Текст книги "Заговор патрициев, или Тени в бронзе"

Автор книги: Линдсей Дэвис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 30 страниц)

Под кипарисом лежал свежий коровий навоз, но двух животных, которых я видел там прошлой ночью, не было. У меня возникло такое чувство, что скоро я опять их увижу.

* * *

Я дошел до большой дороги, пока меня не догнал какойто парень.

Ему пришлось добежать только до гермы. Я сидел на большом камне, ругая себя за то, что поссорился с Еленой, ругая ее, ругая его… отчаянно переживая.

– Дидий Фалько!

У этого парня были пятна от рыбного маринада на тунике, проблемы с кожей, о которых лучше не думать, и ужасно ободранные грязные колени. Но если бы он упал в обморок на скамье рынка рабов, я бы заложил свою жизнь, чтобы спасти его от жестокости.

Он вручил мне запечатанный воском блокнот. Почерк был для меня незнакомым, но сердце подпрыгнуло. Записка была короткой, и в каждом слове я слышал рассерженный тон Елены:

«Он никогда не бил меня, хотя я всегда чувствовала, что может. Почему ты думаешь, что я могу выбрать когото в этом роде после того, как познакомилась с тобой?

Не падай в воду. Е.Ю.»

Возвращаясь в дом на Авентине, я иногда находил любовные записки на коврике перед дверью. Я никогда не хранил компрометирующие письма. Но у меня было такое чувство, что через сорок лет, когда бледные душеприказчики будут распоряжаться моим личным имуществом, именно это письмо они найдут завернутым в тряпку, спрятанным в коробочке с письменными принадлежностями среди сургуча.

LXIII

Тот факт, что Эмилий Руф попросил меня приехать к нему, не означал, что он потрудился быть дома, когда я пришел. Весь день магистрат был в суде. Я пообедал у него дома, вежливо ожидая хозяина. Руф мудро поел в другом месте.

Я уселся на один из серебряных стульев с острыми, как нож, краями, облокотившись на подушки из конского волоса с печальным выражением лица человека, который не может удобно устроиться. Я ерзал под изображением царя Пенфея, разрываемого на клочки жрицами Вакха – милая, успокаивающая вещица для гостиной, – когда услышал, как выходит Эмилия Фауста; я быстро спрятался в дальний угол, чтобы не встречаться с ней.

Наконец Руф соизволил вернуться домой. Я высунул голову. Он разговаривал с факельщиком, красивым рабом из Иллирии, который сидел на крыльце и чистил фитиль интересного фонаря; у него были гремящие бронзовые цепочки для переноски, темные роговые края для защиты пламени и снимающаяся крышка, пронизанная отверстиями для вентиляции.

– Привет, Фалько! – Руф был потрясающе милым после обеда. – Любуешься моим рабом?

– Нет, магистрат; я любуюсь его фонарем!

Мы с ним обменялись странными взглядами.

Мы перешли в кабинет хозяина. В нем, по крайней мере, присутствовал какойто стиль: он был увешан сувенирами, которые Руф насобирал на иностранной службе. Необычные сосуды из тыквы, копья разных племен, флаги с кораблей, старые потертые барабаны – такие вещички, которые привлекали нас с Фестом, когда мы были подростками и не переключились на женщин и выпивку. От вина я отказался; Руф сам решил не пить, а потом я наблюдал, как он трезвел, когда начинал действовать обед. Он плюхнулся на бок на кушетку, подставляя мне лучший вид на его профиль и блеск в его золотистых волосах, которые сверкали на солнце, попадающем через открытое окно. Думая о женщинах и о том, в какой тип мужчин они влюбляются, я мрачно присел на низкий стул.

– Вы хотели меня видеть, магистрат, – терпеливо напомнил я ему.

– Да, конечно! Дидий Фалько, определенно все оживляется, когда ты поблизости! – Люди часто мне это говорили; не представляю, почему.

– Чтото насчет Криспа?

Возможно, Руф все еще пытался использовать Криспа, чтобы извлечь какуюнибудь пользу для себя, и ушел от ответа. Я прогнал свою следующую мысль: что его сестра какнибудь неприятно пожаловалась на меня Руфу.

– Ко мне приходили! – угрюмо посетовал он. Магистраты в скучных городах типа Геркуланума хотят жить спокойно. – Тебе о чемнибудь говорит имя Гордиан?

– Курций Гордиан, – внимательно уточнил я, – жрец, получивший должность в храме Геры в Пестуме.

– А ты в курсе всех новостей!

– Хорошие осведомители читают газеты форума. Я все равно с ним виделся. Так зачем он к вам приезжал?

– Он хочет, чтобы я коекого арестовал.

Большой неподвижный ком, словно из холодного металла, вырос у меня в груди.

– Атия Пертинакса?

– Так значит, это правда? – беспокойно спросил Руф. – Пертинакс Марцелл жив?

– Боюсь, что так. Когда богиня судьбы разрезала его нитку, какойто дурак толкнул ее. Вы это услышали на званом ужине?

– Крисп намекнул.

– Крисп такой! Я надеялся натравить Криспа и Пертинакса друг на друга… Готов спорить, что и вы тоже!

Он улыбнулся.

– Гордиан, кажется, любит все усложнять.

– Да. Мне следовало этого ожидать. – Этот новый ход верховного жреца соответствовал его упорной активности. После моего отъезда из Кротона я мог представить, что он дошел до кипения, оплакивая своего умершего брата. А теперь, когда магистрат упомянул о Гордиане, я вспомнил те две знакомые тени, которые видел вчера наблюдением.

– Значит, ты его видел?

– Нет. Я видел их.

Магистрат посмотрел на меня, не понимая, что именно мне известно.

– Гордиан наплел мне странную историю. Ты можешь чтонибудь объяснить, Фалько?

Я мог. И объяснил.

Когда я закончил, Руф слегка присвистнул. Он задавал разумные правовые вопросы, потом согласился со мной; все доказательства косвенные.

– Если бы я поместил Пертинакса Марцелла под арест, могли бы всплыть новые факты…

– Хотя это риск, магистрат. Если бы какаянибудь вдова без гроша в кармане пришла к вам с этим делом, то вы бы не стали ее слушать.

– О, закон беспристрастен, Фалько!

– Да; а адвокаты ненавидят деньги! Как Гордиан узнал, что Пертинакс был здесь?

– Крисп сказал ему. Слушай, Фалько, мне придется воспринимать Гордиана всерьез. Ты императорский представитель; каков официальный взгляд на это дело?

– Мой таков, что если Гордиан доведет дело до суда, то поднимется ужасная вонь отсюда и до самого Капитолия. Но у него может получиться, несмотря на недостаточные доказательства. Мы оба знаем, что вид убитого горем брата, требующего справедливости, – это такая трогательная сцена, от которой присяжные будут всхлипывать в свои тоги и признают его виновным.

– Так я должен арестовать Пертинакса?

– Я считаю, что он убил Курция Лонгина, который, возможно, угрожал выдать его, а позже пытался убить также и Гордиана. Это серьезные обвинения. Мне кажется, неправильно помиловать его только потому, что он приемный сын консула.

Эмилий Руф слушал мои основания для действий с осторожностью, которой можно ожидать от провинциального магистрата. Если бы я сам был жертвой злонамеренного судебного преследования, основанного на незначительных доказательствах, я мог бы одобрить его скрупулезность. Но так я чувствовал, что мы зря теряли время.

Мы обсуждали эту проблему еще час. В конце Руф решил скинуть ее на Веспасиана: просто какойто безрезультатный компромисс. Мы остановили следующего императорского посыльного, проезжавшего по городу. Руф написал изящное письмо; я набросал краткий отчет. Мы сказали наезднику скакать всю ночь. С такой скоростью он сможет прибыть в Рим не раньше, чем завтра на рассвете, а Веспасиан любил читать письма с первыми лучами солнца. Думая о Риме, я почувствовал тоску по дому и хотел сам броситься и отвезти письмо на Палатин.

– Ну, больше мы ничего не можем сделать, – вздохнул магистрат, сидя на кушетке и развернув свой атлетический торс, чтобы он мог дотянуться до стола на трех ножках и налить нам вина. – Можно также получить удовольствие…

Он был не тем типом, которого я бы предпочел в качестве компании, и я хотел уйти, но написание отчетов вызывало у меня сильное желание напиться. Особенно на деньги сенатора.

Я чуть не предложил вместе сходить в баню, но какаято счастливая случайность остановила меня. Я наклонился вперед, потянулся и слез, чтобы принести себе вина; вооружившись, я снизошел сесть с ним на кушетку, чтобы легче было чокаться бокалами, как близкие друзья, которыми мы не были. Эмилий Руф одарил меня своей спокойной, золотой улыбкой. Я с благодарностью принялся за его фалернское вино, которое было безупречным.

Он сказал:

– Прости, я мало с тобой виделся, когда ты обучал мою сестру. Я надеялся, что смогу это исправить…

Потом я почувствовал, как его правая рука ласкала мое бедро, пока он говорил мне, какие у меня красивые глаза.

LXIV

У меня была только одна реакция на подобные подходы. Но прежде, чем я успел ударить кулаком в его красивую дельфийскую челюсть, он убрал руку. Ктото, кого он никак не мог ожидать, вошел в комнату.

– Дидий Фалько, я так рада, что нашла тебя! – Горящие глаза, гладкая кожа и быстрая, легкая поступь: Елена Юстина, дорогая моему сердцу. – Руф, извините меня, я пришла к Фаусте, но поняла, что она ужинает не дома… Фалько, уже намного позднее, чем я ожидала, так что если ты возвращаешься в виллу, – невозмутимо попросила она, – могу я поехать под твоей защитой? Если это не нарушит твои планы и не доставит много хлопот…

Поскольку у магистрата было самое лучшее фалернское вино, я осушил чашу, прежде чем заговорить.

– Девушка никогда не может доставить много хлопот, – ответил я.

LXV

– Ты могла бы меня предупредить!

– Ты сам достукался до этого!

– Руф казался таким безукоризненным – он застал меня врасплох…

Елена захихикала. Она разговаривала со мной через окошко своего паланкина, пока я шел рядом с ним и ворчал.

– Ты выпивал с ним вино, расположившись на одной кушетке. Туника приподнялась над коленями; этот нежный беззащитный взгляд…

– Меня это возмущает, – сказал я. – Гражданин должен иметь право выпить, где ему хочется, без того, чтобы это расценили как откровенное приглашение к заигрываниям от мужчины, которого он едва знает и который ему не нравится…

– Ты был пьян.

– Неважно. Вообщето не был! Повезло, что ты пришла к Фаусте…

– Везение, – заметила в ответ Елена, – тут совершенно ни при чем! Тебя так долго не было, что я начала беспокоиться. На самом деле я видела Фаусту, но она ехала в другую сторону. Ты рад, что я пришла? – внезапно улыбнулась она.

Я остановил паланкин, вытащил Елену, потом отправил носильщиков вперед, пока мы шли сзади в сумерках, а я показывал, был ли рад.

* * *

– Марк, как ты думаешь, почему Фауста направлялась в Оплонтис? Она узнала, что коекто снова будет в вилле Поппеи ужинать с командующим флотом.

– Крисп? – застонал я и переключился на другие вещи.

– Что такого особенного в префекте Мизен? – удивлялась Елена, не впечатленная моими отвлекающими маневрами.

– Понятия не имею…

– Марк, я потеряю сережку; давай я ее сниму.

– Сними все, что хочешь, – согласился я. Потом я поймал себя на мысли, что задумался над ее вопросом. Чертов командующий мизенским флотом ловко встал между мной и романтическим настроением.

Не считая британской эскадры, на которую не обращали внимания почти все цивилизованные страны, римский флот расположился единственным возможным для длинного узкого государства способом: одна флотилия базировалась под Равенной, чтобы защищать восточное побережье, а другая у Мизен на западном.

Сейчас появились ответы на несколько вопросов.

– Скажи мне, – задумчиво начал я, обращаясь к Елене. – Не считая Тита и легионов, какова была ключевая черта кампании Веспасиана, чтобы стать императором? Что в Риме было хуже всего?

Елена вздрогнула.

– Все! Воины на улицах, убийства на форуме, пожары, лихорадка, голод…

– Голод, – сказал я. – В доме сенатора, я полагаю, у тебя все было нормально, а в нашей семье никто не мог достать хлеба.

– Зерно! – ответила она. – Вот что было в критическом состоянии. Египет обеспечивал целый город. Веспасиана поддерживал префект Египта, так что тот всю зиму сидел в Александрии, давая Риму понять, что именно он контролировал доставку зерна и без его доброй воли корабли могли и не прийти…

– Теперь представь, что ты сенатор с необыкновенными политическими амбициями, но тебя поддерживают только в изможденных провинциях типа Норика…

– Норик! – фыркнула она.

– Точно. Там не на что надеяться. В то же время префект Египта оказывает сильную поддержку Веспасиану, так что поставки гарантированы – но предположим, что в этом году, когда корабли с зерном показываются в поле зрения у полуострова Путеол…

– Флотилия останавливает их! – Елена была в ужасе. – Марк, мы должны остановить флотилию! Я представил любопытное зрелище, как Елена Юстина, словно богиня, выплывает на корабле из Неаполя, поднимая руку, чтобы остановить конвой, несущийся на всех парусах. Она задумалась: – Ты на самом деле говорил серьезно?

– Думаю, да. И понимаешь, мы говорим не о паре мешков на спине осла.

– Сколько? – педантично спросила Елена.

– Ну, пшеницу привозят из Сардинии и Сицилии; я не уверен в точных пропорциях, но писец в канцелярии префекта по продовольствию както сказал мне, чтобы нормально накормить Рим, ежегодно необходимо пятнадцать миллиардов бушелей…

Дочь сенатора позволила себе вольность присвистнуть сквозь зубы.

Я улыбнулся ей.

– Следующий вопрос в том, Пертинакс или Марцелл сейчас продвигает этот гнусный план?

– О, на него есть ответ! – заверила меня Елена в своей быстрой убедительной манере. – Это Крисп поддерживает флотилию.

– Правда. Я считаю, что они оба были с этим связаны, но теперь, когда Пертинакс принялся на всех нападать и все такое, Крисп считает его помехой. Суда отправляются в Египет в апреле… – продолжил я. Нон апреля – «Галатея» и «Венера из Пафоса»; за четыре дня до ид – «Флора»; за два дня до мая – «Лузитания», «Конкордия», «Парфенопа» и «Грации»… – Потребуется три недели, чтобы добраться туда, и не меньше двух месяцев, чтобы вернуться обратно против ветра. В этом году первые из них, должно быть, опоздают домой…

– В этом и проблема! – проворчала Елена. – Если все произойдет на воде, то ты застрянешь! – Я поблагодарил ее за доверие и ускорил шаг. – Марк, как, потвоему, они планируют поступать дальше?

– Задержат корабли, когда они прибудут сюда, а потом пригрозят отправить та в какоенибудь секретное место. Если бы этим занимался я, то я подождал бы, пока сенат отправит на переговоры какогонибудь упрямого претора. А потом начал бы опустошать мешки за борт. Вид Неаполитанского залива, превратившегося в одну большую тарелку с овсяной кашей, возможно, произвел бы правильное впечатление.

– В общем, – с чувством сказала Елена, – я рада, что не ты этим занимаешься! Кто просил тебя расследовать ввоз зерна? – любопытным тоном спросила она.

– Никто. Я сам наткнулся на коечто.

По какойто причине Елена Юстина обняла меня и засмеялась.

– За что это?

– О, мне нравится мысль, что я отдала свое будущее в руки человека, который так хорошо работает!

LXVI

Я решил совершить налет на виллу Поппеи, пока Крисп был там.

В идеале я самостоятельно проникну внутрь. Мой опыт осведомителя привел бы меня к гостям как раз в тот момент, когда они придут к согласию о грязных подробностях плана; потом, вооружившись вескими доказательствами, М. Дидий Фалько, наш полубожественный герой, столкнется с ними лицом к лицу, разрушит их планы и одной рукой закует их в кандалы…

Такими идеальными эпизодами будут хвастаться большинство личных осведомителей. В моем случае все было более сложно.

Первая проблема заключалась в том, что Елена, Петроний и Ларий, которые все были крайне любознательными, тоже отправились со мной. Мы прибыли туда, как барабанщики из храма, – слишком шумные – и слишком поздно. Пока мы стояли на террасе, обсуждая, как лучше попасть в дом, вся толпа гостей вывалила из дверей и прошла мимо нас. Не было никакого шанса выжать из когонибудь признание – или малейший признак сознания.

Исходом руководил сам Крисп, ногами вперед и лицом вниз; он ничего ни о чем не знал. Ко всему привыкшие рабы, которые несли его к скифу, просто подняли обеденный стол, на который он упал кверху ногами, и прямо на нем вынесли его на улицу, как недоеденный десерт. На одной из ручек висел его сегодняшний мягкий венок, а в другую были продеты ремни от обуви. Пройдет много времени, прежде чем его величество проснется, и в тот момент он будет не самым лучшим собеседником.

Гостями Криспа были капитан из Мизен, а также группа капитанов трирем. Морской флот состоял из действительно суровых людей. В течение последних гражданских войн у нас был ужасный налет пиратов в Черном море, но здесь на западном побережье все было мирно. У мизенского флота было не так много дел, кроме как разбираться с многочисленными жалобами на их общественную жизнь. Вокруг залива Неаполя каждую ночь устраивались пиры, так что в основном по вечерам моряки занимались тем, что использовали свое положение для поиска бесплатной выпивки. У них были невероятные способности, а их ловкость после этого держать курс к дому, распевая солдатские песни в ужасно неприличных вариантах, заставляло трезвых расступаться на их пути.

Когда гости только показались из дома, полдюжины капитанов трирем притворялись собаками на охоте. Они кусали друг друга, выли, тявкали, поднимали передние лапы, задыхались, вытаскивая языки, фыркали на луну и нездоровые спины тех, кто стоял перед ними. Было весело смотреть, какое удовольствие они получали от собственной глупости. Их командующий ходил на четвереньках вокруг этих потрясающих ребят, блея, как овца с гор Лактарий. Они все бродили, словно группа греческих комиков, чей хозяин не смог поставить представление на сцене. Потом события стали разворачиваться както сами по себе. Они поднялись по сходне, положив тяжелые руки друг другу на плечи, сцепившись в милую цепочку, словно родные братья, и стали танцевать, поднимая колени. Один чуть не упал за борт, но когда он дугой склонился над водой, его приятели, воспользовавшись центробежной силой, затащили его обратно, хором издав возрастающий неистовый возглас. Волоча за собой сходню, их транспорт исчез.

После их ухода вечер показался более меланхоличным. Петроний сказал, что он сразу стал в три раза сильнее уважать моряков.

* * *

Мы уже уходили, когда Елена Юстина вспомнила о своей подруге. Я хотел оставить Фаусту здесь, но надо мной взяли верх. Одна из причин, почему осведомитель должен работать один: чтобы его не втягивали в совершение добрых дел.

Девушка пряталась в атрии, сильно рыдая. Она побывала у амфор. Фауста стала бы хорошей находкой для виноторговца с маленькой прибылью – если такой человек существовал.

Вокруг нее поставщики провизии приводили все в порядок, не обращая внимания на растрепанное привидение, стоявшее на коленях. Я видел, как Елена разозлилась.

– Они презирают ее! Она женщина, которая глупо себя ведет, но хуже того, что у нее даже нет мужчины, который о ней позаботится…

Ларий и Петро скромно сделали шаг назад, но Елена уже заставила раба остановиться и все объяснить. Он сказал, что Фауста опять упрямо вторглась в виллу прямо посреди ужина. Пир был довольно непристойным: одни мужчины исключительно с женскими развлечениями…

– И Ауфидий Крисп, – надменно закричала Елена, – обнимался с испанской танцовщицей?

– Нет, госпожа… – Раб покосился на нас с Петро. Мы улыбнулись. – На самом деле с двумя! – Он был рад удариться в подробности, но Елена сквозь зубы шикнула на него.

Повидимому, Фауста просто упала духом и ушла, погрузившись в смиренное горе, которое было ей так хорошо знакомо; Крисп, возможно, даже не заметил ее. Теперь она осталась здесь, в пустой вилле, где слуги сталкивали с пристани в море пустые амфоры и собирались уходить.

Елена подняла немало шума, пока не принесли ее паланкин. Сегодня носильщиками Фаусты были плохо подобранные рабы из Либурнии, один хромой, а второй с множеством опасных нарывов на шее.

– О, мы не можем оставить ее с этими простофилями, – заявила Елена.

Не признавая себя ответственными, мы с Ларием сумели усадить Фаусту в паланкин. Носильщики донесли ее только до постоялого двора Оплонтиса, но пока мы обсуждали, что делать дальше, она выскочила и побежала на берег, проклиная мужчин, выкрикивая названия тех частей тела, которые она хотела бы видеть высохшими и отвалившимися в таких подробностях, что мне стало плохо.

Мне уже надоела вся ее семейка. Но чтобы угодить Елене, я согласился потратить еще немного из того времени, что могло бы в других обстоятельствах стать приятным вечером, и какнибудь успокоить ее…

Если бы удача была на моей стороне, то какойнибудь бандит, которому нужен повар, чтобы разогревать похлебку, утащил бы Фаусту первым.

* * *

Я настаивал посадить Елену в ее собственный паланкин и отправить обратно на виллу. Это заняло довольно много времени, по тем причинам, о которых всем, кроме меня, знать необязательно.

К тому времени большая часть побережья была окутана темнотой. Когда я вернулся к постоялому двору, Фауста исчезла. Хотя было уже слишком поздно, я нашел Лария, который читал стихи няне Оллии на скамейке во дворе; по крайней мере, он перешел от Катулла к Овидию, который лучше относился к любви и, что еще важнее, к сексу.

Я сел с ними.

– Вы развратничали, дядя?

– Не смеши меня. Никакой дочери сенатора не понравилось бы лежать на голой земле среди любопытных пауков с сосновой шишкой под спиной!

– Правда? – спросил Ларий.

– Правда, – солгал я. – Что заставило Эмилию Фаусту покинуть морских обитателей?

– Добродушный, свободный от работы центурион. Он ненавидит, когда сестры знатных граждан сидят на берегу в пьяном состоянии.

Я застонал. Петроний Лонг всегда был слишком доверчивым по отношению к женщине в слезах.

– Значит, он перекинул ее через плечо, усадил в паланкин, пока она разглагольствовала, какой он милый человек, а потом сам отправился в Геркуланум в качестве ее трогательного сопровождающего?

Ларий засмеялся.

– Вы знаете Петро!

– Он даже не побеспокоится попросить вознаграждения. Что сказала Сильвия?

– Ничего – очень подчеркнуто!

Это была прекрасная ночь. Я решил запрячь Нерона и встретить Петро, чтобы отвезти его домой. Ларий решил составить мне компанию; потом, будучи молодой и нелогичной, Оллия поехала, чтобы составить компанию ему.

Когда мы доехали до дома магистрата, привратник сказал, что Петроний приехал с девушкой, но поскольку она плохо стояла на ногах в своих выходных туфлях, он помог ей зайти. Чтобы не рисковать, отказываясь от предложений Эмилия Руфа развлечься, мы остались ждать в повозке.

Петро, которого долго не было, удивился, увидев нас там. Мы все задремали, так что он залез на переднее сидение и взял поводья. Все равно среди нас он был лучшим водителем.

– Берегись этого магистрата! – запел я. – Его фалернское вино прекрасно, но я бы не хотел встретиться с ним за столбом в темной бане… Его сестра доставила тебе много хлопот?

– Нет, если не обращать внимания на ерунду типа «Мужчины отвратительны; почему я не могу встретить одного?» – Я сказал несколько грубых слов о Фаусте, хотя Петроний настаивал, что эта бедняжка довольно мила.

Ларий дремал на удобном плече Оллии. Я мог поразмышлять о женщине получше, чем эта дурочка, сестра магистрата, так что я забрался в уголок и тоже собрался поспать, убаюкиваемый легкими поскрипывающими движениями повозки в теплую ночь в Кампании.

Как всегда хорошо воспитанный, Петроний Лонг чтото тихонько мурлыкал себе под нос, пока вез нас домой.