Текст книги "Прегрешения богов"
Автор книги: Лорел Кей Гамильтон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)
Я вытаращилась на него:
– Этого гоблинского обычая я не знала.
– У нас не терпят никакой слабости.
– Ты не только и даже не столько гоблин теперь, сколько сидхе, – сказала я.
Он чуть улыбнулся – я не поняла, с каким выражением.
– Пусть так, но теперь ты меня к себе допустишь?
– А когда ты заставишь меня орать от удовольствия, что тогда?
– Тогда я предложил бы тебя трахнуть, – сказал он с очень вежливой интонацией, но чисто гоблинским выбором слов. Гоблины не занимаются любовью, они трахаются. Ну, если честно, некоторые из них все же занимаются любовью, но никогда не признаются в этом публично.
– Нас никто не слышит, Китто.
– Я хочу довести тебя ртом, а потом трахнуть.
Я вздохнула еще раз и кивнула:
– Хорошо, – сказала я.
– Хорошо? – повторил он.
Я улыбнулась, видя, как по его лицу медленно расплывается радость.
– Хорошо.
– А с ужином пусть не торопятся?
– Почему ты спрашиваешь?
Он не стал бы спрашивать просто так.
– Потому что если я доведу тебя ртом не один и не два раза, а потом буду трахать столько, сколько хочу, им придется ждать.
Я знала, что это не пустая похвальба.
– Ну, тогда надо пошустрее.
Он глянул на прикроватные часы.
– Пошустрее – это час.
Мне нравится, что Китто присутствует в моей жизни. По разным причинам.
Глава 36
Китто быстро заставил меня вспомнить, что у его языка не та мускулатура, что у других моих любовников. Что язык у него длиннее и тоньше, с цепкой раздвоенной вершиной. А значит, он мог им делать такое, на что не способны обладатели человеческого ротового аппарата.
Он лизал, нажимал, касался, посасывал, пока я не закричала в оргазме, а потом снова прижался ко мне ртом и быстро-быстро заработал языком – это действовало только после оргазма, как минимум одного. И, бог ты мой, сейчас это еще как подействовало. Я вцепилась пальцами в его шелковистые кудри, процарапала ногтями кожу головы. Легкая боль его только поощрила, он взлетел к новым высотам и наградил меня третьим оргазмом.
У меня глаза закатились, не видя ничего вокруг, руки бессильно упали. Кровать шевельнулась, бедра раздвинулись под нажимом его тела. Я пыталась открыть глаза, хотела увидеть, как он будет в меня входить, но тело меня не слушалось. Китто сегодня сам себя превзошел.
Новые ощущения заставили меня извиваться и корчиться от удовольствия. Он был не так оснащен, как многие мои мужчины, но и маленьким в этом месте его бы никто не назвал. Он входил в меня медленно, осторожно, контролируемо, но мое тело не желало ни осторожности, ни контроля. Бедра начали бешеный танец, и вся его осторожность полетела к чертям из-за моего нетерпения.
Он издал горловой стон, чуть ли не всхлип, а потом сдался, принял навязанный мной ритм, и мы слились в общем танце, его тело в моем, мое тело вокруг него – постельный танец, самый интимный из всех танцев в мире.
Росту ему как раз хватало, чтобы мы могли лежать лицом к лицу. Он не придавливал меня, мы могли двигаться оба – к взаимному удовольствию. Между ног зародился густой жар, и пальцы впились в спину Китто. Я задышала чаще, удерживать ритм пляшущих бедер стало трудней. И посреди этой пляски сладкая тяжесть рванулась вверх, заливая меня, и я закричала, запрокинула голову, ногти впились в спину Китто, запечатлевая на ней мой оргазм, бедра задергались бешено, и сквозь все мое наслаждение я уловила миг, когда он тоже сбился с ритма. Он пытался удержаться, попробовать довести меня еще раз, но во мне все сжималось уже, и ничего ему не удалось. Еще один последний, самый глубокий удар, и я заорала, всаживая в него ногти, словно в последнюю опору в мире, и все вокруг исчезло, унеслось, смытое пульсацией наших тел, восторгом соития, экстазом проникновения.
Китто рухнул на меня, головой угнездился в ямке плеча. Он силился отдышаться, а сердце колотилось прямо у моей груди. Мне самой только с третьего раза удалось прошептать:
– Придется им все-таки подождать с ужином.
Он молча кивнул, потом глубоко втянул воздух и сказал:
– Того стоило.
Я сумела только кивнуть, бросив попытки набрать воздуха для разговора в то время, когда я заново учусь дышать.
Глава 37
Одета я была для полуофициального ужина и потому несколько неуместно смотрелась в магическом отделе полицейской криминологической лаборатории. Мы не успели сесть за стол, как мне позвонил Джереми: кто-то из полицейских чародеев вызвал его на консультацию по поводу конфискованной волшебной палочки Джильды. Той самой, которая на несколько часов лишила сознания сотрудника полиции.
Джереми хотел, чтобы на палочку взглянул кто-то из нас, поскольку подозревал, что она была работы сидхе. Мне он предложил спокойно ужинать – ему был нужен кто-нибудь из старших. Но Рис уехал поглядеть на свой новый ситхен, а Гален, как и я, был слишком молод, чтобы хорошо разбираться в древних волшебных артефактах. Тут и возникла проблема – только мы трое имели лицензии частных детективов, а все остальные числились телохранителями. Эпизод с разбившими витрину репортерами прошел по всем телевизионным каналам и попал на ю-туб, так что в полиции считали, что я и шагу никуда не ступлю без своры охранников. А значит, Джереми мог получить нужных ему сидхе в качестве моего сопровождения – вот только есть мне пришлось на ходу, в машине. А ходить по бетонному полу в желтых – под цвет платья с кринолином – туфлях на высоком каблуке было очень неудобно.
Палочку поместили в плексигласовый футляр. В прозрачных стенках футляра были впечатаны символы – это было, в сущности, портативное антимагическое поле, полицейские могли с его помощью нейтрализовать найденные предметы, пока криминалисты с ними не разберутся.
Мы все смотрели на палочку. Мы это два полицейских чародея, Вилсон и Кармайкл, Джереми, Холод, Дойл, Баринтус (который приехал как раз когда мы собрались уезжать), Шолто, Рис и я. Ради раскрытия преступления Рис оторвался от своего ситхена.
Палочка оставалась двухфутовым деревянным цилиндриком, но дерево стало теперь просто светло-медовым с золотистым оттенком, полностью потеряв блеск и сверкание, столь любимые Джильдой. А я ясно помнила, как она искрилась.
– Она выглядит совсем по-другому, – сказала я.
– Вы про звезду на верхушке и сверкающую оболочку? – спросила Кармайкл. Она мотнула головой, собранные в хвост каштановые волосы шевельнулись на белом халате. – Метафизические свойства некоторых камней звезды служат для усиления магии, но главное их назначение – украшать и скрывать вот этот жезл.
Я вытаращилась на гладко отполированное дерево.
– А зачем его скрывать?
Посмотри на него не только глазами, Мерри, – сказал Баринтус, Одетый в длинный кремовый плащ, он возвышался над всеми. Под плащом был официальный вечерний костюм, хотя и без галстука. Так парадно одетым я его в Калифорнии еще не видела. Волосы он убрал в хвост, но даже связанные, они будто колыхались, не как обычные волосы. Словно здесь, в современнейшем здании, оборудованном по последнему слову техники, бежало невидимое морское течение, шевеля волосы своего бога. Баринтус этого не делал – его волосы сами так себя вели близ океана.
Мне не понравился его совет, слишком похожий на приказ, но я послушалась – совет был верный. Людям обычно приходится предпринимать усилия, чтобы творить магию и различать ее. В моих жилах есть человеческая кровь, но в одном отношении я чистая фейри: мне нужно постоянно, ежечасно и ежеминутно экранироваться, чтобы не воспринимать окружающую магию. Зайдя сюда, я усилила щиты, потому что в этом помещении хранятся сильные магические артефакты, с которыми работают эксперты. С некоторыми просто непонятно что делать, а другие необходимо лишить волшебной силы или найти способ нейтрализовать так, чтобы не разнести вдребезги все вокруг. Что бывает очень и очень непросто.
Щиты я усилила потому, что не хотела пробиваться сквозь все эти магические эманации. Антимагические футляры не дают предметам действовать, но позволяют экспертам изучать их – великолепное изобретение. Я набрала воздуху и немного опустила щиты.
Я старалась сосредоточиться только на палочке, но лаборатория была забита артефактами, и не на все было обязательно смотреть. Что-то звало из угла: «Освободи меня, и я выполню любое твое желание». Еще что-то пахло шоколадом… нет, вишневыми леденцами… Нет, всеми сладостями сразу, и невольно хотелось найти источник запаха и взять себе эту невообразимо приятную штуку.
Я встряхнула головой и переключилась на исследуемый объект. Светлую древесину покрывали магические символы; они будто ползли под взглядом, сияя желтым и белым светом, и кое-где пробивались оранжево-красные всполохи – не пламени, а магии. Никогда такого не видела.
– В ней магию словно закорачивает, – удивилась я.
– Мои слова, – сказала Кармайкл.
Вилсон сказал:
– Мне показалось, магия в ней накапливается. Своего рода аккумулятор магической энергии, которую можно потом использовать для заклинаний.
Вилсон был высок, выше всех присутствующих, кроме Баринтуса. В коротких светлых волосах чародея было больше половины седых, хотя ему едва исполнилось тридцать. Поседел он, когда обезвреживал священную реликвию, которая должна была вызвать конец света. Любой артефакт, предназначенный вызывать конец света, обязательно уничтожается, но эту работу безопасной не назовешь. Вилсон работает магическим сапером – во всей стране всего несколько человек имеет лицензию на ликвидацию мощных священных объектов. Кое-кто из его коллег по цеху считал, что вместе с пигментацией волос Вилсон потерял минимум десять лет жизни.
Чародей поправил на носу очки в металлической оправе. Выглядел он типичным книжным червем, вот только в книжках он рылся в магических, и другие маготехники считали его то ли храбрейшим из храбрых, то ли «отмороженным к хренам психом» – цитата. Учитывая, что палочка находилась в этой лаборатории и что работать с ней остались только Вилсон и Кармайкл, она должна была натворить что-то малоприятное.
– Он погиб – тот полицейский, которого Джильда задела палочкой? – спросила я.
– Нет, – удивилась Кармайкл.
– Нет. А с чего вы спросили? – поинтересовался Вилсон.
Кармайкл посмотрела на него недовольно.
– Что? – спросил он.
Я объяснила:
– Здесь собраны только те предметы, которые считаются опасными. Мощные артефакты, вредоносные предметы, которые пока не удается обезвредить или уничтожить. Чем себя проявила палочка Джильды, что ее поместили сюда?
Чародеи переглянулись.
– То, что вы скрываете, – вмешался Джереми, – может оказаться важным для понимания механизма ее действия.
– Сначала вы расскажите нам, что в ней увидели, – предложил Вилсон.
– Я уже сказал вам, что я думаю, – ответил Джереми.
– Вы сказали, что это может быть изделие сидхе. Я хочу услышать, что об этом думают сами сидхе.
Вилсон обвел нас посерьезневшим взглядом: он изучал нас, как изучал бы новый артефакт. У него явно была нездоровая тенденция рассматривать нас как магические объекты – как будто не прочь был бы нас исследовать и выяснить, что мы умеем делать.
Когда он повернулся ко мне, я пожала плечами и сказала:
– Я вижу магические символы желтого и белого цвета и странные красно-оранжевые вспышки. Символы не статичны, они перемещаются – словно ползут по дереву. Это необычно. Магические символы часто светятся, если смотреть внутренним оком, но не бывают такими… свежими. На них словно краска еще не высохла.
Мои стражи кивнули, соглашаясь.
– Потому я и подумал, что это может быть работа сидхе, – сказал Джереми.
– Объясни, – попросила я.
– Вот такую же вечно свежую магию я видел в магическом предмете, созданном одним из ваших великих чародеев. Сидхе прятали магическую суть за оправой из драгоценного металла или за живой зеленью, которая волшебным способом никогда не увядала, но это была лишь оболочка, Мерри. Она должна была скрывать сердцевину, ядро.
– Понимаю, но почему это должна быть работа сидхе?
– Насколько я знаю, только ваш народ умеет переплетать магию с живой материей.
– Мы никогда ничего подобного не видели, сказал Вилсон.
– Значит, ее сделали сидхе? – спросила я.
– Нет, – сказал Баринтус.
Все повернулись к нему.
Джереми несколько смешался, но все же спросил:
– Почему это не может быть магия сидхе?
Баринтус глянул на него, как на червяка. Он с Джереми не ладил. Я поначалу думала, что у него претензии лично к Джереми, но потом поняла, что Баринтус питает предубеждение к трау. Проявление расизма: Баринтус считал, что никакой трау не достоин нами командовать.
– Не уверен, что смогу объяснить достаточно понятно для тебя, – процедил Баринтус.
Джереми почернел.
Я с улыбкой повернулась к Вилсону и Кармайкл и попросила:
– Вы не могли бы на минутку оставить нас наедине? Мне очень неловко, но прошу вас, отойдите на несколько шагов, пока мы тут разберемся.
Они переглянулись, посмотрели на взбешенного Джереми и надменного Баринтуса, кивнули и отошли. Никто не хочет оказаться возле семифутового полубога, когда тому вздумается выяснять отношения.
Я повернулась к упомянутому полубогу.
– Хватит, – сказала я, тыкая пальцем в его грудь, так что он слегка пошатнулся. – Джереми мой начальник. Он платит нам деньги, на которые мы живем, в том числе и ты, Баринтус.
Он посмотрел на меня с высоты своего роста – разницы в два фута хватает, чтобы выразить любое презрение, но я уже была по горло сыта его высокомерием.
– Ты не заработал ни цента. Ничегошеньки не сделал, чтобы мы могли прожить в Лос-Анджелесе, так что подумай об этом, прежде чем демонстрировать презрительную гримасу. Джереми мне и другим куда полезней, чем ты.
Мне удалось пробить броню его надменности, и в глазах Баринтуса мелькнула неуверенность – хотя он попытался ее скрыть.
– Ты не говорила, что ждешь от меня помощи в этом смысле.
– А что ты думал? Да, Мэви Рид разрешает нам жить у нее бесплатно, но кормить нашу ораву она не обязана. А когда она вернется из Европы, ей может снова понадобиться ее дом – дома, точнее. И что тогда?
Он слегка помрачнел.
– Вот-вот, ты понял. Нас уже больше сотни, включая Красных Колпаков, которые разбили лагерь на земле Мэви, потому что под крышей уже не помещаются. Ты понимаешь, что у нас уже почти целый двор, но без королевской сокровищницы и без магии, которая могла бы нас одеть и прокормить? Без волшебного холма, который вместил бы всех и только рос бы, когда нас становится больше.
– Но дикая магия создала для тебя новый участок волшебной страны, – напомнил он.
– Да, и этим тут же воспользовался Таранис, похитив меня оттуда, так что эта земля для нас бесполезна мы никого не можем там поселить, потому что она не защищена от вторжения наших врагов.
– У Риса теперь есть ситхен. И еще будут новые.
– И мы опять же не знаем, насколько они уязвимы для нападения.
– Это не обычный ситхен, Баринтус, это многоквартирный дом, – сказал Рис.
– Многоквартирный дом?
Рис кивнул.
– Он волшебным образом появился посреди квартала, раздвинув два соседних дома, и выглядит как обычный слегка обветшалый дом. Но это безусловно ситхен, причем ситхен тех, старых времен. Там одна и та же дверь ведет в разные помещения. Это магия хаоса, Баринтус. Туда никого нельзя поселить, пока я не пойму, на что она способна и какие у нее планы.
– Что, такая мощная? – спросил Баринтус.
Рис кивнул.
– Да, по ощущению.
– Будут еще ситхены, – не сдавался Баринтус.
– Возможно, но пока их нет, нам нужны деньги. Все, какие мы можем заработать. Мы – это значит, и ты тоже.
– Когда вот он предложил мне работу телохранителя, ты не сказала, что я должен согласиться…
– Не «вот он», а Джереми. Джереми Грей, и он уже несколько десятков лет живет среди людей и живет хорошо. Это умение для меня куда ценнее, чем твоя способность плескать в стены океанскими волнами. Что было ребячеством, кстати.
– Тем людям не нужна была охрана. Они просто хотели, чтобы я стоял рядом с ними и все на меня глазели.
– Нет, они хотели, чтобы ты стоял рядом с ними и своей красотой привлекал внимание к ним и их жизни.
– Я не цирковой уродец, чтобы позировать перед камерами!
– Да все забыли уже ту историю из пятидесятых, Баринтус, – сказал Рис.
Один неумный журналист назвал, тогда Баринтуса «человек-рыба» – из-за гибкой перепонки между пальцами. Журналист погиб, катаясь на лодке. Очевидцы говорили, что ни с того ни с сего поднялась волна и перевернула лодку.
Баринтус отвернулся, сунув руки в карманы.
Дойл сказал:
– Мы с Холодом оба, бывает, охраняем людей, которым никакая охрана не нужна. Позволяем собой восхищаться и получаем за это деньги.
– Ты один раз согласился на такую работу, но потом велел тебя не приглашать, – сказал Баринтусу Холод. – Что там случилось?
– Я сказал Мерри, что лучше буду настоящим телохранителем при ней, чем показным – при ком-то чужом.
– Клиентка пыталась тебя соблазнить? – спросил Холод.
Баринтус покачал головой; волосы при этом заволновались, как океан в бурную погоду.
– Это слишком вежливое название для того, что она пыталась делать.
– Она тебя трогала, – сказал Холод с таким выражением, что я невольно повернулась к нему.
– С тобой такое тоже было?
– Нас приглашают на вечеринки не только как телохранителей. Ты же знаешь, Мерри.
– Я понимаю, что они хотят привлечь внимание прессы. Но никто из вас мне не говорил, что они еще и руки распускают.
– Это мы должны тебя охранять, Мередит, – напомнил Дойл. – А не наоборот.
– В этом причина, что вы с Холодом теперь в основном при мне?
– Вот видите, – сказал Баринтус. – И вы от этой деятельности отказались.
– Но мы помогаем Мередит в детективной работе. Мы не побежали прятаться на берегу океана.
– Тебе сложнее еще и потому, что ты без напарника, – сказал Рис.
– Я не понимаю смысла твоих слов.
– Я работаю в паре с Галеном и мы друг друга прикрываем – в том числе от нежелательных прикосновений. Напарник нужен не только в бою, Баринтус.
На лицо Баринтуса вернулась надменная маска, такая же, под которой прятался Холод, но я уже поняла, что Баринтус просто скрывает так свои мысли.
– Ты так убежден, что никто из моих стражей не достоин составить тебе пару? – спросила я.
Он молча на меня посмотрел, что само по себе, видимо, было ответом. Потом он глянул на Дойла.
– Когда-то я был бы рад работать вместе с Мраком.
– Но моим напарником стал Холод, – сказал тот.
– Да, ты сам выбрал себе друзей.
Я на миг задумалась, уж не был ли Баринтус влюблен в Дойла. То, что я даже не заподозрила его в таких чувствах к моему отцу, заставило меня теперь сомневаться во многом.
– У меня претензий нет, – поспешил сказать Рис. – Мы с тобой никогда не ладили.
– Не важно, – сказала я. – Все в прошлом. Если ты хочешь оставаться с нами, Баринтус, тебе нужно вносить свою долю. Для начала – объясни Джереми и этим добрым людям из полиции, почему эту палочку сделали не сидхе.
Я посмотрела на него в упор – насколько это возможно с двухфутовой разницей в росте. Ну, на трехдюймовых каблуках разница была чуть поменьше, но шея все равно заболела. Трудновато пытаться подавить взглядом того, кто настолько тебя выше.
Волосы поплыли в воздухе вокруг его лица, словно он стоял под водой – именно такое было впечатление, хотя я знала, что на ощупь они будут сухими. Новое проявление его растущей силы. Впрочем, я уже поняла, что волосы лишь отражают его эмоции.
– Это отказ или согласие? – спросила я.
– Я попробую объяснить, – сказал он наконец.
– Прекрасно. Давайте уже закончим и вернемся домой.
– Ты устала? – забеспокоился Холод.
– Да.
– Я дурак, – всполошился Баринтус. – Пусть по тебе еще не заметно, но ты беременна. Мне надо о тебе заботиться, а я вместо этого создаю тебе трудности.
Я кивнула:
– Примерно это я и подумала.
Во главе своей свиты я направилась к Джереми и полицейским. Все снова собрались вокруг палочки; извиняться Баринтус не стал, но объяснить постарался.
– Будь это на самом деле изделие сидхе, вспышек энергии не было бы. Если я правильно понимаю, что такое электрическое замыкание, то аналогия верная. Эти всполохи отмечают слабые места – как будто у изготовителя жезла не хватало умения и сил сделать чары однородными. Вспышки появляются, как правильно решил чародей Вилсон, в моменты, когда магия усиливается. Полагаю, именно такая вспышка причинила вред пострадавшему полицейскому.
– Значит, если бы ее сделали вы или другой сидхе, то магические символы были бы равны по силе, и энергия изливалась бы равномерно? – заключил Вилсон.
Баринтус кивнул.
– Боюсь показаться невежливой, – сказала Кармайкл, – но разве сидхе не утратили часть своей магии?
Настала неловкая пауза, как бывает, когда кто-то произносит вслух то, о чем все знают, но молчат.
Наконец Рис сказал:
– Это верно.
– Прошу прощения, но если это верно, то почему создателем этого инструмента не мог быть сидхе, несколько утративший контроль над своей магией? Может быть, он оказался способен лишь на такой результат?
Баринтус покачал головой:
– Нет.
– Ее предположение звучит разумно, – сказал Дойл.
– Ты же видишь символы, Мрак, и знаешь их предназначение. Нам такая магия запретна, и запрету уже сотни лет.
– Символы такие древние, что я не все узнала, – сказала я.
– Этот жезл должен собирать магию, – объяснил Рис.
Я нахмурилась; не понимая.
– Хочешь сказать, помогает сконцентрировать собственную силу?
– Не-а.
Я нахмурилась сильней.
– Он крадет силу у других магов, – подсказал Дойл.
– Но это невозможно, – изумилась я. – Не то что не позволено, просто физически невозможно воровать чью-то магию. Магия неотделима от личности, как разум, как характер.
– И да, и нет.
На меня вдруг навалилась усталость почти болезненная. Беременность пока никак на мне не отражалась – только этими внезапными приступами усталости.
– Здесь можно найти стул? – спросила я.
– Ох, простите, – сказал Вилсон. – То есть сейчас принесу.
Он вышел и вернулся со стулом.
– Вы бледны, – сказала Кармайкл. Она потянулась потрогать мне лоб, как ребенку, но опомнилась и отдернула руку. За нее это сделал Рис.
– У тебя кожа липкая и холодная. Нехорошо.
– Я просто устала.
– Мерри надо отвезти домой, – сказал Рис.
Холод присел возле меня, так что глаза у нас оказались на одном уровне, приложил руку к моей щеке.
– Объясни им все, Дойл, и поедем домой.
– Предназначение этого жезла – отбирать магию у других чародеев. Мерри права: отнять всю магию у кого-то нельзя, но жезл действует как аккумулятор – он впитывает энергию разных магов и передает ее своему владельцу. При этом его все время нужно подпитывать. Заклятие на жезле искусное, восходит к нашей магии давних времен, но несет отпечаток чего-то, сидхе не свойственного. Магия наша, но не вполне.
– Я понял, о чем она мне напоминает, – вмешался: Рис. – О людях. О тех из моих последователей, кто был способен к нашей магии. У них получалось ее воспроизводить, но никогда – точно.
– Эти знаки не вырезаны в дереве и не нанесены краской, – заметила Кармайкл.
– Чародей-сидхе мог бы нарисовать знаки всего лишь движением пальца и волей, но людям обычно нужно нечто более материальное. К примеру, наши последователи считали наши знаки власти татуировками, а потому перед битвой раскрашивали себя синей краской.
– Им это не помогало, – сказала Кармайкл.
– Помогало, пока мы обладали силой, – вздохнул Рис. – Но когда мы ее потеряли, только вредило – тем самым людям, кого мы должны были оберегать.
Вид у него был несчастный. Он и Дойл рассказывали мне, что случилось с их почитателями, когда сила покровителей уменьшилась настолько, что уже не могла их защищать.
– А найдется человек, который мог бы нарисовать эти символы? – спросила я. Сидя я чувствовала себя лучше.
– Одной лишь волей и словом – вряд ли.
– А чем тогда? – спросила Кармайкл.
– Телесными жидкостями, – ответил Джереми.
Все повернулись к нему.
– Если помните, я учился чародейству во времена славы сидхе. Когда нам в руки попадал образчик ваших чар, мы его копировали с помощью телесных жидкостей.
– На дереве нет видимых следов, а они остались бы, если использовать, допустим, кровь, – возразила Кармайкл.
– От слюны не останутся, – сказал Вилсон.
– Да, слюна подойдет, – кивнул Джереми. – Первым делом думают о крови или сперме, но слюна вполне подходит, это такой же телесный сок, как все прочие.
– Мы не брали соскоб с дерева, потому что опасались возможной реакции, – сказал Вилсон.
– Тот, кто это сделал, оставил вам образец своей ДНК, – улыбнулась я.
Мое недомогание уже прошло, я встала – и меня вывернуло прямо на пол криминалистической лаборатории.
