Текст книги "Тайный воин"

Автор книги: Линн Флевелинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 37 страниц)

Глава 49

Мрачная зима навалилась на Эро. На каждом доме и над каждой лавкой висели мокрые, изорванные ветром в клочья траурные знамена в память о принцессе Алии. В Новом дворце все стены, от королевских покоев до комнат судомоек, почернели либо приобрели серовато-коричневый оттенок. А дождь все лил и лил.

Дворцовые слуги тихонько ворчали и жгли в кадильницах во всех коридорах травы с резким, острым запахом. В новом обеденном зале компаньонов повара заваривали горчайшие травы дризидов, очищающие кровь.

– Это открытая зима, – объяснил Молай, когда Тобин и Ки стали жаловаться на погоду. – Если земля не замерзает, дурные соки сгущаются, особенно в городах. И ничего хорошего от этого ждать не приходится.

Вскоре его слова оправдались. Красно-Черная Смерть разгулялась с новой силой, яростно кося людей вдоль восточного побережья.

Нирин тайком перевез Налию, которой было уже почти двадцать лет, в Сирну. Благодаря отдаленному расположению крепости и тому, что корабли в нее заходили редко, ни саму крепость, ни деревню рядом с ней болезнь не задела. Девушка и ее кормилица пришли в уныние при виде своего нового дома, но Нирин поклялся, что здесь он будет навещать их чаще.

К началу месяца достина «птицы смерти» сожгли более двадцати домов у залива Эро, заперев внутри еще живых затронутых чумой обитателей.

Но это не остановило болезнь, она продолжала расползаться. Чумные дома были обнаружены рядом с зерновым рынком, и зараза уже распространилась по окрестностям. Семь больших домов с множеством обитателей и святилище Сакора были сожжены в этом районе, но кое-кто из перепуганных жителей успел сбежать и унести чуму с собой.

В середине достина любимый театр компаньонов «Золотая нога» был закрыт, а все, кто в нем работал – актеры, костюмеры, парикмахеры и вся прислуга, – были заперты в карантин.

Тобин и Ки ужаснулись, услышав эту новость. Это ведь были те самые актеры, которые приезжали в замок в дни королевской охоты по случаю дня рождения Тобина; со многими из них юноши подружились.

«Золотая нога» располагалась всего в пяти кварталах от ворот Нового дворца, и компаньоны особенно ощутили эту потерю, когда король вообще отменил все приемы и послал компаньонам приказ, запрещавший покидать дворец вплоть до особого распоряжения. Но ведь и в первый месяц после похорон все развлечения тоже были запрещены, так что теперь юноши почувствовали себя и вовсе как в ловушке.

Наставник Порион требовал, чтобы они продолжали тренировки, но Корин был слишком подавлен и часто напивался. Одетый с ног до головы в черное, он или сидел один в своих палатах, или бродил по садам на крыше дворца, почти не отвечая, если с ним кто-нибудь заговаривал. И похоже, единственными, чье общество он мог выносить, были его отец и Нирин.

В конец месяца ветер переменился, и дризиды предсказали, что теперь воздух очистится. Но вместо этого обрушилась новая, еще более опустошающая болезнь. Судя по донесениям, приходившим отовсюду, началось все в сельской местности, и вспышки случились везде, от Илани до Грэйхеда. В Эро первые случаи новой болезни были отмечены у нижних рынков, и, прежде чем они были закрыты, напасть уже поползла вверх, к крепости.

Теперь это была оспа, и начиналась она с небольшой боли в горле, а через день все тело заболевшего уже покрывалось маленькими черными нарывами. Если болезнь останавливалась в области шеи, больной выживал; но гораздо чаще черные точки расползались по лицу, потом добирались до глаз, рта и, наконец, поражали горло изнутри. Кризис наступал обычно через пять дней, и к концу пятого дня страдалец оказывался либо мертв, либо чудовищно изуродован и зачастую слеп. Ауренфэйе раньше уже видели такую болезнь, и через считанные дни после начала эпидемии ни одного из них не осталось в столице.

Нирин объявил, что все это – дело рук предателей-волшебников, вставших на путь некромантии. Гончие удвоили свои усилия, несмотря на все большее недовольство народа, особенно – сожжением жрецов. Вокруг храмов и святилищ Светоносного начались настоящие бунты. Королевские солдаты безжалостно подавляли такие выступления, но сожжения теперь снова перенесли за городские стены.

Полумесяц Иллиора стал появляться везде – он был нацарапан на стенах, нарисован на дверных косяках и на оконных рамах, даже начерчен белым портновским мелом на траурных знаменах. Люди проскальзывали в храмы Светоносного под покровом тьмы, чтобы принести подношения и попросить совета.

Волшебники оказались странным образом не подвержены оспе, но Айя все же не решилась навестить Тобина из страха принести заразу с собой. Вместо того она воспользовалась чарами переноса, разработанными Аркониэлем, чтобы послать Тобину, Ки и Фарину маленькие амулеты из слоновой кости, на которых были начертаны символы Иллиора.

Болезнь свирепствовала все сильнее, горы трупов, покрытых черными отметинами, скапливались прямо на улицах – перепуганные родственники выбрасывали из дома заболевших, едва заметив первые признаки страшного недуга. Возможно, некоторые из них умерли уже после того, как ослепли и пытались найти помощь, которую никто не собирался им оказывать. Любого, кого хотя бы просто заподозрили в том, что он несет заразу, могли насмерть забить камнями на улице. Король рассылал приказы, повелевая больным оставаться в домах под страхом смертной казни. Вскоре, однако, выполнять приказ стало почти некому. При этом сильные люди – и в первую очередь мужчины, солдаты, – казалось, особенно легко подхватывали заразу и лишь немногие из них оставались в живых, в то время как старые и немощные, заболев, отделывались шрамами на коже.

Город погружался в отчаяние, зато Айя и ее соратники становились смелее. Именно они начертили первые полумесяцы на стенах городских домов, и они нашептывали всякому, кто готов был их слушать: «Пока правит прямая наследница Фелатимоса, Скала не будет покорена. Она уже идет к нам!»

В тайном укрытии под заброшенными лавками и мастерскими ауренфэйе теперь жили двадцать два волшебника. Юный «замутнитель» умов Эйоли тоже присоединился к ним, когда снег отрезал его от лагеря Аркониэля в горах.

Лишенные своих обычных развлечений, компаньоны вскоре нашли себе занятие. Тобин вновь занялся скульптурой и давал уроки любому желающему. Ки и Лута проявили некоторые способности. Лисичка умел рисовать и писать красками, и они все вместе взялись за создание новых нагрудных лат и шлемов. Никидес, несколько смущаясь, признался, что умеет показывать фокусы.

Калиэль попытался организовать нечто вроде театра из наиболее талантливых, но через несколько недель юноши уже смертельно надоели друг другу. Не имея возможности навещать своих подружек в городе, большинство старших юношей снова принялись развлекаться со служанками. Зуштра был помолвлен с молодой герцогиней, однако в течение первых месяцев официального траура играть свадьбы запрещалось.

Женские боли теперь беспокоили Тобина чаще, уже независимо от лунной фазы. Обычно они случались короткими приступами, но иногда, особенно в дни новолуний и полнолуний, Тобин чувствовал, как что-то шевелится у него в животе, будто это пихается ребенок Алии. Это было пугающее ощущение, но хуже всего было то, что Тобин не мог ни с кем поговорить об этом. Ему начали сниться новые сны – или, скорее, один и тот же сон, повторявшийся из ночи в ночь в разных видах.

Сначала он видел башню своего замка. Тобин стоял посреди старой комнаты его матери, а вокруг громоздились обломки мебели и горы старых лоскутов и шерстяной пряжи. Из тени выходил Брат и за руку вел его вниз по лестнице. В густой темноте Тобин ничего не видел, ему приходилось доверяться призраку и ногой нашаривать потертые каменные ступени.

Все вокруг было точно таким, как помнил Тобин, но когда они достигали конца лестницы, дверь внезапно распахивалась, и они оказывались стоящими на краю высокого обрыва над морем. Сначала Тобину казалось, что это утес возле Сирны, но когда он оглядывался вокруг, то видел вдали зеленые склоны холмов, а за ними – острые каменные вершины. Какой-то старик смотрел на него с одного из холмов. Он был слишком далеко, чтобы рассмотреть его черты, но на нем был плащ волшебника, и он махал Тобину рукой, как знакомому.

Брат стоял рядом и подталкивал Тобина так близко к обрыву, что пальцы ног Тобина уже свисали над пропастью. Далеко внизу сверкал, как зеркало, широкий залив, лежащий между двумя длинными полосами земли. И, как это может быть только во сне, Тобин видел отражение их лиц в воде – женское лицо и лицо Брата, которое вдруг превращалось в лицо Ки. И каждый раз Тобин во сне удивлялся этому.

Неуверенно стоя над пропастью, женщина, в которую он превращался, поворачивалась и целовала Ки. Она слышала, как незнакомец с холма что-то кричал ей, но ветер уносил его слова прочь. Едва ее губы касались губ Ки, порыв ветра сбрасывал ее с обрыва, и она падала…

Сон каждый раз кончался на этом, и Тобин, резко просыпаясь, обнаруживал, что сидит в постели, сердце его бешено колотится, а в низу живота горячо пульсирует кровь. Тобин больше не пытался обмануть себя на этот счет. И если ночью Ки поворачивался во сне и тянулся к нему, Тобин выскакивал из постели и остаток ночи проводил, шатаясь по дворцовым коридорам. И, страстно желая того, на что не смел надеяться, он прижимал к губам пальцы, пытаясь вспомнить тот поцелуй.

Сон всегда портил ему настроение, и на следующий день он бывал слегка рассеян. Не раз и не два Тобин ловил себя на том, что пристально смотрит на Ки и представляет себе в реальности тот поцелуй во сне. Но он быстро прогонял подобные мысли, а Ки ничего не замечал, занятый более ощутимыми забавами с несколькими вполне сговорчивыми служанками.

Ки теперь удирал с ними чаще прежнего и иногда не возвращался до самого рассвета. По негласному соглашению Тобин не выражал недовольства этими вылазками, а Ки не хвастался победами, во всяком случае перед Тобином.

В одну из ветреных ночей месяца клесина Тобин снова остался один, работая над рисунком к комплекту драгоценных брошей для траурного плаща Корина. Ночь была ненастной, и ветер печально завывал в трубах. Никидес и Лута заходили к Тобину, но он не был расположен к общению. Ки отправился на свидание с некоей Ранар, девушкой из бельевой.

Работа на время отвлекла Тобина от преследовавших его мыслей. Он достиг большого мастерства в своем деле, даже прославился. То, что он делал для своих друзей все эти годы жизни при дворе, очаровывало и приковывало взгляды. И многие в знак благодарности присылали ему подарки – вместе с драгоценными металлами и камнями и с просьбой сделать еще что-нибудь на память. Никидес заметил как-то, что это не просто обмен дарами, а нечто вроде возможности в последующем поддержать отношения. Кто бы отказался, чтобы любимый племянник короля вспомнил о нем добрым словом? Тобин был достаточно хорошо знаком с историей, чтобы оценить мудрость такого замечания, и принимал большинство заказов.

Однако его самого интересовала прежде всего работа. Собственными руками воплотить в реальную вещь некий образ, возникший в его уме, – это доставляло ему удовольствие, как ничто другое.

Он уже почти закончил вырезать первую модель на воске, когда Балдус доложил о госте.

– Я занят. Кто там? – проворчал Тобин.

– Это я, Тобин, – сказал Фарин, глядя поверх головы пажа. Его плащ был забрызган каплями дождя, а светлые волосы растрепаны ветром. – Подумал, вдруг тебе захочется сыграть партию в бакши.

– Входи! – воскликнул Тобин, и его мрачное настроение тут же улетучилось. Прошло уже несколько недель с того дня, как им с Фарином удалось побыть наедине. – Балдус, прими плащ сэра Фарина и принеси нам вина. И пошли кого-нибудь за едой… черный хлеб, холодное мясо и сыр. И горчицу не забудь! Стой, не надо вина. Принеси лучше эля.

Фарин усмехнулся, когда паж убежал.

– Это пища казарм, мой принц.

– А мне она по-прежнему нравится, и нравится компания, которая обычно бывает за таким столом.

Фарин сел рядом с ним у рабочего стола и всмотрелся в незаконченные рисунки украшений.

– Твоя мать могла бы гордиться тобой. Я помню, как она в первый раз дала тебе кусочки воска.

Тобин удивленно посмотрел на капитана; Фарин очень редко упоминал о герцогине.

– Твой отец тоже кое-что умел, – добавил Фарин. – Но истинным художником из них двоих была она. И все же… если бы ты видел, как он трудился над твоим игрушечным городом! Подумай, он ведь выстроил весь Эро, какая филигранная работа!

– Вот если бы он увидел это… – Тобин показал на три миниатюрных сооружения из дерева и глины, стоявшие на полке над скамьей. – Помнишь Старый дворец, что он построил?

Фарин улыбнулся.

– О да! Насколько я помню, основой послужил ящик из-под соленой рыбы.

– А я и не заметил! Ну, мои постройки не лучше в этом смысле. Когда чума наконец утихнет, я хочу поговорить с настоящими строителями и попрошу научить меня кое-чему. Я вижу в уме здания и, храмы с белыми колоннами, даже купола, огромные, каких нет в Эро.

– Ты их обязательно построишь. У тебя душа творца, но и воина тоже.

Тобин бросил на капитана удивленный взгляд.

– Знаешь, мне это уже говорили.

– И кто же?

– Один ауренфэйе, золотых дел мастер по имени Тирал. Он сказал, что в мои руки вложили умения и Иллиор, и Дална и что мне доставляет больше удовольствия создавать вещи, чем сражаться.

Фарин медленно кивнул, потом спросил:

– А что ты сам думаешь, ты ведь уже испытал и то и другое?

– Я ведь хороший воин, правда? – в свою очередь задал вопрос Тобин, зная, что Фарин едва ли не единственный в мире человек, который даст ему честный ответ.

– Конечно хороший! Но я спросил не об этом.

Тобин взял тонкий трехгранный напильник и принялся вертеть его в пальцах.

– Мне кажется, ауренфэйе был прав. Я горжусь тем, что умею сражаться, и я не боюсь битвы. Но я чувствую себя гораздо счастливее, когда занимаюсь этим.

– Тут нечего стыдиться.

– А мой отец сказал бы то же самое?

Вернулся Балдус с двумя слугами; они принесли бутылки и подносы и захлопотали, накрывая стол возле очага. Потом Тобин отослал их и наполнил чаши элем, пока Фарин нарезал ломтями мясо и сыр и, уложив все на толстые ломти хлеба, ставил поближе к огню, чтобы согреть.

– Почти как дома, так хорошо… – вздохнул Тобин, наблюдая за Фарином. – Как давно мы с тобой не сидели вдвоем у огня! А почему это ты надумал зайти именно сегодня?

– О, я давно собирался. Но как раз сегодня меня навестила очень странная особа. Некая женщина по имени Лхел, и она утверждала, что хорошо знакома с тобой. Ну да, по твоему лицу сразу видно, ты знаешь это имя.

– Лхел? Но как она здесь очутилась?!

Сердце Тобина перевернулось в груди, когда в его памяти вспыхнуло предостережение Айи. Что делать, если Лхел выдала Фарину его тайну?

Фарин почесал в затылке.

– Ну, это и есть самое странное. Она, похоже, на самом деле и не приходила… Понимаешь, я сидел в своей комнате, читал и вдруг услышал, как меня кто-то окликает по имени. Когда я обернулся, то увидел, что это маленькая женщина горного народа и она висела посреди комнаты в круге света. Я даже видел за ее спиной замок, так же отчетливо, как вижу сейчас тебя. Если честно, я даже думал, что это мне просто приснилось; но теперь понимаю, что нет.

– Но зачем она явилась к тебе?

– Представь себе, мы с ней неплохо поболтали… – Взгляд Фарина наполнился грустью. – Я не такой умный, как твой отец или Аркониэль, но все-таки я не дурак. И она не сказала мне ничего такого, о чем я уже не догадывался бы.

Тобину давным-давно хотелось рассказать Фарину всю правду, но теперь он был вынужден просто сидеть и ошеломленно ждать, когда Фарин скажет наконец, что именно поведала ему Лхел.

– Меня не было в замке, когда ты родился, – сказал капитан, наклоняясь, чтобы перевернуть ломти хлеба, лежавшие на горячих камнях. – И мне всегда казалось странным, что Риус отослал меня в такой момент с поручением, с которым прекрасно справился бы управляющий. Но я всегда думал, что этого захотела твоя мать.

– Моя мать?

– Она всегда ревновала герцога ко мне, Тобин, хотя, видит Иллиор, я не давал к тому повода.

Тобин нервно заерзал в кресле.

– Ки мне рассказал… Ну, насчет тебя и моего отца.

– Вот как, рассказал? Ну, все это было задолго до его женитьбы, но, конечно, и тайной не было. Я много раз просил перевести меня в другое место, но Риус и слышать ничего не хотел. В общем, в ту ночь я решил, что таково было ее желание – чтобы меня не было поблизости. И я вообще не задумывался об этом до дня смерти твоего отца. Я ведь тебе рассказывал, что его последние слова были о тебе, помнишь? Но я никогда не говорил тебе, что именно он сказал. Он знал, что умирает… – Фарин замолчал, чтобы откашляться. – Извини. Наверное, ты думаешь, что спустя такое время… Но для меня все это было словно вчера. С последним вздохом он прошептал мне: «Защищай мое дитя даже ценой своей жизни. Тобин должен править Скалой». Да простит меня Иллиор, но я подумал, что его ум уже помутился. Однако позже, когда я говорил об этом с Аркониэлем, по его взгляду я понял, что слова Риуса не были ошибкой. Аркониэль не стал ничего мне объяснять, он лишь спросил, готов ли я исполнить данную твоему отцу клятву, зная не больше, чем уже знал. Ты догадываешься, конечно, что я ответил.

Тобин сморгнул подступившие к глазам слезы.

– Я всегда тебе верил.

Фарин прижал кулак к груди.

– Прошу, и впредь всегда доверяй мне, Тобин. Как я уже говорил, я не слишком умен, но и не дурак, и я думал, что, может быть, из-за всех этих войн и болезней ты останешься последним наследником трона. Но потом случились разные другие вещи, заставившие меня задуматься. Ну, например, что вы с Ки зовете твоего призрачного двойника братом, а не сестрой.

– Ты слышал? И никогда ни о чем не спросил!

– Я дал Аркониэлю слово, что не стану задавать вопросов.

– Но теперь явилась Лхел и рассказала тебе о нем?

– Ей и не надо было. Я его видел.

– Где?!

– В доме лорда Оруна, в тот день, когда Орун умер.

– Это он убил Оруна! – вырвалось у Тобина.

– Я так и подумал. Он еще склонялся над телом, когда я вышиб дверь. Я сначала подумал, что это ты, и лишь потом разобрался… Великий Свет, я не знаю, как ты выдержал все эти годы! У меня от одного воспоминания о нем кровь стынет!

– Но ты не рассказал о нем Айе.

– Я думал, ты расскажешь.

– А что еще сказала тебе Лхел? Обо мне.

– Что однажды ты должен будешь заявить права на трон. А я должен быть всегда наготове и никогда не сомневаться в тебе.

– И все?

– Все, только она еще добавила, что давно наблюдает за мной и у нее обо мне хорошее мнение. – Фарин покачал головой. – Я понял, что она собой представляет, как только увидел колдовские символы на ее щеках, и все равно мне приятно, что она обо мне хорошо думает.

– Она всегда говорила, что Айя и отец должны были рассказать обо всем тебе. И Аркониэль тоже так думал. Но Айя запретила. Я знаю, отец посвятил бы тебя во все, если бы не Айя.

– Это не имеет значения, Тобин. Он на свой лад объяснил мне все в тот момент, когда это было действительно важно.

– Но вообще-то они промолчали ради твоей защиты, – признался Тобин, хотя все равно до сих пор сердился на Айю за это. – Айя говорит, Нирин может заглядывать в умы. Мне пришлось научиться прикрывать свои мысли. Поэтому Ки тоже до сих пор ничего не знает. Ты ведь ему не скажешь?

Фарин протянул Тобину ломоть теплого хлеба с сыром.

– Конечно не скажу. Но я представляю, как трудно тебе было хранить секрет все эти годы. Особенно от Ки.

– Ты не представляешь, сколько раз я чуть не сболтнул лишнее! А теперь…

– Да, теперь. – Фарин откусил кусок хлеба и долго жевал, прежде чем заговорить снова. Наконец он вздохнул и сказал: – Ки знает, какие чувства ты к нему испытываешь, Тобин. Любой это поймет, все ведь видят, как ты смотришь на него. И он тебя тоже любит на свой лад, но не так, как ты от него ожидаешь.

Тобин почувствовал, как к лицу приливает кровь.

– Да знаю я. У него с полдюжины девочек разом. Он и сейчас с одной из них.

– Он истинный сын своего отца, Тобин, он просто не может не гульнуть. – Фарин искоса посмотрел на Тобина. – А ведь есть и такие, кого ты мог бы осчастливить своим ласковым взглядом.

– Меня это не интересует! – Но тут же любопытный голос в его голове спросил: «И кто же это?»

– И все-таки нельзя об этом не думать. Лхел так и говорила. Парень твоего возраста должен проявлять интерес к девушкам, особенно принц, которому предстоит сделать выбор.

– Да кому какое дело?

– Людям есть дело. И Ки будет легче, если ты станешь выглядеть чуть более счастливым.

– Это Лхел тебе сказала?

– Нет, Ки.

– Ки? – Тобину захотелось провалиться сквозь землю.

– Он не может ответить на твои чувства так, как тебе того хотелось бы, и его это ранит. Ты ведь знаешь, он бы все для тебя сделал, если бы мог.

На это Тобину сказать было нечего.

– Но ведь меня всегда считали странным. Пусть бы и дальше так думали.

– У тебя есть хорошие друзья, Тобин. И совсем скоро ты узнаешь, насколько они верны тебе. Знаю, тебе нелегко…

– Знаешь?! Да откуда тебе знать! – Как будто все долгие годы страха, тайны и боли разом навалились на Тобина. – Откуда тебе знать, что это такое – когда приходится постоянно лгать и когда тебе тоже лгут? Ты не понимаешь, каково это – не знать даже, как выглядит твое настоящее лицо, пока тебе его кто-то не покажет! А Ки? Мой отец хотя бы понимал твои чувства!

Фарин откусил еще кусок хлеба.

– А ты думаешь, мне от этого было легче, да? Нисколько не легче.

Гнев Тобина испарился, он почувствовал жгучий стыд. Как он мог так нападать на Фарина, самого верного из всех людей, да еще когда тот узнал так много? Соскользнув с кресла, Тобин обнял капитана, уткнувшись лицом в его плечо.

– Прости. Я не вправе был так говорить!

Фарин похлопал Тобина по спине, как будто Тобин все еще был маленьким мальчиком, которого он носил на плечах.

– Все в порядке. Просто ты начинаешь понемногу видеть мир таким, какой он есть.

– Я уже его повидал. Этот мир безобразен и полон ненависти.

Фарин одним пальцем подцепил подбородок Тобина, заставив принца поднять голову, и посмотрел ему прямо в глаза.

– Может, мир и таков. Но насколько я понимаю, ты здесь как раз для того, чтобы сделать его лучше. Много людей уже пострадали ради тебя. Твой отец умер ради твоего будущего, и твоя бедная матушка тоже. Но ты не один, пока я жив. Когда бы ни пришел твой час, обещаю, я не допущу, чтобы ты остался один.

– Я знаю… – Тобин сел на место и вытер нос. – Придет день, и я сделаю тебя великим и богатым лордом, и никто не сможет мне помешать.

– А мне можно высказаться по этому поводу? – Светлые, голубые глаза Фарина вспыхнули весельем и любовью, когда он протягивал Тобину еще один ломоть хлеба. – Тобин, я нахожусь именно на том месте, на каком хочу находиться. И я всегда хотел только этого!