Текст книги "Последыш. Книги I и II (СИ)"
Автор книги: Макс Мах
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 31 страниц)
Глава 3
1. Третьего марта 1983 года
Летели недолго. Всего чуть больше двух с половиной часов. Бармин за это время успел выпить пару чашек довольно прилично сваренного кофе и грамм сто пятьдесят коньяка. Еды ему не предлагали, – только горький шоколад, – а сам он спросить отчего-то постеснялся и сидел теперь в своем кресле злой и голодный. Дома-то, в Барентсбурге, в последний раз ел он, верно, часов десять-двенадцать назад, и теперь пытался перебить не на шутку разыгравшийся аппетит коньяком и сигаретами. А злой он был еще и оттого, что поговорить с кем-нибудь из поисковиков он так и не смог. Им, видно, приказали не вступать с ним в контакт кроме как по существу сиюминутных дел. Типа, а есть ли на борту туалет, и не могли бы вы принести мне стакан воды. Единственное, что удалось выяснить из короткого разговора с Новгородцевым, это то, что зовут Бармина Ингвар фон Менгден, и что сейчас они летят в резиденцию княгини Кемской замок Надозерье, который расположен близ города Гдова на берегу Чудского озера. Путь не близкий – с посадкой в Мурманске, и потом еще тысяча пятьсот километров по прямой. Да еще и с гаком. Вот, в сущности, и все, что он узнал. А об остальном «с ним будет говорить ясновельможная пани княгиня».
В Мурманске сели на дозаправку, но из машины Игоря не выпустили. Командир сказал, что не рекомендует. На дворе, дескать, холодно и пусто, – дальняя часть аэродрома арктических конвоев, – а в здание аэровокзала они не поедут, потому что слишком далеко. Но зато обещал, что обед из ресторана доставят Бармину прямо сюда. Не обманул. Привезли, не спросив заранее, что бы он хотел заказать. То ли пренебрегли, то ли не рассчитывали на его способность ориентироваться в незнакомой обстановке. Скорее всего, таковы были инструкции, полученные поисковой группой. В результате, пришлось есть то, что предложили: одну из вариаций на тему картофельного салата, – этот, судя по наличию жареного шпика, был приготовлен на немецкий лад, – вареную осетрину с хреном, тонко наструганного копченого лосося, и едва теплый стейк из красного тунца с незамысловатым гарниром из нескольких ломтиков помидора и огурца и риса с шафраном. Правда, было еще пирожное с кремом и бутылка неплохого белого вина из франкских земель. В иные времена едал Игорь Викентиевич обеды и получше, – слава богу, много где бывал, – но сейчас с удовольствием съел даже эту унылую пародию на ресторанную кухню. Был дико голоден и кроме того отвык от рыбы. В Барентсбурге из рыбных деликатесов имелись лишь несколько банок красной икры. Так что настроение поднялось, подстегнутое к тому же почти целой бутылкой вина. Целая – не целая, а граммов семьсот Бармин употребил и потом всю дорогу до имения своей бабушки проспал в кресле, как младенец. Но спасибо Новгородцеву, тот разбудил Игоря минут за двадцать до посадки, так что Бармин успел до прибытия умыться и привести себя в порядок, выпить чашечку кофе с толикой коньяка и выкурить сигарету. В результате он окончательно проснулся и смог сосредоточиться на главном, что было отнюдь немаловажно в преддверии судьбоносной встречи.
– Выходим! – сообщил между тем Новгородцев.
– Как скажете. – Игорь надел свою пихору и пошел к открытому люку.
На улице было солнечно, но кое-где вокруг посадочной площадки все еще лежал снег. Однако Бармин смотрел не на деревья и не на снег. Он смотрел на резиденцию княгини Кемской. Надозерье не зря называлось замком. Это был самый настоящий замок. Донжон, зубчатая стена с надвратной башней, еще несколько круглых башен… И все строено, в основном, из красного кирпича. Не совсем русский стиль, но чисто западным тоже не назовешь. Эклектика, так сказать, однако смотрится замечательно. Аутентично, красиво и монументально. Где-то так.
– Спускайтесь, Ваше Сиятельство[27]27
В Российской империи титулование «Ваше Сиятельство» относилось и к князьям, и к графам.
[Закрыть]! – поторопил Новгородцев замершего в люке Бармина. – Вас ждут.
«Вообще-то, могут и подождать, а меня погонять не надо», – мысленно поморщился Бармин, начиная спускаться.
Вступать в конфликт из-за эдакой мелочи он, однако, не стал. Не время и не место, но в уме отметил, что выглядит все это не очень уважительно. И в самом деле, что за спешка. Человек, можно сказать, только с вечного поселения сорвался. Из полярной ночи и нищенского быта в огромный новый мир, где его родная бабушка, – «а родная ли, к слову?» – живет в замке на берегу Чудского озера.
«Ладно, посмотрим», – решил, спрыгнув на бетон посадочной площадки.
– Куда теперь? – спросил у Новгородцева.
– Вам туда, – кивнул тот на открытые замковые ворота. – Вас встречают.
В створе ворот действительно стоял человек, поклонившийся Бармину, как только тот на него взглянул.
«Лакей? Мажордом? Личный помощник?»
При ближайшем рассмотрении, человек, встречавший Игоря Викентиевича, оказался не старым еще, гладковыбритым мужчиной. На нем было черное длиннополое пальто и белое кашне. На голове – аккуратная шляпа, отдаленно похожая на котелок. За стеклами очков в золотой оправе внимательный взгляд темных глаз.
– Добрый день, Ваше Сиятельство, – шагнул он навстречу Игорю. – Разрешите представиться, полковник Кальф-Калиф Михаил Семёнович, управляющий делами княгини Кемской. Рад приветствовать вас на родине.
– Хотите сказать, я родился в этом замке? – решил уточнить Бармин, который совершенно определенно родился в Барентсбурге.
– Нет, разумеется, – позволил себе полковник тень улыбки. – Но недалеко отсюда родилась ваша матушка Хельга Михайловна. В имении Смолница на северном берегу озера. Километров тридцать на север по прямой.
«Ну, надо же! Действительно родина».
– Что теперь? – спросил Игорь.
– Пройдемте в замок? – предложил полковник Кальф-Калиф.
– Разумеется, – кивнул Игорь и пошел вслед за человеком, носившим какую-то слишком восточную фамилию.
«Турок он, что ли?»
– Простите за любопытство, полковник, – не выдержал Бармин, когда они уже поднимались по полукруглым ступеням парадного крыльца, – но меня заинтриговала ваша фамилия.
– Я караим, – полуобернулся к нему полковник. – У нас встречаются такие фамилии.
– Вы из Крыма? – спросил тогда Бармин, совершенно забыв, что, возможно, в этом мире Великое княжество Русское и Литовское развивалось совсем не так, как в его мире, местный Ингвар такого вопроса задать просто не мог. Но, к счастью, Кальф-Калифа вопрос не удивил.
– Нет, Ваше Сиятельство, я из Тракая, но мои предки, разумеется, пришли в Литву из Крыма.
Честно говоря, Игорь с удовольствием обсудил бы сейчас с полковником этот небезынтересный исторический казус, но, увы, его ждала встреча с родней. И, отдав лакею, встретившему их в прихожей, свою пихору, прошел вслед за провожатым вглубь паласа[28]28
Палас – жилой дом (или дворец) во дворе большого замка, со всеми удобствами для проживания в условиях отсутствия осады замка (в условиях осады семья лорда переселялась в цитадель замка).
[Закрыть].
Короткая анфилада роскошно декорированных залов, поворот направо, к боковой двери, лестница, небольшое фойе и огромный кабинет за открывшимися перед ними двустворчатыми дверями. Монументальный письменный стол из резного дуба справа от входа, разожженный камин – слева. Впереди эркер-трельяж с окнами от пола до потолка, а перед ним, стоя лицом к дверям, застыли три женские фигуры. Поскольку свет солнечного дня лился из-за их спин, разглядеть лица женщин не представлялось возможным. Зато Игорь был весь на свету, как натурщик на подиуме или манекен в витрине. Впечатление, что его сейчас внимательно рассматривают усиливалось тем, что, войдя в кабинет, полковник Кальф-Калиф сразу же отошел в сторону, оставив Бармина в одиночестве под взглядами трех женщин.
«Что ж, пусть смотрят!» – обижаться было не на что. Он не знал их, а они знали его только по имени. Технически родственник, – возможно, внук одной из них, – но на самом деле совершенно чужой здесь человек. Любопытно другое, почему во встрече не участвуют мужчины?
«Матриархат? – усмехнулся мысленно Бармин. – Или у них, как в том фильме про мафию, перебили всех мужчин?»
– Здравствуй, Ингвар! – нарушила тишину женщина, образовывавшая центр композиции. – Добро пожаловать домой!
С этими словами она шагнула вперед и медленно пошла к Игорю. Возможно, она ожидала, что он пойдет ей навстречу или, вообще, заливаясь слезами радости, бросится к ней с объятиями и прочей чепухой, но Игорь не думал, что это хорошая идея.
– Спасибо, что выдернули меня с кладбища, – сказал он вслух, но с места так и не сдвинулся.
– С кладбища? – переспросила женщина, останавливаясь в паре метров от Бармина. – С какого кладбища?
– Значит, Новгородцев не успел вам сообщить, – усмехнулся Игорь. – В Барентсбурге все вымерли еще в начале осени. Я один уцелел.
– Хочешь сказать, ты прожил… Сколько там? Пять месяцев или четыре? Прожил один в вымершем городе?
– Именно так и обстоят дела, – кивнул Игорь. – А теперь мы, может быть, все же познакомимся, а то неловко даже! Вы меня знаете, хотя бы теоретически, а я вас – нет.
– Похож на деда! – подала голос одна из двух женщин, оставшихся стоять около эркера. – Такая же язва! О внешнем сходстве и говорить нечего!
– Действительно похож, – согласилась пожилая дама, остановившаяся напротив Игоря. Красивая, холеная и ухоженная, но, возможно – и даже скорее всего, – ей было больше лет, чем казалось по первому впечатлению. Выглядела она лет на пятьдесят максимум, и значит, ей было никак не меньше семидесяти. И это в лучшем случае.
«Порода, – отметил Игорь, – или все-таки колдовство? Что-то же они со своей магией здесь делают?»
– Я похож на вашего мужа, сударыня? – решил уточнить Бармин. – Или вы имеете в виду второго деда?
– Я твоя бабушка, Ингвар, – назвалась наконец немолодая дама, – княгиня Кемская Анна Георгиевна. Но это по второму мужу. А по первому – по твоему деду – герцогиня Бирон. И разумеется, не Анна, а Ханна дочь Йорна графа фон Нойвида. Так подойдет?
– Вполне! – кивнул Игорь. – Приятно познакомиться, Ваша Светлость[29]29
Здесь Игорь обращается к бабушке так, как принято было обращаться к герцогам; младшим детям правнуков императора и их мужским потомкам, а также к светлейшим князьям по пожалованию.
[Закрыть]! Значит, вы мать моей матери Хельги. А что случилось с родней моего отца?
– Мы это обсудим несколько позже, – остановила его расспросы княгиня. – А сейчас позволь представить тебе твою тетушку, сестру твоей несчастной матери. Подойди к нам, Юлиана! Юлиана моя дочь и родная сестра твоей матери.
– Княгиня Холмская, – представилась женщина, подходя к своей матери, – Ульяна Михайловна.
«Значит, это не только мой казус, – покачал Бармин мысленно головой. – У них у всех по два имени. Одно на русский манер, а второе – то ли на немецкий, то ли на скандинавский. И еще, похоже, они действительно используют магию в косметических целях».
На вид этой женщине было лет двадцать пять-тридцать, а на самом деле ей, как показывал самый примитивный расчет, должно было быть где-то под пятьдесят. Возможно, сорок-сорок пять, но все-таки не тридцать. Тоже красивая, как и ее мать, – и какой, верно, была мать Ингвара, – но в гораздо меньшей степени скандинавка, какими их представляет себе массовое сознание. Одним словом, не блондинка, а брюнетка, да и черты лица какие-то другие.
– Очень приятно, Ваше Сиятельство! – вежливо поклонился Игорь своей вновь обретенной тетке. – Значит мою мать звали Ольгой Михайловной?
– Хельгой Михайловной, – поправила его бабушка. – Моего первого мужа звали Михаилом.
– Спасибо, за уточнение! – чуть улыбнулся в ответ Игорь.
Он не знал, в какую игру играют эти «ясновельможные» дамы, но, в любом случае, не собирался им подыгрывать.
«Сдержанность – лучшая политика» – решил он и не ошибся. Его реакция настолько встревожила княгиню, что она даже «опустилась» до объяснений.
– Если ты обижаешься на меня за то, что я не забрала тебя с острова раньше, то напрасно! При прошлом императоре это было невозможно, а Иван воссел на престол всего три месяца назад.
«Не дура, – отметил Бармин. – Настроение схватывает на раз!»
– А теперь позволь представить тебе твою кузину Ольгу, – сказала «старушка», подзывая к себе жестом третью женщину. – Ольга – дочь моего самого младшего двоюродного брата Бориса Глебовича Кашина.
Если бабка и тетка были просто красивыми женщинами, то кузина у Игоря оказалась писанной красавицей. Высокая, стройная, черноволосая и синеглазая она была потрясающе хороша. И это был тот редкий случай, когда женщина не должна напоминать мужчине, чтобы он смотрел ей в глаза. На самом деле, грудь у нее была высокая и полная, то есть, там действительно было на что посмотреть, особенно, если женщина не в зимнем шерстяном костюме, а в неглиже, а еще лучше без всего. Но у нее были такие дивные глаза, что от них трудно было отвести взгляд. Бармин, впрочем, даже не пытался.
– Здравствуйте, Ингвар! Рада знакомству! – голос у этой молодой женщины, был под стать всему остальному. Красивый голос.
– Рад знакомству, Ольга! – Он все-таки отвел взгляд, переключившись на свою бабушку. – Ваша Светлость, может быть, предложите мне что-нибудь перекусить с дороги, и мы продолжим нашу беседу за столом?
– Да, – чуть прищурилась женщина, отвечая на его выпад. – Разумеется, прошу к столу. Эй кто-нибудь! Проводите графа умыться с дороги!
И добавила вполголоса, скорее себе, чем кому-нибудь еще:
– Умеешь ты, внучек, поставить других в неловкое положение. Но оно и к лучшему. Значит, не полный тюфяк!
Сказано, вроде бы, с одобрением, но Бармину не понравилась интонация княгини.
* * *
Обед подали в половине четвертого, что, скорее всего, являлось вопиющим нарушением протокола, но, по-видимому, княгиня Кемская приняла во внимание неординарность сложившейся ситуации. Все-таки ее внук только-что – буквально, сейчас, в этот самый день, – вернулся из вечной ссылки и из жизни в посмертии, где являлся единственным выжившим на острове человеком. Игорь был этому только рад. Устал с дороги, проголодался и был к тому же оглушен водопадом новых впечатлений. Ему срочно требовались калории, – и побольше, – и некая пауза, чтобы собраться с мыслями. И он ее, эту паузу, получил, поскольку разговаривать за обедом о делах – моветон[30]30
Моветон – устар. дурной тон; поведение, манеры и поступки, считающиеся неподобающими, неприличными, не принятые в данном обществе.
[Закрыть]. Вот все пятеро, считая полковника Кальф-Калифа, и молчали. Впрочем, не все, не совсем и не в каждый момент времени.
– Как тебе лопатка молочного ягненка? – спросила бабушка, обратив внимание на то, с каким аппетитом расправляется Игорь с поданным ему блюдом. – Не правда ли хороша?
– Благодарю вас, Ханна Йорновна, – вежливо съязвил Бармин, – это гораздо вкуснее пшенной каши с топленым салом. Так что, она, и в самом деле, хороша. А ведь это мне еще повезло, что, когда все вымерли, в городе остались запасы продовольствия. Иначе пришлось бы довольствоваться одними сухарями.
– Не обижайтесь на нас, Ингмар – неожиданно вмешалась в разговор Ольга. – Нам сложно представить, через что вы прошли. Как жили на острове и как выжили. Полагаю, мы совершим еще много шибок, но поверьте, граф, мы делаем это не со зла и не для того, чтобы вас оскорбить.
– Я не обижаюсь, – улыбнулся девушке Игорь. – Я просто ответил на вопрос. Вам следует учитывать, милостивые государыни, что я тоже не всегда буду вас правильно понимать. Другое воспитание, иной образ жизни и полное отсутствие опыта общения с людьми, живущими на Большой земле.
Похоже, его слова произвели даже большее впечатление, чем прежнее язвительное замечание. Кажется, до присутствующих стало доходить, насколько он от них отличается.
– Извините, – покраснела Ольга, хотя ей-то как раз извинятся было не за что.
Она была не только молода, и хороша собой, но и умна, обладая к тому же сильным характером и, как ни странно, совестью. Редкое сочетание, но боги щедро наградили его кузину. Это ему теперь было более, чем очевидно.
После этого короткого обмена мнениями, обед продолжался плавно и спокойно, без новых стычек и конфликтов на пустом месте. Видно, принимающая сторона осознала свои ошибки. Бармин, впрочем, тоже. Ему конфликтовать было не с руки. Показать себя по первости несколько излишне резким и не вполне адекватным – по случаю прибытия из мест не столь отдаленных, – куда ни шло. Но излишне борзеть – тоже не вариант. В конце концов, он в своем нынешнем положении беспомощен, аки дитя малое, и полностью зависим от доброй воли приютивших его родственников. К тому же по отношению к ним это было бы просто несправедливо. Ссориться с людьми, которые при первой возможности прислали за ним в Барентсбург конвертоплан с поисковой группой, «не есть гуд» и попахивает черной неблагодарностью.
Разговор возобновился, когда после десерта вся компания переместилась в смежную гостиную, куда им подали кофе и напитки. Бармин выбрал старку и не прогадал. Оказалась не хуже любезного ему в прошлой жизни скотча, и всяко лучше франкского коньяка. На его вкус, разумеется. А с хорошо сваренным кофе, – то есть, сваренным правильным способом и из правильных зерен, – да с сигаретой из ароматного египетского табака, двадцатилетняя пятидесятитрехградусная старка пошла в лет. Остальные тоже пили кофе, но, не выпендривались, как сделал это Бармин, а довольствовались хорошим коньяком, а курила и вовсе одна лишь княгиня Кемская.
– Видишь ли, – сказала она, элегантно выпустив между красиво очерченных губ тоненькую струйку табачного дыма, – двадцать три года тому назад твой отец, царствие ему небесное, совершил крайне опрометчивый поступок. Он вместе со своим отцом и некоторыми другими аристократами из западных княжеств выступил против согласованного кандидата на престол от северо-восточных и восточных княжеств. Речь, разумеется, о прямом наследовании короны, и ситуация тогда сложилась отнюдь не простая. Формально наследником являлся Константин, но его права на престол можно было оспорить в связи с неупорядоченной половой жизнью его отца. Вот их и оспорили, а когда он в конце концов победил, его противники отправились кто на плаху, а кто на каторгу. Твоего отца выслали в Барентсбург после двух лет уральской каторги. Его отца – твоего деда – казнили, а моя бедная Хельга просидела все эти годы в Шлиссельбурге, в одиночной камере. С большим трудом удалось выхлопотать для них изменение участи, но большего мы добиться так и не смогли. Когда стало известно о твоем рождении, – а мы через своих соглядатаев старались все время держать руку на пульсе, – мы обратились к императору с просьбой забрать тебя с острова. Но Константин отказал. По правде сказать, он был человеком низким и злопамятным. Отказал, да еще и публичную выволочку устроил. И так раз за разом каждые пять лет. Прошение, отказ и скандал, и новое прошение. Константин умер полгода назад. Еще на три месяца затянулась коронация Ивана. Да и позже – по восшествии на престол, – у нас не сразу получилось объясниться с новым императором. К тому же он племянник Константина. Так что, сам понимаешь, все непросто.
– Понимаю, – кивнул Игорь. – А что же родственники моего отца?
– Они тоже просили о снисхождении, – без всякой охоты признала княгиня, – но им, разумеется, было сложнее, чем нам. Они участвовали во всей этой истории с коронацией Константина, а мы, хоть и западники, – нет.
– Понятно, – кивнул Бармин. – Что теперь?
– Теперь ты прощен. С тебя сняты все вины и возвращены имя и титул. Даже часть земель обещали вернуть…
«Значит, бедняга Ингвар попал под амнистию даже без того, чтобы быть осужденным! – покачал он мысленно головой. – Это же какой сукой надо быть, чтобы за грехи отцов на ребенке отыгрываться? Гуманисты хреновы!»
– Поживешь пока со мной, – продолжала между тем княгиня. – У тебя же нет ни подходящего образования, ни воспитания. Кроме того, тебя требуется ввести в общество. Этим мы и займемся.
– Юлиана и Ольга мне помогут, – добавила через секунду. – Они моложе и нынешний свет знают лучше. Как тебе такой план?
– Спасибо, Анна Георгиевна, – вежливо улыбнулся Игорь, опрокинув очередную чарку старки и закуривая новую сигарету. – Принимается с благодарностью. Два вопроса, если позволите.
– Спрашивай, – предложила прервавшая наконец молчание Ульяна-Юлиана.
– Насколько большой свободой я буду располагать?
– Тебя никто не собирается ограничивать ни в передвижениях, ни в образе жизни, – как бы сетуя на его непонятливость, покачала головой старая княгиня. – Ты свободен делать все, что тебе заблагорассудится. В пределах разумного, разумеется.
– Учти так же, – снова вступила Ульяна, – что ты пока не адаптировался к жизни в империи. Не знаешь реалий, правил и законов… А ведь есть еще масса нюансов и условностей в зависимости от круга общения, места и времени.
«Значит, не свободен… – Отметил мысленно Бармин. – Будут держать на коротком поводке, что, в общем-то понятно и объяснимо. И, наверняка, разумно и правильно по сути, но никак не по форме».
– Понимаю и принимаю, – сказал он вслух. – Вам виднее.
– Вот и славно, – улыбнулась бабушка. – Но у тебя, кажется, есть еще какой-то вопрос.
– На самом деле, вопросов много, – объяснил Игорь, – но сейчас задам самый актуальный. Что насчет свободы вероисповедания?
– Почему ты спрашиваешь? – удивилась тетка.
– Потому что я не христианин, а язычник, – заявил Бармин, которому понравилась сама идея быть язычником.
– Язычник, – задумчиво повторила за ним княгиня. – Вот как. Что ж, не смертельно. У нас, на Западе, язычники составляют едва ли не треть населения. Даже в моем замке есть капище и священная роща. Это на другой стороне парка. Тебе потом слуги покажут.
– На Востоке язычников и того больше, – продолжила, выпустив изо рта дым новой затяжки, – но определенные трудности у тебя с этим будут непременно. Иван, как и его отец, – ревностный христианин, и ему легче найти общий язык с иудеями и схизматиками, чем иметь дело с германо-скандинавским или славянским политеизмом… Преследований, разумеется, нет, – чай не в средневековье, – но жить тебе с твоей верой будет непросто.
Как ни странно, разговор на этом отнюдь не угас, хотя, чего уж там, момент для этого был самый подходящий. Вернее, тема удачная. На такой теме легко поставить точку или даже многоточие, но неожиданно в разговор вступила Ольга, спросившая, а как с этим делом, – то есть, с исправлением культа, – было на острове. И почему Игорь выбрал именно язычество? Пришлось объяснять, что в церковь его все равно не пускали, а у язычников в Барентсбурге и окрестностях было сразу несколько алтарей, и они никого от себя не гнали. Так что, сначала он прилип к славянам, а несколько позже познакомился так же с германо-скандинавским политеизмом, который ему, вроде бы, должен быть ближе в связи с происхождением.
– Так вы, Ингвар, какое язычество, в конце концов, выбрали? – спросила Ольга, когда он закончил объяснять свой казус.
– Без предпочтений, – улыбнулся он ей в ответ. Смотреть на Ольгу было более чем приятно, улыбаться ей и того лучше. Но, возможно, все сводилось к простому факту: это была первая молодая женщина, которую Бармин увидел в этом мире.
– Как это? – удивилась красавица. – Извините, Ингвар, но мне кажется, это неправильно. Что значит, без предпочтений? Это, как, если бы я сказала, что поскольку верую в Спасителя, то для меня нет никакой разницы, в каком храме молиться: в католическом или православном!
– А вам не все равно? – Это он зря сказал, если честно. Слова сорвались с языка практически случайно. Без цели обидеть кого-либо, – тем более, Ольгу, – обидеть или просто задеть, но вышло, как вышло, а слово не воробей, вылетит – не поймаешь. Что же касается религии, то, возможно, случай Бармина был и вовсе непонятен, и даже неприемлем в реальности Ингвара Менгдена.
Дело в том, что Игорь был типичным порождением советской эпохи. Научный атеист на официальном уровне и полный пофигист за закрытыми дверями. И храмы, любые храмы интересовали его исключительно с эстетической точки зрения. Литература, ветхий и новый завет, апокрифы и философские споры. Фрески и иконы, опять же архитектура. Хоровое пение. Оно было великолепным практически у всех вероисповеданий, – что у григорианцев[31]31
Григорианское пение, григорианский хорал, cantus planus – литургическая монодия римско-католической церкви.
[Закрыть], что у православных, что у иудеев, – и орган, разумеется, который есть у протестантов и католиков. Но вот к самой религии Бармин оказался практически равнодушен. Не враг, но и не друг. В СССР с этим было просто. Переехав же в США, Игорь Викентиевич едва не поддался упорному давлению свихнувшихся на религиозной почве американцев. Но в конце концов устоял, и был этим чрезвычайно горд. Пусть им улыбчивым неучам! Им простительно, а он хоть и белый, но совсем другого этнического происхождения. В его роду четыре поколения людей, веривших в науку и позитивное знание, ему ли склонять выю перед тем, во что надо верить, но что невозможно доказать? Впрочем, Бармин всегда уважал верующих людей и не стал бы доказывать им, насколько они не правы. Его это, на самом деле, всегда удивляло и, пожалуй, даже раздражало: почему он уважает их идеалы, их веру и стиль жизни, а они его жизненную позицию – нет? Но сейчас, возможно, он действительно перегнул палку, спросив Ольгу:
– А вам не все равно?
– Нет, – ответила она. – Мне не все равно.
И была права. Это ее жизнь, ей и решать.
– Вот и славно! – улыбнулся он, снимая возникшее было напряжение. – Значит, вы, Ольга, не склонны к ревизионизму и последовательны в своих убеждениях. И это характеризует вас, как цельную натуру.
– Ты уверен, что нигде никогда не учился? – нахмурилась бабушка, видимо уловившая в его словах отголосок серьезного мировоззрения и некой устоявшейся культурной позиции.
«Погорячился, – признал Игорь. – Значит, надо тщательнее фильтровать базар».
– Ну, где бы я мог учиться? – сделал он невинные глаза. – Только если в академии белых медведей.
– Да, вроде бы, негде, – согласилась княгиня. – Но у меня все время возникает впечатление, что ты весьма образованный юноша.
– Увы, это весьма поверхностное впечатление, – грустно усмехнулся Бармин, но взял ее слова на заметку.
«Разговорился, блин! Язык до цугундера доведет!»
К счастью религиозного спора не получилось, и тетушка ловко перевела разговор на другие, более прозаические предметы, расспрашивая Игоря о жизни на острове, о том, чем он занимался в детстве и как выжил, оставшись в Барентсбурге один в полярную ночь. Изображать из себя безграмотного и недалекого увальня было уже поздно, и Бармин попытался своим рассказом сгладить углы. Объяснил, что жизнь в таких местах, как Барентсбург проста, но тяжела. Много физической работы и условия жизни непростые. Опять же климат, – что ни говори, а Грумант расположен за полярным кругом, – да и люди не сахар. В крепости служили сплошь одни штрафники, в городе же жили исключительно политические ссыльнопоселенцы. Статьи у них у всех были разные, но жили они на острове на вечном поселении. Тяжелые люди с трудной судьбой и непростыми характерами, к тому же зачастую обозленные на весь белый свет. Не забыл рассказать и о том, что, следуя спущенной, по-видимому, с самого верха директиве, жизнь в Барентсбурге, – имея в виду быт и снабжение, – была отброшена куда-то в самое начало девятнадцатого века и низведена до откровенно жалкого состояния. В общем, рассказ получился долгий и в достаточной мере утомительный. Эмоционально и физически. Все-таки прошлой ночью Бармин толком не спал, день прошел в перелетах, а за окном, глядишь ты, уже окончательно стемнело. Поэтому решили, что поговорить и познакомиться ближе время у них у всех еще будет, а сейчас, если Ингвар не желает перекусить, – а он, благодаря кофе, табаку и алкоголю был совершенно не голоден, – ему, наверное, стоит пойти отдыхать.
– Твои апартаменты уже приготовлены, Карл тебя проводит, – кивнула бабушка на ожидавшего распоряжений слугу. – А завтра после завтрака поедете вместе с Юлианой и Ольгой в Псков и озаботитесь приобретением достойного гардероба. Ну, и всего прочего, разумеется. У тебя, чаю, никаких вещей, пригодных для жизни в цивилизованном обществе, нет. Вот завтра все и купите.
– А как же деньги? Это же, наверное, все недешевые вещи, – на всякий случай полюбопытствовал Игорь.
– О деньгах не беспокойся, – улыбнулась княгиня Кемская. – Я, слава богу, не бедствую, да и у тебя, полагаю, кое-что есть на банковских счетах. Но это не сейчас. Это мы ближе к лету съездим в Новгород, там все и выясним…
2. Четвертого марта 1983 года
Апартаменты Игоря располагались не в Новом Паласе, а в старой части замка. Конкретно его поселили в Круглой башне, защищавшей некогда северо-восточный изгиб стены. Впрочем, даже став жилой, она, похоже, не перестала служить оборонительным целям. Во всяком случае, пройдя вслед за слугой по соединяющей палас и башню крытой галерее и поднявшись по винтовой лестнице на третий этаж, Бармин оказался в довольно узком коридоре, плавно загибавшемся вдоль внешней стены башни. Дверь, ведущая в апартаменты, выходила на простенок между двумя узкими стрельчатыми бойницами, в которых к величайшему удивлению Бармина располагались автоматические турели с чем-то весьма крупнокалиберным, выглядывавшим наружу сквозь бронеколпак. Турели, судя по всему, работали в автоматическом режиме, но к ним прилагалась система видеоконтроля, – экран сейчас был включен, – работавшая, как понял Игорь, и от обычных, и от инфракрасных камер наружного наблюдения.
«А ничего так крепостица!» – почесал он мысленно затылок, но гораздо занимательнее был другой вопрос:
«С кем воюем?»
Зато апартаменты оказались самого мирного вида. Просторная комната, красивая удобная мебель из светлого дерева, – кровать, письменный стол, два кресла и стенной шкаф, – резной камин, в котором сейчас уже потрескивали горящие поленья, высокое, но узкое окно, выходящее во внутренний двор, и еще одна дверь, ведущая в небольшой, но отлично оформленный и оснащенный санузел. Душевая кабинка, раковина и унитаз, отгороженный от общего пространства матовым стеклом – все вполне узнаваемое по прежней жизни, как, впрочем, и большинство других вещей, окружавших Бармина в этой комнате и в этом доме.
Рюкзак Игоря нашелся в шкафу, но из него Бармин достал только несессер с туалетными принадлежностями и смену белья на утро. Потом он принял горячий душ, отметив, что слуги приготовили для него в ванной комнате запечатанный пластиковый пакет с мочалкой, шампунь для волос и жидкое мыло. Еще там, как в хорошей пятизвездочной гостинице, были разложены и расставлены какие-то совершенно ненужные ему кремы и лосьоны, простой, но практичный бритвенный прибор, качественная зубная щетка и паста для зубов. Порадовавшись дарам цивилизации, Игорь вышел из ванной в одном лишь махровом халате, надетом только из приличия. В апартаментах было достаточно тепло, но ходить голым Бармин не любил. Он даже во время антрактов в сексе, что нередко случалось в молодые годы, – когда «игры в партере и на низком старте» затягивались на всю ночь, – предпочитал надевать трусы, чтобы принести нагой женщине бокал вина, чашку кофе или стакан воды. Все его немногочисленные женщины, не исключая жены, были не из стеснительных и могли расхаживать при нем по дому в чем мать родила. А вот он не мог. Во время секса не стеснялся, но вот, отдыхая от половых излишеств, предпочитал, как говорится, прикрывать срам.
