Текст книги "Прибежище из серы и тьмы (ЛП)"

Автор книги: Люсинда Дарк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)

С тихим проклятием я хватаюсь за камни на стене, ища ручку или что-то в этом роде, что приведет нас вперед. – Это должно быть здесь, – бормочу я. – Она заходила за эту стену. – Однако, в отличие от моей Королевы пауков, я не маленькое существо, способное проползти между камнями и проникнуть в комнаты за ними.

– Кайра. – Рука Руэна нежно касается моего плеча.

Я отстраняюсь и хватаюсь за другой камень, дергая до тех пор, пока не становится очевидно, что он не отвалится. – Нет, – огрызаюсь я. – Она здесь. Здесь должна быть дверь. Я знаю, что видела…

– Кайра, я знаю, ты хочешь, чтобы он был жив, – голос Руэна звучит раздражающе понимающим. – Я хочу этого не меньше, чем и ты.

Мои руки шарят по стене, но каждый камень, за который я хватаюсь, остается погруженным в твердую плоскую поверхность. Тяжело дыша, чувствуя, как стены коридора медленно смыкаются вокруг меня, я закрываю глаза и прислоняюсь лбом к камню. – Я не могу этого сделать. – Этот шепот похож на карканье, вырвавшееся из моего истерзанного горла.

Сильные мужские руки обвивают мою талию и тянут назад – к твёрдой, мускулистой груди. Руэн прижимает края моего плаща к телу, склоняет голову и упирается лбом в моё плечо.

– Всё будет хорошо, – шепчет он.

Мои глаза снова открываются и я смотрю на стену перед собой. Кэдмон, несмотря на все его недостатки и удручающе расплывчатые намеки, был силен. Он был Богом, которого боялся даже Трифон. Без него… мы обречены. Я знаю это. Другие знают это, и, в глубине души, я думаю, Руэн тоже это знает. Книга, которую он мне дал, не принесла никаких ответов, независимо от того, сколько раз я проверяла ее с тех пор, как мы прибыли сюда, страницы оставались удручающе пустыми. Возможно, я думаю, сила предвидения будущего умерла вместе с Кэдмоном, и книга больше не работает, если его здесь нет.

Пламя над нашими головами вспыхивает еще раз, на этот раз сильнее. Я поднимаю на него взгляд. – Твоя иллюзия, кажется, думает, что здесь есть дверь, – рассеянно говорю я.

Руэн поднимает голову и следит за моим взглядом. В приглушенном свете пламени, который освещает только половину его черт, я понимаю, что он хмуро смотрит на огонь, словно сбитый с толку.

– Что такое? – Я поворачиваюсь в его объятиях, кладу обе руки ему на грудь и слегка отталкиваю его назад, чтобы видеть все его лицо. Его взгляд прикован к пламени над нашими головами. Огонь танцует и колышется, а затем дергается, почти сгибаясь пополам, как будто ветерок тянет его в тупик.

– Попробуй еще раз, исследуй стену, – рассеянно бормочет Руэн, щелкая пальцами, приближая иллюзию пламени. Огонь практически перекидывается на камень.

– Но ты сказал…

Руэн подталкивает меня к стене. – Ты попробуй справа, а я попробую слева, – говорит он.

Нахмурившись, я смотрю на него, но когда его руки начинают скользить по неровным краям камней, встроенных в стену, я не утруждаю себя расспросами о причинах внезапной перемены. В конце концов, он прав; я не хочу верить, что Кэдмон действительно мертв.

Следующие несколько минут мы осматриваем стену сверху донизу, хватаясь за каждый камень, пытаясь найти неровный шов на поверхности. Ничего. И все же пламя продолжает плясать над нашими головами, словно называя нас идиотами за то, что мы не нашли вход.

– Черт! – Рявкаю я, отдергивая руку, когда один из шероховатых краев камня врезается в мою ладонь.

– Что… – Руэн останавливается и хватает меня за руку, притягивая ближе, когда струйка крови образует идеальную линию от основания моего среднего пальца до тыльной стороны ладони.

– Все в порядке, – говорю я, убирая от него руку и вытирая ее о плащ. – Это заживет за одну секунду…

Пламя гаснет, прерывая мои слова, и когда опускается тьма, мое сердце подскакивает к горлу, заглушая остатки моего голоса. Я наполовину убеждена, что Руэн был просто слишком поражен, чтобы поддерживать иллюзию, когда через несколько секунд не раздается характерного звука шагов в сапогах, приближающихся по коридору, чтобы заманить нас в ловушку. Однако вместо этого в замкнутом пространстве раздается серия скрипов и стонов, как будто старое дерево гнется на сильном ветру. Что-то твердое касается носка моего ботинка. Я делаю шаг назад, но он ударяет снова.

Снова и снова я ухожу, и Руэн следует за мной – глухой звук его собственных шагов и дыхания – мой единственный признак того, что он где-то находится. Иллюзия пламени вспыхивает с новой силой, еще раз показывая, что мы отошли достаточно далеко, чтобы стена полностью исчезла. Я таращусь на широкий проём, за которым скрывается лестница, уходящая вниз.

– Должно быть, на замках какое-то заклинание, – говорит Руэн.

Я поворачиваюсь к нему. – На замках без защелки, или даже засова?

Сине-фиолетовые глаза устремлены в зияющую пропасть лестницы: – Нет, – отвечает он. – Мы ничего не толкали и не тянули. Такого рода заклинания можно снять лишь при подношении крови.

Глава 13

Руэн

Кайра двигается первой теперь, когда стена открылась. Я внимательно наблюдаю за ней. Она стоит наверху лестницы, отвернувшись от меня настолько, что я не могу увидеть выражение ее лица, но мне нетрудно разглядеть напряженные линии ее тела под плащом. Ее плечи расправлены, спина прямая как шомпол.

Я не могу не вспомнить, как она смотрела на корабли, которые унесли нас по черным волнам в это проклятое место. Подобно преступнице, идущей на виселицу, она смотрела на гору из серы – остров Ортус – отсутствующим взглядом, который, казалось, улавливал все на своем пути и в тот же момент – ничего.

– Кайра?

Она ничего не говорит, даже не замечает меня, когда движется вперед. Одна ступенька вниз, потом другая. Я следую за ней в сырое холодное помещение под потайным дверным проемом. Возможно, было слишком рано пытаться убедить ее, что ее сны были всего лишь снами, но я ненавидел то, как отчаянно она царапала камни в стене, практически умоляя неодушевленный предмет дать ответы.

Мой взгляд устремляется вверх, к пламени, парящему над закрытой капюшоном головой женщины, спускающейся по лестнице впереди меня. То пламя сказало по-другому. Как я сказал Кайре, мои иллюзии проистекают из силы разума. Я хочу, чтобы все мои иллюзии действовали так, как если бы они были реальными. Это было одной из причин, по которой я запретил ей прикасаться к нему. Если бы я позволил, она бы обожглась. Пламя действовало так, как будто за стеной было больше проходов, настойчиво раскачиваясь, как будто воздух цеплялся за него и пытался протащить сквозь камни.

Теперь я задаюсь вопросом, правильное ли я принял решение.

Шаги Кайры учащаются, и мои тоже, пока мы оба не начинаем мчаться, практически прыгая вниз по лестнице, чтобы добраться до самого низа. Ледяные порывы ветра поднимаются снизу, срывая капюшон Кайры с ее головы. Прядь ее серебристых волос летит мне в лицо, ее аромат проникает в мои ноздри и впитываясь в каждую мою пору.

Я протягиваю руку и хватаю ее за руку. – Притормози. – Ее голова отвернута от меня, она сосредоточена на чем-то внизу. – Кайра?

– Мы почти на месте, – говорит она таким тоном, словно говорит из какого-то далекого места. – Это за следующим поворотом.

Я не знаю, откуда она знает – это может быть из-за того, что было общего между ней и ее фамильяром-пауком, – но убежденность в ее тоне заставляет меня ослабить хватку на ее руке и отпустить ее. Проходит мгновение, и на этот раз, когда она спускается по лестнице, это происходит в более спокойном темпе, как будто она заставляет себя идти медленнее, чем раньше.

Я следую за ней без комментариев, находя ее утверждение правильным, когда после следующего поворота лестницы мы оказываемся на твердой ровной площадке. Заметив факел на стене, я посылаю свое пламя вперед, чтобы зажечь его. К ручке прилипла паутина, но я стряхиваю ее, поднимаю факел и вожу им вверх-вниз по длинному коридору, который мы нашли.

Место, которое мы обнаружили здесь, внизу, кажется забытым во многих отношениях, чем треснувший и покрытый паутиной факел в моей руке. Стены покрыты комочками липкой зеленой и черной субстанции, а на покрытом пылью полу нет следов, свидетельствующих о каких-либо недавних посетителях.

– Сюда. – Кайра начинает идти, и я, держа в руках единственный источник света, следую за ней.

Чем дальше мы идем, тем холоднее становится в помещении, пока клубы моего собственного дыхания не превращаются в облака настоящего тумана при каждом выдохе. Кайра ни на секунды не сбивается с пути, ее шаги остаются уверенными и непоколебимыми, когда она идет по коридору. Я позволяю себе ненадолго осмотреть нашу новую обстановку. С одной стороны нет ничего, кроме плоской, слегка изогнутой стены, а с другой…

– Клянусь Богами… – Отвращение скручивается у меня в животе. Ряды камер, сделанных из серы. Черные решетки торчат из пола и опускаются с потолков, смыкаясь, как зубы, над пустыми комнатами. В некоторых из них есть останки бывших заключенных, разложившиеся не более чем на пыль и кости. На стенах и прутьях каждой камеры виднеются следы когтей, лезвий и даже зубов, как будто ее обитатели не всегда были вполне людьми.

Щелкающий звук, похожий на скрежет камня по камню, заставляет меня обернуться и обнаружить, что Кайра находится более чем в нескольких шагах от меня, ее шаги сокращают расстояние, когда слышен шорох в направлении следующего прохода камер.

– Кайра, не надо…

Она резко останавливается, поворачиваясь к одной из камер, и я чуть не бросаю чертов факел в мужчину, который появляется за решеткой.

Запавшие глаза, которые кажутся почти черными из-за недостатка света, смотрят из лица, настолько лишенного жизни, что кожа иссохлась до серого цвета. Плоть туго натянулась на кости, а на его щеке, лбу и горле виднеются отметины и шрамы. Грязная туника на нем испачкана кровью, но даже сквозь исходящий от него отвратительный запах я могу его узнать.

Я останавливаюсь рядом с Кайрой, когда мы вдвоем смотрим на мужчину, и он делает то же самое в ответ. Когда он улыбается, кажется, что его зубы сверкают в темноте.

– Ты нашла меня, – небрежно бормочет он, его голос грубый и хриплый, как будто он исцеляется после того, как его унесли крики.

– Ты мне снился, – отвечает Кайра. Затем ее взгляд обращается к камере, примыкающей к камере Кэдмона. Еще одна стена из прутьев серы отделяет Бога Пророчеств от женщины в соседней камере. – И ты.

Кэдмон оглядывается на женщину, скрытую в тени. Единственная причина, по которой я вообще знаю, что она там, – это то, как свет факела, который я держу, мерцает и скользит по белой, как кость, плоти и поношенной одежде, слишком напряжённую и застывшую, чтобы принадлежать мёртвому телу. Даже трупы не могут оставаться такими неподвижными.

Первым заговаривает Кэдмон, поворачиваясь к женщине и протягивая руку, как будто она может пройти сквозь решетку и присоединиться к нему. – Пойдем, Ари. – Его рука дрогнула, когда его охватил резкий кашель, и он согнулся пополам, кровь стекает с его сухих, потрескавшихся губ. Закончив и приведя себя в порядок, он проводит тыльной стороной ладони по рту, не обращая внимания на красное пятно на коже.

Фигура в углу, наконец, движется, поворачивая голову и придвигаясь на дюйм или два ближе, ровно настолько, чтобы я смог разглядеть ее черты. Знакомые черты. Я застываю на месте, мои глаза сужаются.

– Пришло время познакомиться с ней, – продолжает Кэдмон, снова делая жест рукой.

Кайра так же очарована этой женщиной, как и я. Она не просто наблюдает за другой женщиной, она смотрит на нее так, словно может снять слои ее плоти и исследовать внутренности. Серые глаза грозового облака неподвижны, цвет быстро исчезает по мере расширения зрачка. Я возвращаю свое внимание к незнакомке, когда она выходит из темноту и делает шаг вперед.

Факел действительно выпадает из моих рук, иллюзия пламени мгновенно гаснет, когда дерево врезается в каменный пол и разлетается в щепки. Однако даже когда свет исчезает, ущерб уже нанесен.

Я вижу эту женщину и узнаю ее по изображению на стекле в кабинете Кэдмона.

Женщину, похожую на Кайру.

Глава 14

Ариадна

10 лет назад…

Грань между добром и злом настолько тонка, что невозможно понять, стоишь ли ты на одной стороне или на другой. Однако в глубине души я знаю, что добро и зло ничего не значат для матерей.

Матери живут по другому кодексу чести – по тому, в котором смерть, кровопролитие и насилие – не что иное, как камни, по которым нужно карабкаться. Чего бы это ни стоило. С кем бы мне ни пришлось столкнуться. Они не что иное, как препятствия на моем пути.

Темные завитки теней стекают с кончиков моих пальцев, вьются по всей длине моего бока, а затем скользят вверх, чтобы лизнуть там, где моя щека открыта ледяному воздуху. Я поворачиваюсь щекой и нежно целую силу, и она дрожит от удовольствия, прежде чем снова раствориться в моей плоти.

Все, что потребовалось, чтобы осознать произошедшую во мне перемену, – это серебристоволосый сероглазый младенец. С туманным изнеможением и кровью, сочащейся между моих бедер, ощущение этого маленького, бесконечно хрупкого тела у моей груди сделало всю агонию, все месяцы страха разоблачения, все годы под каблуком моего отца, секреты моего возлюбленного и то, что мы создали, стоящими того.

Даже сейчас, когда мои ноги утопают в снегу до самых колен, я тащусь в самую темную часть Пограничных Земель, оно того стоит. Малейший шанс найти ее – быть с ней – стоит всех тел, которые я оставила после себя.

Осознает он это сейчас или нет, но Трифон поймет, когда увидит последнего из своих приспешников, которого я отправила, и послание на их окровавленных, изломанных телах. Его ярость будет велика, и все же я не могу найти в себе сил беспокоиться. Вся власть в мире, а он все еще не может контролировать меня, и я скорее умру, чем позволю ему сделать то же самое с моей дочерью.

Десятилетие поисков. Десять лет охоты и бегства от тех, кто хотел заковать меня в цепи. И вот, я наконец-то добилась этого. Я наконец-то нашла их. Хенрика и… ее. Какая-то часть меня негодует на Хенрика за его способность прятаться от тех, кто охотится за ним. Однако после всего, что он потерял из-за меня, во мне также есть проблеск гордости. Он сохранил нашу девочку в безопасности, спрятал подальше от судьбы, которая постигла бы ее, если бы о ее существовании стало известно. Я могу только молиться, чтобы он понял, что я не осталась в стороне, потому что не люблю его, потому что не люблю нашего ребенка.

Одинокая слеза скатывается по щеке, но она исчезает почти сразу, как достигает челюсти, из-за пронзительно холодного ветра, который бьет меня по лицу. Тем не менее я топаю вперед. Мои руки сжимаются в кулаки.

Лицо Кэдмона возникает перед моим мысленным взором, когда я взбираюсь на следующий холм, а ночная тьма окутывает весь этот кусочек Пограничных Земель лишь белыми вихрями и просветами деревьев.

Предатель.

Обманщик.

Монстр.

Еще больше слез грозит пролиться, но я не позволяю им. Не из-за него. Только не из-за него.

Еще шаг, и еще, и еще. До меня доносится мужской крик вдалеке. Нахмурившись, я поднимаю голову и нюхаю воздух. Ветер доносит запах сосны и дыма. Мое сердце громыхает в груди, и я протягиваю руку, создавая вокруг себя невидимое энергетическое поле и улавливая множество паучьих разумов. Я отправляю их в полет на нитях из шелка и серебра, чтобы найти то, чего я пока не могу увидеть.

Мои бедра ноют от физического труда, а легкие такие же пересохшие, как и горло, когда я делаю еще один глоток морозного воздуха. Я мчусь вперед, все это время ожидая того, что увидят мои пауки. Образы каскадом возникают в моем сознании, заставляя меня немедленно остановиться, когда ужас охватывает меня. В следующее мгновение я бегу – практически лечу – к подъему на следующий холм. Не обращая внимания на шум, который я сейчас издаю, я спешу и почти переваливаюсь через край утеса, откуда открывается вид на небольшую долину со столбом дыма, поднимающимся высоко в усеянное звездами небо.

Я возможно, потеряла бы равновесие, если бы не рука, обвившая меня за талию и оттащившая от обрыва, с которого я наверняка бы рухнула прямо в центр кровавой бойни перед горящей хижиной. – Сиди тихо, Ари.

Абсолютная. Блядь. Тишина. Несмотря на его предупреждение, я бросаюсь вперед и вырываюсь из его хватки. Однако в ту секунду, когда мои ноги снова ступают на твердую землю, я начинаю двигаться. Извернувшись, я наношу первый удар, попадая Кэдмону в лицо сбоку и позволяя костяшкам пальцев врезаться в его глазницу. Я попадаю с громким стуком, и его ответное проклятие эхом разносится в холодном ночном воздухе.

Ярость захлестывает меня. Мой старый друг – когда-то мой единственный друг – отшатывается, его обутые в ботинки ноги тяжело хрустят по снегу. Я приседаю в боевую стойку и готовлюсь к следующей атаке. Он не ускользнет от меня. Не в этот раз.

– Ари, пожалуйста! – Он поднимает одну руку, а другой прикрывает глаз.

Мое тело врезается в него, сплетение конечностей и ярости. Снег утрамбован так плотно, что превратился в глыбу льда. Холод проникает сквозь слои одежды до костей, но я этого не чувствую. Тепло разливается по моим венам, когда ярость заставляет меня двигаться.

Приземлившись прямо на худощавое тело Кэдмона, я отстраняюсь назад и снова бью его кулаком. Его красивое лицо ударяется о землю. Его левый глаз уже заплыл, но я не позволяю этому остановить меня. Та дружба и родство, которые могли бы у нас быть, разлетелись на куски, и они оседают, как снег, покрывающий наши тела, мягко падающий с неба.

Снова и снова я бью его кулаком, гнев наполняет мои легкие и угрожает вырваться наружу. Я не останавливаюсь, даже когда его ноги обхватывают мое тело и переворачивают нас обоих. Во-первых, Кэдмон никогда не был хорошим бойцом, поэтому от этого движения мы оба катимся по покрытой белым насыпью. Хруст льда и снега под нами, а также вырывающиеся наружу проклятия – единственные звуки в окрестностях. Мы уже достаточно далеко от хижины, так что отдаленное эхо мужского ворчания и треска горящего дерева почти не слышно. Палки и камни впиваются мне в бока, и мой висок натыкается на довольно острую ветку. Она рассекает мой лоб, оставляя глубокую рану. Кровь заливает мне глаза. В ту секунду, когда мое тело останавливается, я, шатаясь, поднимаюсь на ноги и снова поворачиваюсь лицом к своему противнику.

– Ублюдок! – Шиплю я.

Распростертый на снегу, с окровавленным лицом и синяком, уже набухающим на одной глазнице, Кэдмон кашляет и выдыхает облачка воздуха, собираясь с силами. Я не даю ему такой возможности – делаю шаг вперёд и выбиваю из-под него руку, на которую он опирается, а затем наношу удар в живот.

– Ты, предательский… – удар – …кусок… – удар – …дерьма! – удар.

Он ловит мою ногу на следующем замахе и выворачивает. Моя спина ударяется о сугроб, снежные хлопья падают мне на лицо, пока я отплевываюсь и пытаюсь сесть. – Послушай меня, черт возьми! – Рявкает Кэдмон. – Я забрал ребенка не для того, чтобы причинить тебе боль, Ари!

– Чушь собачья! – Огрызаюсь я в ответ.

Он перелезает через меня и хватает за руки, прижимая их по обе стороны от моего лица.

Я притягиваю к себе темноту, тени за тенями приходят на мой зов, обвивая нас длинными призрачными щупальцами. Они сжимают его горло и запястья, прижимая к себе, лишая жизни. – Ты был моим другом! – Я кричу. Резкий крик поглощается ветром, срывая последние остатки вежливости, здравомыслия и унося их по ветру. – Я доверяла тебе! – У меня перехватывает горло на последних трех словах, голос срывается от напряжения.

Его образ колеблется и становится размытым. Я словно внезапно смотрю на него со дна глубокого озера.

Трахни меня, я плачу. Снова.

Плачу, когда душу своего лучшего друга до смерти.

Золотая вспышка появляется на периферии моего тела, а затем обволакивает мою фигуру длинными лентами. Я стискиваю зубы, борясь с ними, вцепляясь в горло Кэдмона, сжимая его все крепче и крепче, пока не угрожаю сломать себе пальцы, а заодно и его шею.

Ленты становятся из ласкающих и сладких, пытающихся нежно побудить меня выпустить мою добычу, жесткими и цепкими, когда они обвиваются вокруг моих конечностей, моих рук, моих запястий, моего собственного горла. Они разделяются и проскальзывают в пустоту между моими руками и шеей Кэдмона.

Когда его вырывается – против моей воли, – он задыхается, хватая ртом воздух и хватаясь за свое изуродованное горло. Я снова тянусь к нему, и ленты превращаются в цепи, оттягивая меня еще дальше назад и волоча по верхнему слою снега, пока я не оказываюсь в добрых нескольких футах от человека, которого я когда-то считала своим ближайшим союзником.

Ненависть прожигает меня насквозь.

Одна из ленточек скользит к моей щеке, очень похожая на мою собственную силу, и прижимается ко мне. Дернувшись, я щелкаю зубами при виде свидетельства физической силы. Она испаряется, исчезая в одно мгновение, и я оседаю на примятый снег, хватая ртом воздух.

– Хотя я понимаю твою ярость, Ариадна, – тихо шепчет женский, но слишком знакомый голос, – я бы предпочла, чтобы ты не убивала нашего друга. Было бы трудно объяснить его исчезновение.

Я закрываю глаза и откидываю голову на ледяную землю.

– Македония. – Имя Богини со скрежетом вырывается из моего истерзанного криками горла.

– Да, дитя мое.

Мне хочется посмеяться над этим ласковым обращением, но, по правде говоря, для Македонии, Богини Знаний, я всего лишь ребенок. Ей почти столько же лет, сколько моему отцу, и она была бы почти такой же могущественной, если бы не определенные свойства ее даров. Факт, я уверена, который одновременно раздражает и забавляет Трифона.

Открыв глаза, я пытаюсь сесть и обнаруживаю, что небольшое пространство заполнено золотыми нитями силы и еще большим количеством снега. Кэдмон сгорбился, хрипит и кашляет, пытаясь вдохнуть через раздавленное трахею. Это заживет – к моему большому разочарованию.

Фигура в тёмно-золотом одеянии появляется из теней, двигаясь по растревоженному склону с поразительной лёгкостью. Ни звука шагов, ни следов от обуви – она словно скользит по воздуху. Я не шевелюсь, когда она приближается, не останавливаясь, пока не оказывается между мной и Кэдмоном, ближе ко мне.

Наклонившись, Македония протягивает руку и осторожно снимает капюшон своей мантии. Облако вьющихся темных волос веером рассыпается у нее на затылке, убранные назад, со лба чем-то вроде золотой короны. Ее глаза, такие же добрые, какими они всегда были, стали темнее, чем я их помню, затуманенные болью, печалью и чем-то еще, что я узнаю, потому что видела это в своем собственном взгляде последние десять лет. Чувство вины.

– Давай, – шепчет она, протягивая мне руку. – Нам нужно поговорить.

– Только не с ним, – огрызаюсь я, поднимая руку и принимая ее мирное предложение помощи.

– Да, с ним, – заявляет она. – Тебе многое нужно знать.

– Ты не знаешь, что он…

– Неужели? – Македония поднимает меня на ноги и заканчивает мое заявление, приподняв бровь. – Ты думаешь, я была бы здесь, если бы не знала, зачем Кэдмон сюда явился? Что он сделал?

Если это правда, то она знает больше, чем то, что он сделал. Она знает о ней – Кайре. Глубоко вдыхая, я ловлю себя на том, что не удивлена этой информацией. В конце концов, Хенрик – ее сын, и, следовательно, наш ребенок тоже ее крови. Имеет смысл, что Кэдмон обратился к ней за помощью.

Однако прежде чем я успеваю ответить, мужчина, о котором идет речь, издает еще один громкий отрывистый кашель, капли крови падают из его рта на белый снег. То, как его тело изгибается, когда он издает звук, выглядит болезненно. Хорошо, я думаю. Надеюсь, это больно.

– Ариадна, я понимаю твой гнев, – начинает Македония, когда я убираю свою руку с ее и позволяю своим собственным ногам поднять меня.

Из моего горла вырывается насмешливый звук, когда я отворачиваюсь от нее. Какой бы доброй она ни была, даже она не смогла помешать Трифону делать то, что он хочет. – Мой гнев? – Выдавливаю я сквозь стиснутые зубы. – Он украл у меня моего ребенка.

Поворачиваясь к ней спиной, я сжимаю свои окровавленные руки в кулаки по бокам. Еще больше усиков силы выскальзывает из пределов моей плоти, чтобы обвиться вокруг моих боков, защищая, оберегая. Как будто тени, которые живут внутри меня, чувствуют надвигающуюся битву.

Где-то в этих лесах я нужна своей дочери. Образы моих пауков снова проносятся у меня в голове. – У меня нет на это времени. – Я делаю шаг назад и оборачиваюсь, пытаясь понять, как далеко мы ушли от того места, где я была изначально.

Снежные вихри обрушиваются все сильнее, и темные выступающие деревья, которые торчат из земли, как ножи в мясницкой лавке, окружают меня, кажутся толще, чем раньше. Как будто они тоже хотят удержать меня в этом месте.

– Если ты пойдешь к ней, она умрет.

Я замираю. Слова произносятся почти шепотом, настолько тихим и хриплым, что нет сомнений, откуда они исходят.

Медленно, еле заметными движениями я поворачиваюсь обратно к мужчине, поднимающемуся с земли. Кэдмон такой, каким я его никогда раньше не видела. Растрепанный. Его одежда порвана. На губе кровь, лицо наполовину распухло и в синяках. Я позволяю льду наполнить мои вены, когда смотрю в темные глаза, которые знаю с детства.

Только эти слова могли остановить меня. Только угроза жизни моей дочери заставила меня хоть на секунду остановиться, и, о, как я ненавижу его за это. Его сила, в отличие от многих других, имеет огромное значение. Это одна из главных причин, по которой мой отец держит его так близко.

В отличие от многих других представителей нашей расы, дар и проклятие Кэдмона – это знание. У будущего много путей, и только он может видеть их все. Возможно, если бы я не была так охвачена желанием защитить своего ребенка и яростью за него, я могла бы догадаться, что это и было его причиной.

Хотя это не стирает его предательства, какая-то скромная часть меня – какой бы маленькой она ни была – понимает, что, должно быть, именно поэтому он забрал ее.

– Что значит – она умрет? – Спрашиваю я.

Кэдмон проваливается одной ногой в плотно утрамбованный снег и чуть не падает из-за своих усилий. Я не двигаюсь вперед, чтобы помочь ему, и, к моему легкому удивлению, Македония тоже этого не делает. Мы с другой женщиной вместе наблюдаем, как Кэдмон с трудом поднимается на ноги, а затем на мгновение покачивается.

Его глаза настолько опухли, что из-за крошечных щелочек их почти невозможно разглядеть. Каким-то образом, однако, ему удается, спотыкаясь, пересечь поляну, пока он не оказывается в нескольких футах от меня. Он останавливается и поднимает руку, когда ветер доносит до меня запах крови и пота.

– Посмотри сама, Ари, – бормочет он, его голос по-прежнему едва различим. Без сомнения, ему потребуются дни, чтобы оправиться от пережитого.

Я получаю огромное удовольствие от этого факта, когда протягиваю руку и хватаю его за ладонь. Я сжимаю его пальцы до тех пор, пока его кости не угрожают разлететься вдребезги. К моему крайнему отвращению, Кэдмон даже не вздрагивает. Проходит мгновение, затем второе, на третье несколько образов врезаются в мой разум. Древняя сила. Древняя и изнурительная, особенно с учётом боли, которую она принесёт ему в ближайшем будущем; я подавляю любую тень прежней жалости к некогда близкому другу и той цене, которую ему придётся заплатить за то, что он поделился своими видениями со мной.

Перед моим мысленным взором открываются длинные пути, и мне приходится закрыть глаза от реального мира, чтобы просмотреть временные рамки, которым еще предстоит произойти. Появляется лицо, очень похожее на мое собственное – сначала в младенчестве, такое же, как у ребенка, которого я прижимала к груди почти десять лет назад. Моя рука сильнее сжимается на руке Кэдмона, когда новые слезы обжигают мне глаза.

Ее внешность меняется, переходя от мягкой округлости младенчества к аналогичной пухлости малыша, затем к полноте ребенка, проходящего разные этапы детства, к подростковому возрасту и далее.

– Найди две самые сильные линии. – Шепот Кэдмона проникает в мой разум, теперь более отчетливый, потому что он передает его через нашу связь, а не своим настоящим голосом.

Раздраженная необходимостью слушать его, я все же следую его указаниям и вижу два похожих пути, ярче, чем любые другие. Справа и слева серебристые отсветы кажутся змеями, плывущими вниз по реке. Мысленно я касаюсь одной из них, зная по опыту, что произойдет.

Меня затягивает в будущее, которое оно сулит, и я обнаруживаю, что стою в маленькой хижине. Треск! Я подпрыгиваю и оборачиваюсь, чтобы увидеть свое отражение, сидящее на коврике у горящего очага. Ее длинные серебристые волосы заплетены в низкую косу, дитя моего сердца поднимает взгляд от потрепанной книги в руке и улыбается мне.

– Мама, ты вернулась! – Слезы наполняют мои глаза, когда она отбрасывает книгу в сторону и, вскочив, подбегает ко мне. Ее теплое тело прижимается к моему, когда она обнимает меня тонкими руками за талию. У меня разрывается сердце, и я не могу удержаться от погружения в будущее, которого я хочу больше всего на свете. Обнимая ее, я зарываюсь лицом в ее волосы и вдыхаю запах дров, чернил и пыли.

Когда я заговариваю, у меня перехватывает горло. – Г-где твой отец, детка?

Она отстраняется и хмуро смотрит на меня. – Ты не нашла его? – Она хмурит брови, и беспокойство пронизывает черты ее лица. Находясь сейчас так близко, я вижу, что она не совсем такая, как я. Форма её носа куда больше напоминает отца, как и угольно-чёрные ресницы вокруг глаз. Тело, прижатое к моему, худощавое, но не хрупкое. Ее кости толще моих. Она божественна, она прекрасна.

Я обхватываю ладонью ее щеку, ощущая гладкость ее кожи и одновременно ненавидя и любя то, насколько это реально. – Не нашла его? – Рассеянно повторяю я, пытаясь осознать все, что касается этого будущего.

Кайра делает шаг назад, моя рука убирается с ее лица, когда черты ее лица меняются. Домик вокруг нас исчезает, его место занимает клубящийся туман. Лицо, которое появляется следующим, принадлежит ребенку гораздо старшего возраста – нет, совсем не ребенку. Женщине.

Потухшие серые глаза встречаются с моими на изуродованном шрамами лице. Ее волосы острижены почти до макушки. Губы потрескавшиеся и сухие, само выражение лица – определение пустоты. Страх пронзает мое сердце, и я снова тянусь к ней, только эта Кайра отличается от той, другой. Она отстраняется от меня.

Туман рассеивается, и я с ужасом осознаю, где мы находимся.

Ортус.

– Нет…

– Иди ко мне, Кайра.

Моя голова вскидывается, когда я узнаю этот ненавистный голос. Трифон стоит на возвышении с вытянутой рукой. – Нет! – Я кричу, бросаясь к тому, кто когда-то было ребенком передо мной.