Текст книги "Прегрешения богов"

   Мне бы низа что не выдумать такого,

   как ты, никогда бы не знать, как мне нужен,

   если бы не возник рядом со мной. Никакой поэзии

   не передать, как поразительно ново и как

   привычно уютно для меня тепло твоих объятий.

Глава 1

   Запах эвкалиптов всегда напоминал мне о южной Калифорнии, моей «родине вдали от родины», но теперь, боюсь, он навеки сплетется с запахом крови.

   Высоко в кронах шелестел странно горячий ветер. Он запутывал мне ноги подолом летнего платья, завешивал лицо алой паутиной волос. Я отвела их руками, чтобы не мешали смотреть – хотя лучше было бы не смотреть вовсе. Отвороты пластиковых перчаток зацепились за волосы: их придумали не для удобства, а чтобы не оставлять отпечатков пальцев на изъятых предметах. Со всех сторон выстроились почти идеальным кольцом высокие и светлые древесные стволы, а посреди этого кольца лежали трупы.

   За пряным ароматом эвкалиптов почти не был слышен запах крови. Будь тела нормальных человеческих размеров, эвкалиптам бы не справиться, но тела не были нормальных размеров. По людским меркам, тела были крохотные, с куклу; даже самое крупное не достигало фута, а некоторые не дотягивали и до пяти дюймов. Убитые лежали на земле: яркие крылья застыли на полувзмахе, в мертвых ручках – увядшие цветы. Словно страшный конец веселой игры. Множество поломанных кукол Барби – вот только Барби не бывают такими правдоподобными, особенно их позы. В детстве как я ни старалась, а руки и ноги у кукол не гнулись как нужно слишком они жесткие и твердые. Тела на земле тоже закостенели, но до того им старательно придали очень изящные, почти танцевальные позы.

   Ко мне подошла детектив Люси Тейт, одетая в брючный костюм с белой рубашкой. Застегнутая на все пуговицы рубашка топорщилась спереди, потому что Люси, как и я, слишком фигуриста для мужских рубашек, но я в полиции не служу и одеваться под мужчину мне не нужно. Я работаю в частном детективном агентстве, которому выгодно иметь в штате принцессу Мередит – единственную рожденную в Америке принцессу фейри. Девиз нашего агентства: «Сверхъестественные проблемы – волшебные решения». Люди охотно платят за удовольствие поглазеть на принцессу и поведать ей о своих бедах, и временами я кажусь себе ярмарочным уродцем. Но сегодня я предпочла бы сидеть в конторе и выслушивать очередную занудную историю, никак не требующую моих специфических способностей – просто у человека хватает денег платить за мое время. Много чего я предпочла бы разглядыванию дюжины трупов фейри.

   – Ну что думаешь? – спросила Люси.

   Думала я вот что: как хорошо, что трупы такие маленькие и их запах почти забит эвкалиптом. Но признаваться в такой слабости, особенно когда работаешь на полицию – что бывает нечасто, – не принято. Надо демонстрировать крутой профессионализм – или тебя не будут ставить ни во что, даже копы-женщины. А может, особенно они.

   – Кажется картинкой из детской книжки – они лежат в танцевальных позах и с цветами в руках.

   Люси кивнула.

   – Не просто кажется, так оно и есть.

   – Что?

   Я повернулась к ней. Волосы у нее очень темные, короче моих и к тому же стянуты в хвост толстой резинкой и потому смотреть не мешают. Выражение лица спокойное и профессиональное.

   Рукой в пластиковой перчатке она протянула мне лист бумаги, тоже обернутый в пластик. Протянула, хотя я знала, что мне к нему даже в перчатках притрагиваться нельзя. Я – гражданская и очень это чувствовала, пробираясь к месту события сквозь густеющую с каждым шагом толчею полицейских. Что бы там по телевизору ни показывали, но полицейские частных детективов не любят, а я не только частный детектив, но даже не человек. Впрочем, будь я человеком, меня бы здесь не было. Меня и позвали только потому, что я опытный детектив и принцесса фейри в одном лице. По отдельности ни одно из этих качеств не провело бы меня за оцепление.

   Я всмотрелась в бумагу. Ветер пытался выдернуть ее из пальцев Люси, и она перехватила лист обеими руками. Это была иллюстрация к детской книжке – танцующие фейри с цветами в руках. Посмотрев еще секунду, я взглянула на тела на земле, заставив себя внимательно изучить их расположение, и снова вернулась к картинке.

   – Один к одному, – сказала я.

   – И я так думаю, хотя нам надо найти еще какого-нибудь ботаника, чтобы сказал, точно ли подобраны цветы. Но если на цветы не смотреть, убийца воспроизвел сцену абсолютно точно.

   Я снова сравнила радостно смеющихся человечков на картинке с неподвижными, страшно застывшими телами на земле. Кожа у них уже начала менять цвет, приобретая характерную трупную синюшность.

   – Убийце пришлось их переодеть, – сказала я. – Пусть на картинках, рисуют что угодно, а за пределами волшебной страны феи-крошки редко носят короткие платьица и набедренные повязки. Мне случалось их видеть даже в костюмах-тройках и вечерних платьях.

   – Ты уверена, что они не были так одеты? – уточнила Люси.

   Я кивнула:

   – Случайно такого идеального соответствия не получить.

   – У нас была мысль, что их сюда заманили предложением роли в короткометражке.

   Я подумала и пожала плечами:

   – Возможно, но в круг бы они все равно пришли.

   – Почему?

   – Феи-крошки, маленькие крылатые фейри, тяготеют к природным кольцам.

   – Объясни подробней.

   – Поверья велят людям не вступать в ведьмины кольца – кольца растущих грибов – или в крут танцующих фей. Но на самом деле годится любой естественный круг. Из цветов, из камней, из холмов, из деревьев, как здесь. Фейри пришли сюда потанцевать в кругу.

   – То есть они пришли сюда сами, потанцевать, а убийца принес одежду? – нахмурилась она.

   – Ты думаешь, что съемки фильма – более вероятное объяснение? – спросила я.

   – Да.

   – Может быть. Или убийца за ними наблюдал и выяснил, что они иногда приходят сюда потанцевать.

   – То есть преступник их выследил?

   – Возможно.

   – Если взять за основу версию киносъемок, можно поискать пункт проката костюмов и объявления о наборе актеров.

   – А если он их выслеживал, а одежду шил сам, то у вас зацепок меньше.

   – Не стоит говорить об убийце «он». Это не факт.

   – Да, ты права. Вы не допускаете возможность, что убийца был не человек?

   – А надо допускать? – спросила она спокойно.

   – Не знаю. Я не могу представить человека такой силы и быстроты, чтобы схватил полдюжины фей-крошек одновременно и перерезал им глотки, и чтобы никто не увернулся и не дал отпор.

   – Они такие хрупкие на вид. Они на самом деле такие? – спросила она.

   Я бы улыбнулась, только настроение было не для улыбок.

   – Нет, детектив. Они куда сильней, чем кажутся, и при этом невероятно быстры.

   – Значит, нам надо искать не человека?

   – Я так не сказала. Я сказала, что физически человек на такое не способен, но он может прибегнуть к помощи магии.

   – Какой магии?

   – Так сходу не скажу. Я не человек, мне нет нужды пользоваться чарами для противостояния фейри. Но я знаю, что существуют чары, которые делают нас слабее, уязвимей, которыми нас можно поймать.

   – Ага. А феи этого вида в принципе бессмертны?

   Я посмотрела на безжизненные фигурки. Проще всего было бы ответить «да», но от малых фейри Неблагого двора я слышала, что кто-то из них погиб, всего лишь свалившись с лестницы, или от других столь же банальных причин. Если они и бессмертны, то совсем не в такой степени, как прежде, но за пределами холмов мы это не афишируем. Пусть лучше люди думают, что навредить нам не просто. Может быть, кто-то из людей узнал правду и этим воспользовался? Стало ли легче убить малых фейри? Или все же они бессмертны, а смертными их сделали чары?

   – Мерри, ты меня слышишь?

   Я кивнула и взглянула на Люси, с облегчением отвернувшись от трупов.

   – Прошу прощения. Мне к такому никогда не привыкнуть.

   – Все привыкают, – сказала она. – Но будем надеяться, что тебе не придется. – Она вздохнула, словно жалела о том, что ей пришлось привыкнуть.

   – Ты меня спросила, бессмертны ли феи-крошки. Да, бессмертны.

   Только это я могла сказать, пока не выясню, не растет ли смертность фейри повсеместно. Пока было только несколько случаев внутри волшебной страны.

   Но как тогда убийце это удалось?

   Я до сих пор лишь однажды видела, чтобы фею-крошку убили клинком, сделанным не из холодного железа. Хозяином клинка был сидхе Неблагого двора – аристократ волшебной страны, мой соплеменник. Его казнили, хотя он клялся, что не хотел ее убивать. Он хотел только ранить ее в сердце, как ее отказ ранил его – поэтический жест, этакая романтическая нелепица, вполне нормальная среди существ, которые могут разгуливать с собственной отрубленной головой подмышкой. Впрочем, последнее давно уже не так даже для сидхе, но мы и об этом не распространяемся. Никому не нравятся разговоры о – том, что его народ утрачивает силу и магию.

   Убийца этих фей – сидхе? Почему-то мне так не казалось. Сидхе может убить малого фейри походя или чтобы подтвердить свое чувство превосходства, но здесь чувствовалось нечто не столь простое, был здесь какой-то подспудный мотив, понятный только самому убийце.

   И тут я задумалась о собственных мотивах: а не хочу ли я сама себя убедить, что здесь не замешан никто из Неблагого двора, из Темного сборища? Двора, которым я могла бы править, но отказалась от трона ради любви. Об этом до сих пор трещали таблоиды: сказочная развязка и тому подобное. Но на пути к этой развязке погибло слишком много народу, и многие – от моей руки. Тут, как часто бывает в сказках, дело было не столько в любви, сколько в крови и еще – в честности перед собой. Любовь – всего только чувство, которое подвело меня к пониманию, кто я такая и чего хочу от жизни. Что ж, порой к этому приходят под влиянием не столь приятных чувств.

   – О чем задумалась, Мерри?

   – О том, что за чувство заставило убийцу это совершить. Вызвало такое желание.

   – Что ты имеешь в виду?

   – Такое внимание к деталям требует чего-то вроде… любви. Может быть, убийца любит эту книгу, любит фей-крошек? Или наоборот – ненавидел эту книжку в детстве? Может ли она дать ключ к какой-то чудовищной психотравме, которая настолько его извратила?

   – Не надо психологии, Мерри. У нас есть люди, которым за это платят.

   – Я просто размышляю так, как ты же меня и учила, Люси. Убийство, как любое дело, не получается идеальным, как по волшебству. А здесь все идеально.

   – Убийца мог годами обдумывать детали. Маньяки всегда стремятся к идеальному убийству.

   – Но им никогда не удается. Именно так говорят на допросах серийные убийцы. Они снова и снова пытаются воплотить в жизнь свою фантазию, но им никак не удается, и они убивают опять и опять, добиваясь идеального совпадения.

   Люси улыбнулась.

   – Знаешь, что мне в тебе всегда нравилось?

   – Что? – спросила я.

   – Ты никогда не рассчитываешь только на магию, ты стараешься стать хорошим сыщиком.

   – Но ведь так и нужно?

   – Да, но ты не поверишь, сколько магов и парапсихиков отлично владеют своим даром, а как сыщики – гроша ломаного не стоят.

   – Ну, я стараюсь, но ты же знаешь: я до последнего времени не слишком преуспевала в магии.

   – Это верно, ты поздний цветок.

   Она опять улыбнулась. Когда-то мне казалось странным, что полицейские могут улыбаться, стоя над трупом, но со временем я поняла, что либо ты начинаешь относиться к этому легче, либо переводишься из убойного отдела или увольняешься совсем.

   – Я уже проверила, Мерри. Не было ни одного случая, даже похожего на этот. Не было групповых убийств фей-крошек, не было переодеваний, не было вырванных картинок из книжки. Это преступление единственное в своем роде.

   – Возможно, и так, но тебе – в том числе – я обязана знанием, что убийцы не начинают с такой высокой ступеньки. Может быть, у него был отличный план и помогло везение, но скорее всего были и другие убийства – не такие совершенные, не такие продуманные, но такие же театральные, оставляющие то же чувство.

   – Какое чувство?

   – Ну, ты ведь подумала о съемках фильма не только потому, что это даст вам больше зацепок, а потому, что во всем этом есть нечто театральное. Выбор жертв, их расположение, книжная иллюстрация – все это зрелищно.

   Она кивнула:

   – Именно так.

   Ветер подхватил подол моего пурпурного сарафана – мне пришлось придержать его руками, чтобы не ослепить своими прелестями полицейских из оцепления.

   – Прости, что вытащила тебя сюда в субботу, Мерри, – сказала Люси. – Я честно пыталась дозвониться до Джереми.

   – У него новая подружка, так что он частенько выключает телефон.

   Нет, я не завидовала своему боссу, впервые довольно серьезно влюбившемуся за долгие годы. Ну, почти не завидовала.

   – Судя по твоему виду, ты собиралась на пикник.

   – Что-то вроде, – сказала я. – Ну, у тебя тоже суббота не задалась.

   Она грустно усмехнулась:

   – У меня планов не было. – Она показала через плечо на полицейское оцепление. – Твои бойфренды жутко на меня злятся за то, что я заставляю беременную смотреть на трупы.

   Мои руки машинально дернулись к животу – еще совсем плоскому. Ничего еще не было видно, хотя врач сказала, что с двойней живот может вырасти буквально за одну ночь.

   Я глянула на Дойла и Холода, стоявших в цепи. Двое моих мужчин не выделялись ростом среди копов – не такая уж редкость шесть футов с дюймами, – зато во всем остальном выделялись ошеломительно. Дойл тысячу лет звался Мраком Королевы, и вполне соответствовал имени – весь черный, от волос и кожи до глаз под черными очками. Волосы он заплетал в тугую косу, и только серебряные колечки на ушах от мочки до острой верхушки разбавляли черноту костюма: джинсы, футболка, кожаный пиджак. Пиджак прикрывал оружие. Дойл еще и капитан моих телохранителей, а не только один из отцов моих будущих детей и любовь моей жизни. Вторая любовь моей жизни стояла с ним рядом, будто позитив того же снимка. Кожа у Холода белая, как у меня, но волосы – настоящее серебро, как рождественская канитель, сверкающая на солнце. Ветер развевал их, они плыли по воздуху мерцающей волной – как у модели на снимке под действием ветродуйной машины, но странным образом эти свободно распущенные волосы до пят не перепутывались под ветром. Я уже спрашивала, как это у него получается, он ответил просто: «Ветер любит мои волосы». Больше я не придумала, что спросить.

   Светло-серые глаза наименее необычную деталь его внешности скрывали солнечные очки с темно-серыми линзами в стальной оправе. Он предпочитал носить деловые костюмы, но сейчас был в синих джинсах (одной из немногих пар в его гардеробе), в серой шелковой футболке и сером же пиджаке, прикрывавшем оружие. Мы собирались провести день на пляже, иначе я бы Холода в джинсы не засунула. Его лицо можно было бы счесть более традиционно красивым по сравнению с лицом Дойла, но почему-то так не казалось. Казалось, что они веками были рядом – светлое и темное отражение друг друга.

   Полицейские – в форме или в штатском – рядом с моими мужчинами казались тенями: не такие яркие, не такие живые. Хотя так могла бы подумать любая влюбленная женщина. Может быть, дело не в том, что они бессмертные воины-сидхе. Может быть, я так выделяю их среди других, потому что люблю.

   Люси провела меня за ограждение, потому что я уже работала с полицией и имела от штата лицензию частного детектива. У Дойла и Холода лицензий не было, как и опыта работы в полицейской команде, так что им пришлось остаться снаружи, вдали от возможных следов.

   – Если я узнаю о магии этого рода что-то конкретное, то дам тебе знать.

   В такой формулировке это не было ложью. Фейри, а особенно мы, сидхе, известны тем, что никогда не лжем. Но запутать мы можем кого угодно. Мы не скажем прямо, что трава синяя, а небо зеленое, но оставим вас с отчетливой уверенностью, что это так.

   – Так ты думаешь, что это убийство не первое? – спросила Люси.

   – Если нет, то этому типу крупно повезло.

   Люси глянула на тела:

   – Как-то не хочется называть это везением.

   – Ни один убийца в свой первый раз не действует так безупречно. Или вы завели новый сорт убийц, пока я гостила на родине?

   – Да нет. Как правило, убийства однообразны. Степень насилия и выбор жертв различается, но в восьмидесяти с лишним процентах случаев убивают свои, а не чужие, и удручающе ординарно.

   – Здесь картина тоже удручающая, – сказала я. – Но вряд ли ординарная.

   – Да, не ординарная. Очень надеюсь, что она удовлетворила стремление убийцы к совершенству, и на этом он и закончит.

   – Ты так думаешь?

   – Нет, – сказала она. – Не думаю.

   – Можно мне предупредить здешних фей-крошек, или вы хотите избежать огласки?

   – Лучше предупреди. А то повторится, не дай бог, и нас обвинят в расизме – или это называется видизм?

   Она покачала головой и направилась к оцеплению. Я пошла за ней, с облегчением оставив мертвецов за спиной.

   – Люди могут скрещиваться с феями, так что вопрос видизма вряд ли встанет.

   – Скрещиваться с существом размером с куклу? Невозможно.

   – Некоторые из них могут менять облик. В другой своей форме они чуть ниже моего роста.

   – Пять футов? Серьезно, с восьми дюймов вырастают до пяти футов?

   – Серьезно. Способность довольно редкая, но встречается, и потомство от таких союзов плодовитое, так что вид у нас у всех один.

   – Я ничего такого не хотела сказать.

   – Я понимаю. Просто объясняю.

   Мы почти поравнялись с полицейскими и моими откровенно нервничающими бойфрендами.

   – Хорошей тебе субботы, – пожелала Люси.

   – Ответила бы тем же, но догадываюсь, что ты отсюда нескоро выберешься.

   – Да, у тебя суббота повеселей выйдет.

   Она глянула на Дойла и Холода, и копы наконец их пропустили. Люси восхищенно смотрела на них из-под темных очков. Я ее не осуждала.

   Стащив с пальцев не пригодившиеся перчатки, я бросила их в кучку таких же. Люси приподняла ленту, чтобы меня пропустить, и мне даже не пришлось наклоняться. Иногда небольшой рост – преимущество.

   – Да, и цветочные лавки проверьте, – сказала я.

   – Уже делаем.

   – Прости, я иногда забываю, что я у вас только консультант.

   – Нет-нет, нам полезна любая помощь, Мерри. Для того мы тебя и приглашаем.

   Она помахала мне рукой и пошла обратно. Обменяться рукопожатиями мы не могли – на ней по-прежнему были перчатки.

   Дойл с Холодом уже стояли рядом, но отправляться на пляж нам было рано. Мне надо еще предупредить местных фей и придумать, как выяснить вопрос с их смертностью, а также узнать, нет ли здесь в Лос-Анджелесе особой магии, лишающей фей бессмертия. Любой из нас может погибнуть случайно, но перерезать глотку кому-то из наших крылатых сородичей не так-то просто. Они – цвет волшебного народа и связаны с волшебной страной даже больше, чем правящие в ней сидхе. Если я выясню что-то определенное, я сообщу Люси, но до этого момента я свои секреты буду держать при себе. Проблема была в том, как мне предупредить фей-крошек, не посеяв паники, и в результате размышлений я поняла, что такого способа нет. Фейри точно как люди – они боятся. Владение магией и потенциальное бессмертие не делают нас бесстрашными – только объекты страха меняются.

Глава 2

   Холод хотел меня обнять, но я его остановила, упершись рукой в живот – до груди я не доставала.

   – Она не хочет проявлять слабость при полицейских, объяснил ему Дойл.

   – Нельзя было пускать тебя сюда, – сказал Холод. – Пусть бы Джереми ехал.

   – Джереми – глава агентства. Он может себе позволить отключать телефон на субботу.

   – Тогда Джордан или Джулиан Кейн. Они действующие маги и парапсихики.

   – Они люди, Холод. Люси хотела получить консультацию у фейри.

   – Не надо тебе в твоем положении смотреть на такое.

   Я наклонилась к нему ближе и сказала вполголоса:

   – Я детектив. Это моя работа. И это наши сородичи лежат мертвыми на холме. Пусть я не стану королевой, но никого другого из королевской семьи в Лос-Анджелесе нет. Где должен быть правитель, когда его подданным грозит опасность?

   Холод хотел поспорить, но Дойл тронул его за руку:

   – Оставь, друг. Давай-ка лучше отведем ее в машину и поедем отсюда.

   Несмотря на жару, я просунула руку за кожаный локоть Дойла. Холод пошел позади нас – оглянувшись, я убедилась, что он внимательно осматривает местность на предмет возможной опасности. В отличие от телохранителей-людей Холод осматривал все, от земли до неба, потому что если потенциальный враг – фейри, опасность может прийти с любой стороны. Дойл тоже поглядывал по сторонам, но в первую очередь занят был тем, чтобы не дать мне подвернуть ногу в босоножках, прекрасно подходящих к платью, но очень плохо – к неровному грунту. Каблук у них не самый высокий, но слишком уж они открытые и неустойчивые. Я задумалась, что стану носить, когда буду ходить с большим животом. Найдется ли у меня хоть пара удобных туфель, кроме спортивных?

   Главную опасность для себя я устранила, убив основного соперника в борьбе за трон и отказавшись от короны. Я приложила все усилия, чтобы придворные не видели во мне опасности для себя и своего образа жизни, но и не считали легкой добычей. После этого я уехала в добровольную ссылку, причем постаралась убедить всех, что уезжаю навсегда. Мне не нужен трон, мне нужно только, чтобы меня оставили в покое. Но большинство придворных сотни и тысячи лет дрались друг с другом за место не то что на троне, а даже рядом с ним, и поверить мне им было трудно.

   Пока не было ни новых покушений, ни попыток подобраться ко мне, но Дойл недаром зовется Мраком Королевы, а Холод – Убийственным Холодом. Свои прозвища они честно заслужили, а теперь, когда у нас любовь, а я ношу их детей, разве можно допустить, чтобы все пошло прахом? Мы почти добрались до конца нашей сказки и врагов одолели, но в старых привычках есть своя польза. Мне так спокойней… вот разве что я люблю своих телохранителей больше жизни, и если они умрут, защищая меня, я не останусь прежней. Умереть можно и не умирая.

   Когда мы отошли от полицейских на порядочное расстояние, я пересказала стражам свои опасения.

   – Но как нам узнать, легче ли теперь убить малых фейри? – спросил Холод.

   – В старые времена это было бы просто, – усмехнулся Дойл.

   Я внезапно остановилась, вынудив их тоже затормозить.

   – Что, найти парочку и перерезать им глотки?

   – Если так прикажет королева.

   Я шагнула от него прочь, но он удержал меня за руку.

   – Ты же все обо мне знала, Мередит, еще до того, как пустила в свою постель. Поздновато ужасаться.

   – Королева говорила: «Где мой Мрак? Пошлите за Мраком», и ты приходил или просто делал шаг вперед – и кто-то умирал.

   – Я был ее мечом и ее военачальником. Я делал, что приказано.

   Я вглядывалась в его лицо, зная, что не одни только солнечные очки не дают мне понять, что он думает. По его лицу никогда ничего не прочтешь. Слишком много лет он стоял бок о бок с безумной королевой, когда один неверный взгляд мог тебя отправить в Зал Смертности – нашу камеру пыток. А для бессмертных пытка может длиться очень долго, особенно если исцеляешься хорошо.

   – Я был когда-то малым фейри, Мередит, – сказал Холод.

   Это правда. Он был Джекки Иней, Джек Холод, но людская вера – буквально – да еще необходимость защитить любимую женщину и стать для этого сильней превратили его в Убийственного Холода. А до того он был всего лишь одной из малых сил в войске Зимы. Преобразившая его смертная женщина столетия назад сошла в могилу, и теперь он любил меня – единственную смертную среди сидхе. Бедняга Холод – никак ему не попадется женщина, способная его пережить.

   – Я знаю, что ты не всегда был сидхе.

   – Но я помню, что Дойл когда-то был для меня Мраком, и я его боялся, как и прочие. А теперь он мой истинный друг и командир, а тот другой Дойл ушел в прошлое за века до твоего рождения.

   Я повернулась к нему, и даже под очками разглядела нежность – крупицу слабости, которую он отважился показывать мне только месяца полтора назад. Внезапно я поняла, что он прикрывает Дойла, как в бою. Отвлекает меня, переводит на себя мою злость – словно я была вражеским клинком, который нужно парировать.

   Я протянула ему руку, он ее взял. Я перестала вырываться из руки Дойла.

   – Ты прав. Вы оба правы. Я знала прошлое Дойла раньше, чем он пришел ко мне. Давайте попробуем заново. – Я посмотрела на Дойла, не отпуская руки Холода. – Ты же не предлагаешь мне провести опыт с первым попавшимся фейри?

   – Нет. Но если честно, другого пути я не вижу.

   Подумав, я качнула головой:

   – И я тоже.

   – И что нам делать? – спросил Холод.

   – Предупредим фей-крошек и отправимся на пляж.

   – А я думал, конец нашему выходному, – сказал Дойл.

   – Если делать больше нечего, живем по расписанию. К тому же остальные уже на пляже. Можем и там поговорить не хуже, чем дома. Пусть кто хочет поваляется на песочке и поплещется, пока мы будем обсуждать убийства и проблему бессмертия.

   – Весьма практично, – заметил Дойл.

   Я кивнула.

   – Заглянем по пути на пляж в «Фаэль», чайный магазин.

   – Он не по пути, – сказал Дойл.

   – Верно. Но если мы там шепнем пару слов для фей-крошек, они быстро разлетятся по округе.

   – Можно поговорить с Джильдой, феей – крестной матерью всего Лос-Анджелеса, – предложил Холод.

   – Нет. Она может никому не передать, а потом сказать, что я никого не предупредила из высокомерия.

   – Ты думаешь, она настолько тебя ненавидит, что ей не жаль своих сородичей? – удивился Холод.

   – Она правила в Лос-Анджелесе нашей диаспорой. Малые фейри приходили к ней на суд улаживать свои споры. А теперь они идут ко мне.

   – Ну, не все.

   – Хватает, чтобы она думала, будто я отбираю ее бизнес.

   – Нам ее бизнес даром не нужен, – сказал Дойл.

   – Она была когда-то человеком, Дойл, и потому очень подозрительна.

   – Сила у нее не человеческая, – поморщился Холод.

   Я посмотрела на него внимательней:

   – Тебе она не нравится?

   – А тебе?

   Я пожала плечами:

   – Мне тоже.

   – В умах и телах людей, прикоснувшихся к первозданной магии волшебной страны, всегда что-то меняется, и не обязательно к лучшему, – сказал Дойл.

   – Ей подарили желание, – припомнила я. – И она пожелала стать феей-крестной, потому что не знала, что их не бывает.

   – В Лос-Анджелесе она стала силой, с которой надо считаться, – заметил Дойл.

   – Ты собирал на нее досье, да?

   – Она разве что не в открытую тебе угрожает, если ты не прекратишь переманивать ее сторонников. Конечно, я изучал силу предполагаемого противника.

   – И что? – спросила я.

   – Ей стоит нас бояться, – сказал он тем своим прежним голосом, когда мне он казался не личностью, а только оружием.

   – Значит, остановимся у «Фаэля», а потом поговорим с Джильдой. Если мы ее предупредим, а она никому не скажет, то уже мы сможем обвинить ее, что ревность ей важнее, чем благо фейри.

   – Умно, – оценил Дойл.

   – Безжалостно, – сказал Холод.

   – Безжалостно было бы, если бы я при этом не стала бы предупреждать фей-крошек сама. Но я ничью жизнь не поставлю под угрозу ради чьих-то дурацких амбиций.

   – Для нее они не дурацкие, Мередит, – сказал Дойл. – Она к своей власти долго шла, и большего ей не добиться. Чтобы удержать завоеванные позиции, на что только не идут.

   – Она для нас опасна?

   – В прямом столкновении – нет. Но вредить можно исподтишка, а у нее есть подручные, преданные ей и ненавидящие сидхе.

   – Тогда надо за ними приглядывать.

   – Мы так и делаем.

   – Вы за кем-то шпионите, не говоря мне?

   – Конечно.

   – А что, меня ставить в известность не надо?

   – Зачем?

   Я глянула на Холода:

   – Ты ему можешь объяснить, почему мне нужно знать такие вещи?

   – Я думаю, он ведет себя по отношению к тебе так, как того хотели бы большинство правителей, – сказал Холод.

   – Как это?

   – В переговорах между монархами очень ценится возможность отрицать что-то с чистой совестью, – объяснил он.

   – Ты Джильду расцениваешь как монарха? – удивилась я.

   – Она себя так расценивает, – сказал Дойл. – Не стоит отбирать у карманных корольков их короны – до тех пор, пока они нам не понадобятся. А тогда отобрать вместе с головой.

   – На дворе двадцать первый век, Дойл. Нельзя жить как в десятом столетии.

   – Смотрел я новости в телевизоре и читал книги о политике нынешних правительств. Не так уж много изменилось, Мерри. Просто не так открыто делается.

   Я хотела спросить, откуда он знает. Хотела спросить, известны ли ему тайны нынешнего правительства, которые переменили бы к худшему мое мнение о нашем правительстве и нашей стране.

   Но я не спросила. Во-первых, не была уверена, что он скажет мне правду, если думает, что она меня расстроит. А во-вторых, на сегодня с меня хватит и одного группового убийства. Я велела Холоду позвонить домой и предупредить наших фей-крошек, чтобы не отходили далеко и остерегались незнакомцев, потому что уверена я была только в одном: убийца – не из наших. Больше я ничего не знала. О шпионах и политике подумаем после, когда в глазах не будут стоять образы мертвых крылатых малышей.