355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Луи де Берньер » Бескрылые птицы » Текст книги (страница 18)
Бескрылые птицы
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 14:15

Текст книги "Бескрылые птицы"


Автор книги: Луи де Берньер



сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 40 страниц)

Когда я вошел в дом, Леонид бросился мне на шею и расцеловал в обе щеки – весьма несвойственное ему поведение, поскольку обычно он был сдержан, как немец, но еще нехарактернее оказались его рыдания, вздрагивающие плечи и шумные всхлипы. Я несколько растерялся.

Леонид рассказал о пережитых унижениях. Самое мелкое – едва он покупал певчую птичку, чтобы держать в клетке за окном, как ее тотчас подменяли воробьем, а самое крупное – похищение и надругательство на глазах у внушительного числа горожан.

История запутанная, но, похоже, все произошло потому, что порядочная часть жителей, хоть и меньшинство, являлась последователями Алии – верили в двенадцать имамов и в то, что Мухаммед передал Али особое знание. Не просите меня растолковать, я христианин, вернее, таковым считаюсь и ничего в том не смыслю. Я лишь знаю, что последователей Алии до черта, они отличаются от других мусульман, и, если угодно, сами скребите в затылке и гадайте, истинные они мусульмане или нет. Многих в той истории звали Али, если вам интересно.

Как оказалось, эти сторонники Алии устраивали тайные попойки, называвшиеся «мухаббет» [55]55
  Интимная беседа (тур.).


[Закрыть]
. Среди горожан царила полная неразбериха: все эти смешанные браки, перемена веры и тому подобное, и многие, вовсе не приверженцы Алии или, может, чуть-чуть приверженцы, в этих пьянках участвовали. Пуританина Леонида возмущало, что многие христиане являлись на эти вечеринки, будто неверные, мне же показалось вполне резонным желание самых разных людей, собравшись вместе, забыться в выпивке и веселье. Я и сам предавался подобным утехам, когда был молодым и глупым, каким Леонид, к сожалению, никогда не был.

На этих мухаббетах всегда имелся виночерпий – он командовал, когда начать пьянку и когда добавить. Если кто-то ему перечил или покидал стол без его разрешения, нарушителя штрафовали бутылкой ракы и петушком; это наказание у них почему-то называлось «Гавриил».

Вечеринка, о которой идет речь, катилась своим чередом, уже было прилично выпито под пьяные песни и горестные плачи о смерти Али, когда нетрезвая беседа повернулась к вопросу, кто в городе последний и противнейший человек. С сожалением должен сообщить, хотя меня это нисколько не удивляет, что Леонида выбрали единогласно.

Далее за ним послали двух крепких парней, которые, несмотря на крики и сопротивление, проволокли его в ночном одеянии по улицам на глазах у жителей, которые выглядывали из дверей, но не пытались вмешаться. Леонида притащили в дом, где проходила пьянка, швырнули на пол и от души поиздевались, осыпая оскорблениями. Потом ему велели выпить ракы, он отказался, и тогда его поставили на колени, за волосы оттянули голову и влили водку в рот. Затем виночерпий велел ему плясать, Леонид не подчинился, но гуляки принялись топтать ему ноги, и ему пришлось подпрыгивать, дабы не переломали пальцы. Его попеременно заставляли пить и плясать, он уже едва держался на ногах, по его словам, а сердце так бухало, что смерть казалась неминуемой. Потом ему приставили к голове пистолет и заставили вслух прочесть список кошмарных оскорблений в свой адрес, затем кто-то притащил ослиное седло, которое водрузили на Леонида, и он снова плясал, пил и блевал, уже ничего не воспринимая, и тогда его вместе с седлом просто вышвырнули на улицу, где он чуть прополз и потерял сознание и где на рассвете его в луже испражнений обнаружил имам, который позвал двух христиан отнести несчастного домой. Вскоре объявился некий Али-снегонос, в умат пьяный, и без малейшего намека на раскаяние потребовал вернуть седло.

Естественно, меня ужаснул рассказ о таком насилии, но я все же попытался объяснить Леониду, что, вероятно, он сам этому способствовал своей нетерпимостью и высокомерием. Как вы понимаете, слова мои вызвали возражения, хоть я и намного старше, и мне со всей неизбежностью открылось, почему отец Леонида отрекся от собственного сына. Меня обозвали предателем, язычником и филистером, еще вульгарным материалистом, а также Турецкой Собакой, Османским Лакеем и Липовым Греком. Леонид запустил мне в голову чернильницей, но благословенно промазал, а потом несколько истерически потребовал моего ухода, что, признаюсь, я исполнил с большим облегчением, ибо уже наслушался оскорблений и получил законный предлог для проживания в гостинице, а не в сем ужасном домишке.

Больше я Леонида никогда не видел и не имел к тому желания, хотя весьма часто наезжал в город по торговым надобностям. Как и его отец, я решил, что он конченый человек, и старательно обходил его дом стороной, получая удовольствие от встреч с другими людьми. С гончаром Искандером мы почти подружились, несмотря на разницу в положении. Еще мне нравился имам, величавый и седобородый, разъезжавший в зеленом тюрбане на кокетливой белой кобыле, украшенной лентами и медными колокольчиками. Иногда я встречал ту красавицу, весело шедшую под руку с дурнушкой. Это мне тоже казалось аллегорией, но я так и не решил, для чего.

Интересно, что с ними со всеми сталось.

46. Мустафа Кемаль (10)

Когда Мустафа Кемаль добирается до Стамбула, война, можно сказать, проиграна. Провизию для османской армии вечно доставляют не туда, войска не в силах уразуметь, как обращаться с превосходным современным оружием, поставленным немцами. У неприятеля почти двукратное численное превосходство. Германский линкор перевозит Султана и его жен на азиатский берег Босфора. Македония потеряна, Салоники оккупированы сначала греческими, затем болгарскими войсками. Албанцы, внезапно оказавшись отрезанными от империи разными балканскими армиями, пользуются случаем, чтобы провозгласить независимость.

Стамбул хорошо защищен, и Адрианополь все еще противостоит осаде. Единственный имперский линкор, старичок «Хамидие» [56]56
  Хамидие – курдская кавалерия, созданная султаном Абдул-Хамидом II.


[Закрыть]
, несмотря на здоровенную пробоину в борту, проскальзывает мимо греческой флотилии в Дарданеллах и в одиночку донкихотствует, топя греческие грузовые суда и обстреливая греческие города. Команда и ее невероятный командир становятся национальными героями.

Правительство решает просить мира, Великий Визирь подумывает о сдаче врагу Адрианополя и Фракии, но недалекий и романтический красавец Энвер-паша убеждает комитет «Единения и Прогресса» не отдавать Адрианополь. Во главе патриотической толпы он входит в здание Совета Блистательной Порты [57]57
  Блистательная (Оттоманская, Высокая) Порта – принятое в европейских документах и литературе название правительства Османской империи до 1923 г.


[Закрыть]
. Военный министр с сигаретой, томно свисающей в уголке рта, принимает Энвера, но охранник палит в незваных гостей, и тогда кто-то немедленно стреляет в министра, который падает наземь, восклицая:

– Эти собаки меня прикончили!

Великий Визирь без видимого огорчения сдает свой пост и лаконично осведомляется:

– Вам, вероятно, нужна Государственная печать?

Энвер-паша и его товарищи получают абсолютную власть, завершив тем самым обычную траекторию революционера: он начинает освободителем, а заканчивает таким же, если не хуже, тираном, как тот, кого смещал во имя либеральных идеалов.

Мустафа Кемаль потрясен и раздосадован, но переворот сейчас популярен. Энвер выдвигает дерзкий план спасения Адрианополя: окружение болгарской армии через Галлипольский полуостров, руководитель операции – Мустафа Кемаль. Вялое наступление захлебывается, командиры обвиняют друг друга и Мустафу Кемаля, который подает в отставку. Адрианополь повержен, чему весьма способствовал подход сербской армии, к тому же за городскими стенами полно греков с болгарами, которые подрывают оборону. Энвер вынужден принять условия, против которых и затевался переворот, после чего нового военного министра спешно убивают. Победившие под Адрианополем сербы и болгары берут в плен и переправляют на остров Сараичи 20 000 турок, где те умирают от голода и болезней.

Энвер формирует триумвират военной диктатуры и принимается вешать соперников. Весьма удачно для него балканские государства начинают собачиться из-за передела захваченных территорий, что неизбежно и предсказуемо, ибо ничего другого они никогда не делали. Болгария объявляет союзникам войну, накатывает новая волна беженцев, и у Энвера есть шанс воспользоваться драчкой. Его войска вновь берут восточную Фракию, и он триумфально въезжает в Адрианополь во главе кавалерийского полка, чем глубоко раздражает Мустафу Кемаля и других командиров, которые спланировали и провели атаку. Энвер красуется, он герой дня. Потом он наконец женится на племяннице Султана и переезжает во дворец на Босфоре. Меж тем Греция и Сербия радостно поделили отнятое у болгар. Последние подписывают договор с оттоманами об обмене населением, имея в виду лишь турок и болгар, но правительство Энвера под шумок изгоняет и 100 000 греков. Чуть позже оно найдет способ выслать еще 200 000 греков с Эгейского побережья. Все спокойно до убийства австрийского эрцгерцога в Сараево в июне 1914 года. Салоники остаются в руках греков и становятся Фессалониками. Мустафа Кемаль говорит собратьям-офицерам:

– Как вы могли оставить Салоники, наш прекрасный дом? Зачем вы здесь, если отдали его врагу?

Он никогда не изживет гнева и стыда, что город сдали грекам без единого выстрела.

Режим Энвера бесит Мустафу Кемаля и его друга Фетхи. Мустафа слишком резок и правдив, чтобы добиться успеха в нынешних обстоятельствах. Он пишет анонимные памфлеты против Энвера. Они с Фетхи хотят распустить наемных убийц, действующих под покровительством комитета «Единения и Прогресса», и в результате, видимо, сами становятся кандидатами на устранение. Вероятно, жизнь им спасает предложение, от которого оба не могут отказаться, – их отправляют служить в Софию. Мустафе Кемалю приходится оставить подругу Коринн – итальянку, вдову старого товарища. Были они любовниками или нет, известно только им, но в прелестном и занимательном салоне Коринн восхищение и любовь Мустафы к западной культуре определенно стали еще глубже. В Софии эта любовь неизбежно возрастает, и Мустафа Кемаль начинает мечтать о дне, когда в Анкаре и Стамбуле появятся оперные театры и симфонические оркестры.

47. Я Филотея (9)

Как-то раз я трудилась на холме, ждала, что вот-вот подкрадется Ибрагим, и вдруг вместо него появился пес Кёпек [58]58
  Собака (тур.).


[Закрыть]
.

Он добрый, только чужих не любит, но я все равно испугалась, потому что он величиной с осла, у него железный ошейник с шипами, а зубы – как огромные белые кинжалы. Когда Кёпек меня отыскал, я вскочила на камень и подумала: «О господи! Лишь бы за лицо не тяпнул, только не за лицо!» Но Кёпек в тот раз никого тяпать не собирался.

Он подбегал ко мне, а потом разворачивался и смотрел через плечо – явно хотел, чтобы я пошла за ним, и не отставал, пока я не сдалась, а он все оборачивался, проверяя, тут ли я.

Вот так я нашла Ибрагима, у него нога застряла в щели между большими валунами, и он не мог выбраться. Я засмеялась и спросила:

– Как тебя угораздило?

– Сам не знаю. Хорош смеяться, за помощью иди.

– Как же я скажу, что была тут с тобой? А позор?

Ибрагим говорит:

– Зови брата, и пусть поклянется, что это он меня нашел.

Так я и сделала. Рассказала Мехметчику, что случайно наткнулась на Ибрагима, и попросила молчать, чтобы не пошли разговоры, он согласился, и целый отряд мужчин полез на холм, они раскачивали и подкапывали валуны и наконец освободили Ибрагима, а у него вся нога была в синяках, и он долго потом хромал.

Когда мы в следующий раз увиделись, он спросил:

– Небось, думаешь, что я дурак?

А я ответила:

– Нет, я узнала, что Кёпек очень умный, вот и все.

Конечно, Ибрагим дурак, если так застрял, но Лейла-ханым однажды сказала: если выставлять мужчину дураком, он тебя возненавидит, поэтому я прислушалась к ее совету и смолчала.

48. О добродетели и грехе

Рустэм-бей медленно шел по узким улочкам, уклоняясь от разносчиков и нищих, пробираясь мимо разлегшихся верблюдов и перегруженных осликов. Ломило голову, он чувствовал себя разбитым и больным. То и дело Рустэм проводил рукой по глазам, словно пытаясь смахнуть подавленность. Маки, что тянулись из расщелин между стенами и мостовой, наконец-то покраснели, и он смотрел на них с легкой радостью узнавания, какая бывает, если увидел нечто забытое, но знакомое.

Рустэм-бей подошел к дверям ходжи Абдулхамида и уже хотел постучать, но услышал негромкий распев с нижнего этажа, где проживала кобыла Нилёфер, а после казни лежала на соломе Тамара-ханым. Рустэм прислушался: старик читал импровизированную молитву в защиту лошади от сглаза. Ничего необычного в том не было, поскольку Нилёфер, несмотря на почтенный возраст, оставалась самой красивой лошадью в округе, даже красивее любой из конюшни аги, и многие поглядывали на нее с откровенной завистью. Кроме того, все знали, что некоторые женщины в городе могли сглазить, даже сами того не желая. Успокоенный сладким стоялым запахом лошади и сена, Рустэм-бей привалился к косяку и, не желая прерывать удивительно проникновенную молитву, со снисходительной симпатией наблюдал, как Абдулхамид самозабвенно вплетает в лошадиную гриву голубые четки.

– Назар деймесин, – повторил имам.

 
Назар деймесин.
Да отведут эти четки дурной глаз,
Пусть никогда он на тебя не глянет.
Глаза души и сердца моего,
Будь со мною всегда.
Как ты прекрасна.
Дай оботру тебе глаза краешком халата.
Дай оглажу тебя рукавом.
Я беден, моя антилопа, но взрастил тебя в своем доме,
Как собственное дитя.
Никогда не бил тебя, не бранил.
Я всегда тебя нежно ласкал.
Как сладко твое дыхание, благовонное от сена и трав.
Как глубоки и темны твои глаза, подобные девичьим.
Да хранит тебя Аллах, любимая.
Как мягка и бела твоя грива.
Как нежна и богата твоя душа.
Как ты прекрасна,
Рыбка моя,
Храни тебя Аллах от завистливых глаз.
Назар деймесин.
 

Благодаря инстинкту, которым все мы наделены, ходжа Абдулхамид вдруг почувствовал, что он не один, и резко обернулся. Увидев гостя, имам воскликнул:

– Селям алейкум, селям алейкум! Кажется, меня поймали за беседой с лошадью. Стариковская причуда. Уж будьте милостивы, не обращайте внимания.

– Не беспокойтесь, – ответил Рустэм-бей. – Я сам иногда разговариваю с куропаткой, а недавно поймал себя на том, что поверяюсь кошке.

– Ну да, белая кошка, у которой один глаз голубой, а другой желтый. Как, бишь, ее зовут?

– Памук.

– Да-да, Памук. К счастью, беседа с животным не вызывает подозрений. Вот если общаться с камнями и деревьями, вас сочтут тронутым.

Рустэм-бей улыбнулся:

– Когда вы беседуете с лошадью, эфенди, она отвечает что-нибудь вразумительное?

Абдулхамид задумчиво покачал головой и пожал плечами:

– Ну, она поднимает губу, обнажает зубы и десны, встряхивает головой и косит глазом. Это все, что она может сказать почти о чем угодно. Нилёфер считает, что в основном изъясняется довольно красноречиво, и, как ни странно, обычно я понимаю, что она имеет в виду.

– Памук гораздо разговорчивее, – поделился Рустэм-бей. – У нее столько разных мурлыканий и мяуканий. И она абсолютно уверена, что я ее понимаю.

– Ну, а вы? Что вы хотите сказать? – спросил Абдулхамид. – Вам что-то нужно, я могу вам помочь?

Рустэм-бей помолчал и ответил:

– Я слышал, будет война.

– Опять? Помоги нам Аллах! Что на этот раз?

– Из-за линкоров. Англичане продали нам несколько кораблей, но не отдают, поскольку теперь сами воюют. Помните, собирали деньги по подписке? Все сильно злятся.

Несколько секунд собеседники разглядывали друг друга. Наконец ходжа Абдулхамид нарушил молчание:

– Но ведь вы пришли не за тем, чтобы разговаривать о войне, ага-эфенди, и я точно помню, что внес плату за землю.

– Да, – согласился Рустэм-бей. – Я хотел поговорить о другом. – Он набрал воздуху и выпалил: – Эфенди, как человек понимает, что поступил неправильно?

– Неправильно поступил? Как понимает? – Имам помолчал, в раздумье морща лоб и поглаживая бороду. – Ну, вы же знаете, что некоторые вещи можно понять только в сравнении. Например, ночь лишь потому ночь, что она противоположна дню, а мужчина лишь потому мужчина, что он – противоположность женщине. Вы меня понимаете?

Рустэм-бей серьезно кивнул.

– Значит, грех следует понимать как противоположность добродетели, – пояснил Абдулхамид, протягивая к Рустэму ладони. – Как право и лево. – Он перевернул одну ладонь, потом другую и выдержал паузу, проверяя, следит ли ага за мыслью. – Добродетель есть добрая нравственность, но еще и нечто такое, от чего душа безмятежна и сердце спокойно. Так Пророк сказал Вабисе ибн Мабаду… Что касается греха, Наввас ибн Саман приводит такие слова Пророка: грех – то, что гложет душу, что человек скрывает от людей, а Вабиса ибн Мабад утверждал, что Пророк сказал так: грех – то, что бередит душу и не дает покоя, хотя другие многажды одобрили твой поступок… Оба предания исходят от весьма авторитетных поколений имамов: одно – от имама Ахмада ибн Ханбала, другое – от имама ад-Дарими, да возрадуется им обоим Аллах, а значит, Пророк, да пребудет он в мире, несомненно, так и говорил.

Поначалу Абдулхамид обрадовался возможности проявить свою недюжинную эрудицию, но теперь заметил в темных глазах Рустэм-бея тревогу и страдание. Имам взял его руку и, тихонько пожав ее, спросил с большим сочувствием:

– Рустэм-бейэфенди, вам что-то гложет душу, хотя все, скажем так, признали вашу правоту?

Рустэм-бей отвернулся, словно что-то высматривая на горизонте, потом уткнулся взглядом в землю и носком сапога ковырнул камешек. Не поднимая головы, он проговорил:

– Очень муторно на душе.

49. Мустафа Кемаль (11)

Ноябрь 1913 года. Мустафа Кемаль впервые живет в европейской столице, он ею очарован. В Софии парки, широкие бульвары. Жизнь упорядочена: обеды, салоны, где ведутся блистательные беседы с умными и развитыми дамами. София похожа на Вену, но интимнее.

Мустафа Кемаль приспосабливается не сразу. Он учится быть европейцем: овладевает нюансами манер и умением вести светскую беседу, старается не столь мужественно и смачно опрокидывать в себя спиртное. Он становится мастером танго и вальса, дамы находят его интригующе привлекательным. Мустафа идет в оперу, где его представляют царю – «лукавому Фердинанду» [59]59
  Фердинанд I Кобургский (1861–1948) – из немецкого княжеского рода, в 1908–1918 царь Болгарии, основатель династии Кобургов. Усилил германское влияние в Болгарии и вовлек страну в Первую мировую войну. Отрекся от престола.


[Закрыть]
, и больше возбужденный спектаклем, чем встречей с монархом, он потом не может уснуть.

Он часто пишет Коринн – иногда на неуклюжем французском, иногда латинскими буквами на турецком, заверяя, что здесь нет красивых женщин, которые привлекли бы его внимание.

Мустафа приглашает на обед министра юстиции, а затем следует трапеза с бывшим врагом – военным министром Болгарии, генералом Ковачевым, сражавшимся против Кемаля во второй Балканской войне. Они становятся близкими друзьями, ночи напролет предаются воспоминаниям и военным дебатам. У генерала красавица дочь Димитрина, Мустафа оказывает ей знаки внимания.

Генерал вводит Кемаля в высшее общество, и вскоре Мустафа пользуется расположением всех и вся. Он становится завсегдатаем гостиной Султаны Рачо-Петровой, самой модной в Софии хозяйки салона. Царь Фердинанд делает ему комплимент за лучший наряд на бал-маскараде. Мустафа послал в Стамбул ординарца за музейной формой янычара. Кемаль производит сенсацию, появившись во впечатляющем тюрбане и с саблей, сверкающей драгоценными камнями. Царь дарит ему серебряный портсигар. Много лет спустя, когда лукавство Фердинанда иссякнет и он окажется в изгнании, Мустафа Кемаль припомнит эту любезность и ответит золотым портсигаром.

Мустафа ездит по Болгарии, чтобы самому посмотреть, как живет турецкое меньшинство. С изумлением, однако довольный, он видит, что турки владеют собственными предприятиями, богатеют трудом и посылают детей в школы, где тем дают надлежащее образование, а не только учат на арабском декламировать Коран. Женщины не носят покрывала. Мустафа Кемаль еще яснее понимает, чего он желает для Турции. Он посещает болгарский парламент, дабы наблюдать современную политику в действии. Втягивается в относительно тайные планы турецкой общины. Но самое сильное впечатление – как далеко ушли простые болгары, всего несколько лет назад сбросив османское иго. Когда-то их считали дикарями, но сейчас они рванули вперед.

Возможно, Кемалю не везет в любви, но правду знают лишь они с Димитриной. Наверное, он влюбился в красивую дочь своего друга, генерала Ковачева. На балу Мустафа танцует с ней всю ночь, они говорят о музыке. Потом он горячо делится замыслами о будущем Турции, когда супружество перестанет быть рабством, женщины снимут покрывала и станут очаровательными, свободными и образованными, как Димитрина. По слухам, Мустафа Кемаль выведывает, как генерал отнесется к просьбе руки его дочери, и обескуражен результатом. Ковачев вежливо, но подчеркнуто отклоняет приглашение на бал в посольстве. Во всяком случае, Мустафа Кемаль никогда больше не увидит милую Димитрину, хотя она всегда будет помнить его.

Энвер с компаньонами наслаждаются своей юной властью и управляются на удивление хорошо. За девятнадцать дней Энвер повышается от майора до полковника и бригадного генерала, выгоняет военного министра и занимает его место.

– Это невозможно! – восклицает Султан. – Он слишком молод!

С поразительной энергией Энвер реформирует вооруженные силы, якобы очищая офицерский корпус от старомодных безграмотных приспособленцев, но на самом деле изгоняя всех влиятельных военных, равных ему или выше его чином. Энвер отдает реформу армии немцам, и генерал Лиман фон Сандерс [60]60
  Отто Лиман фон Сандерс (1855–1929) – немецкий генерал, глава германской военной миссии в Турции.


[Закрыть]
прибывает с большой группой офицеров, которые берут под контроль все жизненно важные посты. Генерал обнаруживает, что оттоманские солдаты босы и в лохмотьях, их нищие семьи кормятся в армейских столовых, офицеры совершенно не заботятся о подчиненных, госпитали запущенны, лошади с мулами больны и никчемны. Фон Сандерс со своими людьми принимаемся за геркулесову работу, и все идет хорошо.

Лишь взгляд из будущего откроет, в какую катастрофу вовлечет Турцию эта зависимость от немцев. В Сараево убит эрцгерцог Фердинанд, и Энвер, сговорившись с частью министров, заключает тайный пакт с Германией, дабы выступить единым фронтом против России – вечного врага и архидьявола. Все попытки найти поддержку и гарантии у Великобритании с Францией проваливаются, немцы явно оказываются последним оплотом. Великие державы пребывают в неведении относительно пакта, поскольку Энвер еще не готов начать наступление.

Мустафа Кемаль сомневается в победе немцев и вообще им не доверяет. На его взгляд, гораздо опаснее болгары, которые стали союзниками Австрии и все еще лелеют мечту о Великой Болгарии. Однако Энвер восторжен и импульсивен. Собрав деньги по подписке, империя заказывает Британии два линкора, но англичане их задерживают, поскольку Черчилль [61]61
  Уинстон Леонард Спенсер Черчилль (1874–1965) – в 1911 г. первый лорд адмиралтейства, создатель военно-воздушных сил Британии, в 1916 г. генерал-лейтенант, командир полка королевских стрелков; после Первой мировой войны – госсекретарь по военным делам; премьер-министр Великобритании в 1940–1945-м, 1951–1955 гг.


[Закрыть]
не заблуждается насчет намерений Энвера в случае войны. Оттоманская общественность возмущена, и тут объявляются два немецких линкора, любезно пропущенные сквозь строй британской флотилии. Великодушные немцы не вполне бескорыстно продают Энверу корабли, моряки обмениваются бескозырками и фесками, а Германия приобретает у турецкого народа невиданную популярность.

Энвер убежден: разыграв исламскую карту, он поднимет за собой весь мусульманский мир и тем самым свяжет руки Российской, Британской и Французской империям. К несчастью, Кайзер думает так же. Энвер полагает, что война окажется весьма приятным и выгодным предприятием, и потому, никому не сказав, направляет в Черное море два новых линкора и доблестного старика «Хамидие». В кармане немецкого адмирала секретный приказ: «Турецкий флот должен силой получить превосходство на Черном море. Обнаружить российскую флотилию и атаковать без объявления войны, где бы сия флотилия ни была». Турки обстреливают порты Одессы, Новороссийска и Севастополя, топят несколько русских кораблей.

Коллеги Энвера испуганы и поражены тем, что он сделал за их спиной. Великий Визирь пытается уйти в отставку, но Султан умоляет его остаться, чтобы в безумном правительстве был хоть один надежный человек. Визирь и Султан вдвоем рыдают, когда французский и британский послы являются забрать свои паспорта.

Благодаря идиотскому авантюризму Энвера Османская империя теперь в состоянии войны с Россией, которая воюет с Германией и Австро-Венгрией. Мало того, Османская империя воюет также с Англией и Францией, поскольку и у России есть союзники. Султана, который имеет несчастье быть главой мусульманского мира, с трудом убеждают объявить войну священной. Он делает это в большом зале дворца Топкапи, где хранятся мощи Пророка. От публики ждут восторгов перед джихадом, но получается, что в борьбе с одними христианскими странами империя необъяснимо примыкает к другим, равно христианским, и немногие мусульмане способны разобраться, что происходит. В частности, свои вероломство и никчемность подтверждают арабы. В сражении под Шуайбой они уклоняются от боя, чтобы затем мародерствовать в расположении проигравшей стороны, чем вынуждают своего турецкого командующего застрелиться в припадке разочарования, гнева и отчаяния.

Энвер приказывает Кемалю оставаться в Софии. Мустафа расстроен, считает войну глупой, ибо у нее нет военной цели, но все же хочет в ней участвовать. Он желает удостовериться, что Болгария выступит на стороне империи, но ссылка его злит. В письме Энверу Мустафа спрашивает, считают ли его некомпетентным военным, и хочет оставить должность, чтобы завербоваться рядовым, но тут его отзывают домой и назначают командиром 19-й дивизии.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю