проверить эт-самое, – почесала уши Рилла и полезла за схемами.
Схема, составленная Макузем, основывалась на результатах наблюдений и ранних отцоках первых разведчиков. Точность её оставляла желать идеального, но определить направление не составляло большого труда. Правда, Рилла не дала бы на отрыв уши, что оно правильное. Тем не менее, выбрав некоторую линию, по ней и стали пробираться, уминая тропинку в снегу для лап и для санок – ибо планировалосиха по этой тропе натаскать дров к Керовке. Продвижение, ясное дело, выслушило весьма медленным. Вдобавок Руфыс, мявший снег в самом переди, обнаружил неприятную особенность – под некоторыми сугробами был не лёд, а вполне себе вода под тонким слоем наледи. Слышимо, глубокие ямы с илом подогревали воду под снежной шубой, создавая весьма противные ловушки – провалиться не провалишься, но ноги измочишь точно. Пришлосёнок брать длинные палки, дабы тыкать ими в снег и таким образом определять годность льда. Самым часто повторяемым словом стало слово "впух". Хотя впрочем оно и так им было.
– Что-то сдаётся мне, – цокнул Руфыс, усевшись перегусить, – Что насчёт волков они зря волновались. По такой каше никакой зверь калибра меньше лося не попрётся, да и лось вряд ли.
– И то орехи, – хихикнула Рилла.
Только к следующему вечеру пробили тропу до острова, на коем находилась Керовка, и заняли избу. Теперь открылась возможность натаскать дров сюда, но как дальше? Сдесь как нельзя кстати пригодились лампы, добытые Ситрик – под их светом грызи изучили на столе карты, чтобы с утра уже начать трясти.
