Текст книги "Прегрешения богов"

Автор книги: Лорел Кей Гамильтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

Глава 27

   Мы с Шолто оделись и вышли к остальным, собравшимся в малой гостиной по соседству с кухней и столовой. Поскольку там не было стен в привычном понимании, я предпочла бы называть все помещение большой комнатой, но те, кто жил здесь дольше, называли ее малой гостиной, так что и мы приняли это название.

   Хафвин с Догмелой сидели на самом большом диване, Догмела рыдала на плече у подруги. Их светлые косы так переплелись, что непонятно было, где чьи – оттенок волос у них был очень похож.

   У стеклянной стены, сгорбившись, стояла Шаред; руки она скрестила перед собой, подпирая маленькие тугие груди. Не нужно было магии, чтобы ощутить исходящий от нее гнев. Ее золотые волосы сверкали под солнечным светом – они были по-настоящему золотые, как у Холода – серебряные, словно спрядены из драгоценного металла. Мне стало интересно, они у нее такие же мягкие, как у Холода?

   Рядом с ней стоял Бри; его желтые волосы сильно проигрывали рядом с настоящим золотом Шаред. Он попытался тронуть ее за плечо и получил такой взгляд, что поспешно отвел руку, но продолжал что-то тихонько ей говорить. Очевидно, успокаивал.

   Иви у раздвижной стеклянной двери негромко и торопливо объяснялся с Холодом и Дойлом. Баринтус и Гален стояли чуть поодаль, разговаривая; Баринтус казался взволнованным. Но, наверное, он тревожился из-за Догмелы с Иви, потому что если бы он понял, что с ним едва не проделал Гален, настроение у него было бы куда хуже. Попытка заколдовать равного себе у сидхе считается оскорблением – это заявка на превосходство, на обладание большей силой, чем тот, на кого накладывают чары. Гален ничего такого не подразумевал, но Баринтус наверняка истолковал бы все именно в этом смысле.

   На коротком диванчике сидели Катбодуа с Усной, и она его обнимала. Вороново-черные волосы Катбодуа спускались до плеч, сливаясь с ее черным плащом, который на самом деле был мантией из вороновых перьев, но умел менять облик, подстраиваясь к обстановке, как это свойственно волшебным предметам. Кожа у нее казалась ослепительно-белой по контрасту с черными волосами, но я знала, что она не белее моей.

   Рядом с монохромной Катбодуа Усна казался фейерверком красок. Он был раскрашен природой под трехцветную кошку: на лунно-белой коже были рыжие и черные пятна. В такую кошку превратилась его мать, когда была им беременна. Усна свернулся калачиком на коленях Катбодуа, как кот – насколько ему удавалось при шестифутовом росте. Волосы он распустил, они накрывали черную одежду и сияющую красоту Катбодуа пледом из мягкого меха. Катбодуа задумчиво перебирала его волосы пальцами, пока оба они смотрели на разворачивающиеся перед ними страсти. Выражение в серых глазах Усны, самой некошачьей его черте, и в черных глазах Катбодуа было до странности одинаковым. Они любовались суматохой безэмоционально, как это умеют животные. Усна когда-то мог превращаться в кота, а Катбодуа – ворона или ворону. В те времена ей не приходилось полагаться в разведке на глаза настоящих птиц. Оба они из-за этой способности меньше походили на людей или даже на сидхе, в них проступало нечто более древнее, близкое к природе.

   Разумеется, до этой минуты я не подозревала, что они спят вместе. Они в паре заступали на службу, но пока я не увидела, как холодная и даже жутковатая Катбодуа ласкает его волосы, мне и в голову не приходило, что между ними есть что-то большее. Они умело скрывались.

   Шолто словно почувствовал – а может, удивление отразилось у меня на лице, потому что он сказал:

   – Твое позволение другим стражам выбирать любовников заставило их обнародовать свою связь.

   – Не то чтобы заставило. Они решились открыться, потому что поняли, что это не опасно.

   Шолто кивнул:

   – Согласен.

   Он шагнул вперед, ведя меня за руку, будто в танце.

   Гален, улыбаясь, направился к нам, но тут неразличимым от скорости движением за ним метнулся Баринтус – и Гален внезапно оторвался от земли и полетел прямо в стеклянную стену, отделявшую нас от моря и скал.

Глава 28

   Гален врезался в стену – в бетонный угол чуть сбоку от стекол. Стена от удара пошла трещинами, точно как в мультиках. Не то чтобы на ней остался четкий отпечаток его тела, но было ясно видно, к примеру, где он попытался подставить руку, смягчая удар.

   Гален тряс головой, пытаясь подняться, а Баринтус уже шел к нему. Я хотела бежать и вмешаться, но Шолто не дал. Впрочем, Дойл оказался между ними быстрей, чем мне удалось бы два шага сделать. Холод подошел к Галену.

   – Уйди с дороги, Мрак! – рявкнул Баринтус, и в окно плеснула волна, хоть мы и были высоко от моря.

   – Ты хочешь лишить принцессу ее телохранителя? – спросил Дойл, стараясь сохранить непринужденный вид. Но даже мне было видно, как напряжены его мускулы, как упирается в пол толчковая нога, готовя опору для удара или какого-то иного не магического, а физического воздействия.

   – Он меня оскорбил, – заявил Баринтус.

   – Не стану спорить. Но среди нас никто не владеет так хорошо личным гламором, только Мередит и Шолто могут соревноваться с ним в искусстве маскировки. Нам это его умение сегодня необходимо.

   Баринтус стоял посреди комнаты, меряя Дойла взглядом. Наконец, глубоко вздохнув, он шумно и быстро выдохнул, расслабил плечи и встряхнулся – волосы встрепенулись как птичьи перья, хотя ни одна птица не может похвастаться оперением таких оттенков синего цвета.

   Он посмотрел в другой угол комнаты, на меня и Шолто, схватившего меня за плечо.

   – Прости мое ребячество, Мередит. Он тебе и правда сегодня нужен.

   Он еще раз громко вздохнул в притихшей комнате и глянул мимо застывшего в боевой стойке Дойла.

   Гален поднялся с помощью Холода, но поза у него была неуверенная, как будто без поддержки Холода он стоять не смог бы.

   – Пикси! – крикнул Баринтус, и океан еще выше и сильнее плеснул в окно.

   Отец Галена действительно был пикси – ему удалось обольстить фрейлину королевы. Гален встал прямее, глаза сменили обычный насыщенный оттенок на бледно-зеленый, почти белый по краю. Это был плохой знак – я такое видела считанные разы. Гален был по-настоящему взбешен.

   Он стряхнул с себя руку Холода, и тот его отпустил, хотя по лицу ясно было видно, что он об этом жалеет.

   – Я такой же сидхе, как ты, Баринтус, – сказал Гален.

   – Не смей на мне пробовать свои пиксячьи хитрости, Зеленый, или в другой раз улетишь прямо в окно.

   Мне стало понятно, что Рис не ошибся. Баринтус входил в роль короля, потому что только король мог вести себя так бесцеремонно с отцом моего ребенка, Мне нельзя было спустить это безнаказанно. Просто нельзя.

   – Он едва не заколдовал великого Мананнана Мак-Ллира не благодаря наследству пикси, – заявила я.

   Пальцы Шолто сжались на моей руке, предостерегая. Наверное, он был прав, но мне необходимо было вмешаться. Если я промолчу, то мою, пусть почти воображаемую, корону, я уступлю Баринтусу немедленно.

   Баринтус сердито повернулся ко мне.

   – А это что значит?

   – Значит, что Гален приобрел столь мощную магию, став моим любовником и одним из моих королей. Раньше он и подумать не мог о том, что ему удастся затуманить разум самого Баринтуса.

   Баринтус чуть кивнул:

   – Он прибавил в силе. Все они прибавили.

   – Все мои любовники, – повторила я.

   Он молча кивнул.

   – На самом деле ты злишься, что я хотя бы однажды не позвала тебя в свою постель, и не потому, что хочешь секса, а потому что хочешь проверить, не вернет ли это тебе все, что ты потерял.

   Он не решился взглянуть мне в глаза, только волосы волновались вокруг его лица, словно под струями подводного течения.

   – Я нарочно ждал, пока ты сюда зайдешь, Мередит. Я хотел показать тебе, как поставлю Галена на место.

   Тут он все же поднял взгляд, но мне ничего не удавалось прочесть у него на лице. Я не узнавала лучшего друга своего отца и самого частого нашего гостя в мире людей в том, кто стоял сейчас передо мной. Несколько недель на берегу моря словно переменили его. Неужели именно таким высокомерным и мстительным он впервые явился к Неблагому двору? Или уже тогда его сила оставалась в прошлом?

   – А зачем было нужно, чтобы я это видела?

   – Я хотел показать тебе, что достаточно владею собой – ведь я не швырнул его в окно и не утопил в море. Ты должна была увидеть, что я его пощадил.

   – А с какой целью пощадил? – спросила я.

   Шолто притянул меня к себе, и я полубессознательно обвила его руками. Не знаю, старался он меня защитить или просто утешить, или даже самому успокоиться, хотя утешение в объятиях ищут скорее малые фейри, чем сидхе. А может, он меня предостерегал. Не знаю только, о чем.

   – Я бы не утонул, – сказал Гален. Все головы повернулись к нему. – Я сидхе, – повторил он. – Никакая природная стихия меня не убьет. Бросить меня в море ты можешь, а утопить – нет, и давление глубокой воды меня не раздавит. Твой океан меня не убьет, Баринтус.

   – Зато мой океан заставит тебя мечтать о смерти, Зеленый человек. Ты навеки останешься в чернейшей бездне, вода затвердеет вокруг как надежнейшая из темниц, только куда мучительней. Пусть утонуть сидхе не может, но легкие болят от попавшей в них воды, а тело жаждет воздуха и силится вздохнуть. Давление глубин не сокрушит тебе кости, но сожмет все тело. Ты будешь вечно страдать, не умирая и не старясь – твоя пытка будет нескончаемой.

   – Баринтус! – Это единственное слово передало всю глубину моего потрясения. Теперь я сама цеплялась за Шолто, мне нужна была опора. Он описал судьбу хуже смерти, и это ею он угрожал Галену – моему Галену!

   Баринтус посмотрел мне в глаза и явно не обрадовался увиденному.

   – Неужели ты не понимаешь, Мередит, что мое могущество куда больше, чем у многих других твоих мужчин?

   – Ты таким странным способом хочешь приобрести мое уважение? – спросила я.

   – Подумай, насколько мощной силой я стану рядом с тобой, если верну, что потерял.

   – Ты сможешь уничтожить этот дом со всеми его обитателями. Именно так ты сказал в моей спальне.

   – Я никогда не причиню тебе вреда, – возразил он.

   Я покачала головой и отстранилась от Шолто. Секунду он пытался меня удержать, потом отпустил. То, что я собиралась говорить, надо было говорить самостоятельно.

   – Не причинишь вреда мне лично, верю, но если ты так поступишь с Галеном, ты лишишь меня мужа и моего ребенка – отца. И это наверняка причинит мне вред, Баринтус. Конечно, ты это понимаешь?

   Лицо у него снова стало прекрасной непроницаемой маской.

   – Не понимаешь? – спросила я, чувствуя, как побежала по спине холодная струйка страха.

   – Мы бы превратили твой двор в силу, которую станут бояться, Мередит.

   – А зачем нужно, чтобы нас боялись?

   – За правителем следуют либо из любви, либо из страха, Мередит.

   – Хватит с меня этого макиавеллизма.

   – Я не понимаю значения этого слова.

   Я мотнула головой:

   – Я не понимаю значения всего того, что ты натворил за последний час, зато точно знаю – если ты причинишь вред кому-то из моего окружения, если обречешь кого-то на такую жуткую участь, я тебя изгоню. А если кто-то пропадет, не оставив следа, я решу, что ты выполнил угрозу, и тогда тебе придется либо отпустить пленника, либо…

   – Либо что?

   – Либо ты умрешь, Баринтус. Или ты умрешь, или мы никогда не будем чувствовать себя в безопасности, особенно здесь, на берегах Западного моря. Ты слишком могущественный враг.

   – Так что, Дойл по-прежнему Мрак Королевы, по-прежнему убивает по приказу, как хорошо вышколенная собака?

   – Нет, Баринтус, я это сделаю своими руками.

   – Ты не сможешь победить меня, Мередит, – сказал он, но тише.

   – Я полностью владею руками плоти и крови, Баринтус. Даже мой отец не обладал полной силой руки плоти, а Кел– руки крови, но я владею и тем и другим. Так я убила Кела.

   – Ты не поступишь так со мной, Мередит.

   – Несколько минут назад я была уверена, что ты никогда не станешь угрожать тому, кого я люблю. Я ошибалась; не ошибись и ты.

   Мы мерялись взглядами через пустой пол; мир словно исчез, остались лишь мы вдвоем. Я встретила его взгляд, показывая, что говорю с полной уверенностью, что выполню все, о чем сказала.

   Наконец он кивнул:

   – Я вижу свою смерть в твоих глазах, Мередит.

   – Я сердцем чую твою смерть, – отозвалась я. Это выражение означало, что его смерть порадует мое сердце – или по крайней мере не огорчит.

   – И мне нельзя вызвать на поединок того, кто меня оскорбил? Ты снова сделаешь из меня евнуха, хоть и не в том смысле, что Андаис?

   – Ты вправе защищать свою честь, но дуэль не должна кончаться смертью или увечьями – я не хочу терять своих телохранителей.

   – Ты мало оставляешь мне возможностей для защиты чести, Мередит.

   – Возможно, но я беспокоюсь не о твоей чести, а о своей.

   – О чем ты говоришь? Я ничем не задел твою честь, только честь этого отродья пикси.

   – Во-первых, не зови его так. Во-вторых, здесь правлю я. Главный голос здесь мой. Я была венчана на царство страной и Богиней, а не ты. – Я говорила тихо и спокойно, тщательно выбирая слова. Нельзя было позволить себе сорваться, нужно было сохранять самообладание. – Напав на моего консорта, отца моего ребенка, у меня на глазах, ты показал, что не испытываешь уважения ко мне как правителю.

   – Если бы ты приняла предложенную тебе корону, я бы уважал выбор Богини.

   – Это она предоставила мне выбор, Баринтус, и я верю, что она так не поступила бы, будь этот выбор плох.

   – Богиня всегда дает нам самим выбрать себе погибель, Мередит. Безусловно, ты это знаешь.

   – Если, спасая Холода, я выбрала погибель, значит, я выбрала именно это, и ты волен либо уважать мой выбор, либо уйти и не попадаться мне на глаза.

   – Ты меня изгоняешь?

   – Я могу отослать тебя обратно к Андаис. По слухам, после нашего отъезда она впала в кровавое безумие. Горе из-за смерти единственного ребенка она топит в крови собственных подданных.

   – Ты знаешь, что она творит? – с явным изумлением спросил он.

   – У нас остались уши при ее дворе, – сказал Дойл.

   – Тогда почему ты стоишь здесь, Мрак, а не делаешь все возможное, чтобы вернуть нам полную силу и остановить уничтожение нашего народа?

   – Она еще никого не убила, – заметил Дойл.

   – То, что она с ними творит, хуже смерти.

   – Они могут перейти к нам, – сказала я.

   – Если ты поможешь нам вернуть силу, мы поедем туда и освободим пленников из темниц.

   – Чтобы спасти ее пленников, нам придется убить ее саму.

   – Но ты же освободила меня и всех прочих узников Зала Смертности, когда в последний раз покидала страну фейри.

   – Вообще-то, нет, – сообщила я. – Это Гален. Его магия освободила и тебя, и всех остальных.

   – Ты это говоришь, чтобы я смягчился к нему.

   – Я это говорю, потому что это правда.

   Он повернулся к Галену – тот смотрел на него. Холод стоял на шаг позади Галена, лицо – надменная маска, как всегда, когда он не хотел выдавать свои мысли. Дойл посторонился, не мешая Галену и Баринтусу видеть друг друга, но отошел недалеко. Иви, Бри и Шаред стояли рядом, но не слишком близко друг к другу, чтобы в случае чего легко выхватить оружие. Мне припомнились слова Баринтуса об оставленном мной вакууме власти, и о том, что стражницы в пляжном доме тянутся к нему, потому что я ими пренебрегаю и как будто не доверяю женщинам вообще. На миг я задумалась, на чью сторону они встанут – на мою или Баринтуса.

   – Это твоя магия покрыла Зал Смертности цветами и листьями? – удивленно спросил Баринтус.

   Гален молча кивнул.

   – Значит, я обязан тебе своей свободой.

   Гален снова кивнул. Молчаливость была не в его привычках. Мне не понравилось, что он молчит – значит, боится, что скажет нечто совсем неподходящее.

   В другую дверь вошел Рис. Окинув нас взглядом, он сказал:

   – Я уходил посмотреть, что там за шум. Оказалось, Джереми. Он ждет нас как можно скорее, если мы едем. Мы едем?

   – Едем, – кивнула я и повернулась к Шаред. – Мне говорили, что ты достаточно владеешь гламором, чтобы спрятаться в чистом поле.

   Она на миг опешила, потом кивнула и даже поклонилась.

   – Это так.

   – Значит, ты, Гален, Рис и Шолто идете со мной. Нам надо походить на людей, чтобы на нас снова не набросились журналисты.

   Говорила я очень уверенно. Пусть в животе у меня все еще было завязано узлом, но внешне это не проявлялось – это и значит находиться у власти. Свой страх держишь при себе.

   Я подошла к Хафвин и Догмеле; Догмела перестала плакать, но еще была бледна и слегка дрожала. Я села на диван рядом с ней, но так, чтобы не дотронуться до нее. Ей, наверное, на сегодня хватило прикосновений.

   – Мне сказали, что у тебя гламора тоже хватило бы, но ты лучше останься сегодня дома, отдохни.

   – Пожалуйста, позволь мне пойти. Я хочу быть тебе полезной.

   Я ласково улыбнулась:

   – Я не знаю, что мы можем увидеть, Догмела. Вдруг там что-то напомнит тебе о зверствах Кела. Сегодня останься здесь, но с завтрашнего дня вы с Шаред будете заступать в дежурство наравне со всеми.

   Она удивленно распахнула голубые глаза, а потом улыбнулась сквозь высыхающие слезы. Шаред шагнула к нам, опустилась на колено и низко склонила голову:

   – Мы не подведем тебя, принцесса.

   – Не нужно так кланяться, – сказала я.

   Шаред приподняла голову, глянув на меня синими глазами с мерцающими в радужках звездами.

   – А как нужно? Только прикажи, и мы будем приветствовать тебя, как повелишь.

   – На публике никаких поклонов, пожалуйста.

   Рис обошел Баринтуса широким крутом, не поворачиваясь к нему спиной – вроде бы незаметно, но если увидела я, то и Баринтус увидел тоже.

   – Если ты встанешь на колено при людях, никакой гламор в мире не скроет, что она принцесса, а ты – ее стражница.

   Шаред кивнула и спросила:

   – Можно мне встать, ваше высочество?

   Я вздохнула:

   – Да, конечно.

   Пока она вставала, на колено опустилась Догмела.

   – Прошу прощения, принцесса, я не почтила тебя должным образом.

   – Пожалуйста, прекратите, – сказала я.

   Озадаченная, она подняла голову. Я встала и подала ей руку – она взяла, нахмурившись.

   – Разве ты не заметила, что мужчины не кланяются мне на коленях?

   Женщины переглянулись.

   – Королева редко настаивала на поклонах, зато принц – всегда, – сказала Шаред. – Только скажи, как нам тебя приветствовать, и мы выполним.

   – Рада буду, если скажете «привет».

   – Нет, – вмешался Баринтус. – Так не пойдет.

   Я взглянула на него далеко не дружелюбно.

   – Не тебе решать, Баринтус.

   – Если тебя не уважают, то и не подчиняются.

   – Фигня.

   Он оторопел, явно не ожидая услышать такое от меня.

   – Мередит…

   – Нет. Все, что могла, я уже от тебя выслушала. Никакие поклоны и расшаркивания никому не прибавили ни капли уважения к Келу и Андаис. Вот бояться заставили, но страх – это не уважение.

   – Ты мне угрожала руками плоти и крови. Ты хотела внушить мне страх.

   – Я предпочла бы заслужить твое уважение, но ты всегда будешь видеть во мне лишь маленькую дочку Эссуса. Как бы ты меня ни любил, ты не сочтешь меня достойной правительницей.

   – Неправда, – сказал он.

   – А то, что я пожертвовала короной ради жизни Холода, и вовсе подорвало твою веру в меня.

   Он отвернулся, что само по себе было ответом.

   – Так поступают экзальтированные романтики, а не королева.

   – Значит, я тоже экзальтированный романтик? – спросил Дойл, делая шаг вперед.

   Баринтус посмотрел на нас обоих, потом сказал:

   – От тебя, Мрак, такого никто не ждал. Я думал, что ты поможешь сделать ее такой королевой, которая нам нужна. А вместо этого она превратила тебя в слюнтяя.

   – В кого? – переспросил Дойл, и меня в дрожь бросило от его тона.

   – Хватит!

   Я не собиралась кричать, так само получилось.

   Все уставились на меня.

   – Я всю жизнь видела, как страх правит дворами фейри. Я заявляю, что здесь будет править справедливость и любовь, а если кто-то не желает, чтобы я к нему относилась справедливо и с любовью, двери перед ним открыты.

   Я пошла к Баринтусу. Нелегко проявлять власть, когда приходится так задирать голову, чтобы смотреть в глаза, но я всю жизнь жила коротышкой среди верзил, я справилась.

   – Ты утверждаешь, что хочешь видеть меня королевой. Что хочешь от меня жесткости, и того же ждешь от Дойла. Ты хочешь, чтобы мы правили так, как должно править дворами сидхе, верно?

   После секундной заминки он кивнул.

   – Тогда благодари Богиню и Консорта, что я не такой правитель, которого ты хочешь, потому что иначе я убила бы тебя – такого надменного, так переполненного силой после одного жалкого месяца, проведенного на берегу моря. Я убила бы тебя сию минуту, не дожидаясь, пока твое могущество еще возрастет, и именно так поступили бы моя тетушка или мой кузен.

   – Андаис послала бы убивать меня своего Мрака.

   – Я уже говорила, что для этого я слишком дочь своего отца.

   – Ты бы попыталась убить меня сама.

   – Да.

   – И ты смог бы защитить себя, – сказал Рис, – только убив дочь Эссуса и его внуков одновременно. Думаю, ты скорее дал бы ей себя убить.

   Баринтус развернулся к Рису:

   – Не лезь в это дело, Кромм Круах. Или ты забыл, что я помню твое первое имя, куда более древнее?

   Рис засмеялся, донельзя изумив Баринтуса:

   – О нет, Мананнан Мак-Ллир, На моем прежнем имени тебе не сыграть. Я уже не тот, кто его носил, и так давно не тот, что старое имя не имеет ко мне нынешнему никакого отношения.

   – Довольно, сказала я, немного успокоившись. – Мы уезжаем, и я хочу, чтобы ты, Баринтус, к вечеру приехал в большой дом.

   – Я буду рад разделить ужин со своей принцессой.

   – Захвати с собой сумку с вещами, ты какое-то время поживешь в главной резиденции.

   – Я предпочел бы оставаться у моря, – сказал он.

   – Не важно, что ты предпочел бы. Я хочу, чтобы ты отправился в большой дом вместе с другими моими стражами.

   Лицо у него стало почти страдальческое:

   – Я так долго жил вдали от моря, Мередит.

   – Я помню. Я видела тебя купающимся в волнах, ты никогда еще не бывал на моей памяти таким счастливым. Я бы охотно оставила тебя вблизи твоей стихии, но ты сегодня показал, что морская вода ударила тебе в голову не хуже капитанского рома. Ты опьянен близостью волн и песка, так что ты переедешь в большой дом и протрезвеешь.

   Глаза у него налились злостью, а волосы снова странным образом заволновались, будто от скрытого в них течения.

   – А если я откажусь переезжать?

   – Я так понимаю, ты отказываешься выполнять прямой приказ своего сюзерена?

   – Я спрашиваю, что ты сделаешь, если я ему не подчинюсь.

   – Ты больше не будешь жить на побережье. Я отошлю тебя обратно к Неблагому двору, и ты из первых рук узнаешь, сколько крови фейри всех рас и разновидностей льет Андаис, пытаясь укротить магию, перекраивающую ее королевство. Она думала, что с моим отъездом магия угомонится и она снова возьмет все в свои руки, но не я всему виной, а Богиня. Волшебная страна вновь ожила, а все вы, старейшие, кажется, забыли, что это значит.

   – Я ничего не забыл, – сказал он.

   – Неправда.

   – Я никогда тебе не лгал и не буду.

   – Значит, ты лжешь себе. – Я повернулась к остальным: – Идем. Нас давно ждут.

   Я направилась к двери, и за мной пошли почти все. Я бросила через плечо:

   – К ужину будь в большом доме, Баринтус, или садись на самолет до Сент-Луиса.

   – Если я вернусь, она будет пытать меня бесконечно – сказал он.

   Я остановилась на пороге, стражи расступились, открывая мне вид.

   – А не этим ли ты только что угрожал Галену?

   Он смотрел на меня с укором:

   – Ты все еще действуешь по велению сердца, а не головы, Мередит.

   – Знаешь старую мудрость? Никогда не становись между женщиной и ее любовью. Так вот, не угрожай моим любимым, потому что я даже Летнюю страну переверну, защищая свое.

   «Летней страной» у нас называют небеса.

   – Я приеду к ужину, – сказал он, поклонившись. – Ваше величество.

   – Буду очень рада, – ответила я чистую неправду.

   Вот только мне и не хватало в доме разозленного эгоцентричного бывшего бога. Но иногда делаешь не то, что хочешь, а то, что необходимо. А прямо сейчас нам было необходимо ехать на осмотр места преступления и зарабатывать деньги на прокорм той толпы народу, которую приходится содержать. Вот бы к титулу автоматически прилагались деньги, дома и избавление от забот! Но я еще ни разу не слышала о счастливой и беззаботной принцессе фейри. В одном сказки правы – пока не доберешься до конца рассказа, тебя ждет сплошная череда бед и загадок. Я-то, можно сказать, до счастливого конца сказки добралась, но в настоящей жизни, в отличие от сказок, конца не бывает – ни счастливого, ни какого другого. Пока живешь, история продолжается. Только что ты думаешь, что все у тебя налажено, все под контролем, но секунда – и понимаешь, что контроль твой – только иллюзия.

   Я молилась Богине, чтобы Баринтус не вынудил меня его убить. Мне было бы больно это делать, но пока я выходила на яркое калифорнийское солнце и надевала темные очки, в груди у меня сгустилось что-то твердое и холодное. Уверенность, что, если он надавит слишком сильно, я выполню свою угрозу в точности. Может быть, я больше похожа на свою тетку, чем мне хочется думать.