Текст книги "Тито Вецио"

Автор книги: Людвига Кастеллацо

МАКЕРО И ЧЕРЗАНО

Два дня спустя после поражения римского отряда в лесу Клании, в то время, когда в Капуе народонаселение обоего пола спешило толпами в храмы богов молиться о спасении города, которому ежечасно грозил приступ мятежников, в караулке около ворот Юпитера в первом часу ночи собралось около двадцати легионеров. Все они были в самом лучшем расположении духа и, нисколько не думая об опасности, пили вино, играли в кости и болтали.

Шлемы, дротики, мечи и вообще всякого рода оружие стояло в углу, солдаты, полулежа и сидя на грязных скамьях, страшно шумели и если бы в это время в караульню заглянул кто-нибудь из начальников, то был бы не слишком доволен поведением своих подчиненных.

Римское войско все больше и больше предавалось разврату, пьянству и игре. В распущенных легионерах претора Лукулла уже нельзя было узнать победителей латинцев, этрусков, галлов, Пирра и Ганнибала. Гай Марий, разрешив прием в войска пролетариев, уничтожил право выбора и тем лишил войско людей из среднего сословия, сравнительно образованных и более воспитанных, чем выходцы из низов.

Нововведения Мария, как всякая реформа, были переходными. Легионеры не были ни солдатами ни гражданами, и впоследствии стали орудием в руках первого честолюбца, желавшего путем насилия и тирании достичь своих бесчестных целей.

Таким образом, Марий приготовил наемных убийц, которые впоследствии в руках Суллы обрушились на своего старого полководца и реформатора, загнав его в Минтурнские болота.

Этим же путем прошли и преторианцы, провозглашавшие впоследствии империю и продававшие ее с публичных торгов! [211]211
  В 193 году н. э. преторианцы, убив императора Пертинакса, устроили уникальный аукцион. Предметом торга стала императорская власть. Патриций Дидий Юлиан сумел предложить наивысшую цену, но недолго наслаждался властью. Его войска были разбиты Септимием Севером, а его самого зарезали те же преторианцы.


[Закрыть]

Среди компании пьянствовавших, игравших и шумящих солдат был и наш знакомый «храбрый» воин Макеро.

Благодаря протекции назначенный помощником центуриона в отряд Лукулла, храбрый воин, хотя и старался держать себя с достоинством, но, несмотря на свои клятвы Геркулесом и Марсом, служил предметом всеобщих насмешек.

В этот вечер Макеро был особенно не в духе.

– Теперь твоя очередь поцеловать амфору, – обратился к нему старый легионер Портений.

– Не хочу, сегодня у меня нет жажды, – отвечал Макеро, к величайшему удивлению всей компании.

– Именем всех богов и богинь! Неужели Макеро пить не хочет? Что с тобой случилось?

– Мне холодно.

– Пей – согреешься.

– Спать хочется.

– Пей – и уснешь.

– Не хочу пить, не до того; мне в голову лезет тысяча грустных мыслей.

– Пей, пей и пей!

– Неужели ты не можешь посоветовать мне ничего другого?

– А другое средство – игра. Ты вслушайся, какая приятная музыка от перемешивания костей в кубке. Рискни-ка несколькими десятками сестерций. Клянусь Геркулесом, ты более целебного средства от всех возможных недугов не найдешь. Вино, игра и вино! Изменила тебе любовница – играй в кости. Тебе не удается покорить жестокое сердце какой-нибудь красавицы – играй! А если тебя долги беспокоят – играй и пей, – Вакх [212]212
  Вакх – бог растительности, покровитель виноградарства и виноделия. В его честь устраивались так называемые вакханалии.


[Закрыть]заставит тебя позабыть все заботы.

– Да, да! – вскричали хором все солдаты. Партений прав, нет заботы, которая устояла бы против вина. Пей, и ты увидишь, какое благотворное действие окажет оно на тебя.

Макеро, убеждаемый этой логикой и верный своему инстинкту, приложил губы к амфоре и весьма продолжительное время не выпускал ее из своих объятий.

Покончив с этим, храбрый помощник центуриона вытер рот обшлагом рукава, взял кубок с костями, начал их мешать и вскрикнул:

– Ну, кто поставит против меня двадцать сестерций?

– Я, я, я, – отвечали несколько солдат.

– А я отвечаю против всех! – говорил Макеро, входя в азарт и забывая то печальное обстоятельство, что фальшивую кость, налитую свинцом, он на этот раз не захватил с собой. [213]213
  Такие поддельные кости найдены при раскопках Помпеи.


[Закрыть]

Макеро бросил кости на стол и – о! ужас! – проиграл.

Партений в свою очередь бросил кости и сделал пятнадцать.

Солдаты завыли от радости.

Макеро побледнел и теперь только вспомнил, что он оставил на квартире свои заветные фальшивые кости!

Портений бросил еще раз, и опять ему выпало семь очков.

Макеро ободрился и пробормотал сквозь зубы: «Кажется, дело-то можно поправить».

– Что же ты там шепчешь? – кричали солдаты – кидай!

Макеро бросил – и опять проиграл.

Солдаты, не обращая внимания на ярость помощника центуриона, дружно хохотали.

– Браво, браво!. Опять собачий глаз. Тут что-то неладно, – говорили они, посмеиваясь, – это весьма скверные предзнаменования!

Макеро тоже силился улыбаться, но на его звериной физиономии ничего кроме отвратительной гримасы не выходило.

– Будь я на твоем месте, Макеро, – сказал Портений, – я бы испытал еще счастье.

– Конечно, лучшего средства нет для уничтожения дурного предзнаменования, – кричали собеседники.

– А если я еще раз брошу неудачно?

– Это невозможно!

– Я ставлю пятьдесят сестерций.

– Чтобы ни выпало, лишь бы не собачий глаз?

– Да.

– В таком случае было бы крайне глупо не пользоваться такими шансами. Я принимаю. Дайте мне кости.

– Идет, на три ставки! – вскричал один из играющих.

– Будет тебе каркать, проклятая ворона! – отвечал, побледнев, Макеро.

– В таком случае, ты мне должен отдать семьдесят сестерций.

– Нет, я предпочитаю попытать счастье, – сказал, побледнев, Макеро и дрожащей рукой бросил кости.

– Собачий глаз! – загорланили все солдаты, с суеверным страхом отходя от стола, на котором три раза выпал собачий глаз.

Игра прекратилась. Макеро сидел, потрясенный, с выпученными глазами, точно перед ним стояло приведение. После первого крика радости наступила тишина. Солдаты с удивлением глядели друг на друга, относя несчастье помощника центуриона к дурному предзнаменованию. Каждый из них украдкой целовал фаллум [214]214
  Фаллум – талисман из дерева, слоновой кости или металла, предохранявший от злого волшебства.


[Закрыть]и бормотал сквозь зубы магические слова: «ardanabon, duknaustra, abracadabra». [215]215
  Бессмысленные слова, используемые колдунами.


[Закрыть]

Первым прервал тяжелое молчание Партений.

– Полно, дружище, не печалься, – сказал он, ударяя по плечу Макеро. Сегодня проиграл, ну, а завтра отыграешься. Авось и тебе фортуна улыбнется.

– Желаю, чтобы твое предсказание сбылось, – отвечал проигравшийся храбрец, Что же касается дурного предзнаменования, я полагаю самое лучшее об этом не думать. Хотя, сказать правду, сегодня я с самого утра в дурном расположении духа, все это африканская образина наделала.

– О каком африканце ты говоришь?

– О неразлучном приятеле Тито Вецио, о нумидийце, сражающемся в лагере мятежников. Сегодня я его видел со сторожевой башни. Он был верхом на лошади, как видно, осматривал окрестности города. Жаль, что между нами было большое расстояние, а то бы я его угостил железной закуской. К сожалению, я ограничился лишь наблюдениями за его действиями, чтобы в случае необходимости поднять тревогу. Вскоре он уехал, что доставило мне большое удовольствие, потому что образина этого африканского зверя, цвета кампанской посуды, напоминала мне самые неприятные минуты в моей жизни. Однако полно думать о проигрыше и проклятом нумидийце, будем лучше пить.

– Вот, что дело, то дело, – отвечали собеседники, – выпьем за успех сражения и палку центуриона, [216]216
  Палка из виноградной лозы, отличительный знак центуриона.


[Закрыть]которая, несомненно в скором времени будет тебе пожалована.

– Да здравствует наш храбрый центурион Макеро! – вскричали солдаты, в душе хотя и презиравшие трусливого забияку, но по слабости человеческой природы и солдатской льстивости, желавшие попасть в милость к новому начальнику.

– Большое вам спасибо! – сказал храбрец, первый раз вкушавший сладость лести подчиненных.

– Великое и прекрасное дело война! – вскричал словоохотливый Портений. – Вот, например, ты недавно был простым легионером, а теперь уже помощник центуриона и скоро, наверное, будешь пожалован в центурионы, а потом можешь быть трибуном, помощником главнокомандующего, а если посчастливится, то и главнокомандующим. Возьми, например, хотя бы Гая Мария. Кем он был при осаде Нуманции? Простым солдатом, не имеющим кроме меча никакого имущества, а теперь, как говорят, у него полно денег и он считается одним из первых богачей Рима. Я вас спрашиваю: мог ли этот крестьянин достичь таких почестей и богатства, если бы он оставался в своем родном селе, пахал бы на своих волах землю, засевая маленькое отцовское поле? Только война может сделать из солдата императора, а из крестьянина консула. А потому, да здравствует война!

– Да здравствует война! – повторили все хором и громче всех солдат Кратер, – в особенности теперь, когда войско составляется из людей нашего сословия – плебеев и не требуется заслуг дедов и прадедов.

– Патриции и всадники не желают с нами равняться, они предпочитают тягостям лагерной жизни праздность, портики, бани, театры, цирки и думают только об одном, как бы промотать богатое наследство, передать его ростовщикам, заложив им свои имения. Нам же, пролетариям и беднякам, нечего терять, мы можем только жить в лагере, где нашли свободу, в которой нам так долго отказывали.

– Если дела пойдут таким образом, то мы скоро будем повелевать этими гордецами, хвастающими своими золотыми кольцами и пурпурными тогами.

– Если нами будут командовать Гай Марий, Сулла или Лукулл и поведут нас на тех, кто допустил убийство Гракхов, мы, конечно, им пощады не дадим!

– И тот, кого мы поддержим нашими мечами, будет неограниченным хозяином Рима!

– Да, да! Да здравствует император-пролетарий! – кричали с энтузиазмом солдаты.

– Не споем ли мы какую-нибудь из наших военных песен?

– Да, да, песню о резне! – завопили легионеры. – Один их них запел известную варварскую песнь римских легионеров. – Нет, лучше споем песню плебеев. Портений будет запевалой, а мы подхватим припев.

Портений очень, важно заметил, что сначала надо промочить горло.

– Прежде всего, – говорил он, – надо выпить, иначе Вакх меня не вдохновит, да и Аполлон тоже.

Все согласились с этим мнением и казарменному артисту была вручена амфора с вином. Портений высосал из нее достаточное количество, прочистил горло и запел:

 
Назло квиритам мы – пролетарии.
В солдатской палатке
Богов и отечество себе нашли.
В лагере под командой сильных
Воскресла свобода!
 

Последний куплет солдаты повторили хором. Портений продолжал:

 
Там, в Риме, гордость и тирания в Капитолии.
Здесь в лагере – слава и награды.
 
 
Бедный землепашец своим потом
Орошает борозды
И от почвы ожидает хлеба, его питающего.
Солдат без труда пожинает, что посеял другой.
 
 
Тысяча тяжб у гражданина из-за пустяков,
А чем больше узел развязывается,
Тем больше закон его запутывает.
Но меч всякий узел разрежет.
 
 
Влюбленный год целый ожидает поцелуя —
Богатые скряги вино и деньги прячут.
Ловкий солдат все сумеет себе достать:
Вино, любовь и славу.
 
 
Победа все ему доставит,
Потому что судьба дает права лишь сильному
И свет принадлежит тому, кто им завладел.
 

Солдаты восторженно повторяли последние куплеты. Запевала Портений неоднократно был награжден аплодисментами. Попойка начала было походить на оргию, как вдруг послышался вдали крик ночной птицы, предвещавший беду.

Все в одно мгновение замолкли и со страхом стали перешептываться. Римляне были чрезвычайно суеверны. Для них крик ночной совы равнялся смертному приговору.

Римские легионеры, несмотря на их храбрость, признанную целым миром, сидели чуть дыша, напряженно прислушиваясь к зловещему крику ночной птицы.

– Слышите, слышите, уже второй раз крикнула, – говорил один из солдат, бледнея от страха.

– А вот и третий раз!

– Погасите огонь! – сказал Макеро, стараясь быть хладнокровным. – А вы, Портений и Леторий, идите поднимите решетку самой двери. Пусть Кратер с остальными людьми возьмет оружие, но чтобы никто не смел выходить без моего приказания.

Сказав это, Макеро, Портений и Леторий поспешно вышли, оставив своих товарищей в потемках придумывать тысячу страшных и фантастических вещей, предсказанных криком зловещей ночной птицы.

– Это вы? – спросил Макеро двух входящих людей.

– Да, но, пожалуйста, тише.

– Проходите поскорее, чтобы никто вас не видел.

Вновь прибывшие не заставили себя долго просить, пройдя в калитку, сначала один, а потом и другой. Тот, который вошел последним, успел вложить в руку Макеро дощечку с греческими фразами.

Помощник центуриона после этого возвратился в караульню, приказал зажечь фитиль в лампаде и, надев шлем и меч, собрался уходить.

– Не готовится ли что-нибудь серьезное? – спросили легионеры, глядя на Макеро.

– Может быть, да… а, может быть, и нет, все будет зависеть от обстоятельств, – важно отвечал помощник центуриона, принимая таинственный и вместе с тем озабоченный вид. – На всякий случай будьте готовы. Вместо меня постом будет командовать Портений, – прибавил Макеро, уходя из караулки.

На улице верный слуга и наперсник Аполлония закутался в свой широкий плащ и направился к дому Пакувия Калавия, где уже собрались для совещания главные начальники Капуи с префектом и местными декурионами.

Ликторы и слуги претора и префекта сторожили двери зала, не пропуская туда никого, кроме участников военного совета.

Все чины и начальники давно собрались в зале, но не приступали к совещанию, кого-то поджидая. Они с беспокойством и нетерпением прохаживались из угла в угол, прислушивались к малейшему шуму на улице. Было очевидно, что собрание ожидало важных вестей.

– Как долго не идет Лентул! – сказал Марий Альфий, обращаясь к префекту. – Это дурной знак!

– Имейте немного терпения, благородные мои гости, – отвечал префект, обращаясь к римским главным начальникам войск и горожанам Капуи. – Наш Лентул Батиат не замедлит явиться и, вероятно, принесет нам добрые вести.

– Вашей боязни, кажется, нет границ! – вскричал надменно Лукулл, в душе трусивший гораздо больше других.

– Достославный претор! – сказал торжественно Марий Альфий, в котором чувство патриотизма увеличивало смелость перед важным представителем римского величия, – прости нетерпение моим гражданам, оно вызвано неопределенностью нашего положения. Подумай сам, семейства подвергаются нападению свирепых и лютых шаек, намеревающихся предать огню и мечу наш несчастный город и ограбить его, тогда как он еще не успел оправиться после последнего разрушения. Наше беспокойство весьма понятно. Ты прими во внимание: четыре тысячи гладиаторов школы Батиата в союзе с городскими подонками, и, если им удастся их адский план, мятежники возьмут наш город и шайки рабов восторжествуют.

– Вы слишком мало цените защиту великого Рима и не надеетесь на храбрость его когорт, – сказал сурово Лукулл.

– Сагунт также надеялся на помощь Рима, однако был завоеван Ганнибалом. Царь Адербан был умерщвлен Югуртой, несмотря на покровительство римского сената и народа. Согласись, что подобные примеры вовсе не утешительны.

– Альфий говорит слишком горячо, – прервал префект, видя, что Луций Лукулл начинает хмуриться и собирается накинуться на слишком усердного капуанца.

– Ты, пожалуйста, извини его во имя многократно доказанной им верности и страстной любви к родному народу.

– Я бы ему не советовал забывать, – отвечал гордо Лукулл, – что, хотя Капуя его родина, но и Рим должен быть им почитаем, как город, от которого зависят судьбы целого мира и всей Италии. Меня удивляет эта всеобщая боязнь, которая ни на чем не основана. Справьтесь хотя бы у моих подчиненных войсковых начальников, а в особенности у достопочтенного Мария Лигория, префекта оружейников, он вам скажет, можно ли овладеть таким городом как Капуя, если неприятель не обложит его первоначально циркуляционной линией. Едва ли мятежник, имея незначительное количество людей, может обложить такой город, как Капуя, защищенный мощными стенами, обширным глубоким рвом и большим количеством сторожевых башен. С пятью или шестью тысячами бродяг, вооруженных ножами, дубинами и кольями, правильная осада города, хорошо укрепленного и защищенного храбрыми римскими воинами, невозможна. Подобная нелепость может взбрести в голову только такому безумцу, как Тито Вецио.

– А если к этим шести тысячам бродяг, как оказалось, вовсе не трусливых и храбро сражавшихся под начальством Тито Вецио, если, говорю, к ним присоединятся четыре тысячи гладиаторов школы Лентулла, на наше несчастье собранных здесь для изучения их варварского искусства, и городских подонков, всегда готовых к резне и грабежу? На верность наших рабов, конечно, также рассчитывать нельзя, они окажутся в рядах наших врагов. И этот юноша, которого ты называешь сумасшедшим, заручившись такой силой, легко возьмет город и станет предписывать нам законы.

Лукулл не нашел, что возразить, он побледнел при мысли о такой ужасной возможности. Проклиная в душе свою доверчивость к Аполлонию и, чтобы скрыть смущение, он поспешил обратиться к квестору Фламму и попросил высказать свое мнение.

– Знаменитый претор! – отвечал старый воин. – Тебя интересует мое мнение, я повинуюсь и выскажу тебе его откровенно. Уже несколько дней, как я замечаю такие вещи, которые меня наводят на мысль, что среди нас есть изменники. Так, например, каким образом можно объяснить страшную резню наших союзников, отправленных из Неаполя? Кто мог дать знать Тито Вецио, что отряды идут к нам на подкрепление, чем, как не изменой, можно объяснить засаду, устроенную мятежниками в лесу? Куда мог деваться гонец, прибывший с известием о подкреплении? Очевидное дело, изменники заполучили послание, а гонец исчез бесследно, неизвестно куда. Из всего этого, храбрый Лукулл, ты и сам можешь сделать заключение, что в этом деле замешаны предатели не из рядовых. Я же со своей стороны не могу не выразить удивление при виде некоторых людей, заседающих в совете и узнающих тайны, которые десница [217]217
  Десница – правая рука.


[Закрыть]осмотрительного полководца не должна бы была передавать даже своей левой руке.

Эта смелая и энергичная речь старого солдата оказала потрясающее действие на присутствовавших. Точно громадный камень пробил потолок и вдруг упал посреди комнаты. Все со страхом стали осматриваться, точно хотели отыскать в своей среде изменника. Больше других, само собой разумеется, сконфузился сам претор Лукулл, как главный виновник горькой участи, постигшей неаполитанский отряд.

Долго все сидели молча, понурив головы, бледные, будто приговоренные к смерти. Достопочтенный предводитель более других растерялся и не знал, куда спрятать свое помертвевшее лицо. Собрав все силы и не желая быть предметом общего внимания, а тем более вопросов старого воина о том, кто мог дать знать мятежникам о следовании неаполитанского отряда – он, наконец, сказал:

– Как медлит этот Лентул!

Будто в ответ на это восклицание претора, вбежал раб и доложил, что пожаловал хозяин школы гладиаторов Лентул Батиат.

Ожидаемый с таким нетерпением гость, конечно, тот час же был приглашен в комнату.

Достопочтенный попечитель школы гладиаторов, Лентул Батиат был пошляком в самом широком значении этого слова. С грубыми чертами лица хищного зверя, косой, неуклюжий и, вместе с тем хитрый, как лисица, он своей невзрачной и крайне несимпатичной физиономией напоминал арестанта-головореза и бессердечного тюремщика.

Отец Лентула был рудиарием, занимавшимся в старости ремеслом ланисты и посредством этой торговли человеческим мясом заработал столько денег, что сын его впоследствии, заняв место отца, значительно расширил выгодную коммерцию. Его школа гладиаторов в Капуе стала первой и главной, откуда Рим, этот бич человеческой жизни, получал требуемый товар.

Воспользовавшись выгодой своего положения и приобретя среди римских патрициев связи, ему удалось уничтожить мелких антрепренеров по части поставки гладиаторов и забрать все дело в свои руки. По прошествии нескольких лет школа Лентула Батиата получила полуофициальный характер правительственного учреждения, а он стал главным поставщиком республики, чьих граждан забавляло зрелище публичных убийств. Благодаря такому почетному званию и добросовестно исполняя требования республики, Лентул Батиат пользовался некоторым уважением в Капуе среди власть предержащих. Но на этот раз поставщик человеческого мяса римской республики был сильно смущен, лицо его было какого-то землистого цвета, мускулы его подергивались, а косые глаза больше обычного разбегались по сторонам, Посмотрев на хозяина школы гладиаторов, присутствующие насторожились еще больше, ожидая услышать от него самые ужасные новости.

– Достославный претор, – начал Батиат, – извини меня за то, что я не воспользовался немедленно твоим лестным для меня приглашением, но события приняли такой опасный характер, что я никак не мог оставить школу, не отдав некоторых приказаний и не приняв всех мер безопасности, чтобы удержать в повиновении всю эту сволочь, которая находится в моем распоряжении.

– Неужели они взбунтовались? – испуганно спросил претор.

– Пока еще нет, но, как мне кажется, все к этому идет. Гладиаторов невозможно узнать, они стали дерзкими и нахальными, в каждом из них чувствуется злоба и решимость. Мне кажется, они только и ждут сигнала из лагеря мятежников, чтобы открыто восстать. Во время занятий в школе они не делают того, что обязаны, а занимаются военной подготовкой под начальством выбранных ими из своей среды командиров и поют высмеивающие римских, граждан куплеты. Мои смотрители потеряли головы, они не знают, что делать. Я пришел попросить, чтобы ты поставил у школы стражу из милиции, иначе я ни за что не ручаюсь. Восстание может вспыхнуть каждую минуту, гладиаторам не составит труда проникнуть в арсенал и вооружиться.

Рассказ этот произвел удручающее впечатление. Все молча поглядывали друг на друга, как бы спрашивая, что же делать в эту критическую минуту. Претор Лукулл печально опустил голову, не зная, на что решиться. Ряд вопросов один ужаснее другого вставали перед ним. Что, если Аполлоний изменил и действует заодно с Тито Вецио для того, чтобы погубить его, Лукулла? Не собирается ли хитрый египтянин своими обещаниями усыпить доверие Лукулла? Как он, старый опытный воин, мог до такой степени довериться этому лукавому проходимцу, клейменному рабу, в чьих интересах погубить Лукулла, знавшего страшный секрет раба-отцеубийцы!

Все эти мысли с быстротой молнии промелькнули в голове претора, и холодный пот выступил на его морщинистом лице.

В это самое время слуга – раб подал ему дощечку, написанную на греческом языке – это было послание от Аполлония. Претор взял дощечку, внимательно ее прочел и, обратившись к собравшимся, сказал:

– Друзья мои, и вы, славные граждане города Капуи! Позвольте мне отлучиться на некоторое время, я должен увидеться с одним человеком, который, как мне кажется, принес нам хорошие вести.

Все молчаливым поклоном изъявили согласие, Лукулл вышел и за портиком увидел Аполлония.

– И что же еще ты хочешь сообщить мне, несчастный? – воскликнул претор Сицилии, подойдя к египтянину.

– Я хочу сообщить тебе, что час твоей и моей мести приближается.

– Пустые слова! Мне уже надоело слушать всякий вздор, я требую дела!

– Именно за этим я и пришел.

– Чтобы предложить выход из сложившейся ситуации?

– Да.

– И покончить с нашим ненавистным врагом?

– Разумеется.

– Когда же?

– Сегодня ночью.

– Да помогут тебе боги, Аполлоний. Ты возвращаешь меня к жизни! – вскричал обрадованный претор.

– Ты, видно, стал сомневаться во мне? Признавайся!

– Да, засомневался.

– Ну, я не стану на тебя за это обижаться, а сегодня же выведу из затруднительного положения, но с условием, что ты немедленно сделаешь следующее. Прикажи выбрать сотню самых надежных легионеров, под начальством преданного тебе командира. Пусть они пойдут к харчевне гладиаторов Сарика и окружат ее так, чтобы ни один человек не мог выйти из нее и поднять тревогу. Часть людей самых сообразительных и ловких должна войти в харчевню и арестовать всех собравшихся там гладиаторов. Те из них, которые окажут сопротивление должны быть убиты на месте, таким образом ты и все капуанские граждане могут быть совершенно спокойны, потому что главные вожди заговора гладиаторов будут либо арестованы, либо перебиты. Кстати, не забудь послать в центурию мошенника Макеро, ему известен один из опаснейших мятежников, некий рудиарий Черзано, который пришел вместе со мной из лагеря, чтобы руководить заговором гладиаторов и подготовить их к завтрашнему дню, когда Тито Вецио окажется у городских ворот.

– Но ты до сих пор не сказал о том, чего жаждет моя душа!.. Ты понимаешь, я должен быть отомщен… Отдай его в мои руки… Я обесчещен и не могу быть спокоен.

– Пожалуйста, успокойся, сегодняшней ночью Тито Вецио окажется в твоих руках.

– Ты говоришь серьезно?

– Кажется, теперь не время шутить. Ты оставь свои сомнения, а лучше повнимательней слушай меня и точно исполни все, что я тебе говорю. Одновременно с назначением отряда для расправы с гладиаторами, ты должен приготовить сотню хорошо вооруженных всадников, которыми будешь командовать сам. Я стану твоим проводником, мы выедем из ворот Дианы и отправимся к храму богини Тифатинской. Там ты увидишь для чего. Кавалеристы должны быть хорошо вооружены и, кроме того, иметь топорики. Не мешает захватить с собой и другие инструменты, потому что очень может быть, что придется ломать не только двери, но даже и стены.

– Клянусь Геркулесом! Ты мне предлагаешь трудное и святотатственное дело: ломать храм богини Дианы!

– А если за стенами этого храма скрывается твой соперник, ты и тогда будешь колебаться из уважения к святости места?

– О, нет, я бы добрался до Олимпа и на глазах самого Юпитера убил бы этого негодяя, – воскликнул Лукулл, сверкая глазами.

– В таком случае не теряй ни минуты, иди и распорядись обо всем том, что я тебе сказал.

– Еще один вопрос, Аполлоний: почему ты думаешь, что он будет там?

– Будет, можешь не сомневаться.

– А если ты ошибаешься, и он окажется этой ночью в лагере?

– Нет, не ошибаюсь. Он каждую ночь ездит в храм богини Дианы, чтобы увидеться со своей милой гречанкой.

– А если эту ночь он решит провести в лагере.

– Нет. Он собирается завтра идти на штурм города и, конечно, захочет сегодня проститься со своей красоткой, возможно, проститься навсегда, ведь идти на штурм такого города, как Капуя, – дело не шуточное, а поэтому он не сможет накануне сражения не расцеловать свою дорогую подругу жизни, это так естественно. Ты, видно, никогда не любил, друг мой Лукулл.

– Нет, иногда случалось.

– Так что, я не ошибаюсь, можешь быть уверен, что этой ночью Тито Вецио окажется у ног своей гречанки, за это я ручаюсь. Иди же, иди. Готовься к выступлению. Ах, да, тебе надо еще успокоить этих трусов.

Луций Лукулл возвратился в портик с лицом, сияющим от радости и надежды. Он снова заговорил в гордом и надменном тоне, с наглостью труса, только что избежавшего смертельной опасности. И обратился к собравшимся с речью, полной хвастливого самодовольства.

– Военачальники и граждане! – громко воскликнул он, энергично жестикулируя, – пройдет немного времени, и вы узнаете, что римский орел не напрасно оспаривает у богов владычество над всем миром! Обещаю вам, военачальники и граждане, безусловную победу над шайкой разбойников, не позже чем к завтрашнему утру. Можете возвращаться домой, спокойно ложиться спать и помнить, что всемогущий Рим заботится о вас. Квестор Фламмий и префект-начальник кавалерии должны остаться, чтобы получить от меня некоторые указания.

– Что ты на это скажешь, Марий Альфий? – спросил шепотом префект Кампании у начальника городской милиции, выходя из портика, где происходило совещание.

– Что нам все еще покровительствуют боги.

Через час центурия легионеров и отряд кавалерии выстроились на площади в ожидании приказов Луция Лукулла. Переговорив еще раз с Аполлонием и отдав необходимые распоряжения квестору Фламмию, назначенному командовать центурией, направляющейся к харчевне гладиаторов, римский военачальник повел свой конный отряд к северу, где находились ворота, ведущие к храму Дианы. Тем временем легионеры двинулись к месту сбора главных заговорщиков гладиаторов.

Мы же пока последуем за пехотой, поскольку их путь короче, чем у кавалеристов.

Макеро, игравший роль шпиона-проводника, важно шел рядом с квестором Фламмием, и очень сожалел, что в темноте ночи и из-за отсутствия граждан на улицах никто не видит, какого он добился почетного положения. Квестор Фламмий, напротив, от всей души радовался, что благодаря позднему часу граждане не будут знать, в каком позорном обществе он находился. Когда легионеры дошли до темного лабиринта узких и извилистых улиц около амфитеатра и школы гладиаторов, они оцепили всю местность, которая прилегала к харчевне. Команд не раздавалось, Фламмий распоряжался знаками и, несмотря на это, легионеры понимали приказы начальника и в строгом порядке, без суеты делали свое дело. Их обувь не производила ни малейшего шума, потому что была обмотана войлоком.

Все эти приготовления были окончены без малейших приключений. Харчевня старого рудиария была окружена, словно железным кольцом. Затем квестор Фламмий в сопровождении центуриона первой центурии и некоторых избранных солдат отправились внутрь харчевни.

Гладиаторы, не подозревая об измене, беспечно разговаривали о предстоящем приступе. Одни из них играли в кости, другие пили вино, некоторые полулежали на скамьях. Легионеры тихо, точно кошки, прокрались к двери и, обнажив мечи, все разом вбежали в таверну.

– Сдавайтесь! Или никто из вас не останется в живых! – крикнули солдаты. Внезапное нападение римских легионеров с обнаженными мечами не навело страха на этих людей, подобное чувство им было чуждо, потому что они ежеминутно готовились к смерти, но они увидели ясно, что им кто-то изменил. Не сопротивляясь, все они позволили себя арестовать. Макеро, в начале державшийся позади всех во избежание случайного удара ножом, выбежал вперед, когда легионеры стали вязать гладиаторов. Увидев среди последних Черзано, он заревел от восторга и кинулся к нему с веревкой.

– Макеро! – вскричал удивленный рудиарий.

– К твоим услугам, любезный друг, он самый и есть, – отвечал наглец.

– Ты каким образом здесь?

– Хотел с тобой повидаться, покончить старые счеты, хотя подлая душа – Плачидежано и утверждает, что у меня нет привычки платить по счетам, но он ошибается, как видишь, я хочу расквитаться с тобой за старое. Помнишь таверну Ларго? Когда ты хотел сыграть со мной самую скверную шутку! Ты хитер и плутоват, ну, да и я не из простеньких. Вот видишь, пришел заплатить тебе старый долг, – говорил, осклабясь, храбрый воин, связывая руки Черзано.

– Значит, нам изменили! – как бы про себя сказал рудиарий.

– Помилуй, какая же это измена? Маленькая военная хитрость и только.

– А Луципор?

– Был он, а теперь уже нет! Вы, слепленные из глины, поверили, что и он сделан из такого же материала, а на деле вышло не то: глиняные горшки разбились о бронзовый.

– Везде он, этот наглый злодей Макеро, – шептал про себя, скрежеща зубами, Черзано.

Между тем храбрец был в самом благодушном расположении духа и гордился, что он ведет такого важного пленника, как Черзано, на которого Аполлоний приказывал обратить особое внимание.