Текст книги "Тито Вецио"

Автор книги: Людвига Кастеллацо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 29 страниц)

Восставшие хотели знать, не было ли замечено чего-нибудь ночью во время разведок.

– Ну, что Публипор, – спрашивал один из рабов, – ничего не видели особенного сегодня ночью?

– Нет, ничего. Город спит безмятежным сном, только собаки воют.

– Пусть спят, тем лучше. Вот наш молодой император прервет их сон! Вчера вечером было решено, что сегодня пойдем на приступ. Я удивляюсь, почему до сих пор не вывешена красная туника на его палатке.

– А вы полагаете, что мы пойдем на приступ города? – спросил один из рабов, отличавшийся своим безобразием и трусостью.

– Мне кажется, что нам уже нечего терять время, – заметил храбрый центурион Публипор.

– Но, видишь, – продолжал трусливый раб, – не следует бросаться очертя голову на приступ. Посмотри, как высоки стены города, какие глубокие рвы прорыты вокруг, к тому же в городе такая масса римских легионеров. Страшно!

– Может быть, ты и находишь страшным идти на приступ, потому что ты трус, а нам кажется, что тут нет ничего страшного. Уже не раз мы побеждали римлян.

– Мне все это кажется сном. Я до сих пор не могу взять в толк, как это наш отряд, состоящий из рабов и пастухов, побил римлян, каждый из которых стоит тысячи человек. Должно быть, наше дело кончится тем, что мы опять попадем под ярмо и на наши плечи посыпятся удары плетей.

– Дурак! Теперь же ты дерешься для того, чтобы быть свободным!

– Быть свободным! Это не так просто сделать, как сказать.

– Значит ты не веришь, Мондука, что мы этой ночью будем слать в Капуе?

– Как не верить, верю, будем спать в Капуе, только в тюрьмах, в приятном ожидании, что на утро нас пригвоздят к кресту.

– Чтобы отвалился твой поганый язык! Конечно, ты был бы прав, если бы все были похожи на тебя. К счастью, среди нас только ты один трус. Да, я, признаться, и не понимаю, как ты сюда попал?!

– Да я и сам себе не могу этого объяснить. Надо тебе знать, что одна из ваших шаек взяла небольшой городок, в тюрьму которого я был заключен, разбили двери и всех выпустили на волю. Мне один из предводителей сказал: ступай, ты свободен, вот тебе оружие. Мне это понравилось, потому что у меня уже больше не было хозяина. Но потом я подумал: кто же меня кормить будет? Худо ли, хорошо, но меня господин кормил, а теперь, если меня опять к нему вернуть, он мне все припомнит. Разве что вы его повесили? Ну, тогда совсем иное дело.

– Ты напомнил мне о происшествии, вызвавшем слезы негодования у нашего молодого императора. Он всегда приказывал проливать кровь только в сражении. Но в мирных городах никого пальцем не трогать, ни хозяев, ни рабов, ни аристократов, но на этот раз без этого нельзя было обойтись.

– Расскажи, пожалуйста, как было дело! – закричали все присутствовавшие.

– Надо вам знать, – начал Публипор, – что когда Тито Вецио решил формировать отряд восставших, мы разошлись во все стороны для того, чтобы поднять рабов и гладиаторов. При этом нам была дана инструкция: никому не причинять вреда. Тюрьмы, конечно, приказано было ломать и освобождать заключенных. В течении нескольких дней дела шли отлично. Мы уже возвращались к сборному месту в весьма большом количестве. Распевали песни и были в самом лучшем расположении духа, несмотря на то, что под жгучими лучами солнца в нашем вооружении было совсем нелегко лазить по горам. В одном месте на привале к нам подошел какой-то человек или, скорее, тень человека, худой, окровавленный, полунагой, бросился в ноги и стал просить защиты. Мы, разумеется, прежде всего постарались его успокоить: покормили, попоили, перевязали, как могли, его раны и попросили рассказать нам, в чем дело. Этот несчастный сообщил нам следующее. Недалеко от места, где мы расположились для отдыха, был хозяин-землевладелец, которому принадлежало пятьдесят рабов. Обращался он с ними без всякого милосердия: плети, розги, цепи, голодная смерть, распятие на кресте было наказанием несчастным за малейшее упущение в работе. Когда Тито Вецио решил освободить рабов, и слух распространился по окрестностям, все рабы варвара-землевладельца решили пристать к Тито Вецио. К несчастью заговор их был раскрыт. Вот тут-то изверг хозяин и показал, что лютый зверь в сравнении с дурным человеком – это сама доброта. Всех рабов, закованных в цепи, в количестве нескольких десятков, засадили за изгородь, обнесенную глубоким рвом. Поодиночке их выводили оттуда для пытки и казни, секли плетьми и розгами, иных до смерти распинали на крестах, вешали на деревья вверх ногами, постоянно морили голодом или насмерть травили громадными собаками, которым с этой целью несколько суток не давали есть. Несчастному, рассказавшему нам всю эту ужасную историю, как-то удалось вырваться из зубов голодных псов, он убежал в горы и встретился с нами. Вы понимаете, что почувствовал каждый из нас, выслушав обо всех этих варварских истязаниях, которым злодей хозяин подвергал своих рабов: Мы тотчас же бросились в проклятую усадьбу, но, увы, спасти уже никого не могли. На крестах висели трупы, на деревьях тоже, а кругом валялась масса обглоданных собаками человеческих костей, Конечно, атаковали дом злодея мучителя. Пощады никому не давали: старики, женщины, дети, – все были перебиты. Проклятое гнездо мы подожгли, и огонь уничтожил все, так что на месте, где прежде была цветущая усадьба, остался только пепел.

– Там, я помню, немножко попользовался, – сказал безобразный Мондука, – именем Геркулеса! Какое прекрасное вино я нашел в погребе, чудо! Настоящий нектар, достойный стола самого Юпитера. Я даже сделал себе небольшой запас этого вина.

– А что сталось с бедным рабом?

– Он поправился, вступил к нам в отряд, и, когда напали римляне, он первый бросился в бой, перебил множество легионеров, но и сам вскоре был убит.

– Прекрасная смерть!

– Достойная зависти!

– А что сказал император, когда вы ему донесли, что убили всех в усадьбе?

– Он прослезился и сказал, что проклянет свободу, если такими средствами мы будем пытаться ее получить. Добычу, привезенную нами, он велел бросить в огонь. Нас, конечно, не наказал, понимая, что мы были озлоблены до крайней степени.

– Добычу-то не всю бросили в огонь, – заметил Мондука, – я мое вино скрыл в брюхе.

– Значит, император не дозволяет брать никакой добычи?

– Нет.

– Это плохо. Ну, а как же, мстить этим злодеям тоже нельзя?

– Я тебе говорю, он допускает кровопролитие только в сражении.

– Как же это, если мы возьмем Капую, стало быть надо оставаться с пустыми руками? – опять спросил Мондука.

– Молчи, болван!

– Однако, как же это, – отозвался один из гладиаторов, – не можем же мы гладить по головам наших злодеев-мучителей. Как себе хочешь, Публипор, а по моему мнению, Тито Вецио следует объяснить, что не мстить врагам невозможно.

– Что же прикажешь делать, мой друг Галл. Признаюсь, и мне не по нутру такого рода распоряжение. О добыче я ничего не говорю. Мне самому противны эти богатства, Нажитые ценой человеческой крови, мне необходимо удовлетворить чувство злобы и мести, накопившиеся за долгие годы в истерзанном сердце. Пожары этих роскошных палат, выстроенных руками, закованными в цепи, радуют душу. Я люблю Тито Вецио, я благоговею перед ним, но если он будет запрещать мне мстить, я чувствую, что могу ослушаться его приказаний.

– Стой! Кто идет?!

– Вецио и победа.

– Проходи.

– Кто этот человек, закутанный в плащ, так громко объявивший пароль?

– Тише, это легат Луципор, возвратившийся из Капуи, куда он сегодня ночью ходил с трибуном Черзано. Он нам, по всей вероятности, сообщит хорошие вести, и город будет наш.

– Но какая же для нас будет польза, если император не позволит нам ни мстить, ни попользоваться добычей?

– Насчет этого успокойся. Тито Вецио не будет во всех концах города, мы сумеем взять свое. Авось нам боги помогут. Если гладиаторы и бедняки отворят нам ворота, то едва ли они будут следовать системе нашего императора. Убийство тиранов, пожары и разграбление имущества тотчас же начнутся, не взирая на никакие приказания наших начальников. При том же я тебе скажу, этот Луципор, как мне кажется, кипит злобой и по всей вероятности захочет отомстить своему мучителю Лукуллу, ну, а за Луципором и все пойдут, стоит только начать одному.

– Да, о добыче не надо забывать, – снова заметил безобразный раб: что за победа, если нечего взять! Коли свобода, то должна быть во всем…

– Молчи, дурак, тебе уже сказано, не смей говорить о том, чего не понимаешь!

– Чего молчать? Я говорю правду и у меня должны быть рабы и красавицы невольницы, и кровати, и пуховики, и подушки!

Все воины расхохотались этому странному желанию дурака.

– Ну как же с тобой говорить, когда ты такую чушь несешь? Мы желаем уничтожить рабство, а ты хочешь его вводить!

– Однако, – заметил один из гладиаторов, – было бы в самом деле смешно, если бы мы наших прежних господ заставили себе служить. Вот бы была потеха!

– Мондука, – вскричал другой раб, – ты в самом деле не так глуп, как кажется. Сам того не думая, попал в цель. Право, было бы совсем недурно заставить работать и прислуживать нам всех этих надменных патрициев, у ног которых мы так долго пресмыкались, потому что сила была тогда на их стороне. Ну, а теперь, когда наша возьмет верх, они станут рабами. Посмотрим, как они оросят своим потом наши поля, а жены их… Эти бессердечные гордячки, заставляющие бить и тиранить нас за всякий маленький проступок, и на них надо надеть наши цепи и ошейники, пусть попробуют, насколько это сладко! Уверяю вас, они им будут очень к лицу. Вы увидите, с какой грацией римские матроны станут носить ошейники и цепи. Мы же создадим большую, могущественную республику, такую же, какая теперь существует в Риме. Займем великолепные палаты, будем нежиться на кроватях под тирийским пурпуром, среди цветов, музыки, в обществе красавиц. А Тито Вецио будет нашим царем.

– А я его виночерпием, – вскричал Мондука и начал горланить: «Да здравствуют сатурналий!»

На эти мечтания Галла центурион Публипор сказал:

– Нет, милый друг Галл, Тито Вецио никогда не согласится на введение таких порядков. Он поклялся не только освободить рабов, но и навсегда отменить рабство. Те, которые до невольничества имели отечество, будут отпущены и проведут остаток своих дней на родине. Родившимся невольниками будет дана полная свобода и права гражданства, таким образом они приобретут отечество и семейство. Каждый из них получит участок земли, и обрабатывая его будет существовать своим трудом. Никто отныне не будет обрабатывать чужое поле, также для потехи праздных извергов не будет проливаться кровь несчастных гладиаторов. Италия вся присоединится к Риму, будет свободная и получит права гражданства.

– Все это прекрасно! Но я предпочитаю сатурналии. Вчера раб, а сегодня хозяин, вчера меня били, а сегодня я бью других. А самое главное, чтобы как можно больше было вин и соленой свинины! Да здравствуют сатурналии!

– Молчи! Что там за шум? Кругом облако пыли, что бы это значило?

– К оружию! – послышалось со всех сторон.

– Именем всех богов! Неужели нападение на наш лагерь? – завопили с ужасом повстанцы.

– К оружию! – кричали часовые с аванпостов и насыпей.

Весь лагерь моментально встрепенулся. Не было никаких сомнений, что неприятель подходит со всех сторон.

После убийства Тито Вецио и Гутулла римляне в ту же ночь окружили лагерь восставших. И с первым лучом солнца стали подходить все ближе и ближе. Конечно, ничего подобного бы не случилось, если бы начальники отряда Тито Вецио и Гутулл были живы. Но палатка молодого императора пустовала, а храбрый распорядительный Гутулл исчез из лагеря неизвестно куда. Трибуны, центурионы и прочие чины метались по лагерю, Не зная, что предпринять, удивляясь, что в такой решительный момент их вождей не оказалось на месте. Мнимый Луципор, как легат, в отсутствии полководца должен был взять командование на себя, но он притворился растерянным и тоже ничего не делал.

Приблизившись на некоторое расстояние, римляне подали знак, что хотят вести переговоры. Луципор ответил на это согласием и отправился с оставшимися командирами отряда на вал, защищавший фланг лагеря. К ним приблизилось несколько всадников, у одного из них на острие копья виднелся какой-то предмет.

– Что вы хотите? – спросил Луципор с вершины вала.

– Сдавайтесь! Вы окружены со всех сторон войском, значительно превосходящим ваше. В случае покорности обещаем сохранить вам жизнь, и по поручению славного претора Лукулла передаем вам вот этот подарок.

– О каком подарке ты говоришь?

– О голове Тито Вецио, возьмите ее, – и с этими словами парламентер швырнул к ногам Аполлония голову юного героя. Египтянин невольно отпрянул от этого кровавого трофея.

Весть о смерти главнокомандующего как громом поразила всех восставших. Они пришли в отчаяние, сознавая, что борьбу за свободу, начатую храбрым и талантливым Тито Вецио сами они не в состоянии довести до конца. Гутулла и Черзано также нет, куда они девались – неизвестно. Быть может, убиты, или, хуже того, взяты в плен римлянами? Если хотя бы эти двое героев были живы, восставшие под их руководством могли бы оказать хоть какое-нибудь сопротивление, но и их не стало. Следовательно, все потеряно, решили в лагере.

Хотя римляне, всегда отличавшиеся своим вероломством, и уверяли, что в случае покорности мятежникам будет дарована жизнь, последние отлично понимали, что враг не сдержит своего слова, и каждого из них ожидает лютая пытка и казнь. Поэтому было бы счастьем пасть на поле битвы, но, увы, некому было повести их на бой. Лишившись своих вождей восставшие, словно стадо баранов, толпами бегали с места на место. О защите никто не мог и подумать, все решили сдаться римлянам, кроме Публипора и безобразного Мондуки.

Первый собрал все военные доспехи в палатке Тито Вецио, развел в центре костер и пронзил кинжалом свое мужественное сердце. Римлянам достался только пепел этого храбреца.

Второй забрался в цистерну, где и был похоронен заживо, потому что римляне набросали туда массу трупов и кучу разного хлама.

Тем временем претору Лукуллу без труда удалось уговорить мятежников положиться на великодушие Рима и сдаться. Около лагеря на возвышенности были устроены трибуна и алтарь для жертвоприношений. Уже привели быка, убранного цветами, и жрецы ждали приказа, чтобы оглушить его ударом по лбу, разделить на части и принести в жертву богам – покровителям непобедимого Рима. Претор Лукулл, окруженный членами военного совета и представителями города, отдал приказ трубить в фанфары. Из лагеря мятежников выступил отряд под командованием мнимого Луципора. Можно было подумать, что это войско марширует на параде, если бы не выражение ужаса на липах восставших, ожидавших от победителя не милосердия, а изощренных пыток и казни.

Отряд был немедленно окружен римскими легионерами. Луципор слез с коня и по его команде воины стали бросать оружие к подножию трибуны.

– Добрый Тарквиний, – сказал изменник, обращаясь к претору Лукуллу со своим обычным цинизмом. – Прими головки мака, которые я тебе обещал. Они достойны тебя, великий победитель.

Восставшие не верили своим глазам. Этот беглый раб, легат их отряда, клявшийся отомстить своему господину Лукуллу, оказался его другом!

– Солдаты и граждане! – сказал претор Сицилий, представляя Аполлония. – Помимо богов и вашей храбрости мы обязаны победой, а граждане Капуи спасением своего города, этому человеку. Мой друг Аполлоний, не задумываясь, облекся в одежды презренного невольника, позволил заклеймить свой лоб бесчестным знаком беглого раба, велел истязать свое тело и все это для того, чтобы обеспечить победу великому Риму. Этот подвиг напоминает о временах Муция Сцеволы и Регула. Республика от моего имени благодарит доблестного Аполлония! Что же касается этих негодяев, то их участь уже решена. Напрасно они будут напоминать о наших клятвах и обещаниях. Между свободными гражданами и рабами это исключено. Отведите их в поле под конвоем легионеров и казните всех до одного. А мы с благочестием и сердечной радостью выполним обряд жертвоприношения и поблагодарим богов, за дарованную нам победу.

Окончив свою речь, благочестивый претор умыл руки в очистительной воде, поданной ему жрецами и совершил священный обряд.

Казнь мятежников состоялась лишь на следующий день. Несколько тысяч крестов было поставлено вдоль Аппиевой дороги, к ним были пригвождены те, кто так жаждал свободы. Гладиаторы Лукулла, захваченные в харчевне Сарика, из-за нехватки крестов были удавлены в тюрьмах вместе со злосчастным владельцем харчевни. Так языческий Рим мстил своим врагам.

Аполлоний за его великие подвиги и благодаря стараниям претора Лукулла был награжден дипломом Капуанского гражданина как спаситель отечества.

Лукулл также осуществил свою заветную мечту. С курьером, который должен был отвезти сенату донесение о победе римских легионеров и смерти бунтовщика Тито Вецио был послан весьма изящный ящичек для вручения в собственные руки почтеннейшей супруге претора Сицилии.

Цецилия получила подарок в тот момент, когда она распределяла работу между невольницами, чем она обычно занималась, когда ей надоедали светские развлечения или не удавались любовные интриги.

Обрадовавшись посылке мужа, матрона рассчитывала найти в ящичке богатый подарок. Приняв его от курьера, она удалилась в один из уединенных покоев своего обширного дома и поспешила открыть ящик. Каковы же были ужас и негодование гордой красавицы, когда вместо ожидаемой роскошной безделушки она увидела голову бывшего любовника, в зубы которого были вложены письма, написанные ей Тито Вецио, и прочие доказательства ее неверности, которые она вручила Аполлонию, когда из ревности обрекла на смерть покинувшего ее любовника.

Как приняла этот супружеский дар знаменитая матрона – история умалчивает, а мы не беремся угадать. Из истории Плутарха «Жизнь Лукулла» мы узнаем, что хотя Цецилия Метелла и приносила жертвы теням молоком и вином, а также резала голубей в честь Венеры, однако жизнь вела распутную.

– Эта женщина, – говорит историк, – не пользовалась уважением, потому что жила нескромно.

Из этих слов можно заключить, что красавец Тито Вецио был очень быстро забыт прекрасной матроной.

Об отношении мужа, к ее любовным приключениям история также умалчивает. О самом преторе Сицилии говорится, что его замучили судебные тяжбы, в результате которых он был приговорен к огромному денежному штрафу. Причиной процессов были взяточничество и казнокрадство достойного Лукулла, Однажды его выручило из беды семейство Метеллов, но все же он кончил тем, что разорился и провел остаток своих дней в страшной нищете. И это несмотря на то, что его старший сын Луций Лукулл прославился своей царской роскошью.

Аполлоний вполне достиг своей цели, стал богат и могущественен. В Риме и Капуе он удостаивался почестей, словно высшее правительственное лицо. В Капуе дважды услаждал народ зрелищем боя гладиаторов. Во время междоусобных войн, присоединившись к партии Суллы под именем Луция Вецио, он сумел еще больше увеличить свое состояние и заслужить уважение сообщников. Но пришла и его очередь. Через тридцать четыре года после смерти отравленного им отца, семьдесят отважных гладиаторов под началом фракийского пастуха бежали из тюрьмы. Эти отважные люди напали на дом Аполлония близ деревни Дианы Тифатинской, где он был судьей и главным попечителем. Прежде чем убить Аполлония, мятежники подвергли его страшным неслыханным пыткам. Так погиб этот злодей, чудовище в образе человека.

Но кроме отцеубийцы и разбойника, зарезавшего родную мать, погибли и прекрасные благородные люди, которым история отвела светлые страницы: Тито Вецио, Друз, Помпедий Силон, Спартак и многие другие. Торжествовали лишь злодей, вроде Суллы, Помпея, Красса и самого худшего среди них – божественного Юлия Цезаря.

Случилось то, что должно было случиться: явились на сцену комедиант Август, злодей Тиберий, идиот Клавдий и целая вереница неронов, домицианов, гелиогабалов и им подобных деятелей, под управлением которых римское государство окончательно распалось, подточенное паразитами вроде тех, что сожрали заживо злодея Суллу.

С зарей новой цивилизации ужасы языческого римского мира отошли в область страшных преданий и благородные потомки Тито Вецио, поднявшего знамя свободы во имя любви к страждущему человечеству, причислили его к разряду мучеников, погибших за великую идею, и преклоняются перед его памятью.