Текст книги "Штурвал тьмы"
Автор книги: Линкольн Чайлд
Соавторы: Дуглас Престон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 29 страниц)
Глава 80
Стояло раннее утро, с неба капал мелкий дождь. Ле Сёр, прислонившись к тиковым поручням на носу «Британии», смотрел, как темная масса пассажиров с гигантского судна проталкивается вдоль палуб к выходу; слышались раздраженные голоса, каждый старался первым пробиться к сходням, каждый стремился сойти с корабля как можно скорее. Большинство машин технической помощи уже покинуло порт, и теперь настала очередь высадки на берег оставшихся людей. На пристани, вытянувшись в линию, стояли автобусы, готовые к перевозке бедолаг в местные отели и частные дома, добровольно предоставленные ньюфаундлендцами.
Палубные матросы готовились перемещать рабочие тросы, и выкрики корабельной команды смешивались с визгливыми возгласами недовольства и угроз со стороны пассажиров. Ле Сёра поражало, откуда у них только берутся силы возмущаться. Им чертовски повезло, что они вообще выжили.
В ускоренном темпе натянули тросы, ограждающие ленты, установили передвижные стойки, чтобы обеспечить быструю и надежную высадку пассажиров. У сходного трапа Гордон увидел Кемпера, который давал людям последние наставления, – согласно распоряжениям Канадской конной полиции, каждого пассажира надлежало идентифицировать, сфотографировать и препроводить в автобус. Каждого, без исключений.
Ле Сёр знал, что им это не понравится. Но корпорация, как ни крути, обязана была составить официальный документ, список тех, кто сошел с корабля на берег, – чтобы разобраться, кто погиб, кто ранен, кто остался цел. Корпорации, как ему сказали, нужно было получить фотографии и прочее, дабы впоследствии физически не пострадавшие пассажиры не вчиняли иски о возмещении ущерба здоровью. Даже после того, что случилось, речь по-прежнему в первую очередь шла о деньгах.
Шлюз над сходными мостками был поднят, и темный ручеек пассажиров потек вниз. И кто бы мог подумать: первым у выхода оказался упитанный джентльмен в запачканном смокинге, рвущийся вперед и расталкивающий женщин и детей. С громким криком ринулся он вниз по сходням, в безветренном воздухе его пронзительный голос разносился аж до самого носа корабля.
– Проклятие, я хочу поговорить с человеком, который тут за все отвечает! Я не стану фотографироваться, как какой-нибудь преступник!
Буян прорвался сквозь заслон из членов экипажа, отвечающих за высадку пассажиров, но с портовыми грузчиками Сент-Джонса и офицерами Канадской конной полиции, вызванными помогать при эвакуации, шутки были плохи. Они преградили ему путь, и когда толстяк оказал сопротивление, стражи порядка просто защелкнули на нем наручники и оттащили его в сторону.
– Руки прочь от меня! – орал дебошир. – Как вы смеете?! Я заправляю двадцатипятимиллиардным фондом в Нью-Йорке! Здесь что, коммунистическая Россия?
Его проворно оттащили в сторону, к поджидающему полицейскому фургону, и под непрекращающиеся крики затолкали внутрь. Его пример подействовал отрезвляюще на всех, кто также хотел устроить скандал.
Ле Сёр заставил себя отвлечься и перестал прислушиваться к нервным голосам, исполненным претензий и жалоб. Он понимал, почему люди недовольны, и сочувствовал им, но это был самый быстрый способ эвакуировать их с потерпевшего бедствие судна. К тому же еще предстояло разыскать серийного убийцу.
К нему подошел Кемпер, также прислонился к ограждению и стал наблюдать за высадкой людей с более выигрышной позиции. Оба переживали схожее чувство усталого, молчаливого сострадания.
Мысли Ле Сёра перенеслись к предстоящей Морской комиссии по расследованиям, к дознанию, которое ждало впереди. Он задавался вопросом, как станет рассказывать про ту странную сущность, которая на его глазах набросилась на Мейсон. Поневоле то зрелище наводило на мысль об одержимости бесами. С тех самых пор как это произошло, Гордон десятки раз прокручивал в голове последовательность событий и все равно ни на йоту не приблизился к пониманию, что же за дьявольщину видел. И что он скажет? «Я видел, как на Мейсон напал призрак»? Как ни рассказывай, подумают, что он уклоняется от ответа или вообще спятил. Нет, невозможно и помыслить о том, чтобы сказать правду. Придется сказать, что с Мейсон случился какой-то припадок, например эпилептический, и умолчать об остальном. Пусть медэксперты гадают, что произошло с ее телом, почему оно сделалось мягким и обвисшим точно спущенная шина.
Капитан вздохнул, глядя на нескончаемую вереницу людей под моросящим дождем. Сейчас, конечно, пассажиры не выглядели сильными и преуспевающими, а напоминали скорее беженцев.
Его мысли продолжали возвращаться к происшествию с Мейсон. Быть может, он всего этого вовсе и не видел? Быть может, то был просто сбой в питании видеосистемы? В конце концов, это же могла быть какая-нибудь пылинка, попавшая в камеру и увеличенная в сотни раз, которая стала перемешаться толчками под действием вибрации судовых двигателей. Наверное, нервное напряжение и усталость побудили его увидеть то, чего не было.
Да, так оно все и было. Ничего другого и быть не могло.
Ле Сёр опять вспомнил то, что потом обнаружили на мостике: обмякший труп старшего помощника Мейсон, странно исковерканный, похожий на пустой мешок, в котором кости превратились в кашу…
Первого помощника отвлекло появление знакомой фигуры. К нему приближался дородный осанистый мужчина с тростью и белой гвоздикой на безупречно чистом лацкане. При виде его Кемпер издал негромкий сдавленный звук, а Ле Сёр почувствовал, как холодеет в груди: Йен Эллиотт, генеральный директор пароходной компании «Северная звезда». Несомненно, этот человек прилетел сюда, чтобы лично председательствовать на публичном процессе. Ле Сёр судорожно сглотнул – похоже, все гораздо хуже, чем он предполагал. Эллиотт энергичным шагом подошел к ним.
– Капитан Ле Сёр?
Гордон напряженно выпрямился.
– Сэр?
– Я хотел вас поздравить.
Это прозвучало так неожиданно, что на какой-то момент Ле Сёр растерялся. Наверное, галлюцинация. Бог свидетель, он так устал, что ему вполне может мерещиться.
– Сэр? – переспросил он.
– Благодаря вашему мужеству, искусству судовождения и хладнокровию «Британия» до сих пор на плаву. Я еще не знаю всех подробностей, но, судя по тому, что мне известно, все могло обернуться совершенно иначе. Мне захотелось поблагодарить вас лично, и вот я здесь.
И глава корпорации протянул ему руку. С чувством нереальности происходящего Ле Сёр ее пожал.
– Даю вам возможность закончить эвакуацию. Но как только все пассажиры покинут корабль, пожалуй, вы могли бы просветить меня относительно деталей.
– Конечно, сэр.
– А кроме того, существует еще вопрос «Британии».
– Вопрос, сэр? Не уверен, что понимаю.
– Что ж, как только судно отремонтируют и приведут в порядок, ему потребуется новый капитан, не так ли? – И, чуть улыбнувшись, Эллиотт повернулся и зашагал прочь.
Молчание нарушил Кемпер.
– Вот это номер! Не могу поверить, черт подери, – пробормотал он.
Ле Сёр тоже едва верил собственным ушам. Очевидно, именно такой смысл хотят придать событиям пиарщики «Северной звезды». Выставить экипаж героями, спасшими более двух с половиной тысяч жизней. А может, и нет. В любом случае он не станет допытываться. И будет рад рассказать Эллиотту все, что знает, – ну почти все…
Его сбил с мысли офицер Канадской конной полиции.
– Кто из вас мистер Кемпер?
– Я.
– Здесь находится джентльмен из ФБР, который хочет поговорить с вами.
Ле Сёр увидел, как из тени судовых надстроек выступил худой человек. Он узнал в нем специального агента ФБР Пендергаста.
– Что вам угодно? – спросил шеф службы безопасности.
Алоиз вышел вперед, на свет. Черный костюм сидел на нем безупречно, лицо было мрачным ему под стать, похожим на лицо покойника. Впрочем, так выглядел любой сходящий со злополучного корабля. Под мышкой у детектива торчал длинный узкий ящик красного дерева. По другую сторону, опираясь на его руку, шла. молодая женщина с короткими темными волосами и мертвенно-серьезными глазами.
– Благодарю вас, мистер Кемпер, за чрезвычайно интересный вояж. – И с этими словами Пендергаст высвободил руку и запустил в саквояж.
Кемпер настороженно следил за его манипуляциями.
– Нет нужды давать на чай корабельным офицерам, – грубо отрезал он.
– Я думаю, вы с удовольствием примете эти чаевые, – ответил Пендергаст, извлекая на свет сверток в непромокаемой ткани.
– Что это? – спросил Кемпер, принимая пакет.
Но спецагент больше ничего не сказал. Просто повернулся на каблуках и вместе со спутницей растворился в полумраке раннего утра, направляясь в сторону людского потока.
Ле Сёр смотрел, как Кемпер разворачивает сверток.
– Похоже на ваши триста тысяч долларов, – заметил он, а Кемпер в молчаливом изумлении пялился на грязные пачки банкнот.
– В жизни не встречал более странного человека, – пробормотал Кемпер, будто разговаривая сам с собой.
Ле Сёр его не слышал. Он все думал о заколдованном, демоническом облаке, которое поглотило капитана Мейсон.
эпилог
Лето наконец пришло в долину Лльолунг. Река Цангпо ревела в каменном русле, питаясь талыми снегами с великих гор. Трещины и впадины на дне ущелья наполнились цветами. Черные орлы парили над утесами; их пронзительные крики эхом отдавались от громадной стены из гранита в верховьях долины, смешиваясь с рокотом водопада, увенчанного плюмажем водяной пены. Вырываясь из теснин русла, поток перистыми гребешками низвергался на разбросанные внизу камни. И надо всем высились три горные громады: Дхаулагири, Аннапурна и Манаслу – в мантиях из вечных льдов и снегов, словно три холодных далеких властелина.
Пендергаст и Констанс ехали бок о бок по узкой тропе, ведя в поводу черного пони, к спине которого был привязан длинный ящик, завернутый в парусину.
– Мы окажемся на месте еще до заката, – обронил Пендергаст, глядя на едва заметную тропу, вьющуюся вверх по открытому гранитному склону.
Некоторое время они ехали в молчании.
– Я нахожу любопытным, – вновь заговорил спецагент, – что Запад, настолько продвинутый во многих отношениях, все еще находится во тьме Средневековья, когда дело касается понимания глубин человеческого разума. Агозиен – превосходный пример того, насколько более продвинут Восток в этой области.
– У тебя есть какие-то соображения о том, как он может функционировать?
– На самом деле, по странному совпадению, я как раз прочел статью в «Тайме», которая может пролить на это некоторый свет. Статья о недавно открытом математическом объекте под названием «Е-восемь».
– «Е-восемь»?
– Да, «Е-восемь» открыла группа ученых Массачусетского технологического института. Суперкомпьютер, постоянно работая в течение четырех лет, должен был решить двести миллиардов уравнений, с тем чтобы вывести некий образ – надо сказать, весьма несовершенный, по общему признанию. Я был поражен его сходством с Агозиеном.
– Что же он собой представляет?
– Нечто довольно неопределенное. Чрезвычайно сложное изображение, состоящее из взаимосвязанных линий, точек и поверхностей, сфер внутри сфер. Оно занимает около двухсот пятидесяти математических измерений. Говорят, что «Е-восемь» самый симметричный из возможных объектов. Более того, физики считают, что «Е-восемь» может быть отображением глубокой внутренней структуры самой Вселенной – реально существующей геометрией пространственно-временного континуума. Трудно себе представить, что тысячу лет назад монахи в Индии каким-то образом открыли этот удивительный и уникальный образ и перенесли его на полотно.
– Пусть даже так, я все равно не понимаю. Как может простое созерцание чего-либо изменить разум?
– Точно не знаю. Геометрия этого образа каким-то образом активизирует нервную сеть мозга. Это создает резонанс, если угодно. Возможно, на глубинном уровне наш мозг сам отражает фундаментальную геометрию Вселенной. Агозиен – редкое пересечение неврологии, математики и мистицизма.
– Поразительно.
– В восточной философии и мистицизме существует много такого, что неповоротливому западному уму еще предстоит постичь. Но мы начинаем наверстывать упущенное. Ученые, такие как Харвард, к примеру, едва приступив к изучению воздействия тибетской медитативной практики на ум, к своему изумлению, обнаружили, что она действительно вызывает долговременные физические изменения в мозгу и теле.
Путники достигли переправы через Цангпо. Мелкая и широкая у брода, она весело скакала по галечному руслу воздух полнился веселым журчанием. Лошади опасливо ступили в стремительный поток, осторожно нащупывая дорогу.
– А дымный призрак? Этому тоже есть какое-то научное объяснение?
– Научное объяснение есть всему, Констанс. Не существует чудес или волшебства, – только научные знания, которые мы еще не открыли. Дымный призрак, так называемая тульпа, или мыслеформа – сущность, созданная путем интенсивной фокусировки воображения.
– Монахи обучали меня некоторым техникам создания тульпы и предостерегали от таящейся здесь опасности.
– Это крайне опасно. Данный феномен впервые описала французский исследователь Александра Давид-Неэль. Она изучала секреты создания тульпы не так далеко отсюда, возле тибетского озера Маносавар. Француженка упорно и энергично экспериментировала и, похоже, начала визуализировать пухлого жизнерадостного маленького монашка по имени брат Тук[52]52
Духовник Робина Гуда.
[Закрыть]. Поначалу монах существовал только в ее воображении, но постепенно начал жить собственной жизнью и время от времени делался виден, когда мелькал над лагерем и пугал спутников Давид-Неэль. Далее дела пошли хуже: Александра потеряла контроль над монахом, и тот начал видоизменяться в нечто высокое, сухощавое и гораздо более зловещее. Порождение фантазии вышло из-под контроля – точь-в-точь как наш дымный призрак. Исследовательница попыталась уничтожить его, но тульпа энергично сопротивлялась, и конечным результатом стало физическое единоборство, в котором Давид-Неэль едва не погибла. Тульпу на борту «Британии» создал наш друг Блэкберн – и она же его и убила.
– Значит, он был мастером, адептом?
– Да. В молодости путешествовал и изучал эти науки в Сиккиме. Он сразу же понял, что такое Агозиен и как его можно использовать – к большому несчастью для Джордана Эмброуза. То, что дело кончилось именно Блэкберном, отнюдь не простое совпадение. В передвижении этого предмета по миру нет ничего случайного. Можно сказать, что Агозиен старался выйти на Блэкберна, используя Эмброуза в качестве посредника. Блэкберн, с его миллиардами и смекалкой владельца интернет-компании, находился в идеальном положении для того, чтобы распространить образ Агозиена по всему земному шару.
Некоторое время путники ехали в молчании.
– Знаешь, – проговорила Констанс, – ты никогда не объяснял мне, каким образом тебе удалось натравить тульпу на капитана Мейсон.
Пендергаст ответил не сразу. Было совершенно очевидно, что это воспоминание для него до сих пор болезненно.
– Когда я высвободился из его волчьей хватки, то позволил сформироваться в сознании одному-единственному образу – образу Агозиена. В двух словах: я внедрил этот образ в тульпу и дал ей новый объект желания.
– Ты поменял ее цель.
– Именно. Когда тульпа нас покинула, она стала выискивать тех, кто зачарованным взором смотрел на Агозиен. А в случае Мейсон – и стремившихся к разрушению. И тульпа истребила обоих.
– А потом?
– Понятия не имею, куда она ушла. Если считать, что события совершили полный цикл и все вернулось на круги своя, возможно, она вернулась на тот самый план тонкого мира, с которого была вызвана. А может, просто растворилась со смертью своего создателя. Интересно услышать точку зрения монахов по этому поводу.
– То есть в конце концов она послужила во благо.
– Можно сказать и так, хотя сомневаюсь, что добро – та идея, которую она была способна понять или которой озаботиться.
– Тем не менее ты воспользовался ею, чтобы спасти «Британию».
– Верно. И в результате чувствую себя чуть менее подавленным по поводу того, что оказался не прав.
– Не прав? В чем?
– В том, что полагал, будто все убийства – дело рук одного и того же лица – пассажира. В действительности же Блэкберн виновен лишь в одном убийстве – на суше.
– Причем весьма эксцентрично. Похоже, Агозиен словно приподнимает крышку, выпуская на волю наиболее потаенные, жестокие и атавистические из человеческих импульсов.
– Да. Вот это и сбило меня с толку – схожий почерк преступников. Я исходил из того, что все убийства совершены одним и тем же лицом, хотя следовало понять, что убийц было двое, но оба действовали под одним и тем же злобным влиянием – Агозиена.
Они достигли подножия тропы, взбирающейся по утесу. Пендергаст спешился и благоговейным жестом положил руку на установленный здесь огромный камень-мани. Констанс последовала его примеру, а потом они стали подниматься по тропе, ведя лошадей в поводу. Через некоторое время путешественники достигли вершины, миновали разрушенную деревню и обогнули выступ горы, за которым, уже привычно, взору открылись остроконечные крыши, башни и скошенные крепостные валы монастыря Гзалриг Чонгг. Путники проехали каменистую осыпь, усеянную побелевшими костями – стервятники улетели, – и наконец прибыли в монастырь.
Ворота во внешней каменной стене открылись едва ли не прежде, чем прибывшие их достигли. Встречали два монаха; один увел верховых лошадей, а Пендергаст развьючил пони. Детектив сунул длинный ящик под мышку, и они с Констанс последовали за вторым монахом через окованные железом двери по темным коридорам, пропахшим сандаловым деревом и дымом благовоний. С медным подсвечником появился еще один монах и повел гостей в недра монастыря.
В комнате с золотой статуей Падмасамбхавы, тантрического Будды, монахи только что расселись на каменных скамьях, под председательством древнего настоятеля.
Пендергаст поместил ящик на пол и сам опустился на одну из скамей. Констанс села рядом.
Поднялся Цзеринг:
– Друг Пендергаст и друг Грин, мы рады вновь приветствовать вас в монастыре Гзалриг Чонгг. Пожалуйста, выпейте с нами чаю.
Принесли чаши со сладким, сдобренным маслом чаем, и все молча наслаждались трапезой. Затем Цзеринг заговорил вновь:
– Что вы нам привезли?
– Агозиен.
– Это не тот ящик.
– Подлинный ящик не уцелел.
– А Агозиен?
– Находится внутри – в первоначальном состоянии.
Некоторое время все молчали, потом заговорил древний настоятель, а Цзеринг стал переводить:
– Настоятель хотел бы знать: кто-нибудь смотрел на него?
– Да.
– Сколько человек?
– Пятеро.
– И где они теперь?
– Четверо мертвы.
– А пятый?
– Пятым был я.
Когда эти слова были переведены, настоятель резко поднялся с места и вперился в Алоиза взглядом. Затем приблизился к Пендергасту, схватил его костлявой рукой и с удивительной силой потянул вверх, заставляя подняться на ноги. Патриарх смотрел прямо в глаза, и несколько минут прошли в напряженном безмолвии. Наконец старик нарушил тишину.
– Настоятель говорит, что это поразительно, – перевел Цзеринг. – Ты выжег демона. Но ущерб остался, поскольку тот, кто испытал экстаз полной свободы зла, уже никогда не сможет забыть эту радость. Мы поможем тебе, но не сумеем вернуть всю целостность.
– Мне это известно.
Настоятель поклонился и, подняв ящик, передал подошедшему монаху.
– Тебе наша бесконечная благодарность, друг Пендергаст. Ты совершил великий подвиг – дорогой ценой.
Спецагент остался стоять.
– Боюсь, дело еще не совсем закончено. Среди вас есть вор. Судя по всему, один из монахов счел, что мир уже созрел для очищения, и организовал кражу Агозиена. Мы должны найти этого человека и остановить – не то Агозиен снова вырвется на волю.
Как только это перевели, настоятель повернулся и посмотрел на Пендергаста, чуть приподняв бровь. На лице его явно читалось замешательство. Потом он заговорил.
– Настоятель говорит, что ты прав, дело еще не завершено. Это не конец, а начало. Он просит меня сообщить тебе некоторые важные факты. Пожалуйста, сядь.
Пендергаст опустился на скамью, настоятель – тоже.
– После вашего отъезда мы выяснили, кто выпустил Агозиен в большой мир и зачем.
– Кто же это?
– Святой лама, заточенный в стене. Тот древний старец.
– Затворник?
– Да.
Джордан Эмброуз был очарован этим человеком и беседовал с ним. Лама позволил Эмброузу войти во внутренний монастырь и уговорил похитить Агозиен. Но не для того, чтобы очистить мир. Лама преследовал другую цель.
– Какую?
– Это трудно объяснить. Прямо перед вашим предпоследним приездом умер его святейшество Раланг Ринпоче. Он являлся восемнадцатой реинкарнацией того Ринпоче, который давным-давно основал этот монастырь. Монастырь не может продолжать существование без нашего реинкарнированного учителя. И потому, когда Ринпоче умирает, мы обязаны выйти в мир, чтобы найти его перевоплощение. Приводим в монастырь ребенка, которого растим и воспитываем как следующего Ринпоче. Таков был всегда наш путь. В 1919 году, когда умер семнадцатый Ринпоче, Тибет оставался еще свободной страной и было возможно выйти в мир и найти его перевоплощение. Но вот умер восемнадцатый Ринпоче, а Тибет оккупирован. Свободное перемещение монахов очень затруднено и опасно. Китайцы арестовывают наших братьев, посланных с этой миссией, бьют их, иногда даже убивают. Святой человек, замурованный в стене, знает очень много. Он знает предсказание, которое гласит: когда мы не сможем выйти и найти нового Ринпоче, тогда новый Ринпоче сам придет в Гзалриг Чонгг. Мы узнаем его, потому что он исполнит пророчество, данное в основополагающем священном тексте нашего монастыря.
Когда Агозиен двинется по Западному морю,
И тьма накатит волна за волной,
И воды яростно восстанут
И ударят в великий дворец пучин,
Тогда вы узнаете Ринпоче по его защитнику,
Который вернется с Зеленой Тарой,
Сквозь волны Западного моря.
Из разоренного дворца пучин.
Таким образом, дабы исполнить пророчество, святой праведник выпустил Агозиен в мир, чтобы увидеть, кто принесет его обратно. Ибо человек, который вернет его, является попечителем девятнадцатого Ринпоче.
Спецагент испытал редкую для себя эмоцию – полнейшее изумление.
– Да, друг Пендергаст, ты привел нам девятнадцатого Ринпоче. – Цзеринг смотрел на Алоиза с веселыми искорками в глазах. А потом устремил внимательный взгляд на Констанс.
Та поднялась с места.
– Опекун… простите, вы хотите сказать, что я перевоплощение Ринпоче? Но это абсурд – я родилась задолго до его смерти.
Улыбка монаха обозначилась явственнее.
– Я говорю не о тебе. Я говорю о ребенке, которого ты носишь.
Изумление Пендергаста удвоилось. Он повернулся к спутнице, которая смотрела на монаха с непередаваемым, загадочным выражением на лице.
– О ребенке? – повторил Пендергаст. – Но ты же ездила в Февершем. Я думал… я полагал…
– Да, – ответила Констанс, – я ездила в клинику. Но, приехав туда, поняла, что не смогу этого сделать. Даже… даже зная, что это его ребенок.
Воцарившееся молчание нарушил Цзеринг:
– Древняя молитва гласит: «Введи меня во все возможные несчастья. Только таким путем смогу я превратить зло в добро».
Констанс кивнула, бессознательно поглаживая припухлость на запястье, а потом улыбнулась – полутаинственно-полусмущенно.
