Текст книги "Второй Беличий Песок (СИ)"
Автор книги: Марамак Квотчер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)
– Ну да, в общем цокнуть Ольша не промахнулась мимо пуха, – цокнула Ситрик, – Если перетащить чего допуха, грузишь в лодку и везёшь к любому месту в здании.
– А паровики?
– Да паровик пока растопишь, это пол-дня в песок, – цявкнула грызуниха, – А лодку сразу. Кроме того послушайте на эти террасы...
– Да, они в пух, – согласились грызи.
– Не просто в пух. Тут проводятся собрания, когда нужно много пушей сразу, – показала по ступеням здания Ситрик, – Слышите, сколько можно усадить хвостов? И все носами ко двору.
Кулифа с оглушительным хрустом разгрызла орех, добытый из закромов рюкзака.
– Кстати пойдёмте покормимся?
Пуши ни разу не отказались, так что скоро сидели на одной из уцокнутых ступенек, на длинных скамейках, и лопали гороховый суп. Из столовой доносились звуки стука деревянных ложек по деревянным-же мискам и периодическое прокатывание по смеху, а также крайне съедобные запахи. Судя по всему, на голодный паёк тут сажать себя никто не собирался. Бронька и Кулифа нисколько не удивились, что тут не спрашивают про деньги – у себя в Щенкове они привыкли кормиться в общих треожисхултовских столовых, если не дома. Также вполне обычной практикой было то, что харчующиеся заходили к мойке и сами полоскали посуду, чтобы повара не опушнели раньше времени.
Подкормив тушки, троепушие двинулосиха к дому Ситрик и Макузя, который находился слегка подальше от Учётной Избы, по адресу дорога Рыжих Перьев, 14. Следует цокнуть что дорога в данном случае была тропой, едва слышимой среди густой травищи и нависающих веток кустов, на многих из коих нынче случились цветы. Ездить тут на паровике не было никакой надобности, так что если и возили дрова, так на тележках. Из-за непроницаемых кущей зелени донёсся стук колёс очередного поезда – он тут доносился регулярно, пуха ли. Ситрик нырнула в совершенно незаметный прогал среди кустов, и последовав за её серо-фиолетовым хвостом, грызи оказались на более свободной дорожке между огородами, каковая вела к достаточно большому норуплу с кирпичной трубой и окнами под козырьками. Как и всякое норупло, это по большей части покрывалосиха густой порослью, в данном случае люпина. Издали уши различали, что возле дома кто-то возится, но когда грызи подошли ближе – стояла тишина, и только вороны щёлкали клювами на гребне земляной насыпи. Грызунята всегда затаивались, чисто смеха ради, хотя и из крысторожности тоже.
– Баклыш! Баклушка! – негромко цявкнула Ситрик, – Речка! Речюнь!
Две ушастые головы разом появились из зарослей картохли. Грызунята были лютым образом похожи друг на друга и напоминали большую белочь, только с более длинными лапами, потому как в таком возрасте они уже ходили почти только на двух лапах, а не как раньше, на четырёх. Посмотрев на родителей, Ситрик подёрнула их за хвосты:
– Тихо, тискать – не сразу.
– Не бельчи бельчёного, – цокнула Кулифа, хотя и опустила сильно поднявшийся хохолок.
Тискать сразу действительно было противопоказано, к тому же грызунята не очень хорошо помнили бабку с дедом, вслуху того что видели их два года назад, когда были куда как меньше. Но, само собой, глядя на Ситрик, они сразу поняли, что это совсем свои животные, и не опасались, а вслуху природного любопытства – грызунята тут же схватили их за уши. Причём как в переносном, так и в прямом смысле цока – уши, они на ощупь приятны, давно известно.
– А Макки где? – зацокнула Ситрик, – Всё копается?
– Так он цокнул, нескоро того, – ответил Баклыш, повернув на мать только одно ухо, а остальным таращась на Броньку и Кулифу.
– Они вроде ещё в самый дальняк хотели, – добавила Речка, поводя ушками.
– Да, если дальняк то нескоро, – заключила Ситрик, – Ну ладно, покажите-ка бабуле с дедком ог...
Она не успела доцокнуть "огород", как грызунята уже забегали кругами, цокая, цявкая и мотая хвостами, и потащили грызей к грядкам. Грызуниха слегка прокатилась по смеху и пошла разжечь печку, дабы в перспективе испить чаю и сварить чего-нибудь на вечерний корм. Она успела всё это сделать два раза, а пуши всё толклись на огороде, так что Ситрик, довольная и счастливая – всмысле ещё больше, чем обычно – отвалилась на завалинку и задремала, пригревшись на солнышке. Всё-таки она часто уподоблялась колёсной белочи, так что была рада и расслабить лапы.
К вечеру, когда накатавшееся по смеху за день солнце стало окончательно закатываться, пятеро пушей сели таки лупануть слегка каши и испить чаище. Как и угрожали при начале постройки посёлка, обширная вырубка заросла в первую очередь ель-чаем в огромных объёмах, так что пока чая имелосиха хоть ушами жуй.
– А землица-то тут вообще как, пуховая? – цокал Бронька.
– Да нет, землица сплошная пухня! – хором цокнули грызунята, а Баклыш продолжил, – Мы весной у речки собираем, из наносов, а потом эт-самое.
– Почва да, так себе, – хмыкнула Ситрик, – Да и попуху. По речкам, как они цокают, можно понабрать, да и из Шишмора с грунтфабрики завозят вагонами. Так что, по корму сидим на хвостах крепко.
– А куда ваш папень упилил-то? – уточнил Бронька.
– Вообще он последнее время на рельсоукладчике тряс, – Ситрик взяла чашку, прочертила когтем по столу рельсы и показала, как тряс, – Но там другая погрызень, нашли тачкотанке.
– Что нашли? В болоте?
– Сто пухов. Как полагают пуши, во времена разгона бурского шняжества из Щенкова, который тогда был очень небольшим посёлком, вышла трясина с тачкотанке...
Под тачкотанке она имела вслуху бронированную телегу, которая использовалась для перевозки орудий, тяжёлых для лапного переноса – катапульт, баллист и так далее; телега закрывала стрелков и давала им неограниченные боеприпасы, что делало её, вкупе с отрядом натасканных трясов, эффективным оружием. Тачкотанке использовались при уцокнутом разгоне, когда трясины с огромных территорий собрались, чтобы ликвидировать очаг распространения лютой нехрурности.
– А ты карту слышала когда-нибудь? – хмыкнула Кулифа, – Где Щенков, и где Бурнинач!
– В том и песок, – кивнула грызуниха, – Прямого пути нет, поэтому грызи собирались довести груз на плотах по рекам примерно туда, где у нас Весёлая Пырь сейчас, а зимой перетащить по льду через болота и выйти в бассейн соседней большой реки, откуда уже можно вплавь и вдоль побережья.
– На болоте лёд пухня, Макузь постоянно цокал! – цокнула Речка.
– Вот именно. Судя по всему, эта штука провалилась под лёд и утонула скраю одного из тарных прудов, а когда наши стали копаться и бить сваи – наткнулись.
– Наткнулисёнок, – поправил Бронька.
– Да. А поскольку дров в болоте как сейчас нет, так и тогда не было, и паровиков никаких не имелосиха, то даже вытащить эту клячу слышимо не смогли, а пока возились – разгон уже закончился, так и бросили.
– Ну бросили и бросили, – пожал плечами Баклыш, – Оно что, такое ценное?
– Бесценное, – хихикнула Ситрик, – Тобишь цены никакой.
– Так зачем его тогда вообще слушают?
– А ты подумай, – улыбнулась Кулифа, – Когда не было ещё паровиков, и грызи знали о Мире куда меньше теперешнего, такой поход был очень серьёзным предприятием. И самое главное, что затеяли его не для того, что набить себе брюхо или потешиться, а потому что хотели помочь своим.
– Именно, – взволнованно цокнула Ситрик, – Настолько, что в глушайшем цокалище собрали полный комплект тачкотанке. Это сейчас пухня, а тогда это было как... ну, как зимоход серии "С", понимаешь?
– Кажется понимаю, – почесал ухи грызунёнок, – Но ведь они эту же тачку и утопили.
– Это уж поперёк не цокнешь. Но это не умаляет грызьего стремления, – пояснила Ситрик, – Поэтому наши хотят поднять телегу и оставить как память. Ну знаете, как в музее.
– Сгниёт враз, – точно цокнул Бронька.
– Попуху, переделать заново, но точно по образцу. Главное же не материал, а соль.
– О, вспомнил! – цокнул Баклыш, – В библиотеке есть книжка про! Йа всё хотел взять, но её утащили в школу.
– Ну вот, как сумеешь схватить – послушай.
Однако пока что наступили основательные сумерки, и пушам – всем без исключений – подумалосиха про суркование, потому как шарахаться впотьмах белки не уважали. Конечно в доме был масляный фонарь, но напух оно надо, когда не надо – без фонаря лучше слышно звёзды и в кронах деревьев летают ночные птицы и жуки. Грызунята забились в сурящик, и обложившись пуховыми хвостами со всех сторон, тут же засопели, а крупные сели ещё покрошить немножко на уши, потому как им было, что цокнуть.
– Да, есть что цокнуть! – распушила щёки Кулифа, – Песок-песок-песок! Песок-песок-песок!...
Грызи сдержано прокатились по смеху, чтобы не будить суркующих.
– Как там в Щенкове? – спросила Ситрик, – Кроме того, что в пух.
– А кроме ничего! – хором ответили двое, и Бронька продолжил, – Ну, что тебя будет интересовать, так чейнин грызунёнок уже укрупнился достаточно, чтобы его взяли на полу-тряса в учгнездо.
– Здорово! – цявкнула Ситрик, – Вот не знаю, как наша белочь вырастет, может тоже ломанётся.
– До этого ещё дотрясти надо, – напомнила Кулифа, – У Ратыша, ну который речник, на пристани брата зашибло. Как-грится сегодня цокал, завтра нет.
– Фщу, – подёрнула ухом грызуниха, – Как так?
– Да просто, бегал как олуш возле грузовика, а оттуда грызь поддон сбросил, ну и торцом прямо на уши. А ты думаю знаешь, сколько эта тупь весит... так что, наповал.
– Бывает, у Мака тряс лапу отдавил под шпалой, овощ эдакий.
– А у вас тут, цокалось, с заразными комарами что-то есть? – припомнила Кулифа.
– На самых болотах – да. Ничего особенного, если принимать меры, – пожала плечами Ситрик, – Какие грызи ещё не болели, те трясут только будучи в полном здравии, ну чтобы там никакого кашля и всё такое. Если их кусает заразный комар, забодай его другой комар, а он скорее всего кусает, то грызя помещают в лечебень и отстаивают, пока не пройдёт.
– А оно обязательно пройдёт? – хмыкнул Бронька.
– Обязательно. У нас, насколько йа помню, уже под тысячу случаев, и ни одного жмурика, да и последствий никаких. Потерпеть приходится, это да, но потом грызь уже не заражается вообще, хоть истыкай его этими комарами.
– Серьёзно? – удивилась Кулифа, – С чего бы?
– А никто не грызёт, но опыт цокает, что так оно и есть. Вслуху этого врачихи думают о том, как бы намеренно заражать грызей, когда есть все условия для перенесения болезни. Правда, пока ничего особо конкретного не придумали, потому как комаров трудно содержать в неволе.
Представив себе комаров в неволе, белки снова прокатились по смешкам.
– В общем, это вполне терпимо, – цокнула Ситрик.
– Посиди-ка на хвосте, а ты тоже болела?
– Вообще-то да, – кивнула грызуниха, – В первую же весну, как оказалась надолго возле болот. Странно что мы на хватанули, ещё когда разведывали. Ну и Макки конечно тоже того, так что мы тёртые грызи.
– Это уж кто бы выставил под сомнение. Вы главное белочь берегите, – предуцокнула Кулифа.
– А то. Белочи там делать нечего, а если уж чисто попыриться – так в накомарниках, – пояснила Ситрик, – А так эти комары сюда не долетают, даже когда ветер с болот.
– Да тут вообще не чуется, что болота, – подтвердил Бронька, – Место самое в пух!
– Макки выбирал, – цявкнула белочка, вспушившись.
– Это могла бы и не цокать, потому как неважно, кто выбирал. Место от этого другим не станет, а Макки твой и без этого – тот ещё пуховик.
– ХРУ! – довольно громко сказал кабан в кустах за живой изгородью, и белки были вынуждены согласиться, что сказано весьма метко.
Три пуши сидели далеко за полночь, привалившись к мягким бокам друг друга и глазея на звёздное небо, по которому тащились компактные кучки облаков – а над облаками мерцали россыпи светящихся точек и даже несколько явных кружочков разного цвета – жёлтый, синий и белый. В кронах жужжали жуки и суетились летучие мыши, смотревшие на жуков с точки слуха набить брюхо.
Макузь же в это время ходил кругами возле норупла, где ночевала бригада путепрокладчиков; останавливались они возле Понино, чуть подальше от края болота. Тут специально для путейцев сделали дополнительную стрелку и тупиковую ветку, упиравшуюся в огромную ель, чтобы не гонять состав каждый раз в Таров, дабы освободить путь. Нынче громоздкие вагонетки и укладчик с краном как раз в ель и упёрлись, и постепенно остывал котёл – хотя все знали, что за ночь остынет он так себе, тем более не на морозе. Макузь же раздумывал над вообщами – как он и любил это делать – и над конкретикой, в плане того как лучше заменить часть настила. Кроме того, мысли его возвращались к найденной в болоте тачкотанке – не в первую очередь, но грызь имел полную решимость её вытащить.
– Из принципа! – пояснил он ближайшей ёлке, и та согласно промолчала, – Хотя в общем не из принципа, а из трясины, но и из принципа тоже.
Пока же следовало устроить ремонт путей, что не так просто, как может показаться с высоты птичьего помёта. В целом ветка, проходящая через топь по настилу, была одна, и когда её перерезали – таровые платформы оставались без подвоза дров и вывоза собственно тара. За этим рожном Макузь и настоял в своё время на постройке тупика – он назывался Тупой тупик – чтобы иметь возможность выехать оттуда вечером, после прохода последнего поезда, быстро прибыть на место и наковырявшись до утра вдосталь, слинять обратно. Таким образом транспортному сообщению вообще ничего не мешало, хотя и наковырять за одну ночь более чем несколько новых свай или пару десятков метров дороги – не получалосиха. С другой стороны, поскольку процесс был постоянный – его вполне хватало для аммортизации путей.
– Аммортизация, – пояснил для ёлки Макузь, чтоб дерево знало, – Это вплане того, что поддержание состояния против процесса распада. Причём не обязательно именно в том месте, где гниёт, а в целом по общему количеству – если всего сгнило за год сто шпал, то и положить следует не меньше, проще цокая.
С третьей стороны, хватало, пока работали семь платформ, а нынче в постройке находились ещё пять, так что туда постоянно ходили поезда со стройматериалами, и в том числе по ночам, так что выбираться на ремонтные работы становилосиха всё более проблематично. Собственно, сейчас бы и, но где-то через час на восьмую платформу пойдёт набитый досками состав, и попробуй его не пропусти – все уши истреплют. Вслуху этого грызи решили сурковать, днём ещё подготовиться, а следующей ночью, что называется, атаковать.
Грызь ещё попырился ушами на поезд, прилично видимый в рассеяном лунном свете – вагоны стояли почти зигзагом, потому как путь огибал большие ёлки; спереди громоздился укладчик с краном, намекая, что штука весьма большая. С этой штукой Макузь потратил сотни часов пинания мозга, приводя в годность механизмы, изобретённые сдесь же и изготовленные буквально на коленке в мастерской Тарова. С одной стороны, теперь у путейцев был укладчик, какого нигде не достанешь, потому как пух у кого такой есть – а с другой, кроме Макузя никто толком не разбирался, где чего подкрутить и подмазать, если застряло. Это обстоятельство заставляло его хватать грызей за уши и вцокивать туда, воимя.
В этом ему не могла помочь даже согрызунья, которая уж что-что, а если вцокивать – то только держись. Пушнина, припомнил Макузь и зажмурился, потому как обожал Ситрик до полного ухомотания. Та самая белка недавно цокнула ему интересные вещи навроде таких, что за прошедший зимний сезон в Чихов уехало по лыжне около трёх с половиной тысяч тонн тара. Собственно это уже вызывало апух, потому как грызь помнил, что несколько лет назад лично черпал тар лапным черпаком и радовался, что его целый горшок. В пересчёте не только на топку черпаков, но и на посёлок, на каждую тонну тара уходило по пятнадцать тонн дров, а следовательно завезли как минимум пятьдесят две тысячи тонн топлива – что допуха. Ну и наконец, учитывая стоимость дров и все прочие расходы, прибыль предприятия в бобрах составила восемнадцать миллионов: это позволяло почти полностью покрыть все долги перед дальними поставщиками за одолженные рельсы, паровые машины и прочие предметы.
Эти самые сведения работники Избы Учёта должны были довести до всех ушей в посёлке только через некоторое время, Ситрик цокнула заранее, потому как интересно, да и секретности вроде никакой не требуется. Ещё она цокнула – так как была близка к темам и оттого знала – что милиция проводила в шишморском околотке профилактику и было признано, что для достижения противотупакового эффекта открытие добычи тара пришлось в пух. Если раньше существовали некоторые опасения по поводу брожения недоумий среди скворчьих кланов, то теперь они имели куда меньше почвы – привыкшие к втыканию в работу в коллективе скворчьи трясы пропадали на тароразработках, и им просто было ни до чего.
Если цокать достаточно откровенно – а так и цокали – то скворки по многим показателям отставали от средних трясов; накачать мышечную массу, которой они славились, можно достаточно быстро, а вот перестроить ход мыслей – почти невозможно. Если самый распоследний дича легко работал в одну морду, и его не требовалось подгонять, то скворк моментально сбивался на пух знает что и делал что угодно, только не то что нужно – Макузь уже успел наслушаться этого лично, и просто диву давался, как они так ухитряются. Скворки работали как следует только с присутствием, как они выцокивались, лаповодителя – а поскольку к каждому лаповодителя не приставишь, то получалось, что бригаду не разделить. Это вызывало негодование и зачастую Макузь думал, какого пуха вообще связывается с этими животными – но ответ был очевиден, раз животные есть – придётся и связываться. Это было не так просто, даже учитывая, что это точно такие же грызи, как и все остальные – а как тогда трясти с волками и кабанами, вообще ума не приложить! Ещё разок брыльнув мыслями по кругу – грызуниха, тар, рельсы, грызуниха, тар – Макузь таки отвалился сурячить.
С утра Ситрик, верная тряске, сразу после того как покормила белочь, наведалась в Избу Учёта, а там её схватили за уши, что впрочем не ново. Правда, на этот раз цоканье было совсем конкретное и заключалось в том, что образовался грызодефицит: вслуху строительных работ на осуществление плановой работы на платформе номер четыре осталось ноль пушей.
– Ровно ноль? – уточнила на всякий случай Ситрик.
– Нет впух, ноль целых три десятых! – фыркнул грызь, – Ровней не бывает.
– Кло.
Чуть не бегом вернувшись домой, грызуниха цокнула грызунятам, почём перья; сонные Бронька и Кулифа только вылезали кормиться, так что наблюдали по большей части серо-фиолетовую молнию, проносящуюся туда-сюда. Когда же она прочистила, в чём причина, Бронька думал недолго:
– А пуха ли искать, поехали мы, а Куль?
– А что, в пух, – распушила щёки Куль, – А то и тар не услышим лично.
– С вами, с вами!! – затараторили грызунята, подпрыгивая как пушистые рыжие мячики с ушами.
– У вас горох засохнет, – напомнила Ситрик, – Йа бы полила, но меня снова за уши – хвать, и всё.
– Оу...
– Давайте по очереди! – цокнула Кулифа, – Кпримеру возьму Речку и поедем, тем более вы цокаете, никто не будет против. А потом может как-нить эт-самое, ну и кло!
– Вот вам хвост покоя не даёт, – покатилась по смеху Ситрик, – Вы у себя засиделись, чтоли?
– Да нет, но у нас нет болота и тарных черпаков, – резонно цокнул Бронька, – А это люто интересно выслушать собственными ушами.
– Сто пухов! – хором подтвердили грызунята.
Вслуху такого подъёма хохолков план был принят незамедлительно. Ситрик была не просто запасливая грызунья, а запасливая грызунья, постоянно трясущая в Избе Учёта – а в этой избе можно было найти что угодно, если знать где искать. Так что белка выдала Броньке и Баклышу накомарники и прочий инвентарь, крайне затребованный для существования на болоте – чесночные сухарики, в частности.
– Повезло вам, что комаров пока особо нет, – цокнула Ситрик, – Пока только мошки и обычные комары, не заразные. Летом пух бы йа вас пустила, ибо тупо, а так слазайте, покатайтесь по смехам.
– Иих, в пух! – привзвизгнул Баклыш.
– Думаешь, мы осилим весь песок с платформой? – почесал ухи Бронька, – За время-то да, но тут надо сразу, как йа понял...
– Это легко, йа думаю просто завернуть к вам Макки, пусть покажет, почём перья, вот и всё.
– А, тогда в пух.
В кормоблоке Избы набрали и корма с собой, чтобы не ходить на базар, потому как это не особо быстро. От огромного бревенчатого здания через участок леса шагов в полтысячи грызи выходили по тропинке к станции – навесу возле путей и будке, где чаще всего бдили только сорные куры, залезшие через окно. Это была пассажирская станция – и кстати одна из трёх, имевшихся по ветке. Вслуху этого возле навеса сидели пуши, и если подойти достаточно близко – слышен звук трясущихся ушей. Едва раковины повернулись на Ситрик, та мотнула своей и отмахнулась лапой:
– Нет три раза! Вот мой батяня, Бронька Треожисхулт, и не надо мне сейчас ничего на уши.
Грызи моментально опустили хохола и уши не пострадали, даже если было и надо – грызи умели беречь чужие уши, особенно если уж об этом прямо просили. Баклыш с интересом наблюдал за группками белок, мерно поцокивавших и то и дело катавшихся по смеху – надо думать! Для грызунят в посёлке болото было самым привлекательным местом в плане попыриться – потому как всякие другие интересности, вроде морских кораблей, ветряных мельниц или стальных заводов – были далеко, а болото в двух килоцоках езды.
– Давайте с вами съезжу, – цокнула Ситрик, – А то не найдёте Макки, будете мотаться, как овечий курдюк.
– Почему как овечий? Как бараний, – резонно поправил Бронька.
– Потому что йа знаю, где его искать. Та ещё белочь, забъётся в ельник и ни гу-гу...
Под поцокивание прикатился, не по смеху, по рельсам, состав из паровозика, вагонетки с дровами и пяти пуховозных вагонеток; пух поднялся на лапы и потянулся внутри. Вагонетка была узкая, так что умещались только два грызя рядом, залезая через боковые двери довольно символического типа – тонкие досочки, набитые на раму. Устроив хвосты в вагонетке, где кроме них сидели только три пуши, троегрызие закрыло эти самые двери на шпингалеты, дабы не вываливаться по дороге. Паровозик свистнул пару раз, а потом покатился, волоча состав с дребезжанием и стуком колёс по стыкам. Видно вокруг было идеально, потому как окна просто отсутствовали, имелся только навес от дождя, да и то судя по просветам, дырявый.
– А зимой что, тоже так? – спросил Бронька.
– Тоже, – пожала плечами Ситрик, – Да и в пух вполне, хвост подложишь и сидишь на нём. Ну, когда осенью дожди совсем, или метели зимой, вешают брезентухи, чтоб в морду не пухячило.
– Ну, тут недалеко, – цокнул грызь.
Зато отсутствие окон позволяло ловить носом запахи цветущей травы и деревьев, мимо изобилия коих проезжал поезд; даже периодически налетавший дым от паровоза не мешал нюхать, а скорее даже помогал, создавая контраст. Баклыш, хоть и катался конечно на железке раньше, таращился во все уши, и Ситрик то и дело аккуратно тащила его за хвост, когда грызунёнок слишком высовывался за борт вагонетки.
– Ты слишком высовываешься за борт вагонетки, грызунёнок, – так и цокнула она.
– Кло, кло, – кивнул ушами тот, беря себя в лапы.
Небо было не совсем чистое, с востока быстро набежала серо-синяя туча, задул ветер и пролился мощный ливень, продолжавшийся менее килоцока. Струи воды хлестали по деревянным навесам вагонеток, а брызги обильно летели и на пух, потому как никто и не подумал закрываться – тепло потому как, так что и вымокнуть не зазорно. Тут же, на продувоне от ветра и движения, подмоченная шерсть высохла, как и было. Поезд перевалил несколько пологих холмов. что становилось заметно по изменению скорости, и подъехал к Понино; тут тоже останавливались, дабы добить место хвостами, и добили как следует, так что свободного почти не осталосиха. Заметно потяжелевший состав тронулся, но к счастью не умом, а дальше по пути.
Почти сразу за станцией, шагов через двести, узкоколейка влезала на гать. Сразу изменялся звук движения, который теперь выслушил как езда по деревянному полу избы – настил бумкал и поскрипывал от нагрузки, хотя конечно и не качался заметным образом. Ветви кустов и худосочных деревьев, растущих на болотных кочках, тёрлись прямо о бока вагонеток, так что местами казалось, что поезд прёт просто через заросли, как кабан. Собственно так оно и было, пуха ли. То с одной, то с другой стороны открывались обширные пространства, залитые водой или покрытые только осокой – там была конкретная трясина, безо всяких кочек, летом практически непроходимая. Среди сухого тростника и свежей листвы буянили цветением разнообразные цветы, бросаясь в уши яркостью; чаще всего встречались обычные жёлтые, каких в любом пруду навалом, но от этого они не становились менее в пух.
Достаточно внезапно грызи обнаружили, что поезд остановился; Баклыш закрутил ушами и чуть не вылез на крышу, но мама снова придержала его за хвост.
– Стрелка, – пояснила она, – Машинист сейчас переведёт куда надо, чтобы не было куда не надо.
– Весьма чисто цокнуто, – заметил Бронька.
На стрелке вагоны трясло и колёса грохотали по чугуну, вызывая даже некоторые опасения, но всё сходило, как обычно – состав протащился дальше и вышел на остров Куний Хвост. Тут по сторонам росли обычные кусты, в том числе малина и орехи, а также "сухопутные" сосны и ёлки. Путь тут был не меньше обложен ветками, так что если выставить лапу – можно легко набрать полный веник веточек. При всём при этом, поезд отмахал уже несколько килошагов расстояния по болоту, так что пройти столько лапами быстро не получится. Ещё через пол-килоцока въехали на станцию у платформы.
Сама платформа возвышалась своими крышами на три этажа, а при приближении к оной явственно начинало нести мазутом, потому как оный плавал на поверхности тарного пруда, в котором платформа и стояла. Поезд подходил к ней уже по настоящему мосту через воду и становился вдоль разгрузочной платформы, куда выкидывали привезённые дрова. Кстати цокнуть, на каждой платформе имелся свой паровой погрузчик – или скорее, разгрузчик – которым грызи и кантовали несколько тонн погрызени, ибо влапную не то чтобы лень, но очень долго. Вслуху этого напротив платформы высились штабеля здоровенных чурбаков – в топку влезали почти по полтора шага длиной; в одну сторону от этой кучи был открытый навес, под которым и стояла топка котла, а в другую – отстаивательное корыто, плоская огромная бочка двухшаговой высоты. За бочкой возвышалось колесо с черпаками, чёрное как чернота, потому как было сплошь уделано мазутом.
Пуши резво выгружали свои хвосты – ну всмысле не только хвосты, а весь организм целиком, конечно – и расходились по платформе. Собственно цокнуть, в самом обычном режиме дежурили не более чем семеро, а большее количество прибывало для проведения каких-либо мероприятий типа ремонта.
Сначала – ну всмысле, после того как вспушилась, но это по умолчанию – Ситрик доехала с пушами до "ихней" платформы и убедилась, что всё в пух. На платформе пока ещё возились два грызя в количестве белкача и белки, так что было кому цокнуть о цене перьев; они собирались непременно умотать на подъём тачкотанке, так что и. Оставив новых трясов на попечение старых, Ситрик дошла до стрелки и прицепилась на проходящий поезд, пока тот остановился – ей сие было не во второй раз.
Броньке и Баклышу предстояло выслушать, и они это сделали; соль излагал Лушыш, а Елька просто дрыхла, так что ничего не излагала.
– Да тут собственно что? – цокнул он, – Пока наберётся полное корыто, это несколько дней. И всё это время надо тупо топить топку, чтобы машина крутила колесо. Подтаскиваешь полено, и кло!
С этими цоками грызь, облачённый в куртку из плотного клоха, дабы не опалить пух, толкнул чурбак в топку и оттуда вылетел сноп искр и дыма.
– В целом, вот давлениеметр, – показал он на шкалу, – Кидать следует так, чтобы держалосиха примерно у отметки "в пух"...
Грызи покатились по смеху, читая градуировку шкалы: "совсем низкое", "низкое, но в пух", "в пух", "высокое, но в пух", "высокое мимо пуха".
– Это получается примерно по три таких полена в килоцок. Но поскольку полено полену волк... тоесть, рознь, может понадобится прибавить или убавить. Настройки не трогайте, иы их сами не трогаем, а тупо количеством поленьев, кло?
– Кло! – мотнули ушами трясы.
– А если что? – уточнил Бронька.
– Если что, то если что. Йа имею вслуху, что по идее ничегошеньки быть не должно, – пояснил Лушыш, – Но если будет, то в избе есть инструкции и памятки, а ещё сейчас цокну, что наиболее вероятно.
Следует прицокнуть, что хотя Баклыш был грызунёнком раннего школьного возраста, ещё не до конца перешедший из состояния белочи, Лушыш обращался однопухственно как к его деду, так и к нему – потому что если решил трясти, то уж.
Сначала Бронька и Баклыш расположились слегка отдохнуть перед эт-самым и развесили уши, но как оказалосиха, приступать предстоит немедленно. Как цокается, чеши пух не отходя от хвоста. Лушыш и Елька собрались и отчалили по настилу вдоль узкоколейки, ловить попутный поезд, а оставшимся предстояло таки бросать поленья и слушать, как оно. Вслуху того что поленья были тяжёлые, бросал их в основном крупный грызь, а мелкий соответственно слушал, уставившись ушами на медленно вращающееся колесо, глубоко черпавшее деревянными бадьями и выливавшее их на лотки, по которым вода вперемешку с таром хлестала вниз с громким плеском.
Грызи не сидели на постоянном взводе, а пошли и чаю испить; в избе, которая громоздилась на сваях на высоте третьего этажа, по стенам висели уцокнутые инструкции и памятки, вызывавшие большие покатушки по смехам. В частности, оба сразу заметили распечатанную на копировальной машине листовку, нарисованную Ситрик. Достаточно цокнуть, что подпись гласила "Перерасходовать дрова – это как жевать свой хвост: и неприятно, и толку никакого". Грызи прицокнули и вспушились, потому как было приятно в очередной раз вспомнить, что у них такая замечательная белка-мама и она же белка-дочка.
– Посиди-ка на хвосте, – цокнул Баклыш, зевая, – Это что получается, и ночью топить?
– Сто пухов! – бодро ответствовал дед, – Вслуху чего следует начинать сурковать прямо сейчас.
– Это как? – удивился грызунёнок.
Бронька показал, как: возле штабеля дров имелся навес для отдыха, как раз в пух – с сеткой от мошкары и сидячим ящиком, набитым мхом, в котором удобно дремать. Там же на полке стоял будильник, устроеный попроще: грызь перемещал наверх рычаг с грузиком и переворачивал водяные часы. Когда из часов выливалась вся вода, рычаг соскакивал и бил в металлическую чашку, как в колокол. При должной сноровке грызи ухитрялись всю ночь не то чтобы бдить, а просто спать! Чтобы бросить полено пару раз в килоцок, требовалосиха от силы двадцать шагов туда-сюда, после чего суркуй себе дальше.
