Текст книги "Заговор патрициев, или Тени в бронзе"

Автор книги: Линдсей Дэвис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 30 страниц)

XXXVI

Берег Оплонтиса покрывал обычный мусор из сырых морских водорослей, разбитых амфор, кусочков затвердевшей рыболовной сетки и шарфиков, забытых девушками, которые были настроены на другие дела. На обкусанную корку от дыни слетелись осы. Ржавые кинжалы и брошки для одежды представляли смертельную опасность для гуляющих по берегу людей. Там лежал и простой оставленный ботинок, который всегда оказывается как раз твоего размера и, кажется, идеально подходит, но когда посмотришь поближе, то у него обычно не бывает половины подошвы. Если человеку удалось отделаться от навязчивых мальчишек, уговаривающих за дикую цену поехать на рыбалку, то вместо этого его обожжет медуза, которая оказалась не так мертва, как притворялась.

Сейчас уже наступил вечер. Когда солнце начало светить не так ярко, сильная жара незаметно спала, а тени вдруг стали длинными и смешными, вокруг воцарилась какаято волшебная атмосфера; изза этого было почти терпимо находиться у моря. Люди, уставшие от работы, закончили свой день. Семьи, уставшие от ссор, ушли. Крошечные собачонки довольствовались тем, что насиловали всех сучек, на которых только могли забраться, после чего носились большими кругами, празднуя свою плодовитость.

Я обернулся и посмотрел в сторону нашего постоялого двора. Ларий убежал искать Петрония, и Оллия вместе со своим соленым поклонником тоже ушла. Берег был непривычно пуст. Кроме собак и меня на берегу сидела громко спорившая компания помощников продавцов, которые закончили рабочий день, а их подружки собирали дрова, чтобы разжечь костер. Рыбаки, которых на берегу обычно было больше всего, либо уплыли с фонарями ловить мелководного тунца, либо еще не вернулись со своего более прибыльного дела – вывозить отдыхающих посмотреть на скалу на Капри, с которой император Тиберий сбрасывал оскорбивших его людей. Все, что они мне оставили, – это брошенная плоскодонная лодочка, перевернутая вверх дном у кромки воды, серебрившаяся на солнце.

Я не был полным идиотом. Похоже, эта круглая скорлупка лежала здесь уже долгое время. Я тщательно осмотрел колышки, торчавшие из ее дощатой обшивки, а также ничем не заткнутые отверстия. В этой оказавшейся у меня под рукой лодочке не было ничего опасного, или, по крайней мере, ничего, что мог бы заметить крайне осторожный сухопутный житель.

Я нашел запасное весло, приставленное к изъеденному червями столбу для швартовки, а другое весло обнаружил под лодкой, когда мне удалось ее перевернуть. Взвалив на плечи, я отнес ее к воде; мне помогли девушки тех продавцов. Они были счастливы с пользой провести время, пока еще не стемнело и их приятели не начали строить планы на ночь. Я последний раз оглянулся назад, высматривая Лария или Петро, но никого не увидел, так что забрался в лодку, с напускной храбростью перешел на нос и дал девушкам оттолкнуть меня от берега.

Это была неповоротливая деревянная посудина. Болван, который ее смастерил, должно быть, в тот день пребывал в дурном настроении. Лодка болталась на волнах, словно отравившаяся муха, выплясывающая на гнилом персике. Потребовалось некоторое время, чтобы научиться направлять это безумное судно вперед, но в конце концов я стал немного отплывать от берега. Мне в лицо дул легкий бриз, хотя он не сильно помогал. У моего украденного весла была сломана лопасть, а второе оказалось слишком коротким. Солнце, отражавшееся от моря, добавляло моему загару новый оттенок, хотя также заставляло щуриться. Мне было все равно. Нежелание безобидно побеседовать, которое демонстрировал Ауфидий Крисп, разожгло мою решительность попасть на борт «Исиды» и выяснить, что за большая тайна тут была.

Я ровными движениями глубоко опускал и поднимал весла, пока не проплыл половину расстояния от Оплонтиса до корабля. Я поздравил себя с силой воли и инициативой. Веспасиан гордился бы мной. Я подплыл довольно близко, чтобы можно было прочитать название, написанное высоко на носу судна заостренным греческим письмом… Почти в тот самый момент, когда я торжествующе улыбнулся, меня поразило совершенно иное чувство.

У меня были мокрые ноги.

Я по щиколотку стоял в морской воде, а моя несчастная лодочка шла ко дну. Как только Тирренское море узнало, что может проникнуть через сухие доски, оно со всех сторон устремилось внутрь, и мое судно быстро тонуло подо мной.

Я больше ничего не мог поделать, кроме как закрыть глаза и надеяться, что какаянибудь морская нимфа с добрым сердцем вытащит меня.

XXXVII

Меня вытащил Ларий. Купаться с нереидой было бы веселее.

Мой племянник, наверное, увидел, как я отчаливал, и плыл за мной до тех пор, как я начал тонуть. Я вспомнил, что его отец был лодочником; Лария опускали в Тибр даже раньше, чем отняли от груди. В два года он научился плавать. Парень никогда не плавал тем дурацким спокойным батавским кролем, которому учат в армии. У моего племянника был ужасный стиль, но потрясающая скорость.

Я пришел в себя с таким чувством, что меня жестоко закрутило в водовороте, а потом молотило о бетонную стену. То, как Ларию удалось спасти меня, я понял по страшным мукам, которые получил в результате. Шея, за которую парень героически схватил, осталась в синяках, а на ухе была глубокая рана, потому что он ударил меня головой о причал. Ноги сзади были ободраны, потому что племянник вытаскивал меня на берег по пемзе, а откачал Петроний Лонг, приложившись всем весом своего тела. После этого я чувствовал себя абсолютно счастливым, когда долго и спокойно лежал, ощущая больное горло и побитую плоть.

– Думаете, он будет жить? – услышал я вопрос Лария; в его голосе было скорее любопытство, чем беспокойство.

– Думаю, да.

Я заворчал, чтобы сообщить Петронию, что теперь он может спокойно развлекаться своими шуточками на мой счет. Его кулак, который ни с чем не спутать, ударил меня по плечу.

– Он же был в армии. Почему он не умеет плавать? – Это сказал Ларий.

– О… На той неделе, когда у нас на основном курсе боевой подготовки было плавание, его посадили в казармы на хозяйственные работы.

– Что он сделал?

– Ничего серьезного. У нас был очень своевольный младший трибун, который считал, что Марк развлекался с его подружкой.

Последовала пауза.

– Это правда? – наконец спросил Ларий.

– О, нет! В то время он был слишком скромным! – Неправда. Но Петроний не хотел развращать молодых.

Я отвернулся от них. Я вглядывался в море и искал своими опухшими глазами «Исиду», но она уплыла.

Низкое вечернее солнце яростно жгло мои ноги и плечи, когда лучи проходили сквозь мой маринад из морской соли, слегка запачканный кровью. Я лежал на берегу лицом вниз и думал о том, как можно умереть, утонув, и о других веселых вещах.

Далеко у кромки воды я слышал, как три маленькие дочурки Петро визжали от восторга, смело гоняясь друг за другом тудасюда в наводящем ужас море.

– Слушай! – подшучивал Петроний над Ларием. – Как так получается, что ты всегда спасаешь этого дурака, когда случаются несчастья?

Ларий высморкался. Он задумался перед тем, как ответить, но когда парень заговорил, было заметно, что это доставляло ему удовольствие.

– Я пообещал его маме, что присмотрю за ним, – сказал он.

XXXVIII

На следующий день мои друзья решили, что я должен научиться плавать.

Возможно, это была плохая мысль – пытаться давать уроки тому, кто все еще впадал в ступор при любой вероятности пойти ко дну с полными легкими морской воды. Однако все они отнеслись к делу серьезно, так что я пытался им помочь.

Это было безнадежно. Петроний вряд ли мог держать меня сзади за тунику, как он делал со своими детьми, а когда Ларий попробовал сделать водные крылья из надутых бурдюков, он только зря потратил силы, надувая их.

Однако никто не смеялся. И никто не ругал меня, когда я вылезал из воды, шел по берегу и сидел в одиночестве.

Я стоял наедине с собой, сердито бросая камушки в крабаотшельника. Я бросал их мимо, поскольку не был настроен на откровенную жестокость. Краб нашел свой щит и начал достраивать домик.

XXXIX

Мы ели, когда пришла Елена.

С детьми осталась Оллия; только Тадию, которую сильно обожгла медуза, нам пришлось взять с собой – все еще больную и несчастную. Ларий остался с Оллией; я слышал, как эти двое обсуждали лирические стихи.

Мы кушали в винной лавке под открытым небом, где также подавали морепродукты. По указанию Сильвии Петроний осмотрел кухню; не буду притворяться, что владельцы были ему рады, но он умел ловко проникать в те места, в которые не сунулись бы люди помудрее, и потом к Петро всю жизнь относились как к другу управляющего.

Елена видела нас и к тому моменту, как я подошел, вышла из паланкина. Я слышал, как она приказала слугам пойти чегонибудь выпить и вернуться за ней позже. Они уставились на меня, но у меня на руках лежала полусонная маленькая Тадия, так что я выглядел безобидно.

– Личная доставка, ваша светлость?

– Да – у меня бешеный всплеск энергии… – Елена Юстина запыхалась, но это, наверное, изза попыток вытащить себя и новое ведерко моей матери из паланкина. – Если бы я была дома, то с усердием принялась бы за дела, которых все избегают, типа генеральной уборки кладовой, где хранятся кувшины с соленой рыбой. В чужом доме невежливо подумать, что у них на кухне протекают амфоры… – Елена была строго одета в серое, хотя ее глаза казались очень яркими. – Так что я могу пообщаться с тобой…

– О, спасибо! Я как грязное липкое пятно на полу, которое ждет, когда же его вытрут? – Она улыбнулась. Я смело проговорил: – Когда ты улыбаешься, у тебя красивые глаза!

Девушка перестала улыбаться. Но у нее все еще были красивые глаза.

Я отвернулся. К морю. Оглядел залив. Посмотрел на Везувий – куда угодно. Мне пришлось снова повернуться к Елене. Эти ее глаза наконецто встретились с моими.

– Привет, Марк, – осторожно сказала она, словно изображая клоуна.

И я ответил:

– Привет, Елена.

Получилось так чувственно, что она покраснела.

* * *

Когда я представлял дочь сенатора, то старался не смущать ее, но Елена держала ведро, а мои друзья были не из тех, кто пропустил бы подобную оригинальность.

– Ходите на обед со своей миской, девушка? – Петроний вел себя как типичный авентинский грубиян. Я поймал его взгляд, когда он увидел, что его любопытная жена разглядывает Елену.

Аррия Сильвия уже выщипала волоски у себя на подбородке, на случай, если моя великолепная гостья окажется не просто знакомой по работе.

– Я очень люблю маму Фалько! – царственно заявила Сильвия, когда объяснили, что это за ведро, – как бы устанавливая, что они с Петро узнали меня раньше Елены.

– Как и многие люди, – промолвил я. – И я иногда! – Елена сочувственно улыбнулась Сильвии.

Елена Юстина становилась замкнутой в шумных общественных местах, так что она почти молча села с нами за стол. Мы жадно поглощали моллюсков. Однажды мы с ее светлостью проехали через всю Европу, где нам больше нечего было делать, кроме как жаловаться друг другу на еду. Я знал, что она любила поесть, поэтому не стал спрашивать и заказал ей порцию лангустов. Я отдал Елене свою салфетку, и она без слов взяла ее, что легко могла заметить Сильвия.

– Что с твоим ухом, Фалько? – Елена тоже бывала довольно любопытной.

– Хотел подружиться с пристанью.

Петроний, отрывая креветкам ноги, поведал, как я пытался утопиться; Сильвия добавила несколько смешных подробностей моих сегодняшних неудачных попыток научиться плавать.

Елена нахмурилась.

– Почему ты не умеешь плавать?

– Когда меня должны были учить, я был заперт в казарме.

– Почему?

Я предпочел оставить этот вопрос открытым, но Петроний любезно рассказал историю, которой он смутил Лария:

– Наш трибун думал, что Марк развлекается с его девчонкой.

– Правда? – с пристрастием расспрашивала Елена, с издевкой добавив: – Полагаю, да!

– Конечно! – радостно подтвердил Петро.

– Спасибо! – заметил я.

Потом Петроний Лонг, будучи вообщето добродушным, жадно выпил из своей чаши сок, запихал в рот булочку, налил нам вина, оставил деньги за ужин, поднял свою уставшую дочку, подмигнул Елене – и ушел вместе с женой.

После этого представления я быстро осушил чашу, пока Елена допивала свою. У нее была прическа, которая мне нравилась, – с пробором посередине, а над ушами волосы завивались назад.

– Фалько, на что ты смотришь? – Я посмотрел на нее так, словно вслух поинтересовался, что случится, если я осмелюсь уткнуться носом в мочку ее уха – в ответ она выстрелила в меня таким взглядом, который говорил, что лучше не пробовать.

У меня на лице появилась непроизвольная улыбка. Своим видом Елена дала мне понять, что приставания бабника, живущего по принципу любиибросай, не входили в ее представления о хорошем отдыхе.

Я поднял свою чашу, нежно кивнув Елене; она тоже сделала глоток. Когда я первый раз налил ей, девушка выпила больше воды, чем вина, а после того, как Петро снова наполнил ее чашу, отпила совсем чутьчуть.

– Ты покушала на вилле? – У нее был удивленный вид. – Твой свекор много пьет?

– Одиндва стакана за едой, чтобы пища лучше переваривалась. А что?

– В тот день, когда я приезжал, он набрал такую бутылку, что можно было как следует отметить победу в гладиаторском бою.

Елена задумалась над этим.

– Может, ему просто нравится, чтобы вино стояло на столе для рабов, которые ему прислуживают?

– Возможно! – Никто из нас этому не верил. Поскольку флирт исключался, пора было поговорить о деле.

– Если ты уже побывала в Ноле и успела вернуться, то у тебя был насыщенный день. Что же такого срочного?

Она сверкнула усталой подавленной улыбкой.

– Фалько, я должна извиниться перед тобой.

– Надеюсь, что смогу это пережить. Что ты натворила?

– Я сказала тебе, что Ауфидий Крисп никогда не был на вилле. А потом, как только ты ушел, приехал этот человек, который выводит меня из себя.

Я с подавленным видом ковырялся в зубах ногтем большого пальца.

– На карете с красивыми золотыми вилами сверху и рабами в одеждах шафранового цвета?

– Ты встретил его!

– Это не твоя вина. – Теперь Елена должна была знать, что если я сердился, то ей стоило всего лишь посмотреть на меня тем серьезным извиняющимся взглядом. Сейчас я не сердился, но она все равно знала, судя по выражению ее лица, которое коварно действовало на меня. – Расскажи мне об этом.

– Казалось, он приехал из сострадания. Мне сказали, что он хотел поговорить с Марцеллом о его сыне.

– По предварительной договоренности?

– Похоже на то. Я думаю, мой свекор поспешил пообедать со мной, чтобы они смогли потом поговорить наедине, когда приехал Крисп. – Скромная женщина не должна вмешиваться в мужские дела; Елена была откровенно зла. – Они и взяли бутылку, – подтвердила она. – Ты никогда ничего не пропускаешь!

Я улыбнулся, наслаждаясь лестью. Я также наслаждался ее незаметным взглядом, позволяя Елене манипулировать мной, – а потом ее быстрым, сладким, искренним смехом, когда она заметила, что я все понял.

– Полагаю, старик Марцелл не сказал тебе, что они обсуждали?

– Нет. Я старалась не показывать интереса. Он закончил их разговор словами о том, что Крисп был очень мил… Спроси меня, зачем я ездила в Нолу с Марцеллом.

Я наклонился ближе, положив подбородок на руки, и покорно спросил:

– Елена Юстина, зачем ты ездила в Нолу?

– Чтобы купить тебе ведро, Фалько, – а ты даже ни разу не взглянул на него!

XL

Это было очень милое ведерко – красивой формы, хорошего объема, бронза сверкала, как солнце на озере Вольсинии, все заклепки спрятаны, и оно имело круглую рельефную ручку, чтобы было удобно держать.

– Превосходно. Сколько я должен?

– Ты мог бы заплатить гораздо больше за гораздо меньшее ведро… – Она назвала сумму, и я расплатился, довольный покупкой, которую Елена мне привезла.

– Очень мало людей способны купить хорошее ведро. Я же говорил Ларию, что могу на тебя положиться.

– Кстати, о нем… – Она засунула руку под столу, которую хранила в ведре, пока было тепло. – Я купила это, чтобы помочь тебе его развеселить. – Это была миниатюрная статуэтка оленя, тоже из бронзы, достаточно маленькая, что могла уместиться на моей ладони, и очень красивая. Я передавал свое восхищение правильными звуками, но Елена Юстина могла заметить неискренность на расстоянии стадия. – Чтонибудь не так? Ты обиделся?

– Ревную, – признался я.

– Дурак! – Смеясь, она снова опустила руку. – Твоя мама попросила меня поискать это для тебя. – И Елена передала мне сверток около шести дюймов длиной, тяжелый, обернутый тканью.

Это был набор ложек. Десять штук. Бронзовые. Я поставил одну на палец, чтобы проверить баланс: прекрасно. Они имели приятную яйцевидную форму, слегка вытянутую в длину. Шестиугольные ручки были прямыми, потом загибались книзу и переходили к углублению ложки в крепление в виде крысиного хвостика; в соединении у них находились рельефные бутоны, продолженные подходящим украшением…

– Ну, холодная овсяная каша в них обязательно станет вкуснее!

– Когда будешь мыть, вытирай ложки полотенцем, тогда на них не останется пятен. Тебе нравится?

Они были потрясающими. Я сказал об этом Елене. Сколько бы они ни стоили, это наверняка больше, чем могла позволить себе моя мама; я снова полез за своими сбережениями, испытывая острую боль в области кошелька, но девушка тихо сказала:

– Это мой подарок.

Так на нее похоже. Ни у кого в семье Дидиев никогда не было целого набора одинаковых ложек. Меня переполняли чувства.

– Елена…

– Просто наслаждайся своей кашей.

Она пальцами играла с чашей для омовения рук. Я поднял ее свободную руку – левую – и поцеловал ладонь, потом положил руку обратно. У нее на запястье висел фаянсовый браслет из бусинок, каждая в форме веретена. Больше ничего. Никаких серебряных колец.

Вот и все.

Я нежно держал свои десять ложек, хотя чувствовал себя игрушкой знатной женщины, от которой откупились. Я не пытался контролировать выражение своего лица. А надо было. Потому что когда я сидел в обиженном молчании, дочь сенатора обернулась, чтобы посмотреть на меня. И она тут же поняла, как я расценил причину ее подарка.

Я совершил ошибку.

Один из таких моментов. Две секунды, чтобы разрушить целые отношения.

Одно глупое, неправильное выражение лица, которое разбивает твою жизнь.

XLI

В течение следующих нескольких минут я наблюдал, как передо мной закрылось множество дверей.

– У меня две новости, Фалько. – Спокойный тон Елены подтвердил, что ее желание помогать мне превратилось в неприятный долг перед обществом. – Вопервых, мой свекор ездил в Нолу, потому что Ауфидий Крисп пригласил его в качестве личного гостя на соревнования. – У девушки был такой вид, словно она только что потратила час на маникюр для важного званого ужина, а потом сломала ноготь об дверную задвижку, выходя из дома. – Крисп везде был хозяином; он оплатил соревнования.

– Хорошее представление? – осторожно спросил я. Уже не первый раз я обидел друга – или женщину, – но обычно я старался свести к минимуму вред, который это причиняло мне самому.

– Атлеты, гонки на колесницах, тридцать пар гладиаторов, бой быков…

– Значит, у меня есть надежда отыскать Криспа в Ноле?

– Нет, это зрелище длилось всего один день.

– А! Он очень ответственный гражданин или занимает должность магистрата?

– Ни то, ни другое.

– Но он оказывал поддержку?

Выпытывать из Елены информацию никогда еще не было так тяжело. К счастью, возможность поставить меня на место сделала ее немного более разговорчивой.

– Это же очевидно, Фалько. Кампания, в разгар сезона отпусков. Где амбициозному человеку подвернется лучшая возможность познакомиться с влиятельными римлянами – причем в довольно неофициальной обстановке? Половина сената будет здесь этим летом…

– Значит, Крисп может развлекать, заставлять, манипулировать – все что угодно, не вызывая подозрения! Если бы он устроил общественные представления в Риме, то половина форума принимала бы ставки на то, что же ему нужно…

– Точно.

– Однако здесь он кажется всего лишь великодушным, общительным типом, который наслаждается своим отдыхом! – На этот раз Елена просто кивнула. – Ладно! Это объясняет, почему Крисп не собирается втираться в доверие к новому императору; этот человек сам планирует великие шаги. Веспасиан, возможно, не единственный в Риме избиратель, который с этим не согласен…

– О, мне бы хотелось в это верить… – Подавляя свою немногословность, Елена Юстина ударила рукой по столу. – Почему люди так слабо доверяют Флавиям?

– Этим Рим обязан Веспасиану и Титу. Не было никакого скандала; и это не смешно.

– Не будь дураком! – ожесточенно набросилась она на меня. – Единственный приличный император за всю нашу жизнь! Но Веспасиана выгонят из дворца, ведь так? Раньше, чем он успеет начать; раньше, чем ктото даст ему шанс показать, на что он способен…

– Не отчаивайся раньше времени. – По природе Елена была борцом и оптимистом; я положил свою ладонь на ее кисть, которой она шлепнула по столу. – Это на тебя не похоже!

Девушка безжалостно вырвала свою руку.

– Ауфидий Крисп чертовски могущественный. У него слишком много друзей в нужных местах. Фалько, ты должен его остановить!

– Елена, я даже не могу его найти!

– Потому что ты не пытаешься.

– Спасибо на добром слове!

– Мне не нужно поддерживать твою уверенность; ты достаточно высокого мнения о себе!

– Еще раз спасибо!

– Чего ты добился, преследуя Криспа? Ты бессмысленно слоняешься по округе, развлекаясь своей продажей свинца – тебе нравится притворяться купцом! Я полагаю, ты рисовался перед всеми женщинами, которые владеют винными погребками у дороги…

– Мужчине необходимо получать немного удовольствия!

– О, замолчи, Фалько! Ты должен выяснить, что собирается делать Крисп, и предотвратить это…

– Я так и сделаю, – коротко сказал я, но Елена продолжала горячиться.

– Если ты не хочешь делать это ради императора, то подумай о своей собственной карьере…

– Это ерунда! Я сделаю это ради тебя.

Я слишком поздно заметил, как ее передернуло.

– Я не подружка твоего трибуна, доступная для новой партии новобранцев! Фалько, избавь меня от этой дешевой болтовни!

– Успокойся. Я делаю все возможное. То, что ты называешь «слоняться» – это методичные поиски…

– Ну, и ты чтонибудь нашел?

– Ауфидий Крисп никуда не ходит и ни с кем не видится – согласно результатам поисков. Между богатыми любителями морского воздуха существует молчаливый заговор… – Я с беспокойством посмотрел на Елену; о женщинах ее сословия неплохо заботились, хотя в ее глазах отражалось горе, что не смогла скрыть даже хорошая косметика. Боль может стать жестоким другом. Я снова рискнул взять ее за руку. – Что тебя беспокоит, сокровище? – Она злобно отдернулась от меня. – Елена – что случилось?

– Ничего.

– О, боже! Ладно, о чем еще ты хотела сказать?

– Не бери в голову.

– Хорошие девочки не ссорятся с мужчинами, которые покупают им лангустов!

– Это было не обязательно! – на ее лице появилось застывшее выражение. Елена ненавидела меня за то, что она считала напрасным беспокойством. – Ты со своими друзьями ел креветки; я не ждала особого угощения…

– Иначе ты не села бы ужинать с моими друзьями…

– Мне нравятся креветки…

– Вот почему я тебе нравлюсь… Милая, я думал, мы говорили о мире в империи – расскажи мне свою историю!

Елена сделала глубокий вдох и отставила икру.

– Когда Ауфидий Крисп уехал из загородной виллы после встречи с Марцеллом, я случайно проходила через комнату, где они сидели, перед тем, как там прибрали. Бутылка была пустой. А на подносе стояло три чаши для вина.

– Все использованные?

– Все использованные.

Я задумался.

– Может, Крисп привел когото с собой; его паланкин был закрыт.

– Когда он уезжал, я сидела в нашем саду на крыше; он был один.

Интересная картина: дочь сенатора шпионит изза балюстрады и осторожно считает бокалы!

– Значит, это Барнаб?

– Сомневаюсь, Фалько. Мой свекор никогда не позволял Барнабу вести его хозяйство. Пока я была замужем, только в компании Марцелла я наслаждалась нормальной семейной жизнью; он не подпускал вольноотпущенника и давал мне почувствовать себя на своем месте – на самом деле, до сих пор так и происходит. Он мог дать Барнабу крышу над головой, но никогда бы не пригласил его на личную встречу с сенатором.

– Не исключай такой возможности, – предупредил я. – Мог Марцелл принимать у себя дома какогонибудь тайного гостя? – Она отрицательно покачала головой. – Елена Юстина, мне нужно обыскать загородную виллу…

– Сначала найди Ауфидия Криспа! – яростно перебила она. – Ищи Криспа – делай то, за что Веспасиан тебе платит!

* * *

Я с хмурым видом расплатился; потом мы вышли из столовой.

Мы медленно шли по берегу к дороге, ожидая, когда снова появятся носильщики. В голосе Елены осталась грубая нотка.

– Хочешь, я познакомлю тебя с Эмилием Руфом в Геркулануме?

– Нет, спасибо.

– Так ты не поедешь?

– Я поеду, если узнаю, что это необходимо. – Она раздраженно воскликнула, когда я попытался подшутить над ней. – Слушай, давай не будем драться… Вот твои носильщики. Давай, ягодка…

– Ягодка? – Она разразилась своим необыкновенным, сладким, неожиданным смехом.

– А у Пертинакса было для тебя прозвище?

– Нет. – Ее смех мгновенно прекратился. Казалось, сказать было нечего. Потом Елена с предупреждающим взглядом повернулась ко мне. – Скажи мне коечто. Ты передумал насчет нас в то время, когда работал в доме моего мужа?

Должно быть, ответ был на моем лице.

Я вспомнил уютный стиль того дома на Квиринале, который, насколько я знал, был свадебным подарком Елене и Пертинаксу от Марцелла. Только богам известно, какие еще глупые предметы роскоши с неба сыпались на головы молодой пары от родственников и друзей. Мы с Гемином, наверное, записали некоторые из них. Изголовье кровати из черепахи. Бокалы из стекла, украшенного мозаикой. Золотые филигранные тарелки. Одеяла с экзотической вышивкой, под какими, наверное, спала царица Дидона. Столики из полированного клена. Кресла из слоновой кости. Подсвечники и канделябры. Сундуки из камфарного лавра… и бессчетные потрясающие наборы ложек.

– Марк, конечно, даже ты мог бы понять, что если дом – это все, чего я хотела, я никогда бы не развелась с Пертинаксом.

– Просто если реально смотреть на вещи!

Елена запрыгнула в свой паланкин раньше, чем я даже успел придумать, как попрощаться. Она сама закрыла дверь. Носильщики наклонились, чтобы взяться за шесты; я схватился за дверцу, желая задержать ее.

– Не надо! – приказала Елена.

– Подожди – мы еще увидимся?

– Нет; не нужно.

– Нужно!

Я жестом попросил носильщиков остановиться, но они подчинялись только приказам Елены. Когда кресло покачнулось, пока они поднимали его, я мельком увидел выражение ее лица. Она сравнивала меня с Пертинаксом. Довольно тяжело быть отвергнутой мужем, который слишком глуп, чтобы понимать, что он делал. Хотя поскольку ни одна дочь сенатора не имела решающего голоса в выборе мужа, то Пертинакс стал просто не имеющей значения записью в ее книге жизни, которую можно признать недействительной и вычеркнуть. Переключиться сразу после него на бесстыдного любовника, который просто использовал и бросил ее, – это была полностью ее собственная ошибка.

Конечно, я мог бы сказать ей, что это случается каждый день. Женщины, знающие жизнь, часто связываются с ненадежными мужчинами, чья верность длится столько же, сколько фальшивая улыбка, которая помогает затащить их в постель…

В отличие от Елены Юстины, большинство женщин себя прощают.

Как только я был готов стать абсолютно искренним, чтобы удержать ее, она задернула штору на окне и отгородилась от меня. Не нужно было спрашивать у Кумской Сивиллы, чтобы понять, что Елена собиралась навсегда исключить меня из своей жизни.

Вот так я и стоял, все еще с открытым ртом, чтобы сказать ей, что я ее люблю, а тем временем носильщики жестоко насмехались надо мной, унося свою хозяйку.