Текст книги "Тито Вецио"

Автор книги: Людвига Кастеллацо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 29 страниц)

Кавалеристы выполняли свои маневры, а также отрабатывали взаимодействие с пехотой.

– Все эти маневры и эволюции прекрасно отработаны, но что-то они мне не особенно по душе, – сказал Тито Вецио, стоящий около консула Мария.

– Ты полагаешь, что они слишком сложны? – оживился победитель Югурты, услыхав слова, во многом совпадающие с его собственными мыслями. – Я с тобой отчасти согласен. Всем этим запутанным маневром солдата можно выучить разве что за несколько лет. Между прочим, если бы их упростить, было бы достаточно нескольких месяцев. С другой стороны, к чему различия в одежде? Солдаты должны походить один на другого, как две капли воды. Я хочу устранить все эти различия, а также покончить с животным миром на значках легионов. К чему эти лошади, кабаны, волки. Орел, и только орел должен быть на знамени великого Рима. У солдата должно быть одно знамя, один легион, одна мысль – выполнить команду своего полководца, одно отечество, которое он должен защищать там, куда его поведет серебряный орел.

– Значит ты хочешь, чтобы солдаты забыли святое имя своей отчизны? [117]117
  Символом Рима была волчица.


[Закрыть]– спросил Тито Вецио, неприятно пораженный откровенностью консула.

– О, молодость, молодость, – с горечью отвечал Гай Марий. – Неужели ты не видишь, что Рим уже давным-давно живет двойной жизнью. Есть Рим патрициев, аристократов и толстосумов и Рим голодных, порабощенных плебеев. У первых в распоряжении имеется сенат, магистраты, [118]118
  Магистрат – государственное должностное лицо в Риме. Совокупность магистратов – магистратура. Особенность римской магистратуры – выборность должностных лиц на год (кроме цензора, выбиравшегося на пять лет), коллегиальность, ответственность перед избирателями после окончания срока службы.


[Закрыть]религия, законы, право, письмо. Этим оружием они побеждают всякого, кто осмеливается посягать на их власть. У плебеев нет ничего, кроме этого военного поля, на котором он отныне станет равным всей этой возомнившей о себе знати. Это будет первым шагом моих грандиозных преобразований. Затем, как я уже говорил, будут уничтожены все различия между солдатами. Эта мера удалит из войска честолюбцев, они под разными предлогами начнут уклоняться от вступления в его ряды. И вот, после того, как богачи и аристократы уедут в Афины изучать греческую философию, в войсках останется только могучий плебей, уставший жить подаянием, он не побоится ни холода, ни голода, ни ран, ни смерти, ни опасности. В его сердце будет жить только одна идея: слава оружия и победа над врагом. Войско не нуждается в изнеженных франтиках, головы которых украшены цветами, а в голове мысли лишь о кутежах и разврате. Мы обойдемся без них. Когда плебей наденет шлем, возьмет меч и копье, тогда для него Римская волчица станет матерью, а не мачехой, и у него появится отечество… Времена эти, Тито Вецио, приближаются. Я бы не хотел видеть тебя среди людей, обреченных на гибель. Твоя замечательная храбрость, воинская доблесть, великодушие, доброта к слабым и угнетенным, все это сближает тебя с нами и мне кажется, что ты достоин принять участие в этом великом и благородном деле. Подадим друг другу руки, мой молодой друг, скрепим наш братский союз. Несколько лет войны, опасности и лишений, а потом радость победы, ликование отомщенной души, всеобщее благополучие.

Так говорил консул Гай Марий, увлекаясь все больше и больше.

Тито Вецио после некоторого раздумья сказал:

– Полководец! Твои идеи, бесспорно, достаточно разумны, достойны твоего высокого ума и необыкновенной храбрости, но, к моему великому сожалению, я должен тебе сказать, что они противоречат нравственным законам. Уничтожить, разорить, стереть с лица земли – тяжелое призвание. Не лучше ли возродить, поднять, исправить? Ты хочешь уничтожить патрициев, которые скоро превратят родную землю в громадную пустыню, восстаешь против тирании, против привилегий аристократии… Но какими средствами ты хочешь этого достичь? Теми же самыми, против которых восстаешь. Нет, консул. Рим нуждается в пахарях и ремесленниках, а не в солдатах. Призвав плебеев к оружию, ты, по моему мнению превратишь отечество в дымящиеся развалины. Гракхи поступили разумнее, призвав на помощь земляную глыбу, на которую усталый народ склонил голову. К сожалению, жадность патрициев и война все уничтожили.

– Гракхи для меня не указ, они были побеждены и уничтожены, а я сам хочу победить и властвовать, – возмущенно отвечал консул. – А потому предлагаю всем, у кого есть руки и голова на плечах, стать со мною рядом, возглавить бесчисленные и непобедимые легионы.

– Ну, а когда ты добьешься своей цели и бедные станут богатыми, а богатые бедными, что выиграют отечество и свобода от того, что явится новый господствующий класс взамен старого? Или выиграют только волки и хищные птицы, привлеченные на поля сражений бесчисленными телами убитых?

– И прекрасно, пусть погибают, пусть становятся добычей волков. Но прекратим спор. Я в последний раз тебя спрашиваю, Тито Вецио, хочешь ли ты быть со мной?

– Полководец, все, что ты мне сейчас сказал, до такой степени противоречит моим убеждениям, что я вынужден тебе отказать.

– Жаль, очень жаль, это огромная потеря как для меня самого, так и для задуманного дела. Что делать, пойдем каждый по тому пути, который судьба выбрала для нас. Но послушай мой дружеский совет. Не доверяйся Сулле, этот человек не способен на великодушные и разумные действия.

– Гай Марий, верь мне, если бы я пошел за кем-нибудь, то, конечно, только за тобой. Не могу этого сделать только потому, что твои предложения, к несчастью, совершенно противоречат моим убеждениям. Но в одном прошу тебя не сомневаться – если я не могу быть соратником Мария, то уж тем более никогда не соглашусь стать сообщником интригана Суллы.

В это время Рутилий подскакал к консулу и спросил:

– Гай Марий, прикажешь распустить войско?

– Нет, Рутилий, пусть они сначала перекусят, а потом им следует раздать причитающееся жалованье, потому, – тут Марий улыбнулся хитрой, крестьянской улыбкой, – что у голодного желудка нет ушей. [119]119
  Слова Плутарха.


[Закрыть]Так говорят в моих родных местах.

Войска были очень довольны распоряжением консула. Воины тотчас аккуратно и бережно сложили оружие, вынули из своих ранцев творог, хлеб и начали закусывать, попивая воду, смешанную с уксусом, которую легионеры называли поска.

По окончании обеда они собрались у небольшого стола, поставленного, на возвышении и называвшегося по тогдашнему обычаю трибуной, где и началась раздача жалования. Затем консул Гай Марий сделал знак войску, что хочет говорить и произнес речь приблизительно следующего содержания.

– Солдаты! По воле римского народа я назначен вашим командиром в новой войне, предпринятой против варваров. Мне прекрасно известно, что это назначение вызвало огромное недовольство всех нобилей [120]120
  Нобили – знатные лица патрицианского и плебейского происхождения, предки которых занимали курульные должности (диктатора, консула, цензора, претора, трибуна, эдила).


[Закрыть]и прочих благородных, которые ненавидят меня. Им, конечно, хотелось бы, чтобы на этот пост назначили кого-нибудь из аристократов, получивших военные познания в школах, а не на полях сражений, как я, еще вчера никому не известный плебей. Они ненавидят меня за мое происхождение, за то, что мои предки не были благородных кровей, но, мне кажется, лучше заслужить благородство самому лично, чем пытаться унаследовать его от предков. Огромную честь командовать вами, вести вас на трудную тяжелую битву, я заслужил своим потом и кровью и никому здесь не обязан, кроме самого себя. Солдаты! Когда вы увидите меня на поле битвы, вы сами решите, достоин ли уважения меч плебея, не принадлежащего по рождению к благородным римским аристократам.

Невозможно описать энтузиазм, который вызвала эта речь консула-плебея у всего собравшегося войска. Всеобщие аплодисменты, восторженные крики как нельзя более убедительно доказывали, что искра, брошенная хитрым горцем, произвела пожар, которому впоследствии суждено будет разгореться по всей римской республике. Немногочисленные патриции, находившиеся в войске, были до крайности изумлены и испуганы. Они ожидали, что полководец, призовет римские легионы к доблестной победе над зарвавшимися варварами. А речь Гая Марии оказалась ни чем иным, как воззванием к солдатам, призывом восстать против сената и аристократии. Бессмертные строки Салюстия и Ливия дают представление о том, до каких чудовищных размеров консул-плебей сумел довести чувство ненависти к сенату и привилегированному сословию у солдат, так неосмотрительно вверенных его командованию.

По окончании речи Гай Марий с торжественностью жреца и ловкостью мясника поспешил принести кровавую жертву и дал клятву верности римскому знамени. Все солдаты с величайшим вниманием следили за этой церемонией, от которой, по их глубокому убеждению, зависел успех или неудача будущей компании. На этот раз знамения были благоприятны и войско уже предвкушало кровавую победу. Вновь раздались аплодисменты и торжествующие восклицания. Затем трубы заиграли поход и легионеры справа по два под командой Рутилия, легатов, трибунов и центурионов двинулись по Клавдиевой дороге, которая должна была привести их в Этрурию, затем в Цезальпийскую Галлию, на реку Родан и наконец в Аквы Секстиевы, где победа над тевтонами вознесла Гая Мария еще выше, одновременно вплотную подтолкнув к краю пропасти.

Уже начинало темнеть, когда Тито Вецио и Гутулл, попрощавшись с консулом и его окружением, проехали триумфальные ворота и повернули лошадей на дорогу, ведущую к Наменто.

Между тем наш старый знакомый Черзано, все время, пока шли маневры, безуспешно пытался войти в круг, чтобы встретиться с Гутуллом или Тито Вецио и сообщить им о грозящей опасности. Однако бдительные часовые неизменно пресекали все его попытки прорваться, говоря одно и то же:

– Приказано никого не пускать.

Проклиная римскую дисциплину, бедный Черзано не знал что ему делать, как подать знак Тито Вецио о том, что проклятый Макеро устроил засаду.

– Остается одно, – рассуждал бывший гладиатор, – собрать человек пять товарищей и напасть на негодяев. Если же не хватит сил и победит противник, придется прибегнуть к помощи граждан, закричать «караул». [121]121
  Караул – по латыни «караул» означало «звать на помощь граждан».


[Закрыть]Тогда сбежится стража и дело, пожалуй, примет неожиданный оборот для Макеро и его сообщников. Негодяй сможет ощутить неприятную шершавость петли, наброшенной на шею или странное ощущение деревянного креста за спиной.

Рассуждая таким образом, Черзано покинул Марсово поле и пошел на розыски своих приятелей.

ПИСЬМО БЕЛОФОРОНТЕ [122]122
  Белофоронте (Бедлерофонт) – греческий герой, которого царь Прет заподозрил в любовной связи со своей женой и отослал к Микийскому Царю Иобату с письмом, в котором просил убить посланника. Но благодаря благополучному стечению обстоятельств герой остался жив.


[Закрыть]

Тито Вецио и нумидиец направлялись к вилле Суллы. Молодой всадник под влиянием разговора со своим приятелем Друзом и откровенно высказанных мыслей неукротимого Мария погрузился в тяжелые размышления о судьбе Рима. Гутулл не прерывал его молчания, в свою очередь раздумывая о том, что ему довелось видеть и слышать в последние часы.

Не приходилось сомневаться, что в самом скором времени вспыхнет гражданская война, партии корыстных честолюбцев ринуться одна на другую и затопят Рим потоками крови. В каком положении окажется тогда его юный друг? Зная честную натуру Тито Вецио, его пламенный, бескорыстный патриотизм, нетрудно было понять, что молодой квирит в случае гражданской войны окажется между двух огней. Это последнее обстоятельство серьезно беспокоило нумидийца и из его широкой груди вырывались тоскливые вздохи.

Таким образом друзья незаметно проехали три мили [123]123
  Римская миля – 1480 м. Расстояние от золотой мили в центре Рима отмечалось столбами.


[Закрыть]от города. Не доезжая до видневшегося моста, они свернули на дорогу, лежащую среди полей и перед их глазами предстала живописная группа деревьев, из-за которых виднелись остроконечные башенки. Здесь жил печально знаменитый в римской истории политический интриган и его любовница Никополия, которую современники называли римской Аспазией.

Вилла будущего тирана Рима располагалась на берегу реки Онио у тибуртинской дороги, все строения были скрыты за густой зеленью, и одно из них, с причудливыми башенками, в особенности отличалось кокетливым изяществом. В этом доме проживала прекрасная Никополия. Современные ей поэты и просто обожатели утверждали, что вилла красавицы среди густой зелени и цветов напоминает игривую Галатею Виргилия, которая, словно спряталась между сосен, шаловливо бросая оттуда цветы возлюбленным. Несмотря на свое легкомысленное поведение, эта римская Аспазия, как говорили, действительно любила Суллу. И если принять во внимание тот факт, что эта женщина, умирая, завещала все свое состояние, нажитое не совсем почетным трудом Сулле, то в искренности ее чувств к последнему действительно не приходится сомневаться. Кровавый римский тиран не постеснялся принять все эти богатства, не интересуясь их происхождением. Диктатор руководствовался принципом, что ценность золота не уменьшается от того, что его достали из грязи.

Проезжая мимо домика гетеры, Тито Вецио и Гутулл заметили еще несколько гостей Суллы. Они были собраны под предлогом дружеского, интимного ужина и обильных возлияний в честь Бахуса, столь обыкновенных в ту эпоху. Но на самом деле сторонники Суллы явились к нему для обсуждения планов обширного заговора против существовавших порядков республиканского правления. Все они принадлежали к привилегированному классу и, став под знамена Суллы, рассчитывали благодаря государственному перевороту и гражданской войне поправить свои дела, рассчитаться с кредиторами мечом, а не звонкой монетой. Ни у одного из них не возникло мыслей о том, что же будет с отечеством. Ослабнет ли оно еще больше или найдет свою смерть в кровавой борьбе – для них это было все равно, лишь бы добиться своих целей, удовлетворить корыстные интересы и честолюбивые замыслы. Радушный хозяин прекрасно понимал намерения своих гостей и в скором будущем ловко превратил их в послушных исполнителей своей воли, слепые орудия тирании, уничтожавшей порядок и свободу.

В приемной вновь прибывшие гости были встречены толпой слуг и прокуратором, в обязанности которого входила предварительная встреча гостей. Тито Вецио и Гутулла провели в преториум. Оставив там плащи и оружие, они направились в библиотеку, где находился сам хозяин.

Библиотека Суллы располагалась в не слишком просторной, квадратной комнате, вдоль стен которой стояли деревянные шкафы, заполненные пергаментами, причем некоторые из них находились в футлярах, обеспечивающих лучшую сохранность, а большинство были аккуратно переплетены.

На шкафах стояли мраморные бюсты и статуи. И странное дело. Все эти бюсты и статуи изображали только одного Суллу в разные периоды его деятельности. Этот человек с лицом больше похожим на холодную маску, с сердцем свирепого злодея мог бы стать желанным пациентом для любого психиатра. История сохранила один из поразительных фактов циничной, холодной жестокости Суллы. Когда по его приказу зарезали, как баранов, шесть тысяч пленных и несчастные жертвы подняли крик, сенаторы, услыхавшие эти вопли отчаяния стали возмущенно спрашивать в чем дело. И тут Сулла, цинично улыбаясь, заявил:

– Не беспокойтесь, уважаемые, это кричат несколько негодяев, которым я велел преподать хороший урок.

Говорят, время стирает все, но страшный и позорящий человечество смысл этих слов не уничтожило даже всемогущее время.

При появлении Тито Вецио и Гутулла Сулла перестал писать свои комментарии [124]124
  Комментарии Суллы – к сожалению, не сохранились. Невежественный католический монах соскоблил текст, оставив только пергамент.


[Закрыть]и, широко улыбаясь, двинулся навстречу дорогим гостям. Самый внимательный наблюдатель не смог бы усомниться в искренности чувств будущего римского диктатора.

– Добро пожаловать, дорогие друзья! – вскричал с прежней улыбкой Сулла, – я давно жду вас, сгорая от нетерпения. Мои друзья уже собрались и в ожидании ужина каждый занялся своим делом. Одни принимают благовонную ванну, другие нагуливают аппетит, играя в мяч или занимаясь гимнастикой, а вот я, как видите, в ожидании вас заносил на пергамент пришедшие в голову мысли. Пожалуйста садитесь, будьте желанными гостями. А поскольку до ужина есть еще время, мы можем поговорить о серьезных делах.

Говоря это, Сулла придвинул гостям кресла, а сам сел напротив них на кровать для того, чтобы можно было наблюдать за выражением их лиц. С его же лица не сходила радостная улыбка и, глядя на простодушный вид любезного хозяина, никто бы не смог подумать, что он чудовищно жесток и непомерно честолюбив, что и позволило ему добиться мрачной всемирной известности.

– Тито Вецио и ты, достойнейший ар, выслушайте меня, – начал Сулла вкрадчивым голосом. – С вами я могу говорить без предисловий, потому что хорошо известно, вы для меня весьма желанные союзники. И очень пригодитесь для дела, которое, думается, можно будет привести в исполнение уже в не слишком отдаленном будущем. У тебя, уважаемый Гутулл, все отнял тиран и грабитель Югурта, оставив лишь один меч. Тебя, Вецио, бессердечный отец лишил родного крова, ты можешь питать лишь слабую надежду на получение наследства отца, который уже почти три года и знать не желает о твоем существовании. Вы оба благодаря вашей храбрости можете возвратить себе все, что отнято у вас судьбой и злыми людьми. Честолюбивы ли вы?.. Да, вы должны быть честолюбивы, поскольку честолюбие – неотъемлемая черта всех выдающихся личностей. Вы оба принадлежите к числу тех людей, для которых власть и слава, как в монументе, являются пьедесталами будущего величия. У вас много врагов, ненавистников, людей стремящихся вас унизить и оскорбить, а потому, естественно, вы должны жаждать крови, приложить все усилия, чтобы нанести удар, а не получить его. Я – тот человек, который может вам помочь, к тому же предлагаю еще…

– Что именно?

– Прежде чем откровенно ответить на этот вопрос, я хочу, чтобы вы заключили со мной крепкий, неразрушимый союз, поклялись смертью, своим состоянием, честью, именем своих родных…

– Но сначала мы должны знать что именно ты нам предлагаешь.

– О, это дело очень серьезное, осуществить мой замысел могут только великие люди. Не стоит слишком долго распространятся о том, что к настоящему времени наша республика правит практически всем миром. Одни страны завоеваны и приведены к повиновению, других спасают только отделяющие от нас громадные расстояния. Цари трепещут при имени Рима, народы спешат повиноваться нашим законам. Но непобедимые извне, мы слабы внутри, у себя дома. Люди, которых мы пленниками привели в Рим, стали свободными и уже пытаются нам самим предписывать свои законы. Эта неразумная свобода данная народу, сдавила Рим в его стенах, как в тисках. Рим, предписывающий законы целому миру! Да, друзья мой, таково реальное положение вещей. Эти шумные плебисциты, народные бури в комициях, [125]125
  Комиции – народное собрание.


[Закрыть]права и господство неразумной толпы абсолютно ни к чему государству-победителю, и если свобода порождает великие эпохи и великих людей, то лишь тогда, когда последним предоставлено абсолютное право руководить народом. Прошу вас обратить внимание на этот неоспоримый факт. Умиравшая свобода Греции удвоила, нет удесятерила силы великого Александра. Риму, чтобы навечно удержаться на высоте, повелевать странами и народами, необходимо сплотиться вокруг одного из энергичных и решительных людей, прекратить бесчинства обезумевшей толпы, ее шумные сборища, устранить коварное влияние философствующих демагогов, восстановить древний престиж и власть сената и непременно дать дорогу способному человеку, предназначенному судьбой заставить мир повиноваться римским законам.

– И что же надо для достижения всего этого? – спросил Тито Вецио, удивленный откровениями Суллы, точно исследователь морских глубин, перед которым вдруг из океанской пучины появилось жуткое и прежде неизвестное чудовище.

– Ничего не может быть легче, особенно с вашей помощью. Патриции, как вы знаете, ненавидят Мария, так что уничтожить его не составит особого труда. Тем более, что вынужденный вести легионы против кимвров и тевтонов, Гай Марий со своей суровой дисциплиной вскоре утратит расположение войска, а вместе с тем, что само собой разумеется, постепенно сойдет на нет и его популярность среди плебеев. Наш легионер безгранично храбр, но он приучен к военной добыче. Страна же, куда ведет его Гай Марий уже настолько обглодана хищными волками германских лесов, что поживиться там практически нечем. Принимая во внимание это чрезвычайно полезное для нас обстоятельство, можно не сомневаться, что строгий и взыскательный Марий в самом скором времени не только утратит любовь своих солдат и плебеев Рима, но даже заставит и тех и других ненавидеть себя.

Именно в этот момент будет очень легко вырвать из его рук командование войском. После чего, избранный консулом, я надеюсь очень быстро собрать войско, в котором каждый, от легионера до легата, стремился бы к славе, военной добыче и богатству. И этих людей, жаждущих завоевывать и обогащаться, я брошу на богатые города Греции и Малой Азии. Я скажу солдатам: идите за мной, и я приведу вас к славе и богатству, отдам вам все сокровища восточных царей. И они с рабской готовностью пойдут за мной. А после того, как я с отягощенным богатой добычей и потому боготворящим меня войском пристану к берегам Италии, настанет благоприятный момент для учреждения военной диктатуры, непобедимой, строгой, решительной. Диктатуры, которая возвратит республике ее былое могущество. Бывшие рабы лишаться возможности управлять нами. Мы станем реальной, самостоятельной силой, которая обеспечит процветание нашему отечеству. Вот мой план, желаете ли вы принять его? – спросил Сулла, протягивая руку молодому патрицию.

Тито Вецио отстранил протянутую руку будущего тирана и холодно сказал:

– Нет.

– Ты отказываешься? Почему?

– Потому, что ты ненавидишь все, что мне дорого, потому что ты хочешь втоптать в грязь то, что мне бы хотелось вознести на недосягаемую высоту, на пьедестал, и поклоняться ему, ты хочешь уничтожить все, что я считаю своими идеалами, опозорить, разбить, исковеркать руками кровожадных и думающих лишь о добыче солдат. Ты хочешь окончательно добить свободу, дух гражданства, инициативу народа, одним словом у нас с тобой нет ничего общего. Ты человек минувшего, я – настоящего, между нами лежит непреодолимая пропасть, вот почему я не желаю принимать твоих предложений.

– Сумасшедшие надежды, лихорадочные мечты, ребячество или бред больного – назови как хочешь, – вскричал Сулла, пожимая плечами. – Человеку от природы не дано быть свободным. Я не знаю ни одного периода в его жизни, когда он мог бы пользоваться ею. Девять месяцев он проводит в тюрьме – утробе матери. Родившись на свет, он должен подчиняться воле родителей и нянек, которые даже распоряжаются его членами, связывая их, чтобы он не стал уродом. Едва он станет на ноги, как за него берутся педагоги, и конечно, обучая его, не жалеют розог. Повзрослев, он превращается в раба обязанностей: семейных, служебных, гражданских. Жизнь есть тяжелая цепь, которую вынужден таскать человек. Сначала его сковывает одно кольцо, затем два, потом несколько, и наконец их становиться так много, что возникает целая цепь. Какая же это свобода? Покажите мне ее. Где она? Никто из нас не свободен, даже боги Олимпа вынуждены повиноваться друг другу. Но я уверен, что лучше подчиняться одному, чем иметь десятки сотни господ и зависеть от прихоти каждого из них… Тебе, Гутулл, я мог бы отдать царство Массиниссы. Вецио я предлагаю все мое состояние и готов заботиться о нем, как о родном сыне. Ну, а теперь я предоставляю возможность вам самим решить, подходят ли мои предложения. Что касается меня, то я уже давно решил… Выбор сделан.

– Мой также! – воскликнул Тито Вецио торжественно и вместе с тем с горечью… – Я, в свою очередь, прошу тебя, Луций Корнелий Сулла, выслушать то, что говорит мне мое сердце. Не знаю, как будут судить тебя твои сторонники, это, конечно, зависит только от того, насколько тебе удастся осуществить этот злодейский замысел. Может даже когда-нибудь тебя назовут великим – кто знает? Но истинные патриоты и сама история не могут восхвалять человека, который избрал средством для достижения своей цели грабеж, убийство и насилие, человека, который хочет погубить взрастившее его государство ради корыстных интересов, пролить реки крови и заслужить проклятие потомков. Ты хочешь подчинить своим интересам гнусные инстинкты толпы: алчность, зависть, злобу, месть, тщеславие… а потом держать весь народ в своем железном кулаке, о, я отлично тебя понял, Сулла. Но дело, затеянное тобой, ведет к гибели отечество и свободу, принесет лишь бесчисленные жертвы, всеобщее разорение и будет проклято на страницах истории.

В пылу негодования Тито Вецио не замечал, что время от времени Сулла улыбался, скорее с ехидством, чем с иронией. Буря негодования захлестнула душу будущего тирана Рима, но по внешнему виду этого нельзя было сказать. С ледяным спокойствием он спросил, обращаясь к Гутуллу:

– Ну а ты, уважаемый Гутулл, быть может не разделяешь точку зрения своего молодого приятеля?

– Сулла, – твердо отвечал нумидиец, – я, кажется, никогда не давал тебе повода думать обо мне дурно. Для меня тирания вообще носит ненавистное имя – Югурта. Но все тираны, кто бы они не были, не могут ожидать от меня ничего, кроме ненависти и презрения.

Сулла и на этот раз улыбнулся, пожал плечами и что-то отметил на пергаменте, затем, обращаясь к гостям, очень любезно сказал:

– Надеюсь, на время ужина, дорогие друзья, мы позабудем о некоторых… противоречиях, которые, хочется верить, не помешают нашей будущей дружбе. Прошу вас пройти со мной в триклиний, где приглашенные на ужин, вероятно, уже заждались нас. Эта ночь должна быть посвящена только удовольствиям, а деловые вопросы подождут до завтра.

Все вышли из библиотеки. Сулла, пропустив гостей вперед, следовал за ними на некотором расстоянии.

– Не беспокойтесь, друзья мои, – цедил он сквозь зубы, – еще посмотрим, встретите ли вы завтрашний день живыми и невредимыми. Как я вижу, для вас хороший удар кинжалом гораздо убедительнее, чем вся моя логика. Ладно, у меня в запасе есть и такие аргументы. А жаль – оба способные и храбрые люди, в моих руках они могли бы быть чрезвычайно полезными для дела. Но, не моя вина.

– Ну что, ведь говорил же я тебе, что они не согласятся, – Аполлоний, спрятавшийся на время разговора, подошел к возвратившемуся в библиотеку Сулле.

– Значит ты все слышал?

– До единого слова.

– Они меня оскорбили, не так ли?

– Да, но что еще хуже, они узнали о всех твоих замыслах.

– Ты прав. С этих пор они будут моими врагами.

– И прибавь – опасными врагами.

– А между тем они могли бы быть мне очень полезными. Знаешь, два таких человека стоят целого войска.

– Ну, об этом теперь поздно говорить, надо на что-то решиться.

– Я уже решился.

– Тогда выдумай какой-нибудь предлог. Например напиши письмо сторожу Эсквилинских ворот, у которых затаились наши молодцы и попроси этих двоих передать его.

– Я действительно должен через эти ворота отправить в город оружие для моих гладиаторов.

– Прекрасно! Вецио ничего не заподозрит. Напиши письмо и мы его с ним отправим.

– А если наш план сорвется?

– Этого не может быть. Ведь им придется иметь дело с двадцатью самыми отчаянными гладиаторами школы Марка Феличе. Кроме того, мной предусмотрены все меры предосторожности. Если в это дело вмешаются квесторы убийств, можно будет использовать историю о любви и ревности.

– Кстати, и муж тут, в числе приглашенных… Вот письмо, теперь пойдем ужинать.

В триклинии Суллы собралось множество приглашенных, принадлежащих к разным слоям римской аристократии. Первым из гостей был председатель сената Марк Эмилий Скавр, беспокойный старик, глаза которого сверкали огнем молодости, высокий, прямой, суровый. Рядом с ним сидел Цецилий Метелл, дядя молодого Квинта, далее Лутаций Катулл, Октавий и Марк Антоний, известный оратор. Все они принадлежали к олигархии и, конечно же, были консерваторами. Кроме них вокруг стола возлежали Сервилий Чензон, Луций Кальпурний, Пизон Бестиа, Постулий Альбан, Луций Опимий. Последние пользовались самой дурной репутацией у народа и были ему ненавистны. Многие открыто обвиняли их в казнокрадстве. Чензон, несомненно, приложил руку к исчезновению тулузского золота, Бестий и Альбин нажили состояние, получая взятки от Югурты, Опимий подозревался в грабеже Гракхов. Все эти римские граждане как нельзя лучше могли служить орудием в достижении корыстных целей гостеприимного хозяина дома, весьма разумно опасаясь, что рано или поздно народ может привлечь их к ответу за расхищение общественного достояния и злоупотребление властью.

Здесь также оказались трибун Бебий, триумвир Марк, Спурит Фуфей и удачливые авантюристы Главк и Сатурнин, в данную минуту друзья и сообщники Суллы, что не помешало им в подходящий момент переметнуться на сторону Мария. Не было недостатка и в паразитах-прихлебателях вроде паяца Метробия или Целия.

Появление Тито Вецио с нумидийцем привлекло внимание всей компании. Их приветствовали очень любезно, хотя многие из присутствующих с удовольствием прикончили бы их не сходя с места. Сенатор Скавр с излишней любезностью пожал руку молодого человека, вероятно рассчитывая породниться с наследником сказочно богатого старика Вецио и таким образом обеспечить роскошную жизнь своей хорошенькой дочери Эмилии. Даже супруг красавицы Цецилии постарался изобразить на своем лице самую любезную улыбку при появлении бывшего обожателя своей жены. Вообще все устроилось как нельзя лучше и самые заклятые враги Тито Вецио казались его лучшими друзьями. Любезный хозяин не замедлил подать сигнал к началу ужина.

Надо сказать, что ужин у Тито Вецио отличался куда большей изысканностью, чем угощения Суллы. Вкусы и того и другого проявились совершенно отчетливо. Несмотря на то, что Сулла, приглашая гостей на ужин, обещал им фалернское вино, в чрезмерно дорогих кубках оказалась какая-то подозрительная беловатая жидкость, вряд ли удовлетворившая даже завсегдатаев таверны Геркулеса – победителя. Зато у будущего повелителя Рима оказались прекрасные андалузские танцовщицы. Такой соблазнительной роскоши за ужином у Тито Вецио не было.

Хотя беловатая жидкость, постоянно подаваемая в драгоценные кубки, не отличалась вкусом, опьянение от нее наступало довольно быстро. К середине ночи многие из гостей вынуждены были временно покидать триклиний, чтобы не смущать остальных весьма неприятными последствиями чрезмерного чревоугодия и невоздержанности в употреблении хмельной жидкости. Облегчив свои желудки, они возвращались и снова принимались есть и пить, как ни в чем не бывало.

Тито Вецио и Гутулл, евшие и пившие очень умеренно, тихо беседовали между собой, оставаясь в триклинии только потому, что этого требовали правила приличия. Они давно порывались уехать, но этого нельзя было сделать, не нарушая установившегося этикета.

Незаметно для всех их выручил Аполлоний. Он подал сигнал хозяину и Сулла, поняв его, сказал:

– Вы, друзья мои, кажется, заскучали. А ты, Тито Вецио, выглядишь каким-то утомленным. Искренне сожалею, что вы не получили того удовольствия, которое я хотел вам доставить и не смею больше злоупотреблять вашим терпением. Поезжай домой Тито Вецио, ты, кажется, не совсем здоров, отдохни. Кстати, ты не мог бы оказать мне небольшую услугу. Будь так добр, передай письмо сторожу Эсквилинских ворот. Я тут пишу по поводу оружия, которое надо будет отправить моим гладиаторам. Извини, что я к тебе обращаюсь, но ведь ты будешь ехать мимо.