Текст книги "Заговор патрициев, или Тени в бронзе"

Автор книги: Линдсей Дэвис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 30 страниц)

LX

Когда Петроний Лонг перестал храпеть и поднялся, на него нахлынули противоречивые эмоции. Он понял, что мы спустились с горы в совершенно ином настроении по сравнению с тем, в котором уходили. Пока он спал, мы с Еленой допили его вино (хотя тут дело было не в деньгах); сейчас мы с ней сплелись в объятиях в тени, как щенки. Будучи человеком, который твердо придерживался моральных норм, Петроний был заметно поражен.

– Фалько, тебе нужно быть осторожным!

Я постарался не засмеяться. Десять лет наблюдая за моими мудреными отношениями, Петро первый раз дал мне дружеский совет.

– Верь мне, – ответил я. То же самое я сказал Елене. Я вспомнил, как в решающий момент, когда я пытался прекратить свои попытки, она расплакалась и не дала мне уйти…

Петро рявкнул:

– Ради бога, Марк! Что ты будешь делать, если это ошибка?

– Извинюсь перед ее отцом, признаюсь своей маме и найду жреца, который делает скидки… За кого ты меня принимаешь?

У меня затекло плечо, но ничто не могло заставить меня сдвинуться с места. Радость моей жизни склонила голову мне на сердце и крепко спала. Все ее проблемы исчезли; ее неподвижные ресницы все еще были остренькими от пролитых беспомощных слез. Я и сам мог легко заплакать.

– Девушка, наверное, думает подругому. Ты должен все это прекратить! – упрямо советовал Петро, хотя сейчас этот поход в горы доказал, что я никогда не смогу этого сделать.

На скамейке рядом с ним проснулась его жена. Теперь я наблюдал, как на эту сцену реагирует Сильвия. Елена Юстина прилегла на моем боку, ее колени находились под моими. В своей ладони она сжимала мою, а я рукой теребил ее прекрасные волосы. Она крепко спала; я сидел, не улыбаясь, с умиротворенным видом…

– Марк! Что ты собираешься делать? – обеспокоенным тоном настаивала она. Сильвия любила, чтобы все было ясно.

– Закончу свою работу и подам заявление, чтобы мне заплатили как можно скорее… – Я закрыл глаза.

Если Сильвия думала, что у нас началось чтонибудь скандальное, то она, должно быть, обвиняла в этом меня, потому что когда Елена проснулась, они вдвоем пошли умываться и приводить себя в порядок. Когда девушки вернулись, у них был таинственный, удовлетворенный вид двух женщин, которые только что посплетничали. Сильвия завила волосы на затылке, как обычно делала Елена, а волосы Елены они завязали ленточкой. Ей было к лицу. Она выглядела так, словно должна была делать чтото типично афинское на чернофигурной вазе. Мне бы понравилась роль свободного эллина, который лежит и ждет, как бы подхватить ее под ручку вазы…

– Запутаться можно, – пошутил Петро. – Которая из них моя?

– О, я беру ту с хвостиком, если ты не против.

Мы с ним обменялись взглядами. Когда один из друзей женат, а второй остался холостяком, справедливо это или нет, но предполагается, что они живут по разным правилам. Прошло много времени с тех пор, как мы с Петро вместе выезжали куданибудь на таких выгодных условиях.

* * *

Любой, кто знал Петро и его интерес к вину, также знал, что он обязательно воспользуется возможностью купить немного себе домой. В доказательство его привычного основательного подхода ко всему, как только Петроний Лонг нашел хорошее белое – с пузырьками, как он, словно настоящий ценитель, описал мне с любовью, – он приобрел столько, сколько смог: пока я оставил его одного, он купил целый бурдюк. Серьезно. Огромную бочку высотой с его жену. Как минимум, двадцать амфор. Хватит, чтобы поставить на стол тысячу бутылок, если бы у него был трактир. Еще больше, если бы он разбавил вино. Сильвия надеялась, что я отговорю его от этой безумной сделки, но Петро уже расплатился. Нам всем пришлось ждать, пока он выжигал на бочке свое имя, потом долго договаривался о возвращении с Нероном и повозкой, что было единственным способом доставить этот бурдюк оттуда домой. Мы с Сильвией спросили, как он теперь собирается везти домой семью – не говоря уже о том, где они будут жить, если их дом будет занят вином, – но он погрузился в эйфорию. Кроме того, мы знали, что у него все получится. Петроний Лонг и раньше делал глупости.

Наконец, мы поехали обратно.

Я взял ту, с хвостиком. Она сидела спереди, в полном молчании. Когда мы подъехали к вилле, было почти невозможно отпустить ее. Я снова сказал Елене, что люблю ее, потом мне пришлось проводить ее в дом.

* * *

Петроний и Сильвия тактично ждали у входа в имение, пока я отводил Елену к дому. Когда я приехал обратно на взятом напрокат осле, они воспитанно молчали.

– Мы встретимся, когда я смогу, Петро. – Должно быть, у меня был печальный вид.

– О, Юпитер! – воскликнул Петроний, слезая с лошади. – Давайте все вместе еще раз выпьем, прежде чем ты уйдешь! – Даже Аррия Сильвия не выразила недовольства.

Мы открыли бурдюк, сидя в сумерках под сосной. Втроем мы выпили, ощущая не слишком сильное, но некоторое отчаяние оттого, что Елена ушла.

После этого я поднялся к дому, чувствуя, что для ног любовь так же тяжела, как для кармана и сердца. Теперь я заметил коечто, чего раньше не видел: звон сбруи под кипарисами привел меня к двум потертым седлами мулам, привязанным вдали от дороги. У них была грубая шерсть и надетые торбы. Я прислушался, но не уловил больше никаких признаков жизни. Если гуляки – или любовники – поднялись на гору с берега, то мне показалось странным, что ради своих счастливых целей им пришлось так далеко зайти в частное имение. Я погладил животных и задумчиво пошел дальше.

* * *

К тому времени, как я снова дошел до виллы, прошел уже час с тех пор, как я проводил Елену.

Любой убийца или грабитель мог пробраться в этот дом. Слуги, которые встретили Елену, давно исчезли. Вокруг никого не было. Я поднялся наверх, уверенный, что, по крайней мере, в комнате Елены будет тот, кто надо; мера безопасности, на которой я настоял. Это означало, что сам я мог провести с ней только пять минут, чтобы быть вежливым, но я с нетерпением ждал глупого фарса перед другими людьми, пока буду играть роль ее надежного телохранителя, с мрачным чувством юмора…

Дойдя до комнаты Елены, я открыл тяжелую дверь, проскользнул внутрь и тихо закрыл ее. Это было откровенное приглашение; мне пришлось запереть дверь на засов. Во внутреннем коридоре снова было темно, а за занавеской опять горел тот же свет.

Она была не одна. Ктото говорил, но не Елена. Мне следовало уйти. Я был готов к любому разочарованию, но к тому моменту я так отчаянно хотел ее увидеть, что это привело меня прямо в комнату.

Зеленое платье лежало сложенным на сундуке; ее сандалии в беспорядке валялись на прикроватном коврике. Елена переоделась во чтото более темное и теплое с шерстяными рукавами до запястья; ее волосы были заплетены и лежали на одном плече. У нее был опрятный, мрачный и непонятно уставший вид.

Елена вернулась домой так поздно, что ужинала на подносе. Она сидела лицом к двери, так что когда я влетел через занавеску, ее испуганные глаза наблюдали, как я неистово смотрел на происходящее.

С ней был мужчина.

Он раскинулся в кресле, положив одну ногу на подлокотник, небрежно жуя орехи. Елена казалась более угрюмой, чем обычно, уплетая куриные крылышки, хотя она сидела с таким видом, словно присутствие этого человека в ее спальне было привычным делом.

– Здравствуйте, – гневно набросился я. – Вы, должно быть, Барнаб! Я должен вам полмиллиона золотыми монетами…

Он посмотрел на меня.

Определенно, это был тот человек, который напал на меня на складе, и возможно, тот, кого я заметил с Петро у повозки на пути в Капую. Я внимательнее посмотрел на него. Через три месяца преследования человека в зеленом плаще я, наконец, узнал, кем он был на самом деле. Старая мать вольноотпущенника из Калабрии оказалась права: Барнаб был мертв.

Я знал этого человека. Это был бывший муж Елены Юстины; его звали Атий Пертинакс.

Согласно «Ежедневной газете», он тоже был мертв.

LXI

Он казался вполне здоровым для человека, которого три месяца назад убили. И если это зависело от меня, то Атий Пертинакс скоро тоже будет ужасно мертвым. В следующий раз я сам все устрою. И уже навсегда.

На нем была совсем простая туника и новая бородка, но я очень хорошо его знал. Ему было двадцать восемь или двадцать девять. Светлые волосы и худощавое телосложение. Тусклые глаза, которые я забыл, и кислое выражение лица, которое я не забуду никогда. Постоянная раздражительность сделала мускулы вокруг глаз более напряженными, а челюсти крепко сжатыми.

Я виделся с ним один раз. Не тогда, когда преследовал его на правом берегу Тибра; за год до этого. Я все еще чувствовал, как его солдаты превращали мое тело в месиво, и слышал его голос, когда он называл меня дикими словами. Я все еще видел его бледные ноги под сенаторской тогой, выходящие из моей квартиры, где он бросил меня у сломанной скамейки, когда я беспомощно выплевывал кровь на собственный пол.

Он был предателем и вором; бандитом; убийцей. Однако Елена Юстина позволила ему рассесться в своей спальне, словно богу. Ну, наверное, он так тысячу раз сидел с ней в той великолепной, сероголубой, со вкусом обставленной комнате, которую он выделил для нее в их доме.

– Я ошибся. Вас зовут не Барнаб!

– Разве нет? – посмел сказать он.

Я видел, что он все еще не знал, как реагировать на мой внезапный приход.

– Нет, – спокойно ответил я. – Но официально Гней Атий Пертинакс Капрений Марцелл гниет в своей погребальной урне…

– Теперь ты видишь, в чем проблема! – воскликнула Елена.

* * *

Я задумался, как она могла сидеть там и кушать. Но потом заметил, как Елена обгладывала куриную косточку, обнажая зубы, словно относилась к его проблемам с таким презрением, что они не могли помешать ее аппетиту.

Я вошел в комнату. Не считая того факта, что я намеревался арестовать этого преступника, существовала старая добрая римская традиция, что в присутствии человека, который нравственно выше тебя, ты должен встать. Пертинакс напрягся, но остался сидеть.

– Кто ты, черт возьми, такой? – Он тоже наделал слишком много шума. – И кто разрешил тебе заходить в комнату моей жены?

– Зовут меня Дидий Фалько; я захожу, куда хочу. Кстати – она не ваша жена!

– Я слышал о тебе, Фалько!

– О, мы с вами старые знакомые. Однажды вы арестовали меня ради забавы, – напомнил я ему, – но мне нравится думать, что я выше этого. Вы разгромили мою квартиру – но в ответ я помогал распоряжаться вашим домом на Квиринале. Ваши греческие вазы были хороши, – я раздражающе улыбнулся. – Веспасиану они очень понравились. Хотя «Купидон» Праксителя нас разочаровал… – Я знал, что Пертинакс много за него заплатил. – Копия; думаю, вы понимали…

– Мне всегда казалось, что у него большие уши! – сказала мне Елена, чтобы поддержать разговор. Пертинакс был раздражен.

Я подтащил к себе скамеечку для ног и присел там, где мог заслонить Елену, но также перекрыть выход ему. Она слегка покраснела под моим спокойным внимательным взглядом; я задумался, понимал ли Пертинакс, что я был ее любовником – с той страстью, которой я гордился – всего несколько часов назад. Взглянув на него, я понял: такое никогда не приходило ему в голову.

– Так что случилось? – задумчиво размышлял я. – В апреле этого года преторианцы вломились, чтобы устроить вам допрос… – Пертинакс слушал с наигранным скучным видом, словно я говорил чтото смешное. – Барнаб был одет в вашу сенаторскую одежду; недальновидные преторианцы загнали его в тюрьму. Он ожидал, что когда они узнают, то грязно изобьют его, но не более. Бедный Барнаб определенно заключил в тот день плохую сделку. Один из ваших товарищейзаговорщиков решил заткнуть рот их несчастному заключенному…

Пертинакс откинулся на спинку, сгорбив свои худые плечи.

– Прекрати, Фалько!

Я как загипнотизированный смотрел на орешки. Некоторые скорлупки падали на стол, когда он неаккуратно выплевывал их обратно в тарелку; большинство оказывалось на полосатом египетском коврике.

– Вскоре вы поняли, что во дворце разоблачили ваших товарищей по заговору. – Наблюдая за ним, я дал Пертинаксу время осознать мои слова. Дрессировщик лошадей Брион назвал его отчаянным, но мне он казался просто неприятным. На самом деле я считал Пертинакса настолько отвратительным, что от нахождения с ним в одной комнате у меня на шее волосы встали дыбом. Однако он был одним из тех людей, кто, кажется, даже не осознает, насколько он противен. – Если бы вы появились снова, то за вами начали бы следить. Ваш брат мертв. Вы представились им, чтобы забрать из тюрьмы его труп. Похоронили его и оказали последние почести, сообщив его матери правду, хотя одно неверное слово этой тронутой старухи в Таренте могло выдать вас. Потом вы осознали, что вы с Барнабом были настолько похожи, что у вас есть первоклассная, возможно, постоянная маскировка. Так что вы глупо поставили себя, уважаемого господина, всего лишь на один шаг от рабства!

Пертинакс, чьих грубых манер можно ожидать от человека родом из Калабрии, которому в обществе повезло больше, чем он того заслуживал, раскусил еще один орех. Если бы он был плебеем, то его история, рассказанная мною, стала бы первым шагом к тюрьме. Но он не хуже меня знал, что сын консула мог смотреть на меня с насмешкой. По нескольким причинам – все они личные – я бы с удовольствием расколол кулаком его фисташки – после того, как он их съест.

Елена Юстина закончила ужин и убрала свой поднос. Она опустилась на колени, собирая скорлупки, которые рассыпал Пертинакс, словно жена, которая старалась, чтобы слуги не заметили, какой у нее невоспитанный муж. Пертинакс, как муж, не стал мешать ей это делать.

– Вас не существует! – повторил я в его сторону так жестоко, как только смог. – Ваше имя вычеркнуто из списка сенаторов. Ваше положение в обществе ниже, чем у привидения. – Пертинакс беспокойно заерзал. – Теперь все ваши попытки связаться с заговорщиками пойдут прахом. Скажите, Курций Лонгин удостоился такой участи, потому что, когда снова увидел вас в Риме живым, он угрожал выдать вас, чтобы получить благосклонность Веспасиана к себе и своему брату? – Пертинакс не пытался отрицать обвинение. Это могло подождать. – У Криспа сейчас тоже свои планы, в которых вы не участвуете, – дразнил я его, когда еще больше разозлился. – Вы виделись с ним в Оплонтисе. Хотели принудить его, но он дал отпор; я прав? Ваше место за ужином отдали женщине – Эмилии Фаусте, которая даже не была приглашена, – а потом Крисп открыто указал мне на вас, надеясь, что я заставлю вас слезть с его шеи. Ауфидий Крисп, – подчеркнул я, – еще один обманщик, который был бы рад видеть вас задушенным, Пертинакс!

Елена все еще находилась на полу, сидя на пятках.

– Хватит уже, – спокойно перебила она.

– Слишком неприлично, да?

– Слишком сильно, Фалько. Что ты будешь делать?

Хороший вопрос. Бывший консул вряд ли позволит мне вытащить его драгоценного сына из имения.

– Предложи чтонибудь, – сказал я, уклоняясь от ответа. Елена Юстина сложила руки на колени. У нее всегда готов план.

– Самое простое решение – это оставить конспиратора Пертинакса с миром в мавзолее Марцелла. Мне кажется, что моему мужу следует забыть все свои ошибки в прошлом и начать жизнь заново. – Хотя Елена пыталась помочь ему, Пертинакс сидел и пренебрежительно кусал свой большой палец. Ему нечего было добавить.

– В роли Барнаба? – спросил я. – Прекрасно. Его дети будут считаться гражданами, его потомки могут стать сенаторами. Вольноотпущенник может использовать свои права; накопить состояние; даже получить наследство от Марцелла, если тот согласится вызвать этим общественное недовольство. Ты удивительная девушка; это удивительное решение, а он счастливчик, что ты так поддерживаешь его. Только одна проблема! – рассердился я, сменив тон. – Предположительно, заговорщик Пертинакс мертв – но Барнаба разыскивают за поджог и преднамеренное убийство сенатора.

– Что ты говоришь, Фалько? – Елена быстро переводила взгляд между мной и Пертинаксом.

– Авл Курций Лонгин погиб в пожаре в Малом храме Геркулеса. И я говорю, что «Барнаб» устроил пожар.

Я не рассказывал Елене подробностей. Она была в шоке, однако оставалась очень логичной.

– Ты можешь это доказать?

Наконец Пертинакс потрудился грубо вставить:

– Этот лживый ублюдок не может этого сделать.

– Но Фалько, если ты хочешь расследовать это дело, то придется доводить его до суда… – Те, кто был женат, поймут, что она игнорировала его. – Суд вынесет последние события на открытое…

– О, пойдет множество нежелательных слухов! – согласился я.

– Это поставит Курция Гордиана в неудобное положение перед его служителями в Пестуме; Ауфидию Криспу обещали, что прошлое может остаться конфиденциальным…

Я мягко засмеялся.

– Да, они потеряли все шансы осторожно отказаться от своего заговора! Елена Юстина, если твой бывший муж примет это предложение, я могу заступиться за него перед императором. – Я бы скорее приготовил ему засаду из легионеров: ночью вырыть на его пути канаву, поставить колья с шипами, замаскированные под лилии, но представив его кающимся грешником, я получу больше. – Так что сейчас ему придется решить, чего он хочет.

– Да, он должен. – Елена отвела от меня взгляд и довольно пренебрежительно посмотрела на Пертинакса. Он без всякого выражения взглянул на нее. Зная его настоящий характер, я понимал, почему Елена так беспокоилась. Он был жив, но лишен имущества. Так что этот человек требовал вернуть ему то, что завещал ей. По крайней мере, это; возможно, намного больше.

У меня было такое чувство, что они поссорились, хотя я мог бы догадаться раньше.

Елена Юстина осторожно поднялась на ноги, держа одну руку сзади, как будто у нее болела спина.

– Мне бы хотелось, чтобы сейчас вы оба ушли. – Девушка позвонила в колокольчик. Тут же появился раб, словно когда здесь находился Пертинакс, требовалось быстро выполнять приказы.

– Я пойду с вами, – сказал я ему. Я не собирался упускать этого преступника из виду.

– Не нужно, Фалько! – быстро проговорила Елена. – Он не может уехать с виллы, – настаивала она. – Он никто – ему некуда идти.

– Кроме того, – добавил он с угрюмым безразличием, – твои мерзкие приятели изведут меня, если я попытаюсь это сделать!

– Что это значит?

– А ты не знаешь?

Елена просветила меня беспокойным голосом.

– Два человека повсюду преследуют Гнея. Вчера он уезжал, и они всю ночь не давали ему вернуться домой.

– Как они выглядели? – с любопытством спросил я.

– Один с телосложением гладиатора и коротышка.

– Это мне ни о чем не говорит. Вам удалось от них отделаться?

– Они были на мулах; у меня была приличная лошадь.

– Правда? – Я не сказал ему, что сегодня вечером встретил двух мулов здесь, в имении его отца. – Я работаю один и не имею к ним никакого отношения.

Если Елена думала, что я оставлю мужчину с ней в спальне, то ей следовало подумать получше. Но Пертинакс почти сразу пожелал ей спокойной ночи, потом презрительно усмехнулся мне и вышел на балкон.

Я дошел с ним до раздвижных дверей, а потом наблюдал, как он спустился и вышел – его тощий силуэт вышагивал слишком уж самоуверенно. Из дальнего угла дворика с садом Пертинакс один раз оглянулся. Он, наверное, увидел меня – крепкое темное очертание, которое сзади подсвечивали лампы из спальни.

Я зашел обратно, закрывая замок на раздвижных дверях. В присутствии слуг Елены мы не могли свободно откровенно поговорить, но я видел, что ей стало намного легче, когда она поделилась со мной своей тайной. Я ограничился фразой:

– Я мог бы догадаться, что это тот человек, кто разбрасывает еду, и кто так и не научился закрывать за собой дверь! – Она устало улыбнулась.

Я пожелал спокойной ночи и пошел в свою комнату. Ее охраняли. Сегодня ночью Елена была в безопасности.

Чего не скажешь о Пертинаксе. Когда он обернулся в сторону дома и хмуро посмотрел на меня, он упустил коечто еще: две темные фигуры, появившиеся из темноты под балконом.

Один похож на гладиатора и коротышка… Должно быть, они слышали над собой мой голос. И когда эти люди проскочили через внутренний двор, словно причудливые тени на плохо отполированном зеркальце, они тоже должны были понять, что и я их видел.

Когда Пертинакс пошел дальше, они тихо двинулись вслед за ним.

LXII

Больше ничего не произошло, но ночь показалась длинной.

Этот возмущенный клещ никогда спокойно не сдастся. У Елены Юстины было высокое чувство долга: она все еще считала себя ответственной за его положение. Так что рано или поздно у нас с Пертинаксом появились личные счеты.

Когда мой первоначальный шок прошел, я вспомнил, что слышал об их браке. Елена вела отшельническое существование. Она спала одна в той прекрасной комнате, в то время как у Пертинакса было просторное помещение в другом крыле, с Барнабом в качестве наперсника. Для молодого амбициозного сенатора женитьба стала частью государственной службы, которую он вытерпел ради того, чтобы получить дурацкие голоса. Сделав это, Пертинакс рассчитывал на свои супружеские права, но был скуп с Еленой.

Неудивительно, что жены сенаторов бегают за гладиаторами и другими низшими формами жизни. Пертинакс должен был считать себя счастливчиком, что его жена оказалась достаточно воспитанной, чтобы сначала развестись с ним…

На следующее утро я обошел виллу, осматривая, что произошло. В большом саду с задней стороны дома я увидел бывшего консула, обсуждавшего спаржу с одним из слуг.

– Вы видели своего сына сегодня утром? – Я надеялся, что ночью те два незваных гостя сбросили Пертинаксу на голову чтонибудь тяжелое. Но Марцелл разочаровал меня.

– Да, видел. Фалько, нам нужно поговорить…

Он сказал садовнику несколько слов о погибших цветах, а потом мы медленно – изза слабости консула – пошли среди ровных клумб. Как обычно, у них было обилие урн, фонтанов и статуй Купидона с виноватым выражением лица, хотя в глубине души садовод консула страстно любил растения. У него было в два раза больше ящичков и розмарина, спиралями высаженного в грунт; подпорок и каменных ограждений было почти не видно под разросшимися кустами волчеягодника и буйной айвой. Сетки везде прогибались под жасмином; огромные деревья шелковицы нежно склонились в стройных цветниках. Из двенадцати видов роз я насчитал не меньше десяти.

– Что ты собираешься делать? – прямо спросил Марцелл.

– Мои инструкции как раз этого не оговаривают. Император захочет, чтобы я посоветовался с ним, прежде чем чтото предприму. – Мы замолчали, глядя на освещенные солнцем глубины длинного водоема для разведения рыбы, безмятежно отражающего худой высокий силуэт Марцелла и мой, покороче и покрепче. Я нагнулся, с восхищением наблюдая за необыкновенно разноцветным моллюском. – Не возражаете, если я выловлю одного?

– Бери, если хочешь.

Я вытащил существо, которое, казалось, снова было готово прицепиться к чемунибудь; консул весело наблюдал за мной.

– Семейная неудача, консул! Насчет вашего сына. Я не надеюсь, что вы позволите мне привязать его к ослиному хвосту. Даже если я так и сделаю, это бессмысленно, если император потом скажет мне, что не может обидеть такого выдающегося человека, как вы, засадив вашего наследника. Домициан тоже участвовал в заговоре. Было бы нелогично отнестись к вашему сыну менее снисходительно.

Это была азартная игра, но император предпочитал простые решения, и предложение амнистии могло заставить Марцелла посодействовать.

– А почему, – спросил он, хитро глядя на меня поверх своего массивного носа, – ты расспрашиваешь о несчастном случае в храме Геркулеса?

– Потому что это был не несчастный случай! Но я знаю, что к чему. Любой хороший адвокат сможет осудить Барнаба, но трудно будет найти обвинителя, способного выступить против безбородых, шустрых адвокатов, которые бросятся зарабатывать себе репутацию, защищая сына консула.

– Мой сын невиновен! – настаивал Марцелл.

– Большинство убийц невиновны – если спросить их самих! – Консул старался не показывать своего раздражения. – Консул, предложение Елены Юстины кажется мне лучшим планом…

– Нет; это не обсуждается! Моему сыну нужно сохранить свое собственное имя и общественное положение – нужно найти выход.

– Вы намереваетесь помогать ему, независимо от того, чем все закончится?

– Он мой наследник.

Мы свернули к беседке.

– Консул, реабилитация может быть трудной. А если Веспасиан посчитает, что возвращение к жизни мертвеца вызовет слишком много вопросов? Поскольку ваше состояние является очевидным мотивом для мошенников, ему, возможно, покажется более удобным объявить: «вот злой вольноотпущенник, который надеется нажиться на смерти своего господина!»

– Я ручаюсь за его настоящую личность…

– Ну, хорошо, консул! Вы – пожилой человек с плохим здоровьем, потерявший наследника, в котором души не чаяли. Естественно, вы хотите верить, что он все еще жив…

– Елена будет ручаться за него! – ухватился консул.

Я улыбнулся.

– И правда. Как ему повезло!

Мы оба стояли какоето время, улыбаясь мысли о том, как Елена побежит рассказывать правду, если заметит какуюнибудь проблему.

– Им не следовало расходиться! – горько пожаловался консул. – Я знал, что мне не нужно было этого допускать. Елена не хотела развода…

– Елена Юстина, – холодно согласился я, – считает, что брак, как соглашение о близких отношениях, длится сорок лет. Она знала, – решительно сказал я, почувствовав нервный приступ, – что с вашим сыном у нее этого не было.

– О, могло бы быть! – спорил Марцелл. – У моего сына были огромные перспективы; нужно чтото для него сделать…

– Ваш сын – обычный преступник! – Это была правда, хотя бесполезная. Мягче я добавил: – Мне кажется, старомодное уважение Веспасиана к патрицианскому имени поможет Пертинаксу Марцеллу; он выдержит, чтобы сделать маски с ваших умерших предков. В конце концов, еще одним преступником в сенате больше – какая уже разница!

– Больное мнение!

– Я говорю то, что вижу. Консул, я испробовал тюремную камеру в Геркулануме; это неприятно. Если я позволю Пертинаксу остаться на вашем попечении, дадите ли вы слово, что будете держать его в имении?

– Конечно, – сухо сказал он. Я не был убежден, что Пертинакса это устроит, но у меня не было выбора. Марцелл мог созвать огромное количество слуг, чтобы помешать аресту. Безобразная вооруженная кавалерия, которой командовал Пертинакс, пытаясь перехватить меня в Капуе в тот день, когда я ехал с Петро, возможно, состояла из кузнецов и кучеров с поместья, одетых в железные шлемы.

– Ему придется ответить на обвинения против него, – предупредил я.

– Возможно, – небрежно сказал консул.

Изза его самоуверенного вида я почувствовал полное разочарование; мы обсуждали государственную измену и убийство, но мне совершенно не удалось донести до Марцелла, насколько серьезной была ситуация. Я понял, что разговор окончен.

* * *

Елену я нашел на балконе. Я быстро поднялся наверх и улыбнулся ей. Она сидела, откинувшись назад, со стаканом холодной воды, нерешительно попивая из него.

– Ты не в духе?

– Я долго просыпаюсь… – Она улыбнулась с таким блеском в глазах, что у меня в горле защекотало.

– Слушай, решение проблемы Пертинакса сейчас будет зависеть от оперативности. Не надейся, что компания дворцовых секретарей рано вынесет приговор… – Елена смотрела на меня, оценивая мою реакцию на открытие прошлой ночи. Через минуту я пробормотал: – Как давно ты знаешь?

– С того пира у Криспа.

– Ты не говорила!

– Ты ревнуешь к Пертинаксу?

– Нет, конечно, нет…

– Марк! – нежно проворчала Елена.

– Ну а чего ты ожидала? Когда я вошел вчера вечером, я полагал, что он пришел по той же причине, что и я.

– О, сомневаюсь! – сухо засмеялась она.

Я все еще сидел на перилах балкона, размышляя над этим, когда ко мне пришел посыльный.

Это был раб из Геркуланума; Эмилий Руф хотел встретиться со мной. Я подумал, что это насчет Криспа. Крисп меня больше не интересовал – не считая того факта, что он был добычей, за которую Веспасиан согласился мне заплатить, а я отчаянно нуждался в деньгах.

Я отпустил слугу, пока решал. Елена сказала:

– Это может быть важно; ты должен поехать.

– Только если ты останешься с Петро и Сильвией до моего возвращения.

– Гней никогда не причинит мне вреда.

– Ты этого не знаешь, – сердито сказал я, раздраженный оттого, что она называла его по имени.

– Я нужна ему.

– Я надеюсь, что нет! Для чего?

К тому моменту я был так взволнован, что Елене пришлось признаться.

– Ты расстроишься. Консул убедил его, что он должен снова на мне жениться. – Она была права. Я расстроился. – Ты сам спросил! Слушай, у Капрения Марцелла существуют две великие цели: сохранить Гнею карьеру государственного деятеля и иметь наследника. Внук получил бы имение…

– Я не желаю этого слышать. Иногда ты меня поражаешь; как ты вообще можешь говорить об этом?

– О, девушке нужен муж! – шутливо сказала Елена.

Это было совершенно несправедливо. Я пожал плечами, стараясь выразить свой собственный недостаток общественного положения, и связей, и денег. Потом меня захлестнула безнадежная ярость.

– Ну, ты знаешь, чего от него ожидать! Пренебрежения, никакого интереса – а сейчас, наверное, еще хуже! Он бил тебя? Не беспокойся, будет! – Елена слушала с застывшим выражением лица, когда я сорвался, словно пес с цепи.

– Ну, ты мужчина. Я уверена, что тебе лучше знать! – сухо отпарировала она.

Я спрыгнул с места.

– Делай, что хочешь, моя дорогая! Если тебе нужно быть уважаемой женщиной, и ты думаешь, что это выход, то возвращайся к нему… – Я понизил голос, сдерживая себя, потому что нужно, чтобы она это запомнила: – Но в любое время, когда тебе это надоест, я приду и вытащу тебя отсюда. – Я пошел вдоль балкона. – Вот что называется верностью! – обидным тоном бросил я назад.

– Марк! – умоляюще позвала Елена.

Я выпрямил спину и не стал ей отвечать.

* * *

На полпути по дороге из имения я встретил Пертинакса. Он обучал своих лошадей на поле для верховой езды; даже на большом расстоянии видно было, что он очень увлечен. Оба скакуна стояли на улице. Одного он держал в тени, пока скакал галопом на другом. Все выглядело гораздо основательнее, чем просто легкое развлечение молодого человека, для которого изначально задумывалась эта площадка в тени деревьев. Он профессионально тренировал их. Пертинакс прекрасно знал, что делал; приятно было наблюдать за этим процессом.

Малыш вынюхивал в траве ядовитые растения, от которых у него потом заболит живот. Пертинакс сидел на чемпионе, Фероксе. Если бы он был один, то я бы тогда напал на него и все уладил, но с ним был Брион.

Брион, облокотившийся на столб и жующий инжир, с любопытством посмотрел на меня, но я не стал говорить с ним в присутствии его хозяина. Пертинакс не обращал на меня внимания. То мастерство, с которым он скакал на Фероксе, казалось, подчеркивало преимущества, которые у него всегда будут передо мной.