Текст книги "Прегрешения богов"
Автор книги: Лорел Кей Гамильтон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)
Глава 3
Я поехала к «Фаэлю». Дойл сказал верно – он был не на пути к пляжу, где нас заждались, а на несколько кварталов в сторону, в той части города, что раньше считалась опасной, но волшебно преобразилась – ожидалось, что там поселится средний класс, но вышло так, что туда стали перебираться фейри, добавляя району все больше магии. В результате он стал приманкой для туристов и любимым местом развлечений для школьников и студентов. Молодежь всегда тянулась к фейри. Именно поэтому на детей испокон веков вешают обереги – чтобы мы не уводили к себе лучших, самых ярких и талантливых. У нас ценят артистические натуры.
Дойл, как обычно, мертвой хваткой вцепился в дверцу и приборную доску – он всегда так делает, когда едет на переднем сиденье. Холод меньше боится машин и городского движения, но Дойл считал, что, как капитан, должен сидеть рядом со мной. Меня страшно умиляло, что с его стороны это был почти подвиг, но свое восхищение я держала при себе – не знала, как он это воспримет.
– Мне эта машина нравится больше, чем та вторая, что ты водишь, – отважился заговорить Дойл. – Она выше над землей.
– Это внедорожник, – сказала я. – Не для города машина.
Я высматривала, где припарковаться – без особого успеха. В эту часть города народ съезжается развлекаться по выходным, а значит, в субботу тут людей и машин толпа. Лос-Анджелес – у всех машины и все куда-то едут.
Наша машина на самом деле принадлежала Мэви Рид, как и очень многое другое из того, чем мы пользовались. Шофер Мэви предлагал нам свои услуги, но по вызову из полиции я предпочла ехать не на лимузине. Полицейские и без того не принимают меня всерьез. Мне бы не спустили появление в гуще копов на лимузине, и Люси этого не спустили бы – что важней. Она тут работает. В некотором смысле, копы правы – я вроде праздного зеваки.
Для Дойла проблему составляла машина – сплошь металл и техника, это понятно. Вот только у меня есть знакомые из малых фейри, разъезжающие на собственных машинах, да и большинство сидхе спокойно себя чувствуют в современных небоскребах, где полно металла и техники. А Дойл еще и на самолетах летать боится – одна из очень немногих его слабостей.
– Свободное место! – крикнул Холод, показывая, и я повернула руль. Пришлось нажать на газ – я едва не стукнула легковушку, пытавшуюся меня опередить. Дойл, бедняга, сглотнул и втянул воздух. Я хотела спросить, почему поездка на заднем сиденье лимузина пугает его не так сильно, но воздержалась. Вдруг он и лимузина станет бояться? Это нам совсем не нужно.
Я припарковалась, хотя параллельная парковка на «Кадиллаке Эскалада» не относится к моим хобби. Припарковать эту махину всегда нелегко, а припарковаться параллельно – все равно что диплом получить по искусству парковки. Интересно, сойдет ли парковка грузовика за защиту докторской? Вряд ли я выясню – мне никогда не хотелось водить машину тяжелее нынешней.
Мне с моего сиденья была видна вывеска «Фаэль» – за несколько домов от нас. Даже квартала пройти не придется, просто замечательно.
Я подождала, пока Дойл неуверенными движениями выберется из машины, а Холод расстегнет ремень и подойдет к моей дверце. Выходить раньше них я не собиралась. Мои стражи дружно старались мне объяснить, что главная задача хорошего телохранителя – научить охраняемого правильному поведению. При движении по улице высокие тела стражей закрывали меня с обеих сторон, а если бы для меня существовала реальная опасность, стражей было бы больше. Двое – это минимум, предосторожность. Мне нравится слово «предосторожность» – оно значит, что никто не пытается меня убить. Для меня это свежее ощущение, что много говорит о последних годах моей жизни. Может, это еще не то «долго и счастливо», о котором верещит желтая пресса, но хороший шаг в эту сторону.
Холод помог мне выбраться из машины, что было очень кстати. Садясь в «кадиллак» или выходя из него, я чувствую себя маленьким ребенком – будто сидишь на высоком стуле, не доставая до земли ногами – и отроду тебе лет шесть. Но локоть Холода под моей рукой, его твердость, рост стража напоминали мне, что я не ребенок и лет мне существенно больше.
Дойл вдруг воскликнул:
– Фар Дарриг, что ты тут делаешь?
Холод встал как вкопанный и загородил меня своим телом, потому что Фар Дарриг – это не имя. Фар Дарриги – это очень старые фейри, реликты королевства, существовавшего прежде Благого и Неблагого дворов. А значит, этому конкретному Фар Дарригу больше трех тысяч лет, потому что они не размножаются – у них нет женщин. Они что-то среднее между брауни, хобгоблинами и призраками – призраками того сорта, что заставляют мужчину принять камень за собственную жену или нависший над морем утес за широкую дорогу. Некоторые из них любят такие пытки, которые даже мою тетушку приятно удивили бы. А я видела однажды, как она содрала кожу со знатного сидхе и водила этот неузнаваемый кусок мяса на поводке из его собственных кишок.
Фар Дарриги могут быть любого роста – от фута примерно и до роста высокого человека. Похожи они только в одном: они выглядят не по-людски и одеваются в красное.
Дойлу ответил высокий, но несомненно мужской голос, в том брюзгливом тоне, каким у людей часто говорят старики. В голосах фейри я такого ворчливого дребезжания раньше не слышала.
– Как же, местечко вот для тебя приберег на парковке, кузен.
– Мы не родня. И с чего ты решил держать для нас место?
В голосе Дойла и намека не осталось на недавний страх перед машиной.
Фар Дарриг вопроса не заметил.
– Ой, брось. Я гоблин-оборотень и навожу морок, точно как твой папочка. Пуки от Фар Дарригов недалече стоят.
– Я Мрак Королевы, а не безымянный Фар Дарриг.
– О, вот здесь собака и зарыта, – пропищал гоблин. – Имя-то мне и нужно.
– Что это значит, Фар Дарриг? – спросил Дойл.
– Значит, что мне есть что тебе рассказать, и лучше нам потолковать внутри лавки, где вас ждет ее и мой хозяин. Или вы отвергаете гостеприимство нашего заведения?
– Ты работаешь в «Фаэле»?
– Да.
– И чем ты там занят?
– Охраной.
– Не знал, что «Фаэлю» нужна особая охрана, – сказал Дойл.
– Хозяин ощутил в ней нужду. Другой раз спрашиваю, отвергнешь ли ты наше гостеприимство? И подумай теперь подольше, кузен, потому как для нашего рода старые порядки живы и отойти от них я не могу.
Вопрос был с подвохом. Фар Дарриги частенько являлись к людям в темные холодные ночи и просились погреться у огня. Или наоборот – заплутавший в бурную погоду человек набредал на костер Фар Дарригов. И если люди отказывали гоблину или вели себя непочтительно, Фар Дарриги использовали чары во зло. А если к ним относились по-доброму, они не делали вреда, а порой в благодарность помогали по дому или на время дарили человеку удачу. Но чаще всего столкнувшийся с ними рад бывал, что ушел невредимым.
Но сколько же мне прятаться за широкой спиной Холода? Я начинала глупо себя чувствовать. Репутацию Фар Дарригов я знала, и знала еще, что другие фейри, особенно старые, их недолюбливают. Я слегка толкнула Холода, но он с места не сдвинется, пока ему Дойл не прикажет, или пока я не начну шипеть. Шипеть в присутствии посторонних мне не хотелось. Мне еще предстоит решить вопрос с тем, что мои стражи друг друга слушают больше, чем меня.
– Дойл, он ведет себя с нами очень любезно.
– Мне случалось видеть, что такие, как он, делали со смертными.
– Что хуже того, что делали у меня на глазах друг с другом такие, как мы?
Холод невольно глянул на меня, предчувствуя новую опасность. Даже сквозь очки я видела по его глазам, что я выдаю слишком много информации чужаку не из нашего двора.
– Мы слышали о том, что тебе сделал золотой король, Королева Мередит.
Я задержала вдох. Золотой король – это Таранис, мой дядюшка по матери, или вернее, двоюродный дед. Он король Благого двора, золотого сборища. Он магией лишил меня чувств и изнасиловал – доказательства этого хранились где-то у полицейских криминалистов. Мы хотели добиться его осуждения по людским законам. Репутация Благого двора впервые в истории получала такой удар.
Я попыталась высунуться из-за Холода и посмотреть, с кем говорю, но Дойл тоже оказался на пути, так что говорить пришлось в никуда.
– Я не королева.
– Не королева Неблагого двора, так. Но ты правишь слуа, а если я к какому двору и примыкаю после гибели Летней страны, то это к двору Шолто.
Земля фейри… а может, Богиня, или они обе вместе, короновали меня той ночью дважды. Первую корону я получила вместе с Шолто в глубине его холма. Нас венчали на царство слуа, Темного воинства, ужаса волшебной страны – существ таких жутких, что Неблагие сидке гонят их прочь от своего холма, зато первыми зовут на помощь в битве. Эта корона пропала, когда на мою голову легла вторая – корона Верховной королевы всех Неблагих земель. Вместе со мной на королевство венчался Дойл. Когда-то в Ирландии все короли становились мужьями одной и той же женщины – Богини, хотя бы на одну ночь: мы не всегда играли по человеческим правилам, предписывавшим моногамию.
Шолто – один из отцов моих будущих детей, это нам сообщила Богиня, так что формально я по-прежнему остаюсь его женой и царицей. Шолто вернулся домой и за прошедший месяц не пытался форсировать события – видимо, понимал, как тяжело мне нащупывать новое свое место в теперь уже постоянной ссылке.
Так что вслух я сказала только:
– Не думала, что Фар Дарриги принадлежат к какому-либо двору.
– Некоторые наши в последних войнах дрались на стороне слуа. Так мы могли сеять боль и смерть, а прочий добрый народ, – язвительность этого определения нельзя было не заметить, – не гонялся за нами и не казнил за дела, что предписаны нам природой. Но сидхе обоих дворов не имеют законной власти над Фар Дарригами. Прав я, родич?
– Родства с тобой я не признаю, Фар Дарриг, но Мередит права. Ты вел себя с нами любезно, и я могу отплатить тебе только тем же.
Я отметила, что Дойл не титуловал меня «принцессой», как обычно в разговорах с малыми фейри, хотя и королевой не назвал. Он явно хотел, чтобы Фар Дарриг признавал за мной верховный титул; меня это очень заинтересовало.
– Вот и ладушки, – сказал Фар Дарриг. – Тогда пойдем к Доббину, ах нет, к Роберту, как он себя теперь называет. Какая роскошь – два имени сразу! Просто расточительство, когда другие остаются безымянными.
– Мы выслушаем тебя, Фар Дарриг, но сперва нам нужно поговорить с кем-либо из фей-крошек, кто найдется в «Фаэле», – сказала я.
– Зачем это? – спросил он со слишком явным любопытством. И я припомнила, что временами Фар Дарриги требовали от своих смертных гостей рассказывать сказки и были, и если рассказ оказывался плох, рассказчика мучили и убивали, а за хороший рассказ отпускали с благословением. Почему же многотысячелетнее существо так жадно интересуется случайными байками, и что у него за одержимость именами?
– Это тебя не касается, Фар Дарриг, – сказал Дойл.
– Ничего страшного, Дойл. Новости все равно разлетятся быстро.
– Нет, Мередит, не посреди улицы, – сказал он таким тоном, что продолжать я не стала. Но только когда Холод сжал мне руку, заставив повернуться к нему, я сообразила, что убийцей фей-крошек мог быть и Фар Дарриг. Хоть он и говорит о принадлежности к слуа, слишком много принятых у нас правил Фар Дарриги не соблюдают.
А вдруг наш маньяк-убийца стоит в двух шагах от меня? Вот было бы удачно. Я ощутила проблеск надежды, но придушила ее в зародыше. Это у меня не первое расследование убийства – так легко никогда не бывает. Убийцы не попадаются на улице, едва отъедешь от места их преступления. Но смешно будет, если все и правда так просто. И тут я поняла, что Дойл учел такую возможность, едва увидел Фар Даррига – отсюда и его настороженность.
Кажется, я слишком медленно соображаю для моей работы. Вроде бы я здесь детектив, и Люси вызвала именно меня – как эксперта по фейри. Хороший из меня эксперт.
Глава 4
Фар Дарриг оказался ниже меня, но всего на несколько дюймов – чуть-чуть не дорос до пяти футов. Когда-то он был, видимо, среднего человеческого роста. Лицо у него было морщинистое, нос длинный и острый, у щек клубились пышные седые бакенбарды. Раскосые глаза казались слишком большими для его лица. Радужек в них как будто не было – сплошная чернота, пока не разглядишь, что они такие же черные, как зрачки, и потому видны не сразу – как и у Дойла.
Он пошел впереди нас по тротуару, навстречу влюбленным парочкам и счастливым семействам. Дети на него открыто пялились. Взрослые на него особенно не смотрели, зато таращились на нас. Только тут я вспомнила, что выглядим мы как положено природой. Я даже не подумала придать нам гламором вид обычных людей или хотя бы сделать не такими приметными. Неописуемое легкомыслие.
Очередные родители детишек глянули на нас дважды, разулыбались и попытались поймать мой взгляд. Если им удастся, они еще и заговорить попробуют, а мне на самом деле нужно спешить – предупредить фей. Обычно я стараюсь проявлять дружелюбие, но сейчас мне не до того.
Гламор – это способность затуманить разум окружающих, чтобы они видели то, что нужно тебе, а не то, что есть на самом деле. Вплоть до последних нескольких месяцев я почти одним только гламором и владела из всего магического арсенала. Он и сейчас остается самым привычным моим волшебством: стоило подумать, и он легко потек сквозь кожу.
Я тихо сказала Дойлу и Холоду:
– Мы привлекаем взгляды, и это только наша вина, журналистов здесь нет.
– Я могу стать незаметным.
– Не на свету, – напомнила я.
Дойл имел жутковатую способность скрываться от взгляда на манер киношных ниндзя. Мне это казалось понятным – ведь он Мрак, а приближение мрака никогда не успеваешь заметить, но раньше я не осознавала, что это не просто веками отработанная ловкость. Нет, он на самом деле мог сгустить вокруг себя тени и спрятаться в них. Но всех нас он спрятать не мог, и к тому же нуждался в упомянутых тенях – а не в ярком нынешнем солнышке.
Я сделала свои волосы рыжими – просто темно-рыжими, как у обычного человека, а не цвета искрящихся гранатов. Кожа утратила перламутровую белизну и стала обычной светлой кожей, как положено при таких волосах. Я распространила гламор и на Холода; у него цвет кожи такой же, как у меня, так что нас с ним легко было менять одновременно, даже не сбавляя шаг. Волосы его я постепенно делала темней – через пепельные до черных с пепельным оттенком, подходивших к тону кожи – будто Холод решил податься в готы. Хотя одет он был не по-готски, почему-то именно в этот цвет мне оказалось удобно его перекрасить. Я бы могла выбрать любой цвет, но на ум ничего не пришло, а мы привлекали внимание. Это было плохо – если нас распознают слишком много людей, гламор может не выдержать их уверенности. Так что все делалось на скорую руку, прямо на ходу, а тем, кто нас узнал, внушалась мысль об ошибке.
Фокус был в том, чтобы перемены были плавными и постепенными, незаметными взгляду, так что на самом деле здесь сочетались два вида гламора. Первый – иллюзия другой внешности, а второй – обман зрения а-ля Оби Ван, когда люди смотрят на одно, а думают, что видят другое.
Менять внешность Дойла мне почему-то всегда было трудней. Не знаю почему, но чтобы окрасить черноту его кожи в темно-коричневый глубокий тон, а непроглядно черным волосам придать каштановый оттенок, требовалось сосредоточиться сильнее. Максимум, что мне удалось в такой спешке – сделать его отдаленно похожим на американского индейца. Изящные изгибы ушей вместе с их сережками я менять не стала. Теперь, с кожей нормального для людей оттенка, заостренные уши придавали ему вид фаната-подражателя фейри… нет, фаната сидхе. Сплошь и рядом все думают, будто у сидхе острые уши, как в книжках, а на самом деле острые уши означают, что у Дойла смешанная кровь, что он потомок малых фейри. Уши он не прячет демонстративно – жест вызова, плевок в глаза двору. Подражатели еще упорно называют нас эльфами – спасибо Толкину.
Теперь мы производили не такое оглушительное впечатление, но все же выделялись из толпы, а мужчины и вовсе выглядели экзотично. Но чтобы изменить их сильней, мне надо было останавливаться и сосредоточиваться. У Фар Даррига тоже хватило бы гламора на маскировку, но ему было плевать – пусть пялятся. Ну да, на него-то не слетались коршунами репортеры, стоило кому-то позвонить по нужному номеру. А с нами такое случалось дважды за этот месяц, и нам приходилось звать на подмогу всех моих стражей, чтобы добраться до машины. Повторения мне не нужно.
Фар Дарриг замедлил шаг и повернулся ко мне.
– Никогда не видел, чтобы сидхе так умело пользовались гламором.
– Лестно слышать это от тебя, – сказала я. – Твой народ славится искусством гламора.
– Малые фейри лучше владеют гламором, чем большой народ.
– Я видела, как сидхе заставил объедки казаться роскошным пиром и скормил их людям, – возразила я.
Дойл добавил:
– Фар Дарригу нужен лист с дерева, чтобы сотворить бумажную купюру, сухая галета – для пирога, обрубок ветки – для кошелька с золотом. Для гламора нужна опора, или он не подействует.
– Да, у меня точно так же. – Подумав, я добавила: – Как и для всех сидхе, чьи способности к гламору я знаю.
– Ох, но в прежние дни сидхе могли соткать замок из воздуха или еду, на которую польстится любой смертный, просто из ничего, – сказал Фар Дарриг.
– Не видела ничего… – Я замолкла на полуслове. Сидхе не любят вслух признавать, что их магия слабеет. Это считается оскорбительным, и если тебя услышит Королева Воздуха и Тьмы, получишь в наказание оплеуху – если тебе повезет, а если нет – то заплатишь кровью за напоминание о том, что ее власть уменьшается.
Фар Дарриг замешкался, и Холоду пришлось шагнуть чуть в сторону от меня, чтобы на него не налететь. Дойл зарычал на Холода густым рокочущим басом, вполне подходящим тому громадному черному псу, в которого он умеет превращаться. Холод шагнул вперед, вынуждая Фар Даррига двигаться, если не хочет попасть под ноги.
– Никогда-то сидхе ни в одной мелочи не уступят, – сказал тот невозмутимо. – Так ты говоришь, моя королева, что никогда не видела сидхе с гламором такой силы. За всю твою жизнь, а?
Мы уже подошли к двери магазина – очень красивой и старинной, из стекла и дерева, словно магазин был построен на полвека раньше, чем на самом деле.
– Мне нужно поговорить с кем-нибудь из фей-крошек, – сказала я.
– Насчет убийств, да?
Мы все трое замерли на полушаге, а в следующий миг я вдруг оказалась за спинами стражей, и видела только фрагменты красной одежды – в просветах между их телами.
– Ой-ой, – прыснул Фар Дарриг. – Вы решили, будто это я. Думаете, я им перерезал глотки?
– Да, теперь думаем, – сказал Дойл.
Фар Дарриг рассмеялся: такой смех услышишь в темноте – испугаешься. Смех удовольствия при виде чужих мучений.
– Расспроси ту фею, что примчалась сюда и чего только не наговорила. Она в истерике билась, несла чушь о трупах, одетых как в детских сказках, да еще и с сорванными цветами в руках. – Он презрительно фыркнул. – Любой фейри знает, что цветочные феи цветов не рвут. Они их пестуют, а не убивают.
Об этом я не подумала, а он был абсолютно прав. Типично людская ошибка, как и та иллюстрация, что послужила образцом. Кое-кто из фей умеет поддерживать жизнь в сорванных цветах, но это редкий талант. А большинство фей-крошек не любят цветочные букеты – они пахнут смертью.
Убийца должен быть человеком. Надо сказать Люси. Но тут мне пришла в голову еще мысль. Я попыталась подвинуть Дойла в сторону, но это все равно что гору пытаться убрать с пути – толкай сколько хочешь, но вряд ли сдвинешь. Пришлось говорить из-за его спины.
– А эта фея видела убийство?
– Не-а. – Морщинистое лицо Фар Даррига – или то, что я от него видела, – выразило искреннее сожаление. – Она там на холме за цветами приглядывает. Полетела к ним и увидела толпу полицейских.
– Все равно нам нужно с ней поговорить, – сказала я.
Он кивнул – качнулся фрагмент лица между боками Дойла и Холода.
– Она там, в подсобке. Доббин ей чего-то налил, чтобы успокоить нервы.
– А сколько она там пробыла?
– Спроси ее сама. Но ты сказала, что хочешь поговорить с кем-то из фей-крошек, а не именно с ней. О чем ты собиралась с ними говорить, моя королева?
– Хотела предупредить, что им грозит опасность.
Он нагнул голову – в просвет между Холодом и Дойлом глянул черный глаз. Вокруг глаза бежали морщинки – Фар Дарриг улыбался.
– С каких это пор сидхе уделяют судьбе пропавших в Лос-Анджелесе цветочных фей больше внимания, чем крысиному хвосту? Их по дюжине в год погибает от соседства с железом и техникой, но ни один двор не принял их обратно даже ради спасения их жизни!
Улыбка исчезла к концу тирады, осталась только злость.
Я постаралась не выдать удивления: если он говорил правду, то я этого не знала.
– Мне есть до них дело, иначе бы я сюда не пришла.
Он с серьезным видом кивнул:
– Надеюсь, что тебе дело есть, Мередит, дочь Эссуса, очень надеюсь.
Холод повернулся, оставив Фар Даррига на Дойла. Холод смотрел мне за спину – за нами образовалась небольшая пробка.
– Позвольте пройти? – спросил меня стоявший первым мужчина.
– Простите, – сказала я, улыбаясь. – Встретили старого друга.
Он невольно улыбнулся в ответ, и голос зазвучал не так раздраженно:
– Так может, продолжите разговор под крышей?
– Конечно, – кивнула я.
Дойл открыл дверь, велел Фар Дарригу идти вперед, а следом вошли мы.
